Текст книги "Небо в рублях"

Глава 6

В десять утра я, сверкая красивыми рыжими волосами, нажала кнопку домофона, прикрепленного к вычурному столбику в ограде дома, где проживало семейство писательницы Смоляковой.

Собираясь представиться помощницей домработницы, я приняла соответствующий вид: дешевое, мешковатое серое платье, украшенное поясом с пряжкой, переливавшейся яркими стразами. На шее у меня болталась цепочка с чудовищным медальоном, изображавшим знак Зодиака, на мочках ушей крепились пластмассовые клипсы. Ноги были обуты в матерчатые тапки с названием известной фирмы, но с ошибкой в написании, что частенько встретишь на рыночном ширпотребе. В руках я сжимала ярко-зеленую сумку из искусственной кожи.

– Кто там? – спросили изнутри.

– Здрассти, – засепетила я, – извините, конечно, коли помешала! Из агентства прислали, вы домработницу нанимали.

– Входи, – донеслось до моих ушей.

Замок звякнул, калитка открылась, и я прошла во двор.

Дом Смоляковой, стилизованный под средневековый замок, смотрелся вполне органично. Башенки, балкончики, некое подобие мостика на цепях, который следовало перейти, чтобы оказаться у парадного входа… Вот уж не предполагала, что Милада обитает в подобном здании. «Замок» никак не вяжется с ее обликом и книгами.

Не успела я добраться до мостика, как огромная парадная дверь распахнулась, и на крыльце появилась темноволосая, полноватая девушка в слишком узких джинсах. Окинув меня оценивающим взглядом, она спросила:

– Это ты поломойка?

– Да, – смиренно ответила я. – Простите, конечно.

– Ступай с заднего входа, тут дверь не для прислуги! – рявкнула девица. И вдруг забормотала: – Вот черт, ноготь отлетел. Ну, маникюрша хренова, сделала гель, еле держится… Скоро с большого пальца слетит! – Девушка подняла на меня глаза: – Чего стоишь? Двигай задницей!

– Слушаюсь.

– Да поживей!

Я ринулась бегом вокруг масштабного здания и нашла еще одну дверь, не такую пафосную и дорогую. Она оказалась открыта.

Я всунула голову внутрь:

– Можно?

– Входи, входи, – приветливо прозвучало в ответ, и я увидела молодую женщину, похожую на альбиноску. Волосы ее были белыми, но не седыми, и не колера свежей соломы, а просто бесцветными, такими, как пух у юного ангорского кролика. Крупное лицо с толстыми щеками и носом-картошкой было не слишком красивым, но и назвать уродкой незнакомку было невозможно. Самая простецкая мордашка. Если проехать по Нечерноземью, то в каждой деревеньке найдется пять-шесть подобных бабенок. Они хорошие хозяйки, замечательные матери, дело горит у них в руках, и все успевается: скотина накормлена, дети присмотрены, муж под каблуком, щи сварены, в огороде полный порядок, погреб ломится от запасов. Лишь одна деталь отличала стоявшую передо мной женщину от тех баб: у нее были странные глаза, почти квадратные, раскосые, внешние уголки век поднимались к вискам. И смотрели они на мир с невероятным, абсолютно детским изумлением.

– Полы у нас мыть будешь? – вполне мирно спросила незнакомка. – Чего молчишь? Или оробела? Входи! Знаю, что сегодня помощница явится. Я Рая. А тебя как звать?

– Даша, – кашлянула я. – А куда идти?

Раиса поманила меня рукой.

– Сюда. Вот, гляди, тут кладовка. Утречком пришла, свою одежду сняла, надела форму. Ты, похоже, не толстая, моя подойдет. Ну, начинай, чего скуксилась?

С этими словами домработница протянула мне черное платье и белый передник. Я мигом переоблачилась.

– Тапки держи и голову косынкой повяжи, – велела Рая. – Ну, вроде ничего вышло. Теперь слушай. Всю работу по дому делаю я, ты мне в помощь. Пыль вытирай аккуратно. Не дай бог, побьешь чего – из зарплаты вычтут. Туалет вот тут. Коли в доме приспичит, не вздумай какой-либо из хозяйских ванн воспользоваться, мигом под зад коленом дадут. Моешь паркет да плитку и молчишь, к хозяевам не пристаешь. Упаси тебя бог разговоры затевать и собой грузить! До ночи тебя тут никто держать не станет, оттерла грязь – и прощай. Да, чуть не забыла… Тут полно домашних животных – их бить нельзя!

