Текст книги "Весенний детектив 2010 (сборник)"

– Случилось… – вздохнул Мехреньгин и показал Ольге дисконтную карту парфюмерного магазина. – А вот эта карточка – она ведь ваша? Как она оказалась у… у Анжелы?

– Надо же. – Ольга взглянула на карту, – а я думала, что куда-то ее засунула…

– Вы хотите сказать, что Анжела ее… того? – вклинился в разговор Жека.

– Не думаю. – Ольга пожала плечами. – Может, я просто оставила карту на столике в кафе или на прилавке, а она ее прихватила… Не думаю, что она могла украсть, да и смысла особого не было, а вот прихватить то, что плохо лежит, – это она могла. Знаете, бывают такие люди…

– Знаем! – подтвердил Жека и снова заиграл мускулами. – Приходилось сталкиваться по долгу службы. А, кстати, вы, Ольга, на футбол не ходите? А то у меня есть лишний билетик…

«Ну вот, теперь она согласится, и Жека будет ходить именинником…» – подумал Мехреньгин, и настроение у него еще больше испортилось.

– Нет, футболом я не интересуюсь, – проговорила Ольга строго и повернулась к Мехреньгину: – Извините, а я ваше имя-отчество не запомнила…

– А я его и не называл, – ответил капитан, и настроение у него заметно улучшилось. – Вообще-то я Валентин Иванович, но можно – просто Валентин…

– Так вот, Валентин, мой знакомый, ну, Славик, он сдал этой Анжеле квартиру. Я подумала, что вам это может пригодиться…

– Очень даже может! – Мехреньгин оживился. – А вы не могли бы узнать адрес этой квартиры?

– Узнаю. – И лицо Ольги озарилось улыбкой.

Капитан Мехреньгин молчал всю дорогу до их родного отделения милиции, перед его мысленным взором стояли зеленые глаза Ольги Васильевны Муравьевой. Капитан Топтунов тоже помалкивал, но по более прозаической причине – он спал после сытного обеда.

Когда остановились, Жека потянулся и проговорил мечтательно:

– Какая… – И Валентин тут же подумал, что если напарник скажет «телка», то он, Валентин, точно даст ему в морду.

– Какая девушка! – протянул Жека. – Это же уму непостижимо! На футбол не хочет, так, может, на баскетбол со мной пойдет?

Мехреньгин горестно вздохнул.

– Гражданин Птичкин, не хотите ничего добавить к сказанному вами ранее? – строго спросил Мехреньгин.

После встречи с настоящей Ольгой Муравьевой настроение его, и так не очень хорошее, упало до абсолютного нуля. Жека, напротив, был сыт, весел и полон надежд.

Птичкин покачал головой.

– Врете много, гражданин Птичкин, – весело сказал Жека.

«Неужели придется опрашивать соседей в том доме, где живет тетка Птичкина? – с тоской думал Мехреньгин. – Это же какая работа, все ноги стопчешь…»

Неожиданно дверь кабинета открылась. На пороге стоял сотрудник соседнего отдела капитан Михаил Бабочкин.

Бабочкин был человек обстоятельный и внушительный, после работы пиво с коллегами не пил и делами занимался исключительно серьезными.

– Мехреньгин! – проговорил он озабоченно, демонстративно не замечая шалопая Жеку. – Мне на вахте сказали, что у тебя на допросе находится гражданин Птичкин Андрей Михайлович.

– Ну, находится, – завелся с полуоборота Жека. – А тебе до него какое дело?

– Мне этот гражданин немедленно нужен по делу об убийстве! – заявил Бабочкин, по-прежнему обращаясь исключительно к Мехреньгину.

– Что значит – об убийстве? – возмутился Жека. – Это убийство у нас в разработке! Мы его уже почти раскрыли… еще самая малость – и Птичкин даст признательные показания!

– Как – у вас в разработке? – Бабочкин наконец заметил Жеку и повернулся к нему. – Что значит – у вас? Это убийство наш отдел ведет! Мы с самого начала занимаемся делом Сургучева!

– Сургучева? – Жека удивленно уставился на коллегу. – Какого еще Сургучева? У нас Птичкин проходит как подозреваемый в убийстве гражданки Муравьевой Ольги Васильевны… То есть не ее, а…

– Какой еще Муравьевой?

Наконец в разговор вмешался капитан Мехреньгин.

Он выяснил, что коллеги занимаются убийством некоего господина Сургучева, застреленного в собственной квартире два дня назад. И у них есть серьезнейшие основания подозревать в совершении этого убийства присутствующего здесь Андрея Михайловича Птичкина.

Услышав об этом новом обвинении, Птичкин побледнел еще больше прежнего и едва не сполз на пол. Причем от наблюдательного Мехреньгина не укрылось, что на фамилию новой жертвы подследственный отреагировал с особенным волнением.

Эта фамилия была ему определенно знакома.

Догадка Мехреньгина тут же подтвердилась: он задал Бабочкину наводящий вопрос, и тот охотно ответил, что погибший Сургучев был директором и главным акционером фармацевтического предприятия «Астромед».

Мехреньгин переглянулся с Жекой.

– А я тебе говорил! – воскликнул тот. – Этот Птичкин – тот еще гусь! И врет больше допустимой нормы!

После непродолжительных переговоров Мехреньгин согласился предоставить коллегам возможность допросить Птичкина. И сам взялся сопроводить его на допрос.

В кабинете Бабочкина их ждал напарник Михаила Костя Линейный, необыкновенно высокий парень с постоянно взлохмаченной рыжей шевелюрой. И еще в кабинете находился свидетель – заместитель покойного Сургучева Лев Иванович Реутов.

– Он это, он! – воскликнул Реутов, увидев Птичкина. – Точно вам говорю – это он Арсения Степановича убил!

– Притормозите, свидетель! – проговорил Костя Линейный, безуспешно пытаясь пригладить волосы. – Какие у вас основания для такого заявления?

– Очень серьезные основания, – ответил Реутов, понизив голос. – Во-первых, мотив.

– Мотив? – переспросил Бабочкин. – Какой мотив?

– Ревность! – произнес свидетель значительно. – Все знали, что у Арсения Степановича был роман с его женой!

– Что вы врете! – воскликнул Птичкин истеричным высоким голосом. – У Ляли – роман с Сургучевым? Да они и знакомы-то почти не были! Что вы врете… – И он бросился на Реутова с кулаками.

Мехреньгин, при всей своей кажущейся неторопливости, отличался хорошей реакцией. Он первым успел перехватить возбудившегося свидетеля и оттащил его в сторону, приговаривая:

– Андрей Михайлович, Андрей Михайлович, не усугубляйте свое положение! Оно у вас и так не очень-то…

– А что он про Лялю говорит?! – вопрошал Птичкин голосом обиженного ребенка. – Как это – у Ляли с Сургучевым…

– Ну, Андрей Михайлович! – увещевал его Мехреньгин. – Вы же и сами, так сказать, не совсем ангел! Вспомните Леночку…

– Я – это я, – ответил Птичкин не совсем понятно. – А Ляля – это другое дело!..

– Вот, вы видите! – возмущался Реутов. – Вы видите, какой он, извиняюсь, псих! Это на меня он с кулаками, когда я тут вообще ни при чем! А Арсения Степановича и вообще… того!

– Воздержитесь от обвинений, свидетель! – проговорил Мехреньгин строго. – Это суд будет решать – того или не того! Пока вы должны всецело помогать следствию и воздерживаться от необоснованных обвинений!

– А я и помогаю! – кипятился Реутов. – И почему это необоснованные? Я вам точно говорю – был у него мотив! Про роман его жены с Сургучевым все в фирме знали! Она ему звонила, в ресторане их вместе видели! И ее, откровенно говоря, можно понять! Потому что какой он мужчина? – Реутов пренебрежительно взглянул на Птичкина. – Ни вида, ни заработков… машина и та никуда не годится, с третьего раза заводится! Женщин не понимает, водит в дешевые забегаловки, как в прошлом веке! И вообще – полный ноль во всех отношениях!

– Это кто – полный ноль?! – взвыл Птичкин. – Сам ты ноль, да еще и без палочки!

Он снова попытался наскочить на Реутова, но Мехреньгин уже был наготове.

– В общем, по-моему, все ясно, – подвел черту Бабочкин. – Будем оформлять арест и предъявлять обвинение…

– Как – обвинение? – удивился Мехреньгин. – На основании одних только показаний свидетеля? Да это бабьи сплетни!

– Почему же? – Бабочкин довольно потер руки. – Свидетель – это так, это дополнительная характеристика. Самое главное – у нас имеется неопровержимое подтверждение того, что Птичкин в момент убийства находился дома у Сургучева…

– Дома? – в один голос воскликнули Мехреньгин и Птичкин.

– Ага! – радостно подтвердил Бабочкин. – У покойного Сургучева квартира в приличном доме, перед входом – видеокамера, и она зафиксировала, что за десять минут до убийства машина Птичкина подъехала к дому.

– Машина?! – снова в один голос воскликнули Птичкин и Мехреньгин.

– Но моя машина… – начал было Птичкин, а Мехреньгин перебил его:

– А когда точно случилось убийство этого самого Сургучева?

Выяснилось, что убийство произошло три дня назад и машину Птичкина видели у дома как раз в то время.

Выслушав эту информацию, Мехреньгин блеснул глазами – теперь по крайней мере было ясно, для чего Леночке, она же Ольга Муравьева, она же Анжела, понадобилась машина Птичкина. Разумеется, если он не врет.

В кармане Мехреньгина послышался звон, это его собственный мобильник принял сообщение. Сообщение было от настоящей Ольги Муравьевой, там не было ничего лишнего, только адрес той самой квартиры, которую ее приятель Славик сдавал девушке по имени Анжела.

– Ладно, коллеги, делайте что положено, а мне еще надо в одну квартирку съездить, на Торжковскую улицу…

Тут на лице капитана Мехреньгина появилось выражение тихой паники, и он простонал:

– Ой, мама! Меня же шеф к трем часам вызывал, с отчетом по всем незавершенным делам! Стружку будет снимать… ну ладно, перетерплю как-нибудь, а потом уже, обструганный, на Торжковскую поеду… Жека, за мной!

Капитан Мехреньгин взглянул на часы.

Уже сорок минут проторчали они с напарником в квартире на Торжковской, а никакого результата пока не было. Неужели его расчет не оправдается и преступник не попадется в расставленную ловушку? Он вспомнил слова Керосиныча о том, что в наши дни даже сыр в мышеловке подорожал, и тяжело вздохнул. О премии можно было забыть…

И тут дверь квартиры негромко скрипнула.

Мехреньгин вскочил с табуретки и спрятался за дверью. Жека давно уже стоял за плотной занавеской.

В прихожей послышались осторожные шаги, дверь комнаты открылась, и мимо Мехреньгина проскользнула мужская фигура. Неизвестный пересек комнату, подошел к комоду и выдвинул ящик.

Несколько минут он в нем безуспешно рылся, потом задвинул и перешел к следующему.

Выждав еще пару минут, Мехреньгин вышел из-за двери и сочувственно проговорил:

– Лев Иванович, вы случайно не это ищете?

В руках у него находилась пачка фотографий. На них Лев Иванович Реутов был снят вместе с симпатичной разбитной девицей, которая называла себя Анжелой. Больше того, на одной фотографии была видна машина – «Рено» гражданина Птичкина.

Как видно, девица не слишком доверяла своему партнеру и решила подстраховаться, чтобы держать его в руках.

Незнакомец вздрогнул, обернулся и застыл в изумлении.

Это и вправду был заместитель директора фирмы «Астромед» Лев Иванович Реутов.

– Я ничего не ищу… я здесь случайно… – забормотал он растерянным голосом.

Глаза его забегали, он оглядел комнату и подумал, видно, что капитан тут один. Он нагнул голову и бросился на Мехреньгина как бык на тореадора.

– Тихо-тихо! – Жека выскочил из-за занавески и успел обхватить Реутова сзади. – Не надо резких движений, не усугубляйте своего положения. Нападение на сотрудника при исполнении – это не шутка!

– Вы бы рассказали все честно, – предложил Реутову Мехреньгин, – а я, так и быть, оформлю вам явку с повинной. Суд это учтет…

– Вы ничего не докажете… – проговорил Реутов, отступая.

– Обижаете, Лев Иванович… – Капитан тяжело вздохнул. – Для начала, вы ведь сами себя выдали, когда обмолвились в кабинете у Бабочкина, что у подозреваемого Птичкина машина заводится с третьего раза. Откуда вы могли это знать, если только не ездили сами на его машине? И откуда вы могли знать, что Птичкин водит знакомых женщин в дешевые забегаловки (ведь вы именно так выразились, не правда ли), если не обсуждали это со своей сообщницей… кстати, как ее на самом деле звали? Ведь Ольга Муравьева – это не ее настоящее имя… равно как и Лена, так она представилась Птичкину… так как ее звали?

– Антонина… – выдохнул Реутов и опустился на подвернувшийся стул. – Что мне грозит?

– Это решит суд, – проговорил Мехреньгин строго. – Я могу обещать только одно: оформить вам явку с повинной. Но только в том случае, если вы все чистосердечно расскажете… Почему вы решили убить Сургучева?

– Он был ужасный человек! – воскликнул Реутов, подняв глаза на капитана. – Хам и мерзавец, каких поискать! Вытирал об меня ноги, ни во что не ставил! А тут вообще пообещал уволить! А ведь я столько сил вложил в нашу фирму! Это я, я раскрутил ее до сегодняшнего уровня! И после этого он хотел выгнать меня на улицу… думаете, в моем возрасте легко найти работу такого уровня?..

– Не знаю, – честно признался Мехреньгин.

– Особенно теперь, когда вокруг увольняют хороших специалистов… ну, я и подумал: почему, собственно, я должен молча дожидаться, пока он меня выгонит? Нужно бороться!

– И вы решили его убить?

– Не сразу… – Лев Иванович снова опустил глаза. – Тут я как раз познакомился с Антониной. Она оказалась такой толковой девушкой, и, когда я предложил ей увлечь Птичкина, она поняла меня с полуслова.

– А почему вы именно Птичкина выбрали на роль козла отпущения?

– Потому что он и есть самый настоящий козел! Жена, можно сказать, прямо у него на глазах крутит с шефом, вся фирма об этом сплетничает – а он делает вид, что не в курсе! Да он же сам напрашивался!..

Антонина в два счета увлекла наивного Птичкина и смеялась над ним, рассказывая Реутову о его неумелых ухаживаниях. Наконец в назначенный день она сделала вид, что уступила своему неловкому Ромео, отправилась с ним в теткину квартиру, подсыпала снотворное в вино, и как только Птичкин заснул – взяла у него ключи от машины и отогнала «Рено» туда, где ее дожидался сообщник.

Реутов подъехал к дому своего шефа, поставил машину так, чтобы она попала в поле зрения камеры, а сам, наоборот, проскользнул к подъезду, закрыв лицо поднятым воротником.

Антонина, она же Ольга, она же Лена, она же Анжела, осталась дожидаться в машине.

Сургучев встретил зама с удивлением, но все же впустил в квартиру, снова стал угрожать ему увольнением… Наконец Реутов не выдержал, вытащил пистолет и выстрелил в своего ненавистного начальника.

Вернувшись к сообщнице, он облегченно вздохнул и проговорил:

– Дело сделано! Теперь осталось поставить машину на прежнее место, положить ключи в карман этому дураку – и мы с тобой ни при чем! Все спишут на него!

И в этот самый момент зазвонил мобильник Антонины.

Она взглянула на дисплей – и ее лицо вытянулось.

– Это он звонит! – прошептала она, как будто Птичкин мог ее услышать. – Этот, как ты выразился, дурак! Он проснулся раньше времени! Так что теперь возвращаться мне никак нельзя!

– Ты ему снотворное не забыла подсыпать? – раздраженно осведомился Реутов.

– Разумеется! – отрезала Антонина. – Я все сделала, как договаривались, и больше ничего не хочу знать!

– В общем, все пошло не по плану! – закончил Реутов свой рассказ.

– А почему вы убили свою сообщницу? – осведомился капитан.

– Она начала мне угрожать… – забормотал Реутов, пряча глаза. – И вообще, Птичкин стал бы ее искать… рассказал бы о ней милиции, то есть вам… Ее в конце концов нашли бы, и она, чтобы спасти свою шкуру, заложила бы меня…

– Валентин, – сказал довольный Жека после того, как Реутова увезли, – а, пожалуй, с Бабочкина нужно ящик пива срубить! Мы за него всю работу сделали!

– Срубишь с него, как же…

Капитан Мехреньгин сидел в своем кабинете и смотрел все в то же окно. Голуби на карнизе выяснили свои отношения, и голубка с белым красавцем улетела строить семью. Но сизый тоже не очень расстроился и теперь с тем же пылом окучивал новую претендентку.

«Весна!» – вздохнул Мехреньгин с непонятной грустью.

Вроде бы все у него хорошо – дело расследовал, начальство довольно, чего еще желать?

«В отпуск, что ли, попроситься? – подумал капитан. – У меня еще за прошлый год не отгулян… так ведь не дадут!..»

Вдруг на столе у него зазвонил телефон.

Мехреньгин снял трубку, поднес к уху и проговорил:

– Мехреньгин слушает!

– Это ведь река такая на Севере, правда? – раздался в трубке женский голос, звенящий, как весенний ручей.

Сердце Мехреньгина сделало лишний удар.

– Это вы, Ольга? – проговорил он охрипшим от волнения голосом.

– А вы ждали кого-то другого? – прозвенело в ответ.

– Никого я не ждал! – Мехреньгин мучительно покраснел и обрадовался, что Ольга не может его сейчас видеть.

– Это хорошо, – проговорила она совсем другим голосом. – А вы, Валя, баскетболом, случайно, не интересуетесь? А то у меня есть лишний билетик…

Валерия Вербинина. Мышеловка для кошки

Глава 1
Отчаяние и железный ужас

Однажды весенним вечером в начале 1890-х годов некий молодой человек вышел из особняка на Елисейских Полях и направился в сторону Сены. Окажись поблизости какой-нибудь наблюдательный гражданин из числа тех, которым всегда есть дело до своих ближних, он не преминул бы отметить странную, развинченную походку юноши и страдание, искажавшее его приятное лицо. Кроме того, мимо внимания безвестного наблюдателя не прошло бы, что при молодом человеке нет ни шляпы, ни перчаток, ни трости, хотя его костюм почти удовлетворял требованиям моды (правда, прошлогодней). Но Веничка Корзухин трость вообще не носил, а шляпу вместе с перчатками он благополучно забыл в передней того самого особняка, откуда вышел пять минут назад. Особняк был известен парижанам тем, что его снимала богатая русская, госпожа Светлицкая, которая и жила там вместе с дюжиной кошек, десятком слуг и одной-единственной внучкой Лизой. Собственно, именно последняя и была причиной того, почему Веничка покинул особняк с таким лицом и почему сейчас он двигался к реке, хотя его гостиница располагалась совершенно в другом направлении. Дело в том, что Веничка шел к Сене с вполне определенной целью: утопиться.

Его разбитое сердце вместе со шляпой и перчатками осталось в том же постылом особняке, и Веничка не видел никакого иного выхода из сложившейся ситуации. С того самого мгновения, как Лизонька, опустив ресницы, сказала, что надеется на его дружбу, он понял: все кончено, а раз все кончено, незачем больше жить. Лизонька еще говорила о каком-то вечере, о том, как она будет рада его там встретить, щебетала об Андре, у которого такие выразительные черные глаза, а Веничка смотрел на нее и думал, что видит ее в последний раз и что так и надо: она будет счастлива, а он… он просто уйдет и не станет ей мешать. Видеть ее с этим Андре, который, конечно, оказался обыкновенным русским Андреем, было бы невыносимо. Лизонька же, словно не понимая, как ему тяжело, все говорила и говорила о том, какой Андрей Иванович замечательный и как ей совестно, что она не отвечала на письма Венички. Просто ей трудно было подобрать слова, чтобы объяснить ему, что происходит, но она уверена, Веничка на нее не сердится. Ведь не сердится же? И Веничка вяло кивнул – он всегда был слишком добр для того, чтобы рассердиться по-настоящему. Все предельно просто – он оказался недостоин такой чудесной девушки, как Лизонька. Однако без нее он не мыслил себе жизни – совсем.

Веничка обогнал карету, которая медленно двигалась вдоль тротуара, и в нерешительности стал озираться. Он впервые находился в Париже – где оказался потому лишь, что Лизонька не отвечала на его письма. У нее были слабые легкие, и врачи послали ее на юг Франции, где она прожила полгода, а потом вместе с бабушкой перебралась в столицу. Не имея вестей от девушки, Веничка встревожился, стал рисовать себе всякие ужасы и в конце концов, спешно собрав вещи, поехал к ней. Тетушка Марфа Егоровна, которая с детства воспитывала его, была против того, чтобы он ехал «к этой вертихвостке», но кроткий Веничка впервые в жизни оказался непреклонен. И вот он прибыл сюда – лишь для того, чтобы узнать, что Лизонька совершенно выздоровела и забыла о нем ради какого-то инженера с черными глазами, откликавшегося на имя Андрей Иванович. Лизонька уверяла, что у Андрея Ивановича бархатный голос, обворожительные манеры и несколько тысяч годового дохода, доставшихся ему от богатого родственника. Веничка слушал ее и страдал, отчего у него самого нет бархатного голоса и обворожительных манер. По доходам, впрочем, он тоже никак не мог тягаться с ненавистным соперником, но непрактичный Веничка меньше всего в жизни думал о деньгах.

«Умру, – обреченно решил он. – Брошусь с моста, и все. Ни к чему мне мешать ее счастью».

И он направился прямиком к реке. Но недалеко от Лоншанской улицы попал в толчею и едва не сбился с пути. Потоптавшись на месте, Веничка заприметил впереди уродливую железную раскоряку и сообразил, что надо идти именно в ту сторону, чтобы добраться до реки. Все парижане единодушно презирали раскоряку, это кошмарное творение больного сознания, и все в один голос клеймили инженера Эйфеля, обезобразившего их уютную столицу своим металлическим монстром. Писатели, поэты, общественные деятели, включая Мопассана и Дюма-сына, писали протест за протестом, журналисты намекали на мировой заговор, имевший целью опорочить и опозорить милый их сердцу Париж, а обыватели попросту ругали автора башни на чем свет стоит. Впрочем, в последнее время страсти несколько поутихли – пошли слухи, что за те несколько лет, что железная раскоряка стояла на Марсовом поле, ее основательно подточила ржавчина, а стало быть, ненавистного монстра скоро снесут. Пока, судя по всему, Эйфелева башня доживала свои последние дни, и с тяжким вздохом Веничка направил стопы в ее сторону.

Зеленая, как абсент, Сена таяла в сиреневых сумерках, когда Веничка наконец оказался на Иенском мосту. Однако разочарованному влюбленному не удалось исполнить свое намерение, потому что через мост катил поток экипажей, и туда-сюда фланировали толпы гуляющих, которые смеялись, перебрасывались фривольными шутками и вообще вовсю радовались жизни. Атмосфера для самоубийства выдалась, прямо скажем, не самая подходящая. К тому же Веничке показалось обидным умирать на фоне железной раскоряки, ставшей притчей во языцех, и он решил подыскать себе более пристойное местечко. Отвернувшись от долговязой башни, которая нависала над ним, словно глумясь над его несчастьем, он двинулся вдоль набережной. Ветер, доносившийся с реки, ерошил его светлые волосы, и молодой человек пригладил их машинальным жестом.

На мосту Альма движение было гораздо спокойнее, и Веничка уже стал примеряться к перилам, но тут некстати вспомнил, что мост выстроен в честь победы над русскими войсками в Крымской войне. Было бы, прямо скажем, непатриотично русскому дворянину бросаться с моста, который напоминал о позоре наших войск, и поэтому Веничка зашагал дальше. В конце концов, уж чего-чего, а мостов в Париже более чем достаточно.

Следующий мост – мост Инвалидов – вполне подошел бы Веничке, не маячь на нем фигура полицейского, который обернулся и смерил нашего героя цепким и (как показалось юноше) чрезвычайно проницательным взглядом. Взгляд этот словно говорил: «Ага! Знаем, знаем, чего ты ищешь! Только попробуй сигануть отсюда, ужо я достану тебя из воды и потащу в участок, а там – протокол, огласка, международный скандал и сплетни в газетах, которые точно дойдут до твоей тетки. Ух, и задаст же она тебе трепку!»

Облившись холодным потом, Веничка ускорил шаг и вскоре оказался возле моста Согласия[1]1
  Читатели, знакомые с топографией Парижа, могут удивиться, почему автор пропустил мост Александра III, имеющий самое прямое отношение к России. Все просто – во время действия рассказа мост еще не существовал (здесь и далее примеч. авт.).


[Закрыть]. Но интенсивное движение и тут не оставляло ему ни малейшего шанса тихо-мирно утопиться, не привлекая внимания. Пришлось скрепя сердце искать другой мост.

Чугунный мост Сольферино[2]2
  Мост, о котором здесь говорится, был позже разрушен и заменен пешеходным мостом с тем же именем.


[Закрыть] понравился Веничке куда больше. Здесь в этот час было гораздо меньше экипажей, и в поле зрения не виднелось ни одного полицейского. Юноша подошел к перилам, но, увы, они были слишком мощные и широкие, чтобы их можно было перескочить одним махом. Как ни желал Веничка как можно скорее покончить с собой, ему поневоле приходилось считаться с обстоятельствами.

«Как-нибудь перебраться за перила и прыгнуть вниз… – размышлял он, косясь на зеленую Сену, которая лениво ползла под мостом. – А может быть, перила где-нибудь будут потоньше?»

И он двинулся вдоль моста. В самом деле, посередине его с одной стороны перила оказались тоньше, но вот беда – там уже стоял какой-то молодой человек и, судя по его виду, в ближайшее время не собирался никуда уходить. Веничка похолодел.

«И этот тоже!» – неприязненно помыслил он, косясь на невесть откуда взявшегося конкурента.

Однако незнакомец, казалось, вовсе не помышлял о том, чтобы свести счеты с жизнью. Напротив, он грезил о чем-то, и, судя по всему, его мечты были чрезвычайно приятны, потому что легкая улыбка то и дело пробегала по его губам. На всякий случай Веничка посмотрел туда, куда был устремлен взор неизвестного, но не увидел там ничего, кроме медленно темнеющего неба и облаков.

– Не правда ли, это чудесно? – внезапно спросил незнакомец, указывая на облака. – И это тоже, – добавил он, указывая на отражение облаков в воде.

Веничка пробормотал что-то неразборчивое и поспешил удалиться. Ему было ясно, что незнакомец – сумасшедший, если стоит на мосту столько времени, чтобы глазеть на облака.

Будь Веничка честолюбив, он бы не преминул когда-нибудь вставить в свои мемуары главу «Как месье Клод Дебюсси[3]3
  Клод Дебюсси – выдающийся французский композитор. Он действительно задумал написать ноктюрн «Облака», стоя однажды вечером на мосту Сольферино.


[Закрыть] задумал написать ноктюрн «Облака». Будь Веничка очень честолюбив, глава сия называлась бы так: «Как я подал моему другу Клоду Дебюсси идею написать ноктюрн «Облака». Но именно честолюбие было качеством, которое у Венички отсутствовало напрочь, и он удалился с моста, так никогда и не узнав, с кем именно разговаривал.

Он дошел до Королевского моста, что недалеко от Лувра, и в нерешительности остановился. Тут на въезде в мост стоял уже не один полицейский, а двое, и оба (как показалось Веничке) довольно злобно уставились на него. Решив не искушать судьбу, молодой человек побрел дальше, но на следующем мосту история повторилась, и Веничка решил, что ему надо удалиться от центра города, чтобы привести свое намерение в исполнение.

Он миновал заодно и металлический мост Искусств, приведший его в трепет некоторым сходством с Эйфелевой башней, и оказался возле Нового моста, который, как известно каждому, на самом деле самый старый в Париже. Возле моста стояла черная статуя короля Генриха верхом на черном же коне. На ногах короля были шпоры, на боку висела шпага, рукой он придерживал уздечку. На плече Генриха сидел маленький парижский голубь – настоящий гаврош среди голубей, сорванец с почти вчистую оборванным хвостом. Он шевельнулся, устраиваясь поудобнее, покосился на редких пешеходов, которые пересекали мост, и заметил юношу без шляпы, который появился со стороны Луврской набережной. Голубь очень внимательно следил за тем, как тот, пугливо озираясь по сторонам, забрался на мост.

Убедившись, что никто вроде бы не обращает на него внимания, Веничка оперся о парапет и попытался принять вид обычного прохожего, которому для чего-то понадобилось остановиться на Новом мосту именно в этом месте именно в это время. Про себя, впрочем, он уже прикидывал последовательность своих действий. «Перепрыгнуть не получится – значит, надо подождать, когда пройдут те двое господ, вскочить на парапет и броситься вниз». С некоторой гордостью Веничка отметил, что его сердце бьется ровно, как обычно, хотя сам он, несмотря на не самый жаркий вечер, весь вспотел.

В следующее мгновение его сердце сделало настоящий кульбит, потому что бронзовый конь встряхнул головой, переступил на месте и недовольно заржал. Король Генрих поднял руку, пригладил усы, повернул голову и милостиво улыбнулся.

– Так что, сударь, – спросил он, – вы наконец будете прыгать или нет?