Текст книги "Три года революции и гражданской войны на Кубани"

30 апреля армия вернулась на Дон в станицу Мечетинскую и здесь расположилась на длительный отдых, принявшись чиститься и переформировываться.

Первый Кубанский – Ледяной – поход кончился.

Глава XXII

В станице Мечетинской мы оказались на таком перекрестке, где уже не слышно ружейной и пулеметной стрельбы, а отдаленный пушечный гул доносился не каждое утро.

У добровольцев и у нас, кубанцев, естественно явилось стремление прежде всего информироваться, что происходит на белом свете.

У добровольцев к этому было больше средств и возможностей, им легче организовать посылку нарочных. У них и еще одно данное, которое составляло их силу и их слабость. Это прежде всего имена виднейших генералов былой русской армии – Алексеев, наследник Корнилова генерал Деникин, Марков и др. А потом: армия – носительница национальной идеи. Цель ее – общероссийское оздоровление и все это, подновленное и подтвержденное выпущенной генералом Деникиным декларацией (в станице Успенской), засвидетельствовавшей, что будущий государственный строй в России может быть установлен только «Всероссийским Учредительным собранием».

К армии тянулись разные элементы.

На улицах в станице Мечетинской, уже в первые дни по нашем туда прибытии, я встретил одного знакомого из деятелей либерального сектора российской общественности, прибывшего в составе делегации города Ростова к командованию Добровольческой армии.

Делегация была составлена очень широко и включала известные имена. Сообщения и настроения подобных делегаций, конечно, могли давать обильную пищу для умозаключений о происходящем за фронтовой линией армии.

В помещении правления станицы Мечетинской собрались на общее заседание генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков и др. Со стороны кубанцев – атаман Филимонов, члены правительства и рады.

Генерал Алексеев в качестве верховного руководителя Добровольческой армии сделал подробный доклад о политическом положении России и о нашем положении в соотношении сил дружественных нам и враждебных.

– Россия продолжает оставаться во власти анархии.

– В отдельных ее центрах накапливаются антибольшевистские силы и происходит их организация.

– Немцы господствуют повсюду, куда успели прийти, – на Украине, на Дону, – как равно и там, где захватили влияние, – в Москве, например.

– Всюду стремление немцев направлено к ослаблению и расчленению России.

– Наша ориентация внешнеполитическая может быть только союзнической.

Говорилось и об общем повороте русского народа в нашу сторону – в сторону созидательного начала российской государственности.

Некоторая часть мыслей явно не договаривалась, ибо продолжительный опыт сношения с кубанцами через Быча и Савицкого приучил добровольцев не все договаривать в своих беседах с кубанцами.

Во вступительных словах при открытии собрания сквозило и другое: Вы – провинциалы, мы – центр, начало высшее. Прямо это не говорилось, но в самом начале у генерала Алексеева вырвалось:

– Я разрешил это собрание, чтобы поставить вас в известность… и т. д.

Быч при первом же своем ответном заявлении дал на эту часть речи свою реплику:

– Мы – рада и правительство – не предполагали, что, находясь при кубанских частях, нуждаемся в особом разрешении, чтобы собраться и поговорить о насущных делах.

– Ну, это лишь неудачное выражение… Не будем говорить о разрешении или не разрешении, – заметил Алексеев в ответ на эту реплику.

Генералы Деникин и Романовский были очень сдержаны на этом собрании. Больше того: и тот и другой дружно зашикали на генерала Маркова, когда тот, вперебивку Алексеева, бросил фразу в адрес знаменитого «В. И. К. Ж-Л»[31]31
  Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза. (Примеч. ред.)


[Закрыть].(Всер. союз ж.-д.): «Их половину давно нужно было бы перевешать…»

Деникин и Романовский поспешили замять неловкость:

– Что такое?.. Как же это можно?..

А тот свое:

– Повесить лишнего человека никогда не мешает…

В кубанской среде, как всегда, по-разному воспринималось то, что исходило из добровольческой среды.

Черноморцы меньше боялись реакционности генералов, но больше опасались их централистических устремлений.

Мы, линейцы, наоборот, больше боялись реакции. Идея же единства России была и нашей руководящей идеей, добровольческая интерпретация ее тогда нас не очень пугала.

Если среди добровольческих генералов оказался бы тогда человек с большей широтой политического мышления, способный легче преодолевать шоры старой военной школы, то им не трудно было бы найти правильный тон во взаимоотношениях как с кубанцами, так и с другими кругами окраинной и внутрироссийской общественности.

У добровольческих генералов, преодолевших затруднения «Ледяного похода», был значительный шанс на выдвижение на первый план.

– Вожди героев, сами – герои.

Кто видел красоту их риска собственной жизнью в наиболее тяжелые моменты похода, красоту их риска под широко развевающимся полотнищем трехцветного флага, тому не нужно было бы доказывать, что в служении России они не ищут удовлетворения суетных лично-житейских желаний. И само трехцветное знамя их подвигом очищалось бы от наносного пепла старой реакции и могло бы приобрести новый блеск знамени Родины, Свободы и Народоправства.

Те темные пятна, которые брызгами упали на знамя, могли бы быть поняты как неизбежное зло походной действительности.

Но… шанс не был использован.

С путей, пройденных нами с добровольцами, стали притекать в армию не только одиночные казаки и разрозненные группы их, но и целые отряды.

Так, после нашего прихода в станицу Мечетинскую член рады Ковган привел туда значительный отряд казаков-повстанцев. Потом сотник Павличенко, офицер военного времени (бывший вестовой у генерала Улагая), привел отряд численностью до полкового состава.

Командование Добровольческой армии эти отряды спешило расформировать и людей обратить на пополнение своих частей или образовывало из них новые добровольческие части, как, например, Конный кубанский корниловский полк.

От посланца Быча П. Л. Макаренко, наконец, поступили сведения из Новочеркасска, что существует самостоятельная Украина со своим гетманом во главе, что Дон тоже хочет быть самостоятельным, но что в Киеве и Ростове – немцы.

В помещении какой-то пустующей лавчонки собрались члены рады и правительства, чтобы обменяться мнениями по поводу этих новостей.

Возник обычный кубанский спор об общих ориентациях и о направлении действий в ближайшее время.

Заявление председателя Быча сводилось к следующим основным положениям:

I. В центральной России установился самодержавный режим совета народных комиссаров, на смену коему, вероятно, придет монархия, которой мы являемся решительными противниками.

II. Кубанская Краевая рада объявила Кубанский край самостоятельным государственным образованием, организованным на демократических началах, тип народной республики.

III. Подобная форма государственного образования устанавливается на Дону и на Украине. Она раньше уже установилась в Закавказье, где образовались демократические национальные республики – Грузинская, Армянская, Азербайджан. На юге России могут быть образованы и другие подобные республики.

IV. Мы будем счастливы, если юг России, в том числе и Кубанский край, явятся опорой для воссоздания в России справедливой и разумной власти.

V. Чтобы ускорить этот процесс, чтобы помочь выявиться там (в центре России) независимой и свободной народной волне движения, нам нужно создать на юге крепкий и прочный союз самостоятельных государственных образований, путем объединения в первую голову народов Кубани, Дона, Украины и Закавказья.

VI. Наша внешняя ориентация определяется наличием двух для текущего момента данных: а) мы не можем рассчитывать на какую-либо помощь со стороны наших бывших союзников, вероломно, однажды, преданных в трудное время народными комиссарами в Брест-Литовске; б) бывшие враги – Германия и Австрия – глубоко вторглись в пределы России и вести с ними войну мы не можем, поэтому необходимо установить с ними взаимоотношения, гарантирующие неприкосновенность и свободу наших государственных образовании и целость народных богатств[32]32
  Приведенные положения Быча см. в книге: Быч Л. Л. Кубанец. От Екатеринодара до Мечетинской. Екатеринодар, 1919.


[Закрыть].

Экспансивный член рады Манжула тут же раскрыл осторожные формулы Быча следующим образом:

1. У москалiв або царь, або хам.

2. Хочь з нiмцем, хочь с чортом, – аби з Нэнькой-Украiной.

Ставить знак равенства между заявлениями Быча и Манжулы нельзя было. Мы – линейцы – и не собирались это делать, но что по общему чаянию они близки, это для нас было очевидным. К тому же мы припоминали, что третий член их группы, Бескровный, нечто подобное уже говорил в последние дни нашего сидения в Екатеринодаре.

Возражая по первому тезису Быча, мы указывали на декларацию Деникина от имени Добровольческой армии в станице Успенской о непререкаемой воле всероссийского Учредительного собрания для определения будущего государственного строя России и мы подчеркивали, что это требование выражает волю большинства русского народа и нас, казаков.

По другим пунктам заявлений Быча, мы, уточняя его недомолвки, подчеркивали:

1. Что объявление Кубанской радой Кубанского края независимым государственным образованием было вынуждено временно создавшейся обстановкой, а республиканская основа построения в нем власти явилась результатом общего пореволюционного сознания населения – не только нашего краевого, но и всероссийского. Следовательно, предугадывать, что в России после большевиков непременно должна возродиться монархия, пока оснований нет.

2. Что в высшей степени желательно, чтобы на Дону, на У крайне и во всех других частях освобождающейся от большевиков России местная власть организовалась бы по тому же принципу, как и у нас; наша обязанность, согласно утвержденной радой политической программе казачества, стремиться к объединению частей в общий союз – в Общероссийскую Федерацию.

3. Что касается «внешних» ориентаций, то мы обращали внимание:

а) что у нас нет данных судить о намерениях старых союзников,

б) что касается немцев, то проникновение их до города Ростова является, по-видимому, непреложным фактом, и очень важно было бы определить, какие их дальнейшие намерения; чтобы разговаривать с ними, необходимо иметь за собой хоть какую-либо силу, но у нас она только начинает сейчас заметно накопляться, но по соглашению в станице Ново-Дмитриевской наши военные части находятся в непосредственном подчинении у главного командования Добровольческой армии. От имени кубанцев это соглашение, кроме подписи войскового атамана, подписано председателем правительства Бычом и председателем рады Рябоволом.

В результате споров в этой пустующей лавке мечетинского торговца была принята следующая резолюция (3 мая 1918 года):

Кубанская Законодательная рада полагает:

I. Что первым и основным заданием Кубанского правительства должно быть, как и раньше, очищение Кубанского края от большевиков и других анархических элементов и восстановление на его территории государственного порядка.

Для этой цели необходимо продолжение героической деятельности Добровольческой армии при полном сотрудничестве Кубанского правительства с нею.

Принимая во внимание тот факт, что оздоровление и возрождение Российского государства невозможно без предварительного установления порядка на юге, рада высказывает пожелание, чтобы Добровольческая армия совместно с кубанскими войсками приступила в первую очередь к освобождению от советской власти Кубанского края.

II. Что касается отношений с Австрией и Германией в связи с занятием немецкими войсками Ростова-на-Дону, то рада находит, что в данный момент вооруженная борьба с центральными державами невозможна, и вместе с тем полагает, что во имя свободы и независимости Кубанского края необходимо использовать все средства, чтобы избежать проникновения немецких войск на краевую территорию вопреки воле Кубанского правительства.

III. Для успешной борьбы против анархии и установления необходимых отношений с Украиной и Германией потребно полное единение с Доном и другими государственными образованиями.

IV. Для установления союзных отношений с Доном и выяснения немецкого движения, а также определения отношений с Украиной рада полагает необходимым послать делегации в Новочеркасск, Ростов и Киев, выдавши им соответствующие полномочия.

Таким образом, далеко бьющий с широкогосударственным охватом доклад Л. Л. Быча, с шутовской интерпретацией его Манжулой, не увел в заманчивую даль воображение членов рады. Реальность обстановки мечетинского перекрестка еще ненаезженных по весне дорог приковывала и диктовала сугубо практические решения.

Новочеркасскую делегацию возглавил Быч, причем на некоторых из членов была возложена также задача производства разведки в Ростове. Особое внимание рада уделила составу украинской делегации, основным стремлением было установление в ней равновесия сил. В нее назначили из черноморцев – председателя рады П. С. Рябовола и другого видного члена «спилки» К. Л. Бескровного, в противовес им из линейцев определили меня и П. М. Каплина (члена екатеринодарской группы партии ка-де), остальные двое в качестве нейтральных в делегацию были избраны: горец Султан-Шахим-Гирей и Г. В. Омельченко, по происхождению черноморец, но в те времена державшийся наших взглядов.

Добровольческое командование, под наблюдением которого находился район от станицы Мечетинской к Дону, проявило большую предупредительность: дало распоряжение о средствах передвижения, о помещениях на остановках и об охране.

Ужасные картины разрушения пришлось видеть в донских станицах. В станицу Кагальницкую приехали – еще дымились разбитые и зажженные две церкви. По рассказам казаков, свирепствовала здесь «Маруся Никифорова»[33]33
  Старый казак, владелец дома, где мы остановились, рассказывал, как к его лбу красноармеец уже приставил ствол, чтобы пристрелить, да спасибо пасынок, тоже красноармеец, в это время подбежал и отвел в сторону ствол.
  – Стой, что ты делаешь? Это наш дед…
  У деда и повадка вся староказачья и выговор. Улыбка и выражение глаз… Старик уже заглянул в глаза смерти.


[Закрыть].

Из Кагальницкой один раз выехали и пришлось вернуться обратно, так как путь не был свободен от большевиков. На другой день между станцией Хомутовской и Ольгинской издали заметили группу всадников, несомненно «разъезд», но чей? Наш или противника? Видим, что разъезд стал от нас удаляться, значит, противник. В объезд возвышенности поехали целиной по степи. Подъехал к станице Ольгинской с другой стороны, на кургане группа людей в касках, недалеко от кургана трупы убитых. Незадолго до нашего приезда здесь разыгрался бой между большевиками и… немцами, уже переправившимися через Дон.

Мост разрушен. Дон бурлил весенним половодьем. Вечерело уже. Бросились искать лодочников, чтобы перевезли на тот берег теперь же. Но, на ночь глядя, никто не согласился. Ночь провели на берегу на камышовых снопах вместо подстилки. Неподалеку немецкий пост. Как только кто попытается отойти подальше от своего логова, тотчас окрик – «Halt!».

Рано утром обежали ближайшие дворы и нашли лодочника. Так хотелось поскорее уехать от немецкого соседства, что не осмотрели предварительно лодку. В плавании уже определилось, что она была мала для нас шестерых с нашими сумами и двумя гребцами, а, главное, она бессовестным образом давала течь и, несмотря на беспрестанное вычерпывание ковшами воды, уровень ее в лодке повышался. Вопреки ожиданию, все обошлось благополучно, и мы причалили к другому берегу поблизости от железнодорожной станции Аксай. Пришлось долго ждать поезда. К нам успели подъехать члены других наших делегаций и атаман А. П. Филимонов. Председатель правительства Д. Л. Быч не очень старался держать атамана в курсе дел правительства и рады и о нашей делегации на Украину атаман узнал, кажется, только в дороге. Это его очень взволновало и он даже стал нам угрожать, что он не подпишет никакого соглашения с Украиной, если своевременно он не будет предупрежден о его содержании. Мы его уверили, что едем с информационными целями и совсем не собираемся заключать договоров. Человек он был покладистый, тут же быстро успокоился. В Новочеркасске в одинаковой мере с Бычем возмущался А. П. Филимонов поведением донского атамана Краснова: продержал кубанского атамана и председателя правительства в своей приемной все время, пока длился прием других, а их принял только на другой день.

Это был восход звезды генерала Краснова, незадолго перед тем избранного атаманом на Кругу спасения Дона, и теперь он был занят составлением конституции Всевеликого войска Донского, его гимна, герба и пр. Он уже отправил в Киев своего посла, устанавливавшего там прямые сношения с представителями немецкого командования и даже налаживавшего таковые с самим императором Вильгельмом. Сношение с представителями «бродячей кубанской краевой власти» для него было, очевидно, делом маленьким. От ничтожных причин, от ничтожнейших генеральских амбиций зависело тогда собирание сил!

Наша киевская делегация задерживалась в Новочеркасске из-за выправки необходимых документов, из-за того, что получались неблагоприятные сведения о неналаженности сообщения, и главное же, у нас были свои трения – два претендента на звание головы делегации: Рябоват – председатель рады, я – краевой контролер и член правительства. Для меня это не вопрос амбиции, но пустить Рябовола в украинскую среду в качестве безоговорочного главы делегации представлялось опасным. Рябовола же соотношение сил в делегации нервировало, за меня могли проголосовать Каплин и Омельченко; у него верный голос только Бескровного. Горец Султан-Шахим-Гирей мог по горскому обыкновению сыграть в нейтралитет при соперничестве казаков и воздержаться от подачи своего голоса.

В дело вмешался, наконец, Быч. Однажды вечером после совместного совещания по вопросу, не имеющему к нашей делегации отношения, он вдруг поставил ребром вопрос именно о ней:

– Что же вы медлите, не выезжаете? Вы еще не сорганизованы, у вас нет головы делегации…

Рябовол тут же объявил, что откажется от участия в делегации, если не он – председатель рады – будет избран головой делегации Я заметил: если вопрос только в престиже председателя рады, то с моей стороны нет возражений против избрания Н-я С-ча головой делегации, но мы должны условиться, что он в качестве головы делегации не будет делать ответственных выступлений без получения предварительного согласия на то всей делегации.

Н. С. Рябовол открыто заявил, что такие условия он принимает. Мы выбрали его головой делегации и вскоре выехали из Новочеркасска.

Глава XXIII

Вид у нас был очень неказистый: одеты в плохопригнанные черкески, на головах кудлатые старые шапки, на ногах смазные сапоги, вместо чемоданов переметные сумы, – внешность совсем не дипломатической миссии.

Наши испытания начались уже в Екатеринославе. Всюду немцы: надменные, нелюбезные; без их пропуска шагу нельзя ступить. Только с их разрешения можно получить комнату в гостинице, тем паче получить билет на дальнейшее следование к Киеву. При входе во всякую канцелярию вас, прежде всего, осмотрят с ног до головы, и, конечно, наши шапки и сапоги нас плохо рекомендовали.

Круто пришлось нашему «голове», человеку экспансивному и близко к сердцу принимавшему горести и унижения «нэньки-Украины». А по существу трудно было придумать другой более действенный способ, чтобы дать понять унижение национального достоинства (более достигающий своей цели), как именно поставить страну в зависимость от немецкого майора.

И еще. Австрийские немцы, – а в Екатеринославе были именно они, – поощряли спешную украинизацию вывесок магазинов, официальной переписки и т. д. На каждом шагу можно было наблюдать, какие карикатурные формы принимала эта внешняя украинизация! Разговор, например, русских евреев, начинающих «балакать» на украинской мове. «Мое вам приветанье!» – приветствует, например, такой негоциант другого, присаживаясь к нему за столик в кофейне, и оба хохочут, – акцент же их «мовы» неподражаемый, именно чисто еврейский.

Словом, из Екатеринослава мы выехали с весьма притушенным – даже у Бескровного и Рябовола – энтузиазмом в отношении украинской «незалежности» того времени.

Киев тогда, болезненно изживая развал Юго-Западного фронта Великой войны, в то же время успел произвести несколько смен своего украинского правительства, организовавшегося то на базе федерации в пределах общероссийской государственности с правительственным «Генеральным секретариатом, под председательством пана Винниченко», то на базе «окремной» украинской «незалежности» (с коалиционным правительством эсера Голубовича) при реальной опасности потерять не только «незалежность», но и всякую возможность «окремного» государственного существования, когда Киевом овладел большевистский главковерх Муравьев с небольшим, сравнительно, отрядом воинства, а Центральная рада, – не парламент, составленный на основе выборного народного представительства, а как бы особый политический клуб общественных деятелей, самопроизвольно признавших себя полномочным коллективом для направления политики страны, – она, эта рада, вместе со своим правительством принуждена была перебраться в Житомир, а потом в Сарны, через Коростень и так далее, где этот «отряд» «Украинской Народной Республики» встретился с немецкими войсками, которые, согласно хроникеру местных событий того времени[34]34
  Христюк П. Заметки i Матерiяли. 1917–1920 гг. Вена, 1921. Т. II. С. 139–142.


[Закрыть], «енергiйно повели наступ» на Украину, отказавшись, однако, давать какие-либо объяснения своих действий этому всеукраинскому «Уряду», с делегацией которого, тем не менее, они на «мирной» конференции в городе Бресте только что заключили мир «без аннексий и контрибуций»… Украинский правительственный «уряд» (правительство) лишь спустя некоторое время был уведомлен, что это его делегация на мирной конференции в г. Бресте пригласила («закликала») немцев стать на оборону Украины и уведомила, что «для того, щоб скорице вигнати розбишак (большевиков) i дати лад та порядок» своему краю, она «закликала» немецкое войско «допомогти» им в этой работе…

Здесь нужно отметить те основные «божяния» (желания), которые связывали украинские политики из Центральной рады и правительства с приходом немцев.

Не однажды делал заявления сам старый почетный председатель Центральной рады, историк «Украiни-Pyci» М. Грушевский.

Он дал пространное, но довольно путаное официальное «повiдомленне».

«В немецких политических кругах, – писал он, – издавна было „бажания“, чтобы Украина выделилась в самостоятельную сильную державу. Они считали это полезным для Германии. Уже „во время войны немецкое правительство принималось при помощи своих инструкторов учить пленных украинцев «осведомлять их со стороны национальной», подготовлять украинские полки, которые после войны могли бы стать на оборону Украины. И это не делалось без ведома украинских политических деятелей, так как эти последние были сторонниками лишь мирного разрешения украинского вопроса в России. Сами же немцы думали, что мирно украинский вопрос не разрешится, и их мнение «оправдалось»…

Теперь украинское правительство думало «пригодать coбi тi украинскi полки з полонених», что формировались в Германии. Оно полагало, что обойдется со своим войском да с помощью этих украинских полков и галицийских сичивых стрельцов, которых полагало получить с Галиции“… Но так как эти расчеты не оправдались, а „наше правительство оказалось в необходимости опешить с очищением Украины от большевиков, чтобы настал лад и не пропала бы весна для работы в поле“, то правительство „увидело себя обязанным принять помощь от немцев, которую те «зараз» по подписании трактата (очевидно, – мирного договора в Бресте), Украине и подали…“ „В интересах Неметчини, шоб Укратна була самостiйна i сильна, i вони помогають нам для цього“. Войско им самим нужно и поэтому их полки останутся только до тех пор, „пока они будут нужны нашему правительству для очищения Украины“. „I м наказано не грабувати, не кревдити украiнску люднiсть, бо нiмецке правительство хоче… шоб украiнска людноть дивилась на Hiмцiв, як на cвoix приятелiи…“

В свою очередь председатель правительства Голубович в не менее розовых красках рисовал отношения немецкого командования к украинскому правительству, – „вiдношения спiвробитництва“, т. е. отношения сотрудничества: „Нiмецьке вiйсько, як дружие“, не вмешивается во внутренние „хатнi справи“ УН Р. „Даже… Що – до реквизита хлiба, худоби и других продуктов“, то немецкие войска совершают это „не для вивозу в Нiметчину“, а для потребностей своего походного положения, выдавая при этом „квитки“, по которым будет платить украинское правительство…“ „Враги наши пускают лживые слухи, будто бы немцы хотят забрать с Украины весь хлеб“, но согласно с договором, который подписала Украинская Республика с Неметчиной, „мы продаем немцам только лишок нашего урожая, не уменьшая потребностей нашего населения и своего сельского хозяйства…“

„В заключение могу сказать, – писал голова рады народных министров, – что на мою думку, при нашей организованности, дружные отношения с могучею немецкою державою принесут лишь пользу молодой Украинской Республике…“ „поставлять ii наравнi з иншими великими державами“.

Наконец, 1 марта (в день рождения Тараса Шевченко) было опубликовано особое „оповещение“ и от самой Центральной рады, к слову сказать, наиболее путаное. Центральным местом в нем является тот же момент о приходе на Украину немцев:

– Хотя украинское войско, верное Центральной раде, „завзято“ билось с большевиками, но, видя, что борьба затягивается и что своими силами нельзя будет скоро выгнать из Украины врагов и завести лад, а весна подходит и для работы должен быть лад и порядок. Рада постановила принять „допомогу нових замирених сусщв – Нимеччини и Австрп“, „чтобы с помощью их войска как можно скорее очистить наш край“.

„Враги нашей воли по этому случаю «почали лякати» (пугать) людей, что теперь «с приходом немцев на Украину – конец украинской воли и конец свободы»“. „А це неправда“.

„Нiмцi… приходять як нaшi приятелi i помощники, на короткий час, щоб помогти нам в скрутну хвилину нашого життя“ и не имеют намерения в чем-нибудь изменить «нашi закони, и порядки, сократитъ самостийность и суверенность нашей республики»… (Там же. С. 140.)

Так, может быть, с какою-то затаенною мыслью, а, может быть, с какою-то странною наивностью, веря в какую-то особую благосклонность немцев к Украине, Грушевский со своими близкими усыплял и свое, и народное внимание и ткал неразрывные тенета для народа.

А немцы, сыграв «в дружбу» с украинской делегацией на «мирной конференции» в Бресте, подписав с нею «мирный» договор без аннексий и контрибуций, появились на Украине со своими войсками и, выгнав большевистского главковерха Муравьева, принялись наводить свой немецкий порядок на Украине.

Они разделили между собою «зоны влияния». «Австрийцям було вiддано пiвдень Украiни», – отмечается к книге П. Христюка. Значит, Германия удовлетворилась севером.

В том же месяце, которым датировано оптимистическое «оповещение» Центральной рады к громадинам Украины о «приятелях» немцах, именно уже началось «явне втручення нiмецького командуванiя унутршнi справи Республики». (Там же. С. 163.) Тюрьмы начали переполняться «громадянами» У. Н. Р., осужденными немецкими и австрийскими военными судами. А когда министр юстиции Ткаченко на это ответил «гострим циркуляром» к прокурорам окружных судов, указывая, что «чужi суди не мают сили в УНР», то именно не только этот циркуляр эту «силу» потерял, но и сам Ткаченко был убран со своего поста и заменен более покладистым паном С. Шелухиным, который должен был суметь «загладити негарне вражiиня вiд цього циркуляра». Немцы стали производить самочинно реквизиции хлеба и фуража, дело часто доходило до вооруженных конфликтов с населением, что кончилось общим немецким террором.

Вмешательство немцев во внутренние, даже бытовые дела Украины дошло до издания главнокомадующим немецкими войсками маршалом Эйгориом циркуляра «с силой местного закона» об обязательных условиях весеннего засева населением своих полей, причем было указано, что местное (немецкое) земельное законодательство должно проводиться на двух языках: немецком и украинском.

25 квiтня (апреля) фельдмаршал Эйгорн издал новый наказ о введении на Украине немецких военно-полевых судов. 26 квiтня ночью немцы обезоружили в Киеве украинскую «синюю» дивизию. (Она составлялась из бывших в немецком плену украинских солдат. См. выше.)

28 квiтня конец всему положил немецкий майор, который ворвался в Центральную раду с сотнею своих «озброених багнетами» (вооруженных штыками) солдат и скомандовал всем присутствующим «руки вверх»… Власть УНР под руководством старого Грушевского, таким образом, кончилась.

В это как раз время в Киеве происходил съезд «украiнських хлiборобiв», руководство на котором принадлежало, – по словам хроникера, – господам Шемету и Донцову. (Там же. С. 174.) По инициативе этих лиц (будто бы) съезд украинских хлеборобов «совместно с интернациональной буржуазией Украины» провозгласили генерала П. Скоропадского «гетманом всей Украины» 29 апреля 1918 года.