Текст книги "Ничего, кроме личного. Роман"

– В Литинституте.

– В Литинституте? Но я, вроде, слыхала, что там готовят переводчиков только национальных литератур: советских, СНГ… И что из иностранных там можно разве финский выучить, поскольку – Карельская АССР, бывшая Карело-финская…

– Ну, тогда и про молдавский-румынский надо добавить. А вообще, у вас устарелые сведения. До распада СССР так оно и было, но с тех пор-то уж, как-никак, больше десяти лет прошло. Так что у нас в Лите давно европейские языки на хорошем уровне поставлены…

– Без пяти двенадцать, – робко произнесла Юля.

– Ого! Включай ящик, что ли…

Та щёлкнула откуда-то взявшимся пультом – оказалось, под потолком на кронштейне был укреплён небольшой телевизор, который он даже и не заметил. Президент как раз начинал поздравление. Лада ловко зажгла свечи и быстро выключила верхний свет, а он занялся бутылкой, успев сказать:

– Не знаю, как оно себя поведёт… Опасаюсь за скатерть.

– Ничего, тут салфетки, – беспечно ответила та и подставила ему в ряд три бокала.

Он придержал пробку, туго толкавшую в ладонь; слава богу, эти девушки не стали испуганно взвизгивать от раздавшегося хлопка, а лишь символически поаплодировали. Он разлил шампанское под как раз зазвучавшие куранты, да так, что пена почти не потекла из бокалов.

– Ну, с новым счастьем!

– С Наступающим!..

Когда подъелось и допилось всё, что было, хозяйки убрали со стола и подали чай, к которому, кроме варенья из яблок и варенья из смородины, нашлась даже припрятанная коробка шоколадных конфет.

– Спасибо, милые хозяйки, – сказал он. – Очень рад неожиданному знакомству. Вы мне сегодня устроили праздник…

– Без вашего шампанского никакого праздника бы не было!..

– Боюсь только, что с ответным визитом смогу вас пригласить к себе никак не раньше лета… У меня пока полный кавардак.

– А у вас там что, двухуровневая квартирка, должно быть? – полюбопытствовала Лада.

– Если так можно назвать… Внизу – кухня с террасой, да наверху… сперва предбанник, потом комната. А всё-таки, – не удержался он, чтобы полюбопытствовать в свою очередь: – почему «китайский домик»?

– А!.. Ну, раньше, в моём детстве, крышу вашего мезонина ещё было видно с электрички, когда к станции подъезжали. Это потом там ангар какой-то непонятный выстроили, да ещё деревья вымахали, загородили всё на свете. А мезонин, в окружении сосен, мне напоминал изображение на вазе одной китайской, старой такой, из папье-маше; куда она делась, ума не приложу… Короче, «китайский домик» показался – пора на выход!.. И участок у вас там, должно быть, имеется?

– Да, маленький совсем. Там у меня дровяной сарайчик, с тех времён, догазовых. Я бы хотел его вообще ликвидировать, а на том месте посадить какое-нибудь дерево мощное. Или ещё что придумать…

– Это вы с Юлей должны посоветоваться. Она здесь такие райские кущи разводит – летом увидите…

– Правда? Что ж, Юля, проконсультируете меня тогда на сей счёт?

– Хорошо, – серьёзно ответила та.

– Ну, спасибо ещё раз. Пожалуй, мне пора. Если какие проблемы – зовите… Давайте, телефон продиктую!

– Я запомнила, – пробормотала Юля, снова порозовев.

– Неужели наизусть? – удивился он.

– Да. У меня память такая…

– Ну, тогда ваш диктуйте. Я такой памятью похвастаться не могу, лучше вобью. – Он достал мобильник.

Юля продиктовала ему свой номер. Лада по поводу этого её «я запомнила» не выказала никакого удивления, кажется, глубоко задумавшись о чём-то своём. Она, надо сказать, всё время производила какое-то двоякое впечатление: говорит, вроде бы, с самым искренним интересом и участием, но при этом, похоже, ухитряется параллельно пребывать мыслями где-то далеко от предмета беседы… Такое было ощущение.

Но когда он, окончательно распрощавшись и натягивая на голову капюшон, уже выходил в ночь, она вдруг окликнула его:

– Савва! А ведь я, кажется, была не права, что ничего не знаю о Румынии, кроме Эминеску да Чаушеску. Теперь вот вспомнила: Ана Бландиана же! Знаете такую поэтессу?

– Ещё бы!..

