Текст книги "Акция прикрытия"

Подземоход с ядерным зарядом находился в шахте, начинающейся в одном из многочисленных туннелей спецкоммуникаций Москвы, обслуживаемых в свое время одиннадцатым отделом КГБ СССР. Вход в шахту был забетонирован, покрылся пылью, и отыскать его в сотнях километров спецтуннелей не смог бы весь штат Управления по безопасности специальных технических объектов во главе с полковником Дроновым. Лишь организаторы закладки заряда Верлинов и Данилов да неизвестные исполнители знали это место. Но генерал и начальник института умерли, исполнителей Дронов усиленно разыскивал, хотя сами по себе они вряд ли представляли какую-нибудь опасность.

Неоценимую роль в обезвреживании заряда могла оказать координатная сетка точек инициирования, но Дронов знал, что она находится в затонувшей у греческих берегов сверхмалой подводной лодке вместе с телом самого Верлинова.

Полковник ошибался. Валерий Антонович Верлинов был жив и пребывал в добром здравии, если не считать моральных переживаний, именуемых на старомодном, давно вышедшем из обращения языке «угрызениями совести». Ему снились вырвавшиеся из специального подводного пистолета шестигранные стрелки, пронзившие тела старшего матроса Тимофеева и старшины второй статьи Прокопенко, мучали видения искаженного лица мичмана Крутакова, которого он отправил в морскую пучину, выведя из строя руль глубины СПЛ…

Конечно, это была самооборона, он просто хотел уйти и не собирался отнимать чьи-либо жизни, он предупреждал, чтобы его оставили в покое, и не его вина, что его не послушали… Если бы он не убил преследователей, то они убили бы его. Все это так, но у каждого своя правда. Вот и попробуй объяснить правду Верлинова родственникам Тимофеева, Прокопенко и Крутакова, для которых самой справедливой и правильной явилась бы расправа экипажа СПЛ с беглецом-генералом…

Вот уже более полугода Верлинов обитал на Миконосе – одном из островов Кикладского архипелага, в двенадцати километрах к юго-востоку от Тиноса. Здесь, на крутом северном склоне, располагалась вилла Христофора Григориадиса, внизу у отдельного причала покачивалась на волнах его белоснежная яхта «Мария». Именно на борт «Марии» подняли Верлинова вместе со скутером после трагического подводного боя.

Сейчас Верлинов сидел на застекленной веранде и, задумчиво рассматривая безбрежную морскую гладь с беспорядочно разбросанными пятнышками мелких островов, медленно покачивался в кресле-качалке. На нем был темно-серый костюм, голубая рубашка и синий галстук – точно такую одежду он носил в Москве. Он вообще был очень консервативен и, придя в этот новый для себя мир буквально голым, если не считать плавок и гидрокостюма, попытался воссоздать вокруг обстановку прежней жизни. В его спальне висел голубой домашний халат, ничем не отличавшийся от своего двойника в квартире на Ленинском проспекте; на столе лежала японская электробритва «националь» – модернизированный вариант той, которой он брился последние пятнадцать лет и которая давно нуждалась в замене. Христофор с известным трудом достал изящный «маузер аш-эс» – устаревший и значительно уступающий современным моделям, но привычный пистолет. Здесь ему ничто не угрожало, вилла хорошо охранялась, однако привычка носить оружие являлась элементом устоявшегося жизненного уклада. Он привык надеяться в конечном счете только на себя и не хотел лишаться возможности эффективной самозащиты, поэтому шестисотпятидесятиграммовая игрушка всегда висела слева на поясе в замшевой кобуре. Он любил кобуры из мягкой замши.

