Текст книги "Сущий дьявол"

Глава 7

Чертыхнувшись, маркиз Морнингхолл шагнул вперед и успел подхватить Гвинет.

Некоторое время он стоял в зловонной жиже, держа тело своей противницы – теплое, мягкое, запрятанное в ворох юбок. Он стоял, ошеломленный всем тем, что только что увидел, глядя на запрокинутую назад голову с золотистыми волосами, на белоснежную шею, на гребни, торчащие в ее волосах. Ее губы были слегка приоткрыты, смеженные ресницы казались особенно густыми и длинными. Морнингхолл уловил исходящий от ее тела запах персиков – сладких, зрелых, ароматных и вкусных персиков.

– Гм… Гм…

Подняв глаза, он увидел, что на него смотрит матрос.

– Ее нужно вынести наверх, – сказал, отвечая на немой вопрос Морнингхолла, матрос. – Свежий воздух поможет ей прийти в себя.

– Ну так веди. Фонарь ведь у тебя.

Продолжая одной рукой держать Гвинет, Деймон нагнулся и поднял выпавший блокнот, стряхнул с него воду и сунул в карман. Его всего трясло от злости: отчасти из-за того, что леди Симмз вынудила его спуститься в эту преисподнюю; отчасти из-за того, что не взял на себя ответственность за порядок внизу; но больше всего он был зол на Фойла и Редли, которым поручил поддерживать это место в чистоте. Фойл ежедневно докладывал Деймону, заверяя его, что дела не столь уж плохи, однако на самом деле условия содержания были ужасными, даже преступно ужасными, что и выяснила эта настырная маленькая женщина, которая находилась сейчас в его объятиях.

Чьи-то головы полетят, в ярости подумал Деймон. Фойлу и Редли не избежать самого сурового наказания!

Матрос стал подниматься по лестнице, держа в одной руке мушкет, в другой – фонарь, чтобы освещать путь капитану. Леди Симмз весила немного, однако не так-то просто было тащить ее по крутой узкой лестнице, чтобы не ушибить ее безжизненно свисающие ноги. Непросто было молча сносить хохот и насмешки заключенных.

– Вы только взгляните на эту красотку! Должно быть, она увидела мышку!

– Или внимательно посмотрела на капитана!

Деймон продвигался вперед, держа свою ношу с бесстрастным выражением лица.

– Нет, наверное, во всем виноват Ронни, который стал при ней писать на стену. Должно быть, дамочка никогда не видела такого здорового члена!

– Ничего удивительного. Она ведь английская леди, поэтому ей не приходилось видеть такие, как у нашего Ронни!

– Вот если б она еще мой увидела!

Вокруг стоял гогот, все изощрялись в шуточках, вопили, напирали, старались пробиться вперед и рассмотреть английскую леди.

– Эй, капитан, а ты показывал ей свой член?

Как ни в чем не бывало Деймон прошел мимо орущей толпы и подошел к следующей лестнице.

Чья-то рука схватила его за рукав. Деймон увидел ухмыляющееся грязное лицо, на него пахнуло кислым перегаром.

– Ты слышишь, кэп? Я спросил тебя, ты показывал ей свой…

Резко повернувшись, Деймон буквально пронзил говорившего взглядом.

– Убирайся! – зарычал он, и хотя это было сказано негромко, в голосе прозвучали такие грозные нотки, что наглец счел за благо замолчать и отступить назад.

Приумолкли и все остальные.

Пятясь назад, заключенный протянул руки и пробормотал:

– Пойми, кэп, я не имел в виду ничего такого…

– Прочь с дороги!

– Правда, я…

– Уйди!

Заключенный освободил путь, и Деймон, не удостоив его больше ни единым взглядом, продолжал двигаться наверх.

Наконец-то – вот он, чистый, благословенный, здоровый воздух. Деймон сделал глубокий вдох, ему хотелось только дышать, хотелось забыть недавний кошмар. Заключенные нажимали сзади, норовили пробиться вперед, чтобы хоть мельком взглянуть на его очаровательную ношу, и охранникам пришлось расчищать путь к каюте.

Подбежал гардемарин Фойл:

– Позвать корабельного доктора, сэр?

Деймон повернулся к нему, весь трясясь от ярости.

