Текст книги "Оперативный псевдоним"

* * *

Тиходонск, 9 февраля 1997 года, 18 часов 20 минут, минус пять по Цельсию, поземка.

Лапин проснулся неожиданно, будто от толчка. Не пошевелившись и продолжая ровно дышать, приоткрыл глаза. Воровато озираясь, Антонина проверяла карманы пиджака. Он дал ей довести процедуру до конца, а когда пиджак вновь оказался на стуле, имитировал пробуждение. Сожительница мгновенно смылась и теперь домовито толклась на кухне.

– Вот и мой богатенький Лапушок! – сладенько пропела она, едва Сергей появился в дверях, и поспешила навстречу. Левой рукой обняла за плечи, тесно прижалась горячим телом, а правой скользнула в трусы и сноровисто – сильно, но осторожно, принялась наминать все, что попалось в жадно распахнутую ладонь.

– Не надо, я спешу… – попытался отговориться Лапин, удивляясь сам себе – не в богатяновских правилах отказываться от того, что само идет в руки. Тем более что еще вчера утром он остро хотел залезть на Тоньку, не требуя от нее никакой активности – лишь бы подставилась и дала кончить.

– А мы быстренько… Мы быстренько… – лихорадочно шептала она, и он вспомнил, что она всегда была очень охочей до этого дела, только в последнее время стала вертеть хвостом, видно, находила искомое на стороне.

– Бум! – Тонька скользнула вниз с такой быстротой, что колени гулко ударились о некрашеные доски пола, но ее это не остановило, она присосалась, как пиявка, и тут же заработала головой, сразу набрав высокий темп, постанывая и требовательно урча.

«Ладно, черт с тобой», – подумал Лапин. Он не испытывал ничего, кроме брезгливого презрения, и без особых эмоций ожидал неизбежной развязки. Толстые пальцы судорожно вцепились ему в бедра, гладили кожу, перебирали волосы, скользили наверх, щекоча промежность и мошонку. В действиях Тоньки чувствовался до поры до времени тщательно скрываемый профессионализм. «Где ж она, сука, так напрактиковалась?» Потом рациональные мысли отошли на второй план, вытесняемые нарастающими ощущениями. Центр эмоций теперь располагался в низу живота, остро воспринимая горячую ротовую полость, мягкий влажный язык да изредка задевающие напряженную плоть зубы. Тонька первой принялась стонать и подпрыгивать, это подстегнуло и его, он дернулся, но почему-то сдержал рвущиеся наружу звуки, очевидно, чтобы не становиться на одну доску с охваченной низменными животными чувствами бабой. После вчерашних упражнений выброс оказался совсем небольшим, и Тонька легко с ним справилась, впрочем, и полномерные объемы накануне не вызывали у нее затруднений.

Хотя все закончилось, но пиявка не отлеплялась, Лапину стало больно, и он оттолкнул ее, рывком освобождая обсмоктанную часть своего тела. Раздался чмокающий звук, как при прерванном поцелуе, Тонька быстро вытерла губы обратной стороной ладони, но не торопилась подниматься с колен.

– Что здесь у тебя? Я никогда не видела… – все еще хриплым от возбуждения голосом спросила она.

– Что ты не видела? – грубовато поинтересовался Лапин и отстранился.

– Какие-то шрамы… Раз, два, три… Точечками. И вот здесь, сзади… Тоже три… Как насквозь прокололи…

Он подошел к окну, нагнулся, всматриваясь в поросшую волосами внутреннюю поверхность бедра. Действительно, сантиметрах в пяти выше колена виднелась блестящая плешка рубцовой ткани диаметром миллиметров пять-шесть. На одной линии кверху проглядывали еще два таких же пятнышка.

– И вот тут, сзади, – Тонька услужливо поднесла мутноватое зеркало.

Лапин рассмотрел, что здесь точки были чуть побольше и имели не круглую, а скорее звездообразную форму.