– Мне бы и в голову такое не пришло, – заверила я.

– Это хорошо, – закивала Рая. – Будешь исправно служить – награжу. Вообще, место райское. Ладно, теперь по-дружески скажу: повезло тебе выше крыши, таких хозяев поискать. Лиза часто вещи выбрасывает, они ей надоедают, вот и велит: «Несите на помойку». А в пакетах-то все хорошее, новое! В общем, упакуешься. Чай пить можно, с бутербродами, если какие продукты со срока сошли, бери – не жалко. Скажем, написано на йогурте: «Использовать до 10 июня», так его и двадцатого слопать можно, я вот, например, еще ни разу не отравилась. Алкоголиков в доме нет, под юбку к тебе никто не полезет. Наши, имею в виду прислугу, все нормальные, что Толик, что Сергей Иванович.

– Это кто?

– Толик? Шофер. Хороший парень и, промежду прочим, холостой, но для тебя молодой слишком. Вот Сергей Иванович, садовник, самое оно. Ты замужем?

– Нет.

– Может, и свадебку сыграем, – засмеялась Рая.

Я улыбнулась в ответ. Никакой издевки в голосе Раисы не слышалось, просто она, как ребенок, радовалась от предвкушения предстоящего праздника.

– Райка! – донеслось из глубины дома. – Куда пропала? Погладь мои брюки.

– О господи! – всплеснула руками домработница. – Совсем забыла! Давай, вот пылесос, ведро, тряпка, швабра, начинай с третьего этажа, там в мансарде Настя живет. Иди, иди!

Продолжая говорить, она впихнула меня в просторный холл, заставленный вычурной дорогой мебелью, и ткнула пальцем в лестницу:

– Ну, лезь наверх.

Я покорно выполнила приказ и, таща за собой пылесос, дотопала до чердачного помещения, где моментально увидела Настю, Чуню и двух скотчтерьеров.

Собаки не залаяли, а девочка раскрыла было рот, но я, быстро приложив палец к губам, сказала:

– Уж простите, коли помешала, меня Раиса прислала полы помыть.

– Да, пожалуйста, – ответила Настя.

Я приступила к работе и, протерев покрытые лаком доски, спустилась на второй этаж. В холле помещалась библиотека. Огромные шкафы из красного дерева, украшенные латунными накладками, ломились от книг. Мне стало интересно, и я начала рассматривать тома: Джек Лондон, Жюль Верн, Виктор Гюго, Вальтер Скотт, Пушкин, Лермонтов, Бунин, Куприн, Лесков. А вот и полки с Агатой Кристи, Рексом Стаутом, Диком Фрэнсисом. Все понятно, Смолякова не только пишет детективы – она обожает их читать.

– Надеюсь, вы уберете в моей комнате, – послышался за спиной вкрадчивый, приторно-сладкий голосок.

Я вздрогнула и обернулась. В двух шагах от меня стояла полная дама со старомодным начесом.

– Вы же помощница нашей лентяйки? – ласково спросила она.

– Кого? – прикинулась я идиоткой. – Простите, конечно, меня позвали Раисе помогать.

Дама закатила глаза.

– Наконец-то! Я задыхаюсь от пыли, почти получила астму, а Миладе и дела нет, лишь о ерунде думает! Конечно, теперь со мной можно не считаться, но она ошибается. Знаете, кто я?

– Нет, простите, конечно.

– Вероника Григорьевна Трубецкая.

– Здрассти. А я Даша, – по-идиотски заулыбалась я. – Простите, конечно.

На морщинистое личико Вероники Григорьевны наползло слегка брезгливое выражение.

– Не сообразила, кто я? – процедила она сквозь идеально сделанные вставные зубы. – Я являюсь хозяйкой дома!

– Ой, ой, ой! – запричитала я. – Уж простите, конечно, я так ваши книги люблю, прям тащусь!

– Ты о чем? – вздернула брови Ника.

– Вы же писательница Смолякова!

– Я?

– Ну… Мне в агентстве сказали, это дом литераторши!

