Текст книги "99 мир – 1. Маджуро"

Глава 18. Маджуро Кислый

Император Маджуро Четвертый, прозванный в народе Кислым, задумчиво смотрел в панорамное окно, открывающее вид на океан. Где-то там, за тысячи миль отсюда, находится ближайший материк. Там – настоящая жизнь, но знал об этом только он.

Спокойные, но коварные волны океана накатывали на западное побережье острова Съяр. Скала Маджуро Первого, Победителя, задолго до Возрождения носила совсем другое название, как и сам остров.

В день, когда юного Маджуро Четвертого короновали, к нему подошел четвертый советник Кросс и попросил об аудиенции. Она затянулась на весь день: советник открыл юноше глаза на истинное мироустройство, и оно оказалось намного сложнее, чем считали люди в Империи, включая самого Маджуро. Вопреки тому, чему его учили наставники, вопреки россказням жрецов и школьных учителей, люди Империи, как оказалось, не единственные обитатели этого мира.

Задолго до Империи на острове жили кхары, отсталый темнокожий народ, но генетически почти совершенный. Указом управляющей миром семьи Ра’Та’Кантов в лице королевы Тайры, прозванной Пресвятой матерью, их переселили на материк. В большом мире кхары нашли свою нишу в структуре общества: они стали военной кастой, усиленной столетиями генетических улучшений и аугментации.

Их место на огромном острове, который, скорее, следовало называть материком, заняли съяры – именно такое название с подачи какого-то журналиста прилипло ко всем тем, кто был признан носителями дефективного генетического кода. Съяров перевезли насильно.

Собрать удалось не всех, многие сопротивлялись: переселение и зачистка заняли почти полстолетия гражданских войн, но в итоге около ста миллионов дефективных заперли в резервации в надежде, что в полной изоляции они вымрут сами – от голода и без привычных для цивилизованного человека удобств.

Но съяры не вымерли. У многих из них на материке остались родственники, друзья, просто сочувствующие, организовавшие поставку гуманитарной помощи: продуктов, инструментов, одежды и многого другого. Это жестко пресекалось, но волонтеры все равно находили пути.

Правда, с годами волонтерство иссякло. Терялись родственные связи, упоминания о съярах исчезли из средств массовой информации, и через поколение-другое об изгоях почти забыли, а разговоры о них стали дурным тоном.

Тем временем съяры, пусть даже и с дефективным кодом, оставались людьми со всеми человеческими навыками организации общества. Гуманитарной помощи на всех не хватало, и съяры стали объединяться в группы, каждую из которых кто-то возглавил на правах сильного.

Началась первобытная война за ресурсы, женщин, оставленные поселения кхаров. Группировки росли и объединялись, и к концу второго столетия с момента Великого Исхода на острове образовалось несколько своего рода государств и независимых поселений.

Лидером одного из поселений, позже названного Столицей, был некий Ма Джу Ро. Никакой информации о его жизни до императорства не сохранилось, но именно он, прозванный Победителем, захватил все территории острова и провозгласил себя императором Маджуро Первым.

К концу его недолгого правления предрассветной ночью дворец был захвачен страшного вида железными богоподобными людьми в черных отливающих металлом шлемах. Их возглавлял красивый и высокий белокурый мужчина с сияющей кожей. Он назвался ракантом Кроссом. Зевая, он объяснил императору, кто в этом мире главный, а кто – генетическое отребье.

«Семья Кроссов, – сказал он, придавив императора взглядом синих глаз, – указом королевы Тайры Ра’Та’Кант отныне курирует всю жизнедеятельность на острове Съяр. Все добываемые ресурсы острова – рыба, фрукты, руда, драгоценные камни – должны отгружаться в плановом объеме и поступать в пользование семьи Кросс. Основной религией острова становится культ поклонения Пресвятой матери, а ежегодные сбор и передачу ресурсов вы объявите жертвой в ее пользу. Превентивную акцию устрашения мы проведем в полдень, включая визуальные эффекты и явление Богини простому народу».

Неизвестно, что из этого Маджуро Первый понял, а что понять отказался, но уже к концу года по всей Империи стали открываться храмы Пресвятой матери Тайры, врагом всего человечества был объявлен Двурогий, а Маджуро Первого, Победителя, сменил Киллоуг – тоже Первый, только Защитник.

Представитель семьи Кроссов с тех пор стал четвертым советником императора, скромным и незаметным. Но, по сути, только к его советам и прислушивались все последующие императоры. Со временем одного Кросса сменял другой, но линия управления Империей оставалась все той же: контроль над популяцией, сохранение уровня развития общества на одном – низком – уровне и изъятие ресурсов в пользу Кроссов…

– Мой повелитель, все готово. – За спиной появился Ленц, глава имперских медиков. – Донор ждет.

Маджуро Четвертый облегченно кивнул:

– Сколько получится перелить?

– Думаю, не меньше пятнадцати лет. Мерзавец Ядугара, тот, что нашел донора, успел провести процедуру на себе. Лет двадцать точно выжал. Прикажете казнить ублюдка?

– Выдайте ему обещанную награду, – неуверенно пожал плечами Маджуро Четвертый. – Не знаю, решайте сами.

– Награду выдадим, – кивнул Ленц, и так рьяно кивнул, что с него чуть не слетели очки. – А потом казнить?

– Если всех казнить, вскоре некому будет искать доноров! – раздраженно буркнул император. – Наградите, и пусть катится.

Ленц снова кивнул, уже не с таким энтузиазмом, а в блеске очков отразилось его разочарование. Двурогий подери Ядугару! Эти годы не помешали бы самому Ленцу! Шельма Ядугара еще пытался учить его, как правильно проводить процедуру перелива… Его! Главу имперских медиков!

Мерзавец бормотал что-то о том, что донора требуется ввести в состояние комы от истощения, так как тот обладает крайней степенью сопротивляемости. Ха! У Ленца был десятилетиями апробированный препарат подавления, проверенный на многих подопытных, – чему его может научить Ядугара? Наглец! Ведь если донор впадет в кому, то перелив убьет его быстрее, чем надо!

Ленц провел повелителя в специально оборудованную комнату, где всегда происходило таинство омоложения. Маджуро скинул доспехи, тунику и поежился. Он не стеснялся своей наготы, да и в помещении было тепло, но сам перелив каждый раз пугал его перспективой отторжения. С каждым годом найти нового донора становилось все сложнее – то ли нация вырождалась (хотя куда уж дальше), то ли такие вот, как подлец Ядугара, скрывали их для себя.

На соседнем ложе лежал без сознания донор – какой-то немного выпитый мальчик, щуплый и неказистый, с узкими плечами и по-детски цыплячьей шеей. Маджуро показалось, что мальчик пошевелился. Он присмотрелся: действительно, показалось.

– Как запустишь, выйди и вели все здесь закрыть, – приказал Маджуро, не желавший, чтобы в момент его беспомощности кто-то находился рядом.

– Как обычно, мой повелитель! Я вернусь ровно через двенадцать часов. Больше, вы же знаете…

– Знаю! – раздраженно оборвал Ленца император.

Маджуро, кряхтя, возлег на лежанку, и она жалобно скрипнула.

«Полтора центнера! – подумал Ленц. – Вот же боров! О нагрузке на сердце он тоже знает! А все равно жрет как свинья!»

Подавив крамольные мысли, он занялся делом. Сделал инъекцию снотворного, и через некоторое время Маджуро захрапел. Потом Ленц подключил к телу повелителя струны и инициировал перелив.

Постояв рядом, убедился, что процедура началась, и поспешно удалился. Если повелитель узнает, что он зачем-то задержался у его тела, вопросов не избежать.

Через минуту дверь заперли снаружи, и в комнате воцарилась тишина.

Донор, который должен был лежать без сознания до самой смерти, открыл глаза.

Глава 19. Девки все за четвертак

Закатное солнце заливало мощеную мостовую теплым багрянцем. На небе ни облачка. Даже спасительного ветерка, чтобы освежил лицо, и того не было.

Лишь где-то на задворках слышны крики глашатая, созывающего всех желающих на вечернюю молитву, но вряд ли это как-то помогло бы Коре. Она в последний раз посещала молебен, возносимый в честь Пресвятой матери, когда отец еще не ушел к Двурогому.

