Текст книги "Тринадцатый свиток. Том 2"

– Дорогая моя, давайте же скорее документы, а то я опоздаю! – сказал Антиквар и, схватив, протянутые мною бумаги, поцеловал жену и быстро удалился.

Я молчала, не зная, что сказать и разглядывала тексты на латыни, которую не понимала. Моё внимание привлёк рисунок, изображающий четыре фигуры, лежащие крестом, голова к голове и держащие друг друга за руки. Там, где соединялись их головы, была нарисована белая звезда. А всех вместе опутывали линии, идущие справа снизу из угла треугольника, в котором находился каждый из четырёх. Потом линии проходили через несколько разноцветных точек, указанных на телах. В общем, с первого взгляда сам чёрт ногу сломит. Но у меня возникло стойкое ощущение того, что этот рисунок мне уже знаком. «Ну, конечно! Ведь это я сама себе оставила это послание!» – вдруг вспомнила я.

– Мадамчик, дорогой расскажи, что тебя так расстроило в этом свитке? – попросила я, безмолвно сидящую в кресле, очень бледную мадам Безе.

– Долгая история, девочка моя… Не хочу сейчас об этом вспоминать. И я вовсе не расстроилась, просто была шокирована тем, как этот свиток оказался в моем доме, – её голос звучал грустно и тихо.

Но это ещё сильнее заинтриговало меня. То, как я его нашла и то, что мадам Безе знала что-то об этом свитке, просто лишало меня покоя, я готова была тормошить её и приставать, как в детстве, но она была не в духе и я побоялась показаться назойливой.

Поэтому, взобравшись с ногами на диван, я развернула свиток ещё раз.

Заглавная буква была выполнена в форме летящей фигуры. Вдоль края свитка шла тонкая красная полоса. А чёткий каллиграфический почерк навёл меня на вопрос, сколько же времени необходимо, чтобы научиться, так красиво писать буквы?

Надо будет обязательно просить доктора перевести этот свиток, хотя я мало понимала, как сама могла написать такой текст и ещё нарисовать столько рисунков.

Как могло случиться, что я не помню этого?

Я не помню язык и не помню, как писать таким красивым почерком, я не помню, для чего я послала себе этот свиток или же это просто какое-то совпадение?!

Может, и не было никакого письма, и это была просто детская выдумка?

Тогда как объяснить тогда факт, что я вообще нашла этот свиток?

И отчего мадам Безе стало плохо при виде этого рисунка? Эти и другие вопросы роились в моей голове, но ни на один из них я не знала ответа.

Я ещё раз взглянула на рисунок, изображающий четырёх людей. Вот так идёт линия… я стала водить по ней пальцем и вдруг почувствовала, как становлюсь невесомой и лечу прямо в центр рисунка, он как будто втягивает меня! Я помотала головой, чтобы отогнать наваждение.

– Мадамчик, а кто такой Тевтонец? – спросила я и увидела, как она вздрогнула в своём кресле.

– Это… один человек, – уклончиво ответила она, после продолжительного молчания.

– Что за человек? Если ты знаешь, расскажи! Мне уже плохо от этих всех тайн, и если ты сейчас же не расскажешь, то я просто сойду с ума! – я знаю, что вела себя не как взрослая женщина, а как избалованная девчонка, но ничего не могла с собой поделать.

Кресло скрипнуло, мадам Безе встала и направилась вон из комнаты.

– Ты куда?! – я подумала, что она обиделась и не желает больше разговаривать со мной.

– На кухню, за печеньем, рассказ будет долгим и мне нужно будет подкрепиться, – раздался её голос из соседней комнаты.

* * *

– Я родилась в Германии, – начала она, вернувшись и снова устроившись в кресле. – Да-да, девочка моя, мои предки веками жили в одной и той же местности в Западной Пруссии. Но вскоре после рождения, моя семья переехала в Петербург. Отца пригласили, как инженера-строителя железных дорог. И все поехали вместе с ним. Я с детства показывала большие таланты в музыке и пении, и со мной начали заниматься лучшие преподаватели вокала.