Ника быстро оглянулась, потом крепкой, совсем не старческой рукой уцепила меня, то бишь помощницу домработницы, за плечо и впихнула в просторную спальню, заставленную статуэтками, вазочками, конфетницами и прочей лабудой.

– Видно, до тебя, душа моя, дошла неверная информация, – возвестила дама. – Садись, объясню, что к чему.

– Простите, конечно, но мне убирать надо.

– Сидеть! – пригвоздила меня взглядом к стулу старуха. – Раз велю – изволь слушать! Значит, так… Я мать мужа Милады, вернее, бывшего супруга. Мой сын – святой человек. Умный, богатый, красивый, а пожалел никчемную бабу и из чистой жалости женился на ней. От Милады, право слово, никакого толка, кроме неприятностей. Ничего она делать не умеет! Мой мальчик уехал из России, предварительно разведясь с малопривлекательной супругой. Но, будучи человеком честным, благородным и воспитанным в интеллигентной семье, счел нужным облагодетельствовать неумеху, дал ей денег на сей, с позволения сказать, замок, а мне велел: «Мама, приглядывай за хозяйством, иначе Милада добро прогуляет, профукает, по ветру пустит». Ясно теперь, кто тут хозяйка?

– Ага, – закивала я. – Понятное дело, вы – самая главная.

– Молодец, – улыбнулась наконец довольная Ника, – правильно рассуждаешь! Значит, чью комнату следует убирать с особым тщанием?

– Вашу.

– И это правильно. Будешь стараться – дам подарок.

– Ой, спасибочки!

– Видно, ты хорошая девушка, исполнительная, – сладко пропела старуха.

Я потупила взор.

– Вот и ладно, – закончила знакомство с новой прислугой Ника. – Пойду кофейку попью, а ты принимайся фигурки мыть. Да осторожно, разобьешь какую – выгоню!

Я окинула взглядом бесконечные ряды разнокалиберных статуэток и попыталась отбиться от оказанной чести.

– Мне приказано лишь пол тереть.

– Кем же дано такое указание?

– Раисой.

– Райкой?! – с неподражаемым выражением воскликнула Ника. – Ну-ка, скажи, кто тут хозяйка?

– Вы.

– Значит, мой мою коллекцию, – процедила старуха и направилась к двери. Но, почти дойдя до порога, притормозила и сказала: – Упаси тебя бог тронуть вон ту толстую тетрадь. Ясно?

– Да.

– Не прикасайся к ней!

– Хорошо.

– Знаешь почему?

– Нет, простите, конечно.

– В ней мои записи, мысли и наблюдения. Дневник великой, много страдавшей женщины. Настоящий роман, не чета тем поделкам, которые строчит Милада. Кстати, ее первая книга украдена у меня!

– Как?!

– Очень просто, – снисходительно кивнула Ника. – Я придумала историю, набросала вкратце сюжет и – о, моя святая наивность! – рассказала за чаем о своих идеях, поделилась с теми, кого из благородства пригрела под широким, уютным крылом. И что? Ну? И что? Отвечай, что?

– Простите, не знаю!

– Нетрудно догадаться! Пока я обдумывала сюжетные линии, составляла план, Милада живехонько, за недельку, накропала отвратительную повестушку и сволокла в издательство. Ей там сказали, что текст никуда не годится, русским языком автор не владеет, выглядит, будто китаец состряпал, но напечатали.

– Зачем же «Марко» взялось публиковать повесть, если вещь казалась плохой? – выпала я на минуту из образа придурковатой поломойки.

Ника, к счастью, этого не заметила, усмехнулась.

– Ты, любезная, далека от мира искусства, а я, можно сказать, плаваю в море культуры много лет. Мой сын – великий литератор.

– Ой, а что он выпустил? – вновь принялась я старательно ломать комедию. – Люблю читать приключения, а еще рассказы о животных.

Ника скривилась.

– О боги! Милочка, тебе лучше увлекаться, с позволения сказать, творчеством Милады. Думаю, оно придется тебе по вкусу. Мой сын создает эпическое произведение, полномасштабное полотно, чем-то напоминающее великий роман «В поисках утраченного времени». Ты, естественно, никогда не слышала об этой книге.

– Ничего не знаю о Прусте,[3]3
  Марсель Пруст, французский писатель (1871 – 1922), не надо путать его с Болеславом Прусом (1847 – 1912), польским романистом.