Если бы майор Межуев, или капитан Васильев, или полковник Дронов, или еще кто-либо из бывших подчиненных генерала могли его увидеть, они бы отметили, что он не изменился, только, может, седых волос прибавилось. Как и было заведено по давнишнему распорядку дня, Верлинов вставал около семи, выполнял силовую зарядку, пытался бегать вокруг виллы, насколько позволял горный рельеф. Рядом плескалось море, а он раньше очень любил плавать – с маской, или аквалангом, или просто так, погружая открытое лицо в прозрачную соленую воду… Но теперь на дне лежали жаждущие отмщения Тимофеев, Прокопенко и Крутаков, жадно шарящие чудовищно удлинившимися синими руками в поисках своего убийцы. И Верлинов не мог заставить себя войти в море. Это изменение не поддавалось внешнему наблюдению, но являлось самым существенным.

Рядом с креслом-качалкой стоял маленький сервировочный столик, на нем металлический поднос с несколькими бутылками и широкогорлым термосом. Время от времени Верлинов смешивал в высоком, с толстым дном, стакане сухой мартини с тоником, серебряными щипчиками извлекал из заиндевевшей колбы несколько кубиков льда, с интересом наблюдая, как они булькают в желтоватую жидкость, по инерции тонут, но тут же всплывают на поверхность. Дождавшись, пока мартини чуть охладится, он делал маленький глоток, перекатывая во рту терпкий горьковатый напиток, и стакан незаметно осушался. Процедура повторялась до тех пор, пока в бутылке оставалось спиртное. Раньше Верлинов не получал удовольствия от алкоголя и никогда не пил в одиночестве. Таким было второе происшедшее с ним изменение, и он понимал, что оно является следствием первого.

Христофора долго не было, генерал испытывал уже легкое беспокойство. «Генерал или бывший генерал?» Он часто задавал себе этот вопрос. Конечно, там, на родине его, решат однозначно: при вынесении приговора за измену осужденный обязательно лишается орденов, медалей, воинских и специальных званий, ученых степеней, имущества – всего, даже жизни, по таким делам суды свойственного последнему времени либерализма не проявляют.

Но в чем состоит его «измена»? В том, что хотел оздоровить общество, покончить с криминалом и коррупцией, очистить государственный аппарат от изменников и перерожденцев? Да, это очень серьезное преступление, ибо подобные благие намерения невозможно осуществить без смены прогнившего режима, который и довел страну до такого состояния. И все заинтересованные лица понимают, что, шагнув по пути перемен, генерал не задержался бы на посту министра внутреннего контроля, а опираясь на поддержку доведенных беспределом «до ручки» силовых структур и отчаявшегося населения, двинулся выше…

Верлинов качнулся сильнее обычного, в запотевшем стакане звякнули льдинки. Незаконный переход границы? Обычное дело в практике специальных служб. Поддельные документы? Он извлек из внутреннего кармана паспорт гражданина США, раскрыл зеленую корочку. Джеймс Роберт Кордэйл, пятьдесят четыре года, рост пять футов одиннадцать дюймов, вес двести пятьдесят фунтов, цвет глаз коричневый. Рядом его собственная фотография: широкая, хотя и несколько напряженная улыбка, прямой взгляд, волевой подбородок со сглаженной возрастом ямочкой. Документ куда менее поддельный, чем десятки паспортов, изготавливаемых техническим сектором одиннадцатого отдела. Христофор получил его в американском консульстве, вызвав тем самым первые подозрения у своего гостя.

Что еще преступного он совершил? Сейчас Христофор снимает с номерного счета одного из банков пятьсот тысяч долларов, принадлежавших некогда Коммунистической партии Советского Союза, а теперь – неизвестно кому. Реквизиты счета и пароль сообщил ему Верлинов, а он, в свою очередь, узнал совершенно конфиденциальные данные при обеспечении режима секретности компьютерной сети Управления делами ЦК КПСС. Вроде бы налицо злоупотребление служебным положением и хищение чужого имущества в особо крупных размерах… Но, в конце концов, он сам многолетний член партии и может претендовать на свою долю не в меньшей степени, чем анонимные правопреемники, тайком растягивающие общую кассу по строящимся в самых живописных местах мира особнякам, никак не вписывающимся в партийную идеологию и моральный кодекс… Кстати, почему задерживается Христофор? Эти тайные самозванные наследники могли придумать какие-нибудь мерзости для того, кто захочет без спроса отхватить свой кусок пирога…

На веранду бесшумно вышел слуга в стандартной одежде: широкие черные штаны, белая расстегнутая на груди рубаха, в вырезе которой болтался круглый золотой медальон, почти сливающийся с загорелой кожей.

