Текст книги "Начать сначала"

– Не выдумывай. Он больше не придет. Здесь достаточно потрясающих девушек.

– Сомневаюсь в этом.

Габби тоже была очарована Пакстон. Девушка из Саванны была очень красивой, но самое замечательное, что вела она себя так, будто и не подозревала об этом. Спокойная, умная, веселая в общении. Кроме того, Габби нравился ее особенный акцент. У Пакстон были такие качества, которые не заметны на первый взгляд, – мудрость, умение сочувствовать и внутренняя красота. Габби знала, что у брата хороший вкус, и вот он оценил Пакстон.

– Он еще придет. Вот увидишь. – Габби со вздохом легла на узкую, неудобную кровать и продолжила:

– Правда, в таком случае мне придется слишком часто с ним встречаться. Не думаю, что мне это пойдет на пользу.

– Поверь мне, он забудет нас на следующей неделе, ну, может быть, за исключением Ивонн… – прошептала Пакстон. – Она просто невероятно красива.

– Но такая зараза, – ответила Габби.

– Я не думаю, что она такая на самом деле, – стала защищать ее Пакстон. – Знаешь, она так настроена против меня, потому что я из Джорджии.

– Ну я не знаю. – Габби задумалась ненадолго. – Во всяком случае, с ней очень тяжело общаться. Не хотела бы я попасть к ней в немилость.

– Может быть, у нее была нелегкая жизнь. Знаешь, черным несладко в Алабаме. Впрочем, как и везде, кроме здешних мест. Возможно, у нее было достаточно причин стать такой.

Габби пожала плечами, не особенно беспокоясь об Ивонн. , – А что ты думаешь о Давн?

– Мне кажется, она чего-то боится, бедняжка. Наверное, ей не особенно хочется оставаться здесь.

– Она постоянно спит – уже два раза спала сегодня.

Может, она болеет? Какая-нибудь нарколепсия или еще что-нибудь экзотическое. – Пакстон засмеялась. Она была довольна своей соседкой. Габби Вильсон была легка в общении и смешлива. Пакстон не могла даже вообразить человека более подходящего для житья в одной комнате.

– Нам было бы хорошо все-таки заснуть, – наконец шепнула ей Пакстон. Она уже почти спала, было далеко за полночь, но Габби не унималась, по ее бодрому голосу было ясно, что она может проболтать всю ночь. Глаза Пакстон закрывались сами собой. – Завтра у нас собрание, мне хотелось встретиться со своим руководителем, обсудить, какие курсы брать.

– Не беспокойся об этом. Записывайся на обязательные и самые легкие. – Пакстон улыбнулась в ответ на предложение Габби. – Нечего гробить себя из-за учебы. Помни, мы здесь, чтобы веселиться. – Она говорила совершенно серьезно. Она приехала в Беркли, чтобы хорошо провести время и найти мужа. – Запомни это хорошенько.

– Запомню, – прошептала Пакстон, погружаясь в сон.

Она уже видела сон о Квинни, о красивой черной девушке, о прекрасном принце, предлагающем ей пиво, в то время как вдалеке ее брат танцует с рыжеволосой девчонкой.

Глава 4

Пакстон и Габби поступили именно так, как задумали по приезде в Беркли. Габби взяла себе облегченную программу, чтобы практически каждую ночь уходить на вечеринки. У нее было достаточно времени для устройства личной жизни, но мужа себе она пока не нашла. Пакстон, наоборот, посещала все курсы лекций и семинары, бывшие в расписании, особенно связанные с журналистикой и литературой. Кроме того, она записалась в группу по изучению политической экономии (правда, сложность этой науки угнетала ее) и ходила па занятия по математике, физике и испанскому языку. Из всего обилия курсов ей нравилось заниматься только математикой и испанским. Успевала она по всем предметам, кроме физики, но это был факультативный курс с оценкой «зачет» – «не зачет». Она радовалась всему, что удавалось узнать и сделать, плюс ко всему несколько раз в неделю ходила куда-нибудь вместе с Габби и ее друзьями, что тоже было замечательно. Это была веселая дружная компания, причем каждый занимался каким-нибудь интересным делом. Двое состояли в SNCC, некоторые участвовали в сборе средств для CORE – это было особенно интересно Пакстон, так как они поддерживали негров Юга Однажды она встретила среди них Марио Савио, лидера Движения за свободу слова. Казалось, Габби знала всех и вся, среди ее знакомых числились общественные деятели, знаменитости из богемной и ученой среды. Все они были на удивление легки в общении, поэтому Пакстон чувствовала себя с ними очень уютно.

За два месяца у Пакстон случилось две ссоры с Ивонн Жилберт. Эта черная девушка решила мстить за свое прошлое именно Пакстон, и теперь, если что было не так, во всем была виновата Пакси; это начинало всерьез портить жизнь. Все попытки наладить отношения Ивонн отвергала, и у Пакстон не оставалось другого выхода, кроме как принять вызов и оказывать посильное сопротивление.

Никого не удивило, что благодаря своей экстраординарной внешности Ивонн нашла себе друга уже на второй неделе учебы.

Декс был известен всему университету как хороший защитник в университетской футбольной команде. Это был высоченный черный красавец из Техаса. Из-за дружбы с ним и собственной фигуры Ивонн стала звездой кампуса. Все молодые люди крутились вокруг нее, но она всерьез увлеклась Декс, о чем и дала понять остальным ухажерам. Помимо этого она явно пренебрегала белыми парнями.

Они были вместе с Пакстон в одной группе по физике, но никогда там не разговаривали, да и вообще не разговаривали, если не считать обмена «приветствиями» в гостиной при столкновениях нос к носу. Но и эти «приветствия» вряд ли можно было назвать дружественными.

Давн тоже жила своей жизнью. Она так и спала большую часть времени, и не раз Пакстон недоумевала, ходила ли она хоть иногда на занятия. «Она никогда не сдаст экзамены, если будет изучать предметы во сне», – говорила она Габби, считавшей, что это не ее проблема. Габби надо было устраивать свою жизнь. Она хорошо проводила время с двумя друзьями своего братца из юридической школы. Кстати, ее пророчество оправдалось. Она стала видеться с братом чаще, чем когда-либо за последние годы. Несмотря на то что Габби постоянно на него ворчала, ей это было по душе. Питер навещал ее каждые несколько дней, якобы проверить, все ли в порядке, или занести колу, пиццу, макароны или другую еду, попадающуюся по пути, например бутылку дешевого вина, но Габби знала, что на самом деле он заботится не о ней, а о Пакстон, которой заинтересовался еще в первую встречу. Эти двое могли часами сидеть на разломанном диване или на полу, проводя за разговорами по полночи и потягивая при этом кофе, пиво или, на худой конец, колу. Они обсуждали все самое интересное из происходящего вокруг, и в редких случаях их мнения расходились. Иногда Пакстон пугало, насколько похожи их взгляды на самые разные предметы. Им было так интересно вместе, будто сама судьба решила сделать их друзьями. Но это-то и беспокоило Пакстон, потому что в отличие от Габби единственное, чего она не хотела, так это найти мужа. Она приехала в Беркли с желанием хорошо учиться и достичь полного самоутверждения. Однажды она станет великим журналистом или хотя бы известным, объедет весь мир и напишет о нем! Она хотела поехать в Европу, в Африку, на Восток. Временами она подумывала о том, чтобы провести один год в Корпусе мира. И лишь на самом последнем месте у нее стояло то же, что у всех: влюбиться, выйти замуж, свить гнездышко где-нибудь в пригороде и завести детей. Как только она рассказала об этом Питеру, он рассмеялся. Даже внешне они были похожи друг на друга. Многие говорили, что Питер и Пакстон больше походят на брата и сестру, чем он и Габби.

– Так ты считаешь, я обречен в ближайшем будущем обзавестись детьми и уехать в пригород? Господи, какой удар! – Он смеялся, сидя в гостиной на полу в два часа ночи. Габби только что вернулась с очередного свидания. Давн уже давно спала, а Ивонн теперь чаще всего ночевала у Декс в его квартире в городе.

– Кто-то говорит о свадьбе? – Габби с комической физиономией стала" собирать слезы в ладошку, останавливаясь рядом с ними по пути из ванной в комнату.

– Нет, тебе послышалось. – Пакстон хотелось побыстрее расставить точки над i.

Она была в джинсах и футболке и лежала рядом с Питером.

Ей нравилось быть с ним, нравилось, как он думает, нравилось, что он такой и таких принципов придерживается. Ей не хотелось большего, не хотелось позволить себе влюбиться в него. Она просто не могла себе этого разрешить.

– Твоя подруга оскорбила меня, – сообщил Питер сестре.

Говоря это, он поглаживал золотистые волосы Пакси и улыбался, глядя в ее зеленые глаза, в которые успел уже всерьез влюбиться. – Она назвала меня сквайром или даже хуже.

– Я не обзывалась, – вскочила Пакстон, смеясь. – Я только сказала, что не желаю выходить замуж, уезжать в пригород и рожать детей. Для начала я хочу посмотреть мир.

– Думаешь, я не хочу? – Он все-таки выглядел несколько обескураженным.

– Он хочет посмотреть мир, – подтвердила Габби. – Монте-Карло, Париж, Лондон, Акапулько, Сант-Мориц, ну и другие веселые местечки.

Все трое захохотали.

– Кем ты меня считаешь? – накинулся он на сестру. – Лентяем?

Сестра знала его лучше и, давясь от смеха, ответила:

– Нет, просто немного испорченным, как и я. – Она невинно улыбнулась и в ответ получила пустой банкой из-под колы.

– Хорошо-хорошо, но ведь это правда. Может, ты скажешь, что мы с тобой горим желанием вступить в Корпус мира. как Пакстон? Как только я подумаю об этом, у меня волосы встают дыбом, я не представляю тебя копающим траншеи или строящим отхожие места в лагере. А ты? – честно спросила она, и Питер пожал плечами.

– Да уж, этому в юридической школе не учат, – отшутился он, но в словах сестры была доля истины. Он должен был закончить школу в двадцать пять лет и при известной удачливости дотянуть до двадцати шести, чтобы избежать призыва. Он вполне понимал ценность отсрочки, которую обеспечивала учеба, и не испытывал ни малейшего желания участвовать в полицейской акции во Вьетнаме.

Всего два месяца назад, после инцидента в Дананге, американская авиация впервые бомбила Вьетнам после долгих лет присутствия там в качестве военных советников. – По правде говоря, я не вижу себя во Вьетнаме или в любом другом местечке, похожем на него. А что тебя тянет в Корпус мира, Пакс?

– Я уверена, что мне нужно именно туда. Я просто хочу увидеть мир и почувствовать настоящую жизнь, – серьезно ответила она, и Габби оставила их вдвоем продолжать этот разговор. – Я провела всю жизнь среди людей, пекущихся только о собственном удовольствии, и ни о чем больше. Я не хочу жить, как они. Мой отец заботился о людях как только мог. Я думаю, он поступил бы так же и сделал много больше для них, если бы имел такую возможность и в свое время не женился.

– Наверное, он прекрасный человек, – тихо сказал Питер, заметив, как смягчилось лицо Пакстон, когда она рассказывала об отце.

– Он был… – Комок встал у нее в горле. – Я очень любила его. Моя жизнь очень изменилась… после его смерти.

– Почему? – Его голос прозвучал в ночи так нежно, он так остро сопереживал ее рассказу, и так любил ее, что сам, как и Пакстон, иногда пугался этого.

– Моя мама и я… ну, мы слишком разные люди… – Она не хотела говорить большего, не было смысла в этой жалобе. И это прозвучало бы слишком больно – то, что она всегда знала, что мать не любила ее.

– И поэтому ты собралась в Корпус мира? Чтобы быть подальше от нее?

– Нет, – улыбнулась Пакстон. – Но в Беркли я приехала как раз поэтому. – Она была искренна с ним, вернее, они были искренни друг с другом. Иначе такие люди, как Пакстон и Питер, просто не умели общаться.

– Я рад, что ты это сделала, – сказал он, его губы коснулись ее губ. Они лежали на полу, повернувшись друг к другу и поддерживая головы ладонями.

– Я тоже, – шепнула она в ответ, и он обнял ее. Так они и целовались, пока вдруг Габби не открыла дверь ванной комнаты и не выглянула оттуда с очень заинтересованным видом.

– Эй, друзья, вы пойдете спать сегодня вместе или по отдельности или вы собираетесь провести здесь ночь, лежа на полу и обнимаясь? Мне-то все равно, я просто хочу знать, ждать мне Пакс или ложиться спать.

Питер тяжело вздохнул, а Пакстон рассмеялась и откатилась от него, волосы ее разметались, щеки порозовели от поцелуев.

– Господи, ну как тебе объяснить, что нельзя так грубо ломать людям кайф, Габриелла. – Питер знал, как ненавидела сестра это имя, и использовал его для воспитания. – Как меня угораздило влюбиться в соседку собственной сестры? – Он поднялся и протянул руку Пакстон. – Я думаю, тебе хорошо бы поспать немного, малыш. Если эта болтушка позволит тебе это сделать. Я не знаю, как ты терпишь ее.

– Я просто засыпаю, если устала.

– А она все продолжает болтать. – Они опять рассмеялись, потому что это была истинная правда. Он поцеловал Пакстон на прощание и ушел. Как только он исчез, Габби напала на нее:

– Это серьезно, Пакс?

– Не глупи, мы знаем друг друга шесть недель, и перед нами целая жизнь. Ему еще три года учиться в юридической школе, а мне целых четыре. Что может быть серьезным? – В глубине души она знала, что это всерьез, но не хотела признаваться в этом ни себе, ни Габби.

– Ты не знаешь моего брата. Я никогда не видела его таким. Он действительно заботится о тебе. Я думаю, он любит тебя. – И затем продолжила с пристальным, заговорщицким прищуром:

– Он уже признался тебе в любви?

– Ради всего святого… Конечно, нет…

Ему и не надо было делать этого. Пакстон знала, что Габби была права. Пакстон никогда в жизни не чувствовала ничего подобного. Но это счастье свалилось совсем не вовремя. Сейчас в мечтах Пакстон поиск мужчины стоял на последнем месте.

– Почему все происходит наоборот? – рассуждала Габби по дороге в постель. – Я мечтаю найти мужа, а ты нет. И что же? У тебя налицо Питер, который явно влюбился и чуть ли не делает предложение, а у меня? Ничегошеньки подобного! Один жалкий тип с волосами до плеч, который хочет поехать в Тибет со мной следующим летом, если я оплачу ему авиабилеты. А у других в это время просто рог изобилия какой-то!

– Это карма, – выдохнула Пакстон, укладываясь в темноте в постель и слушая Габби.

– А это кто еще? Это не тот парень из Свободы слова?

– Нет, это такая вещь, о которой постоянно толкует Давн.

Карма. Судьба. Рок.

– Ну, тогда это что-то вроде снотворного. Господи, ты слышала вчера, как ей было плохо. Я думала, она умирает.

– Может, она беременна? – предположила Пакстон.

– Интересно, как это она умудрилась забеременеть? Ведь она все время спит.

Посмеявшись, они отвернулись друг от друга и заснули. Это был единственный случай, когда Габби так быстро отключилась.

Она достаточно наговорилась за вечер, завтра утром ей надо было идти на занятия по современной музыке. После этого у нее планировалась еще куча дел. Через день в университете был карнавал по поводу праздника Всех Святых, она хотела успеть сделать себе костюм. Она собиралась предстать в наряде тыквы, сшитом из золотого ламе.

В этот день Вьетконг атаковал авиабазу Бьенхоа в пятидесяти милях от Сайгона, и первое серьезное военное сооружение США было разгромлено.

Пятерых американцев убили и семьдесят шесть были ранены. Джонсон, однако, не дал приказ на ответный удар. Он предпочитал не предпринимать активных действий, особенно накануне выборов. Его основной соперник – Голдуотер – поклялся разнести все к чертовой матери и окончить присутствие во Вьетнаме победой над Севером. Джонсон, наоборот, обещал не втягивать страну в пучину военного конфликта, именно это и хотели услышать американцы. Третьего ноября Джонсон одержал внушительную победу. Страна ответила отказом на угрозу Голдуотера втянуть ее в войну.

На следующей неделе Питер спросил Пакстон, как она собирается провести День Благодарения.

– Никак.

Ехать домой на пару дней – слишком далеко и дорого, хотя праздник Благодарения без индейки, приготовленной по особому рецепту Квинни, это уже не праздник. Пакстон старалась не думать об этом и решила использовать праздники для подготовки к тесту по физике, А съесть сандвич с индейкой она сможет в кафетерии, если на забудет об этом.

– Я хочу предложить тебе поехать к нам домой. Я сказал об этом на прошлой неделе маме, и она сразу согласилась, если ты ничего не имеешь против комнаты для гостей. Это позволит тебе немного отдохнуть от ночной болтовни Габби.

– Я уже научилась пропускать ее мимо ушей, – весело ответила Пакстон. – Ты уверен, что я не буду в тягость твоим родителям?

– Конечно, нет. Ведь для этого существует День Благодарения. Люди вместе объедаются, а потом смотрят футбол. Кстати, я собираюсь с папой пойти на матч в субботу, мне было бы приятно, если бы ты пошла с нами. Думаю, в пятницу мы могли бы съездить на побережье.

– Было бы замечательно. – Она улыбнулась.

Габби говорила о чем-то подобном несколькими днями раньше, но, видимо, забыла об этом. Пакстон не могла представить себе ничего лучше, чем провести День Благодарения с ними.

Она ни разу не видела их родителей, но, судя по рассказам, они были чудесными людьми. Она немного боялась встречаться с ними, потому что это еще ближе привяжет ее к Питеру. Но скорее всего обратного пути уже не было. Большую часть времени они проводили вместе с друзьями, и, хотя ходили куда-то вдвоем всего несколько раз, они даже на людях были так увлечены друг другом, что скрывать это стало бесполезно.

Днем Габби ворвалась в гостиную, где Пакстон занималась, и стала ее тормошить:

– Говорят, что ты поедешь к нам домой на праздники, Пакс, вот здорово!

Она беседовала об этом с матерью всего несколько минут назад и удивилась, что Марджори Вильсон захотела узнать о ее соседке побольше. Действительно ли они всерьез дружат с Питером? Матери показалось немного странным, что он, а не Габби, предложил пригласить Пакстон приехать к ним.

– Ты полюбишь нашу маму.

– Я уверена в этом.

Она уже любила ее по рассказам Габби. Мать и дочь были удивительно близки; во всем, что говорила о матери Габби, чувствовалось, как сильно она ее любит. Марджори Вильсон, так же как и мать Пакстон, работала в разных обществах и играла в бридж, но в отличие от Беатрис Эндрюз она еще и безумно любила своих детей. Пакстон не была уверена, что отец уделял им много времени, как она поняла, он был занят бизнесом.

Питер забрал их днем в четверг, и, как всегда, у Габби было жуткое количество вещей, у Пакстон всего одна небольшая сумка. Она надела строгое темно-синее платье и серое зимнее пальто, с собой у нее была пара туфель на высоких каблуках и еще пара простых черных лодочек. Она выглядела очень мило и изящно, волосы собрала на затылке в хвост и завязала их шелковой синей резинкой. Кроме того, она надела маленькие бабушкины старинные сережки.

– Ты похожа на Алису в Стране чудес, – увидев ее, с улыбкой сказал Питер. Они сели в его разбитый «форд». Он давно хотел купить новый «мустанг», но у него не осталось денег после лета. Отец предложил на выбор после окончания учебы путешествие или новую машину, и он предпочел два месяца провести в Европе – в Шотландии, Англии и Франции и теперь нисколько не жалел о том, что из-за этого приходится ездить на старой развалюхе.

– Я оделась слишком нарядно? – обеспокоенно спросила Пакстон у Габби. У нее еще было черное бархатное платье, но она хотела надеть его в праздник, а приехать в синем.

– Все прекрасно. Не слушай его. – Габби была в красной вельветовой мини-юбке, черном свитере и красных туфлях на шпильках. – Мама будет в простом черном платье и жемчужном колье, отец в шерстяных брюках и вельветовом пиджаке.

Это у них униформа.

Пакстон улыбнулась, но занервничала. Она надеялась, что никого не смутит, особенно Питера. Вдруг она осознала всю серьезность этой поездки и испугалась. Еще ни разу в жизни она не выступала в роли потенциальной невесты.

Они проехали на полной скорости через мост Бэй-Бридж, повернули на запад на Бродвей, миновали песчаные отмели, пересекли Ван-Несс, и вскоре появились первые многоэтажные дома. Пакстон совсем разволновалась – они уже приехали. Питер резко нажал на тормоз, и машина остановилась с пронзительным визгом. Габби выскочила, хлопнув дверцей, и позвонила в дом. Минуту спустя они стояли в огромной прихожей большого кирпичного дома перед родителями Питера, одетыми точно так, как и предсказала Габби. Они радушно встретили Пакстон.

Мать оказалась невысокой женщиной с поблекшими рыжими волосами, гладко зачесанными и собранными в узел на затылке, и живыми зелеными глазами. Отец был такой же высокий и сухощавый, как сын, с волосами, покрытыми серебристым налетом седины; благодаря ему сразу возникла атмосфера доброго аристократического юмора. Чувствовалось, что его жена очень добра: когда она обняла Пакстон, девушка ощутила ее искреннее расположение.

Габби показала Пакстон комнату, и через несколько минут все собрались внизу, в отделанной деревянными панелями библиотеке, которая была наполнена книгами в настоящих кожаных переплетах, античными древностями и восточными коврами; завершал все это великолепие камин. О таких комнатах Пакстон только читала в книгах, она даже не представляла, что Вильсоны так богаты. Она опять испытала какую-то неловкость, связанную с ее одеждой, но видно было, что окружающие не придавали одежде других людей особого значения. Впрочем, Марджори Вильсон сразу обратила внимание на мини-юбку Габби и нашла ее изумительной. Потом разговор переключился на вечеринку, на которой Габби была на прошлой неделе, и молодого человека, которого она там встретила. Габби называла его «многообещающим» – обычное определение Габби для молодых людей, за которых она была бы не прочь выйти замуж. В другой части комнаты Питер разговаривал с отцом, выпытывая у него мнение о последних газетных сообщениях.

– Особенно интересно то, что напечатано в связи с последними событиями во Вьетнаме. Атака в Бьенхоа может изменить расстановку сил, хочет того Джонсон или нет. Надо же что-то предпринимать наконец. – Питер не стал слишком распространяться, так как отец был верным приверженцем Голдуотера, хотя обычно не обсуждал эту тему с сыном, – Я не думаю, что наше присутствие там решает проблемы. Нас могут разбить в пух и прах еще до того, как мы решим уйти оттуда, – мрачно добавил Питер.

– Ты сообразительнее, чем они там наверху, сын, – улыбнулся отец. – Но ведь мы не можем позволить коммунистам захватить весь мир.

Это был бесконечный разговор, который продолжался уже несколько лет, и все это время их взгляды оставались противоположными. Питер не считал присутствие войск США во Вьетнаме необходимым; отец же, как и большинство людей его поколения, придерживался иного мнения. Он думал, что Штаты должны навести порядок, преподать урок, быть может, помочь разрешить внутренний конфликт. А затем уйти без особых потерь. Но вот тут-то и был главный вопрос: что такое «особые потери»?

Потом они подошли к женщинам, и Пакстон поразило, насколько Питер похож на отца. Та же оживленность, интерес к жизни, те же яркие голубые глаза, которые она так любила в Питере, те же мягкие, обходительные манеры. Все Вильсоны были приятными и открытыми людьми. Пакстон чувствовала себя среди них очень легко во время обеда, атмосфера которого сильно отличалась от их семейных обедов в Саванне. Еще она заметила, что они постоянно говорят об утренней газете, и к середине обеда решила, что отец Питера работает в редакции.

Но затем, когда речь зашла о том, где Питер собирается работать летом, ее вдруг осенила другая догадка. Питер рассказывал, что собирается работать корреспондентом где-нибудь внутри страны, и, пока слушала его, она стала понимать, почему отец Питера не хочет афишировать свое пристрастие к Голдуотеру. Потому что «Морнинг сан» официально поддерживала Джонсона и считалась традиционно демократической газетой, но ее владелец не являлся демократом – владельцем был отец Питера и Габби.

Семья Вильсона владела «Морнинг сан» вот уже более ста лет, и, как только Пакстон поняла это, на нее напал смех. Питер взглянул на нее с недоумением. Он ведь сказал только, что не уверен, хочет ли вообще работать для газеты этим летом, потому что намерен поучаствовать в юридическом проекте на Миссисипи или поработать для Мартина Лютера Кинга, особенно после того как тот стал лауреатом Нобелевской премии мира в октябре.

А она все смеялась.

– Что в этом смешного? – удивился он. Ведь раньше Пакстон считала и миссисипский проект, и работу с доктором Кингом вещами вполне серьезными. Питер был уверен, что она разделяет его взгляды на многие проблемы. И вот на тебе…

– Ничего. Извини. Просто я наконец сама поняла то, чего никто из вас не удосужился объяснить мне. Я думала, вы так часто говорите о «Морнинг сан» потому, что мистер Вильсон работает в редакции. До этого момента я не могла и представить, что вы… что…

Она все-таки была немного обескуражена, а Питер усмехнулся, видя, как теперь хохочет отец.

– Не думай ничего плохого, Пакстон. Когда он был маленьким, он обычно рассказывал друзьям, что я торгую газетами на улице. Слава Богу, на этом его фантазия остановилась. Или, может быть, нет? Что он говорил тебе?

– Нет, ничего. – Она пожала плечами и снова рассмеялась.

Габби тоже смущенно улыбнулась. Она никогда не говорила Пакстон, кто ее отец. Они вообще никогда не хвастались перед друзьями, и Пакстон видела почему. Хотя Вильсоны жили красиво, они не были выскочками. Это было похоже на старую монету – этот признак устойчивого благополучия, что покорило бы и ее мать.

– Нет, в самом деле, никто из них ничего не говорил мне.

У меня не возникло даже подозрения.

– Я не думал, что это так важно. Но это интересно. Ведь мы рассказываем, что происходит дома. Кто женился, кто купил новый дом или кто из пациентов моего брата умер.

– Твой отец тоже доктор? – поинтересовалась Марджори Вильсон с ласковой улыбкой.

– Нет, – спокойно сказала Пакстон, ощущая печаль где-то в глубине души. Она так хотела, чтобы у нее сейчас тоже был отец, как у Питера и Габби. – Мой папа был адвокатом, он умер семь лет назад, разбившись в своем самолете.

– Извини, – мягко сказала мать Габби.

– И вы меня извините.

С ними было так непривычно, так спокойно и счастливо.

Вечером все играли в домино, разговаривали и смеялись. Питер долго беседовал с отцом у камина, потом позвал Пакстон. Они снова толковали о Вьетнаме, об отношении Джонсона с русскими после недавнего переворота, когда Хрущева отстранили от власти. Пакстон была в восхищении от Эдварда Вильсона. Он оказался интеллигентным и обстоятельным собеседником, умеющим глубоко и всесторонне продумывать каждую мысль, что она оценила, несмотря даже на то, что в отношении Вьетнама у них оказались совершенно противоположные взгляды. Они говорили о реальности интеграции, о Мартине Лютере Кинге, о последних событиях и студенческих волнениях в Беркли. Движение за свободу слова вышло из-под контроля в последние дни. Совет регентов занял твердую позицию, отказываясь вести переговоры.

Отец Питера был согласен с членами совета, да и Пакстон тоже. хотя это была непопулярная позиция в кампусе. Оказалось, президент совета Керр – его друг, и у них был долгий разговор как раз нынешним утром.

– Он не собирается играть в кошки-мышки с этими детьми. Слишком многое поставлено на карту. Если он поддастся им, можно потерять контроль над кампусом.

Питер был совершенно с этим не согласен, и они еще долго спорили – Пакстон нашла прелесть в таких дискуссиях. Они будоражили мысль, а сами рассуждения о столь интересных проблемах ничуть не утомляли ее, не то что в Саванне, где от долгих разговоров об окружающей жизни у нее начиналось головокружение. Южане крепко держались за свое прошлое и всеми силами старались отогнать от себя настоящее и тем более будущее.

Пакстон сказала об этом Эду Вильсону.

– Но у вас там есть хорошая газета. Ее владелец Моррис и я – старинные приятели.

– Я надеюсь поработать у него или где-нибудь в другом месте этим летом. Я учусь на журналиста и хотела бы попрактиковаться в будущем году.

Питер с гордостью улыбнулся ей и, дотянувшись до руки Пакстон, сжал ее в своей, что не ускользнуло от внимания отца.

Эд Вильсон ничего не сказал сыну, однако поделился наблюдениями с женой – ночью, в своей спальне.

– Я думаю, наш сын поражен в самое сердце, дорогая. – Он внимательно посмотрел на жену. Она любила своих детей так сильно, что он не знал, как она переживет время, когда они влюбятся, женятся или выйдут замуж и станут жить своей, отдельной от родителей жизнью. – Насколько я могу судить, он всерьез влюбился.

– Я тоже это заметила, – задумчиво сказала Марджори, садясь за туалетный столик и расчесывая свои когда-то рыжие волосы. – Но знаешь, она мне тоже понравилась. Видно, для нее это все в первый раз и очень важно. Она действительно заботится о Питере, она славная, искренняя и очень честная девочка.

– И слишком юная, чтобы выходить замуж, – добавил муж. – Нужно сойти с ума, чтобы в восемнадцать лет решиться на замужество.

– Вряд ли она думает об этом. Что-то подсказывает мне: она многого хочет добиться и сделать в жизни. Я думаю, она более уравновешенный человек, чем Питер.

– Я надеюсь, – вздохнул он, наклоняясь и целуя жену в шею со смиренной улыбкой. – Я как-то не готов нянчить внуков.

– Я тоже, – засмеялась она. – Но об этом, скорее, нужно говорить Габби.

– О нет, только не рассказывай об очередной ее настоящей любви на этой неделе. Я хочу передохнуть до следующего четверга.

– Ладно, отдыхай. Слава Богу, никто не принимает этого ребенка всерьез. Если она услышит, просто убьет меня.

– Неужели? – Эдвард Вильсон повернулся к Марджори, он был в одной из тех пижам, которые дважды в год заказывал в Лондоне; взяв расческу из рук жены, он положил ее на столик. – Я люблю тебя, знаешь?

Она кивнула, без слов обхватила его руками и поцеловала; потом Марджори тихо выключила весь свет и легла в постель.

Он лежал, прижавшись к ней и обняв ее, чувствуя, как они счастливы, как им хорошо вместе, интересно жить и работать; у них, наконец, были дети, которых они нежно любили.

Это счастье было на всех лицах, когда на следующий день семья садилась за праздничный стол. Пакстон надела черное бархатное платье, Габби – белый костюм от Шанель, купленный мамой в прошлом году в Париже. В нем она выглядела совсем взрослой и напомнила Пакстон Джекки Кеннеди, которая чуть ли не одна умела носить такие костюмы. Пока Эд Вильсон произносил благодарение, он был серьезен и сосредоточен. Пакстон поймала лишь тень улыбки, которой успели обменяться между собой отец с матерью Габби, что для нее прибавило личного смысла в слова молитвы.

Было много разных кушаний, все немного осоловели, и Пакстон признала, что праздничные блюда могут составить конкуренцию кухне Квинни. Она тут же рассказала, что обычно готовит Квинни на День Благодарения, в словах Пакстон чувствовалась явная любовь к женщине, которая ее вырастила. Днем к Вильсонам пришли друзья, и Пакстон была поражена, увидев среди них губернатора Калифорнии. Они говорили о демонстрации, прошедшей сегодня в Беркли под предводительством Марио Савио и других лидеров Движения за свободу слова. Джоан Байц пел там, около тысячи студентов участвовали в акции протеста против позиции университета, ограничивающего свободу слова, и против использования университетской собственности для увеличения личных доходов. Студенты требовали разрешения на продажу брошюр и листовок. Университет предупредили, что машины остановят, а листовки разбросают в кампусе. В результате университет пошел на уступки, демонстрантам разрешили занять место, на котором они выступали раньше. Пакстон считала, что все это похоже на бурю в стакане воды, но буря успокоилась, и сейчас победит тот, у кого больше силы. Действительно, ночью было арестовано восемьсот студентов. Пакстон очень повезло, что она оказалась в это время в доме у Вильсонов, повезло как журналисту, потому что сюда приходили пообщаться как представители власти, так и лидеры демонстрантов.