Лада рассмеялась, помахала рукой и захлопнула дверь.

Ну и ну, только и мог подумать он, выходя на улицу, – это уже, пожалуй, чересчур… это уже даже перебор – знать и про Эминеску, и про Бландиану тоже… Или наоборот: и Бландиану, и Эминеску тоже?..

В небе прогремел первый из бесконечных фейерверков, запускаемых в праздничную ночь.

Седьмого числа Снежанка с утра позвонила ей, огласив свою новую идею: «Юль, я чего подумала: давай, за тобой заеду сначала? Вместе к Тине и двинем, а то ты ведь не была у неё, ещё заблудишься…»

Явно захотелось поглядеть, где и как живёт подружка, прежде чем они отправятся на девичник. А если Снежанке чего взбредёт – не отвертишься. Пришлось соглашаться: заезжай, конечно, и долго объяснять, как именно сюда добраться. Что ж, если надо – пусть поглядит; в конце концов, в доме порядок, чего надеть – подобрано и наглажено, подарки собраны и уложены…

Эти подарки, за которые не стыдно, она купила на днях, основательно прогулявшись по разным дальним торговым точкам, вовсю уже заработавшим, полным праздношатающегося народу, не знающего, чем занять себя на длинных новогодних каникулах. У неё-то как раз шла сессия, но голова уже одурела от зубрёжки, так что – провались оно всё и будь, что будет… Тем более, лишение стипендии теперь крахом не окажется – после того, сколько она получила от своей работодательницы в эту удивительную новогоднюю ночку.

Начиналось-то оно всё прескверно. Та позвонила двадцать девятого, днём, прямо спросив: где в этом году празднуешь? Нигде? Одна? Тогда – умоляю, выручай! Ни за что б тебя так не обеспокоила, если б не форс-мажор внезапный… (Что там за форс-мажор, разумеется, и не намекнула даже.)

И как тут откажешься? Покорно согласилась, как существо безвольное и зависимое. Пробормотала только: боюсь, не сумею, я ведь никогда ещё… Всё привезу, всё объясню, не волнуйся! Ему же, вообще, на даче нравится, тебя он знает и не должен особо закапризничать…

Прикатила тридцатого днём, когда она, Юля, уже, между прочим, успела с утра последний зачёт сдать и вернуться, – и подкинула ей своё сокровище. Дала целый ворох инструкций и, как только сокровище заснуло, усвистала назад в Москву. Очень была какая-то собранная, как струна, и бледная – бог весть, чего уж там такое у неё могло стрястись…

Затем, конечно, сокровище пробудилось, и началась вся эта нестерпимая канитель. До чего, всё-таки, тяжело с такими маленькими – они совершенно не способны усидеть на месте и постоянно держат в напряге. Какая же это бесконечная нудятина: стой, ты куда, сейчас уронишь, шнур не трогай; мишки-мячики, сажания на горшок (боже, за что мне это?), переодевания, умывания… И, чуть что, – хныканье, переходящее в рёв, требование то мамы, то няни… ну, когда же этому придёт конец, легче, наверно, камни весь день таскать, честное слово!..

Ел он отвратительно, только одно какое-то пюре из всего привезённого набора удалось скормить полностью. Позвонившая наутро узнать, как дела, драгоценная мамаша посоветовала зайти во время прогулки в супермаркет и купить такое же пюре плюс ещё пару наименований (денег накануне она оставила).

Пока, однако, прособирались с ним на эту прогулку, уже стемнело. Идти пришлось далеко, за линию… Ну, а потом вдруг этот… спаситель-избавитель… Ксаверий, он же Савва… По правде сказать – и поверить поначалу было трудно, что такие красивые, хорошо воспитанные молодые люди могут водиться где-то здесь, поблизости.

Ну, а эта, как нарочно, – сразу же тут как тут (а ожидалась-то только назавтра – во всяком случае, она так её поняла). Хотя, конечно, если б не явление мадам хозяйки, то красавец бы вскоре откланялся – и поминай, как звали…

Когда он ушёл за своим шампанским, Лада задала пару уточняющих вопросов про подробности сего скоропалительного знакомства, иронически покачала головой: «Подумать только!.. Жизнь прекрасна и удивительна. Ну, Юлечка, поздравляю с Наступающим, а это – за моё спасение, плюс заодно вместо подарка. Да-да, не спорь – я ж понимаю, как тебе с непривычки-то тяжко пришлось. А подарок я собиралась было купить, присмотрела энциклопедию одну по растениям, но потом думаю – вдруг это только для дилетантов выглядит так прекрасно, а для тебя она и неактуальная совсем. В общем, сама себе выберешь что-нибудь, хорошо?»

