Текст книги "Секретные поручения 2. Том 1"

Он говорил благоглупости, общеизвестные любому студенту-третьекурснику, даже двоечнику. Но Курбатов глубокомысленно кивал, как будто получал высокопрофессиональные советы, до которых сам никогда бы не додумался. Его выпуклые, желтоватые как у рыси глаза, сейчас не блестели льдом, как обычно, а излучали понимание и благодарность.

– Да, понимаю, Евгений Николаевич. Вы совершенно правы.

– Но и тянуть резину тоже никак нельзя. Мне говорили, что здесь работает лучшая следственная группа в южной России, и вы один из лучших следователей…

– Спасибо за оценку, – Курбатов приосанился. – Только не все от меня здесь зависит, Евгений Николаевич. Вон того же Петровского взять…

Лучший следователь небрежно кивнул в сторону Дениса.

– Что мне, повестку ему выписать по всей форме, что ли? Или приводом доставлять? Несколько дней бьюсь, чтобы он явился в СИЗО для опознания. Говорю, давай сегодня – нет, не могу. Завтра – ну никак. Послезавтра – да нет, вы что, времени нет. Такой занятой! У него работа, а я тут, видите ли, груши околачиваю. Или мне Суханову прямо на дом ему доставить? В «шестисотом» «Мерседесе»?

В голосе важняка звучало благородное негодование, он, изобличая, вытянул руку, указывая на виновника затягивания следствия. Руки у него были маленькие и аккуратные, ладони никогда не потели. И волосы из ноздрей не торчали. Это был очень аккуратный человек.

– А что это за мировые проблемы вы решаете, Денис Александрович? – поинтересовался прокурор у Петровского. – Почему до сих пор не явились на опознание?

Денис пожал плечами. Курбатов буравил его своими рысьими глазками. Сейчас они излучали вселенский холод, как обычно. Губы кривились в едва заметной ехидной усмешке. Оценить ее мог только человек осведомленный. Такой, как недобросовестный свидетель Петровский.

– Я опознал Суханову на фото, – сказал Денис. – Подписал протокол опознания. Ну что еще? С моей стороны никаких тормозов нет…

Он мог бы, конечно, объяснить, что опознавать в данном случае будет не он – с Сухановой по эпизоду в прачечной и так все ясно, зря Курбатов воду мутит… Опознавать будут его, Дениса. Суханова запомнила «инженера» с правильным носом, ей останется только ткнуть в него пальцем и сказать: вот человек, который меня связывал, он уж точно знает, кто рванул вашего прокурора Степанцова… Но по понятным причинам Денис не собирался вдаваться в объяснения. И Курбатову уж как-нибудь придется обойтись без его участия – это он знал точно.

– Думаю, ради вас, Петровский, мы не станем переписывать Уголовно-процессуальный кодекс, – жестко сказал прокурор. – Есть порядок, его надо исполнять. И уважать работу своих товарищей, кстати…

– Виноват, – сказал Денис.

– Теперь по «Потрошилову»… – Взгляд Рахманова споткнулся о штатное расписание и скользнул дальше вдоль стола, где сидела Татьяна Лопатко. Ее лицо представляло коктейль хорошистки-активистки с первой парты и набирающейся опыта стервы. Как и большинство замордованных работой женщин-следователей, она никогда не пользовалась косметикой и не следила за своими нарядами. Ну, за исключением очень редких случаев.

– Доложите про новое убийство, Татьяна Леонардовна.

Лопатко качнулась на стуле.

– Прошлой ночью, – сказала она. – На этот раз у кемпинга «Русалка», тридцатый километр по Южному шоссе. Женский труп. Множественные колотые раны. Лицо изуродовано. Все повторяется, как и в тот раз. Серия. У меня никаких сомнений.

– Документы какие-то были при ней?

– Только туфли и лифчик порванный. Все. Похоже, труп выбросили из машины, как и тех, остальных. Ни сумки, ни бумажника, ни пакета. Все прочесали по три раза. И этот сукин сын после себя ничего не оставил. Придется ждать, когда ее родственники, или, может, подруги… или сутенер ее очухаются и объявят в розыск. Ну, или не знаю…

– Это уже пятый эпизод.

– Да, Евгений Николаевич.