– Черт его знает! Может, от аварии! – Он отстранил сожительницу: – Не мешай, а то я опоздаю…

Сегодня умывание и бритье были особенно противны: обшарпанные стены, проржавевший капающий кран, дерущее кожу миллиметровое лезвие, – все действовало на нервы. И то, что произошло в убогой кухоньке, только добавляло раздражения.

– Чего такой угрюмый? – добродушно поинтересовалась Тонька, когда он стал одеваться. – Не выспался?

– Да нет, все нормально. Достань мои документы.

– А завтракать не будешь? – спросила она, подавая паспорт и военный билет.

– Нет, сыт. Где медицинские бумаги?

– Думаешь, понадобятся? – Озабоченно покопавшись в шкафу, Антонина достала полиэтиленовый пакет со справками, выписками и рентгенограммами. Он тем временем незаметно взял из стола замшевый футлярчик с ключами.

– Пока!

Лапин вышел на улицу. По обе стороны горбатились отжившие свой век домишки с дряхлыми фасадами, перекошенными рамами и облупившимися дверями. По латаным рубероидным крышам шастали предчувствующие близкий март беспутные коты. На тропинке хрустела под ногами «жужелка» – так называли здесь печную золу. Снежные сугробы желтели неровными пятнами и чернели промоинами – сюда выплескивали помойные ведра из прилегающих дворов. На углу Богатого тусовалась группа приблатненных пацанов, Димки среди них не было. При виде Сергея пацаны перестали материться, приняли степенный вид и вежливо поздоровались. Вышло это у них довольно неловко, наверное с непривычки. Хищные крысиные мордочки и вызывающие манеры не позволяли питать иллюзий относительно будущего богатяновской молодежи.

«Гетто, – подумал Сергей. – „Черный“ район…»

Странно, но раньше он не воспринимал так придонские трущобы. Да и не считал их трущобами. Сейчас вокруг лежал чуждый, враждебный мир, в который он, не признаваясь даже самому себе, не собирался возвращаться. Все свое он нес с собой: голову, руки, деньги, документы, одежду. В конце концов, решится вопрос с работой – можно будет переночевать в гостинице, а за несколько дней подыскать квартиру в аренду. Пал Палыч и новые коллеги помогут…

Поднявшись по крутому и довольно скользкому спуску, Лапин попал в другой мир. Широкие тротуары, отреставрированные фасады зданий, богатые витрины, потоки автомобилей. Здесь чистили снег и не выливали ссаки прямо на улицу. И люди выглядели по-другому: чище, ухоженнее, наряднее, здоровей, наконец. Хотя, возможно, последнее обстоятельство обусловливалось предыдущими.

Лапину хотелось как-то подогнать себя под стать окружающей цивилизации. На пути встретилась парикмахерская, он зашел и сделал короткую боксерскую стрижку, которую раньше никогда не носил. Но, посмотрев в зеркало, остался доволен: теперь он выглядел резким и энергичным. Заглянул в контору Мелешина и без проблем получил свои три миллиона. Иметь в кармане крупную сумму денег становилось привычным – к хорошему быстро привыкаешь. Затем он отправился в банк.

В это самое время Терещенко разговаривал о нем с начальником службы безопасности «Тихпромбанка».

– Зачем тебе вообще понадобился этот парень? – Развалившись в черном кожаном кресле, Тимохин внимательно просматривал какой-то документ.

– Нам надо ставить акустические и емкостные датчики в филиалах, оборудовать машины системой «Контур», менять внутренние телекамеры в основном офисе… Два «Периметра» на складе пылятся, а за них, помнишь, сколько уплачено? В общем, работы много. А он хороший спец. Даже лучше, чем я думал. Вчера дал толковые советы по техническим средствам защиты заднего двора. И даже… Он знает «МК-01»! Но самое интересное, что называет эту штучку «Сатурном-2»…

– А это что такое? – остро глянул Тимохин.

– Брось! Ты же сам мне и рассказал.