В конвертике оказалась такие купюры, что она даже растерялась. Тут не то, что энциклопедию, тут, с её-то скромными запросами, несколько месяцев вперёд можно жить-поживать, даже не думая ни о каких приработках! Снежанка, например, сказала б на это что-нибудь вроде: поимели Юленьку и тут же заткнули рот крупной денежной суммой… Но ей-то, небось, хорошо рассуждать в подобном духе! А она, Юля, тогда лишь пробормотала в ответ, чего в подобном случае полагается, и принесла не только припасённый для Лады сувенирчик – игрушку-зверушку, символ года, но и классную ёлочку из стекла, которую недавно сумела выкопать из залежей разного китча на городских развалах и собиралась везти Тине. Теперь Тине, да и другим девчонкам тоже, она успеет прикупить чего получше, а ёлочка пускай красуется в центре стола, за отсутствием настоящей! И коробку конфет припрятанную выложила тоже.

Наутро после этой ночки Лада встала раньше неё – мелкий, конечно же, разбудил. Успела и прибрать-помыть после вчерашнего, и завтрак какой-то из ничего соорудить, и вывести ребёнка во двор погулять; ухитрилась даже, пока он топтался по пояс в снегу, помахать лопатой и расчистить дорожку к калитке, после чего, кажется, откапывала свою машину и прогревала мотор. Как-то у неё всегда получается со всем управляться – спокойно, не суетясь, как бы между делом, размышляя о чём-то своём, постороннем… Не отнять!

После ещё искала по шкафам книгу какого-то автора – Кортасара, что ли, а найдя, собрала ребёнка и укатила, наконец, с ним в Москву. Напоследок сказав тоном заботливой старшей сестры: «Ну, отдохнёшь теперь перед телеком денёк, да и начинай заниматься! Когда первый экзамен-то?.. Вот-вот, пора…»

Будто она и без неё не знает!

…Снежанка, разумеется, сама заблудилась в трёх соснах, сто раз созванивались, пока, наконец-таки, не возникла в калитке, приветственно махая ей, мёрзнущей в ожидании на крыльце.

– Вау, вот это дом!

Влетев в прихожую и не успев толком раздеться, затараторила сходу:

– Ни фига себе, сколько ж тут комнат-то всего?

– Ну, как считать, – замялась Юля, – если кухню взять как столовую…

– Где? Вот эту? Ой, да тут чуть ли не зал целый, а не кухня! Конечно, считать! А наверху что?

– Там хозяйкина комната. Тогда – шесть, значит…

К счастью, подниматься наверх Снежанка всё-таки не стала, но по нижнему этажу пробежалась основательно, сунув в нос в каждую из дверей.

– А тут типа гостиная, что ли? Книг-то, книг – представляю, сколько они пыли собирают! А вообще, знаешь, на что похоже – на моих деда с бабкой квартиру. Прям винтажный интерьер тридцатилетней давности! Только вместо компа тут должна стоять машинка печатная, ну и телевизор – не «Самсунг», а вроде «Рубина» какого-нибудь…

– Да, здесь специально почти всё оставлено, как было; ремонт – только косметический. И машинка, кстати, сохранилась, только в шкафу где-то…

– Ой, а вот тут прелесть комнатка! Обожаю печворк – одеяла лоскутные. Изразцы эти печные… А сама печка что, в прихожую выходит? Её топить можно?

– Теоретически – да. Сейчас отопление давно уже газовое, а печь – на случай перебоев каких-нибудь. И для романтики – как она говорит. Тут ведь когда-то вместо прихожей кухня была, всё перестроено…

– Но мне, вообще-то, камины нравятся, а не печи. А ты-то сама где обитаешь?

– Вот здесь, – сказала Юля, открывая дверь в комнатку с маленьким оконцем, бывшую кладовку, где кроме полок для белья, прикрытых занавеской, помещались только узкая койка, стул и тумбочка.

– Меня устраивает, – добавила она, упреждая снежанкину жалостливую реакцию. – Я сама выбрала.

Та, впрочем, отнеслась спокойно:

– Ну, ты ж тут ночуешь только, да? А так-то, весь дом, считай, в твоём распоряжении? Все удобства, ванна настоящая (плафон там расписной мне понравился!) … Компьютер вон, даже. Что, и Интернет даже есть? Офигеть! Может, и линия выделенная?