– Вы уверены, что это серия? Действительно все признаки совпадают?

– Похоже, что так…

Прокурор что-то пометил у себя в ежедневнике. Денис услышал, как Лопатко принялась тихонько пристукивать ногой по полу. Ей, видно, тоже зверски хотелось закурить.

При покойном Степанцове планерки традиционно проходили в дыму и чаду, старый прокурор сам задавал ритм, прикуривая сигареты одну от другой. Денис не замечал, насколько это вошло в его кровь и плоть. Понял только сейчас, при новом прокуроре. Евгений Николаевич Рахманов, залетевший сюда откуда-то с воронежских краев и занимавший теперь это кресло за ореховым Т-образным столом, – он не курил. Сейчас Денису казалось, что при Степанцове было проще. Ладно, он был насквозь продажен, ссучен и выхолощен в профессиональном смысле. Играл не за тех, с кем делил кислый табачный дым и скромную зарплату, а за тех, кто платил ему в твердой валюте. Но было проще, разве не так? Денис знал, что Степанцов продажен, ссучен и так далее. А про Рахманова он не знал ровным счетом ничего. Рахманов не курит, вот первая и последняя данность. Ему успели придумать прозвище Лаваш – за витиеватую манеру выражаться, которая иногда одолевала прокурора. «Да что это за еблавашмать, товарищи?» – рявкнул он, когда в деле «Потрошилова» впервые замаячил силуэт серийного убийцы и, значит, опять запахло ЧП и «высоким контролем». Придумал тот же Дерзон, кажись. Он самый шустрый из нового поколения.

– Давайте результаты, Татьяна Леонардовна. И делайте более четкие выводы. Что такое «похоже»? Если это серия – одно! Если просто похожие преступления – совсем другое! Мы первыми должны с этим определиться. Или будем ждать, пока запах этого дерьма расползется по всем инстанциям и нас обвинят в неумении работать?

– Чего там ждать, – сказала Лопатко. – Дерьмо прямо от нас по инстанциям носят, в пробирочках.

Она даже не стала оборачиваться к Денису. «Инстанции» – это «органы»… Причем не органы прокуратуры и не органы МВД, а те органы, которые изначально этим словом и обозначались, чтобы лишний раз не произносить пугающую аббревиатуру – ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ. Короче, по современному, Контора. Денис понял. И Курбатов понял. И Рахманов понял – его, конечно, ввели в курс дела. А молодым: Коле Вышинцу и Саше Ляпину, – им со временем втолкуют вполголоса в курилке или за чашкой кофе в «Космосе», что есть, дескать, среди нас один стукачок из Конторы, с диктофоном в кармане ходит, пальцы ухоженные, нос правильный. Денис Петровский зовут.

– …Петровский?

Он встрепенулся. Прокурор уже нацелился в него.

– Что по убийству в Первомайском? Трудности есть?

– Да нет, – бодро ответил Денис. – Работаю.

* * *

Виталий Комаров, гоблин под два метра ростом, скромно расположился на самом кончике стула, уложив на колени огромные руки-лопаты. Все время разговора он неуверенно балансировал на передних ножках стула, но сесть глубже не решался.

– Вы были знакомы с Сергеем Курловым?

– Ну, так… Да, в общем, – ответил Комаров.

– При каких обстоятельствах познакомились?

– Так мы ж под Хоем оба работали… То есть у Хоя. В «Визире». Он грузчик, я грузчик… Только Серега на другой машине работал, с Гогой, а я с Махорычем работал. Ну, так и познакомились…

– Какие между вами были отношения?

– Нормальные. Здоровались. Пиво пару раз пили в «Лабинке»…

Общество с ограниченной ответственностью «Визирь», равно как и кафе «Лабинка», приказали жить долго и счастливо. В бывшей «Лабинке» разместился зал игральных автоматов «Винчестер», офис «Визиря» заняла риелторская контора, в стеклянной башне сейчас обитал лысый директор, бывший домоуправ, а работники «Визиря» разбрелись кто куда, найти кого-либо из них оказалось не так просто. Виталий Комаров работал там грузчиком, развозил товар по «точкам» – в общем, точная курловская копия, только без высшего образования. Возможно, что и он был замешан в каких-то темных делах, возможно, – но только на уровне предположений. Ничем серьезным не подкрепленных.

