Текст книги "Три желания женщины-мечты"

Глава 3

– Хорошо, что мне не довелось жить в сталинские времена, – поежилась я.

– С одной стороны, да, хорошо, – кивнул Иван. – Но с другой… В те годы в СССР царил невероятный энтузиазм, люди ощущали душевный подъем, свою причастность к происходящим историческим событиям, гордость за то, что живут в великой стране. Я порой завидую отцу и матери, мне бы тоже хотелось испытать такие чувства, с восторгом работать во славу отечества.

– Но ведь ты мог очутиться в лагере и валить лес, – вздохнула я. – Или бы тебя расстреляли как врага народа за некстати рассказанный анекдот.

– Вернемся в нашу действительность. Когда Елизавета Гавриловна поняла, что после смерти зятя-профессора к ним подступает нищета, она стукнула кулаком по столу и навела порядок: велела организовать мини-отель. Теперь семья сдает гостевой дом приезжим, там четыре спальни и столовая-гостиная. Большой участок позволяет хозяевам не пересекаться с постояльцами, те входят на территорию через специальную калитку. Прислуги у Николаевых нет, Нина Анатольевна хлопочет по хозяйству, готовит гостям завтраки, а Катя и Алла убирают номера, стирают белье.

– Думаю, молодым женщинам это не особенно нравится, – заметила я.

– С Елизаветой Гавриловной не поспоришь, – улыбнулся Иван. – Возраст над ней не властен, в девяносто она сохранила бодрость, ум и здоровье. Да, небольшое уточнение: дом и сад принадлежат старухе. Семья перебралась в Гидрозавод давно, когда дети Николаевых были совсем крошечными, а Григорий Петрович имел звание только кандидата наук. Думаю, больших денег у него тогда не было, Елизавета же Гавриловна скопила некую сумму. В те времена недвижимость и земля в провинции почти не ценились, теще будущего профессора удалось приобрести участок и поставить на нем маленький дом. Зять быстро сделал карьеру на научном поприще, защитил докторскую и прошел путь от простого преподавателя до ректора университета Нижнегорска. Григорий Петрович возвел большой особняк, гараж, а старое здание превратил в домик для гостей, завел садовника, стал оплачивать все расходы. И тем не менее собственницей недвижимости оставалась Елизавета Гавриловна – новый просторный коттедж тоже был оформлен на ее имя. Посему у дамы с родными разговор короткий: не нравятся мои требования – до свидания, собирайте манатки и сматывайтесь, никого насильно здесь не держу, я вас люблю, но кормить-поить бездельников не желаю. Думаю, Катя и Алла недовольны ролью горничных, но выбора у них нет. Красавицы давно уже не юны, обеим подкатывает к тридцати. Аллочка еще пытается принимать участие в конкурсах красоты, но звание «Мисс мира» нашей блондинке не светит. Катя продолжает рисовать модели одежды, хотя денег ей за это никто не платит. Небось внучки ждут, когда бабушка умрет, рассчитывают на завещание, надеются получить и дом, и участок, и деньги.

– Откуда у пожилой дамы такие средства? – удивилась я. – Сколько лет она на пенсии?

Иван развел руками:

– Ты, как всегда, права. Старуха давно не работает, и то, что Николаевы вынуждены содержать пансион, говорит об их не очень устойчивом материальном положении. Но по Гидрозаводу вовсю циркулируют слухи о сказочном богатстве Елизаветы Гавриловны. Якобы кто-то видел, как она сдавала в Москве в скупку роскошное колье… Это только сплетни, но, похоже, в них верят не только чужие, но и свои, поэтому ждут от бабки золота-бриллиантов. А та этим пользуется. Если кто из родни ее не слушается, она не злится, а просто тихо говорит: «Поступай как знаешь, но я сделаю выводы». Аллочка, например, собиралась выйти замуж за парня из местных. Нина Анатольевна у детей авторитетом не пользуется, она старшей дочери ничего запретить не могла, и девушка жениха чуть ли не в доме поселила. Собиралась уже подвенечное платье покупать, а потом – упс! Любовь лопнула. И Алла вскоре расписалась с Виктором. Все вокруг уверены: бабка внучке объяснила, что в случае брака с нищим помощи от нее не будет, имя счастливой новобрачной из завещания она вычеркнет. Арефьев же пришелся ко двору. Он, правда, зануда и зарабатывает копейки, но в перспективе у него маячит бизнес отца. У меня создалось впечатление, что Елизавета Гавриловна к внучкам равнодушна, те у нее уважения не вызывают, к Олегу же она относится лучше. Во всяком случае, его единственного старуха не заставила работать в пансионе. А ведь даже Виктор, наследник владельца кинотеатров, обязан участвовать в семейном бизнесе: эрудит встречает гостей, привозит их в мини-гостиницу, провожает отъезжающих и возит тех, кто платит за услуги водителя. Одному Олегу позволительно в промежутках между не очень частыми съемками ничего не делать. И его жену Эллу, сироту из детдома, Елизавета Гавриловна встретила приветливо. Вот такой расклад. Ну, пошли…

Зарецкий направился в сторону большого дома, я двинулась следом, удивляясь на ходу.

– Ты прямо исследование провел. Зачем столько информации о Николаевых собрал?

Иван остановился.

– Виола, дорогая, я же не мог поселить тебя в семье, не узнав, с кем рядом будет жить лучшая писательница России. Это опасно, люди всякие встречаются. Вдруг среди Николаевых есть бывшие уголовники? Я не мог оставить тебя в подобном обществе. Нет уж, сначала я должен был узнать, достойны ли они приютить Арину Виолову. И я их строго предупредил: никакого использования имени детективщицы в рекламных целях. Между прочим, за право получить тебя в постоялицы боролось несколько отелей.

– Значит, Николаевы выиграли тендер? – развеселилась я. – Почему?

Зарецкий остановился.

– Елизавета Гавриловна верная твоя фанатка, у нее в библиотеке собраны все твои книги. Нина Анатольевна тоже обожает тебя, она очень благодарна за то, что ты выбрала Олега в качестве режиссера-постановщика сериала. К тому же Николаевы предложили нам лучшие условия проживания: тебя не поселят в доме с остальными постояльцами, предоставят комнаты Геннадия Петровича в особняке, у них отдельный вход. Общаться с посторонними тебе не придется, трапезничать с ними вместе тоже. Тебя ждут именно как дорогую гостью. Захочешь с семьей вместе поужинать? Хозяева от счастья едва ли чувств не лишатся. Пожелаешь вкушать еду у себя? Принесут на подносе готовое. Решишь сама что-то приготовить? В тех апартаментах, где ты будешь обитать, есть кухня. У профессора дома на первом этаже была отдельная квартира со всеми удобствами, из нее можно как в другие помещения особняка пройти, так и в сад. Ученый любил одиночество, семейный уют ему порой осточертевал. Кстати, выяснить все о Николаевых оказалось просто – мне про них рассказал Григорий Васькин, который преклоняется перед Елизаветой Гавриловной, восхищается отважной, образованной пожилой дамой, считает ее героиней. С Геннадием Петровичем у Васькина сложились прекрасные, дружеские отношения. Нина Анатольевна, вдова профессора, владельцу «Кинофабрики» тоже по-человечески нравится, он ее называет заботливой дочерью, самоотверженной супругой, чудесной матерью, всю себя отдающей семье. Об Олеге Васькин говорит сдержанно, но не ругает его, а вот Аллу и Катю он недолюбливает, девицы, по его мнению, самозабвенные лентяйки. Очень тихая, затюканная мужем и Елизаветой Гавриловной Элла вызывает у Васькина жалость. Григорий мне так о ней сказал: «Жена Олега прекрасный работник, ответственный, аккуратный, креативный. Но Элла очень похожа по характеру на свекровь – она тоже не способна настоять на своем, предпочитает подчиняться, чтобы, не дай бог, не вышло скандала. Не знай я хорошо Николаевых-младших, выросших на моих глазах, мог бы подумать, что именно Элла родная дочь Нины, а Катя с Аллой не пойми кто, в них-то ничего от матери нет».

– Ясно, – сказала я. – Спасибо тебе большое за заботу, хотя, думаю, в обычном отеле мне было бы проще.

– Виола, ты звезда, – запел Иван Николаевич, – поэтому в гостинице покоя не жди. Налетят фанаты, будут просить автографы, фотографии. Да еще актеры, приехавшие на разные съемки, примутся ломиться к тебе в номер и рекламировать себя гениальных. О производстве многосерийного сериала по твоим книгам известно всем, лицедеи захотят получить роль.

– Ладно, поняла, – сдалась я. – Но ведь я не обязана ужинать-завтракать с Николаевыми и вести с ними долгие разговоры?

Зарецкий взял меня под руку.

– Конечно, нет. Ты вип-клиентка, хозяева должны обеспечить тебе наилучшие условия. Тебе ни в коем случае не надо чувствовать перед ними неловкость – ты благодетельница, предоставившая Олегу шанс стать полноправным режиссером, за одно это ему и его родным следует перед тобой ниц падать. Я знаю твою деликатность, поэтому предупредил всех домочадцев: будете приставать к звезде, в ту же секунду она покинет пансион.

– Ой, как странно! – воскликнула я.

– Что тебя поразило? – спросил Иван.

Я показала на особняк, к которому мы успели подойти совсем близко.

– Смотри: наружная лестница, напоминающая пожарную, сделана так, чтобы человеку было удобно и безопасно по ней ходить. Ступени окружены коробом из металлических прутьев. Я впервые вижу, чтобы подобное сооружение вело не на крышу, а к одному из окон второго этажа.

Зарецкий кивнул:

– Сам удивился, когда его впервые увидел, и весьма бестактно спросил у Нины Анатольевны, не кажется ли ей, что нелепая конструкция портит внешний вид здания. И в чем смысл штуки, смахивающей на гигантскую птичью клетку? Она ответила: «В детстве я стала свидетельницей страшного зрелища: горел двухэтажный жилой дом, и одна женщина, спасаясь от огня, выпрыгнула на моих глазах в окно. Вроде невысоко было, но несчастная разбилась насмерть. С той поры я панически боюсь, что случится пожар, а я не смогу спастись. Эта фобия сильнее меня, поэтому я попросила соорудить лестницу, ведущую к окну моей спальни. Муж и мама посмеялись надо мной, но спорить не стали».

– Детские впечатления самые сильные, – кивнула я, – у каждого свой кошмар. Я вот, например, трясусь от страха, садясь в самолет. Лестница выглядит уродливой, но если она нужна для спокойствия хозяйки, то ее внешний вид значения не имеет.

Глава 4

Первые три дня все шло, как обещал Зарецкий. Я вставала в девять утра, пила кофе, завтракала в своей комнате, пыталась писать новый роман, потом садилась в машину, ехала на съемки или на пляж. Хозяева старались быть невидимками. Поднос с едой притаскивали, когда я принимала утром душ, комнаты убирали в мое отсутствие, белье меняли каждый день. На стол в кабинете ставилась ваза с букетом, на тумбочке у кровати я ежевечерне находила шоколадки и тарелку с фруктами. Халат и полотенца в ванной радовали мягкостью, шампунь и гель для мытья в маленьких бутылочках были хорошего качества.

В среду в мою дверь робко постучали. В ответ на мое разрешение войти появилась Нина Анатольевна и, краснея и заикаясь, робко заговорила:

– Глубокоуважаемая Виола Ленинидовна, простите за бесцеремонность, не сочтите за нахальство… Разрешите пригласить вас сегодня на день рождения Елизаветы Гавриловны. Моя мать обожает ваши книги и мечтает увидеть вас.

– Да, конечно, – согласилась я, – непременно буду. А где состоится торжество?

– Мы хотели устроить его дома, но наш друг Григорий Андреевич Васькин, владелец «Кинофабрики», решил затеять, как всегда, масштабное мероприятие. Сбор в пять вечера в ресторане «Долина». И, пожалуйста, не покупайте подарок, ваше появление – наилучший сюрприз.

Но я, конечно, не послушалась совета хозяйки, скаталась в Нижнегорск и приобрела в ювелирном магазине красивую цепочку с медальоном. Заодно сделала прическу, так что пришла на праздник при полном параде и впервые увидела пожилую даму.

Внешний вид старухи поразил меня до глубины души: не знай я возраста именинницы, могла бы подумать, что ей от силы лет шестьдесят пять. Старейшина семьи сохранила стройную фигуру, прямую спину, четкость ума и речи. На все поздравительные оды она отвечала стоя, с юмором. На Елизавете Гавриловне было темно-красное платье-футляр. Оно подчеркивало тонкую талию и красивые бедра, одним словом, наряд сидел безупречно. Со спины весьма пожилую даму можно было принять за тридцатилетнюю, регулярно занимающуюся спортом женщину. Ноги Николаевой обтягивали прозрачные колготки, и поверьте, никаких следов варикоза я не заметила, туфли у Елизаветы Гавриловны были на девятисантиметровой шпильке. В какой-то момент героиня вечера уронила крохотную сумочку и, прежде чем окружающие среагировали, легко наклонилась, подняла клатч с пола.

– Ваша мама выглядит моложе многих присутствующих, – сказала я стоявшей рядом вдове профессора.

– О да! – воскликнула та. – Она никогда не курила, не увлекалась алкоголем, ведет здоровый образ жизни, до сих пор каждый день занимается в спортзале с инструктором, и вот результат. Мамочка пример для всех. К тому же она настоящая героиня – спасала людей и никому об этом не рассказывала. Правда о ее прошлом выяснилась случайно не так давно. Знаете, Виолочка, я просто обомлела, когда узнала, что являюсь пуштанкой. Ведь никогда ранее об этой национальности не слышала, считала себя русской, православной, а пуштаны-то исповедуют религию, отдаленно напоминающую буддизм. И дети, конечно, остолбенели от этой новости. Налетели на бабушку, стали ее упрекать: «Почему ты молчала, правду о наших корнях утаивала?» Трудно было им, рожденным в конце двадцатого века, объяснить про страх советских людей перед спецслужбами, ребята в других условиях были воспитаны. Я очень удивилась, когда Элла, ровесница Кати, сказала: «Бабушка боялась не только за себя, но и за семью. Вдруг в России опять власть поменяется, коммунисты новый переворот устроят, на пуштанов снова гонения начнутся? Лучше было, чтобы вы русскими считались по национальности». Эллочка умная девочка.

На следующий день я, поблагодарив хозяйку за приглашение на праздник, завтракала с Ниной Анатольевной и Елизаветой Гавриловной. У нас установились добрые отношения, и теперь утром и вечером я трапезничаю вместе с хозяевами.

Нина Анатольевна неплохо готовит, но дочери вечно ее критикуют. Она старается не жарить мясо, не подает колбасу-копчености-соленья-маринады. Сахар заменила на мед, конфеты на сухофрукты, пироги-торты не печет. На мой взгляд, кабачковые оладьи, куриная грудка на пару, отварная цветная капуста, салат, заправленный смесью оливкового масла с лимонным соком, – пища вкусная, но Катя с Аллой недовольно фыркают и называют мамину стряпню «ужас в тарелке». Обе дочери постоянно вспоминают покойного отца, взахлеб рассказывают, как тот жарил на сале картошку, ел свиные отбивные, куриные крылышки в кляре. Нина Анатольевна хватается за голову и бормочет:

– Девочки, папа курил паровозом, мало двигался, не ходил на профилактические визиты к врачу. Не стоит брать с него пример.

Обе доченьки считают мать дурой и, не стесняясь, говорят ей в лицо:

– У тебя своего ума нет. Да и откуда ему взяться, ты же никогда нигде не работала, дальше кухни не выходишь, книги в руки не берешь. С какой стати нам лекции о здоровом образе жизни читаешь? Что ты в правильном питании понимаешь? Разве у тебя диплом диетолога?

Если мать пытается спорить с гарпиями, робко говорит: «Я вела домашнее хозяйство, воспитывала вас, это самая нужная и трудная работа. И я телевизор смотрю, Интернетом пользуюсь, много чего узнала», – Катя и Алла начинают хохотать. А потом заявляют:

– Лучше не хвастайся, что черпаешь сведения из зомбоящика и с тупых сайтов.

Когда доченьки начинают клевать мать, Олег и Виктор помалкивают, а Элла всегда пытается защитить Нину Анатольевну, за что моментально слышит от сестриц: «Ты подлиза-подхалимка!» Но распоясываются Катя и Алла только в отсутствие Елизаветы Гавриловны, если она восседает во главе стола, обе девицы сидят тише воды, ниже травы и преданно смотрят старухе в рот. На глазах у нее капризницы молча съедают любые блюда и даже отпускают матери комплименты.

Один раз, когда глава семьи не успела спуститься к ужину, Катя стала делать матери едкие, злые замечания. Добрая доченька покритиковала еду, затем принялась язвить по поводу манеры Нины Анатольевны одеваться. Я чувствовала себя не в своей тарелке: молча слушать гадости Кати, значит, соглашаться с ними, но затевать спор с ней считала неприличным. Я ерзала на стуле, думая, как бы побыстрее сбежать, и тут загремел голос Елизаветы Гавриловны:

– Немедленно замолчи!

Скандалистка вздрогнула, обернулась и мигом захлопнула рот. Старуха опустилась на свое место и обратилась ко мне:

– Простите, Виола, бестактность Екатерины. Она подвержена немотивированным приступам истеричного раздражения. Работать ей больше надо! Когда человек занят трудом, у него времени на скандалы нет.

Потом Елизавета оглядела притихшую родню.

– Не стоит забывать: вы – Николаевы, у нас безупречная репутация в обществе. Мне все равно, как вы друг к другу относитесь, но при посторонних должны выглядеть любящими и уважительными родственниками. Не сметь позорить нашу семью!

– Да, бабуля, – хором ответили внучки и заискивающе улыбнулись.

Но меня выражение их лиц не обмануло. Я уже успела понять, что у девиц нет ничего общего, они постоянно цапаются, как дворовые кошки, делящие территорию подвала, объединяет их только одно: презрение к матери. Глядя на дочурок Нины Анатольевны, я несколько раз ловила себя на крамольной мысли, что отсутствие детей вовсе не горе. Генетика – лотерея, и неизвестно, какой билет ты вытащишь из закрытой коробки. Родишь ребенка, будешь о нем истово заботиться, вложишь в него массу сил и денег, урезая себя во всем, чтобы он получал игрушки, одежду и должное образование, потом наплюешь на свою карьеру и найдешь подработку в трех местах, влезешь в ипотеку, чтобы купить отпрыску отдельную квартиру, а в конце концов услышишь от него: «Мать, ты меня перед приятелями позоришь, вечно глупости несешь. Перестань ко мне в гости таскаться, хватит советы давать, я уже взрослый, без тебя прекрасно проживу…»

Нет, на свете много людей, которые любят своих родителей, почитают их, но риск, что в заботливо поливаемом тобой огороде вырастут такие вот Катя с Аллой, существует. Как сделать так, чтобы сын или дочь относились к родителям с нежностью? Понятия не имею, не спрашивайте об этом.

– Виолочка, вы устали? – донеслись до меня слова Нины Анатольевны.

Я встрепенулась, прогнала ненужные мысли и ответила:

– Есть немного. Спасибо за чудесный ужин, пойду спать, завтра мне рано вставать.

– Принести вам на ночь травяной отвар? – засуетилась хозяйка.

Я не успела ответить. Большая люстра, висевшая на витой цепи, вдруг мигнула и погасла.

– Бли-ин, – протянула Алла, – электричество вырубили.

– Сейчас аварийный генератор включится, – успокоила я ее. – Он у вас установлен на улице возле лестницы, которая к окну Нины Анатольевны ведет. И, судя по размеру, агрегат очень мощный.

– Да он постоянно не работает, – заканючила Алла.

– Из него масло течет, а какой-то нужной детали у мастера не оказалось, теперь он только в понедельник подъедет, – жалобно сказала Нина Анатольевна. – Ой! Свет дали!

Я встала.

– Ну вот, а вы расстраивались. Спокойной ночи. Спасибо, мне не хочется пить.

– Отдыхайте, дорогая, – сказала хозяйка дома. – Если что понадобится, сами не ходите. Вы же помните, что у нас работает внутренняя связь? Берете городской телефон, нажимаете кнопочку с надписью «int», потом единичку, и я вам из кухни отвечу.

Вернувшись в отведенные мне покои, я решила принять душ, пошла в ванную и поняла: тот, кто сегодня приводил санузел в порядок, забыл поставить на полочку гель, шампунь и прочие средства. Вызывать Нину Анатольевну по телефону, как горничную в отеле, показалось мне невоспитанным, лучше все-таки самой сходить к ней. Я вошла в столовую, увидела Эллу со свекровью, склонившихся над столом, и сказала:

– Простите…

Женщины отпрянули в разные стороны. Стало понятно, что смотрели они на аппетитный темно-коричневый кекс в центре овального блюда. Мысли о геле для душа сразу улетучились из моей головы.

– Обожаю кексики! – воскликнула я. – Ммм, какой чудесный десерт… Нина Анатольевна, кажется, я зря отказалась от вашего травяного отвара. Нальете чашечку? Отрежете кусочек кекса? Он упоительно пахнет.

– Э… э… э… – забормотала Нина, – Виолочка… уж простите… э… э…

– Это не кекс, – сказала Элла, – обычная коврижка. Свекровь ее не сама пекла, купила в кондитерской «Веселый эклерчик» на нашей улице. Виолочка, нам не жаль вас угостить, но вам не понравится выпечка без дрожжей и яиц, очень постная, с начинкой из чернослива. Лучше угощу вас халвой.

– Не люблю ее, – поморщилась я. – А насчет коврижки вы не правы. Приехав в ваш город, я сразу приметила «Веселый эклерчик». Название понравилось, заглянула туда, кондитерша, кажется, ее Ларисой зовут, посоветовала выпить чаю и дала мне попробовать эту, как она сказала, «черносливку». Коврижка оказалась восхитительной. Я хотела купить целую, но ее не было в наличии. Лара пояснила, что к вечеру ассортимент оскудевает, народ расхватывает самое вкусное днем. Кстати, эта начинка моя любимая.

– Виолочка! Не могу вам отрезать кусочек! – с отчаянием воскликнула Нина Анатольевна. – Понимаете, мама велела купить ей целую и подать на ночь в спальню с чаем. А у Ларисы осталась всего одна штука. Если я не выполню приказ Елизаветы Гавриловны, она обидится. Притащить ей половину десерта и вовсе нельзя – мама рассердится, скажет, что я объедки принесла. Простите, пожалуйста, что отказываю вам!

Я смутилась.

– Это вы меня извините, как ребенок, угощение выпрашиваю… Ни в коем случае не покушаюсь на то, что куплено для Елизаветы Гавриловны.

– Ой, как неудобно! – запричитала вдова профессора. – Но мама… она иногда бывает капризной… наверное, возраст сказывается…

– Бабушка очень обижается, если ее пожелание не выполняют, – вступила в разговор Элла. – Виолочка, завтра обязательно куплю вам «черносливку».

– Ну что вы, не надо, – возразила я. – Да и не стоит лопать на ночь выпечку, это плохая привычка, стану размером со слона.

– Знаете, сколько вам съесть надо, чтобы стать хоть отдаленно похожей на слона? – засмеялась Элла. – С такой фигурой спокойно можно в кровати десять штук пирожных умять, и ничего плохого не случится. Честно говоря, я вам по-доброму завидую.

В столовую вошла Катя и тут же воскликнула:

– Ой, коврижка! Почему ее на ужин не подали? Очень хочу сладкого.

– Это для бабушки, – снова пояснила Нина Анатольевна.

– Вот оно что… – процедила сквозь зубы Екатерина. – Вкуснятину теперь из-под полы раздают? Родным дочкам фигу, лучшее для старухи оставлено?

– Боже, ты все неправильно поняла, – начала оправдываться мать, – просто бабуля попросила купить ей «черносливку».

– Почему всем не купили? – надулась Катя. – Отчего не подумали, что мне тоже полакомиться захочется?

– Детонька, – залебезила мать, – вчера все ели пирожные, человеку необходимо разнообразие, нельзя питаться однообразно.

– Ага, бабка во время прошлого ужина лопала эклеры с корзиночками, – пошла в атаку Катя. – Но ей сегодня опять сладкое приготовили, а другим нет.

– Солнышко, я забочусь о твоем здоровье, – запела Нина Анатольевна, – один день бисквит с кремом, потом перерыв, завтра испеку морковный торт.

– Блевотина! – топнула ногой дочурка.

– Ты плохо себя чувствуешь? Тебя тошнит? – испугалась мать. – Сейчас заварю желудочный сбор.

Но Екатерина остановила ринувшуюся на кухню Нину.

– Нет, мама, это твой бисквит из моркови блевотина. Его и умирающий с голодухи не сожрет. Странно, однако, что отсутствие сегодня десерта связано с заботой о моем здоровье, а бабке ты собралась кекс припереть. Можно сделать вывод: ты обожаешь доченьку…

– Конечно, солнышко, я люблю тебя больше жизни, – кивнула Николаева.

– А свою мамашу ненавидишь, убить хочешь, – договорила девушка.

Нина Анатольевна ойкнула, схватилась ладонями за щеки и пролепетала:

– Ужас говоришь! Придет же такое в голову…

– Нет, – насела на нее Катя, – все логично. Родной дочке не даешь коврижку, так как она испортит мне желудок, а Елизавете Гавриловне ее несешь. Зачем? А чтобы вредная старуха, от самодурства которой житья нет, в ящик побыстрее сыграла. Так получается.

Нина Анатольевна покраснела. Катя рассмеялась, схватила блюдо и заявила:

– Я сама нашей императрице отволоку угощенье, погляжу, как у нее рожа при виде меня перекосится. Люблю дразнить бабулю, наш цветочек от злости пожелтеет, когда обожаемая внученька к ней в покои войдет.

– Нет, нет, поставь! – потребовала Элла. – Не трогай!

Екатерина вскинула брови.

– Это почему?

– Ну… просто не бери, – промямлила невестка.

Катя вскинула подбородок.

– Еще чего! Решила мне указания раздавать? Считаешь себя тут главной? Хочешь меня в угол загнать? Зубы скалишь?

– Катюша, я тебя люблю, – залепетала Элла, – только скандала опасаюсь. Бабуля увидит тебя и…

– Лопнет от злобы, – договорила Катя. И улыбнулась: – А мне того и надо!

– Оставь «черносливку», – хором произнесли Нина Анатольевна и Элла.

– Отвяньте! Что хочу, то и делаю! – объявила Катя и ушла с блюдом.

Николаева покосилась на меня и, теребя в руках край скатерти, забормотала, оправдывая грубиянку:

– Виолочка, поверьте, Катя обожает бабушку. Понимаете, у молодежи своеобразное чувство юмора, и шутки дочки могут показаться вам… э… странными… но… э… в действительности она глубоко уважает и Елизавету Гавриловну, и меня. В девочке до сих пор живет подросток… она по каждой ерунде спорит не со зла… просто так… И вообще… Катюша всех в семье любит без памяти… она чудесный человек… Правда, Элла?

– Да, да, – подхватила невестка, – сейчас Катя шутила, Елизавета Гавриловна очень обрадуется, когда ее увидит.

Раздался громкий стук.

– Уфф… – выдохнула Нина Анатольевна. – Похоже, дверь в спальню мамы хлопнула.

– Ну вот, – обрадовалась Элла, – значит, Катюша уже бабуле сладкое доставила.

– Думаешь, не стоит переживать? – неожиданно спросила Николаева.

– Конечно, нет, – засмеялась невестка, – Катюша не станет безобразничать.

– Эллочка, проверь, отдала ли она бабушке десерт, – велела Нина Анатольевна.

Жена Олега молча побежала к лестнице.

– Спокойной ночи, – пробормотала я и поспешила к себе, забыв про гель, шампунь и все прочее.