Текст книги "История Крестовых походов. Житие и хождение игумена Даниила в Святую землю"

ГЛАВА XIII
Со времени взятия Аскалона Бальдуином III до взятия Иерусалима Саладином (От 1150 по 1187 г.)

Крестовый поход Людовика VII и Конрада окончился без пользы для Святой Земли; по отъезде отсюда обоих государей-пилигримов христианским владениям стали угрожать большие опасности. Со всех сторон мусульманское оружие угрожало владычеству франков. Король иерусалимский, патриарх священного города и Антиохии, начальники военных орденов Св. Иоанна и Храмовников в скорби своей обратились с мольбами к западным христианам. Тронутый их страданиями, папа старался убедить европейские народы подать помощь своим братьям на Востоке. Но бедствия последней священной войны еще не были позабыты: духовенство и дворянство, разоренные крестовыми походами, не были расположены возбуждать энтузиазм толпы. Голос аббата Клервосского более не раздавался, и молчание св. Бернара было как бы предупреждением, которое поддерживало народ в благоразумном покое.

Но вот чему трудно поверить! Когда Европа безмолвствовала и никто не осмеливался вновь появиться под священными знаменами, аббат Сугерий, сопротивлявшийся походу Людовика VII, задумал новых поход против врагов Иисуса Христа. На Шартрском соборе он старался воспламенить воинственное рвение князей, баронов и прелатов. Но они отозвались на его увещания только выражением скорби и удивления. Сугерий, семидесятилетний старец, объявил тогда, что он один берется осуществить то предприятие, которое не удалось двум государям. Уже более десяти тысяч пилигримов, вооруженных на его счет, готовы были последовать за ним на Восток, когда смерть воспрепятствовала осуществлению его намерений. На своем смертном одре аббат Сен-Денисский выражал сожаление, что не может помочь священному городу, – любопытный пример неотразимого влияния идеи во все времена!

Между тем на Востоке Бальдуин III всеми силами старался остановить успехи Нуреддина, сына Зенги. Этот доблестный государь замыслил подчинить наконец своей власти город Аскалон, против которого христиане столько раз направляли свое оружие и который служил как оградой для египтян против Сирии. По призыву своего короля бароны, рыцари, епископы немедленно собрались под его знамена. Во главе армии шел патриарх Иерусалимский, неся Древо Животворящего Креста.

Город Аскалон, выстроенный кругообразно на плоскости, на берегу моря, укрепленный толстыми стенами и высокими башнями, получал четыре раза в год из Египта продовольствие, оружие и воинов. Ничего не было упущено из вида для поддержания этой важной крепости; жители в ней все были воины. Армию Бальдуина при осаде Аскалона поддерживал флот, состоявший из пятнадцати кораблей под управлением Жерара Сидонского. У христиан, как и у мусульман, было мужественное настроение и неусыпная бдительность. Во избежание неожиданного нападения среди ночной темноты, осаждаемые повесили на зубцах самых высоких башен стеклянные фонари, от которых и ночью распространялся свет, подобный дневному. После двухмесячных трудов под стенами Аскалона в лагерь христианский явились многочисленные толпы западных пилигримов с судов, прибывших в гавани Яффу и Птолемаиду; многие из этих судов, прибывших из Европы, присоединились к флоту Жерара Сидонского.

Между боевыми орудиями, изготовленными для нападения на укрепления Аскалона, была замечательная, чрезвычайно высокая башня; она имела вид крепости с гарнизоном и наносила страшные удары осаждаемым. Пятимесячная осада истощила силы неприятеля; на помощь к нему пришел египетский флот, состоявший из семидесяти кораблей, и это придало бодрости мусульманам; но и пламенное рвение христиан не ослабело; большая подвижная башня и другие боевые орудия латинян не давали отдыха городу. Осаждаемые, желая избавиться от большой подвижной башни, набросали между нею и укреплениями огромное количество дров, облили их маслом, обложили серой и другими горючими веществами и все это подожгли; но ветер, дувший с востока, обратил пламя на город, в противоположную сторону от башни. Этот пожар, длившийся весь день и всю ночь, раскалил каменные укрепления, так что они совершенно разрушились, и таким образом огонь открыл христианским воинам вход в крепость, которой теперь они могли легко овладеть; но жадность лишила их этой победы. Храмовники, поспешив воспользоваться добычей, немедленно устремились в город, но, желая, чтобы все досталось им одним, они поставили в проходе сторожевых для того, чтобы устранять всех, кто захотел бы за ними последовать. Мусульмане, заметив, что христиане заняты грабежом и что их немного, соединились и напали на Храмовников, которые частью погибли, частью поспешили спастись через тот же проход, через который не захотели допустить своих товарищей.

Христиане, увлеченные оживлением своих врагов, с печальным недоумением возвратились в свой лагерь. Смущенные и упавшие духом вожди предложили прекратить осаду города, но патриарх и епископы посоветовали вступить вновь в битву, и их мнение было уважено. На другой день христианское войско снова явилось перед стенами города; битва длилась весь день, обе стороны действовали с большим оживлением, но потери мусульман оказались значительнее. Предложено было перемирие, для погребения убитых. Во время этого перемирия воспоминание о бедствиях, которые они вытерпели, о числе воинов, которых они потеряли, о тревожных известиях, полученных из Каира, – навело уныние на мусульман аскалонских. Большинство жителей в мрачном отчаянии заявляли желание покинуть эту песчаную страну, над которой, казалось, тяготело проклятие и которую Бог в гневе своем как бы предал франкам. Египетский отряд требовал удаления из христианских владений, выхода из Аскалона, представлявшегося ему могилой на чужбине. Выбрали депутатов для предложения сдачи города Иерусалимскому королю. Когда послы мусульманские сообщили вождям христианского войска возложенное на них поручение, то печальные и обезнадеженные со своей стороны предводители уже не ожидали получить от своих врагов предложений, внушенных им отчаянием; выслушав депутатов из Аскалона, бароны и прелаты, пораженные удивлением, не нашли другого ответа, кроме радостных слез и благодарственных излияний перед Богом. Жителям Аскалона дано было три дня, чтобы выселиться оттуда со всем своим имуществом, но они не дождались и третьего дня… Франки, почитая истинным чудом взятие города, вошли туда в священной процессии. Первым делом их, когда овладели городом, было посвящение большой мечети св. Апостолу Павлу. Таким образом покорена была эта крепость, которая открывала латинянам путь в Египет и преграждала мусульманам доступ в Палестину.

Мусульманские государства оставили на некоторое время в покое королевство Иерусалимское. Незаконное нападение Рено Шатильонского на безоружный и мирный остров Кипр, набег Бальдуина на арабские племена, пасшие стада свои, по договору, в лесах Панеадских, поражение короля близ Иордана, на месте, называемом «брод Иакова», несколько удачных битв в графстве Триполиском и княжестве Антиохийском – вот и все незначительные события, последовавшие в течение нескольких лет после взятия Аскалона. Женитьба Бальдуина на племяннице императора Мануила в 1155 г., доставила обогащение этому бедному королевству Иерусалимскому; этот союз был бы очень полезен для королевства, если б он способствовал соединению греков и латинян против их общего врага.

Между патриархом Антиохийским и князьями-правителями Антиохии возникали частые ссоры, и, к сожалению, король Иерусалимский имел обыкновение вмешиваться в эти постыдные раздоры. Рено Шатильонский в несогласиях своих с престарелым патриархом Амори довел насилия до крайней степени; по его приказанию прелат выведен был на вершину Антиохийской цитадели; с обнаженной головой, обмазанной медом, он целый день подвергался страданию от мух и от солнечного зноя. Во время пребывания своего в Антиохии Бальдуин III был поражен болезнью, от которой вскоре и умер. Страдая изнурительной лихорадкой, он велел перевезти себя в Триполи, потом в Бейрут, где и скончался. Останки его были перенесены в Иерусалим и преданы погребению у подножия Голгофы. О Бальдуине III сожалели; говорят даже, что Нуреддин, из уважения к печали народа, оплакивавшего своего государя, прекратил на несколько дней нападения на христиан.

Амори I

Наследником Бальдуина III был брат его, Амори; он был скуп, горд, честолюбив и не без труда достиг того, чтобы его признали королем. Тайное притязания на престол Иерусалимский некоторых местных князей преувеличило недостатки наследника Бальдуина. Новый король Иерусалимский обратил все свои предприятия против Египта. Так как калиф Каирский отказался платить дань победителям Аскалона, то Амори произвел нападение на берега Нила и возвратился в свое королевство не прежде, как заставив неприятеля откупиться от войны. По причине междоусобий, раздиравших в то время Египетские провинции, Амори снова появился в этой стране, чтобы поддержать партии, требовавшие его посредничества.

Между тем Нуреддин угрожал владениям Антиохийским и Триполиским; христиане продолжали искать помощи на Западе. Тьерри, граф Фландрский, приехал в четвертый раз в Палестину; прибыли также воины из Пуату и Аквитании, под начальством Гуго Лебрена и Жоффруа, брата герцога Ангулемского; с Гуго Лебреном были два его сына: Жоффруа Лузиньянский, уже прославившийся своей храбростью, и Гуи Лузиньянский, которому суждено было со временем занять престол Иерусалимский. С помощью этого подкрепления христиане сирийские одержали победу над Нуреддином в области Триполиской. Султан Дамасский вскоре отомстил за это поражение: он одержал победу близ Харенка и забрал в плен нескольких христианских князей. Между ними были: Раймонд, граф Триполиский, прозванный сарацинами «франкским сатаной», и Боэмунд III, князь Антиохийский, который отправлен был в темницу алеппскую – разделять заключение с Рено Шатильонским, томившимся уже многие годы в оковах. В это же время мусульмане отняли у христиан город Панеаду.

Мы не последуем за королем Амори в Египет, куда он отправился подать помощь калифу Каирскому при нападении на него Ширку, одного из полководцев Нуреддина; христиане, в союзе с египтянами, разгоняли нез рад орды Ширку. Избавленный от своих врагов, калиф Каирский или, вернее, визирь Шавер, управлявший государством от имени своего владыки, который сидел взаперти в своем дворце, как бездушный идол, обязался платить королю Иерусалимскому ежегодную дань в сто тысяч червонцев и согласился на принятие гарнизона в Каире. Возвратясь в Иерусалим, Амори женился на племяннице императора Мануила; вспоминая о богатствах калифа, о плодородии и роскошных жатвах Нила и сравнивая их с тесной и бедной страной, составлявшей его королевство, он задумал завоевание Египта; для осуществления своего предприятия он надеялся извлечь пользу из союза своего с родственницей Мануила и отправил в Константинополь послов – просить императора о содействии его к завоеванию Египта; император согласился на это. Тогда Амори, не желая больше скрывать своих намерений, собрал на совет высших государственных сановников. Благоразумнейшие из них объявили, что это предприятие несправедливо, и заметили, что в таком случае всего можно будет опасаться со стороны Нуреддина и что не следует жертвовать городами христианскими и, может быть, даже Иерусалимом – ради надежды покорить отдаленную страну. Но король Амори и большинство владетелей и рыцарей, убежденные в успехах на берегах Нила, настояли на объявлении войны.

Нуреддин между тем имел те же замыслы, что и Амори; он также мечтал о завоевании слабого государства Каирского. Амори опередил в Египте войска султана Дамасского. Он приступом взял Бильбеис, город, расположенный на правой стороне Нила, и велел предать смерти всех его жителей. Несчастья Бильбеиса заставили содрогнуться весь Египет; быстрое наступление на Каир обеспечило бы королю Амори завоевание этой страны, но, как будто устрашенный внезапно смелостью своего предприятия, он склонился на предложения послов калифа и прекратил враждебные действия на условии значительной откупной суммы. После целого месяца переговоров Амори, однако же, не получил ничего из обещанных ему сокровищ. Между тем полководец Нуреддин, призванный калифом на помощь, вступил во владения египетские и, избегая встречи с христианскими воинами, но соединясь с египетской армией, противопоставил королю Иерусалимскому такие силы, перед которыми тот должен был отступить. Амори со стыдом возвратился в Иерусалим. Скоро после того прибыл в порт Птолемаиду греческий флот, обещанный императором Мануилом и напрасно ожидаемый в минувшую экспедицию. Рассчитывая на этот флот, король Иерусалимский решился вернуться в Египет и предпринять осаду Дамиетты. После пятидесятидневной осады этого города, во время которой погибла от голода и от неприятельского оружия половина христианских воинов, а суда греческие были истреблены частью греческим огнем, частью бурей, король Иерусалимский с печалью отказался от своего предприятия.

Среди смут, сопровождавших конец существования династии Фатимитов, является мусульманский князь, имя которого приобрело известность и в Азии, и в Европе. Калиф Каирский велел снести голову своему визирю Шаверу, а вместо него назначил Ширку, полководца Нуреддина, но Ширку через два месяца внезапно умер; его заменил младший из эмиров армии Нуреддина: этот эмир был Саладин, племянник Ширку и сын Аюба, явившийся с диких гор Курдистана, чтобы служить мусульманским властям в Месопотамии. Молодость свою Саладин провел в распущенности и в праздной жизни в серале. Когда ему минуло тридцать лет и калиф избрал его первым министром, он вдруг сделался совершенно другим человеком. Он замыслил полное подчинение Египта власти Нуреддина. По смерти последнего калифа-фатимита черный цвет Абассидов был заменен белым цветом потомков Али, и в мечетях стали поминать в молитвах только имя калифа Багдадского. По смерти Нуреддина в Дамаске, в 1174 году, государство осталось без наследника и повсюду в провинциях мусульманских возникли раздоры; тогда сын Аюба оказался на пути к верховной власти.

Около этого же времени умер Амори, который, вероятно, не предвидел в свой последний час, какие великие события должны произойти после его царствования. Наследником его престола был сын его, Бальдуин IV. Он принял помазание на царство в храме Св. Гроба, но по возрасту своему еще не мог вступить в управление государством. Впрочем, этому юному королю, пораженному проказой, не суждено было царствовать самостоятельно. Современная история не нашла для него другого имени, кроме имени «прокаженного короля» (le roi Mezel).

Регентство было предоставлено Раймонду Триполискому, четвертому в роде потомку знаменитого Раймонда Сен-Жилльского.

Новый завоеватель Египта, Саладин, провозвестил себя призванным продолжать апостольскую миссию Зенги и Нуреддина; казалось естественным, что он будет наследником и могущества их. Калиф Багдадский предоставил Саладину во имя пророка властвовать над городами, покоренными его оружием, не исключая даже и города Алеппо, где нашел себе последнее убежище Малек-Шах, слабый наследник Нуреддина. С этих пор Саладин был провозглашен султаном Дамасским и Каирским и имя его стало упоминаться в молитвах во всех мечетях Сирии и Египта.

В конце 1178-го года Саладин, видя, что силы франков направлены против Антиохии, выступил в поход, чтобы произвести нападение на Палестину. Услыхав об этом, король Бальдуин, в сопровождении рыцарей, которых он успел собрать, поспешил отправиться в Аскалон. Войско Саладина расположилось лагерем по соседству с этим городом. Рассчитывая на легкую победу, мусульмане рассеялись по равнине и опустошили ее до Рамлы и Лидды. Видя это, христиане не захотели оставаться в бездействии в своем городе; однажды утром они вышли из Аскалона, направились к морскому берегу, скрывая свой путь за песчаными наносами, и напали врасплох на лагерь Саладина. Напрасно трубили мусульманские трубы, созывая рассеявшихся воинов; Саладин старался ободрить отряды, оставшиеся в лагере. Бальдуина сопровождали только триста семьдесят пять всадников, но поражение мусульман было полное, и дороги покрылись их трупами и пожитками. Саладин, без всякой свиты, умчался в степь верхом на верблюде.

Эта победа, хотя и значительная, не могла, однако же, успокоить встревоженное настроение тех, кто внимательно следил за ходом дел; и действительно, Саладин скоро вновь появился, вооруженный прежними своими преимуществами над христианами; с другой стороны, Галилее также угрожали опасности, и, в довершение всех бед, низкие интриги при самом дворе Бальдуина производили общее смущение; сыны Велиала, истые производители разрушения, старались пользоваться слабостью и недугами короля, чтобы сеять раздор, зависть, ненависть и недоверие. В Сирии оказался голод; нечем было продовольствовать войска. Последовало перемирие с Саладином на двухлетний срок. Это перемирие было нарушено насильственными действиями Рено Шатильонского. Сделавшись владетелем Карака и Монреаля вследствие вступления своего во вторичный брак с вдовой Гофруа Торонского, Рено Шатильонский попытался, вопреки договору, вторгнуться в пределы неприятельские около Красного моря и не побоялся выступить с оружием против священных городов Мекки и Медины. Рено Шатильонский, человек предприимчивый, необузданного нрава, романтический тип того странствующего рыцарства, которое крестовые походы увлекали на Восток, раздражил Саладина своим пренебрежением к международному праву и тем довел королевство до войны, в которой померкла слава христианского имени на Востоке.

Бальдуин IV

Все дело тогда состояло в том, чтобы остановить успехи завоевательного наступления Саладина, но каким образом возможно было христианам сирийским противостоять этому могучему урагану? Бальдуин IV, потерявший зрение и дошедший до самого печального состояния, согласился назначить регентом королевства Гюи Лузиньянского, который не пользовался ничьим доверием. Между тем могущество Саладина с каждым днем возрастало. Все князья месопотамские были в союзе с ним или платили ему дань. Представился однако же случай победить Саладина, войска которого опустошали Галилею; войско христианское, состоявшее из тысячи трехсот рыцарей и более чем двадцати тысяч пехоты, могло бы напасть на неприятеля, расположившегося лагерем между горой Гельвуэ и древним Скифополем; но Гюи Лузиньянский, командовавший армией, поколебался вдруг в виду опасности или, вернее, в виду победы. Это возбудило против него общее негодование; Бальдуин лишил его власти и хотел даже отнять у него графство Аскалонское и Яффское. Он передал регентство графу Триполискому и возложил корону на голову пятилетнего ребенка, рожденного от второго брака Сибиллы с маркизом Монферратским. Новый король вступил на престол под именем Бальдуина V.

В этом опасном положении Святая Земля всю свою надежду возлагала на помощь с Запада. Патриарх Ираклий и великие магистры Храмовников и Иоаннитов были посланы просить помощи у западных христиан. Колеблемая смутами Европа не могла тогда заботиться о защите Иерусалима. Рвение к крестовым походам еще не угасло в ней, но, чтобы возбудить его во всей его первоначальной силе, нужны были какие-нибудь чрезвычайные события, какие-нибудь великие общественные бедствия, которые могли бы растрогать сердца и подействовать на воображение народов. По возвращении в Иерусалим патриарх Ираклий нашел дела в еще худшем положении. Не было недостатка в роковых предзнаменованиях грядущих общественных бедствий. Землетрясения, затмения луны и солнца казались очевидными признаками близкого разрушения королевства; чрезвычайная распущенность нравов также наводила страх на благочестивых людей. Другим предвестием несчастий было то, что управление находилось в руках безрассудных, бессильных и развратных людей, а высшая власть имела представителей в лице только князей и королей-неудачников. Бальдуин IV, живая развалина, давнишнее достояние могилы, – умер, окруженный презренными партиями, оспаривавшими друг у друга право на верховную власть. Скоро после того внезапно умер и Бальдуин V, слабая и ненадежная опора христиан. Он был последний из королей, погребенных у подножия Голгофы. Гюи Лузиньянский и супруга его Сибилла были торжественно помазаны на царство в храме Святого Гроба – вопреки желанию баронов. Граф Триполиский, со скорбью видя, в каких руках оказалось управление Святой Землей, удалился в Тивериаду, владение, доставшееся ему через брачный союз.

Ги де Лузиньян

Падение Иерусалимского королевства, преданного в неискусные руки, было неизбежно; но доблести христианской суждено было покрыть славой воспоминания об его последних днях. 1-го мая 1187 года на семь тысяч мусульманских всадников, двинувшихся в Галилею, напали в окрестностях Назарета сто тридцать воинов, между которыми были рыцари Храмовники и Иоанниты. Кавалерией мусульманской командовал Афдал, сын Саладина. Защитники креста не поколебались вступить в неравный бой. Современные летописи, наполненные воспоминаниями о подвигах этого дня, распространяются в особенности, описывая славную смерть Иакова Малльэ, магистра Храмовников. Этот непоколебимый защитник Креста выдержал бой верхом на белом коне и только после невероятных, чудесных подвигов борьбы был побежден. Сарацины приняли его за св. Георгия, который часто представлялся христианам спускающимся с неба во время их битв. В этом сражении, происходившем на площади, которая до сих пор существует близ селения Эль-Махед, погиб весь отряд христианский, исключая великого магистра Храмовников и двух его рыцарей.

Через два месяца после этого предстояло совершиться еще большим несчастьям в стране Галилейской. Саладин двинулся к Тивериаде во главе восьмидесяти тысяч войска. На совете в Иерусалиме решено было соединиться всем христианским силам на равнине Сефурийской. В христианской армии оказалось до пятидесяти тысяч воинов; сюда собрались все могущие владеть оружием; гарнизоны были выведены из крепостей королевства, и в городах остались только женщины и дети. Вскоре пришла весть, что Саладин занял Тивериаду и что мусульмане осаждают крепость, в которой нашла убежище жена графа Триполиского. Был собран большой совет, чтобы решить, идти ли на помощь Тивериаде. Когда все вожди высказали свои мнения, то граф Раймонд, хотя и наиболее заинтересованный в этом деле, посоветовал забыть в эту минуту о Тивериаде и остаться в Сефури, где близка была вода и не было недостатка в продовольствии; он заявил, что было бы гибельным неблагоразумием завести громадное количество людей и лошадей в бесплодные пустыни, где они могут подвергнуться страданиям от голода, жажды и солнечного зноя. Раймонд предполагал, что после взятия Тивериады неприятель двинется навстречу христианам и что он потеряет много людей, проходя по пустынной и выжженной земле между Тивериадой и Сефури; в заключение он прибавлял, что народ христианский, имея в изобилии продовольствие и воду, с большим успехом может сопротивляться армии мусульманской. Раймонд предпочитал потерю Тивериды потере королевства. Мнение графа Триполиского было предусмотрительно и мудро. Но великий магистр Храмовников был противоположного мнения. Слабость Гюи Лузиньянского все погубила: был отдан приказ выступать против неприятеля.

Утром 3-го июля христианская армия выступила из своего лагеря в Сефури. Граф Триполиский со своим отрядом составляли авангард; в арьергарде были король Иерусалимский и рыцари Храмовники и Иоанниты. Древо Честного Креста несли избранные воины, поставленные в центре войска. Христиане подошли к селению Марескальция, в трех милях от Тивериады; тут встретили их стрелы сарацинов, тут пришлось им испытать жажду и зной. Чтобы добраться до озера Галилейского, им нужно было проходить через тесные проходы и скалистые местности; граф Триполиский послал сказать королю, чтобы он поспешил пройти через селение не останавливаясь, для того чтобы успеть дойти до Галилейского озера. Лузиньян отвечал, что он будет следовать за графом. Но вдруг мусульмане напали на арьергард и привели в смятение Храмовников и Иоаннитов. Король, не зная, что делать, решился остановиться и из уст его вырвались слова: «Увы! увы! Все для нас кончено, мы все погибли, и королевство потеряно!» Христиане провели тут ужасную ночь; неприятель поджег равнину, покрытую сухой травой и кустарником; дым, пламя, тучи стрел, голод и жажда начали одолевать воинов креста.

На другой день христиане решились перебраться через утесистые возвышенности, отделявшие их от озера Галилейского; но Саладин, вышедший на рассвете из Тивериады, приближался, чтобы вступить в битву с христианской армией. Авангард графа Раймонда уже направлялся к холмам, которые турки начали занимать. Завидев сарацин, пехота христианская, выстроившись клином, поспешила занять вершины холмов и таким образом отделилась от отряда короля, который напрасно посылал к ней одного гонца за другим, призывая ее за защиту Древа Животворящего Креста. Храмовники, Иоанниты и остальная часть арьергарда мужественно выдержали первый натиск неприятеля, но, обессиленные наконец все же возрастающим в числе неприятелем, они стали призывать короля на помощь; король же не придумал ничего лучшего, как расставить палатки и предать себя Божьему милосердию. Отряды, предводительствуемые Лузиньяном, Храмовниками и Иоаннитами, пришли в смятение и рассеялись вокруг хоругви Святого Креста. При виде такого расстройства граф Раймонд, в отчаянии, пробил себе путь сквозь неприятельские ряды и бежал по направлению к Триполи со своим авангардом. Батальоны Саладина бурей налетели на то место, где находился Иерусалимский король. Древо Креста, которое столько раз служило путеводным знаменем латинских воинов к победе, попало во власть неприятеля; король взят в плен; Храмовники и Иоанниты убиты или забраны в плен. Главные сцены этой ужасной битвы разыгрались на холме Хиттим, том самом, который в Евангелии известен под названием «горы блаженств». Поле битвы представляло повсюду следы страшного кровопролития. Один арабский историк, очевидец события, рассказывает о чудном благоухании, которое он чувствовал среди смертных останков, рассеянных по этим холмам и долинам. Веревок со всех мусульманских палаток не было достаточно, чтобы перевязать всех забранных в плен христиан. Число пленников было так велико, что победоносные сарацины не находили для них покупателей, и один христианский рыцарь был обменен на пару обуви.

Гюи Лузиньян и главные вожди христианской армии, попавшие в руки неверных, были приведены в палатку, поставленную посреди лагеря Саладина. Саладин обошелся благодушно с французским королем и предложил ему освежиться напитком, охлажденным снегом. Король, отпив из чаши, предложил ее Рено Шатильонскому, находившемуся возле него, но султан остановил его и сказал: «Этот изменник не должен пить в моем присутствии, так как для него у меня нет пощады». И, обращаясь к Рено, он упрекнул его в нарушении договоров и пригрозил ему смертью, если он не примет веры пророка, которого он оскорбил. Рено с благородным пренебрежением отнесся к угрозам султана и отвечал ему, как подобало со стороны христианского воина; раздраженный султан ударил мечом безоружного пленника, и мусульманские воины, по знаку своего властелина, отрубили голову рыцарю. Таким образом, Рено Шатильонский погиб за Крест смертью мученика; такая кончина его заставляет забывать то, что было небезукоризненного в его жизни, полной воинственных приключений. На другой день Саладин, восседая на троне, повелел умертвить рыцарей – Храмовников и Иоаннитов, заключенных в оковы; все эти доблестные воины с благочестивой радостью приняли мученический венец. Султан помиловал только великого магистра Храмовников, вероятно, ради того, что благодаря его неблагоразумным советам христианская армия предана была в руки сарацин.

Последствием этого роковой для латинских владений победы было то, что султан подчинил своей власти один за другим города: Птолемаиду, Наплусу, Иерихон, Рамлу, Кесарию, Арсур, Яффу, Бейрут. Только прибрежные города: Тир, Триполи и Аскалон остались во владении христиан. Последняя крепость, осажденная Сала-дином, выдержала геройскую защиту, но наконец сдалась на условии освобождения султаном короля Гюи Лузиньяна, не совсем-то достойного такой жертвы.

Городу Иерусалиму, освобождение которого стоило так много подвигов и страданий, предстояло вновь подпасть мусульманской власти. Саладин приступил к стенам священного города; в Иерусалиме, наполненном христианами, которые пришли сюда, надеясь найти тут верное убежище, было очень немного воинов для его защиты. Но жители, ободряемые духовенством, готовились к борьбе с мусульманами; они избрали своим начальником Балеана Ибелинского, старого воина, бывшего в сражении при Тивериаде, опытность и добродетели которого внушали доверие и уважение к нему. Первой заботой Балеана Ибелинского было исправить городские укрепления и приучить к дисциплине новых защитников Иерусалима. За неимением денежных средств на военные расходы, пришлось обирать церкви, и народ, встревоженный приближением Саладина, уже не смущался при виде того, что драгоценный металл, украшавший часовню Св. Гроба, идет на выделку монеты. Прежде чем приступить к осаде города, султан предложил жителям капитуляцию; христиане отвечали, что никогда они не уступят того города, в котором Бог их принял смерть. Начались битвы; осажденные мужественно сопротивлялись; во время частых вылазок против неприятеля они действовали копьем и мечом; множество из них погибало и возносилось, как выражаются летописи, в Небесный Иерусалим.

Саладин расположился лагерем сначала на западной стороне Иерусалима, на тех самых возвышенностях, где были расставлены палатки Раймонда Тулузского восемьдесят восемь лет тому назад. Потом он переменил позицию и стал на северной стороне города, на том месте, откуда Готтфрид действовал своими огромными боевыми машинами. Султан велел сделать подкопы под те укрепления, которые тянутся от Иосафатовых ворот до ворот Св. Стефана; мужественные усилия осаждаемых – воспрепятствовать угрожающим работам сарацин – были безуспешны. Башни и стены готовы были рушиться по первому сигналу. Велико было отчаяние в Иерусалиме; духовенство совершало процессии по улицам; повсюду только и слышались мольбы и стоны, взывающие к Божественному милосердию.

Среди этого смятения и общего тревожного волнения открыт был заговор греческих и сирийских христиан, которые с трудом переносили подчинение свое власти латинян; заговор имел целью предать Иерусалим мусульманам; это довершило отчаяние жителей. Балеан Ибелинский и главные лица города явились к Саладину и просили его о том, чтобы он принял капитуляцию на тех условиях, которые он сам предложил жителям до начала осады. Но Саладин вспомнил, что на первый отказ жителей он отвечал клятвой разрушить иерусалимские стены и истребить всех жителей. Несколько раз возвращался Балеан Ибелинский в лагерь султана, но тот оставался неумолим. Однажды старый воин объявил Саладину, что если он не умилосердится над христианами, то они окончательно придут в отчаяние, подожгут Иерусалим и превратят священный город в кучу развалин и в одну обширную могилу. Испуганный этими словами султан, посоветовавшись со своими учеными законниками, которые решили, что он может принять капитуляцию, не нарушая своей клятвы, подписал предложенные условия. Победитель даровал жизнь жителям и позволил им выкупить свою свободу. Выкуп состоял из десяти червонцев за мужчину, пяти – за женщину и двух – за ребенка. Все воины, бывшие в Иерусалиме при заключении капитуляции, получили разрешение удалиться в Тир или в Триполи.