[Закрыть] – живо подтвердила я и тут же прикусила язык. Более идиотского замечания из уст помощницы домработницы и придумать трудно.

Но Ника снова не обратила внимания на мою оплошность – то, что неотесанная баба-поломойка правильно назвала автора эстетской книги, ее не удивило. Очевидно, ей, занятой исключительно собой, любимой, просто не было дела до окружающих.

– Мой великий сын, – вздохнула она, – тщательно, в деталях, описывает каждый свой день. Это будет величайшее произведение эпохи, оно переживет века, станет пособием для тех, кто захочет изучить быт и нравы человечества на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Ясно?

– Но, простите, конечно, получается, что роман можно опубликовать лишь… э… после смерти автора?

Ника вскинула подбородок.

– Да! И в этом основное величие моего сына! Марсик – мессия! А Милада – жалкая поденщица, думающая лишь о деньгах, ясно? Но народу хочется жвачки, люди не желают утруждать мозг, оттого Смолякова и популярна. Право слово, бедная страна, в которой бешеные деньги можно получить за мусор. Впрочем, не укради она мою книгу – ничего бы не получила. Но я, как хорошо воспитанный человек, простила девчонку, более того, держу ее в своем доме, пою, кормлю, одеваю, обуваю…

– Ника, – раздался из-за двери высокий, нервный голос, – завтрак на столе.

– Иду, дорогая! – откликнулась дама. Потом она заговорщицки подмигнула мне: – Это еще одна нахлебница, Лиза, жена отвратительного парня Никиты. Ладно, ты тут приведи все в порядок, а потом поболтаем. Значит, к тетради не приближайся! Иначе уволю!

Докончив «выступление», Ника выплыла из помещения, и я осталась посередине просторной спальни, заваленной хламом. Да протереть все находящиеся здесь предметы практически невозможно! Одних только настольных ламп тут штук двенадцать, и все они с матерчатыми абажурами! Пригорюнившись, я решила начать с подоконника, на котором толпилась армия фарфоровых балерин. Пока руки пытались выковырять из их многослойных юбок куски уже окаменевшей пыли, в голове вальсом кружились мысли.

Право, Ника нелогична. По ее словам, Ми пишет гадкие книжонки, а началось все с идеи, украденной у Ники, у которой в голове родился гениальный сюжет. Но, значит, хоть одно произведение Смоляковой потрясающее – то самое, спертое у Ники. Дама же уверяла, будто старт Ми начался с совершенно непотребной рукописи, написанной отвратительным языком… Тогда почему издательство решило опубликовать слабое, «китайцем состряпанное» произведение, а?

Есть некая нелогичность и в сетованиях Ники по поводу денег. Ладно, пусть бабуся вместе со своим гениальным и великим сыночком-мессией содержит Ми. Но тогда отчего она так злопыхательствовала по поводу писательниц, получающих большие деньги за дрянь? Ох, похоже, милая дама терпеть не может бывшую невестку и просто отчаянно завидует ей.

– Ты чего тут делаешь? – громко прозвучало за спиной.

Я, погруженная в раздумья, вздрогнула, обернулась и уронила статуэтку. Послышалось тихое «дзынь», у фигурки отлетела голова.

– Ой! – не на шутку испугалась я. – Что ж теперь будет? Раечка, меня выгонят?

– Наплюй! – быстро сказала домработница, входя в комнату. – Главное – никто, кроме меня, не видел. Давай живенько все соберем и в помойку выкинем. Ну, чего стоишь?

Рая опустилась на корточки.

– Ника меня уволит, – прошептала я.

– Кто? Вероника? Цирк прямо! Забудь!

– Увидит, что безделушки нет, и обозлится.

– Знала б ты, сколько я у нее добра побила… – улыбнулась Рая. – И не перечесть! Сама-то она ничего не помнит, расставь их пошире и выбрось из головы.

– Очень нехорошо так работу начинать, – тоненько запричитала я, – у хозяйки набезобразничать…

Рая перестала собирать останки несчастной балерины.

– У кого? – широко распахнула она свои необычные глаза.

– Так Ника сказала мне, что тут все ее!

Раиса улыбнулась.

– Она брешет. Знаешь, кто такая Ника?

– Ну… владелица дома.