Тогда это казалось чем-то волшебным. Красиво одетые люди приходили в храм, внимательно слушали священника и возносили хвалу богине. Теперь же Кора понимала, что ее, чумазую, в изношенной одежде, вряд ли впустят в стены храма, какой бы сильной ни была ее вера. Это ярмарка тщеславия, лести и лжи, сходка состоятельных горожан, не что иное, как показуха. Они жадно зыркают оценивающими взглядами: у кого кафтан дороже расшит, у кого драгоценности крупнее, у кого мошна туже набита. Кора знала, что придет день, и она будет идти под руку со своим избранником, одетая в лучшее платье, а пока…

Из последних сил подтянув сколотое с одного края деревянное ведро, она вылила в канаву мыльную бурую воду. Мышцы от усталости свело судорогой, и девочка поспешила размять онемевшее предплечье.

Мать совсем слегла. По словам соседок, все симптомы указывали на то, что у нее болотная лихорадка, а с такой болячкой шутки плохи. Маме срочно требовался врач. Вызов его стоил три серебряные монеты, а у них за душой и пятидесяти медяков не было.

Как же тяжело работать! Девочка не понимала, как мать изо дня в день с этим справлялась. Кора с ужасом представила, что и она будет прачкой, и содрогнулась от такой перспективы.

Разбери Двурогий эту нищету! Скорей бы замуж выйти и жить по-человечески!

Вернувшись в каморку, девочка устало обвела взглядом ветхое убранство комнаты и развешанные по всем веревкам простыни. Из-за жары и беспрестанной стирки в комнате было сыро и душно, как в бане. При этой мысли она хмыкнула. Баня! Придет же кому-то в голову по доброй воле терпеть жар, исходящий от раскаленных камней! Сама Кора там не бывала, хотя имелись у нее подружки из прибазарного борделя, всего-то на год-два старше, но повидавшие больше, чем те грешники из-под хвоста Двурогого…

В углу тихо застонала мать. Она не приходила в сознание с того вечера, когда состоялся суд над Лукой. Девочка устало села на край тахты. Бледное лицо женщины покрывал липкий пот. Щеки ввалились, а под глазами залегли темные круги – намного темнее, чем обычно. Кора утирала лоб матери влажным застиранным до дыр передником, а сама смотрела сквозь нее стеклянным взглядом, отчаянно кусая губы.

Где же взять деньги? Кора знала лишь один доступный ей способ…

Солнце окончательно утонуло за остроносыми крышами. В домах начали загораться первые огни. Девочка, на скорую руку приведя себя в относительно приличный вид, споро шагала вверх по улице к одной лишь ей ведомой цели. Встреть Кору сейчас кто из знакомых, позавидовал бы ее решимости, увидев хмурые брови и сжатый в тонкую линию рот.

В надежде подзаработать она шла в трактир. Лишь один человек мог ей помочь – Виндор. Этот вечно недовольный жизнью старик. Высокий, сухопарый, но сгорбленный тяжелой судьбой одноногий сапожник. В прошлом гладиатор на Арене, собственно, там он в молодости и потерял ногу. Но крепость духа и умелые руки, которые, казалось, порой работали сами по себе, не напрягая насквозь пропитанный выпивкой мозг, не дали ему пасть на дно жизни.

В девочке же он нашел благодарного слушателя. Когда после рюмашки-другой он каждый раз заводил повторяющиеся рассказы об Арене, былой силе и славе, она слушала вполуха, но изображала искренний интерес. Кора была совсем малышкой, когда поняла главный секрет того, как сохранить хорошие отношения с людьми: надо просто их слушать.

В любом случае к Коре старик относился хорошо – не обижал и подкармливал из своих скудных запасов. И девочка была готова мириться с небольшими неудобствами, старательно адаптируясь и выживая. Ведь с Виндором для этого требовалось немного: просто слушать и мило улыбаться.

Бывали, конечно, дни – один-два в неделю – когда старик переставал себя контролировать. Настроение его становилось особенно мерзким, и он распускал руки. Это делали многие в их квартале, не говоря уже о базаре, так что девочка не возмущалась. Тем более Виндор всегда сам заглаживал вину монеткой-другой, а по девичьей ловкости что-то еще пропадало из его карманов. В общем, оно того стоило.

Впрочем, старик не злоупотреблял властью и соблюдал некую грань, перейти которую не решался. Обычно все ограничивалось тем, что он зажимал Кору в темном углу трактира, наваливался, тяжело дыша перегаром, жадно тискал за задницу. По меркам трущоб – вел себя крайне достойно.

Кора знала, что красива, слишком часто она слышала это от самых разных людей, но надеяться на то, что ее приметит какой-нибудь зажиточный горожанин из верхней части столицы? Глупо!