– Только что звонил хозяин, мистер Кордэйл, – почтительно сообщил он. – Просил передать, что все в порядке, он вылетает.

– Спасибо, Гурий. – Верлинов внимательно осмотрел крепкого двадцатипятилетнего грека. Обслуга Христофора была подобрана по определенному стандарту: молодые, сильные, немногословные, отлично вышколенные парни. К тому же изрядно сообразительные. Гурий прекрасно знает, что прибывший на подводном скутере человек никакой не Кордэйл, но обращается к нему исключительно по легендированному имени и на американский манер…

– Какие новости в округе? – поинтересовался Верлинов.

Слуга на миг отвел взгляд.

– По-моему, ничего не слышно…

Обязанности между персоналом были четко распределены: двое обслуживали яхту, четверо – усадьбу. Гурий отвечал за внутренние помещения, и обсуждать новости с гостем в его компетенцию не входило. Другое дело – смешивать напитки, но Верлинов предпочитал делать это сам.

– Я не нужен, мистер Кордэйл?

– Можешь идти…

Верлинов допил стакан, потянулся было за новой порцией, но внезапно передумал. Какими новостями не захотел поделиться Гурий? Скорее всего всплыли трупы… Больше всего он боялся, что это рано или поздно произойдет, хотя и надеялся на подводные течения, крабов и акул…

Тройное убийство. Тут никуда не денешься – самое тяжкое преступление, гарантированный смертный приговор или пожизненное заключение… Причем в любой стране. Раньше Верлинов никогда не убивал своими руками, хотя в молодости его этому долго и хорошо учили. Правда, находясь на вершине управленческой пирамиды КГБ, он отдавал приказы, реализация которых была связана с ликвидациями, но в практике всех спецслужб мира это убийством не считается.

Плавное течение мыслей прервалось изменением обстановки: внизу, рядом с «Марией», швартовалась рыбацкая шхуна «Морская звезда». Выпрыгнувший на белые доски причала человек быстро пошел по самой короткой пешеходной тропинке, ведущей к вилле. Очередной посетитель хозяина. «Муравей».

Христофор сказал, что торгует рыбой. Но у него не было ни шхун, ни ледников, ни коптилен, ни магазинов. Его манеры, распорядок дня, разговоры не соответствовали объявленному занятию. Зато он постоянно встречался с различными людьми, получал обширную корреспонденцию, радиограммы, часто говорил по телефону, много времени проводил за компьютером. Единственный товар, который он мог приобретать и продавать, – информация. Судя по вилле, яхте, мощному быстроходному катеру и арендованному вертолету, торговля шла успешно.

Верлинов был профессионалом и знал, какого рода информация имеет высокую цену. Вопрос о покупателе христофоровского товара для него тоже не представлял трудностей: двадцать лет назад неприметный сотрудник посольства Республики Греция Григориадис был задержан московским УКГБ в подъезде одного из домов на проспекте Мира при съеме тайника, заложенного агентом ЦРУ Борисовским. В контейнере находились материалы по строительству правительственного пункта управления в период ведения военных действий, а попросту – бункера 001. Это была линия одиннадцатого отдела, который совсем недавно возглавил тогда еще полковник Верлинов.

Он лично работал с задержанным и объяснил все предельно доходчиво, понятно и убедительно. Григориадис не обладал дипломатическим иммунитетом, поэтому на показательном судебном процессе должен был получить на всю катушку – пятнадцать лет или расстрел. В Стране Советов не миндальничали со шпионами, и заинтересованные лица это хорошо знали. Альтернативой скамье подсудимых могло стать лишь сотрудничество с КГБ, и провалившийся агент из двух зол выбрал меньшее для себя. Дав подробные показания, подписку о сотрудничестве и получив инструкции, Григориадис через сутки был отпущен и выдворен из страны.

Через некоторое время Верлинов передал ему вырезку из «Известий» о суде над шпионом Борисовским, приговоренным к расстрелу. Это должно было стимулировать перевербованного агента. И действительно, вначале Христофор слал ценную информацию о конкурирующей спецслужбе, потом поток постепенно пересох. Продолжая давать сведения экономического характера и оказывать КГБ различные специфические услуги, Григориадис объяснил, что американцы мягко отказались от его помощи. Версия была чрезвычайно правдоподобной, ибо «засветившегося» агента обычно снимают со связи. Теперь стало ясно другое: «двойник» выбрал себе одного хозяина. Верлинов определил, что Христофор является резидентом ЦРУ в островной зоне. Десятки «муравьев» сносят ему крупицы информации, а он обрабатывает ее, составляет общую картину и передает в посольскую резидентуру.

Нелегальное появление в Греции напичканного секретами генерала КГБ представляло для ЦРУ несомненный интерес, даже если не знать об имеющейся при нем координатной сетке точек инициирования с отметкой заряда, угрожающего цели № 1 Российской Федерации. Что может перевесить искушение – сдать его с потрохами? Чувство признательности двадцатилетней давности? «Дружба» агента со взявшим его на крючок контрразведчиком? Ерунда! Вот разве что пятьсот тысяч долларов… И то стопроцентной гарантии нет. Правда, остается еще московское досье с подпиской о сотрудничестве. Деньги и подписка способны, пожалуй, уравновесить чаши весов. Но надолго ли?

Оглянувшись, Верлинов надорвал подкладку пиджака, быстро извлек сложенный вчетверо лист бумаги, чиркнул зажигалкой. Он предчувствовал, что сейчас появится Гурий и неизвестно как отреагирует на сжигание документа. Все зависит от полученных им инструкций. А инструкции зависят от того, находится ли Верлинов в гостях или пребывает в плену. На всякий случай генерал переложил горящий листок в левую руку, а правую опустил к поясу.

Бумага догорела, Верлинов размял пепел на подносе и перевел дух.

– Я услышал запах гари, мистер Кордэйл…

Гурий стоял за спиной слева и смотрел на его руку. Верлинов взялся за пряжку ремня.

– Сжег ненужное письмо.

Слуга кивнул.

– Сейчас я все уберу.

Снаружи донесся нарастающий гул двигателя. Бродящий вокруг виллы «муравей» остановился, задрав голову к небу.

– Вот и хозяин, – с ощутимым облегчением сказал Гурий.

Вертолет заходил на посадку.

Глава вторая

Утверждения о том, что преступник не имеет национальности, и о том, что национальный признак нельзя класть в основу обозначения криминальной «окраски», неверны. Или по крайней мере не совсем верны. Ни один пуэрториканец, ирландец или еврей не сможет стать полноправным членом «Коза ностры» – только чистокровный итальянец. А в «общество чести», или пресловутую мафию, ставшую родовым обозначением всех организованных преступных сообществ, но на самом деле представляющую собой вполне конкретную организацию, путь открыт не просто уроженцу Апеннинского полуострова, но именно сицилийцу. Точно так же вступить в каморру имеет шанс лишь неаполитанец… Другие известные преступные организации не требуют столь строгой привязки к определенному региону, но обязательно выдерживают национальный признак: якудза – только японцы, в триадах – исключительно югоазиаты: китайцы, вьетнамцы, малайцы…

Пуэрториканцев, ирландцев или евреев этот факт не обижает, потому что они создают собственные криминальные кланы и тоже не допускают в них чужаков. В подобном подходе скрыта глубокая мудрость, ибо кровнородственные связи куда прочнее временных общих интересов: предать отца, дядю, брата или просто соплеменника гораздо труднее, чем постороннего соучастника, даже если с ним уже не раз ходил «на дело».

И в России, где не так сильны родственные узы, преступные группировки складываются тоже не абы как: в их основе землячество, дружба с детства, общие увлечения – спорт, военная подготовка и т. п. Представители же интернационального разноплеменья бывшего СССР твердо придерживаются национально-кланового принципа, поэтому в Москве успешно действуют азербайджанская, армянская, узбекская, чеченская организации, отвечающие всем признакам мафии.

Магомет Тепкоев возглавлял чеченскую группировку. Не занимая никаких официальных постов и не имея столичной прописки, он жил в огромной квартире на Кутузовском проспекте, где недавно произвел евроремонт, обошедшийся ему в пятьдесят тысяч долларов. Денег он не считал, так же как автомобилей, домов, квартир, дач, любовниц и других символов преуспевания настоящего горского мужчины. Ему подчинялись и Лема Терлоев, и Ильяс Бузуртанов, и Али Шерипов, и Арсен Татаев по прозвищу Битый Нос, и все остальные руководители «отрядов», «команд» и «бригад», а через них – рядовые члены криминального сообщества. Опосредованно ему подчинялись все тридцать тысяч земляков, составляющих чеченскую общину московского региона, даже не связанных с преступным миром: система обычаев, традиций, разветвленных и переплетающихся родственных связей не позволяла никому обособиться от диаспоры.

Сейчас Магомет по спутниковому телефону беседовал с родиной.

– «Воздух» прокачали полностью, есть еще друзья в банках, готовь документы… А «картинки» больше не направляй – сейчас во всех магазинах машинки для просвечивания, а у наших вообще крупные купюры берут неохотно… Нет смысла… «Тачки» дошли все целые? Этот перламутровый «мерс» можешь взять себе, а свой отдай Руслану – он давно просит… Азамат долг вернул?

В Гудермесе, в огромном трехэтажном доме, украшенном параболической спутниковой антенной, телефонную трубку держал средний брат Абу, ведавший делами семьи на Кавказе. Он находился в более сложном положении, чем Магомет, потому что работать дома гораздо трудней, чем в России. Там никто никому не нужен, и несколько настоящих мужчин со «стволами» могут делать все, что захотят. Другое дело здесь…

Тут все держатся друг за друга, попробуй обидеть кого – мигом родственники поднимутся, а у каждого сейчас и автомат, и гранаты, и подствольники. На авторитет не смотрят: хоть ты большой начальник, хоть кто – отвечай за обиду! А если кровь пролил и скрылся, за тебя родственники расплатятся – брат, отец, сын… Древний обычай исполняется свято, он и раньше был куда действенней, чем милиция, прокуратура и суд, вместе взятые… Застрелит милиционер грабителя, по закону его оправдают, а род убитого свое решение принимает: кровь за кровь! И все законы – в сторону. Разве что у милиционера свой тейп[4]4
  Тейп – объединение семей, связанных узами различных степеней родства.


[Закрыть] имеет большую силу, тогда договариваются, находят через мул, стариков какой-то компромисс – заменяют кровь выкупом…

– Попросил отсрочки, – неохотно проговорил Абу, зная, что такой ответ вызовет недовольство старшего брата.

И он не ошибся. Магомет перешел на крик:

– Слушай, сколько можно отсрочивать? Когда товар брал, об отсрочке речи не было! Потому и о процентах не договаривались! Почему мы должны свое терять? Инфляция, инфляция, скоро возвращать нечего будет! Ты разве не можешь там без меня все ему объяснить, как мужчина мужчине? Включай счетчик, пускай думает…

Абу тяжело вздохнул. Род Азамата гораздо древней и мощней клана Тепкоевых. Поэтому с этим должником нельзя поступать так, как Магомет привык у себя в Москве…

– Что молчишь?

– Думаю, – обтекаемо ответил он.

Брат, очевидно, предположил, что Абу выстраивает планы решительных действий, и смягчился.

– Как там вообще дела? Что поделывает Дударик?

– Все обещает счастья и процветания. Его люди уже процветают. Хамхоев дом шикарный купил в Америке, Бекбулатовы то в Англии дела делают, то в Турции… Свой самолет у них…

– Про нас ничего не говорит?

– А-а-а… Говорит. Недавно по телевизору выступал: настоящие чеченцы должны вернуться домой и все деньги вложить в экономику республики…

– Понятно. Чтобы Хамхоев еще один дом купил. Ну ладно… Что с командировкой?

– Пятнадцать человек готовы, ждут сигнала. Только они «пустыми» поедут. И особо «засвечиваться» не могут, почти все – в розыске.

Спутниковая связь давала прекрасную слышимость, соблюдать конспирацию братья не считали необходимым, ибо опыт показывал ненужность особых предосторожностей: в демократической России компетентным органам было глубоко безразлично, о чем говорят ее граждане.

Положив трубку, Магомет Тепкоев занялся текущими делами. Личный секретарь, порученец и телохранитель Лечи, здоровенный, густо заросший иссиня-черными волосами с ног до головы парень, шепотом пересказал новости, могущие заинтересовать руководителя общины:

– У Бузуртанова проблема с русаками – те наехали на его магазин в Останкине, назавтра назначена «стрелка[5]5
  Стрелка – встреча для выяснения отношений, разрешения спорных вопросов.


[Закрыть]«для разборки. Но Ильяс решил по-другому: шепнул своим друзьям в милиции, пусть работают. А сам хочет повеселиться – заказал в ресторане напротив столик у окна, чтобы посмотреть комедию. Друзей позвал – всех, кто желает.

Тепкоев довольно усмехнулся.

– Хитрая лиса этот Ильяс, здорово придумал! Запиши, напомнишь, будет время – пойду посмеяться…

– Ночью три чеченца напали на квартиру в Орехове-Борисове, хозяев убили, соседа ранили. Кто такие – неизвестно, скорее всего «дикари».

Магомет поморщился.

– Что еще?

– Лема убрал Ашота-цветочника. Сделал чисто, по заказу, подозрений нет.

– Давно пора! Теперь постепенно надо потеснить армян на Юго-Западе, прибрать территорию к рукам.

– Лема как раз присмотрел там старый пивной ларек, хочет откупить и на его месте поставить павильон.

– Пусть делает. Что еще?

– Шерипов спрашивает, когда отправлять груз. У него на даче уже тонн десять чистой меди, вольфрам, молибден…

– Металл есть не просит. Сейчас все дороги к Грозному перекрыты, подождать надо. Главное – туда доставить, а потом самолет вызовем и переправим. Не нужно спешку гнать. Долго они транспорт контролировать не будут.

Пока Магомет решал важные дела, члены группировки занимались повседневной рутинной работой: выбивали дань из торговцев, коммерсантов, бизнесменов различных мастей, запугав и подкупив управляющих банками, получали чемоданы денег по фальшивым авизовкам, разбирались на «стрелках» с конкурентами, похищали людей, грабили и совершали разбойные нападения, калечили, убивали, насиловали – словом, делали все то же, что и другие преступные организации.

Лема Терлоев расширял легальный бизнес и одновременно вторгался на чужую территорию. На месте старого, вросшего в землю пивного ларька он намеревался открыть современный павильон «Баварское пиво с сосисками». Загвоздка заключалась в том, что неказистое строение с забитым досками торговым окном являлось эвакуатором бывшего одиннадцатого отдела КГБ СССР под номером двенадцать. Но об этом никто из оформляющих сделку не знал.

Когда генерал Верлинов создавал систему спецобъектов, позволяющих оперативным сотрудникам скрыться при необходимости в подземных коридорах Москвы, государственная недвижимость, даже в виде ветхого ларька, не продавалась. А чтобы исключить любые случайности и накладки – отвод земли под строительство, снос, проникновение вовнутрь и тому подобные неожиданности, – в каждом райисполкоме существовал государственный чиновник, имеющий перечень неброских и малоприметных сооружений: телефонной или трансформаторной будки, гаража, подвала в цокольном этаже жилого дома, пункта приема стеклотары, при возникновении интереса к которым следовало позвонить по определенному номеру.

С тех пор не столь уж много воды утекло, но жизнь изменилась кардинальным образом: продавалось все, в том числе и государственные чиновники, да они уже и перестали быть государственными, а стали своими собственными, почти в открытую рассматривающими взятки как легальную прибавку к зарплате. В вихре многочисленных структурных перестроек безвозвратно утерялись и тот список, и ответственный телефон, а самое невероятное – в разгромленном Комитете иссякло финансирование охранно-режимных мер, и система спецобъектов осталась фактически без контроля.

Поэтому Лема Терлоев, не приложив значительного труда и не понеся существенных расходов, получил в префектуре разрешение на бессрочную аренду земли, снос ветхого ларька и строительство нового павильона согласно представленному проекту.

Работы должна была осуществлять фирма, для которой Лема являлся «крышей», что сулило короткие сроки, высокое качество и бесплатность заказа. Но как только выделенный участок огородили и пустили на подлежащее сносу строение бульдозер, возникли неожиданные сложности. Хищно выставленный нож уперся в полусгнившую стену, раздался треск, потом скрежет и… бульдозер остановился. Натужно взревывал двигатель, синий дымок выхлопа превратился в удушливое облако, но машина не трогалась с места. Под соскобленными ножом досками показалась стальная стена.

Через полчаса Лема с двумя подручными прибыл на стройку. Новенький «БМВ» цвета бутылочного стекла затормозил у забора, три кавказца в просторных спортивных костюмах и расстегнутых кожаных куртках, не заботясь о том, чтобы закрыть машину, деловито направились к застрявшему бульдозеру. Терлоев шел впереди вальяжной, раскачивающейся походкой, в руке он держал янтарные четки. Небольшого роста, с не по возрасту рыхлым лицом, на котором контрастно выделялся крупный твердый нос.

Увидев металл под камуфляжем гнилых досок, Лема сразу подобрался и нахмурился.

– Дергайте отсюда! Вы ничего не видели! – резко приказал он бульдозеристу и прорабу. Те послушно кивнули. Он молча протянул руку, и один из его подручных вложил в пухлую ладошку складную трубку телефона сотовой связи. Лема соединился с Тепкоевым.

* * *

Капитан-лейтенант Чижик был пьян вдребодан. Это случалось с ним нечасто. Если говорить совсем точно, то так он напился лишь второй раз за всю жизнь. Оба раза совпадали с крушениями удачно складывающейся карьеры. Четыре года назад он получил назначение, от которого у любого морского офицера, едва достигшего тридцати лет, могла закружиться голова: заместитель командира новейшей АПЛ[6]6
  АПЛ – атомная подводная лодка.


[Закрыть] с титановым корпусом «Барракуда». Он уже тогда носил четыре звездочки на однопросветном погоне и ждал следующего звания. Возраст и способности реально позволяли через несколько лет стать командиром РПКСН.[7]7
  РПКСН – ракетный подводный крейсер стратегического назначения.


[Закрыть] Но судьба и планы американской разведки распорядились иначе.

«Барракуда» являлась кораблем принципиально нового класса и, естественно, привлекала пристальное внимание предполагаемого противника. Во время боевого дежурства в Баренцевом море к титановому РПКСН пристроилась многоцелевая лодка ВМС США «Грейлинг». Тогда Чижик не знал названия и принадлежности чужой субмарины, хотя цель ее определил без труда: снятие гидроакустических характеристик уникального русского ракетного крейсера.

