Текст книги "Прогноз гадостей на завтра"

– Спасибо, – вежливо сказал Костин, – меня после этого дела что-то от пиццы отвернуло, уж лучше пельмешки…

– Спокойствие, только спокойствие, – вещала Катюша, – ты же сам сказал, что мошенников поймали.

– Не всех, – вздохнул Костин, – сегодня сообщили, опять в городе изделия из собачатины появились.

Сережка, развернувшись на каблуках, вылетел из кухни. Лизавета следом за ним.

– Пойду достану лекарство, – сообщила Катюша и исчезла.

Вовка пошел с ней. Я, оставшись одна, в ужасе посмотрела на одинокий кусок, лежащий на тарелке. Потом взяла его и сладко засюсюкала:

– Муля, Муленька, иди сюда, глянь, чем угощу!

Обожающая подкрепиться мопсиха кинулась на зов. Наша Мулечка готова съесть все, что угодно. Сколько раз мы вытаскивали у нее из пасти ластики, грязные носки, шкурки от бананов… Ада, Рейчел и даже Рамик, несмотря на его дворовое прошлое, никогда не схватят подобные «деликатесы». Мульяна же сначала запихивает в пасть, а потом начинает соображать, следовало ли вообще закусывать этим предметом. Но сейчас Мулечка неожиданно начала подозрительно обнюхивать кусок пиццы. Не успела я удивиться, как собачка плюхнулась на объемистый зад и горестно завыла.

– Она не хочет есть свою бабушку, – возвестил Сережка, заглядывая на кухню, – сделай милость, не мучай животное. Ну представь, что тебе предложили пирожок с начинкой из любимого родственника, а?

Не дожидаясь ответа, он исчез. Я швырнула остатки пиццы в помойку и ушла в ванную. Там, разглядывая в зеркале абсолютно синие язык и зубы, подумала: «Ну почему со мной всегда случаются жуткие происшествия?»

ГЛАВА 9

В десять утра, одетая в черные брюки, белую блузку и строгий пиджак, я сидела за пианино и извлекала из него Моцарта. Честно говоря, мне было немного не по себе. Ситуация действовала на нервы: гроб, заваленный цветами, толпа мрачных людей, рыдания родственников… Наконец процедура прощания завершилась, плачущие женщины пошли на выход.

– Первый раз не слишком приятно, – улыбнулась мне полная дама, проводившая церемонию, – потом привыкнете. А сейчас идите попейте в конторе чайку, у нас еще одни похороны, в двенадцать.

Рабочий день потек своим чередом. Через два часа я опять сыграла «Реквием», потом сходила к Эмме Марковне, где меня угостили кофе и тортом… Около трех пришла дама из траурного зала и попросила поиграть перед микрофоном. По кладбищу бродили посетители, и мой «концерт» транслировали по радио… В пять часов меня пригласили в третью комнату. У одной из бухгалтерш, молоденькой Наташи, был день рождения…

Я получила еще один ломоть бисквита с угрожающе красной розой сверху и села у окна. Эмма Марковна не обманула, люди тут и впрямь подобрались интеллигентные, на столе стоял только чай, никакой водки или шампанского не было и в помине, а Жора Саврасов, без конца рассказывавший анекдоты, старался быть милым…

Внезапно телефонный звонок прервал шутки исполняющего обязанности директора.

– Алло! – крикнул Жора. Потом он помолчал и добавил: – Сейчас, минутку, выйду в свой кабинет, тут шумно.

Я посмотрела ему вслед и, подождав пару секунд, выскользнула в коридор, добралась до нужной двери, присела на корточки и, сделав вид, что завязываю шнурок у ботинка, обратилась в слух.

Жора скорее всего принадлежал к тем людям, которые повышают голос, общаясь по телефону. Во всяком случае, я услышала все, что надо.

– Вы от Николая? Хорошо, жду.

Очевидно, собеседник спросил о времени, потому что Саврасов сообщил:

– В одиннадцать вечера подойдете в контору, как раз тут никого не будет. Охранник в курсе, он впустит машину.