У меня было четыре брата и старшая сестра. Братья и сестра были значительно старше меня. Я появилась на свет нежданно, когда моя мать думала, что слишком стара, чтобы иметь детей.

Жили мы всё время в этом самом доме, где находимся с тобой сейчас. У старшего брата была отличная яхта, на которой он с друзьями любил выходить в море. Он был опытный моряк и лоцман и учил младших братьев управлению яхтой. Однажды, когда его не было в городе, средний брат, которому исполнилось тогда восемнадцать лет, решил прокатить на яхте свою подружку, не поставив в известность старшего брата. Он взял с собой ещё двоих братьев шестнадцати и четырнадцати, которые должны были помогать ему в управлении. А мне в то время не было ещё и семи.

Увидев, как братья заговорщицки перемигиваются, я потихоньку увязалась за ними и, выждав удобный момент, быстро спряталась в каюте. Мне хотелось выйти, когда они уже отойдут подальше в море и сказать, что, мол, как вам не стыдно, самим ехать на прогулку, а меня не брать!

Я должна сказать, что всегда и с большим удовольствием бежала одеваться, когда старший брат мог взять меня с собой в море. Мне нравились волны и морской воздух и чайки, но так, как я была ещё мала, то никто меня, конечно, не учил, как управлять судном.

Сначала всё было очень хорошо, дул лёгкий ветерок. Хотя, почти полностью, небо было покрыто слоистыми облаками. А ведь с утра их вовсе не было. Потом ветер стал усиливаться, а облака сгущаться, через некоторое время начался дождь, а ветер стал довольно сильным. И я увидела, что братья потерялись, потому что вокруг ничего уже не было видно, и берега тоже. Девушка моего брата спустилась в каюту. Она стала плакать, а мой брат стал её утешать, а потом побежал наверх.

Всё это время я сидела в углу, за ширмой, откуда меня не было видно. Сначала я хотела открыть свое присутствие, но потом, увидев, как разворачиваются события, решила не расстраивать братьев и продолжала так же тихо сидеть на лавке, поджав ноги.

Тем временем братья решили поменять курс, и пошли попутным ветром в сторону, где должны быть острова. Через некоторое время нашёлся остров, и все очень обрадовались, потому что там даже был маяк. Но подойти близко к берегу не удавалось, с одной стороны из-под воды торчали скалы, а с другой была длинная отмель. Но наконец, было найдено место, где решили бросить якорь и переждать шторм. Место казалось безопасным, почти возле берега. Идти дальше братья побоялись.

Но ветер усилился ещё, и поднялась большая волна, мотавшая яхту, как собака тряпку. Мне даже стало плохо. Вдруг я почувствовала, что если и дальше мы будем оставаться здесь, то обязательно погибнем! У меня появилась в этом такая сильная уверенность, что, не скрываясь более, я побежала наверх, напугав до смерти моих отчаявшихся братьев.

Сейчас я даже не в состоянии описать правильным образом те мои действия, но увидев, что ветер изменил своё направление и стал дуть вдоль острова, я выскочила на палубу, как чёртик из табакерки и закричала среднему брату: «Руби канат!» – указывая на якорный канат. Он ошарашено смотрел на меня, не двигаясь с места, тогда какая-то ярость охватила меня, и я заорала: «Руби канат, сукин сын!» И добавила таких словечек, которые ни я, ни братья в жизни не слыхали! «Ставь стаксель!!! Разворачиваемся! Уходим туда!» – я указала в том направлении, откуда мы пришли.

И веришь, девочка моя, они меня послушали! Иначе бы мы разбились о камни. А так, выйдя на мелководье, с другой стороны острова, где волна не была такой сильной, мы без якоря проболтались ещё около полусуток, пока буря не затихла. Но всё это время, после того, как опасность миновала, я проспала беспробудным сном в гамаке. Меня смогли разбудить только дома. А до этого переносили с яхты на берег на руках, как большую драгоценность.