Все шло к тому, что она рано или поздно поддастся на уговоры подружек из борделя и встанет на ту же дорожку. От нищеты не спасет, но еда и кров всегда будут. Пока же каким-то чудом или из отвращения к этому делу Кора держалась. Лучше украсть, чем позволять совать в себя то, от чего потом может нос отвалиться, как у Кривой Сервилии из их квартала…

Кора толкнула тяжелую дверь трактира. В нос ударила душная смесь прокисшего пива, курева и мужского пота. Но среди этих отчасти привычных запахов витал и тонкий, едва уловимый дух жареной требухи. Рот предательски наполнился слюной, и Кора вспомнила, что в последний раз ела еще утром, и это снова был опостылевший отвар из картофельной кожуры.

Быстро оглядев зал, она не обнаружила старика Виндора. Ругнувшись из-за рухнувших планов, девочка поспешила убраться, пока ее не заметил Неманья. Когда Кора приходила сюда в сопровождении хромого старика, владелец единственного на квартал трактира плотоядно зыркал маслеными глазами, но помалкивал. Этот жадный до денег прохиндей за грош удавится, но постоянного, пусть и не особо богатого, клиента, коим считался старик Виндор, не упустит.

Но в этот раз опасность подстерегла ее не в лице Неманьи. Ирма – двадцатитрехлетняя официантка, которая могла за чаевые не только хорошо подать заказанное, но и дать, – несмотря на далеко не старый возраст, была крайне потрепана на вид. Вечно засаленные и зализанные волосы, кривоватый шрам на нижней губе, который она получила на память от неблагодарного клиента, красоты не добавляли.

Непонятно, в какой момент это случилось, но в Коре она увидела конкурентку, из-за чего каждый раз пыталась уесть, а порой и на порог не пустить. Вот и сейчас…

– Че приперлась? – неласково спросила она, уперев руки в бока.

Кора не удостоила ее ответом, хотя и любила поругаться ради забавы, оттачивая свое и без того ядовитое остроумие. Вместо этого она презрительно сплюнула официантке под ноги и быстро вышла на улицу, пока Ирма не запустила в нее чем потяжелее. Бывало и такое.

Наконец-то ветерок! Выйдя наружу, Кора подбоченилась. Где, о Двурогий, носит этого старикашку, когда он так нужен?! Маме все хуже, и девочка с отчаянием понимала, что придется костьми лечь, но найти денег на врача и лекарство. Опять воровать? Но она пообещала Приске, что больше не станет…

Мысль о деньгах отдалась ноющей ломотой в спине и пощипыванием в сбитых о стиральную доску костяшках. Весь день она сегодня только и делала, что таскала ведра, жамкала неподъемное от воды белье и мучилась, развешивая его на веревках.

Кора задумалась, стоя у входа в трактир, и не заметила новую опасность: из-за угла показалась свора Карима. Зубоскаля и сияя лощеными щеками, справа от него шел Толстый Пит, сын торговца рыбой. Чуть поодаль, слева, ощерился гнилыми зубами Джамаль. На чумазом лице с дебильной улыбкой не мелькало ни единого проблеска ума. Иногда Коре казалось, что Джамаль легко взрежет брюхо родной матери, точно так же скаля зубы.

– Что, подстилка, жив еще твой брат-калека? Или уже добили, чтобы не мучился? – Карим хохотнул своей шутке.

Кора резко дернулась, как от пощечины. Внутри закипела злоба. Она могла бы плюнуть и убежать, но проморгала момент и теперь была зажата в углу тремя недружелюбно настроенными парнями.

Девочка лихорадочно соображала, что же делать. Бежать нельзя, они только войдут в азарт и, улюлюкая, нагонят, схватят, выкрутят руки, облапают и, может, даже отпинают. А ей сейчас ну никак нельзя болеть! Нужно как-то их перехитрить.

– Ха! Он больше не калека! Он попал в хороший дом! Его новый хозяин кормит его настоящим мясом, а не той мерзкой требухой, что твой отец считает за еду! Луке дали хорошую одежду и свою комнату! Даже и не знаю, может, тебе спасибо сказать? Или тоже закидать булыжниками? Вдруг господин Ядугара тогда и меня приютит? Я бы не отказалась весь день бездельничать и как мясо в похлебке кататься!

Глаза Карима полезли на лоб, а ноздри раздулись. Видимо, он рисовал себе совершенно иную картинку: как Луку насмерть забивают плетьми на рудниках. Но и этот вариант его устроил, и парень заржал:

– Калека попал к господину Ядугаре? Дура! Все знают, что его рабы долго не живут!

За спиной хрюкнул Толстый Пит и басовито загоготал Джамаль. Кора моментально закипала, когда дело касалось ее родных. Она скрипнула зубами и сжала кулаки. Втянув побольше воздуха, как ее учила мать, она попыталась успокоиться. Сейчас не время для драк, да и перевес явно не в ее пользу. Смерив всех троих ненавидящим взглядом, она попыталась протиснуться между парнями.

– Отвали в сторону, Карим, я спешу.

– Я с тобой еще не закончил! – Крепкий парень толкнул ее так, что она еле устояла на ногах.

– А ну отошли от девчонки! – неожиданно раздался за спинами троицы звонкий властный голос.

Не ожидавшие такой наглости парни сжали кулаки, поворачиваясь и намереваясь проучить умника.

Оказалось, это была девушка. Рослая, фигуристая и очень красивая. Все трое словно оторопели, застыв с отвисшими челюстями.

– Что рты раззявили? Муха залетит! Кора, пошли! Быстро!

Кору не нужно было уговаривать. Обогнув толстяка Пита, она быстро перебежала за спину незнакомки.

– Да ты вообще кто такая? – опомнился было Карим, но прежней уверенности в его голосе уже не было.

– Я живу в доме господина Ядугары, шпана чумазая. – Девушка рассмеялась, обнажив крупные белые зубы, ранее скрытые пухлыми губами. – Только попробуйте меня тронуть, и вас сотрут в порошок!

Девушка демонстративно отвернулась и зашагала прочь, высоко задрав голову, выпрямив спину и покачивая бедрами. Свора Карима так и осталась ошарашенно стоять на месте, пораженная то ли упоминанием господина, о котором ходила дурная слава, то ли ослепительной девичьей красотой, какой в их квартале никто отродясь не видывал.

Тем временем незнакомка быстро засеменила вниз по улице, прочь от негостеприимного заведения. Кора еле за ней поспевала.

– Я Рейна, – обернувшись, сказала девушка. – У меня новости от твоего брата Луки.

Глава 20. Активация противодействия

Лука запретил способности хоть как-то расходовать энергию, пока добирался до дворца. По напряженным лицам спутников он догадывался, с какой целью его туда везут. В той жалости, что промелькнула на лице Ядугары, мальчик увидел лишь сожаление от потери раба, но не сочувствие.

Карету остановили, когда она подъехала к стенам дворца. Охранный пост доложил о прибытии целителя, и пришлось, отъехав от ворот, ждать в сторонке, пока их встретят. Все это время Ядугара нервничал и даже сорвался на Пенанте, отхлестав его тростью. Лука был готов поспорить, что первоначальной целью был он сам, но вряд ли синяки от побоев на теле мальчика повысили бы рейтинг целителя в глазах того, кому его отдадут.

За мальчиком пришел лично глава имперских медиков господин Ленц, суровый моложавый мужчина в очках, с лысиной на темени. Он сухо поприветствовал прибывшего целителя и задал всего один вопрос:

– Где он?

Ядугара приказал Луке выйти, произнес слова передачи раба в собственность господина Ленца и попытался отвести высокопоставленного придворного в сторонку, чтобы добавить что-то важное. Тот лишь отмахнулся, но Ядугара был настойчив. В итоге Ленц позволил отвести себя на несколько шагов, но Лука расслышал каждую фразу. Ключевыми были слова о «состоянии комы от истощения». Части мозаики встали на свои места: метаморфизм требует энергии, чтобы действовать и защищать носителя.

Ядугара что-то горячо втолковывал, трогал собеседника за пуговицы, а Ленц откровенно скучал и порывался уйти. Пока они общались, Лука, оглядевшись, осмотрел территорию.

За воротами виднелся дворцовый сад, через него извилисто вела вверх, к самому дворцу, широкая брусчатая дорога. Через каждые двадцать шагов вдоль нее несли службу императорские гвардейцы. Это не было данью традиции или красивым ритуалом, за этим стояли неоднократные попытки свергнуть монарха, причем как аристократией, так и восставшим плебсом.

Последний раз сменить власть пытались в тот год, когда умер отец. В доме много говорили об этом, и маленький Лука тогда ужаснулся. Жизнь императора казалась ему самым ценным, что может быть во всей Империи. Как кто-то мог на нее покушаться?

– Иди за мной, Лука, – поманил его Ленц, обратившись по имени.

Это было неожиданным, но приятным – услышать свое имя. Мальчик пошел за Ленцем.

Проходя через ворота, он обернулся: Ядугара буравил его змеиным взглядом и играл желваками. Высунувшийся из окошка кареты Пенант хмурился и грыз ногти. Ни к одному, ни к другому Децисиму не испытывал ненависти – с рациональной точки зрения, пришедшей к нему с наследием, они поступили правильно. Они даже не нарушили законы этой страны! Но, как бы то ни было, спускать им с рук содеянное Лука не собирался. Специально мстить не будет, но если доведется еще раз пересечься, вернет должок сторицей.

– Ты голоден, парень? – на ходу спросил Ленц. – Ты удостоен чести поделиться с его императорским величеством частью своего здоровья, а раз так, то его тебе понадобится много. Не переживай, эта процедура абсолютно безопасна!

Лука искоса недоверчиво посмотрел на Ленца. Тот глядел перед собой и говорил, не оборачиваясь к мальчику. Он что, даже не скрывает того, что собирается выкачивать из него жизнь? Эск’Онегут расхохотался бы, но Лука просто изумленно покачал головой. «Удостоен чести»! Ох, высказал бы он, что думает о «его величестве» и безопасности процедуры перелива. Но вместо этого Лука просто ответил:

– Голоден, господин.

Ленц на мгновение остановился, оглядел его и кивнул, после чего так же стремительно зашагал дальше.

Во дворце главный медик отдал его в распоряжение своего секретаря, поручив отмыть, продезинфицировать и накормить. Лучше бы кормление шло первым пунктом, потому что «отмыть и продезинфицировать» заняло намного больше времени, чем мог себе представить Лука-мальчик.

Его снова обрили, хотя после бани и отрасти-то толком ничего не успело, и облили чем-то настолько вонючим, что слезы потекли ручьем. Потом обсыпали едким порошком и заставили терпеть, а метаморфизм орал об агрессивной среде и токсичных веществах по всему кожному покрову. Лука запретил способности синтезировать нейтрализаторы, которые она собиралась выпускать через кожные поры, оценив затраты энергии. «Ничего, потерплю», – решил он.

Когда жгучий порошок смыли, его повели в баню. Там с ним возилась какая-то жирная тетка в фартуке на голое тело и с ужасной одышкой: остригла ногти, долго терла песком и бронзовым скребком, сдирая не только грязь – или даже вообще не грязь, а кожу. Здесь метаморфизм среагировал без предупреждения и не только отрегенерировал кожный покров, но и подъел часть скребка.

Толстуха после помывки все не могла понять, каким образом тот наполовину стерся, и лишь вымолвила:

– Перестаралась чота я…

Разинув рот, она оглядела мальчика, но повреждений не нашла. Лука старательно отводил взгляд от арбузных грудей и не жаловался.

После помывки его наконец отправили в выделенную комнату в крыле прислуги. Туда же в два захода принесли ужин: ничего изысканного на взгляд странника, но райская пища для вчерашнего нищего калеки. А главное, ее было много!

Так вкусно он никогда не ел, а из обмолвок Керлига – помощника и секретаря Ленца, юркого малого с плутовскими глазами и побитым оспой лицом, – понял, что в таком неприглядном виде Ленц не поведет его на процедуру, и его будут откармливать еще дня три.

Так оно и вышло. Утро начиналось со сдачи разных анализов: кровь, моча, кал, слюна. Все это сопровождалось механическим осмотром тела, замером грудной клетки и объема легких, сопоставлением роста и веса с нормой для его лет – Ленц пытался выяснить, сколько годков отжал Ядугара.

Потом приносили обильный завтрак, после которого Керлиг водил Луку к океану и заставлял плавать.

– Это укрепит организм и даст прирост к объему возможного перелива, – сказал Ленц кому-то из коллег, а Лука услышал.

Поначалу он с восторгом барахтался в десятке локтей от берега, стоя по колено в воде, но постепенно осмелел и стал отходить все дальше и дальше, пробуя держаться на поверхности. Так он познал прекрасное состояние невесомости – лежа на спине, он чувствовал, как его тело, ласкаемое соленой водой, парило на волнах.

Метаморфизм использовал морскую воду на полную, впитывая и поглощая соли для одному ему ведомых задач по усилению.

Потом под присмотром того же Керлига мальчик бегал по побережью пляжа, куда навезли песка с юга Империи, вдыхал чистейший солоноватый морской воздух и чувствовал, как бьется, развиваясь и становясь крепче и выносливее, его сердце.

К сожалению, сбежать из дворца так, чтобы его не искали, возможности не было, поэтому он просто использовал выдавшееся время безделья и относительной свободы, чтобы восстановить силы и изучить собственную способность. Вернее, способности – ведь и самые обычные действия его нового тела он, бывший паралитик, только начинал узнавать.

От того, как быстро подгоняемый метаморфизмом Лука креп, пришел в восторг даже Ленц. «Феноменально! – говорил он. – Жаль, нет времени на подробные исследования. Император торопит…»

Каждое утро, едва проснувшись и даже не встав с постели, его императорское величество призывал Ленца и требовал немедленной процедуры перелива. Он больше не мог ждать.

В свои сорок два года Маджуро Четвертый чувствовал себя дряхлым стариком. Неумеренные возлияния, тассурийский дурман, исправно поставляемый первым советником Наутом, и банальное обжорство убивали императора быстрее, чем успевали находить новых доноров.

Еще одной проблемой была неразборчивость в женщинах. Эти могли нести в себе скрытые болезни, насланные Двурогим искусителем. Ладно фаворитки, их Ленц проверял чуть ли не ежедневно, но Маджуро мог ткнуть пальцем в первую увиденную на балу понравившуюся даму, и ее немедленно тащили к трону, чтобы повелитель мог удовлетворить похоть на глазах привычной ко всему публики…

К концу недели терпение его императорского величества иссякло. Причиной тому стал конфуз, приключившийся с ним ночью, когда, несмотря на все старания трех фавориток, проявивших воистину немыслимую фантазию, у него отказало главное орудие.

Так что следующим вечером сразу после ужина Керлиг повел Луку к Ленцу в медицинский отсек.

Там мальчика уложили, и главный медик вколол подавитель, гарантированно превращающий любого человека в безвольный овощ как минимум на сутки.

Лука’Онегут, понявший, что сейчас главное – не проколоться, приказал метаморфизму не бороться с чужеродным препаратом, дать ему подействовать и нейтрализовать только в тот момент, когда начнется ранее идентифицированная процедура перелива. Все прошедшие дни он планомерно изучал свои способности, и подобное было отработано не раз – инициация чего-либо при наступлении каких-то условий.

С этими мыслями Лука отключился, а когда очнулся, Ленца рядом не было, сам он лежал в полной темноте, а рядом кто-то шумно и тяжело дышал.

Светящийся текст перед глазами сообщал, что психотропные и анестезирующие вещества в организме нейтрализованы, так как «обнаружено несанкционированное изъятие энергетических резервов».

Активация противодействия…

Перенаправление потоков…

Ускорение процессов взаимообмена…

Лука решил выждать столько, сколько надо, чтобы довести процедуру до конца, и лежал, терпеливо слушая затихающее дыхание человека рядом.

Жизненных сил в императоре оказалось немного, и к полуночи Лука вернул только часть утраченного, помолодев за счет того, кто при жизни был императором Маджуро Четвертым. Правда, тот и сейчас был еще жив, но цифры показывали последние десятые части процента.

Не отцепляя струны, Лука сел на ложе и задумался, что делать дальше. Понятно, что бежать, но куда? Его познания в географии Империи ограничивались тем кварталом в трущобах, где он жил с матерью, и районом бывшего дома родителей. Что находится за пределами столицы? Как велика Империя? Есть ли рядом другие острова? На самом ли деле существует где-то за горами район мутантов, куда, по слухам, ссылали всех пораженных на рудниках проклятьем Двурогого?

Что-то пикнуло, или Луке показалось, но сразу после этого обзор засыпало сообщениями:

Операция успешно завершена!

Изъято: запас жизненных сил объемом 5,27 лет.

Очки Тсоуи: +21. Текущий баланс: 22.

Метаморфизм: +1.

Достигнут второй уровень способности!

Получена возможность копировать другие организмы того же вида.

Во избежание злоупотребления и во имя вселенского баланса и гармонии разрешено использование возможности не чаще одного раза в год.

В свете луны Лука посмотрел на лежащее рядом тело и улыбнулся.