Командир спал, и если бы молодой зам вызвал его в ходовую рубку, то автоматически снял бы с себя ответственность, переложив ее на чужие плечи. По инструкции следовало действовать именно так, и то, что Чижик пренебрег официальным требованием, впоследствии стало основным признаком его вины. Но неписаный закон чести морского офицера предполагает, что он сам должен решать проблемы, возникшие в его вахту.

«Грейлинг» подкрался вплотную, нарушив предел безопасного сближения. Чижик приказал увеличить обороты винтов и нырнул в глубину. Маневр ясно давал понять, что преследователь обнаружен, в таком случае международный кодекс подводников требует прекратить «охоту». Однако капитаном американской лодки явно овладел азарт. «Грейлинг» навис сверху; когда Чижик ушел еще на полсотни метров, соперник устремился следом.

Стодвадцатиметровые веретенообразные стальные махины пронизывали толщу холодных северных вод, почти соприкасаясь. На борту «Барракуды» находилось шестнадцать баллистических ракет с ядерными боеголовками. Впоследствии Чижику поставили в вину то, что он якобы об этом забыл, как будто именно он являлся организатором опасной подводной игры. Честно говоря, он действительно забыл о ракетах, потому что угрожавшая лодке опасность была более банальной – столкновение, обычный механический удар с повреждением обшивки и всеми вытекающими последствиями. Так и произошло.

Удержать тысячетонный вес подводного ракетоносца может лишь соответствующий объем воды. Когда обтекаемые тела АПЛ стремительно скользят по воображаемым желобам своих маршрутов, вокруг создаются кавитационные разрежения, и если курсы сблизятся до критической дистанции, невидимая сила бросит корабли друг на друга, произойдет так называемый «dropping-fall», о котором хорошо известно не только старому морскому волку, но и недавнему выпускнику Краснознаменного Ленинградского командно-инженерного училища подводного флота.

Поэтому Чижик изо всех сил старался увеличить дистанцию и на чем свет стоит клял безмозглого преследователя, забывшего один из фундаментальных законов безопасности подводного плавания. Здесь он был не вполне прав. На самом деле командир «Грейлинга» Джереми Смит помнил о возможности «dropping-fall». Он уже пятнадцать лет плавал на различных глубинах и знал много поучительных историй, подтверждающих аксиому: нельзя приближаться к другому кораблю ближе, чем на семьсот футов. Но сейчас «Грейлинг» вел акустическую, магнитную, рентгеновскую локацию, получая уникальную развединформацию о суперсекретной лодке русских. Успех сулил признание, ощутимое вознаграждение и новые служебные перспективы. При этом опасность «стремительного удара» отодвигалась на второй план: кто не рискует, тот не выигрывает…

– Шестнадцать пусковых шахт, – поступил очередной доклад с пульта рентгеновской разведки. – Установить тип и характеристики ракет на таком расстоянии не позволяет разрешающая способность аппаратуры…

Американский крейсер висел в двухстах футах над российским. Это была критическая дистанция.

– Сорок футов вниз, – напряженным голосом скомандовал Джереми Смит.

Если бы лодки стояли, все могло обойтись. Но на скоростях сорокавосьмиметровый слой разреженной воды не способен удержать громаду РПКСН. «Грейлинг» провалился, как самолет в воздушную яму. Громадная стальная сигара ударила в экспериментальный титановый корпус.

Грохот, скрежет, резкий носовой крен, падающие матросы, мат – «Барракуда» резко нырнула в пучину…

– Продуть носовой! – хрипло кричал Чижик. – Руль на всплытие!

Интуитивно он чувствовал, что лодка не получила смертельных повреждений и способна выбраться на поверхность, если только «охотник» не потерял ход, навалившись сверху на палубу… Но этого, к счастью, не произошло. «Барракуда» уверенно пошла вверх и вскоре всплыла.

Своего преследователя капитан-лейтенант так и не увидел. Лишь через несколько дней из разведсводок стало известно: подводным хулиганом оказался «Грейлинг», получивший в результате своих «игр» столь серьезные повреждения, что встает вопрос о возможности его дальнейшего использования.