Воцарилась тишина, потом Саврасов отрывисто поинтересовался:

– Клиент большой? Ага, ну – это ерунда, триста долларов, и полный порядок, кстати, если желаете, можем отпеть.

Снова повисло молчание.

– Нет, нет, – потек дальше разговор. – У нас батюшка продвинутый, только ему тоже заплатить надо, три сотни «зеленых», и тип-топ, упокоится в лучшем виде, не переживайте, ваши родные будут довольны. Ладно, значит, так: в одиннадцать вечера въезжаете в ворота – и ко мне. Волноваться не надо, тут никого больше не будет.

Послышался скрип. Чуть не упав, я рванулась вперед и влетела в дверь туалета. Вот оно как! Сегодня ночью сюда привезут труп, который Саврасов потихоньку зароет, положив в карман триста баксов. В аферу втянуты еще охранник и священник, который за такую же сумму готов отпеть несчастного. Что за бред! Стоя у окна, я видела, как Жора, выйдя из конторы, подошел к гранитной мастерской и скрылся внутри. Минут через пять он появился вновь, но не один, а с мужиком, одетым в аккуратный синий комбинезон. Парочка встала возле стены колумбария и принялась размахивать руками. Мне не были слышны слова, но вдруг стало понятно, что они решают, какой доской лучше прикрыть нишу: белой, мраморной, или черной, гранитной.

Мужики без конца поднимали куски камня и прикладывали их к зияющей дыре. Мне стало совсем нехорошо. Значит, тело собирались не закапывать, а сжечь…

Наконец договоренность была достигнута. Парень в комбинезоне пошел в мастерскую, Жора вернулся в контору. Я продолжала ощупывать глазами двор. Если покойников тут кремируют, то должна быть печь. И где она? Я заметила небольшой, даже крохотный домик из красного кирпича, на крыше которого красовалась слишком большая труба. Выйдя из конторы, я обежала вокруг домика несколько раз. Заперто. На окнах спущены занавески, на двери замок. Голову даю на отсечение, именно тут находят последний приют несчастные жертвы бандитов… Что же делать?

Замерзнув, я пошла в контору. Да очень просто, надо спрятаться тут где-нибудь и посмотреть, что к чему.

Сотрудники кладбища спокойно разбрелись по домам. Я затаилась в ритуальном зале. Помещение никто не собирался запирать, и я тихонько сидела в одном из кресел. Место, где прощаются с усопшими, находилось у самого входа в контору, если кто и захочет сейчас сюда заглянуть, я услышу шаги и юркну под фортепьяно. Но вокруг стояла, простите за не слишком удачное сравнение, могильная тишина. Жора, очевидно, коротал время в своем кабинете. Стрелки часов еле двигались, меня клонило в сон…

Би-би-би – раздалось с улицы.

Я подскочила и кинулась к окну. На территорию кладбища въехал огромный джип и остановился прямо под фонарем. Из конторы выскочил Жора, а из автомобиля вылез парень самого бандитского вида, весь затянутый в черную одежду, коротко стриженный, накачанный… Он распахнул заднюю дверь и вытащил не слишком большой мешок. Жора взял труп, и я содрогнулась. Господи, это что-то маленькое, во всяком случае, Саврасов держит тело в одиночку. Неужели сюда привезли убитого ребенка?

Из недр джипа выбралась худенькая женщина, одетая в красивую шубку, она нервно комкала в руках носовой платок. Внезапно из темноты вынырнул батюшка, дородный мужик с окладистой бородой. Он ласково положил руку на плечо рыдающей даме.

Я во все глаза наблюдала за происходящим. Колоритная группа исчезла внутри маленького домика с трубой. Не в силах удержаться, я вышла во двор, подкралась к зданию и попыталась заглянуть в окно. Ничего не было видно, плотные занавески не пропускали ни малейшего света. Я осторожно потянула дверь.

В образовавшуюся щелку просматривалось примерно двадцатиметровое помещение, обустроенное так, как это обычно делают в крематориях. Помост, задрапированный то ли красной, то ли черной тканью, с полозьями и занавесочкой в самом конце. Правее стояло что-то типа каталки, на которой лежало нечто маленькое, покрытое белой, кружевной простынкой, в изголовье покоился букет гвоздик.

– Ныне отпущаеши ты раба своего, – гудел батюшка, помахивая кадильницей.

– Милый мой, любимый сыночек, – рыдала тетка.

Затянутый в черное браток шмурыгал носом и изредка подносил к глазам платок.

– Что ты тут делаешь? – послышалось за моей спиной.

От ужаса я чуть не заорала и обернулась. Сзади стоял охранник.

– Что ты тут делаешь? – повторил мужик.

– Смотрю, – растерянно ответила я.

– Ишь ты, – хмыкнул секьюрити и велел: – А ну заходи!

– Зачем? – испугалась я.

– Иди-иди, – велел мужик и затолкнул меня в зальчик.

Услышав стук двери, Жора повернул голову, на секунду вскинул брови, но мигом сориентировался и сказал:

– А вот и Евлампия Андреевна, она сейчас нам сыграет. Идите, дорогая, к инструменту.

Толстой короткопалой рукой он ткнул в сторону стоящего у стены фортепьяно. На подгибающихся ногах я двинулась в указанном направлении, села на стул, положила руки на клавиши… Полились звуки «Реквиема».

С этим музыкальным произведением связана красивая легенда. Якобы к великому Моцарту явился ночью человек, тщательно закрывавший лицо, одетый во все черное. Бросив на стол золотые монеты, он попросил сочинить «Реквием». Композитор выполнил оплаченный заранее заказ, но таинственный незнакомец больше не появился. Моцарт же рассказывал потом, что во время работы у него было такое ощущение, будто он пишет музыку по заказу самой Смерти, которая скоро явится вновь, чтобы забрать его с собой.

Правда это или нет, не знаю, но при звуках его «Реквиема» у большинства людей по коже бегут мурашки размером с кулак. Сегодня же мне, как вы понимаете, было особенно не по себе. Впечатление создалось такое, что я играю на своих похоронах. Интересно, что сделает со мной Жора после завершения церемонии? Наверное, от ужаса я слишком сильно долбасила по несчастному пианино, потому что Жора тихонько подошел и шепнул:

– Хватит.

Я замерла.

– Повернись, – велел Саврасов.

Пришлось покориться. Жора подошел к стене, взял деревянный лоточек, похожий на гроб без крышечки, и ласково сказал:

– Ну, прощайтесь с любимым сыночком.

Женщина кинулась на каталку и принялась комкать ажурную простынку.

– Ладно, ладно, ладно, – бормотал парень, – ну хорош, упокойся.

– Он прожил счастливо тринадцать лет, – проникновенно гудел Жора.

Я взглянула. Вот ведь кошмар, это и впрямь ребенок, слишком маленький для подросткового возраста, наверное, долго болел.

– Не знал ни голода, ни горя, – продолжал Саврасов, – все любили его, такого доброго, веселого, умного, он принес вам много радости, и вы похоронили его с честью. Теперь сможете приходить на кладбище, возлагать цветы и вспоминать любимого и дорогого.

– Аминь, – отозвался батюшка.

Саврасов подошел к каталке, откинул кружевную ткань, и я чуть не свалилась наземь.

На кипенно-белой простыне, в окружении ярко-красных гвоздик, лежало тело… пуделя.

– Это собака, – невольно вырвалось из моей груди.

Саврасов бросил на меня быстрый взгляд, но ничего не сказал. Он ловко переложил животное в «гробик», установил конструкцию на рельсы, нажал кнопочку. Шторки разъехались, «траурный поезд» исчез.

– Завтра приходите часам к одиннадцати вечера, – сказал Жора, – захороним в нишу.

Женщина, продолжая всхлипывать, пошла к выходу. Парень протянул Саврасову конверт.

– До завтра, Георгий Ильич, – пробасил батюшка.

– До свидания, Михаил Евгеньевич, – ответил начальник и повернулся ко мне: – Ну, теперь рассказывайте, кто вы и зачем следили за нами? Ай да Эмма Марковна! Сколько вы заплатили старухе, чтобы она вас своей ученицей представила?

– Я правда училась в консерватории вместе с Эдиком!

– А, значит, подлым ремеслом шпиона занимаетесь в свободное время? И кто вас нанял? На кого работаете?

Дрожащей рукой я выудила из кармана брюк удостоверение.

– Агентство «Шерлок», – изумленно прочитал Саврасов, – начальник оперативного отдела Евлампия Андреевна Романова. Ну и ну. Частный детектив. И зачем вам на кладбище устраиваться понадобилось, а?

Я глубоко вздохнула и начала рассказ.

– Пошли в контору, – велел Жора.

Мы перебрались в его кабинет, где я и закончила повествование. Саврасов побарабанил пальцами по столу.

– Значит, думала, мы тут трупы прячем.

– Ага.

– И я убил Эдьку? Ну? Ведь правда?

– В общем, если посмотреть, то может быть…

– Не верти хвостом. Значит, считала меня убийцей! Ну ты и дура.

– Вот и нет, – разозлилась я, – сам дурак.

Саврасов засмеялся:

– Нет, это ты кретинка, полная идиотка! Думала, что имеешь дело с человеком, прячущим трупы, считала меня киллером и решила сама посмотреть за процессом, так сказать, утилизации?

– Я же не знала, что меня поймают! Почему вы хороните животных по ночам?

Жора хмыкнул:

– Потому что днем нельзя.

Я уставилась на него во все глаза. Саврасов потер затылок рукой и поинтересовался:

– У тебя дома кто-нибудь живет?

– Полно народа, дети…

– Я имею в виду животных.

– Да, четыре собаки, кошки, теперь еще попугай есть…

– Никто не умирал?

– Они молодые.

Жора прищурился:

– Ладно, слушай. Это Эдька придумал, царство ему небесное, золотые мозги имел. Идея его, а воплощение мое.

Любой владелец собаки или кошки в конце концов сталкивается с необходимостью похоронить своего любимца. Для тысяч людей болонка или пудель становятся членом семьи, другом, обожаемым ребенком… Но кладбища для животных в столице нет. Трупик кошки или хомячка надо везти на свалку, но у хозяев, проживших вместе с хвостатыми друзьями долгие годы, рука не поднимается попросту выкинуть того, кто еще вчера радостно встречал его у двери… Вот и придумывают люди, кто что может. Те, у кого есть дачи, хоронят дорогих сердцу четвероногих на шести сотках, другие пытаются выкопать могилку около своего дома…

Эдик же предлагал сказочный вариант. Умершее животное кремировали, устраивая настоящую процедуру прощания, потом урну ставили в колумбарий. Хозяева получали возможность приходить на кладбище, ставить в вазочку цветы…

За услуги брали не слишком дорого, клиентов было много… Несколько стен уже полностью заполнено, сейчас возводят новую…

– Как же вы устраиваетесь с документами? – удивилась я.

– А вот это мое дело, – ухмыльнулся Жора, – секрет не раскрою.

– И священник! Неужели церковь разрешает отпевать собак?

Саврасов широко улыбнулся:

– Миша служит у нас художником, мы для заказчиков концерт устраиваем, правда, он работал раньше в церкви, но потом его лишили сана.

– А крематорий, зал прощания… Неужели сюда проверки не приходят?

– Эдька все прикрывал, его в городской администрации прямо обожали, – пояснил Жора, – теперь, боюсь, сложности могут начаться, хотя, конечно, попробую справиться.

– Много сотрудников кладбища в курсе дела?

– Да почти все, – хмыкнул Жора, – кроме Эммы Марковны. Ей не сказали, правда, деньги платили.

Я молчала.

– Ну, – продолжил Жора, – дошло до тебя, что я не виноват в смерти Эдьки? Ничем особо криминальным мы тут не занимались. Более того, все довольны оказывались. Владельцы хоронили своих друзей, нам шли деньги. Ведь со всеми делились. Да и вышестоящее начальство знало, в чем дело, тоже конвертики раз в месяц получало. И кому от нашего бизнеса плохо было? Нет, Эдьку прирезали не из-за кладбища…

– А из-за чего? – быстро спросила я.

Жора пожал плечами:

– Небось из-за бабы. Он в отношении женского пола просто лютый был.

– Вроде женатый человек.

Саврасов хлопнул рукой по столу:

– Ну е-мое, кому же штамп в паспорте мешает? И потом, Геме все равно было, она по стране моталась, людям голову дурила.

– Что вы имеете в виду?

Саврасов захихикал:

– А то, что у нее целый бизнес для лохов существовал, Эдька под пьяную лавочку рассказал.

– Не понимаю…

– Ну ничего хитрого. Она же из себя целительницу изображала, экстрасенса мирового масштаба… Приезжает, к примеру, в какой-нибудь Мухосранск. Город уже весь афишками оклеен, по радио рекламка прошла, опять же местное телевидение подключено. Ну, допустим, запланировано три выступления. На первом сидит ползала. Появляется Гема и давай шаманить, и тут из третьего ряда выходит инвалид, бросает костыли и бежит к сцене с воплем: «Я здоров!!!»

Зал гудит, народ в экстазе, на следующих выступлениях яблоку некуда упасть, билеты за три километра от зала спрашивают.

– Она так здорово лечила?

Саврасов подскочил в кресле:

– Ты еще дурее, чем кажешься! Инвалид-то подставной, чистый цирк! Актер нанятый, докумекала? Гема такие бабки загребала! Нам на кладбище год работать надо, чтобы получить то, что она за месяц имела. Эдька жутко комплексовал, и баб себе поэтому подбирал нищих, чтобы на их фоне богатым выглядеть. Нет, искать убийцу надо среди его любовниц.

– Вы их всех знаете?

– Ну, всех, пожалуй, и сам Эдька не помнил. Последняя его герла, Лена, в стрип-баре плясала, когда он с ней познакомился, вокруг шеста кривлялась. Абсолютно безголовая, у нее вместо мозгов счетчик, знаешь, такие в такси раньше стояли: чик-чик, в окошечке циферки скачут. Эдька ей на фиг не нужен, лишь кошелек его привлекал. Нет, она не тянет на убийцу. И потом, он ее с работы забрал, квартиру снял, бабки давал. Ленке без него хуже… А вот предыдущая…

Жора замолчал и полез за сигаретами.

– Ну, – поторопила я, – кто она?

Жора раздавил окурок в пепельнице, прокашлялся и сообщил:

– Отелло.

– Кто?

– Ревнивая, жуть! Эдьке по каждому поводу скандалы закатывала, один раз в конторе стекла побила. Представь, явилась к любовнику на работу и давай камнями швыряться! Ну вот тебе бы такое в голову пришло?

– Нет, конечно.

– Вот видишь, – радостно заржал Саврасов, – даже такая, как ты, и то бы не стала идиотничать!

Я молча проглотила оскорбление и поинтересовалась:

– Имя ее знаете?

Саврасов издал звук, больше всего похожий на хрюканье, потом пробормотал:

– Эфигения.

– Издеваешься, да? – обозлилась я.

– Почему? – веселился Жора. – Кое-кого у нас зовут Евлампией, а эту красоту неземную Эфигенией кличут.

– Таких имен не бывает!

– Вот и я об этом же думаю, – сообщил Жора, – псевдоним у нее, так сказать, для работы. Ну знаешь, как писатели на обложках одно имя пишут, а в жизни совсем по-другому зовутся. Маринина совсем не Маринина…

– Я в курсе того, что такое псевдоним. Только зачем он этой Эфигении понадобился? Она актриса, певица или романы строчит?

– Не, – заржал Жора, – покруче будет, гадалка.

– Кто?

– Потомственная цыганка в десяти поколениях, Эфигения Роме, гадание по линиям судьбы и на картах, – отчеканил Саврасов.

– Ну и где эта дама живет?

– Понятия не имею.

– А настоящее ее имя знаешь?

– Кто ж его мне скажет?

– Хороша информация, – вскипела я, – предлагаешь искать бабу, имя которой «никак» и живет она «нигде»?

– А зачем ее искать? – удивился Саврасов.

– Сам же сказал, что ревновала Эдьку…

– Просто как зверь, – подтвердил Жора, – стекла била и орала: «Имей в виду, если не мне, то и никому не достанешься. Узнаю, что с другой бабой связался, – убью!» Только искать ее нет нужды.

– Почему?

– Да она все время в своем салоне сидит, клиентов поджидает.

И такой человек еще смеет упрекать меня в глупости!

– Быстро говори адрес салона, – прошипела я.

– Не знаю!

Честное слово, мне захотелось его стукнуть.

– Не знаю, – как ни в чем не бывало повторил Саврасов, – только название слыхал, «Дельфийский оракул», небось по справочной легко отыскать. Ох, чует мое сердце, из-за бабы сгинул Эдька, и потом, знаешь…

– Что?

– Я немного знаком с криминальным миром… Малевича убили заточкой…

– Ножом!

– Ну да, считай, что это одно и то же, острая железка. Вот ты видела труп, скажи, куда ударили, в спину?

– Нет, в левый бок.

– Ну теперь подумай сама. Это же надо близко подойти и пырнуть. Да ни один профессиональный киллер на такое в месте, подобном «Макдоналдсу», не пойдет. И зачем вообще убивать в ресторане? Прямо мексиканский сериал! Обычно проще делают.

– Как?

– О боже, ты что, «Новости» никогда по телику не смотришь? Убивают в подъезде, во дворе, когда жертва из машины выходит… Пиф-паф, и готово. Оружие бросят, и ищи ветра в поле, заказные убийства редко раскрывают, даже такие громкие и шумные, как устранение этого, из телевизора, ну как его… «Поле чудес» еще вел.

– Влад Листьев.

– Точно. Вся милиция искала, а толку чуть. У Эдьки никогда охраны не было, плевое дело его шпокнуть. А тут «Макдоналдс». Нет, думаю, это баба сделала! Знакомая. Подошла к столику, подсела, он ей сказал, что с другой обедает… Ну бабенка и ткнула бывшего любовничка, не сдержалась от злости, типично женский поступок. Ищи эту Эфигению, не ошибешься, ее рук дело.

Я в задумчивости посмотрела в окно. Много ли найдется в столице женщин, носящих в сумочках заточки?

– И у нее с собой всегда нож был, – продолжал Жора. – Мы один раз ужинали вместе в ресторане, а Эдьке Гема позвонила, зачем-то он срочно ей понадобился. Ну Малевич и затряс хвостом: «Эфигения, давай тебя домой отвезу, а то, извини, надо уезжать». А она глазищами своими огромными как сверкнет: «Беги, беги к любимой женушке, без тебя обойдемся». Одним словом, они поругались. Эдька психанул и уехал. А мне неудобно, на улице темно, не ровен час к бабе кто пристанет. Она девка красивая, золотом обвешанная… Я и предложил: «Поехали, домой в лучшем виде доставлю».

Девица, красная от злости, рявкнула: «Обойдусь!»

«Ладно тебе сердиться, собирайся, подвезу», – спокойно предложил я, но она дернула плечом и сказала: «Такси возьму, не нуждаюсь в твоих услугах!»

Тогда я спросил: «И не боишься ночью к незнакомому мужику садиться? А ну как завезет тебя в темный уголок и под юбчонку полезет?»

Эфигения раскрыла сумочку, показала заточку и прошипела: «Пусть попробует, мигом яйца отрежу».

Не баба, ядовитая змея, да и только.

Когда мы, закончив разговор, вышли из конторы, с неба повалил крупный, мягкий, картинный снег, кладбище вмиг стало белым. Возле одной из стен колумбария ярко светил фонарь. Пока Жора прогревал мотор своего автомобиля, я стала читать надписи на досках. Где здесь кошки и собаки? «Караваева Анна Петровна. 1927—1999 гг.», «Велехов Сергей Андреевич. 1942—2000 гг.»… «Любимый сыночек семьи Рогозиных. 1988—2000 гг.», а вот еще: «Спи спокойно, дорогая доченька Марта Федина. 1990—2000 гг.». Интересно, как бы отнеслись Анна Петровна и Сергей Андреевич, узнай они, кто оказался их соседями по колумбарию? Хотя, если подумать, люди намного противней собак и кошек, во всяком случае, им в голову приходит совершать такие поступки, какие никогда не сделает ни одно животное. Например, пырнуть ножом бывшего любовника.