– Он делился с вами какими-то своими проблемами, переживаниями?

Стул под Комаровым качнулся вперед и, пробалансировав секунду, встал на место.

– Какие проблемы? – пробормотал он. – С перепою только когда… Голова болит. Ну и все такое…

– Он со всеми на работе поддерживал ровные отношения?

– Ну, вроде. Он парень спокойный по жизни. Так только… иногда… если шиза подкосит. Слышал, он Ираклию, хозяину «Лабинки», в челюсть сунул по пьяни. Но потом извинился.

– Вам известно, что этот спокойный по жизни парень убил Павла Есипенко, другого вашего сотрудника? – строгим тоном спросил Денис.

Комаров от волнения, похоже, вообще слез со своего стула и теперь просто стоял на корточках, отставив зад.

– Да, слышал, – пробубнил он в пол.

– Значит, у Курлова все-таки имелись какие-то трения с окружающими?

– Ну да…

Комаров совсем сник.

– Причем достаточно серьезные трения, раз дошло до убийства, – напирал Денис. – Значит, у него были враги?

– Ну… Наверное.

– И кто же это?

Комаров сцепил ладони на коленях и стал ритмично раскачиваться, разглядывая линолеум и шевеля губами. Наверное, так же он выглядел когда-то на выпускном экзамене по геометрии.

– Этот… Есипенко, наверное…

– Это мне и так известно. А кто еще?

Комаров поднял голову и жалобно посмотрел на него. Ну троечку хотя бы натяните, товарищ следователь… Или подскажите – что вам стоит?

– Не знаю…

– На работе других врагов у него не было?

– Кажется, да. То есть нет. Не было врагов.

– На территории вашей базы появлялись посторонние?

– В общем… Я видел, какие-то мужики толклись пару раз, – немного воспрянул духом Комаров. – Незнакомые.

– Они подходили к Курлову? Общались?

– М-м… Нет, наверное… – Он по глазам Дениса пытался прочесть, что от него ждут, какие слова ему нужно произнести, чтобы поскорее закончить этот неприятный разговор, который неизвестно еще во что выльется. – Но я помню, кажется…

– Что?

– В «Лабинке», во время обеда… К нему подходил парень какой-то, из посетителей. Они были, наверное, знакомы. И с ним баба. То есть… Девушка.

– Как они выглядели?

– Парень высокий, коротко стриженный, при костюме. Где-то одного с ним возраста. Лицо… Загорелое. Брови белые, от солнца, наверное.

Комаров заметно оживился. Он понял, что теперь говорит как надо и скоро, возможно, его отсюда выпустят. Ему зверски хотелось курить; следователь, как назло, тянул сигарету за сигаретой, а ему не предлагал, пепельницу нарочно поставил рядом с собой. Спросить разрешения Комаров постеснялся – не буди лихо, пока оно тихо.

– А девушка?

– Фасонистая. Прикинута хорошо. Свитерок в полосочку. Симпатичная.

– О чем они говорили?

– Не знаю, я далеко стоял. Но Курлов почти не разговаривал. Слушал только. Потом промычал что-то и ушел.

– Он был встревожен?

Комаров задумчиво вытянул губы. Он увидел перед собой угрюмо-непроницаемую рожу Курлова и попытался представить на ней выражение тревоги. Скосил взгляд на Петровского. Тот ждал.

– М-м… Ну… Да. Наверное. Хлопцы спросили потом, что за цыпа приходила – познакомь, все такое… Он только отмахнулся, ничего не сказал. – Комаров подумал и добавил: – Очень был встревожен.

– После этого случая вы видели ту пару? Или кого-нибудь одного – парня или девушку?

– Нет.

Когда он вышел, Денис обратил внимание на густой дымный шлейф, потянувшийся из комнаты через приоткрытую дверь. Хоть топор вешай. Он сосчитал окурки в своей пепельнице, покачал головой. Затем приоткрыл фрамугу и решил прогуляться. В коридоре у окна стояли Лопатко и Вышинец.