– Нет, карточки покупаю.

– Всё равно повезло. Тем более, если кроме электричества, говоришь, ни за что вообще не платишь. Классно ведь!.. Но ей-то, хозяйке, какая выгода? Что б кто-то жил-сторожил просто?

– Конечно. Кошку кормил, цветы поливал… А, главное, чтоб котёл не отключать газовый на всю зиму. Это же дому во вред.

– А сама-то редко наезжает?

– Да нет, вообще она и зимой бывать любит, а летом так и не вылезает почти…

– Ясно, – подытожила Снежанка. – Два этажа, внизу пять комнат… или шесть?

– Один этаж да светёлка, – поправила Юля. – И с той стороны ещё веранда примыкает, большая такая…

– Слушай, а тебе не страшно тут одной?

– Нет, я привыкла, – твёрдо сказала Юля. – Улица населённая, в большинстве домов люди круглый год живут. Слева старики, справа семья целая, с детьми, а напротив, через дорогу, – такая, вообще, соседка… Чуть посторонний какой забредёт на улицу, она уже на стрёме. Если что подозрительным покажется – сразу выходит со своей собачонкой, а та такой лай подымает – у всего посёлка уши закладывает. Кого хочешь разгонит.

– Да я не про то, что кто-то обязательно в дом залезть должен…

– Не залезет – тут в окнах, думаешь, переплёты такие необычные? А на самом деле это решётки специальные…

– Не, я про то, что – жутко, на верно, ночью-то… шаги чудятся, в привидения верить начинаешь…

– Шаги тут только кошачьи. Жаль, эта красавица сейчас слиняла куда-то – тебе б понравилась! А привидений как будто не водится.

– Всё равно – смелая ты! – с уважением произнесла Снежанка. – Я б, наверно, побоялась…

Тут особо выбирать не приходится, подумала Юля. Это тебе, единственной дочке благополучных родителей, хорошо и никаких проблем…

– Ну что, чайник ставлю?

– Ты чего, опоздаем! – Снежанка уже полностью удовлетворила своё любопытство и была готова к добыче новых впечатлений.

– Тогда я сейчас быстро переодеваюсь, и мы на час пятьдесят успеваем…

Вскоре они, гуськом по узкой протоптанной дорожке, добрались до магистральной и, слава богу, относительно расчищенной, улицы Серафимовича, а там припустили в сторону станции. Навстречу попался лишь один старик, да разок проехала машина…

– Тут у вас всегда так пустынно? – спросила Снежанка.

– Сейчас – да.

– Романтика, конечно: снег, тишина. Но я б лично так жить не смогла, мне городскую кутерьму подавай…

Однако почти на подходе к станции они нагнали шагающую впереди пару – мужчину и женщину… точнее, Савву и какую-то девицу в дублёном полушубке, с непокрытой рыжеватой головой…

– Здравствуйте, – пробормотала Юля, когда они их обгоняли.

– Здравствуйте, Юля, – улыбнулся Савва. – С Рождеством Христовым!

– И вас тоже!

Она заставила себя даже не бросить взгляда на девицу. Проявлять излишнее любопытство невежливо, да и вообще, какая ей разница, как та выглядит и откуда взялась… Небось, не местная; значит, навещала его тут. Подружка, стало быть… А теперь вот – наверняка в Москву едут. Или же он её провожает…

Им со Снежанкой надо было в противоположную сторону, в город-спутник в нескольких остановках от посёлка. Они еле успели на свою электричку. В вагоне Снежанка, отдышавшись, спросила, с кем это Юля только что здоровалась.

– Да так, с соседней улицы один, – сдержанно ответила та.

– Видный мен, однако! Подумать только, какие на ваших выселках водятся…

Через пару часов Юля смотрела с высоты девятого этажа на городские огни в сгущавшихся уютных сумерках, мерцающие, словно по воде расплывающиеся, и рассеянно слушала странные песни группы «Ночные снайперы», которые так обожала Тина.

Я несла её молча, мою страшную тайну,

от окна к окну, от порога к порогу…

Тина-Валентина была из семьи довольно состоятельной – её родители сейчас были в Италии, катались на горных лыжах. Она единственная из них, девчонок, училась на платном отделении – как подозревала Юля, её и приткнули-то, не заморачиваясь, в их вуз главным образом потому, что расположен близко к дому. Во всяком случае, ни одного живого растения, кроме ёлки, увешанной одинаковыми, по европейской моде сезона, серебристо-синими шарами, ни одного гербария или хотя бы пейзажа на стене в этой большой, солидно упакованной квартире не наблюдалось. Рождества самого по себе тоже никак не чувствовалось: Тина подала пиццу с креветками, всякие навороченные салаты с авокадо и вялеными помидорами, затем – круглое деревянное блюдо с разными сырами, на французский лад. А также – брют и сложносочинённые коктейли на текиле.

Юля отвернулась от окна и посмотрела через приоткрытую дверь, как Тина, Снежанка и Лера курили за разорённым столом. Лера-Валерия, в отличие от пухленькой брюнетки Тины и от долговязой и какой-то несбалансированной, словно всё ещё растущий щенок, Снежанки, была девушкой идеального роста и сложения, с прекрасными длинными волосами оттенка «тёмный орех», правильными чертами лица и загадочным прищуром зеленоватых глаз. У Леры уже имелся любовник – не какой-нибудь там бойфренд, сокурсник и ровесник, а тридцатилетний архитектор, не то женатый, не то всё-таки разведённый; правда, на сию тему та почти не распространялась. Но, главное, Лера обладала настоящим талантом в их будущей профессии – так считала Юля, которой давно хотелось пообщаться с ней как-то покороче, чем получалось всегда.

И вот – в кои веки оказались в одной тесной компании, а особо не пообщаешься: то дым коромыслом (некурящая Юля была вынуждена держаться подальше), то досужая болтовня пополам с песнями вот этими странными…

Кошка хочет курить.

У кошки намокли уши.

Кошка хочет скулить —

ей, как и собаке, хоть кто-то, да нужен…

– Ну чего, кофейку? – вопросила Тина, начиная лениво собирать пустые тарелки и переполненные пепельницы. Направляясь с ними на кухню, она крикнула: – Юльк, ты где? У меня?.. Вот и сиди там, мы к тебе сейчас придём, а то тут нескоро всё выветрится…

В тинину комнату, где Юля куковала у окна, девчонки принесли подносы с чашками кофе, конфетами «Рафаэлло» и бутылкой ликёра «Малибу», водрузили всё прямо на середину мягкого пушистого ковра и расселись-разлеглись вокруг. Вечеринка на западный лад пошла на лад восточный, тем более что Тина ещё зажгла индийские ароматические палочки, которые ей кто-то сегодня принёс. Ещё она не забыла захватить магнитофон и поставить очередную «снайперскую» кассету.

– Жаль, что они разошлись, – сказала Снежанка, кивнув на магнитофон и изрядно добавляя себе в чашку ликёра. – А вообще, мне Светка больше нравится, чем Арбенина.

– Да ты что-о!.. – обиженно протянула Тина.

– А мне – Агузарова, больше их всех, вместе взятых, – заметила Лера. – Что она теперь делает в Америке, непонятно…

Девчонки заспорили – впрочем, не слишком активно. Потом Тина воскликнула: «О, „Алмазный британец“, моя любимая!» и прибавила звук.

 
…Когда-нибудь
я расплету клубок
и между двух зеленых холмов
я увижу следы, а пока —
 
 
я вспоминаю тебя.
Я вспоминаю тебя,
мой алмазный.
Я вспоминаю тебя.
Я вспоминаю тебя,
мой алмазный британец.
 
 
Какие прекрасные лица
у тебя.
Глаза твои
по золотой дороге.
И скорость двести километров в минуту
в одном экипаже. С болью
 
 
Я вспоминаю тебя…
 

Что всё это значит, раздражённо думала Юля, пытаясь вникнуть в текст, просто поток бредового сознания, да и только. Но будоражащая мелодия с этими скрипичными запилами захватывала, возносила невесть куда, и становилось ясно, с кем отныне будет ассоциироваться у неё мифическая фигура какого-то неведомого британца, да ещё с какой-то стати алмазного… С тем, кто невольно испортил ей сегодня днём всё настроение – с кем же ещё?

– Нельзя ведь постоянно обманывать родное государство! – весело произнесла утром Нютка, выбираясь из-под одеяла. И тут же добавила: – Не бойся, я пошутила: принуждать мальчиков к сожительству – не в моих правилах!..

«А что, собственно, ты тогда проделала-то?» – подумал Савва.