Понятное дело, что братьям всыпали по первое число. Но старший брат, выслушав их рассказ, долго не верил, что это я их спасла. Он был поражён до глубины души тем, что я выбрала наиболее правильное решение, а ещё тем, какие я слова употребила, чтобы заставить братьев слушать мои команды.

– Что же это было? – спросила я её, чувствуя какой-то глубокий смысл в её рассказе.

– Погоди, ты же хотела про Тевтонца узнать. Так вот слушай дальше. Эти рассказы связаны друг с другом.

– Слушаю с нетерпением! – И я прикрыла глаза, чтобы ярче представлять себе описываемые картины.

– Несколько раз, старший брат специально брал меня с собой в плаванье и задавал всякие вопросы по навигации, спрашивал названия парусов и оснастки, но я ничего не могла ему ответить. У меня в голове было пусто, как вот в этой коробочке из-под печенья! – она потрясла коробочку, показав, что там ничего нет. И когда она только успела всё съесть?! – В общем, оказалось, что морские способности у меня просыпаются только в экстренных случаях, а в обычное время дремлют где-то глубоко внутри.

Да! Забыла сказать, что одна способность у меня всё же осталась.

Разбираться в трубочном табаке! Однажды брат взял меня с собой в табачную лавку, чтобы купить подарок своему другу, тоже яхтсмену, который хотел выглядеть как настоящий морской волк. А какой же морской волк без трубки? Тут я снова удивила братца, взяв выбор подарка в свои руки. Я самолично подобрала его другу трубку, табак, коробку для табака, подставку для трубки, а также инструменты для чистки и набивки. Всё это время, пока я со знанием дела отвергала предлагаемые приказчиком товары, в лавке собрались покупатели, комментирующие мой выбор и издающие восхищённые возгласы всякий раз, когда я на фактах доказывала преимущество простой трубки перед сложно-выгнутой, объясняя, что будет трудно её чистить, и она станет булькать. Или объясняла, почему мы покупаем тот, а не иной сорт табака.

Видела бы ты лица приказчика и моего брата, девочка моя! – мадам Безе весело засмеялась. – А когда мы уходили, то управляющий магазином, который тоже вышел посмотреть, почему такой шум в лавке, укоризненно покачал головой и сказал: – «Как не стыдно приучать ребёнка к курению с таких юных лет, особенно барышню!».

Никто в семье не понимал, откуда у меня эти знания, только в церкви, батюшка, к которому меня водили причащаться, сказал, что в меня вселился бес, и надо будет читать специальные молитвы сорок дней подряд.

После этого сорокадневного чтения акафистов и молитв маменькой, над моей головой, было неизвестно, ушёл из меня бес или нет, но только никаких морских талантов во мне больше не открывалось. Правда был ещё один момент, когда я, взяв из рук брата штурманский измеритель, и перемерив его показания, нашла ошибку. И брат со мной согласился.

Прошло лет десять, и я стала серьёзно готовиться к вокальной карьере. Я много занималась, ездила к лучшим европейским преподавателям и довольно скоро стала петь в театре. Ты наверно видела мои фотографические карточки? Я тебе ещё и альбом потом покажу.

У меня появились поклонники и после каждого выступления домой привозили корзины цветов. Я была счастлива и горда. Но в своём счастье не заметила, как вокруг меня стали плестись интриги. Мне почему-то казалось, что все люди такие же, как я, поэтому я с легкостью делилась своей радостью и успехами с остальными, не понимая, что некоторым каждый мой успех разъедал желчью душу. Искренне радуясь творческим удачам моих коллег, я и помыслить не могла, что можно чувствовать что-то другое, кроме искреннего восхищения талантом. А тем более представить, что становлюсь для кого-то соперницей. Тем не менее, меня решили убрать с моего Олимпа.

Что только не делали мои враги, чтобы очернить меня перед дирекцией театра. В это время я стала встречаться с моим будущим мужем. И мы были с ним очень близки с самого первого дня, как будто сто лет знали друг друга. Он понимал меня без слов. И я его.