– Я жду тебя в моей каюте через час. Если опоздаешь, я выпорю тебя так, что ты целую неделю не сможешь ни сидеть, ни срать! Ты меня понял?!

Фойл побледнел как полотно, рот у него открылся. Пятясь, он пробормотал:

– П-понял, сэр.

Деймон вошел в каюту, захлопнул ногой дверь, прошел, оставляя мокрые следы на чистом коврике, к кровати и опустил на нее леди Гвинет Эванс-Симмз.

Сердце у него стучало как бешеное. Кровь била в виски, голова готова была взорваться от боли.

Он прижал пальцы к краям бровей и закрыл глаза, стараясь вытравить из памяти то, что он только что видел. Он сменил рубашку, умылся, распахнул окна и высунул голову наружу, жадно вдыхая чистый прохладный воздух.

«Не думать сейчас о том, что видел. Ничего нельзя сделать в одну минуту. Не думать об этом. И не думать о ней».

Но если бы не она, он не видел бы этого.

Это ее вина: она показала ему ад. Вина Фойла и Редли в том, что они довели палубы до такого состояния. Но он, конечно, должен был раньше сам спуститься туда. На нем лежит не меньшая вина, чем на других. А может, и большая. Его терзали сейчас одновременно чувства вины, гнева, ненависти – и похоть.

Деймон закрыл глаза и сделал глубокий продолжительный вдох, чтобы взять себя в руки. Напрасно… он подскочил к кровати и остановился, глядя на нее – причину его бед и бурных эмоций. В бессильной ярости он сжал кулаки и проглотил подступивший к горлу ком. Затем опустился на колени, стянул с Гвинет перепачканные перчатки и провел ладонью по ее запястьям. Никакой реакции. Тогда он смочил водой платок и промокнул им лицо и шею бесчувственной леди Симмз. Но прикосновения к ней еще сильнее разожгли его похоть, и у него возникло безумное искушение овладеть этой женщиной, которая была причиной всех его мучений. Она покорила и разволновала его своей храбростью, а сейчас – он оглядел ее гладкий лоб, изящный разлет бровей, узкий нос и скулы, словно вылепленные из алебастра и слегка, самую малость, подрумяненные, – сейчас он почувствовал, что не в силах одолеть все растущее вожделение. Его дыхание сделалось частым, прерывистым и жарким. Он дотронулся пальцами до ее теплой шеи, до жемчужного ожерелья, до влажной белоснежной кожи, затем его пальцы двинулись к соблазнительным, обольстительно полным грудям. Лишь тонкий слой бархата отделяет их от его пальцев…

Персики. Бросить бы их в чашку, обвалять в сахаре и сливках и вылизать дочиста. Персики… Он хотел ее. Здесь, сейчас. Дрожащими пальцами он дотронулся до лифа ее платья. Он ощутил, как застучала кровь у него в ушах, и прижал два пальца к брови, ужаснувшись тому, что он способен совершить святотатство, зная, что она сейчас беспомощна.

«Смотри на нее, Деймон! Соблазни ее, но, ради бога, не насилуй».

Она казалась такой хрупкой, нежной и очаровательной…

Хрупкой, как нарциссы, как фарфор, как те изящные чашки, которые он разбил в припадке гнева. Нежной, как исходящий от нее аромат персиков. Кровь отчаянно стучала в висках. Он ненавидел хрупкость, равно как и нежность, потому что хрупкость подразумевает слабость, а если ты слаб, ты ничего не стоишь. Ему хотелось изгнать из жизни все это, уничтожить и подчинить себе.

Покорить ее. Сейчас. И он почувствовал, как его восставшая плоть распирает брюки.

«Проклятье, ну возьми же ее!»

Он схватил стоявшую на столе уже наполовину опустошенную бутылку бренди и дрожащей рукой наполнил свой стакан, умудрившись при этом не расплескать ни капли. Вот же она, лежит перед ним, на его кровати, словно подношение…

Деймон направился было к ней, но тут же, грязно выругавшись, развернулся и запустил стаканом в стену. Стакан словно взорвался, разлетевшись мелкими брызгами.

С кровати донесся стон. Деймон так и замер с вытянутой рукой. Обернувшись, посмотрел на кровать.

Гвинет лежала в той же позе. Голову на подушке обрамляли растрепанные золотистые волосы, лиловые юбки облепили аппетитный изгиб ее бедра, а одна рука была по-детски прижата к виску. Ее чуть затуманенные фиалковые глаза смотрели на него.

– Зачем вы разбили стакан, Морнингхолл?

Он почувствовал себя ребенком, которого застали на месте преступления. Краска залила его лицо, сердце учащенно забилось. Выпрямившись, он угрожающе шагнул к ней, сжимая кулаки.

– Потому что я люблю разбивать вещи, – вызывающе сказал он.

– Зачем?

– Мне так нравится.

– Понятно.

– Ничего вам не понятно! А сейчас, коль вы очнулись уже, извольте убраться к черту с моего судна, пока я не разбил еще что-нибудь!

Он грозно смотрел на Гвинет, и у нее не было иллюзий относительно того, куда он направит свою разрушительную силу. Весь его вид – гнев, причин которого она не понимала, сжатые кулаки, мрачное лицо и эти дьявольские глаза со зловещим блеском – был весьма красноречив. Красив, опасен и немилосерден. Гвинет почувствовала страх.

Но другие чувства перебороли этот страх.

Опершись на локоть, она приподнялась, и ее губы сложились в насмешливую улыбочку.

– А чем это вы так потрясены, лорд? Даже расстроены. Неужто вас обеспокоило состояние моего здоровья? А может быть, до вашего каменного сердца дошло наконец-то, в каких кошмарных условиях содержатся несчастные, заживо погребенные в преисподней под вашими ногами?

– У меня нет сердца.

– Почему же, оно есть. Только очень недоброе. Холодное как могила – и с гнильцой.

Выражение гнева на его лице сошло на нет, оно стало каменно-бесстрастным.

– Весьма выразительно сказано. Вам следовало быть поэтессой.

– А вам следовало бы испытать чувство стыда, Морнингхолл. Мне стыдно подумать, что я, как и вы, причисляю себя породе людей, настолько я потрясена и возмущена тем, что видела!

Он налил в стакан бренди.

– А вас увиденное не шокирует? – спросила Гвинет.

– Вы же сказали, что у меня недоброе сердце.

– Ради бога, скажите, как можете вы спокойно говорить и не испытывать сострадания и жалости к людям, которые у вас под ногами – совсем рядом – живут в страшных мучениях и умирают от голода?

Морнингхолл повернулся к ней, и Гвинет убедилась, что ему все же стыдно, о чем свидетельствовал новый приступ гнева, отразившийся в его взгляде.

– Я не знал, что там так гадко.

– Вы хотите сказать, что никогда не спускались вниз?

– Если честно – нет. Поддерживать порядок там должен был Фойл. Я доверил ему это, а он меня подвел. Он лгал мне. Проклятье, не смотрите на меня так! Я уже говорил вам, что не собирался быть капитаном на этом чертовом судне, и самое лучшее, что может быть, – это если меня прогонят из этого проклятого флота…

– Так уходите сами! – Гвинет вскочила и уставилась на Морнингхолла. – Пусть служат здесь другие, те, кто благороднее вас! Вы – порочное и гадкое создание, которое очень жалеет себя и не в состоянии видеть страданий и мук окружающих! Но знаете, что вам никак нельзя простить? То, что вам на все наплевать! – Гвинет обошла вращающееся кресло и для вящей убедительности ткнула пальцем Морнингхолла в грудь. – Вам наплевать на муки этих несчастных! – Она снова ткнула пальцем в его грудь. – Вам наплевать на то, что им приходится есть, пить, на чем и в чем спать, – снова укол пальцем, – вас интересуют только собственные амбиции, цели и удобства.

Морнингхолл схватил ее за одно, затем за другое запястье, поднял их над головой и притянул к себе. Ее злые глаза оказались на одном уровне с его глазами.

– Эти люди сами накликали на себя страдания, – прорычал он. – Они заключенные, потому что они враги, черт возьми, они…

– Люди! – перебила его Гвинет, пытаясь освободиться из его объятий. – И они заслуживают того, чтобы с ними обращались по-человечески!

– С ними будут обращаться так, как они себя поведут!

– Как бы они себя ни вели, такое обращение недопустимо!

– Ваше поведение тоже требует, чтобы с вами обращались соответствующим образом. И если вы не перестанете царапаться и драться, то вы дождетесь.

Гвинет похолодела, на щеках у нее выступили пунцовые пятна, когда она посмотрела на себя: в ходе борьбы один из розовых сосков вылез из-за лифа платья.

Она ахнула и попыталась освободить запястья, однако Морнингхолл продолжал сжимать их железной хваткой. Гвинет попятилась, ее бедра уперлись в край кровати.

– Немедленно отпустите меня, Морнингхолл!

Он вскинул бровь, зловеще улыбнулся и стал подталкивать ее к постели.

– Я сказала: отпустите меня!

– С удовольствием, – низким грудным голосом пробормотал он. – За небольшую плату.

Он толкнул ее посильнее, и они оба упали поперек кровати под шелест и хруст ее шелковых юбок. Однако ее запястья Морнингхолл так и не отпустил.

Гвинет смотрела на него, гневно сверкая глазами. Инстинкт подсказывал ей, что нужно немедленно спасаться бегством. Однако убежать она не могла. Он навалился на нее, загородив даже свет, на его лицо падала дьявольская тень. Гвинет сделала попытку высвободить колено, но оно было прижато его бедром к кровати. Он опустил глаза к ее обнажившемуся соску, и она увидела, как в них засветился какой-то голодный блеск. Ее соски горели, касаясь его груди, теперь она почувствовала горячую тяжесть внизу живота. Но даже если ее подводит тело, она останется сильна духом! Она не позволит ему догадаться о ее состоянии, она не станет играть в его игру!

– Вы сказали – за небольшую плату. – Гвинет выдавила из себя смешок. – Полагаю, что цена такова: я должна оставить вас в покое и переключиться на другие суда, не так ли?

Он нагнул голову еще ниже, полностью загородив свет.

– Напротив, мадам. Я вовсе не хочу, чтобы вы меня покидали. Вы были замужем, и не стоит притворяться, будто не догадываетесь о моих намерениях. – Гвинет застыла, когда он провел пальцем по пульсирующей жилке у нее на шее. – Вы ведь знаете, что я хочу вас. И я хочу, чтобы вы попросили меня взять вас сейчас, до истечения этого часа.

– Я вижу, что самоуверенность – одно из главных свойств вашего характера. Однако боюсь, что вы зря тратите время на пустые разговоры.

Он буквально приник к ней, глаза его сверлили ее, в них сверкало пламя ярости.

– Вы готовы поспорить?

– Я не столь глупа. И не безумна.

– Но это может означать лишь одно: вы боитесь проиграть. Будь вы убеждены, что сможете мне воспротивиться, вы бы просто рассмеялись. – Морнингхолл понизил голос: – Но я не вижу, чтобы вы смеялись.

– Ваша надменность не знает границ.

Он хмыкнул:

– Вы все же хотите меня.

– Вы… вы ничего со мной не сделаете, Морнингхолл! Ничего!

– Думаю, что докажу вам обратное.

Темные ресницы его опустились, пригасив блеск его глаз. Большим пальцем он погладил чувствительную часть ее запястья в самом низу, и она напряглась. Он опустил голову, его дыхание опалило ей бровь, губы коснулись волос у ее виска. Гвинет задрожала. Она остро ощутила исходящий от него запах сандалового дерева, мыла и мужского возбуждения.

– Так мне доказать, что вы не правы, миледи? Или вы слишком трусливы, чтобы позволить мне сделать такую попытку?

Как будто у нее был выбор! Этот умный и хитрый мерзавец загнал ее в угол. Она должна либо отказаться от спора и бежать, как последняя трусиха, доказав тем самым, что не владеет собой, и потерять его уважение, либо безрассудно принять его вызов и попытаться устоять против его мужского напора, что было весьма непростой задачей, судя по тому жару, который поднимался в ней при одной мысли об этом. И все же она должна показать свою силу – пусть видит, что она не боится его чар.

Ладно! Пусть делает все, что пожелает. Она настроит свой мозг на иную волну и унизит его отсутствием всякого отклика на его штучки, на его неотразимость.

«А ведь он ужасно привлекателен, разве не так, Гвин? – шепнул ей внутренний голос. – Ты хочешь, чтобы он потрогал тебя. Ты его отчаянно ненавидишь, но не можешь отрицать, что находишь его соблазнительным, притягательным, порочным…»

Но Гвинет тут же заставила себя отбросить все эти глупые мысли и призвала на помощь из глубин души свой не остывший гнев.

Морнингхолл дотронулся носом до ее виска, прочертил круги на ее ладони, и Гвинет почувствовала, что хватка его рук ослабла.

– Горю нетерпением услышать ваш ответ, леди Симмз…

– Вы не оставляете мне выбора, – заявила она с напускной бравадой. – Попробуйте доказать, Морнингхолл. Я посмеюсь, когда вы потерпите фиаско.

– Вы ведете себя глупо, леди Симмз. Но я этим воспользуюсь, чтобы получить удовольствие. Как, впрочем, – тут он поднял ресницы, и Гвинет снова увидела тот же блеск в его глазах, – как, впрочем, и вы.

Гвинет отстранила голову, вдавив ее в матрас, чтобы уклониться от его взгляда. Морнингхолл улыбнулся, понял, что он выиграл игру, еще не начав ее, и коснулся пальцем лица Гвинет.

Он вынул оставшийся гребень из растрепавшейся прически, затем потянул за ленту. Улыбка его стала торжествующей, когда он почувствовал, что по телу Гвинет пробежал трепет.

– Видите? Вы получаете удовольствие, разве не так?

– Я получу удовольствие, когда погаснет геенна огненная в аду.

– Геенна огненная никогда не погаснет, – улыбнулся Морнингхолл и провел костяшкой пальца по шее Гвинет, – пока я здесь.

– Будь у меня пистолет, сэр, я была бы рада отправить вас туда.

– Ваш пистолет, дорогая леди, находится на том самом столе, где вы его оставили. Приглашаю вас взять его и привести вашу угрозу в исполнение.

Гвинет попробовала сесть, но наткнулась на его руку – горячую сильную руку, упершуюся ей в грудь и не позволяющую увернуться.

– Довольно, Морнингхолл. Позвольте мне уйти.

Он вопросительно вскинул брови.

Ее вдруг пронзил страх. Дело не просто в том, что она должна сохранить лицо. Она играет с дьявольским огнем, который может больно обжечь. Гвинет дотронулась пальцами до своей ключицы, затем до жемчужин ожерелья, лежащего на выпуклостях ее груди, затем коснулась обнаженного и, к ее стыду, поразительно твердого соска. Ей удалось высвободить одну руку, и она схватила Морнингхолла за запястье, почувствовав крепкие мускулы, широкую кость – и пугающую мощь его руки, которая способна сокрушить ее так же легко, как сокрушила стакан. И так же мгновенно.

Морнингхолл улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

– Вам известны признаки того, что тело женщины жаждет прикосновений мужчины? – спросил он, словно не замечая ее руки на своем запястье и жестикулируя ею так, словно ты там ее и не было. Подобная сила ужаснула и возбудила Гвинет. – Эти признаки у вас налицо, моя дорогая. Вы бы только посмотрели на себя: румянец во всю щеку, блеск в глазах, приоткрытые жаждущие губы, учащенный пульс, который ощущают мои пальцы. – Он осторожно сдвинул в сторону верх бархатного лифа. – И вот я вижу, что и вторая милая сладкая ягодка закраснелась так же, как и первая.

Гвинет попыталась вырвать руку, но это было равносильно тому, чтобы сдвинуть каменную стену. Ею овладела паника.

– Боитесь, дорогая? Вы меня можете разочаровать.

– Нет! – Хотя на самом деле Гвинет боялась, и они оба знали.

– Вам нужно лишь сказать, чтобы я остановился.

– Я уже сказала.

– Это сказал ваш острый язычок, а ваше тело просит меня продолжать. Когда оно даст мне команду остановиться, это сделаю.

– Это вовсе не такой спор, как я думала, Морнингхолл. Отпустите меня немедленно, иначе я закричу.

– О, вы так или иначе закричите, – продолжал он с плутовской улыбкой, – это я вам обещаю.

Затем без всяких усилий, словно имел дело с ребенком, поднял ее руку к голове и прижал к матрасу рядом с другой рукой. Гвинет попыталась оказать сопротивление, но это было бесполезно. Пальцы Морнингхолла скользнули под лиф и стали гладить грудь с боков. Гвинет ахнула.

– Вот видите, мадам, я знаю, как заставить вас плавиться подобно маслу под лаской моего языка и биться в судорогах экстаза. – Подцепив большим пальцем лиф, он спустил его, обнажив второй сосок. – У вас такие очаровательные груди – высокие и твердые… И белые, как свежие сливки. Вы знаете, что я намерен делать с этими милыми штучками, леди Симмз? – Улыбнувшись, он накрыл ладонью грудь, а затем окончательно освободил ее от бархатного лифа. – Вы ведь знаете, что будете стонать и извиваться подо мной, когда я возьму эту маленькую тугую ягодку в рот? Как ваша очаровательная головка будет метаться по подушке, как раздвинутся ваши ножки и как смешаются ваши мысли, когда мои губы, зубы и язык станут ее ласкать?

Огонь исходил из ее соска и сосредоточивался между бедер.

– Вы… презренный тип, – сказала она, произнося это так, будто ей в рот заползла крыса.

– Презренный? Лишь потому, что заставляю ваше тело краснеть и полыхать от желания, маленькая ведьма?

– Потому что вы… – «Господи, помоги мне заставить его остановиться». – Потому что вы живете на судне и не желаете видеть страданий этих несчастных.

– Ага, мы снова возвращаемся к этой теме, – пробормотал Морнингхолл, наклоняясь, чтобы наблюдать за действиями своих пальцев. Волосы его спустились до бровей, длинные ресницы скрыли демонический блеск в глазах. – Забудьте об этом сейчас, леди Симмз, и обратите внимание на то, что я делаю с вами. Ваша реакция на мои действия достойна внимания. Понаблюдайте за тем, как ваше тело просит, умоляет меня продолжать, несмотря на ваши попытки вызвать в себе гнев.

Гвинет не удержалась и посмотрела вниз. Большой палец Морнингхолла очерчивал круги вокруг розовой ареолы, в центре которой возвышался тугой, набухший сосок. Грудь полыхала от жара.

Гвинет застонала и снова попыталась освободиться.

– Отпустите меня, Морнингхолл. Игра окончена.

Он насмешливо улыбнулся, схватил сосок большим и указательным пальцами и легонько его ущипнул, затем удовлетворенно, торжествующе стал наблюдать за тем, как у Гвинет зашлось дыхание.

– Я сказала, отпустите меня. Немедленно.

Глядя на нее из-под ресниц, Морнингхолл наклонил черноволосую голову к ее груди.

Первое же прикосновение рта к поверхности груди послало сильнейший импульс во все уголки тела Гвинет. Она дернулась и вскрикнула, сделав отчаянную попытку освободиться от его тисков либо ударить его коленом в пах. Но все было напрасно. Он тихо засмеялся и вытянул ее руки еще выше над головой, тут же снова крепко сжав их. Теперь обе груди оказались полностью открыты его беспощадному взору. Матрас просел, принимая его вес, а Гвинет закусила губу, когда Морнингхолл легонько провел подбородком по чувствительной внутренней стороне ее руки, от чего у нее выступила гусиная кожа. Он прикоснулся губами к ее запястью, лизнул языком ее ладонь. У Гвинет перехватило дыхание от этих едва уловимых поцелуев, она отчаянно задергалась, еще больше ненавидя этого человека. А он продолжал целовать ее, опускаясь все ниже, пока не достиг груди.

– Признайтесь, что вы хотите меня, леди Симмз, – пробормотал Морнингхолл, дыша в розовые ареолы. – Ваше тело уже призналось в этом.

– Проклятье, Морнингхолл! Я хочу лишь одного: чтобы вы сделали что-то полезное для ваших заключенных!

– Вы лжете, мадам! – Он приподнял рукой грудь и поднес ее маковку ко рту. – Вы сейчас вовсе не думаете об этих заключенных. Вы думаете о том, чего бы вам хотелось, чтобы я сделал. – Он гладил ее грудь, сжимал сосок и пытался медленно зажать его губами. – Вы хотите, чтобы я содрал с вас этот клочок бархата, который только мешает, и приложился языком к этой сладкой, аппетитной ягодке.

– Я хочу одного, чтобы вы занялись заключенными. Немедленно.

Губы Морнингхолла сомкнулись вокруг затвердевшего соска, и Гвинет, вскрикнув, невольно подалась вперед, заполнив его жадный, горячий рот нежной плотью. Она чувствовала, как теплое дыхание овевает ее грудь, но могла лишь извиваться от сладостных мучений, когда его язык ласкал горошину ее соска.

– Пожалуйста…

Морнингхолл приподнял голову.

– Пожалуйста – что, мадам?

– Пожалуйста, перестаньте. Я прошу вас.

– Ваше тело вовсе не просит, чтобы я перестал, миледи. Ваше тело жаждет моих прикосновений. Ведь вы не хотите, чтобы я остановился.

– Я не… Я…

– Нет?

Он снова взял в рот сосок и, втягивая щеки, стал энергично его сосать. Гвинет испытала нечто вроде взрыва, ее плоть между ног заполыхала, а затем стала увлажняться. Гвинет снова сделала попытку освободить руки, которые Морнингхолл продолжал удерживать над головой, но попытка снова оказалась тщетной. Она слышала тихое чмоканье. Губы сжимали ее сосок, теплый влажный язык лизал и ласкал возбужденную горошину.

«О господи, кажется, я сейчас умру», – подумала Гвинет, выгибаясь. Из ее уст вырвался беззвучный крик, она заерзала ногами, ладони сжались в кулаки.

– Вам это нравится, не правда ли, моя очаровательная врагиня? Вы так сладки на вкус. Готов спорить, что и все остальные части вашего тела столь же сладки.

Морнингхолл тихонько укусил сосок, и Гвинет показалось, что ее поразил удар молнии. Поразил в грудь, однако на это тут же откликнулась и без того ноющая плоть между ног. Гвинет застонала. Приоткрыв глаза, она увидела, что его голова переместилась к другой груди. Пощекотав и покрутив воспрянувший сосок, Морнингхолл взял его в рот, посасывая и лаская языком.

– Сейчас же отпустите меня! – не выдержала сладостной пытки Гвинет и задергалась, пытаясь вырвать руки. – Я убью вас за это!..

Он засмеялся, его рука оставила в покое грудь, заскользила к ногам, отыскала край юбки.

Ее щиколотки ощутили прохладный поток воздуха. Пальцы Морнингхолла двинулись вверх, увлекая за собой край юбки.

– Морнингхолл, пожалуйста!..

Он лишь хмыкнул, обдав жарким дыханием ее грудь, а его пальцы продолжали медленное движение вверх. Они погладили внутреннюю часть голени, приласкали колено и заскользили по бедру выше, туда, где ныла и пылала от желания ее плоть. Ладонь коснулась ее подвязок, дотронулась до чувствительной внутренней части бедер и продолжила свой путь дальше.

Гвинет застонала и попыталась сжать ноги, но между ними оказалась его нога. И тут его пальцы достигли самого сокровенного ее уголка. Морнингхолл навалился на нее всем своим горячим телом, вдавив в матрас. Его ладонь легла на внезапно повлажневшие волосы между ног, а пальцы стали сжимать и массировать трепещущую плоть.

– Так как, мадам? Велите мне остановиться? Что же вы?

– Я не могу, – простонала она, не в силах более сопротивляться все нарастающему желанию. – Прошу вас…

– Просите о чем, миледи? Потрогать вас в этом месте?

Палец Морнингхолла проник в горячую влажную расщелину, отыскал некий чувствительный узелок и нажал на него. Гвинет задохнулась от остроты ощущения и вскрикнула.

– Вы заставляете меня полыхать огнем, – сердито сказал Морнингхолл, приблизив к ней лицо. – Я заставлю вас испытать то же. Вы будете гореть и полыхать. Полыхать до тех пор, пока не задохнетесь от сладострастия.

– Пожалуйста, прошу вас…

Он схватил ее за бедра и подтянул к себе. Гвинет распласталась на матрасе, разведя ноги и согнув колени, между которыми расположился Морнингхолл. Она почувствовала, как его палец вновь дотронулся до крохотного влажного узелка и стал описывать вокруг него круги, покачивать и щекотать его, и это длилось до тех пор, пока каюта не наполнилась ее стонами, всхлипами и вскриками. Стоны затем перешли в рыдания, и Гвинет попыталась сесть, но тут же почувствовала себя в тисках объятий, губы Морнингхолла прижались к ее губам, его язык проник внутрь ее рта. Она застучала кулаками по его плечам, но вдруг поняла, что делает это по причине желания и нетерпения. Он продолжал игру с ее пылающей плотью и трепещущим бугорком. Гвинет беспомощно отдалась этим ласкам, чувствуя, что задыхается. Ее рот приоткрылся в страстном стоне, и тело забилось в конвульсиях.

– Вот так-то, дорогая. Плачь и рыдай по мне, содрогайся от экстаза, истекай любовным соком под моей рукой, кричи от восторга.

«Скотина, я убью тебя за это!»

Он снова поцеловал Гвинет – крепко и страстно.

«Боже, только не останавливайся на этом!»

Его губы отпустили губы Гвинет и двинулись ниже. Его руки оглаживали ее тело, словно драгоценную скульптуру, произведение искусства. Они касались ее ребер, талии, бедер, ног, лишь на мгновение прикоснулись к кипе юбок, лежавших на ее животе. Гвинет смотрела на него, полная чувственной истомы. В ответном взгляде Морнингхолла светилось торжество. А затем он начал исчезать из ее поля зрения. Гвинет слегка приподнялась и увидела, что он опустил голову к ее ногам и поглядывает на ее лицо поверх вороха верхних и кружевных нижних юбок.

Он положил крепкие горячие ладони ей на бедра, несмотря на ее сопротивление, легко их раздвинул. Глаза его возбужденно поблескивали, и Гвинет стало ясно, что он намерен предпринять. Она понимала, куда именно сейчас устремятся его губы.

– Нет!

Морнингхолл засмеялся и нагнул голову к ее лобку. От его жаркого дыхания щекотливо шевельнулись завитки волос. Затем Гвинет почувствовала, как его язык проник между влажных лепестков и кончиком коснулся того самого узелка, который до этого он ласкал пальцем.

Он стал неистово лизать, покусывать и ласкать трепещущий бугорок. Изнемогая от избытка сладострастных ощущений, Гвинет попыталась сомкнуть бедра, однако из этой попытки у нее ничего не вышло.

– Ах, мадам, вы такая сладкая… даже слаще меда, который я сейчас пью… Боже мой, я хочу вас… хочу всю… сейчас.

Он снова жадно припал ртом к этой влажной расщелине, сжал губами тугой пульсирующий узелок – средоточие всех ее ощущений и желаний – и принялся ласкать его языком.

Гвинет стонала, извивалась и била кулаком по матрасу.

На мгновение прервавшись, он большими пальцами раздвинул влажные складки ее плоти и стал с новой силой атаковать языком узелок сладострастия.

– Проклятье, Морнингхолл!

Гвинет вновь почувствовала приближение оргазма – все усиливающееся ощущение того, что сейчас произойдет взрыв – и она потеряет сознание. Она обхватила затылок Морнингхолла, притянула к себе и прижалась лобком к его лицу. Волны сладострастия накатывали на нее, она кричала и билась в сладостных мучениях.

Приникнув ртом к пульсирующему гроту, Морнингхолл выпил сладостный нектар до последней капли.

– А теперь, – прохрипел он, – признайтесь, что хотите мне окончательно отдаться.

– Никогда!

– Скажите же!

– К черту, Морнингхолл! Нет!

Взревев от злости, он вскочил на ноги, одернул ее юбку, прикрыв колени, и отскочил в сторону. Гвинет успела мельком увидеть, как оттопырились у него брюки в определенном месте. Грудь его часто вздымалась, глаза метали молнии, лицо потемнело от ярости.

Гвинет смотрела на него, чувствуя, как затихают в ней последние волны оргазма. Он обольстил ее, заставил кричать и стонать – как и обещал, однако она не пустила его к себе. Не позволила ему излить семя в свое лоно.

И это было причиной его ярости.

А затем она увидела, как нахально и презрительно он смотрит на ее обнаженные груди и возбужденные соски, – и почувствовала внезапный приступ гнева. Она вдруг осознала, что, хотя ему не удалось овладеть ею так, как хотелось, он тем не менее унизил ее. Он низвел ее до уровня уличной шлюхи.

– Вы разыграли впечатляющий спектакль, – насмешливо сказал он, глядя, как она поправляет лиф платья. – Однако полагаю, я выглядел в нем лучше.

Он совершил ошибку, повернувшись после этой фразы к ней спиной.