– Вначале оформляешь протокол изъятия, потом составляешь протокол осмотра, потом допрашиваешь его: где, как, при каких обстоятельствах, а потом назначаешь экспертизу…

Лопатко держала сигарету «красиво» – указательным и средним пальцами. Это был «парадный» вариант, обычно она зажимала между большим и указательным. Значит, хочет произвести на пацана впечатление… Может, даже и не хочет, но на подсознательном уровне пытается ему понравиться. Значит, он нравится ей. Во как!

Вышинец слушал ее с открытым ртом.

– Да смотри, после осмотра положи их в пакет, опечатай, да пусть понятые распишутся…

Увидев Дениса, она прервалась.

– Здравствуйте, – Денис кивнул, собираясь пройти мимо. – Передача опыта молодым кадрам?

– Проходите, товарищ Петровский, – холодно сказала Лопатко. – Для вас здесь нет ничего интересного…

Денис мимоходом глянул на Вышинца. Тот сделал каменное лицо.

«Ну и хрен с вами», – подумал Денис.

На город падал легкий снег, в окнах и витринах загорались первые огни. Ранние зимние сумерки, «серый час», как говорили в старину. Денис прошел пешком две остановки, пытаясь настроиться на предстоящую встречу. Тихий зимний вечер в конце концов вошел в него, вычистил и пропылесосил мозги, расставил мысли по полочкам. Денис зашел в магазин кулинарии, выпил теплого кофе с молоком из старорежимного граненого стакана. И пошел в обратном направлении.

Итак, кое-что он уже имел в активе. Некий загорелый парень при костюме, фасонистая девушка, которые чем-то расстроили Курлова. До этого Денис беседовал с другим его бывшим сослуживцем, по фамилии Давыдовский. После долгих мытарств Давыдовский тоже упомянул об этом эпизоде в кафе. На самом деле, как догадывался Денис, ничего особенного там не происходило. Встретились знакомые, один под руку с красавицей, другой – в засаленной робе… Ясное дело, что заливаться соловьем у Курлова не было настроения. Адьёз – и поскорее убраться восвояси.

Но об этом в протоколе нет ни слова. А что есть? Есть некая расплывчатая фигура, которая – возможно – имела какие-то враждебные намерения по отношению к Курлову. И то хлеб. Впрочем, чем фигура расплывчатей, тем даже лучше. Призрак, фантом. Неодушевленный предмет. Отвечает на вопрос «что такое», а не «кто такой». Вот и пусть ответит вместо него, Дениса. Подставлять под расстрельную статью лицо одушевленное у него не было желания.

Он посмотрел на часы. Через пятнадцать минут у него назначена встреча с еще одним сотрудником «Визиря» – Георгием Макаровичем Ляховым, известным в своем кругу как Махорыч. Денис прибавил шагу.

В эту минуту на троллейбусной остановке напротив здания прокуратуры встретились двое. Один выходил из троллейбуса – мужчина поздней спелости с острыми седыми усиками, второй – уже знакомый нам гоблин по фамилии Комаров, который переминался с ноги на ногу, ожидая своего маршрута.

– Махорыч! Эй! – весело окликнул Комаров. – А ты чего здесь забыл? Сдаваться пришел?

– Витька? – удивился Махорыч.

– Ну. Здорово, что ли?

– Здоров, здоров. Ты где сейчас?

Какое-то время они заново определяли свои координаты: работа, семья, здоровье, потом вспоминали, кто кого видел из общих знакомых, и какие, в свою очередь, у тех новые координаты. Потом Комаров спросил:

– Так тебе тоже повестку прислали? К кому?

Махорыч полез в карман, достал потертый бланк повестки, прочел:

– Следователь Петровский.

– Во, я только что у него был. Забодал, гнус.

– А чего он? Что спрашивал-то?

– Байду всякую. Про Курлова. Как познакомились, какие отношения, какие проблемы…

– Он что, собирается на нас всю эту срань повесить? – набычился Махорыч. – Я ж тут ни сном ни духом, понимаешь…

– Не знаю, чего он хочет. – Комаров выплюнул окурок под ноги какой-то женщине. Это была уже вторая сигарета после посещения прокуратуры, и грузчик Комаров больше не был похож на тихого второгодника. – Короче. Пока я ему не стал кивать, что Курлов с каким-то хреном в «Лабинке» поцапался, до тех пор он от меня не отставал. Понял?

Махорыч задумчиво сморгнул.

– Хрен какой-то. В «Лабинке», – повторил он. – А что за хрен?