Рая оглянулась на дверь и, понизив голос, сообщила:

– Она прихлебалка, одну лишь пенсию имеет. Уж я-то точно знаю, потому что раз в месяц ей из города деньги привожу. Ника – бывшая свекровь Милады, бабушка Насти. Вот уж кому не повезло, так это девчонке – такую жабу в родственницах иметь! Не обращай внимания на старухины выступления, над ней тут потешаются. Она тебе небось еще и про великую книгу пела?

– Да, – кивнула я, – запретила вон ту тетрадь трогать.

Рая прищурилась, потом встала, отряхнула юбку, приблизилась к столу и схватила толстый ежедневник.

– Ой, ой, – запричитала я, – положи, нас уволят!

– Не боись, – улыбнулась домработница. – Я тоже попервости думала, что там нечто этакое написано. Любопытство разобрало, ну и сунула нос. Во, слушай! «Двадцатое мая. Утром желудок работал нормально. Днем не захотела обедать, вечером съела запеканку с мясом. Двадцать второе мая. Утром проблема с желудком, приняла двадцать капель слабительного. Днем кишечник очистился, вечером ужинала свининой с черносливом. Двадцать третье мая. Утром кишечник не освободился, выпила таблетку. Днем ругала Настю – она посмела при мне хвалить Миладу. Вечером съела шоколадный торт». Ну, как? Здорово? И так – на всех страницах. Главная тема: сходила она в туалет или нет. А еще вот, смотри, какая у нее тут славная вещь: список обид.

– Что? – не поняла я.

Рая тяжело вздохнула.

– Ника – настоящая хитрованка. Когда все вместе находятся, она пушистым одуванчиком прикидывается, а потом начинает с каждым по отдельности беседовать и грязь на Ми лить. Схватит тебя за подол и гундит: «Здесь все мое, вот будешь хорошо ко мне относиться, упомяну в завещании. Но имей в виду: проявишь непочтение – внесу в список обид». Вот он, полюбуйся!

Я взяла тетрадь.

– Тут много страниц, – пояснила Рая, – и все о претензиях. Последние записи глянь.

Мои глаза разом охватили указанный текст.

«452. Никита не поздоровался утром.

453. Милада привезла вишневый торт, хотя ей давно известно, что я ем лишь клубничный.

454. Лиза взяла мой журнал.

455. Настя съела последнюю конфету из вазы, забыв предложить ее мне.

456. Бетти пописала у дверей моей спальни. Нарочно. Ее подучила Настя. Отвратительная девочка, ее следует выпороть».

– Может, у нее с головой беда? – осторожно предположила я. – С пожилыми людьми такое случается. Ну, как можно всерьез предположить, что собачка нарочно напрудила лужу? Ей-богу, смешно!

Рая стала осторожно передвигать уцелевший «кордебалет» на подоконнике.

– Знаешь, чего я тебе скажу, – в конце концов заявила она, – человек на лакированную шкатулку похож: с внешней стороны красиво блестит, а изнутри либо доски, либо картонка, либо еще чего малоприглядное. Притворяется всю жизнь, а к пенсии лак-то пообтреплется и нутро вылезет, тут-то и понятно делается, кто есть кто. У кого драгоценная древесина покажется, а у кого бумага плесневелая. Ясно?

Я не успела ответить, потому что снизу понесся крик:

– Господи! Зовите врача!

– Ерунда, это от перемены погоды!

– Живей, живей!

Мы с Раей, не сговариваясь, кинулись к двери.

Глава 7

Раиса бежала первой, я следовала за ней. В этом порядке мы и влетели в просторную комнату, явно столовую, потому что посередине ее громоздился длинный стол, заставленный чашками и тарелками.

– Райка, немедленно звони Андрею Викентьевичу! – велел худой темноволосый молодой мужчина, по всей вероятности Никита.

Домработница кинулась в коридор, а я осталась бестолково стоять, прислонившись к косяку. На меня никто не обращал ни малейшего внимания – все присутствующие столпились возле дивана, на котором лежала худенькая старушка в не по возрасту ярком розовом платье.

– Ей совсем плохо, да? – озабоченно воскликнула Настя, прижимая к себе лихорадочно трясущуюся Чуню.

– Ерунда, – довольно равнодушно ответила толстушка, открывшая мне дверь, – не в первый раз такое.

– Сказано же было – не ешь дурацкие таблетки! – резко воскликнул Никита. – Опять дряни нажралась… Ну как человеку объяснить, что моложе уже не станешь!

– Притворяется, – безапелляционно заявила Ника, – внимание к себе привлекает. Ей-богу, у некоторых людей абсолютно бескрайний эгоизм. Я села пить кофе, а ей плохо!

В этот момент старушка на диване громко всхлипнула, Чуня глянула на нее и завыла в голос.

– Уйми кретинскую собаку! – рявкнул Никита.

– Чунечка, – зашептала Настя, – успокойся. Чего ты разволновалась? Все хорошо.

Но йоркшириха продолжала рыдать.

– Или ты ее затыкаешь, или я вышвырну эту пакость из окна! – заорал Никита.

– Не посмеешь! – твердо ответила Настя. – Чуня – мамина собака. Вот приедет Ми, и что ты ей скажешь?

Серо-бледные щеки Никиты стали принимать синеватый оттенок. Я вздрогнула. Сына Милады можно было назвать приятным, даже красивым молодым мужчиной, которого спокойно взяли бы работать на подиуме: у него высокий рост, стройная фигура, широкие плечи и никакого намека на живот или сутулость. Волосы его вились крупными красивыми волнами, лицо имело правильные черты и свежую кожу, покрытую ровным загаром. Наверное, вернулся с моря, а может, посещает солярий. Пахло от красавчика дорогим одеколоном, ногти у него на руках были тщательно отполированы, а одежда изумительно подобрана по цвету.

В общем, безупречный мужчина, который смотрится юношей. Впечатление портили глаза – маленькие, глубоко посаженные, непонятного, «кошачьего» цвета, то ли карие, то ли рыжие, то ли желтые, что, согласитесь, совсем уж странно для человека. Глаза Никиты жили отдельной жизнью, и казалось, на их дне плещется нечто неприятное, отталкивающее. Так красивая гладь озера скрывает под собой опасный омут, в котором гибнут ничего не знающие о ловушке купальщики.

Мне стало страшно. Старушка в розовом лежала очень тихо, изредка издавая странные звуки. Настя пыталась успокоить заходившуюся в истерике Чуню, Лиза нервно постукивала ногой по паркету, Ника спокойно пила кофе. Никита вдруг глянул на меня.

– Ты кто? – слетел с его уст грубый вопрос.

Я не успела представиться – из коридора послышался крик Раи:

– Андрей Викентьевич приехали!

И в столовую быстрым шагом вошел полный мужчина лет сорока.

– Что у нас случилось нехорошего? – проворковал он. – Добрый день, Ника, вижу, ваша печень теперь работает как часы. Лизочка, ангел мой, отчего на прелестном личике тревога? Настюша…

Андрей Викентьевич не докончил фразу – его взгляд сфокусировался на лежащей старушке. В одно мгновенье доктор оказался около дивана и начал действовать решительно. Из чемоданчика появился тонометр, затем шприцы, ампулы…

Присутствующие смотрели на врача, словно загипнотизированные, одна Ника преспокойно лакомилась булочкой с таким видом, словно находилась в столовой абсолютно одна.

– Ее следует госпитализировать, – нервно сказал Андрей Викентьевич.

– Ой! – воскликнула Настя.

– Похоже, Фаина опять объелась таблеток, – продолжил врач.

– Вот дура! – отреагировала Лиза. – Сто раз говорено было: прекрати тащить в рот всякое дерьмо! Дохуделась… Теперь кучу денег на ее лечение истратим. Андрей Викентьевич, можно найти не слишком дорогую клинику? У нас на данном этапе большие проблемы. Да заткните вы ее!

Последнее восклицание относилось к бьющейся в истерическом припадке Чуне.

Никита обнял жену за плечи и широко улыбнулся. Блеснули красивые, ровные, белые зубы.

– Милая, ты забыла, мать давно прикрепила всех к больнице «Забота» и оплатила годовые абонементы. Насколько понимаю, особые расходы нам не грозят?

– Нет, – ответил Андрей Викентьевич, – вы имеете там полный спектр услуг. Милада предусмотрела все возможные форс-мажоры, даже страховку на случай похорон.

– Совсем хорошо! – обрадовалась Лиза. – А то у нас сейчас с деньгами полная труба.

Никита подтолкнул жену к двери.

– Дорогая, тебе надо пойти отдохнуть!

– С какой стати? – заупиралась его половина.

– Очень нервничаешь.

– Я?

– Ты.

– Совсем не… – завела было Лиза, но тут муженек уже довольно грубо поволок ее вон из столовой.

– Ей сильно плохо? – прошептала Настя.

Андрей Викентьевич глянул на девочку.

– Ну, скажем, не слишком хорошо. Фаина человек немолодой, и лучше перестраховаться – пусть она пару денечков проведет в стационаре.

– Господи! – запричитала Рая. – А бледная-то какая! Вот не повезло, вот скрутило…

– А не надо чужие чашки хватать, – внезапно вмешалась в разговор Ника. – Сколько раз говорила ей: бокал в розовых цветочках мой, а ваш – с васильками. Нет, вечно брала не свое, вот господь и наказал. И правильно: не хапай чужие вещи!

Настя заморгала, и тут в столовую вошли двое мужчин в голубых комбинезонах, украшенных надписями «Забота».

– Здравствуйте, Андрей Викентьевич, – сказал один.

– Быстро-то вы как… – откровенно обрадовался врач.

– В Ложкине были, – пояснил второй фельдшер. – Как раз там дела закончили, когда диспетчер позвонила. Мы ее забираем?

Чуня, притихшая было, начала новый концерт. Душераздирающий вой собачки ударил по нервам.

– Настюша, – ласково сказал врач, – думаю, тебе лучше уйти.

Но девочка словно приросла ногами к полу.

– Вот безобразие! – громко сообщила Ника. – У меня голова заболела! Андрей, извольте измерить мне давление!

Доктор покорно взял тонометр, подошел к даме. Потом глянул на меня, спросил:

– Вы кто?

– Помощница домработницы, простите, конечно, – стала кланяться я. – Мы тут первый день в услужении, извиняйте, если чего не так.

– Голубушка, – мирно продолжил Андрей Викентьевич, – возьмите Настю с собачкой и уведите в сад. Там, с тыльной стороны дома, имеется беседка, посидите с ребенком. Когда Фаину увезут, вас позовут назад. Девочке не следует сейчас находиться в столовой. Ступайте, ступайте…

Мы с Настей покорно двинулись к большой стеклянной двери, за которой простиралась терраса. Последнее, что я услышала, был недовольный голос Ники:

– Андрей, ну сколько можно ждать? Право, странно, столь долго заниматься симулянткой и не обращать никакого внимания на даму, которой на самом деле плохо!

Беседка оказалась застекленным домиком, обставленным в восточном стиле. Настя села на один из низких диванов, заваленный длинными валиками-подушками, и воскликнула:

– Вот! Опять таблетки!

– Ты о чем? – не поняла я.

Девочка махнула рукой.

– Фаина, бабушка Никиты, когда-то давно была балериной. Танцевала она совсем недолго – вышла замуж за Михаила Львовича и бросила сцену. Честно говоря, подробностей ее биографии я не знаю. Фаина то одно рассказывает, то другое, но она страшно гордится своим весом, каждое утро спускается в столовую и заявляет: «Дайте мне тостик из черного хлеба и несладкий чай. Следует беречь фигуру, всю жизнь вешу сорок восемь килограммов, не то что некоторые…» Некоторые – это она про Лизу. Фаину просто крючит при виде жены Кита, а Лизавету передергивает от старухиных замечаний. Фаина Лизу нарочно доводит, чуть не через каждые пять минут восклицает: «Ожирение в сорок лет обещает раннюю смерть. Лизочка, хотите, посоветую диету? Знаете, человечество пока не придумало более эффективного способа сохранить такую замечательную фигуру, как у меня, чем отказ от чрезмерного потребления пищи».

Я улыбнулась.

– Лиза не похожа на бочку с салом.

– Нет, конечно, – подхватила Настя, – у нее сорок восьмой размер. Только Фаине все вокруг толстыми кажутся. Даже Чуня. Она тут как-то заговорила, что собак и кота надо ограничить в еде, и мама ей тогда возразила: «Животные в хорошем состоянии, не перекормлены». А Фаина сморщилась и как рявкнет в ответ: «Не знаю, не знаю, Табби умерла, и эти тоже скоро за ней отправятся, и все из-за твоего неумения обуздать их аппетит».

– Кто такая Табби?

– Болонка, – грустно ответила Настя. – Мама ее очень любила. Табби умерла молодой, ей и четырех лет не исполнилось. Почечная недостаточность. У нее с рождения имелся дефект, какой-то генетический сбой. По идее, Табби следовало скончаться в шесть месяцев, но мамочка ее вытянула, подарила несколько годков жизни и очень плакала, когда собака умерла. Ми до сих пор считает себя перед Табби виноватой: не спасла, не сумела. Я стараюсь никогда не вспоминать при маме про болонку, но Фаину остановить никак нельзя, она просто травит маму. А та, как услышит ее слова про грядущие собачьи болезни, мигом к ветеринару: осмотр, анализы, УЗИ. Для мамы животные – тоже дети.

– А что за таблетки пьет Фаина? – решила я увести Настю подальше от печальной темы.

Девочка улыбнулась.

– Год тому назад к нам в гости приезжала одна мамина знакомая. Она в цирке работает, с фокусником. Видели когда-нибудь, как факир ящик с женщиной перепиливает? Лежит тетка, из отверстий торчат руки, ноги, голова. Подходит к ней «волшебник» с пилой и – вжик – напополам разрезает. Получается две «коробки», из одной голова и верхние конечности видны, из другой – нижние, и все шевелятся. Потом половинки сдвигают вместе, и целая тетка выбирается наружу. На самом деле ассистенток две, и они в ящиках скрюченные лежат. Знаете, да?

– Конечно, – кивнула я. – Детский трюк, его лет сто демонстрируют, и все давным-давно в курсе дела.

– Вот-вот, – подхватила Настя. – Но ведь ясное дело, что помощницы иллюзиониста должны быть маленькие-маленькие, тощенькие, словно шпроты, иначе им вдвоем в небольшом ящике не поместиться…

В общем, когда эта Света приехала, Фаина примолкла. И было от чего. Гостья оказалась такой худенькой, такой прозрачной, что на ее фоне бывшая балерина выглядела ожиревшим кабаном. Но, что удивительно, Светлана обладала великолепным аппетитом и не отказывала себе ни в чем. Салат с майонезом? Легко. Жаренная на сливочном масле картошка вкупе со свиной отбивной? С удовольствием. Пара кусков белого хлеба, укрытых салом, щедро посыпанным крупными кристаллами соли? За милую душу. Торты, пирожные, мороженое, шоколад, варенье…

Через два дня Фаина не выдержала и пристала к Светлане, требуя, чтобы та открыла секрет своей худобы. Циркачка сначала не желала откровенничать, ссылалась на отличный обмен веществ, энергозатратную работу и подвижный образ жизни. Но хитрая Фаина не поверила и, улучив момент, пошарила в комнате гостьи. Результатом обыска оказалась пластиковая баночка с непонятными таблетками.

Прижатая в угол, Света призналась: она принимает специальное лекарство, сделанное в Юго-Восточной Азии. Что намешано в капсулах, она не знает, но, наевшись от души деликатесов, съедает рекомендованную дозу, и ни один килограмм к телу не пристает. Для вечно голодной, не умеющей контролировать свой аппетит Светы средство оказалось панацеей.

Фаина поджала губы, а вечером заявилась в спальню к Ми и потребовала:

– Хочу такие капсулы! Купи!

Милада попыталась вразумить старуху, говорила ей вполне разумные вещи:

– Это средство, может быть, вредное… Скорее всего, оно бьет по почкам и печени… В вашем возрасте принимать подобные средства крайне опасно…

Но Фаина вела себя, словно воспитанница детского садика, увидавшая у одногруппника новую игрушку.

– Хочу! – ныла старуха. – Немедленно достань!

Все члены семьи высказали Фаине то, что думали по поводу непонятных таблеток, то есть не рекомендовали ей принимать их. Одна Ника спокойно заявила:

– Незачем волноваться. Желает она травиться – сколько угодно. Помрет, и даже лучше будет, никто потом не станет мою чашку хватать. Да и на похоронах сэкономим: гроб не понадобится, то, что останется от Фаины после отравления таблетками для похудания, поместится в спичечный коробок.

Не успела милая бабушка захлопнуть рот, как разгорелся дикий скандал. Фаину понесло: она каждому высказала свое мнение о его внешности, умственных способностях и поведении. Досталось всем, ехидная Фаина умело наступала на больные мозоли. Лизе она заявила: