Текст книги "Шопинг в воздушном замке"

– И о ней Павел умолчал! К чему при невесте прошлое поминать? – раскипятился вдруг Селезнев.

– По-моему, непорядочно с его стороны утаивать от Веры столь важные сведения, – вздохнула я.

– Меньше знаешь – крепче спишь, – заявил Григорий. – Некоторое время назад Вера сказала моей Кларе: «Если на свой день рождения Павлуша не сделает мне предложение, я уйду от него. Какой смысл время зря тратить? Годы летят, я хочу детей, но заведу их лишь в законном браке – никогда не лягу в постель с мужчиной до свадьбы».

Нина вытащила сигареты.

– Это похоже на шантаж. Девушка, знающая о вашей дружбе с Павлом, явно надеялась, что ее слова достигнут ушей Брыкина.

– Вы правы, – не стал спорить Селезнев. – Моя Клара действительно позвонила Паше, а тот заявил: «Двенадцатого сентября я при всех попрошу Верушку стать моей женой».

Нина неожиданно закашлялась.

– Согласен с вами, – кивнул Гриша, – это смелое решение. Но если Брыкин побоится предложить руку Вере, он и вовсе ее лишится – та уйдет к Виктору.

– У Веры не очень хорошие перспективы, – протянула я, – похоже, ей грозит опасность. Следовало бы предупредить девушку, рассказать ей в деталях биографию суженого.

– Она уйдет к Виктору, – повторил Григорий.

– Никак не пойму, – ответила Нина, – эта Путинкова хочет выйти замуж по расчету?

– Нет, она любит Павла, – заверил Селезнев.

– Но уйдет к Виктору? – удивилась я.

– Ну... может, и нет... хотя, – замямлил Григорий, – моя жена Клара считает, что Вера принадлежит к тем женщинам, которым для полного счастья непременно нужен штамп в паспорте. Путинкова очень порядочная девушка – с кем распишется, того и будет обожать. Сейчас она испытывает самые светлые чувства к Павлу, к тому же он богат и влиятелен, имеет огромные связи. А Виктор попроще, он, как и я, служит на окладе, только в банке. Кстати, Маландин вовсе не беден. Если Павел не изъявит желания жениться, Вера уйдет к Виктору и будет с ним счастлива. Путинкова девственница, она ни за что не отдастся мужчине без росписи.

– У девушки потрясающий характер, – пробормотала я, – без комплексов и заморочек: полюблю того, кто со мной распишется. Душечка отдыхает! Антон Павлович Чехов и не предполагал, что Душечка может быть такой.

– Паша обожает Веру, – продолжал Григорий, – вот потому он и принял решение...

– ...убить Маландина, – перебив его, закончила фразу Нина.

Григорий закатил глаза.

– Нет! Прекратите ерничать! Вы беретесь за дело?

– Какое? – спросила я.

Селезнев удивленно посмотрел на меня.

– Вам надо вычислить того, кто захочет лишить жизни Веру.

Глава 3

Нина схватилась за сигареты, а Селезнев продолжал:

– Как только Паша окольцует Веру, преступник начнет действовать.

– Навряд ли он сразу кинется уничтожать невесту, – я решила слегка остудить пыл клиента. – Киллер, скорее всего, обставит дело так, чтобы все выглядело как несчастный случай. И мы не можем постоянно находиться около Веры, если только Павел не объявит, что нанял для будущей супруги секьюрити. Боюсь вас разочаровать, но все равно скажу: если кто-то твердо решил избавиться от человека, последнему не спастись. Не может же девушка всегда и везде ходить в сопровождении охраны и спать под присмотром «шкафов» с оружием.

– Придется постараться и вычислить мерзавца в кратчайший срок, – заявил Гриша, – одна из вас поселится в доме и будет зреть в сто глаз.

– Думаю, в присутствии сыщика негодяй затаится, – не согласилась я с планом Селезнева.

– А никто и не узнает, что вы сыщик, – заговорщицки улыбнулся Гриша, – правда будет известна только мне и моей любимой жене Кларе.

– Постойте, а Павел? – удивилась Нина.

– Ни в коем случае! – воскликнул Селезнев. – Павел очень умен, он четко идет к поставленной цели, но лишь в бизнесе. В личной жизни Брыкин наивен. И он верит в проклятие.

– Каким образом одна из нас поселится рядом с Брыкиным и Верой, не рассказав им о своем задании? – прервала Григория Нина.

Селезнев открыл портфель и начал в нем рыться, бормоча:

– Моя Клара придумала изумительный план. Помните Ксению?

– Ту, которая утонула? – поинтересовалась я.

– Да, – подтвердил Григорий. – У нее есть отец, великий математик Исидор Ринг, мировая величина. Я, простите, очень плохо разбираюсь в точных науках, даже считая на калькуляторе, делаю ошибки. А вот моя жена Клара...

На сей раз выслушивать очередную хвалебную оду незнакомой бабе не захотела уже я, поэтому решительно остановила клиента:

– Давайте говорить о конкретных делах!

Нина кашлянула, а Григорий как ни в чем не бывало поскакал дальше:

– Исидор гений, это признают даже в России. В советские годы Ринг работал на оборону, и с ним постоянно ходили два охранника. Математик был обласкан властями, ему дали шикарную квартиру – наверное, четыреста квадратных метров. Понимаете, как относилась советская власть к Исидору, если его семье из трех человек выделили такое жилье? Жена Ринга давно умерла, дочь Ксюшу он воспитывал один. Когда та скончалась, Павел остался жить с тестем. Вернее, Брыкин и его супруга все время обитали в квартире математика, но Паша не ушел от старика и после смерти Ксении, остается с ним до сих пор. А в ближайших соседях у Ринга Матвей Ромашин, старый друг Исидора, тоже гений, только физик.

– Значит, у Брыкина нет своего дома? – уточнила Нина.

Григорий кивнул:

– Именно так.

– Похоже, его дела идут не очень хорошо, – предположила Косарь.

Селезнев замахал руками:

– Фирма процветает!

– Но почему тогда Павел до сих пор ютится с бывшим тестем? – не успокаивалась Нина.

– Ютится! – закатил глаза Григорий. – В тех хоромах стаду слонов легко заблудиться. Павел любит Исидора, считает его своим отцом или дедом. Старик не может жить один, перевезти его в другое место нельзя, он, как белка, обжился в родном гнезде. Как-то раз Паша захотел побаловать Исидора и отправил его в лучший отель в Карловых Варах. А Сидя – так Исидора свои зовут – там и трех дней не выдержал! Ему нужно находиться в любимом кабинете среди книг, и чтобы Матвей по вечерам заходил. Понимаете?

– Думаю, да, – сказала я.

– Павлик не осмеливается даже ремонт сделать, – засмеялся Селезнев, – в квартире до сих пор наружная электропроводка.

– Провода тянутся прямо по стене, намотанные на маленькие фарфоровые ролики? – уточнила Нина.

– Верно, – согласился Селезнев. – Чтобы сделать реконструкцию жилья, понадобится около года. А куда Исидора девать? Паша хотел отремонтировать квартиру, позвал специалистов, а те ему и наговорили: плитку в ванной месяц срубать придется – ее при Сталине клали, а тогда халтурить боялись, да еще кухня вся в кафеле до потолка. Вот Брыкин и плюнул. Раньше у Павла жила домработница Олимпиада. Она недавно скончалась. Ничего криминального, бабуле было за восемьдесят, даже ближе к девяноста. Паше некогда заниматься поиском прислуги, поэтому он попросил мою Клару о помощи.

– Понятно... – Нина оперлась локтями о стол. – Лампа, изображать поломойку будешь ты!

– Почему я?

– Наверное, там и готовить надо? – прищурилась Нина.

– Конечно, – подтвердил Григорий.

– Стирать, гладить, убирать? – не успокаивалась Нина.

– Естественно, – пожал плечами Селезнев.

– Мои кулинарные способности дальше яичницы и заварки «бомж-пакета» с лапшой быстрого приготовления не идут, – захихикала Косарь, – при виде утюга у меня начинаются судороги, а на стиральный порошок давно аллергия. Одним словом, если я буду заниматься хозяйством, меня вытолкают взашей через день. А Лампа у нас – гений домашнего очага.

– Ага, – ехидно протянула я, – всегда удачно подавляю судороги при виде утюга. Кстати, ты не пыталась приготовить борщ? Это простое дело, могу научить.

– Нет, спасибо, – живо отказалась Нина. – К тому же надо жить у них в доме, а куда я своих пацанов дену? Кто их из садика заберет? Дед Мороз?

– Значит, договорились! – потер руки Селезнев. – Завтра к полудню приезжайте в агентство, я вас доставлю к Исидору, познакомлю с ним, и начинайте работу. Двенадцатого у Павла день рождения, тогда всех и увидите.

И вот я стою в нашем офисе, держа в руках небольшой саквояж. С минуты на минуту должен подъехать Григорий, чтобы отвезти меня к месту службы.

– Помни, никто не должен знать, кто ты на самом деле, – поучала меня Нина. – Ни у одного человека, включая самого Брыкина, не должно зародиться подозрений.

– Знаю, – ответила я.

– Очень неразумно внедряться в семью под своей фамилией.

– Может быть, и так, – согласилась я.

– Насторожишь кого-нибудь! Имя Евлампия слишком необычное.

Я решила не спорить с Косарь.

– Поэтому держи документ, – довольно улыбнулась Нина. – Оцени мою ментовскую предусмотрительность и оперативность – за пару часов ксиву раздобыла. Кстати, она подлинная, никакой джинсы. Любуйся!

Я открыла темно-бордовую обложку и увидела собственное фото.

– Ну и ну! – непроизвольно воскликнула я.

– Супер, да? – напыжилась Нина. – Есть, есть еще у меня контакты в нужных местечках! Есть еще порох в пороховницах! Выучи свои имя, отчество, фамилию и место прописки. Хотя, думаю, никто тебе там допроса с пристрастием устраивать не станет.

Мои глаза переместились чуть выше. Обезьянкина Альбина Спиридоновна, год рождения – 1946. Меня будто кипятком окатили.

– Нина!

– Чего? – продолжала довольно улыбаться Косарь.

– Я намного моложе! Неужели выгляжу на шестьдесят?

Подруга скрестила руки на груди.

– Если честно, в последнее время ты не очень хорошо выглядишь – бледная, синяки под глазами в пол-лица.

– Я не похожа на пенсионерку!

Нина опомнилась:

– Конечно, нет.

– Тогда почему паспорт на даму преклонного возраста? – обозлилась я.

– Я торопилась ксиву найти, схватила первую попавшуюся, – застрекотала Косарь. – Не обижайся, зато корочка подлинная. А на год рождения никто не посмотрит!

– Вдруг математик придирчив? Его внимание, скорее всего, и зацепится за цифры!

Косарь стала раздражаться.

– О господи! Если он удивится, скажешь: ботокс и фитнес творят чудеса, я сделала подтяжку, вколола себе стволовые клетки и вообще проповедую раздельное питание, никогда не употребляю селедку вместе с кефиром, отсюда и молодость.

Но я не успокаивалась:

– Фамилия восхитительная. Всю жизнь мечтала быть Обезьянкиной!

– Так ведь это не навсегда.

– Но... – попыталась я продолжить спор и тут же замолчала, потому что в офис вошел Григорий.

Пропустив меня в темную прихожую, где резко пахло кошками, Селезнев заорал:

– Исидор!

Голос его гулко покатился внутрь квартиры и затих, я всматривалась в темноту.

– Сидя! – вновь загремел Григорий. – Подойди сюда, Сидя! Ты опять оставил дверь открытой, Исидор! Ну куда подевался выключатель?

Я сделала шажок вправо, наступила на что-то мягкое, оно судорожно дернулось, мяукнуло, и в ту же секунду под потолком тускло вспыхнула маломощная лампочка. Я застыла от удивления. Стен не было, вместо них от грязного затоптанного пола вздымались бесконечные книжные полки, в углу висела вешалка, под ней громоздилась гора ботинок, чуть поодаль стоял круглый столик из красного дерева, а на нем высился настоящий раритет – черный телефонный аппарат с наборным диском. Когда-то, помнится, такой агрегат стоял в кабинете моего отца.

– Сидя! – вопил Григорий. – Отзовись!

– Мы тут, на кухне, – долетело из коридора.

– Пошли, – приказал Селезнев. – Прямо, налево, направо, прямо! Все, дотопали.

Я вошла в почти тридцатиметровую комнату, увидела круглый стол, несколько венских стульев и двух стариков, одетых, несмотря на относительно теплый сентябрь, в уютные душегрейки из дубленой овчины. Дедушки играли в шахматы.

– Исидор, я привел новую домработницу, – возвестил Селезнев.

– Спасибо, дружок, – сказал один божий одуванчик. – Мотя, ты в опасном положении.

– Нет, Сидя, – бойко пропищал второй дедуля, – я применю защиту Таля, и тебе конец, как шведу под Полтавой.

– Всегда считал, что та победа была для русской армии случайной, – задумчиво протянул Исидор.

– Сидя, это новая прислуга! – надрывался Гриша.

– Здравствуйте, деточка, – опомнился математик, – рад знакомству.

– Я пойду, – обрадовался Селезнев и ретировался.

– Шах! – объявил Мотя. – И мат!

– Не может быть! – подскочил Исидор. – Невероятно! Ты сжульничал!

Матвей захохотал, Сидя обиженно засопел и тут же предложил:

– Еще разок?

– С удовольствием, – ответил компаньон, – мои белые.

– Ты ими уже играл!

– Так я и победил.

– Это нечестно! Хотя ладно, – махнул рукой Исидор. – Мотя, ты жулик! Я еще в сорок втором году был чемпионом нашего НИИ!

– Боюсь, тебя подводит память. Перед войной на турнирах всегда побеждал Никитин из второго отдела, – напомнил его приятель.

– Простите, пожалуйста, – вмешалась я в беседу, – чем прикажете заняться?

Старички уставились на меня.

– А вы кто? – спросил Исидор.

– Новая домработница.

– Куда подевалась Липа? – поинтересовался Мотя.

Преодолев секундную растерянность, я ответила:

– Она заболела.

– Что случилось? – в один голос вопросили божьи одуванчики.

– Аппендицит, – лихо соврала я, не желая сообщать старикам, что моя предшественница скончалась.

– Вы путаете, деточка, – расставляя фигуры, ответил Исидор, – Липе его вырезали в пятьдесят пятом.

– Верно, – подтвердил Матвей, – нам на конференцию уезжать, а Липу скрутило.

– Как вас зовут, ангел? – догадался спросить Исидор.

– Анжелика Мартышкина, – представилась я.

– Паспорт есть? – задал следующий вопрос Матвей.

– Конечно, – кивнула я.

– Давайте, – велел Исидор.

Я протянула ему темно-красную книжечку, Сидя начал изучать документ.

– Она представилась Анжеликой Мартышкиной? – спросил через некоторое время дедок.

– Я слышал четко, – отрапортовал Мотя, – Анжелика Мартышкина.

– Но здесь написано – Альбина Обезьянкина, – протянул Сидя.

Чувствуя себя последней идиоткой, я удрученно молчала. Так и знала, что смена имени добром не кончится! Сейчас меня с позором выкинут вон...

– Ничего, солнышко, – ласково пропел Исидор, – с каждым может случиться. Я порой домашний адрес путаю. Дорогу знаю, а название улицы из головы вылетает. Вы молодая, семидесяти еще не стукнуло, а в этом возрасте склероз можно остановить. Надо принимать рыбий жир.

– Попьете наш коктейль, мы сами состав разработали, и память восстановится, – заявил Мотя.

– Да какая, собственно, разница – Обезьянкина, Мартышкина или Макакина? – вещал Исидор. – Если вам больше по вкусу имя Альбина, так вас и станем звать. Но мне нравится Анжелика.

– Душенька, взбодрите чайник, – попросил Мотя.

Я перевела дух и отправилась искать электроприбор. Через пять минут мною было сделано несколько открытий. Воду тут кипятят в эмалированном старом монстре, а плитой служит агрегат, похожий на железный комод. Ни о каком электронном зажигании и речи не шло. Горелки накрывались чугунными решетками, чуть пониже, над дверцей духовки, была надпись «Газоаппарат. 1952 год».

– Солнышко, как там наш чаек? – осведомился Мотя.

– Извините, не могу зажечь газ, – призналась я. – Конечно, я готова сварить вам обед из трех блюд, но давным-давно не пользуюсь спичками. К тому же их тут нет!

– Ничего, дружочек, сейчас разберемся... – менторским тоном завел Сидя. Он встал и, шаркая ногами, обутыми в домашние тапки разного цвета, подошел ко мне. – Видите на стене палочку красного цвета?

– Да, – чувствуя себя кретинкой, ответила я.

– Это зажигалка, – вещал дед, – очень удобная штука, я ее из Лондона привез э... э... э...

– Конгресс тысяча девятьсот шестьдесят второго года, – резво перебил друга Мотя. – Тебе тогда английская королева премию вручила, золотую статуэтку.

– Да? Не помню, – почесал бровь Сидя. – А вот про зажигалочку не забыл. Купил ее в магазине около гостиницы, работает по сию пору отменно. И так, душечка, нажимаете на кнопочку, слышите звук цик-цик-цик, и подносите к горелке. Пах – огонь возгорелся!

– Спасибо, – сказала я.

– Никогда не поздно научиться зажигать газ, – заявил Сидя, возвращаясь к шахматам.

– Человек живет до тех пор, пока осваивает новые знания, – подхватил Мотя.

Твердо решив реабилитироваться в глазах стариков, я порылась на полках и поняла – тут не уважают кофе. На центральном месте белела фарфоровая банка с надписью «Чай».

Заварка пахла анисом, но меня это не смутило. Я ополоснула фарфоровый чайник, стоявший на мойке, насыпала в него три ложки темно-коричневых гранул, залила кипятком, подождала пару минут и поставила емкость перед стариками.

– Еще кружечки, мой ангел, – попросил Сидя.

Я покосилась на старика. Ох, кажется, он посчитал меня идиоткой, решившей, что хозяин с гостем будут хлебать из носика чайника. Чашки нашлись в сушке, я аккуратно налила в них темную жидкость. Мотя осторожно сделал глоток и посмотрел на Сидю, Исидор моргнул, тоже отхлебнул и спросил:

– Что это?

– Чай, – ответила я.

– А где вы его взяли, дружочек?

– В банке, – я ткнула пальцем в фарфоровую тару.

Исидор улыбнулся.

– Солнышко, там же сбор от кашля. Неужели вы не поняли по запаху?

– Нет. Вернее, я уловила аромат аниса, но решила... подумала... – начала оправдываться я. – Там же надпись «Чай»!

– Заварка находится в банке с надписью «Вермишель», – сообщил Сидя.

– Ага, – растерянно кивнула я.

– В «Чае» грудной сбор, в «Соде» перец, в «Муке» лапша, – ввел меня в курс дела Исидор. – Ну ничего, разберетесь. Вот что, дружочек, я вас на сегодня амнистирую. Устраивайтесь спокойно в своей комнате.

– Спасибо, – пробормотала я. – А где она?

– Пятая дверь слева по коридору, – улыбнулся Сидя.

– Вы понимаете, что значит «слева»? – спросил у меня дипломатичный Мотя.

– Да, – подтвердила я.

– Левой рукой не пишут, – Сидя решил все же помочь домработнице-дебилке, – ложку и авторучку мы держим в правой и ее же протягиваем, чтобы поздороваться. Если запутаетесь, возвращайтесь!

– Внимательно считайте до пяти, – воскликнул Мотя, – не торопитесь. Раз, два, три... Что у нас дальше?

– Четыре, пять, – со вздохом продолжила я.

– Ай, молодец! – оживился Сидя.

– Умница, – похвалил Мотя.

– Дорога к знаниям начинается с прилежания, – отметил Сидя.

– У вас талант к математике, – подхватил Мотя.

Глава 4

Испытывая комплекс первоклашки, побывавшей на заседании Академии наук, я пошла по бесконечному коридору, считая высокие белые двери. Раз, два, занавеска на стене, три, четыре, снова занавеска, пять! Я толкнула дверь, шагнула в абсолютно темное помещение, наткнулась на что-то холодное, взвизгнула, пошарила руками по стене и нащупала выключатель.

Вспыхнул тусклый свет – очевидно, хозяева экономят на электричестве.

Сначала глаза наткнулись на книжные полки, забитые «толстыми» журналами, выпущенными еще в советские годы: «Новый мир», «Иностранная литература», «Октябрь», «Звезда Востока», «Нева». Похоже, в свое время Ринг выписывал всю периодику. Затем я приметила белый короб под потолком, тянущиеся от него вниз трубу и цепочку с фарфоровой ручкой и лишь потом увидела огромный унитаз, на котором с полным комфортом мог бы устроиться слон.

Пришлось выйти и повторить путь. Пятая по счету дверь опять оказалась входом в сортир. Собравшись с духом, я вернулась на кухню и спросила:

– Моя комната пятая?

– Верно, – подтвердил Исидор.

– Но там уголок задумчивости! – прошептала я.

– Кабинет в другом коридоре, – поразился Сидя.

– Я имею в виду туалет, – уточнила я.

– Да ну? – поразился Мотя. – Пойдемте!

Физик ловко вскочил и побежал, громко считая вслух.

– Раз, два, три... Опля! Ваша светелка.

– Вход был закрыт занавеской, я считала лишь видимые двери, думала, за драпировкой... – попыталась оправдаться я.

Слова закончились. Чем дольше говорю, тем большей идиоткой выгляжу. Ну что могут прятать гардины, повешенные в удавообразном коридоре? Книжные полки? Окно?

– Вас устраивает спаленка? – церемонно осведомился Исидор, материализуясь на пороге. – Она маленькая, но уютная.

– Пошли, доиграем, – Мотя потянул приятеля за руку.

– Я загнал тебя в угол, – потер ладошки Сидя.

– Не бывать такому! Смерть римским легионам! – возвестил Мотя, и старики резво ускакали.

Я опустилась в здоровенное вольтеровское кресло. Ничего себе, маленькая спаленка! Метров двадцать, не меньше. И кровать ей под стать – дубовая, с пятью пуховыми подушками. А еще три здоровенных гардероба, письменный стол, парочка торшеров, кресло. Одну стену, естественно, занимают полки, забитые пыльными томами, на другой висят занавески, прикрывающие огромное окно. Уф! Очень надеюсь, что Павел Брыкин окажется нормальным человеком, а на Веру Путинкову никто покушаться не станет.

Двенадцатого сентября около девяти вечера я, ощущая себя ездовой собакой, промчавшейся без остановки от Уральских гор до Владивостока, пыталась тонко нарезать лимон безнадежно тупым ножом.

В столовой было шумно, за большим овальным столом сидело не так уж много гостей. Прежде всего некая Светлана, ярко-рыжая, излишне чернобровая, обвешанная, как цыганка, золотом, и ее муж Константин, угрюмый, тщедушный мужчина, не сказавший за весь вечер и двух слов. Впрочем, вербальная пассивность мужа вполне компенсировалась супругой – Света говорила без умолку. Через час после начала обеда мне захотелось заглянуть ей в рот из-за навязчивого подозрения, что там умещается три языка. Во главе стола восседал Павел, ничем не примечательный внешне мужик. Таких индивидуумов можно часто встретить на улице, ну разве что рубашки у них подешевле и на запястье будут болтаться недорогие электронные часы, а не «будильник» стоимостью в иномарку. Похоже, именинник не очень хорошо себя чувствовал. Брыкин был бледен до синевы, под глазами у него чернели синяки, на лбу выскочило несколько прыщей. Он ничего не ел, на тарелке перед ним лежали пара листиков салата и одинокий помидор. Зато Вера Путинкова была красавицей. Стройная фигура, роскошные волосы цвета выдержанного коньяка, нежная кожа, родинка над верхней губой и большие влажные карие глаза. В довершение ко всему от будущей госпожи Брыкиной приятно, но чересчур сильно пахло парфюмом, аромат очень понравился Григорию Селезневу.

Войдя в комнату, где кучковались гости, наш клиент повел носом и спросил.

– Что это здесь так благоухает?

Вера рассмеялась:

– О Гриша, какой комплимент! Наверное, я переборщила с духами?

– Небось дорогие купила, – выпустила ядовитое жало Света.

– Паша подарил, – пояснила Путинкова и вынула из сумочки пузырек – флакон в виде сердца.

– Дай посмотреть... – Светлана выхватила у Веры флакон, пшикнула себе на руку и скривилась: – Слишком сладкие!

– А мне нравится, – Селезнев бросился защищать невесту друга. Он отнял у Светы хрустальный флакон, направил распылитель на ярко-синий шарф, лежащий на плечах его жены, и нажал на головку.

– М-м-м... – простонал Григорий. – Кларочка, теперь ты источаешь неземной аромат!

Я посмотрела на жену Селезнева. Мало найдется женщин, которые стерпят откровенное восхищение мужа, адресованное другой даме. И меня бы взбесил душ из чужих духов. Григорий совершил большую бестактность. Очевидно, у рыжеволосой гостьи в голове мелькнула та же мысль, потому что она с плохо скрытым злорадством уставилась на Клару. Но любимая жена Селезнева оказалась на высоте.

– Восхитительный запах, – сказала она, поправляя ярко-синий шелковый шарф, который щедро побрызгал муж. – Ваниль, можжевельник и, похоже, фруктовые нотки. Верочка, форма флакона случайная или...

Путинкова расплылась в улыбке.

– Или!

– Неужели? – всплеснула руками Клара. – Вот радость-то! В этом доме давно нужна хозяйка.

– Павел сделал тебе предложение? – без особого восторга в голосе осведомилась Света.

– Завтра отнесем заявление в загс, через месяц свадьба! – объявила Вера. – Сегодняшний вечер не только празднование дня рождения, но и помолвка. Павел мне кольцо подарил. Вот, старинное, его носила бабушка Паши.

– А у него была бабушка? – вдруг ухмыльнулась Светлана.

Стоявший по сию пору молча Константин дернул жену за руку.

– Сядем за стол, – коротко велел он, – я проголодался.

– Не вздумай наклюкаться! – вспыхнула супруга. – Имей в виду: нажрешься – домой не повезу.

– Да пошла ты... – протянул Константин.

Вера взяла его под руку и, поправляя алый бархатный палантин, попыталась погасить разгорающийся скандал.

– Костик, хочешь пирожок? Лика испекла с капустой! Лика, принесите, пожалуйста, пироги в столовую.

На секунду я растерялась. Потом сообразила, что Лика – это я, и кивнула:

– Сей момент.

Как праздник начнется, так он и пройдет. Через час я задумалась: ну что заставляет этих людей собираться за одним столом? Общей беседы не получилось. Исидор и Мотя, подняв по рюмке за счастье молодых, сели играть в шахматы. Светлана непрерывно шпыняла Константина, твердя:

– Прекрати пить! Хорош ханку жрать!

Ее супруг, несмотря на уже не юный возраст, очевидно, был в душе подростком, поэтому из духа противоречия вливал в себя спиртное бокалами. Когда Костю развезло, Вера отвела его в одну из гостевых комнат, а Светлана переключилась на свою дочь – тихую прыщавую девочку с круглым лицом, сидевшую с краю стола с книгой в руках.

– Васька! – рявкнула Света.

– Да, мама, – не отрываясь от тома, откликнулась та.

– Сядь прямо.

– Хорошо, мама.

– Выпрями спину.

– Да, мама.

– Не крути волосы.

– Хорошо, мама, – на автопилоте отвечала девочка, скорее всего, давно не обращавшая внимания на тычки Светы.

– Что ты читаешь?

– Да, мама, – привычно согласилась дочь.

– Васька! Посмотри на меня.

– Хорошо, мама.

– Чем ты так увлеклась? Что за книга?

– «История государства Российского».

– Где взяла?

– Сидя дал.

– Фу! В твоем возрасте надо думать о моде! Или о мальчиках!

– Да, мама.

– Сядь прямо! Васька!

– Как зовут девочку? – тихо спросила я у Клары.

– Василиса, – ответила любимая жена Григория. – Бедная детка! Она очень хорошая, умненькая, отлично учится. Да и Костя неплохой человек. Напивается он назло Свете. В их семье она деньги зарабатывает – владеет магазином, торгует книгами.

Я чуть не уронила чашку с чаем. Меньше всего крикливая мадам похожа на человека, который продает литературу, скорей уж ей подошло бы работать в тюрьме надзирателем.

Еще двое гостей – худенькая блондинка по имени Лена и полный парень Никита – были подчиненными Павла, они общались только между собой.

Притащив к столу очередной поднос с пирогами, я перевела дух и решила на секунду сгонять в свою спальню, чтобы воспользоваться дезодорантом. Похоже, Сидя боится сквозняков, все окна в громадной квартире были задраены, и я вульгарно вспотела.

Попшикав на себя из баллончика, потянула дверь за ручку, но не успела ее открыть, как услышала из коридора тихий мужской голос.

– Да, Ваня, да, конечно. Ванечка, не стоит беспокоиться. Предоставь дело мне. Как всегда, разрулю ситуацию. Ты же знаешь, папа способен на все.

В ту же секунду у меня в носу защекотало, я оглушительно чихнула. Чтобы не выглядеть человеком, который исподтишка подслушивает чужие разговоры, я быстро вышла из спальни и увидела Григория с мобильником в руке.

– Напугала вас? – улыбнулась я. – Простите, чихнула как медведь и помешала разговаривать.

– Никогда не видел чихающего Топтыгина, – засмеялся Селезнев. – И я даже рад, что беседа прекратилась. С работы беспокоили, вечно там что-нибудь случается, ни на минуту нельзя офис оставить.

– Лика! – крикнула из гостиной Вера. – Сделайте еще чаю!

Я метнулась на кухню и стала наливать в эмалированного монстра воду. В это время боковым зрением я увидела, как из коридора входит Вера, одетая в черное платье и ярко-алый бархатный палантин.

– Минут через пятнадцать закипит, – пообещала я, водружая раритет на огонь.

– Мне захотелось кофе, – вдруг не своим голосом произнесла Вера. – Вы не волнуйтесь, я сама сварю.

– Клара! – удивилась я, поняв, что у плиты находится жена Григория. – Но вы же были в синем шарфе!

– Гриша брызнул на меня духами, – сказала она и взяла турку.

– Помню, – кивнула я.

Клара стала насыпать в джезву молотую арабику.

– Муж такой ребячливый, – пустилась она в пояснения, – он сначала совершает поступок, а потом думает. У меня аллергия на некоторые запахи, в частности на ваниль.

– Сочувствую, – сказала я.

Клара поставила турку на слабое пламя.

– И на шарфе остались пятна от парфюма. Жаль, но они, наверное, не отстираются. А платье без рукавов, на плечи нужно что-нибудь набросить, я стесняюсь демонстрировать голые плечи.

– Я бы на вашем месте разозлилась!

Селезнева пожала плечами.

– А смысл? Мы поженились в студенческие времена, я уже много лет руковожу Гришей, стала ему и мамой, и другом! Муж очень хороший человек, но он слаб, ведом и слегка ленив. Но я успешно борюсь с его недостатками, у меня правило: нельзя быть занудной, замечания я делаю только по значительным поводам. Если постоянно орать, как Светлана, вас перестают воспринимать. Ну брызнул Гриша духами на шарф, испортил вещь и обеспечил мне насморк, но ведь он не хотел навредить, просто не подумал. Зачем кулаками махать? Я даже шарф не сразу скинула, только что его в сумку сунула и попросила у Веры кофту, а она мне палантин отдала, сказала: «С черным шикарно смотрится!» Правда, мило с ее стороны? Заверила, что ей жарко и она давно собиралась остаться в одном платье. Вера прекрасно одевается, она сегодня тоже в черном, но ее наряд на порядок лучше моего.

– У Путинковой другие финансовые возможности, – решила я приободрить Клару.

Она кивнула.

– Вы правы, надо подавлять в себе зависть. Хотя мне не всегда удается справиться с этим разрушающим душу чувством. Мы с Верой похожи и ростом, и фигурой, даже цветом волос. Но, мне кажется, ее платье сидело бы на мне лучше. Это нехорошо! Давайте налью вам кофе, я сварила на двоих. Гриша говорит, что я делаю вкусный напиток.

– Вот ты где! – обрадовался Селезнев, влетев на кухню. – М-м-м, пахнет кофе? Надеюсь, милая, его варила ты? Лампа, вы должны это попробовать. Клара готовит восхитительную, феноменальную амброзию! Впрочем, она все делает безукоризненно, господь послал мне лучшую жену на свете.

– Ой, перестань, – отмахнулась Клара, – я самая обычная.

– Нет! – с жаром воскликнул Григорий и, притянув супругу к себе, похлопал ее по попе.

– Гриша, – покраснела Клара, – что с тобой? Это уж слишком. Простите, Лампа. Он, кстати, зовет вас Ликой даже наедине со мной! Извините мужа, раньше он никогда не позволял себе...

– А что я сделал? – ухмыльнулся Гриша. – Ты же у меня такая красивая! Или после многих лет брака муж уже не должен хотеть жену?

Лицо Клары превратилось в бордовую маску. Мне стало неудобно, я быстро сделала глоток и сказала:

– Кофе потрясающий.

Гриша потянул Клару за руку:

– Пошли.

– Куда? – сопротивлялась она.

– Ну... в ванную.

– Зачем?

– У меня... э... галстук развязался.

– Гриша! Ты пьян! – заметила Клара. – Дорогой, ты забыл о своем повышенном давлении!

И тут Григорий, схватив Клару в охапку, буквально вынес ее в коридор, приговаривая: