Текст книги "Чудовище без красавицы"

ГЛАВА 7

– Что случилось? – спросила Тома.

Лерка истерично зарыдала:

– Все, хватит, натерпелась. Меня просто со свету сживают! Больше не вернусь к ним!

Одновременно вопя, смеясь и икая, она вдвинулась в прихожую, швырнула сумку в угол, чуть не пришибив ставшую неповоротливой из-за объемистого живота Дюшку, плюхнулась на стул и, картинно прижимая руку к груди, простонала:

– Сердце! Умираю!

Томочка, у которой случаются приступы ужасной болезни с красивым названием «мерцательная аритмия», перепугалась и рысью понеслась на кухню за валокордином.

Я окинула Лерку ледяным взглядом и поинтересовалась:

– Ты отдаешь себе отчет, который час? Взгляни на будильник, полночь давно пробило!

– Мне плохо, – кривлялась Лера, – у меня инфаркт.

Мое терпение лопнуло, словно воздушный шарик, налетевший на иголку.

– Хватит паясничать! Между прочим, сердце у людей находится слева, а ты держишься за правую сторону! Мой тебе совет, спусти ладонь пониже и ври всем, что у тебя приступ холецистита. Кстати, можешь пойти к Семену в кабинет, там имеется анатомический атлас, очень полезная вещь для симулянта.

– Какая ты жестокая, – зарыдала Лера в голос, – несправедливая, злая… – Но руку все же убрала…

– На, выпей, – Томуська сунула Парфеновой чашку.

Лерка тревожно спросила:

– Что это?

– Цикута, – фыркнула я.

– Что? – изумилась глупая Лера.

– Яд, которым отравился Сократ, – пояснила я, – пей, должно помочь. Нет жизни, нет и горя.

– Вот видишь, – захныкала Парфенова, хватая Тому за руку, – видишь, Вилка меня ненавидит, это ужасно…

– Давай я тебе постелю, – предложила та, – только извини, раскладушку придется поставить на кухне.

– Почему? – Лерка мигом перестала лить сопли. – У вас комнат мало? Целых две пустые.

– Там уже живут, – начала Тома, но закончить не успела. В коридор выглянул Филя и, увидав незнакомую женщину, вежливо сказал:

– Здрассти! Вот услышал шум, подумал, может, помочь чем!

– Странно, однако, что папенька еще не призвал нас всех к порядку, – съехидничала я.

Неожиданно Филя широко улыбнулся:

– А он на ночь снотворное пьет, из пушек пали – не разбудишь!

Лерка утерла глаза и, кокетливо улыбнувшись, спросила:

– Так, значит, это из-за вас меня на кухне спать положат?

– Почему? – оторопел не слишком понятливый Филя.

– Потому что вы расположились в комнате, – растолковала ему Лерка, – устроились с комфортом, хотя, честно говоря, лучшие условия должны быть предоставлены мне, женщине с больным сердцем, а не вам, мужчине, вполне здоровому с виду!

Она окинула Филю оценивающим взглядом и добавила:

– Даже излишне здоровому!

Несчастный ветеринар стал похож на спелый гранат.

– Вы правы, я с удовольствием уступлю вам место, а сам перейду на кухню. Собственно говоря, мне все равно, где спать, хоть в туалете.

– Ты там не поместишься, – рявкнула я, – даже если обернешься вокруг унитаза. Сейчас уже поздно, завтра все решим, ничего, с Лерки не убудет – один денек возле плиты перекантоваться!

Глаза Парфеновой начали медленно наливаться слезами.

– Только не плачьте! – окончательно перепугался Филя, и началось великое переселение народов.

Сначала мы раскрыли раскладушку и минут пятнадцать выясняли, где ее лучше установить: у одной стены или у другой. На мой взгляд, проблема не стоила выеденного яйца, но Лерка, Томуська и Филя сделали из незначительного действия целую проблему и с пеной у рта спорили, не собираясь уступать друг другу.

– От балкона дует, ты простудишься, – вещала Тома, всегда желающая помочь другим, – тебя прострел хватит.

– Лучше здесь, около входа, – гнул свое Филя, – люблю спать у двери.

– Ни за что, – с жаром воскликнула Лерка, – а если кто захочет ночью водички попить? Как через тебя лезть?

– Хватит, – сказала я. – Филя не собирается провести на кухне остаток жизни, речь идет о нескольких часах!

Потом Томуля перестилала белье, а Парфенова, страдальчески морщась, ныла:

– Нет ли еще матрасика? Бросьте на диван, а то утром всю спину заломит!

Чертыхаясь сквозь зубы, я достала для нашей принцессы на горошине матрас с антресолей и ушла к себе. Ни Олега, ни Семена не было дома, хотя стрелки часов подбирались к двум ночи. Хорошо, что мы с Томуськой патологически не ревнивы…

Наплевав на чистку зубов и умывание, я вытянулась на кровати, закрыла глаза и, чувствуя, как гудят ноги, начала медленно проваливаться в зыбучий песок сна.

Бум! – донеслось из-за двери. Пол задрожал, создалось впечатление, что кто-то швырнул на пол мешок с цементом. Послышались чьи-то возгласы. Недоумевая, что могло случиться, я выскочила в коридор, добежала до кухни и увидела Филю, лежащего на полу в руинах раскладушки. Рядом стояли причитающие в голос Томуська и Лерка.

– Боже, ты ушибся! – восклицала подруга.

– Такой тяжелый день, – ныла Парфенова, – я только задремала, ну какого черта ты меня разбудил!

– У этой складной штуки дно разорвалось, – удрученно пробормотал ветеринар. – Не понимаю отчего!

– Оттого, – пояснила злобно Лерка, – что ты весишь, как былинка, сто пятьдесят килограммов.

– Всего сто двадцать, – уточнил Филя, – ну да не беда, на полу посплю. Уж извините, завтра куплю вам другую раскладушку.

– Не надо, – отмахнулась я, – эта давно на помойку просилась!

– На пол нельзя ложиться просто так, – бормотала Тома, – можно застудиться насмерть. Давайте снимем с антресолей матрас.

– Он у Лерки на диване, – напомнила я.

– Даже и не думайте, – взвизгнула Парфенова, – я не могу спать на жестком.

– Ничего, ничего, – кряхтел Филя, вставая на ноги, – не беда, не надо никакой подкладки, подстелю свое зимнее пальто, оно толстое, и всех делов!

Болезненная дружелюбность мужика взбесила меня до белых глаз. Чувствуя, что невероятная злоба сейчас вырвется наружу, как пар из скороварки, я, стиснув зубы, чтобы не дай бог не сказать окружающим то, что о них думаю, чеканным шагом сходила в комнату, сбросила прямо на пол Леркино одеяло, подушку и простыню, стащила матрас, принесла его в кухню и увидела всю компанию, сидящую на корточках в углу.

– Вы собрались нести яйца? – окончательно озверела я, слушая, как часы в кабинете у Семена торжественно бьют три часа.

Господи, покоя в этом доме никогда нет, и куда подевались наши мужья?

– Тише, – прошептала Тома, поворачивая ко мне бледное личико. – Дюшка рожает.

Матрас вывалился у меня из рук. Не понос, так золотуха.

– Ничего, – бодро заверил Филя, – справимся. Несите сюда электрическую грелку, чистую простыню, кипяченую воду…

Мы с Томуськой забегали, словно тараканы, вспугнутые ярким светом, Лерка плюхнулась на стул и заныла:

– О, какой стресс, мое сердце может не выдержать такого испытания…

– Заткнись, – велела я.

Но Парфенова только пуще завелась, услыхав мой сердитый тон.

В семь утра мы стали обладателями двенадцати щенков, здоровых и бойких.

– Куда нам столько? – растерянно поинтересовалась Тома, глядя, как новорожденные, отпихивая друг друга, сосут мать.

– Так потопить можно, – с жестокостью селянина ответил Филя. – Двух оставить, а остальных в сортир.

– Нет! – заорали мы с Томкой.

– Дело хозяйское, – спокойно согласился ветеринар и отправился в ванную мыться.

Парфенова и Тамара, подняв за углы матрас, на котором, словно падишах, возлежала усталая Дюшка с потомством, поволокли счастливую мать в спальню к Томе.

Я осмотрелась. Кухня выглядела словно картинка из видеоряда телевизионных новостей. У одной стены вконец испорченная раскладушка с мятой грудой белья, возле другой окровавленные тряпки, бинты, клочья ваты, измазанная простыня…

– Что случилось? – проскрипел Аким, входя в кухню. – Чем ночью занимались? Человек должен проводить в постели восемь часов! Сон до одиннадцати ночи крайне полезен! Утром следует вставать без пятнадцати семь! Да отвечай наконец, почему тут повсюду кровь!

Я посмотрела в его омерзительное лицо и ухмыльнулась:

– В полночь приехал отец Семена, свекор Томы, так же неожиданно, как и вы…

Аким непонимающе моргал глазами.

– Так мы решили, что одного зануды-дедушки нам вполне хватит, – как ни в чем не бывало продолжила я.

– О чем это ты? – спросил Аким.

– Мы лишнего свекра убили и расчленили, – улыбнулась я. – Всю ночь мучились, жилистый очень.

Учитель разинул рот, потом выдавил:

– Где Филя?

– Мешок с расчлененкой повез, хочет в реке утопить. – Я завершила фразу и вышла в коридор.

Вы не поверите, но Аким Николаевич молчал, дядьку удалось заткнуть.

Где-то около десяти утра мне посчастливилось наконец-то остаться дома одной. Сначала, безостановочно жалуясь на тяжелую жизнь, умелась Парфенова.

Вам ни за что не догадаться, где служит Лерка. Она психолог в консультации «Семья и брак». Представляете теперь, какие советы по налаживанию супружеской жизни дает эта дама?

Филя и Аким ушли в неизвестном направлении, а Томуська понеслась в магазин «Марквет», чтобы приобрести для новорожденных щенят специальную смесь. У несчастной Дюшки не хватит молока на такую ораву вечно голодных детей. Я заварила чашечку восхитительного цейлонского чая и уставилась в окно, задавая себе извечные русские вопросы: что делать и кто виноват?

Примерно через полчаса напряженных раздумий я пришла к выводу, что вора следует искать среди близких знакомых Лены. Ну посудите сами. Когда мы с Никиткой поднимались в мастерскую, Леночка закрыла за нами дверь. Впрочем, ее могли открыть отмычкой, но я слышала, как с шумом задвинулась щеколда. А когда мы вернулись назад, дверь была приоткрыта. Ну да это и понятно. Замки у Федуловых не захлопываются, это очень дорогие изделия фирмы «Аблоу», запирающиеся только при помощи особых, «сейфовых» ключей…

Очевидно, убийца был слишком взволнован, чтобы искать связку, и убежал. И о чем это говорит? Только об одном. Несчастная Леночка великолепно знала того, кто хотел войти в квартиру, и еще, она совершенно не боялась этого человека, провела его к себе в спальню…

Схватив телефонную книжку, я стала названивать Марье Михайловне, но слышала лишь долгие гудки… В квартире явно никого не было. Делать нечего, поеду так, вряд ли бабушка Никиты ушла далеко…

В метро было ужасно душно, и, выйдя в «Кузьминках», я с наслаждением вдохнула холодный терпкий осенний воздух. Первое ноября радовало москвичей солнечной погодой, только тепла от этого светила уже долго не дождаться, наше полушарие медленно поворачивается к зиме.

Позвонив в квартиру, я села на подоконник и вытащила из сумки газету «Мегаполис». Посижу, подожду. Минуты текли и текли, мне стало холодно, но Марья Михайловна все не появлялась. Потом распахнулась дверь соседей, вышла молоденькая вертлявая девица в обтягивающих кожаных штанах и крошечной куртенке с искусственным мехом. В связи со всяческими взрывами и терактами москвичи стали тотально подозрительными. Лет десять назад подобная девица не обратила бы на меня никакого внимания, но сейчас она нахмурилась и, запихнув жвачку за щеку, грозно поинтересовалась:

– Чего сидишь? Иди на улицу, тут не парк.

– Марью Михайловну жду, – мирно ответила я. – Вот пришла, а ее нет, куда она могла подеваться!

Девчонка подобрела и, запирая свою дверь, сообщила:

– Так она в больнице, забрали ее по «Скорой», вчера рано утром.

– Как же это? – растерялась я. – Почему?

Девица пожала костлявыми плечиками:

– Ничего не знаю. Марья Михайловна утром, часов в девять, позвонила и попросила мою маму газеты из почтового ящика забирать. Сказала, что ее врачи увозят, а куда, почему-то не сообщила. Не ждите, она не придет…

Я вышла во двор. Так, задача усложняется. Марья Михайловна была единственным человеком, который мог рассказать о друзьях Лены. И что теперь делать? Обзванивать все бесчисленные столичные клиники? Жизни не хватит на это мероприятие, к тому же мне неизвестна фамилия старушки, Лена была Федулова по мужу. В полной растерянности я поехала назад, поднялась в квартиру, пошаталась по комнатам и позвонила Юрке.

– Слушаю, – отозвался приятель. – Петров!

– Юрчик, – запела я, – а где Олег? Дома не ночевал, ни разу не позвонил…

– Не знаю, – протянул тот, – да ты не волнуйся, объявится. Кабы чего случилось, мигом бы узнали. У дурных вестей быстрые ноги!

– Юр, – продолжала я, – вот представь ситуацию. Дверь железная, замки «Аблоу», а ключ потерян, как поступить?

– Разве у вас «Аблоу»? – удивился Юрка. – По-моему, самый обычный, «английский», московского производства. К нему и ключа не надо, скрепкой открыть можно, дрянь, а не замок!

– Это не у меня! Подруга ключи посеяла!

– Ну тогда пусть МЧС вызывает.

Я тяжело вздохнула:

– Квартира не ее, она снимает, а хозяева уехали за границу.

– Да, – крякнул приятель, – в таком случае МЧС не поможет.

– Ну придумай что-нибудь! – взмолилась я.

Юрасик помолчал, потом спросил:

– Очень надо?

– До жути! – с жаром выкрикнула я.

– Перезвони через десять минут.

От радости я подпрыгнула и стала смотреть на часы. Когда большая стрелка подобралась к цифре «два», я вновь позвонила Юрке.

– Пиши телефон, – велел приятель. – Роман Силин, он ждет, скажешь – от меня.

Спустя полтора часа я стояла у двери в квартиру Лены, поджидая незнакомого Романа, способного открыть замок. Наконец за стеной заскрежетал лифт, и из кабины вышел щуплый паренек, почти мальчик.

– Это вы от майора будете? – вежливо спросил он.

Я ткнула пальцем в дверь:

– Вот, небось весь день провозитесь.

Роман окинул створку быстрым взглядом. Потом вытащил изо рта жвачку, залепил глазок на двери соседней квартиры, выудил из кармана нечто, больше всего похожее на кривые палочки, поперебирал их красивыми, аристократическими пальцами, сунул одну в скважину… Щелк, щелк. Та же операция была проделана и со вторым замком.

– Сезам, откройся, – бормотнул Роман и посоветовал: – Ключи больше не теряйте. Не во всякой мастерской дубликат сделают.

– Спасибо, – обрадовалась я, – сколько я вам должна?

Парень хмыкнул:

– Ничего.

– Но, – растерялась я, – как же, вы время потеряли, ехали…

Мальчишка молча шагнул в лифт и исчез. Я проскользнула в квартиру и тщательно заперла дверь. Интересно, из какой передряги Юрка вызволил этого Романа, раз парень кидается исполнять любое его поручение?

В коридоре царила нежилая тишина. Удивительное дело, стоит хозяевам уехать или, того хуже, умереть, в их квартире мигом появляется совершенно особая атмосфера. Я просто кожей ощущала, что в этом доме никого нет. Отчего-то мне стало страшно. Умом я понимала, что войти сюда никто не сможет. Лена мертва. Павел в тюрьме, Марья Михайловна и Никита в больницах… Но потом вдруг вспомнила, как легко, играючи Роман открыл отличные замки, и быстро задвинула огромную, тяжелую щеколду.

Через два часа стало понятно: денег в квартире нет. Полмиллиона долларов – это довольно большая по объему куча. Если деньги в банкнотах по сто баксов, то получится пачек пятьсот. Впрочем, говорят, выпускаются купюры по тысяче гринов. Я-то такие никогда не видела, и если сумма состоит из этих ассигнаций, то их всего-то пятьсот штук. Но внутренний голос мне подсказывал: нет, денежки самые обычные, сотенные…

У Федуловых имелся сейф, в спальне, за зеркалом. Один раз мы с Никиткой играли в «записочки», мальчик сунул туда для меня «сюрприз» и долго смеялся, когда увидел, как я непонимающе смотрю на зеркало. Потом Никита открыл «страшную тайну» – код замка: год его рождения.

Я прошла в спальню, набрала нужные цифры и уставилась в пустое пространство: ничего. Тяжело вздыхая, я взяла ключи, висевшие в прихожей на крючке, поднялась в мастерскую и обыскала чердак. Никакими деньгами там и не пахло. Впрочем, в спальне Лены на трюмо небрежно валялся элегантный кошелек из змеиной кожи. Внутри нашлись триста долларов, две тысячи рублей и куча дисконтных карт. Но это были единственные деньги, обнаруженные мною в квартире Федуловых.

Устав от бесплодных поисков, я прошла на кухню, заварила чай, отыскала в холодильнике слегка подсохший сыр, пачку масла, достала из шкафчика крекеры и, сделав себе пару бутербродов, взяла телефонную книжку и начала обзвон.

ГЛАВА 8

Номеров оказалось не слишком много. Я действовала просто, начав с буквы «а». Не успевал голос произнести «Алло», как я мигом говорила:

– Здравствуйте, беспокоит домработница Лены Федуловой, мне поручено сообщить вам о трагической смерти хозяйки…

Кое-кто охал, кто-то не проявлял ни интереса, ни сочувствия. Вплоть до буквы «к» я нарывалась на совершенно разных людей: парикмахершу, массажистку, мойщицу окон, бывшую няню Никиты, несколько раз отвечали: «Магазин» или «ресторан».

Но в этих точках никто не слышал о Федуловой. Приближался конец книжки, настроение становилось все хуже. Наконец я добралась до фамилии «Кленова» и устало сказала ответившей женщине заученную фразу.

– О боже, – воскликнула та, – нет! Неправда, что за чушь вы несете! Какая смерть! Ленке только двадцать три исполнилось!

– Вы ее хорошо знали? – осторожно поинтересовалась я.

– Господи, – донеслось из трубки, – конечно. Правда, последнее время мы созванивались реже, чем раньше, но Ленка моя подруга. Господи, скажите, что вы пошутили!

Я посмотрела еще раз в книжечку. Кленова Аня!

– Анечка, у меня для вас есть пакетик…

– Какой, от кого? – забормотала девушка.

– Лена просила вам передать, а мне все недосуг было, уж извините, можно сейчас привезу?

– Хорошо, – тихо сказала собеседница. – А что теперь будет с Никитой? Павел жив?

– Жив, – ободрила я ее, – вот приеду и расскажу.

В отличие от Лены, обитавшей в шикарной квартире, Анечка ютилась в огромной грязной коммуналке. Правда, расположена она была в самом центре, всего в нескольких шагах от метро «Смоленская», в тихом, каком-то сонном староарбатском переулке.

Лифта в шатающемся от ветхости доме не было и в помине. Лестница, когда-то мраморная, украшенная чугунными перилами художественного литья, теперь выглядела жутко. Кое-где отсутствовали ступеньки, а местные жильцы ухитрились отодрать от ажурных железок загогулинки и разбить почти все окна. Поэтому в подъезде стоял зверский холод. И вот что странно, несмотря на великолепную «вентиляцию», в воздухе висел «аромат» мочи и помойки.

Стараясь не дышать, я поднялась на второй этаж, очутилась перед огромной дверью из темного дерева и позвонила. Дверь распахнули без лишних вопросов. Полная, какая-то обрюзгшая женщина нервно выкрикнула:

– Вы Виола? От Лены? Идите сюда скорей.

Я вошла в темный коридор и поискала глазами вешалку, но Аня, не предложив мне раздеться, быстрым шагом, почти бегом, кинулась в глубь казавшихся безразмерными апартаментов. Пришлось идти за ней прямо в ботинках и куртке.

Я никогда не жила в коммуналке. Невесть каким образом мой папенька, прибыв в Москву из деревни, получил собственное жилье, в «хрущобе», зато двухкомнатное. Правда, в самой большой комнате было всего четырнадцать метров, в кухню не влезал даже холодильник, а ванная, совмещенная с туалетом, не позволяла втиснуть в свое нутро не то что стиральную машину, а даже тазик с ведром, потолки висели буквально на голове, а когда Раиса купила новый диван, его пришлось разбирать, чтобы пропихнуть в дверной проем. Но это была отдельная квартира без дежурств по местам общего пользования и склок возле плиты. Кое-кто из моих одноклассниц проживал в коммуналках, и я хорошо знала, какие там царят порядки. Впрочем, даже если между соседями идеальные отношения, все равно иногда хочется одиночества…

Но таких комнат, как у Ани, я никогда не встречала. Потолок парил на высоте метров пяти, два огромных окна сияли осенним солнцем на одной стене, третье окно было напротив, на другой. Конца комнаты просто не было видно, а потолок покрывала лепнина с позолотой, правда, кое-где облупившейся и отбитой.

– Вот это да, – ахнула я, – царское великолепие!

– Раздевайтесь, – сказала Аня, указывая на прибитую в углу вешалку, – из-за этой красоты одни мученья.

– Почему? – удивилась я, присаживаясь к столу. – Такая площадь, просто Колонный зал!

– Вот, вот, – вздохнула хозяйка, – нас тут пятеро живет: свекровь, свекор, мой муж, его младший брат и я. Дурдом просто, спим за ширмами, пошевелиться боимся… На учет не ставят! Метров-то в избытке, никакого права на бесплатную квартиру не имеем. А то, что у людей крыша от «семейного уюта» съезжает, никого не волнует, главное – количество «кубиков».

– У вас столько окон, – попробовала я дать совет, – запросто можно несколько комнат сделать. Сейчас строители любые работы выполняют. Конечно, не слишком просторно получится, зато у каждого свой угол появится…

Аня дернулась и пролила на клеенку кипяток.

– У меня зарплата – горькие слезы, муж вообще на бирже стоял, а теперь гербалайфом торговать подался, свекровь – почтальон, свекор в НИИ сидит, даже на сигареты не зарабатывает, не всем же так везет, как Ленке!

Я с изумлением глянула на нее:

– Да уж, редкостное везение, убили в двадцать три года.

Но Анечка, так испугавшаяся страшного известия час тому назад, неожиданно проявила странную жестокость. Она пододвинула ко мне чашку с жидким кофе и заявила:

– Ну и что? По мне, так лучше прожить мало, но ни в чем себе не отказывать, а не так, как существуем мы.

Честно говоря, я слегка растерялась. Аня же, совершенно не смущаясь, спросила:

– Ну и что она велела мне передать?

У Лены в спальне на шкафчике стояло множество самых разных статуэток. Я прихватила, на мой взгляд, самую малоценную, изображавшую коленопреклоненную женщину с вытянутыми вперед руками. Скульптура была сделана из белого материала, скорее всего гипса, и стоила, очевидно, пять копеек в базарный день, даже странно, что женщина, обладавшая хорошим вкусом и образованием художницы, держала дома дешевую поделку.

– Вот, – протянула я Ане «красотку», – в понедельник Леночка попросила съездить к вам и передать статуэтку. Уж извините, опоздала…

Аня взяла фигурку и усмехнулась:

– Сказать ничего не велела?

Я развела руками:

– Нет.

– Ясно, – вздохнула Аня, – все ясно.

– Что? – не утерпела я. – Что вам ясно?

Аня поставила фигурку на стол и щелкнула по ней пальцем.

– Знаете, как называется эта вещь?

– Нет.

– В Музее изобразительных искусств бывали?

– Очень давно…

– В Греческом зале находится ее подлинник в рост человека, и называется работа неизвестного мастера «Мольба о прощении», – пояснила Аня. – Значит, Ленка все же поняла, как меня обидела, а извиниться самой духу не хватило, вот и подослала вас…

– Вы поссорились? – спросила я.

Аня пожала плечами:

– Нет, просто кошка между нами пробежала. Ленке ее деньги свет затмили.

– И все же что случилось?

– Вам какое дело? – грубо ответила Кленова. – Спасибо, что побеспокоились и принесли вещицу, но теперь прощайте, недосуг мне лясы точить…

Я посмотрела в ее нездоровое одутловатое лицо и тихим, но безапелляционным тоном заявила:

– Я забыла представиться – Виола, частный детектив.

Аня разинула рот:

– А говорили – домработница!

– Не хотела вас пугать, – улыбнулась я, – людей моей профессии не слишком любят.

– Что вам от меня надо? – зло осведомилась Аня.

Я поколебалась и ответила:

– У Федуловой дома хранились большие ценности, они пропали…

Аня напряглась:

– Вы что? Намекаете, будто я украла Ленкины побрякушки, да?

– Нет, – я поспешила исправить положение, – просто мать Федуловой, Марья Михайловна, наняла меня, чтобы отыскать убийцу, вот я и пришла к вам.

– Так вы считаете, будто я прирезала Ленку, – побагровела Кленова, – совсем сдурели, да?

– Вовсе нет, – рявкнула я, – мне просто надо узнать о том, сколько приятелей имелось у Лены. Ну устраивала же она дни рождения, встречу Нового года… Кто к ней ходил?

Аня слегка расслабилась:

– Не знаю.

Я обозлилась:

– Ну как вам не стыдно! Убили подругу, а вы даже рта не хотите раскрыть! Значит, пусть негодяй гуляет на свободе?

Кленова вновь щелкнула фигурку по голове.

– Мы поссорились.

– Из-за чего?

Внезапно Аня всхлипнула:

– Думаете, мне не жаль Ленку?

– Похоже, что нет, – жестко ответила я.

Собеседница принялась вытирать глаза лежащей на столе тряпкой.

– Очень жаль, мы дружили еще со школы, но только она меня обидела, а потом сделала вид, будто ничего не произошло… Вот я и перестала ей звонить, уже года два как…

– Да что между вами произошло?

Анечка тяжело вздохнула и завела длинный рассказ.

С Леной они познакомились в пятом классе, когда из обычных общеобразовательных школ перевелись в так называемую художественную, где обучались дети, собиравшиеся в дальнейшем стать живописцами.

Анечка сидела вместе с Леной за одной партой и частенько завидовала подруге. Шел 1988 год, подружкам было по одиннадцать лет. Кто помнит то время, знает – в тотальном дефиците было все: продукты, одежда, обувь, книги, мыло и туалетная бумага.

«Если вы пришли в гости и вымыли руки с мылом, то чай будете пить без сахара», – шутили неунывающие москвичи. Кстати, пачка чая «со слоном» или упаковка стирального порошка «Лотос» считались в те годы шикарным подарком. Я сама, придя на день рождения к Вальке Егоровой, презентовала той полкило сыра и две пачки «Вологодского» масла…

Но Леночка на большой перемене доставала из ранца бутерброды с удивительно вкусной «Докторской» колбаской, сделанной в спеццехе… И одежда у нее была отличная, и обувь. А главное, Леночка имела великолепную бумагу, качественные краски, изумительные кохиноровские карандаши и набор потрясающих кистей, о которых мечтали сами преподаватели.

Впрочем, ничего удивительного. Бабушка Лены, Ольга Сергеевна, заведовала ателье, причем не какой-нибудь районной пошивочной мастерской с леворукими закройщиками. Нет, Ольга Сергеевна руководила предприятием, одевавшим партийную верхушку, сливки советского общества. Поэтому Леночка получала всегда все то, что хотела иметь Анечка.

В девятом классе пятнадцатилетняя Лена отчаянно влюбилась в паренька из социальных низов Павла Федулова. Отца у мальчишки не было, вернее, где-то он, конечно, существовал, но мать поднимала Павла одна. Впрочем, она не слишком старалась, а пила целыми днями.

Марья Михайловна, узнав о романе, разгоревшемся между ее дочерью и мальчиком, совершенно не подходящим ей ни по социальному статусу, ни по материальному положению, пришла было в ужас. Наверное, она хотела предпринять все, чтобы разорвать эту связь, но тут у Ольги Сергеевны случился инфаркт, и Марья Михайловна прочно осела в больнице, пытаясь выходить мать. Однако ни дорогие лекарства, ни отличная аппаратура, которой оборудована Кремлевка, не помогли. Ольга Сергеевна скончалась.

После поминок и похорон Марья Михайловна обратила свой взор в сторону дочери и чуть не скончалась сама. Пятнадцатилетняя Лена оказалась беременной.

Анечка, естественно, была в курсе всех событий. Более того, именно в ее комнате в отсутствие родителей и произошло грехопадение Лены. И опять Анюта завидовала подружке. У нее-то самой никого не было, она даже не целовалась ни с кем ни разу, а у Лены – самый настоящий любовник и жуткая страсть.

Надо отдать должное Марье Михайловне. Она выбрала единственный правильный путь поведения, позволивший сохранить с дочерью нормальные взаимоотношения. Женщина поселила Павла у себя, после родов сыграли тихую свадьбу, а школу Лена окончила экстерном, сдав разом все экзамены. Более того, Леночка оказалась в институте на год раньше Ани, и та опять завидовала. Ей предстояло еще целых девять месяцев ходить на ненавистные уроки, а подруга получила сразу все: ребенка, мужа и институт. Успокаивало только то, что супруг Ленки – абсолютно дремучий парень, употреблявший изумительные глаголы «ложить» и «покласть». Аня была уверена, что брак между Леной и Павлом просуществует от силы полгода, уж очень разными они казались.

Но все вышло по-другому. Павел неожиданно занялся бизнесом, враз разбогател, купил квартиру, машину, дачу… Разводиться они не собирались, обожали Никиту и жили счастливо. А вот у Анечки жизнь не складывалась. Правда, она тоже вышла замуж и переехала к мужу, в огромную комнату на Старом Арбате. Но ее судьба была другой, нежели у подруги, и ребенка себе они позволить не могли: не было ни средств, ни нормальной квартиры…