– Разве? Вряд ли… Ты что-то путаешь. Я вообще никогда такого названия не слышал…

Тимохин двадцать два года отслужил в Первом главке[2]2
  Первое Главное управление КГБ СССР – внешняя разведка, ныне СВР РФ.


[Закрыть] КГБ, долго занимался внутренней контрразведкой, поэтому часто темнил и путал следы, даже когда в этом не было нужды.

– А почему вчера не сказал?

Накануне, заведя Лапина на тестирование в службу персонала, Терещенко разговаривал с начальником СБ, но тот спешил и особого интереса к новичку не проявил.

– Вчера вообще разговора не было. Так, в общих чертах…

– В общих, говоришь? – Тимохин усмехнулся. – Ну расскажи сейчас поподробней…

Выслушав подчиненного, начальник СБ усмехнулся еще раз.

– Значит, простой бедный парень, технарь, еле сводит концы с концами? Ну-ну… Знаешь, как он, распрощавшись с тобой, провел вчера время?

– Как? Значит, ты… Ну ты даешь!

– Я просто никогда не расслабляюсь. Так вот, слушай: вначале зашел в ЦУМ и отоварился на миллион семьсот. Костюм, сорочка, галстук, все как положено, даже французская туалетная вода…

Довольный произведенным эффектом, Тимохин заглянул в свой листок.

– Затем зашел в детский дом, ну это похвально… Потом пообедал в ресторане на двести пятьдесят тысяч, культурно: белое вино к устрицам, водочка под горячее, радужная форель и все такое… Потом заглянул в магазин и накупил на двести тысяч деликатесов. Ты, кстати, ел когда-нибудь суп из омара? А орхидею покупал жене или кому-то еще?

– И что из этого следует? Что он американский шпион? Брось! Я его знаю несколько лет, он тут вырос у всех на виду! Уезжал на несколько лет, да и то – армия и режимный завод! Ему вчера отдали долг, вот и гулял на радостях!

– Может быть, – согласился Тимохин. – Я же ничего не говорю. Просто рассказываю, как он провел вчерашний день. А знаешь, каковы результаты тестирования? Коэффициент интеллекта – пятьдесят восемь по семидесятибалльной шкале, как у меня. У тебя, кстати, сколько – я что-то подзабыл…

– Пятьдесят пять, – неохотно признался Терещенко, зная, что начальник СБ никогда и ничего не забывает.

– Вот видишь, – неизвестно к чему сказал бывший чекист. – Смотрим дальше: способность к риску – шестьдесят, волевые качества – шестьдесят два, гибкость поведения – сорок девять, быстрота реакции – пятьдесят восемь, настойчивость – шестьдесят один, ну и так далее. Как понимаешь, это очень высокие показатели, выше, чем у многих наших сотрудников, да и чем у нас с тобой, пожалуй…

– И чем это плохо?

– Да ничем… Он мог стать дипломатом, разведчиком, летчиком-истребителем, командиром спецназа… А стал… Кем он стал? Практически никем! Так? Вот тебе одна странность.

– Есть и другие?

– Есть. При высоких «разгоняющих» характеристиках у него очень высоки и «тормозящие». Так не бывает! Смотрим: застенчивость – сорок восемь, сомнения в собственных возможностях – сорок пять, неуверенность в себе – пятьдесят один… Это как раз и характерно для такого, каков он есть, – для никакого! Но разве могут в одном человеке уживаться две личности?

– У него была травма головы, все в мозгах и перемешалось…

– А зачем нам психи?

– Значит, ты против?

– Ну почему же! Давай посмотрим на него пристальней, проверим. Может, он и нужный нам парень… «Сатурн-2», говоришь? Очень интересно!

Терещенко встал.

– Так что с ним делать?

– Как обычно. Полиграф, потом беседа. Со мной.

Пал Палыч представил, какой будет эта беседа, и почесал в затылке. Тут на столе Тимохина ожил интерфон.

– Петр Алексеевич, Терещенко у вас? – Приятный женский голос ворвался в кабинет, несколько разрядив обстановку.

– У меня, Ирочка, – чуть улыбнувшись, ответил Тимохин. Хотя Пал Палыч не был профессиональным чекистом, но понял: слухи о том, что Ирочка скрашивает шефу жизнь не только голосом, возникли не на пустом месте.

– К нему человек на проходной. Лапин его фамилия.

– Пусть пропустят, – скомандовал Тимохин. – Точнее, пусть сопроводят на второй этаж, к Слепцову.

– Поняла, – мягко ответила Ирочка и отключилась.

– Давай, занимайся, – кивнул Петр Алексеевич. На миг воцарилась тишина. Оба подумали об одном и том же.

– Когда вернется Юмашев? – спросил Пал Палыч.

Начальник СБ пожал плечами и тяжело вздохнул.

– Кто ж это знает?

Оба помрачнели. Может быть, сейчас решается судьба банка, а следовательно, и их судьба. А это куда важней судьбы какого-то Лапина.

* * *

Когда встает вопрос о судьбе любого приносящего доход предприятия, – коммерческого ларька, пирожковой на два столика, магазина «универсам», центрового ресторана, автомобильной стоянки, продуктового или центрального рынка, металлургического комбината, автогигантов «ВАЗ», «ЗИЛ» или «АЗЛК», нефтегазового комплекса страны, всей отрасли золотодобывающей промышленности, – словом, любого лакомого куска приватизированного пирога, в силу вступают неписаные, но строгие законы последнего времени, которые в отличие от государственных законов исправно действуют и неукоснительно исполняются.

Потому что в отличие от времен развитого социализма, когда и магазин, и отрасль были государственными, а следовательно, ничьими, в нынешние времена каждый «объект» поит, кормит, одевает, обеспечивает достаток и власть конкретным людям, которых не устраивает многолетняя волокита арбитражного суда, решение которого к тому же ничего не значит, потому что, во-первых, не исполняется, а, во-вторых, если и исполняется, то тогда, когда все отсуженные суммы превращены инфляцией в насмешку над здравым смыслом и процессуальным победителем.

Опять-таки особенностью последнего времени является то, что хозяевами приватизированной собственности стали не скромные законопослушные труженики, не высоколобые интеллектуалы, не бескорыстные донкихоты, не подвижники-бессребреники, заботящиеся исключительно о торжестве разума, порядка и справедливости, а либо мошенники, негодяи и проходимцы, либо узколобые особи с развитыми кулаками, локтями, коленями и надбровными дугами, выдающими, по теории Чезаре Ломброзо, склонность к насильственным преступлениям.

Небольшую часть собственников новой волны, в исключение из общего правила, составили нормальные люди, далекие от криминала и не умеющие прибегать к насилию для отстаивания собственных интересов. При отсутствии государственной власти они остались один на один с особями первого вида и были обречены на вымирание, но сработал принцип борьбы за жизнь, и они наняли для отстаивания своих интересов таких же узколобых дегенератов, умеющих разговаривать с конкурентами на понятном им языке. Так появился необходимый в условиях беспредела институт прикрытия, быстро и широко вошедший в новояз постперестроечной эпохи под названием «крыша».

Теперь при возникновении любых проблем как финансового, так и другого характера (следует отметить, что все проблемы, разрешающиеся радиоуправляемыми взрывами и автоматной стрельбой, имеют исключительно имущественную основу) в переговоры вступают «крыши» взаимодействующих сторон и на основе умения «тереть базар», степени авторитетности в криминальных кругах, физического превосходства или навыков быстрой и точной стрельбы решают спор в пользу одной из сторон. Решение «черного арбитража» вступает в силу немедленно, обжалованию и опротестованию не подлежит, безоговорочно исполняется не только сторонами, но и третьими лицами и может служить прецедентом в последующих спорах.

Поэтому любой российский гражданин, встающий на тернистый путь извлечения доходов, должен найти себе «крышу». Особенно искать и не приходится: стоит встать с джинсами через руку на «Супермаркете» или вынести ведро цветов в клинический сквер – тут же появится человечек, обычно из «шестерок», который объявит, сколько и кому надо платить. Прикрытием может быть местный авторитет, трижды судимый дядя Вася, группа спортсменов, районная блатная «малина», филиал «курирующей» территорию группировки. Чем круче бизнес, тем солидней «крыша», здесь уже нет места самодеятельности, дядя Вася и неорганизованные «качки» знают свой уровень и не пытаются высунуть голову за планку, если не хотят ее потерять. С миллионными доходами «работают» руководители низовых организаций, с миллиардными – заправилы организованной преступности.

В условиях тотальной распродажи всего, что можно продать, и при систематических задержках нищенских зарплат, «крышу» стали охотно предоставлять те, кто по долгу службы должен бороться с преступностью, как организованной, так и не очень. Ментовская, гэбэшная, спецназовская «крыши» считаются самыми лучшими, потому что, во-первых, сотрудники органов порядочней откровенных уголовников, во-вторых, на их стороне закон, а в-третьих, они имеют прямые рычаги воздействия на всевозможных «отморозков», причем при личной заинтересованности эти рычаги оказываются очень мощными и высокоэффективными. Да и на «терках» у них явное преимущество: попробуй «наехать» по-крутому на взаправдашний спецназ!

«Тихпромбанк» имел гэбэшную «крышу». Владимир Николаевич Юмашев много лет проработал в центральном аппарате на Лубянке, но не оперативником, а финансистом. Несмотря на сугубо скучную бухгалтерскую профессию, далекую от романтики глубоко конспиративных акций, специализировался он именно на материальном обеспечении тайных операций КГБ как внутри страны, так и за рубежом, а потому являлся одним из самых информированных людей Комитета.

В конце августа 1990 года дальновидные аналитики из ЦК КПСС подготовили памятную записку «О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии», каждый пункт которой Владимир Николаевич помнил наизусть до сих пор.

«– …подготовить предложения о создании каких-то новых „промежуточных“ хозяйственных структур (фонды, ассоциации и т. п.), которые при минимальных видимых связях с ЦК КПСС могли бы стать центрами формирования „невидимой“ партийной экономики;

– безотлагательно приступить к подготовке предложений об использовании анонимных форм, маскирующих прямые выходы на КПСС, в развертывании коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии. Рассмотреть, в частности, вопрос о возможностях присоединения через участие в капитале к уже функционирующим совместным предприятиям, международным консорциумам и т. п.;

– рассмотреть вопросы о создании контролируемого ЦК КПСС банка с правом ведения валютных операций, об участии партии своими валютными ресурсами в капитале оперирующих в международном масштабе, контролируемых хозяйственными организациями друзей…»[3]3
  «Золото партии: дан приказ ему на Запад». – «Комсомольская правда» от 31.10.91.


[Закрыть].

Практическое исполнение партийных задумок, выходящих за пределы кондиционированных кабинетов, их авторы, как всегда, возложили на боевой отряд партии. Юмашев заложил финансовую базу концерна «Микропроцессор» (п.1 Памятной записки), наладил схему кредитования международной фирмы «Консорциум» (п.2) и настолько отлично зарекомендовал себя в этой сложной и деликатной работе, что получил задание создать и возглавить крупный банк с правом ведения валютных операций (п.3).

Местом дислокации банка был выбран периферийный город, занимающий тем не менее выгодное геополитическое, удобное географическое и приятное климатическое положение. Так в Тиходонске появился «Тихпромбанк».

После того как безгранично могучая коммунистическая партия почила в бозе, ее конспиративные дети продолжили жизнь сами по себе. Благодаря первоначальным денежным вливаниям и созданной финансовым гением Юмашева безукоризненной кровеносной системе сироты не только не пропали, но, наоборот, – выросли в гигантов, занимающих господствующее положение в отечественном бизнесе. «Микропроцессор» стал практическим монополистом в сфере производства и торговли компьютерами, «Консорциум» превратился в крупнейшую консультационно-посредническую фирму по организации международного экономического сотрудничества и внешнеэкономической деятельности, «Тихпромбанк» оформился в надежное и солидное кредитное учреждение с правом ведения валютных операций.

Во всех названных структурах правили бал бывшие гэбэшники, и Юмашев взял к себе Тимохина, Ходакова, Митяева, Слепцова и других офицеров из Системы. Связи самого Юмашева и его людей пронизывали все мало-мальски значащие социальные слои Тиходонска и столицы, а также криминальные сообщества. Уровень банка был таким, что не допускал даже возможности каких-либо «наездов».

А с генеральным директором АО «Прогресс» Тахировым Владимир Николаевич поддерживал самые дружеские отношения и, поскольку оба были депутатами, часто встречался и на официальных мероприятиях, и на всевозможных междусобойчиках. Они неоднократно сотрудничали: банк выдавал немалые кредиты под залог по-божески оцененной недвижимости, вне очереди пропускал платежи ведущих тахировских предприятий, закрывал глаза на не вполне законные обналички.

У них оставались хорошие отношения до последнего дня, когда Тахиров произнес слова, которые не должен был говорить. А сказав, не должен был отказываться. Сегодня предстояла «разборка», причем никакие «крыши» в ней не участвовали, потому что и Юмашев, и Тахиров сами являлись наиболее крутыми «крышами» в Тиходонске.

«Стрелку» забили не в песчаном карьере или в Задонье, где обычно стрелялась местная «братва», а в конференц-зале областной администрации, недавно капитально отремонтированном на деньги Тахирова и прекрасно оборудованном на деньги Юмашева.

Владимир Николаевич вышел из кабинета губернатора в двенадцать сорок пять, за пятнадцать минут до встречи. Они с Лыковым порешали много вопросов, представляющих интерес как для банка и области, так и для каждого из них лично. Между делом Юмашев вскользь обмолвился о вырисовывающейся проблеме, но губернатор, обычно схватывающий все на лету и мгновенно предлагающий помощь и поддержку, на этот раз проявил то ли непонимание, то ли безразличие. Юмашев предполагал такую реакцию: когда силы противников равны, лучше выждать – определится победитель, вот тогда и поддерживай его на всю катушку, останешься в верном выигрыше. А иначе недолго и проиграть…

Юмашев зашел в туалет и помочился. Очевидно, на нервной почве мочевой пузырь наполнялся быстрее обычного. Подошел к финской раковине с диковинным смесителем – вся сантехника была очень качественной и дорогой, он знал это наверняка, потому что оплачивал счета, – вымыл руки, мокрыми ладонями смочил волосы, потом вытерся хрустящим льняным полотенцем и аккуратно, волосок к волоску, расчесал пробор. В затемненном зеркале отражалось холеное, начавшее расплываться лицо сорокапятилетнего мужчины с широко расставленными глазами и прямыми широкими бровями, придававшими ему решительное выражение. На мужчине стальной приталенный двубортный костюм, белая сорочка, нарочито контрастный гладкий бордовый галстук. Чуть поправив узел, Юмашев направился к выходу. Он был доволен собой. И злорадно подумал, что Тахир одевается дорого, но безвкусно.

Это было правдой. Эльхан Тахиров не получил хорошего образования, он не вращался в светских кругах Москвы и вполне мог надеть зеленый галстук к желтому пиджаку с коричневыми пуговицами. Главным критерием для него служила высокая стоимость вещи, все остальное в расчет не принималось.

Тахирову было тридцать семь. Сын русского и азербайджанки, он унаследовал от матери смугловатый оттенок кожи, густые черные с маслянистым блеском волосы и нос с характерной горбинкой, а от отца – голубые глаза. В результате внешность получилась экстравагантной и запоминающейся, он очень нравился женщинам, к которым тоже испытывал слабость, характерную для кавказских мужчин.

Полукровка, он не чувствовал себя полностью своим как среди азербайджанцев, так и тем более среди русских. В последнее время пошла мода на религиозность, но Эльхан остался на стыке вер: ему не делали обрезания, но и не крестили в церкви, а выбирать между Христом и Магометом в своем возрасте он считал несолидным, хотя многие, от бандитов и до политиков, приобрели на склоне лет конъюнктурную привычку посещать службу или совершать намаз.

Эльхан предпочитал водить дружбу с представителями всех вероисповеданий и конфессий, по своим убеждениям он был атеистом, интернационалистом и космополитом. Если он во что-то и верил, то только в выгоду, на алтарь которой охотно приносил убеждения, привязанности и веру.

В двадцать лет он попался на грабеже и отсидел в СИЗО[4]4
  СИЗО – следственный изолятор.


[Закрыть] четыре месяца, упорно отрицая виновность и ведя борьбу с тремя «борзыми», пытающимися установить в «хате» свою диктатуру. Эльхан всегда отличался силой и жестокостью, не боялся вида крови и умел переносить боль, это здорово помогало, но наступала ночь, и, если заснуть, можно было не проснуться или, что еще хуже, проснуться «проткнутым пидором». Ежедневные драки и бессонные ночи измотали его вконец, дело шло к печальной развязке, но в изолятор вовремя «зарулил» Кондратьев, который неожиданно принял сторону «иноверца». Теперь они вместе дрались с камерными шакалами и по очереди спали. Через неделю одного шакала забрали на суд, а оставшиеся попросились в другую камеру, что являлось по здешним меркам большим позором.

Тахиров с Кондратьевым теперь беспрепятственно «держали хату», они поклялись на крови в вечной дружбе, и каждый вытатуировал инициал другого на внутренней поверхности предплечья. В конце концов дело Эльхана прекратили за недоказанностью, и он «чистым» вышел на волю. Еще через два месяца Кондратьеву определили два года «химии», и он тоже вышел, правда, с судимостью. Обычно камерные клятвы на воле стоят немногого, но этот случай оказался особым: Сашка и Эльхан действительно стали побратимами и с тех пор уже не расставались.

Они стали осторожней и уже не перли на рожон, хотя «дела» не оставили. Но теперь действовали хитро: «кидали» продавцов валюты или сертификатов возле «Березки», обыгрывали в карты лохов в поездах дальнего следования, иногда шли на чистые, с хорошей «подводкой», кражи. Одно время, набрав десяток малолеток, выезжали в соседнюю область, где запускали их на конопляные поля трусить пыльцу. Сами держались в отдалении, чтобы «пристегнуть» их к делу было невозможно. Так же на расстоянии контролировали доставку пыльцы в Тиходонск, здесь готовили анашу и через тех же пацанов сбывали маленькие, завернутые в блестящую фольгу комочки по трояку за штуку.

Серьезного дохода такое занятие принести не могло, но они познали вкус руководства организацией и уже не сворачивали с выбранного пути. Вначале их «бригада» состояла из пяти человек, потом из двенадцати, а когда дела пошли в гору, достигла сорока. Первыми в городе они начали рэкет нарождающихся кооперативов, потом поставили на оживленных улицах коммерческие палатки, потом торговали бензином, охраняли дальнобойные фуры, когда разрешили – открыли два казино, стоянку для машин, автомобильную заправку, выкупили кемпинг, построили ресторан… Запущенные в оборот капиталы, как и положено, приносили проценты, доходы росли в геометрической прогрессии. Увеличивался объем легального бизнеса и число «чистых» служащих, но при необходимости отвечающий за безопасность Кондратьев мог в течение получаса собрать до двухсот «бойцов».

Другие группировки не очень приветствовали столь бурный подъем Тахирова, возникали стычки из-за объектов и территорий, неоднократно приходилось разбираться со стрельбой, за два года было убито пять боевиков Эльхана и девять его противников. Тахир и Кондрат всегда лично приезжали на «разборки», они были решительны, неустрашимы и непреклонны и всегда шли до конца. Им везло, только однажды Кондратьев получил дробовой заряд из обреза в бедро, долго лечился, но встал на ноги, лишь когда мышцы уставали, он начинал хромать.

В конце концов они взяли верх. В отличие от чисто этнических группировок интернациональная бригада Тахирова не давала оснований для всеобщего объединения против них, к тому же Эльхан старался справедливо делиться с «бойцами», высокий моральный дух «солдат» и непоколебимая стойкость руководителей вывели их на первое место в тиходонской криминальной иерархии.

На этом гангстерский период в жизни Тахирова закончился. Начался «чистый» бизнес, хотя в силу российской специфики любая крупная сделка почти всегда имела отчетливый криминальный душок. Если контрагент не выполнял условий договора, после юристов с претензией к нему приходили «торпеды» с автоматами. И договор как по мановению волшебной палочки переставал пробуксовывать.

Теперь Тахир предпринимал большие усилия по изменению своего имиджа: направлял крупные средства на реализацию благотворительных программ, реконструировал фасад городского оперного театра, помог восстановить армянскую церковь, капитально отремонтировал мечеть, при этом сохранял добрые отношения с православной епархией. Он материально поддерживал культуру и образование, выделил гранд для молодых ученых, прикормил журналистов. Как минимум раз в неделю одна из местных газет рассказывала о славной многогранной деятельности современного бизнесмена, о поддержке им больных и обездоленных, о его добром и отзывчивом сердце.

Прошлое быстро забывается, тем более что о криминальной юности Эльхана знал ограниченный круг людей, а о помощи городу, деловой хватке и благородстве бизнесмена узнали все. Неудивительно, что в глазах многих людей он выглядел добропорядочным гражданином и филантропом, которому не чужды проблемы и заботы всех слоев населения. Когда пошла мода на депутатство, которое, кроме престижа и дополнительных полезных связей, приносило еще и иммунитет от судебного преследования, Тахиров без особого труда прошел в Законодательное собрание. В официальных кругах поговаривали, что Тахир метит на место тиходонского мэра, и, хотя кавказские корни не очень способствовали подобному продвижению, полностью исключить это никто бы не рискнул. В массивной ладони бывшего рэкетира сходилось множество нитей, и он знал, когда и за какую надо дергать. Сам он отвел себе на путь до заветного кресла два года, и срок был вполне реальным.

По мнению знающих его людей, Тахир не был склонен творить излишнее зло, но, поставив цель, добивался ее любой ценой, даже если аргументами должны были служить выстрелы, пожары и взрывы. И по давней своей привычке никогда не останавливался на полпути.

Сейчас ему понадобился банк. Крупный, со стабильным балансом, хорошей репутацией и правом на проведение валютных операций. Создать такой банк непросто, в самом лучшем случае на это уходит несколько лет. Использовать добрые отношения с Юмашевым для совместной работы не имело смысла: с банкиром надо делиться, а при тех суммах, на которые замахивался Тахир, отдавать пришлось бы слишком многое. Значит, оставалось одно: отобрать «Тихпромбанк», как он уже делал много раз в своей жизни.

Он знал, кто такой Юмашев, Тимохин и Митяев, знал про гэбэшную «крышу» и, конечно, пять лет назад ему бы в голову не пришло затрагивать муравейник грозной Системы. Но безнаказанность развращает и создает впечатление, что большие деньги, подкрепленные силой и наглостью, позволяют смять кого угодно. В последние годы чаще всего так и получается. Но не всегда.

Ровно в тринадцать ноль-ноль Тахиров и Юмашев пожали друг другу руки у полированных дверей конференц-зала областной администрации и вошли в огромное, отделанное по самым современным меркам помещение, гарантирующее спокойствие и конфиденциальность переговоров. Кондратьев и телохранитель Юмашева остались снаружи. Время пошло.