В конце концов, злые люди сделали своё дело, и в один прекрасный момент директор театра разорвал со мной контракт. Состоялся грандиозный скандал, который с огромным удовольствием растиражировала бульварная пресса.

Я была шокирована, подавлена, унижена, и даже мой дорогой Антиквар не мог помочь моей личной драме.

И в один из таких дней, когда я безжалостно терзала самоё себя, представляя, как люди смеются надо мной и перемывают мне косточки, рука протянулась насыпать себе дозу снотворного, чтобы никогда уже не проснуться, – при этом воспоминании голос мадам Безе стал тише, задрожал, и она всхлипнула, – пойду ещё печенья принесу.

И она вышла из комнаты.

Я понимала теперь, почему она отговаривала меня от того, чтобы делать карьеру в театре. Она была права, обстановка в местах, где люди борются за славу и любовь – неблагоприятная.

Казалось бы, любовь и слава. Это то, чего мало не бывает. Каждому может хватить. Отчего тогда люди завидуют? Этим вопросом я задавалась и раньше. Сама я никогда не завидовала чужому успеху, понимала, что у каждого своей путь. Но то, что зависть чувство исключительно разрушительное и для того, кто завидует и для того, кому завидуют – это совершенно точно. Это неразумная трата жизненного запаса, но отчего-то некоторые выбирают этот путь, множа страдание на Земле, которой и так нелегко нести это бремя злобы и зависти, исторгаемой людьми.

Мадам Безе вернулась с коробочкой орехового печенья. Она немного успокоилась и даже повеселела.

– Дело в том, девочка моя, только после того, как я всё пережила, то вдруг поняла, что на самом деле ни я, ни моя жизнь, ни мои успехи или падения никому не были нужны. Люди живут внутри себя, изредка выглядывая наружу и снова возвращаясь в свой мир. А вот, что у тебя там, внутри – это только твоё дело и ты сам пожинаешь плоды своих мыслей. Нравится тебе это или нет, но пенять всегда надо только на себя.

Так вот, я приняла большую дозу снотворного, и мне стало хорошо и спокойно, но не совсем. Перед тем, как окончательно потерять сознание, я вдруг увидела себя со стороны, как бы чужими глазами, и с точки зрения того, другого человека я совершила бездарную глупость, при первой же неприятности бросив наземь и растоптав драгоценную жемчужину своей жизни. Видение так сильно подействовало на меня, что я даже попыталась встать, чтобы пойти и чистить желудок.

Но было уже поздно, и я упала возле кровати, почти бездыханная.

В это время мой милый друг, волнуясь за моё душевное состояние, вдруг почувствовал сильную тревогу, и преодолев на бешено мчащемся извозчике изрядное расстояние, ворвался в спальню, где и нашёл меня в весьма плачевном положении. В общем, проявив незаурядную энергию, и вытащив своего друга-врача из постели любовницы, он успел спасти мою жизнь.

Но в момент, когда я почти уже покинула сей мир, для меня началось очень интересное и тревожное путешествие в какую-то другую реальность.

Мне было плохо, очень плохо и тяжело, я чувствовала, как капля за каплей из меня уходит жизнь, но я сопротивлялась смерти, как могла. Это длилось бесконечно долго, может быть годы, но в один момент с небес за мной спустился Ангел, и я увидела его ноги возле своего лица…

Мадам Безе не успела договорить, как у двери зазвенел колокольчик, прервав рассказ на самом интересном месте. Это вернулся Антиквар. Он вошёл в комнату с озабоченным видом и сразу мне сказал.

– Скоро я должен буду снова вернуться в Лондон. Совнаркому нужны деньги. Я постараюсь оформить вас, как помощницу, а потом уже в Лондоне что-нибудь придумаем. Мы заплатим кому надо, и вы просто исчезнете. Я думаю это наилучший выход из создавшегося положения. – Он улыбнулся. – Как вы там называете мою жену? Мадамчик? Мадамчик, как там насчёт ужина? – и он, потирая руки, вышел из комнаты.

– Извини милая, придётся тебе потерпеть, а завтра я тебе дорасскажу эту историю, потому что, самое интересное и удивительное я припасла на закуску. Спокойной ночи девочка моя, – она наклонилась и поцеловала меня в щёку, обдав нежным запахом ванили.

Я осталась одна, и свернувшись калачиком лежала, не мигая смотря на мирно горевшую под зелёным абажуром лампу, ещё раз вспоминая то, что рассказывала мадам Безе о своём детстве.

В минуту опасности в ней пробудились какие-то способности. Значит, где-то эти способности прятались до времени. А есть ли у меня такие способности? И как узнать, что у меня в арсенале и как воспользоваться этим оружием?

У меня было такое чувство, что я живу долгое-долгое время, и жила раньше и живу в будущем, как будто, моя жизнь никогда не прерывалась. Но я позабыла, как это было раньше. Когда я обращала свой взор в прошлое, я видела какие-то туманные фигуры и события. И сколько бы я ни старалась вспомнить, каким образом мне удалось спрятать свиток, и как я сумела сохранить это знание – это ускользало от меня. Что за тайны скрывает этот свиток? Разгадка ждала впереди и я, решив, что всё откроется в своё время, наконец уснула.

Глава V

Весна решила заглянуть и в наши края. Она ворвалась в окна неожиданным теплом, забытыми за зиму запахами, и звуками птичьих голосов. Моментально захотелось жить, и всё тело наполнилось бьющей через край энергией. Я подошла к окну и стала смотреть на улицу, по которой шёл народ, подставляющий лица солнцу. Солнце – это радость! Я с удовольствием вдыхала воздух, пронизанный жизнью, с чувством, что всё хорошее только начинается.

Сегодня Антиквар должен будет принести документы, удостоверяющие, что я работница комиссариата, посланная с ним в Лондон для прикрытия. Экспроприированное золото и ценности быстрее всего сбыть можно было только в Европе, но на пути продавцов стоял закон, запрещающий ввозить ценности из России для продажи, кроме как по договору с местными представителями, имеющими определённые права. Советская Россия была не признана на Западе. Продать золото и ценности напрямую было невозможно из-за блокады большевистского режима, но всегда были желающие купить золото за более низкую стоимость, чтобы получить прибыль. Всё это требовало достаточно изворотливости, чтобы наладить пути сбыта.

Я не могла осуждать мужа мадам, за то, что он работал на эту кровавую власть. Это был его выбор и возможно он предполагал, что в зверином логове можно жить по человеческим законам. У меня было ощущение, что долго он там не продержится. Для меня же, сейчас, самое главное – уехать подальше из этого города, находиться в котором стало опасно для жизни.

Я с нетерпением ожидала его возвращения с работы. Мадам Безе была занята приготовлением очередной партии печенья, поэтому, хоть мне и не терпелось узнать продолжение истории про Тевтонца, я всё же не стала досаждать ей. Погода была настолько замечательная, что мне захотелось выйти погулять по улице, пока пеклись сладости. Но мадам Безе строго запретила мне делать это.

– На улице тебя могут узнать и рассказать об этом Комиссарше. Даже не вздумай подвергать свою жизнь опасности!

– Мадамчик, я повяжу платок пониже, и никто меня не узнает. Мне просто необходимо выйти наружу, а то я чувствую себя, как в тюрьме! А потом я вернусь, и ты мне дорасскажешь историю про Тевтонца.

Она не стала со мной разговаривать и ушла на кухню погреметь чем-то железным, чтобы успокоить нервы.

Я продолжала сидеть у окна, грустно глядя на улицу. Как канарейка в клетке. Наконец душа мадам Безе не выдержала, и она сказала.

– Ну, хорошо, у меня есть идея! Иди-ка сюда…

И она повела меня в одну из дальних комнат, оказавшихся гардеробной. Открыв старый высокий резной шкаф, она продемонстрировала мне его содержимое. Там хранились её костюмы со времён, когда она ещё была оперной певицей. А в боковом шкафу, на круглых болванках обнаружились парики, прикрытые льняными чехлами.