– Без разницы. Следак будет спрашивать, не имел ли кто зуб на Курлова со стороны – так ты скажи, что имел, типа. Хрен в костюмчике зеленом, цыцка при нем в свитерке полосатом. Кто такие, откуда – не знаешь. И этот Петровский от тебя мигом отвалится. Теперь дошло?

– Вроде того, – кивнул Махорыч.

– Ну так бывай. Вон мой «лимузин» катит… Звони, если что.

Комаров подмигнул на прощание бывшему сослуживцу и вскочил на подножку троллейбуса.

* * *

Старший следователь горпрокуратуры, важняк, обходительный и обаятельный мужчина – Курбатов знал, как вщемиться в напряженный график идентификационного отдела криминалистической лаборатории, по-простому – «мордодельни». Заведовала здесь Ангелина Петровна Нечаева, злобная крыса в перекрученных, как пропеллеры, туфлях на ржавых покосившихся шпильках. Свое дело она знает, картотеку собрала богатую и держит ее в идеальном порядке, да и техника у нее на высоте – новейшие компьютерные программы из Центра ФБР в Куантико… По грубому слепку в памяти очевидца компьютер сам подбирает наиболее вероятный тип лица, да еще выдает три варианта: средняя упитанность, выше средней, ниже средней… Фантастика, завтрашний день!

Но простому смертному следаку добраться до «мордодельни» непросто. Формальная причина: вас много, лаборатория одна. Реальная причина: возрастные изменения в организме завлаба и связанные с этим приступы депрессии. Водкой ее не купить – не пьет Ангелина Петровна водку. Тортиком не соблазнить – потребляет только овощи да пшеничные отруби. Приласкать – убьет на месте.

И как Курбатову удалось эту крысу выдрессировать, можно только диву даваться. Но на то он и Курбатов. Знак качества. Петровский да Лопатко – эти, естественно, прибегают к услугам горе-художника Рулева из ведомственной многотиражки «На посту», который малюет фотороботы со слов очевидцев. Водку он пьет, отруби не ест, на ласку реагирует – вот только лица у Рулева выходят похожими друг на друга, словно в Тиходонской области орудует один семейный клан. Курбатов с ним не работал ни разу. И не собирался.

– Нет, давайте предыдущий, – сказала Суханова.

Нос, уплывший было с экрана, вернулся на место.

– Этот? – спросила Нечаева.

– Да. Похож. Только глаза побольше.

Темный зал «мордодельни» пересекал луч компьютерного проектора. Суханова в наручниках и двое охранников сидели перед пластиковым экраном; Нечаева, залихватски закинув ногу на ногу, орудовала у ноутбука. Когда набор идентификационно-значимых черт достиг критического уровня, на экране появилась надпись «WEIT», а через пару секунд карикатурные нос, глаза и губы приняли человеческие очертания. На экране зависло твердыми штрихами лицо: овал, подбородок, нос и глаза. Две пары губ – «мягкий № 5» и «мягкий № 3», предварительно одобренные Сухановой, теснились на участке между носом и подбородком. Искали лицо «инженера».

– И разведите их пошире… Да, примерно так.

На экране мелькнули пальцы завлаба, глаза разъехались в стороны.

– Лоб выше. И шире. Нет, залысин у него не было. Почти ровная линия.

Нечаева работала быстро, свою картотеку она знала назубок и среди сотен слайдов безошибочно находила нужный. Суханова была сосредоточена, не мямлила и не давала противоречивых указаний. Портрет «квадрата», собранный по фрагментам полчаса назад, уже находился в соседней комнате, откуда доносилось прерывистое гудение копировальной машины. «Инженер» постепенно оживал на экране. Курбатов смотрел на экран, лениво поглаживая подбородок. Отличная работа, он мог быть вполне доволен… И все же что-то беспокоило его.

«Линия губ слишком расплывчатая», – подумал он.

– Нет, не подойдет, – тут же раздался голос Сухановой. – Тут он на голубого какого-то смахивает. Не знаю, почему. А у него была рожа, как у этого… Инженер, короче. Умный. Интеллигент.

«Интеллигент, это верно», – неизвестно почему опять подумал Курбатов. Какой-то маячок замигал в мозгу… Мигнул и погас. «Мягкий № 5» уплыл в неизвестность. Нечаева подставила другие губы – более твердые и тонкие.

– Во-во-во… И брови не такие густые. – Суханова запрокинула остриженную голову назад, к Курбатову. – Закурить можно?

Важняк рассеянно махнул рукой охраннику – пусть курит. Тот достал пачку «Явы», сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку.

– Ну что? – спросила Нечаева. На лбу «инженера» выстроились в ряд несколько пар бровей, похожие на летящих птиц.

Суханова затянулась, подумала.

– Вон та. Вторая слева, – сказала. – Так, нормально.

Курбатов посмотрел на экран. Нет, возможности знаменитой чудо-программы ФБР сильно преувеличены. Неживое лицо, маска идиота, в которой только Суханова и способна разглядеть что-то человеческое… Нет, на какой-то миг Курбатову померещилось, что и он увидел. Лицо. Реальное, живое.

И тут же все исчезло. Опять – маска. Как в пособиях по рукопашному бою или на плакатах ОСВОДа.

Ну, похож. Положим. На кого-то. Или на что-то. На тысячи таких же портретов, слепленных в таких же «мордодельнях». Или срабатывает феномен ложного узнавания – пресловутая идентификация с «голливудским стандартом». Внешность каждого человека можно рассматривать как своеобразный коктейль из Пола Ньюмена, Юрия Никулина, Луи де Фюнеса, Леонида Куравлева и далее по бесконечному списку. Курбатов помнил, как году в восемьдесят девятом на улице его окликнула симпатичная молодая женщина, похожая на Веру Алентову из «Москва слезам не верит». Один к одному.

– Привет, Сашка! – говорит. – Как поживаешь?

Он, ошарашенный, пробормотал что-то дежурное… И надо же, оказалось, это Инночка Торопилова, они вместе учились на юрфаке! Студентом Курбатов никогда не обращал на нее внимания – обычная серая мышка, ничего интересного. Но тогда он еще не смотрел «Москву…» и не знал, что Инночка – точная копия эффектной актрисы. И уже когда посмотрел, когда в мозгах появился четкий идентификационный сигнал – только тогда он, наконец, «увидел» эту Торопилову. Красотка-кинозвезда!..

Вот такая штука… Возможно, неживая маска «инженера» тоже каким-то образом пересекается с одним из фантомов «голливудских стандартов», вызывая этот непонятный зуд в мозгу… Все возможно. Не стоит придавать этому большого значения.

Но когда работа была закончена и, погрузив в микроавтобус Суханову и две толстые папки с оттисками фотороботов, они собрались ехать обратно в СИЗО, Курбатов вдруг изменил решение.

– Погоди, не трогай пока, – скомандовал он шоферу.

Важняк небрежно достал из кармана трубку сотового телефона.

– Сироша, пожалуйста… Привет, Валерий Иванович. Курбатов. Ничего, если я эту цыпу на часик задержу? Хочу в прокуратуре допросить ее разок. Ничего особенного, просто проверить кое-что. Да и Рахманов давно мечтал познакомиться… Ну. Отвечаю. Не первый же год замужем…

Он рассмеялся.

– Лады? Ну спасибо. Все будет в лучшем виде.

Курбатов спрятал трубку, откинулся на спинку кресла и махнул шоферу:

– Давай-ка, брат, в прокуратуру…

У него было отличное настроение. Зуд в голове, похожий на зуд кожи под гипсовой повязкой, наконец унялся. Все встало на свои места. Курбатов вспомнил лицо.

* * *

Спускаясь утром по лестнице, Денис наткнулся на Людку Борщевскую. Людка стояла в дверях квартиры, тараторя вслед своему Пашке, который вяло направлялся к двери парадного:

– Чтобы обедал там, понял? Чтоб слушал на уроках, а не ковырял в носу, понял? И после школы сразу чтоб домой, не то уши выдеру, понял?

Пашка шел не один. Его ладонь утопала в руке высокого мужчины в спортивной куртке.

– Да поня-а-ал, чё ты, отстань! – протянул Пашка.

– Ладно, не тарахти, все путем, – сказал мужчина, обернувшись к Людке. – Давай, до вечера.

Они вышли на улицу. Денис узнал его: тот самый тип, которого он видел в окне. При дневном свете они с этим мужиком, может, и сошли бы за двоюродных братьев, – но не больше.

– Привет, Люд, – поздоровался он.

– Привет, Денис.

Людка Борщевская вся светилась. Куда подевались ее обычные в утреннюю пору похмельные мешки под глазами? И где всклокоченные волосы? Где сложенный в раздражительной гримасе рот? Помолодела, посвежела, постройнела… Людка заделала себе короткую стрижку во французском стиле, на ней был новый халат, и она улыбалась во весь рот, словно ведущая телепередачи «Доброе утро, Россия!».

– Слушай. В тебя влюбиться можно, – не удержался Денис.

Не гася улыбки, она слегка повела плечами: а чё?

– И эта прическа тебе идет.

– Клеиться вздумал? – кокетливо спросила Людка.

– Ну, типа… – в тон ей ответил Денис.

– В субботу с мамой заходите к нам, – неожиданно сказала она. – Мы с Сергеем расписываемся на неделе, вот решили позвать гостей… По-простому, без всяких…

– Сергей? – Денис вопросительно посмотрел в сторону парадного, за дверью которого только что скрылся Пашка со своим долговязым провожатым.

– Да.

– Ну, поздравляю, – сказал Денис. – Серьезный мужик.

Людка хмыкнула: а то!

– Только поздравлять потом будешь. Чтоб пришли, понял?

– Не то уши надерешь. Заметано, – сказал Денис.

На самом деле он не был уверен, что захочет угробить субботний вечер, крича «горько» на Людкиной свадьбе. Но – будет день, как говорится, будет пицца. Видно будет.

Денис вышел на улицу и направился к остановке. Сегодня перед работой он должен повидаться с Мамонтом – тот в телефонном разговоре намекнул, что собирается его познакомить с одним человеком.

Они встретились у Драматического театра, под мраморными досками с потертыми извещениями о том, что здесь хранятся послания пионеров, комсомольцев и коммунистов из 1967 года своим коллегам в 2017 год. Кто знал, что адресаты переведутся, как мамонты… А вот, кстати, и он сам, да не один! Рядом с Мамонтом стоял коренастый крепкий парень, настоящий боровичок в коричневой кепке.

– Это Белов. Это Петровский, – коротко представил их друг другу Мамонт. – Идем в машину, поговорим.

Они уселись в уже знакомый «жигуль».

– Дело такое, – сказал Мамонт. – Вася Белов – твой новый офицер связи, теперь все текущие вопросы решаешь через него. Сейчас времени нет, позже познакомитесь поближе. Здесь адрес явки, номера телефонов, сигналы – все что надо. Усек?

Мамонт протянул Денису исписанный листок. Денис внимательно изучил его и вернул. Мамонт сунул листок в пепельницу.

– Встречаемся каждый вторник, восемнадцать ноль-ноль, – сказал боровичок. – Коррективы по ходу дела.

– Бессмысленно это все, – сказал Денис. – Они шарахаются от меня, как черт от ладана…

– Программа пока остается без изменений, – отрезал Мамонт.

– Чистые руки – залог здоровья. Еще в детском саду учили. Ты досье на Рахманова своего читал? Нет. А я читал. И скажу, что он не от святого духа родился. Городской прокурор ест, пьет, потеет и хочет жить не хуже других.

– Не курит, – добавил Денис.

– С тех пор как в девяносто девятом обследовался в Краснодаре у известного кардиолога Семенова. А до этого смолил исключительно «Парламент» – вон, можешь взглянуть на ценники в ларьке, – и был не дурак выпить чего-нибудь эдакого – виски, джин, коньяк «Кельт»…

– Ясно, – сказал Денис.

– Ну чего набычился? – спросил Мамонт. – В октябре будет следующий набор на курсы «Выстрел», и ты уйдешь туда под номером первым. В крайнем случае – вторым. Или я съем свои погоны, вот честное слово…

– Костя немного ввел меня в курс этих твоих проблем… С Курловым и прочее, – снова встрял Белов. – Обещаю полное содействие со своей стороны.