Седой парик и платок изменил меня до неузнаваемости, а несколько мазков грима, умело положенные на лицо, превратили меня в чахоточного вида старуху. Надев старое пальто мадам Безе, которое висело на мне, как на вешалке, я вышла с черного хода и специально прихрамывая пошла по маленькому кривому переулку, наслаждаясь первой прогулкой и солнечными бликами. Я шла медленно, потому что ещё была очень слаба, и потому что увидела город, как в первый раз.

В голову пришла мысль посмотреть на место, где меня чуть не убила Комиссарша. Пройдя до конца улицы, я вышла как раз в тот переулок, из которого тогда выскочила машина. Сейчас всё вокруг казалось мирным и безобидным, от мостовой поднимался лёгкий парок, воробьи и голуби что-то клевали на земле. Порывшись в карманах пальто, я обнаружила горсточку семечек и стала кидать птицам, которые немедленно учинили драку из-за зёрен.

Большой сизый голубь стал ухаживать за голубкой. Раздувая грудь и подметая веером хвоста дорогу, он стал делать круги вокруг возлюбленной.

«Точно, как мужчины! Пока ухаживают, то и грудь колесом и хвост веером, а потом, оставляет голубку высиживать яйца, а сам по важным делам летает целыми днями. Хорошо ещё, что у птиц нет домов терпимости и кабаков…» – подумала я, с улыбкой следя за пернатым ухажером.

Тут мой взгляд наткнулся на чьи-то начищенные до зеркального блеска ботинки. Подняв глаза, я увидела матроса, стоявшего в углублении между двумя домами. Он небрежно скользнул по мне взглядом и отвернулся. Проследив, куда он смотрит, я увидела, что точно на входную дверь дома мадам Безе. Это мне показалось странным. Но ещё более странным показалось то, что я как будто уже видела этого матроса раньше.

Чтобы не привлекать его внимание пристальным разглядыванием, я потихоньку пошла дальше, не забывая прихрамывать и перебирая в уме всех знакомых матросов. Скорее всего, это был один из тех, которые приходили помогать Комиссарше и Крысообразному в переезде. Но что он тут позабыл? За кем следил?

Задавая себе эти вопросы, я подошла к мосту, с которого упала вниз, и подойдя к перилам посмотрела на лёд, ещё только раздумывающий, таять ему или нет. Трудно представить, что я, упав с такой высоты, осталась жива. Но капли моей крови до сих пор бурыми пятнами покрывали поверхность льда. Пройдя до конца моста, я решила вернуться и в свою очередь проследить за матросом. Не будет же он стоять там вечно.

Доковыляв до переулка, я очень удачно села на каменный парапет, нагретый солнцем, расположенный достаточно далеко для того, чтобы не вызвать у него подозрений и достаточно близко, чтобы я могла не выпускать матроса из вида. Ждать пришлось довольно долго, я даже уже подумывала, чтобы сменить место, как вдруг я увидела солдата, подошедшего к матросу, и они стали о чём-то разговаривать, затем закурили. Солдат показал рукой в конец улицы, матрос кивнул и отправился в ту сторону, а солдат остался. Я потихоньку побрела обратно и, поравнявшись с солдатом, исподтишка посмотрела на его лицо. Так и есть – один из тех, кто приходил тогда с Тощим, и приносил ящик водки на день рождения Крысообразного!

Это люди Комиссарши, и они следят за домом. Пройдя несколько шагов, я вдруг услышала:

– Эй, мамаша! Погоди!

Я не сразу поняла, что он имел в виду меня. Никто раньше не называл меня мамашей. Я почти позабыла, что загримирована. Повернувшись к нему, я стала подслеповато щуриться и топтаться на месте. Солдат вальяжно подошёл ко мне.

– Мамаша, ты здесь живёшь?

– Да, – отвечала я тихо, – вон в энтом доме. – Я показала на противоположную сторону улицы, напротив дома мадам Безе и Антиквара. – А что?

– А кто в этом доме живёт, знаешь?

– Знать – то знаю, – я постаралась придать своему голосу старческие нотки, – да близко не знакомы.

– И кто там живёт?

– Женщина одна хорошая и муж ейный. А детей у них нету. Одинокие они.

– А женщину ты не видела, которая у них живёт?

– Какую женщину? А-а! Так энто прислуга ихняя, она завсегда там работает. Хозяин-то дома, важная шишка, им без прислуги нельзя.

– Да нет, мамаша, другую женщину, черноволосую такую, худую не видела?

– Не, сынок, не видала.

– Ну, так иди себе дальше мамаша!

– Да я и иду себе мимо, а он пристаёт и спрашивает, а чего спрашивает, сам не знает! – и я пошла по улице, бурча, как самая настоящая старуха. В балете без актёрского мастерства никуда!

Итак, за домом следили, и следили за мной! А я-то мечтала, что Комиссарша уже и думать обо мне забыла, полагая, что убила меня. Значит, она как-то узнала правду. Но вломиться в дом Антиквара – это не в дом к простому смертному. Антиквар – фигура серьёзная. Проблем не оберёшься. А вот меня выловить, когда я, потеряв бдительность, выберусь на улицу, раз плюнуть! И если бы сегодня мадам Безе не преобразила меня, то я уже попалась бы им в лапы. У меня даже холод по спине пробежал, как я только представила себе, что могло бы произойти.

Возвращаться домой на виду у солдата было невозможно, поэтому я прошла вверх по улице и спряталась в одном из дворов, как будто ушла домой. Предстояло дождаться темноты и только тогда вернуться домой.

Ждать пришлось долго. Наконец в полной темноте, я пробралась к черному ходу дома мадам Безе. Благо, что дверь выходила в общий двор, где было довольно много кустов и хлама. Я вычислила местонахождение второго соглядатая по огоньку папиросы. Но в такой темноте заметить меня было тоже затруднительно. Я старалась двигаться неслышно и перебираться по самым темным местам, наконец, когда папироса повернулась в другую сторону, я быстро открыла дверь и вошла внутрь.

Мадам Безе встретила меня уже на лестнице и стала меня упрекать в легкомыслии, так как я заставила её волноваться. Антиквара ещё не было дома, он задерживался.

– Я чуть с ума не сошла от волнения! Почему тебя так долго не было? Нехорошо поступать так жестоко, ты ведь знала, что я буду переживать!

– Боюсь, что сейчас переживать придётся мне, – отвечала я ей, снимая пальто, которое оттянуло мне все плечи. – Потому что за домом следят и скорее всего, Комиссарша знает, что я осталась в живых. Если бы не грим, меня бы уже схватили. Мне пришлось выждать, пока не станет темно.

В этот миг в прихожей зазвенел колокольчик в той быстрой манере, как это обычно делал муж мадам.

– Подожди милая, я сейчас открою, потом нам сразу всё и расскажешь.

Я присела на кресло, решив пока не снимать грим, чтобы удивить Антиквара. И стала прислушиваться к тому, что происходило внизу. А внизу происходило странное. Это были мужские голоса, разговаривающие на повышенных тонах, затем голос мадам Безе. И обрывок фразы: «не имеете права…». Потом раздалась какая-то возня, чей-то вскрик и грохот шагов, поднимающихся по лестнице людей. Схватив пальто, в ужасе я бросилась на лестницу черного хода. Не было никакого сомнения, что за мной явились люди Комиссарши. Иметь такого врага я не пожелаю и врагу! Вероятно, она нашла способ, избежав недовольства Антиквара, захватить меня, прикрываясь законом военного времени и расстрелять.

Но я не собиралась ждать, пока она уничтожит меня и через несколько секунд уже закрывала за собой дверь чёрного хода. Тихо прошмыгнув мимо места, где стоял раньше человек с папиросой, следивший за дверью, я никого не увидела. И если он там был, то меня заметить он тоже не мог, темень была, как говориться «хоть выколи глаз». Снова я уходила по улице дальше и дальше от дома, приютившего меня. Всё дальше от возможности вырваться отсюда. Одинокая женщина, преследуемая неизвестно за что врагами и не знающая, куда приклонить голову.

Это потому, что когда-то не послушала родителей и не уехала с ними. Жила бы сейчас припеваючи, может быть даже замужем и детишек растила. Но что же мне делать теперь?

Путь в мою квартиру и в дом к мадам Безе – закрыт.

Идти за помощью к кому-нибудь из старых знакомых по театру, неудобно, да и не хотелось подвергать людей опасности. Я похлопала себя по карманам. В пальто – ничего. Но на счастье, я была в своём теплом платье с жакетом, в которых когда-то убежала из дома, а это значит, что у меня с собой есть чёртов ключ! И это значит, что я смогу открыть любую дверь, чтобы хотя бы переночевать и придумать дальнейший план действий. И мне в голову пришла смелая мысль!

Путь был не из приятных. Дважды я пряталась от патрулей в подворотнях, но никто меня не увидел. И только заперев за собой дверь, я смогла вздохнуть спокойно. Не раздеваясь и не разуваясь, я прошла в тёмную комнату, где вся мебель была зачехлена, как будто хозяева надолго уехали отсюда. Здесь было темно, но тепло. Вскоре мои глаза привыкли к темноте, и я уже могла различить диван, стоящий в углу комнаты. Сняв с него чехол, я улеглась, подложив под голову маленькую бархатную подушку, которую нашла здесь же и укрылась пальто.

Сверху раздавались шаги, наверно Комиссарша уже вернулась и оставалась там с кем-то из своих подчинённых, разрабатывая план моего захвата. Разумеется, ей и в голову не могло прийти, что я нахожусь прямо под нею в квартире, где давно уже не было жильцов, и на двери которой я первый раз опробовала чёртов ключ. Мне хотелось зайти к кочегару и поблагодарить его ещё раз, но я побоялась, подумав, что может быть, его кто-то сменил за это время. Рисковать не было смысла, я и так достаточно рисковала сегодня. Но опять каким-то чудесным способом избежала быть схваченной.

Если бы не весна, если бы я безумно не захотела погулять на улице, если бы я не загримировалась, если, если, если… Никто не может проследить таинственный путь событий, пока не переживёт их. Только оглянувшись назад, мы можем удивиться и изумиться. Но что же ждёт меня в будущем? А подумаю-ка я об этом завтра! И улыбнувшись такому мудрому решению, заснула.

Утром я осторожно выглянула в окно. Зима снова решила вернуть свои права, и всё вокруг было запорошено снегом. Он подъезда тянулись цепочки следов, сверху не было слышно ни звука. Наверно Комиссарша уже убралась на работу. Я сдернула чехол, покрывающий большое зеркало. Один момент по привычке у меня в груди что-то дрогнуло, но я вспомнила, что свиток я уже нашла, так что не было смысла искать что-то ещё. Свиток! Он оставался у мадам Безе. Впрочем, как и все мои документы.

Из зеркала на меня смотрела худая измождённая старуха. Я осталась довольна своим видом. Осторожно выйдя из двери, я обнаружила то, что вчера в темноте не заметила. Дверь была опечатана и на ней теперь висела сорванная мной пломба. Значит, вскоре сюда могли въехать новые жильцы, и оставаться здесь было небезопасно.

Богиня услышала меня, когда я ещё только поднималась по лестнице. Громко мяукая, она побежала возвестить мамашу о гостях. Я тихонько постучала. Дверь открылась, и мамаша Богини с удивлением спросила меня.

– Вы к кому? – Богиня терлась у её ног, всем видом показывая, что всё нормально.

Честно говоря, я никогда особо не любила кошек, но такую, как Богиня, я бы с удовольствием заимела.

– Я пришла к вам по важному делу. Не могли бы мы войти с вами внутрь?

– Пожалуйста, входите, – она выглянула на лестницу, внимательно осмотрев всё вокруг, потом пропустила меня внутрь. Богиня прыгнула ко мне на руки, и мамаша изумилась, – надо же! Моя кошка никогда не идёт на руки к чужим!