– Ночной пожар в прокуратуре? – усмехнулся Денис. Ему было неприятно, что какой-то боровичок Белов, с которым он познакомился всего несколько минут назад, уже в курсе всех проблем. Зачем Мамонт говорил ему? Ведь обещал сам помочь, в лепешку разбиться. Сам! А теперь получается, что вроде как отваливает в сторону…

– Зачем пожар? – удивился боровичок. – Мы же не «Хаммас». Есть более научные методы. Гэбэшнику время от времени приходится скрывать следы, это отработанная практика, даже спецкурс есть по следственной «дезинфекции». Как-нибудь мы…

– Ладно, – перебил его Мамонт. – Потом. Нам ехать надо, потом переговорите. Включайся, Денис, в работу. И – до связи…

Двигатель «жигуленка» мягко застучал под капотом. Денис вышел и захлопнул дверцу. Мамонт уже о чем-то оживленно переговаривался с Беловым, дергая рычаг передачи. Рассмеялся. Махнул рукой. Машина отъехала от бровки, против всех правил переехала разделительную линию, вырулила на встречную полосу и, развернувшись, помчалась в сторону Нахичевани.

Денис позавидовал им черной завистью. Черти… У них есть дело, еще бы! Настоящее. Они не подглядывают в замочную скважину, не прикидываются шлангами. Настоящее дело, где мозги работают, а рубашка пропитывается горячим потом от тяжелой и опасной работы.

А ему тоже пора. В прокуратуру. И сразу Денис ощутил неприятный привкус во рту. Настойка «Донская», ноль пять, в одиночку, запершись в спальне в час ночи. Окна дома напротив через двор. Скребущаяся в дверь Джоди. Липкий холодный пот. Страх.

Он достал сигарету, прикурил, отвернувшись от ветра. «Жигуленок» давно скрылся из поля зрения. Дул холодный порывистый ветер, бросая в лицо колкие острые снежинки.

* * *

– «Известия», пожалуйста.

Денис просунул в окошко киоска смятую купюру, взял газету, зацепил взглядом заголовок первополосной статьи, выдержанный в традициях шестидесятых годов: «НАСА хата с краю, ничего не знаю…» – и направился к зданию прокуратуры – до него отсюда шагов тридцать.

На скамейке у входа маялся жестоким похмельем какой-то оборванец в вытертых добела измятых штанах, коротком коричневом пальтеце и мохеровом берете явно женского фасона. Увидев Дениса, он поднялся и прошел несколько шагов навстречу.

– Слышь, это… Дай рупий пару.

Лицо его было Денису незнакомо – как стертая монета. Без возраста и индивидуальных примет. Просто особь мужского пола. Причем крепко пьющая. Впрочем, Денис в этом плане тоже не образец для подражания. Обломки сознания после алкогольного шторма болтались в черепе, как куски льда в коктейле, да еще гулко постукивали. Они стоили друг друга. Только один был следователем городской прокуратуры и одновременно оперативным уполномоченным госбезопасности, а второй – бомжом и одновременно бродягой. Что в очередной раз подчеркивало несправедливость жизни.

– Скройся, – коротко ответил Денис на ходу.

Тот остановился и крикнул вслед:

– Ты че, банан, зажимаешься? Я те, банан, как человеку говорю, а он: скро-о-ойся!..

Взявшись за медную ручку двери, Денис оглянулся. Оборванец стоял на прежнем месте и пялился на него.

– А-а-а, я ведь знаю… Ты этот, следователь, а? Во, с-сука, банан! Я ж знаю!..

– Что ты знаешь? – негромко проговорил Денис. Он развернулся и сделал шаг.

Что-то в его взгляде оборванцу не понравилось. Тот сразу рванул в сторону.

– Мне Кирьян сказал! Знаю!.. – донеслось из разношерстной толпы спешащих на работу людей. – Знаю!

Гоняться за ним Денис не стал. Он сделал вид, что ничего не случилось, и потянул на себя тугую дверь. «Кирьян, – пытался вспомнить он. – Кирьян…»

– Ишь, развелось их, – сочувствующе сказал пожилой старшина Степан Ваныч, дежуривший на вахте. Он все еще смотрел в окно. – А ты б видел, что на паперти возле кафедрального деется. Как янычары налетают, друг дружку отпихивают: дай, дай, дай! А не дашь, так обложат. Обидно. А ведь чего доброго и прирежут еще, а? А нам оружия не дают…