– Ох, ну и холод у тебя, всё-таки! – воскликнула она, торопливо натягивая свои шмотки. – Думай, что хочешь, а в душ не полезу…

– И так хороша, – согласился он сквозь зубы. – Давай, омлет готов почти…

Нютка спустилась следом за ним в кухню, на ходу усмиряя, заплетая в косицы свои знаменитые буйные волосы, жёсткие, как медная проволока, и почти такие же цветом – ему всегда было непонятно, природная это рыжеватость или всё-таки хна какая-нибудь? Скорей всего первое, усиленное вторым…

– А я тебе про Аргуновского-то рассказывала? Пытается журнальчик замутить, поэзия плюс эссеистика…

Плеская себе в лицо водой, вытираясь, усаживаясь за стол, Нютка, как ни в чём ни бывало, продолжала вчерашнее – то есть изложение новостей, запас которых у неё всегда был неиссякаем.

С Нюткой они вроде как дружили (именно что дружили – до сегодняшнего, получается, утра!) ещё с Лита. С первого курса, когда он, к большому неудовольствию родной семьи, уехал из своей свежеотделившейся провинции в бывшую метрополию, гигантский мегаполис, переживающий смутные времена. И, что говорить, слегка подрастерялся, попав в маленький, совсем камерный и домашний, но отнюдь не благостный вуз на Тверском бульваре, а также в буйную его общагу на улице Добролюбова, – где он обитал единственным из своей группы, что, кроме него да Соны из Еревана, состояла сплошь из московских девочек и мальчиков от хороших еврейских семейств.

Нютка тоже была урождённой москвичкой, но в общаге ошивалась часто. А вообще-то – владела огромной запущенной квартирой на Соколе, квартирой необычной планировки (со ступеньками, ведущими на нижний уровень, окошками в коридор и прочей экзотикой – ничего подобного ни в Москве, да и нигде ещё, ему больше видеть не доводилось), стоившей, небось, целое состояние и перевидавшей уйму пьянок самых разношёрстных компаний. Её отец, не одобрявший богемных дочкиных наклонностей, был каким-то чиновником и жил со своей второй семьёй; мать вообще давно перебралась за границу. Нютка училась на отделении поэзии и в студенческие годы прославилась тем, что каждые каникулы, и не только, моталась по Европе автостопом, иногда устраиваясь там на какие-то нелегальные работы, а после публиковала в разных журналах и альманахах свои отчёты в форме маленьких поэм-верлибров. Некоторые ему тогда нравились; почему не нравились другие, он терпеливо объяснял ей по её настоятельным просьбам. Нютка не обижалась, утверждая, что доверяет его вкусу – в отличие от вкусов участников своего творческого семинара и его руководителя – поэта, и впрямь, какого-то больно уж советского, устарелого. Его, Саввины, стихи, Нютка похваливала, первая публикация в серьёзном издании произошла по её протекции; при этом она горячо одобряла, что он не пошёл на отделение поэзии, а пошёл в переводчики: всё ж профессия, чему-то учат, не то, что эти их бесполезные обсуждения стихотворных потуг друг друга. Сама она была к языкам способна, но ленива: могла немного объясниться на нескольких, но вот читать – разве что со словарём.

Теперь Нютка писала всякие заметки для разных журналов, а ещё сдавала одну из своих комнат студенческой паре. Она и ему в своё время, когда в аспирантуру он попал только заочную и общаги лишился, комнату предлагала; он, однако, отказался – бесплатно, по дружбе, не хотелось (как чувствовал?), а настоящую плату бы не потянул. Ничего, перебился тогда – жил то у одних уезжавших на время знакомых, то у других. Тем временем в Молдавии умер отец, а вскоре и мать тоже… Они с сестрой продали родительскую квартиру. Суммы, которую он получил, конечно, не хватало даже на жалкую, «убитую» однушку в дальнем Подмосковье. Но кто-то из знакомых надоумил: а чего, собственно, так упорно цепляться за крольчатники эти бетонные? За городом можно разжиться хибаркой, а то и полдомика поприличней какого присмотреть; минусов, конечно, много, зато – реально. Так и оказалось. Короче, ему удалось неплохо подкалымить на одной удачно подвернувшейся временной работе, потом ещё – призанять, а уж после, объединив всё вместе, купить вот это жильё, которое ему приглянулось сразу.

Однако, как выяснилось, – владеть законно приобретённой недвижимостью ещё не означает права в ней прописаться. Нужно было получать российское гражданство, для чего потребовался обман государства в форме фиктивного брака. Нютка предложила свои услуги. Зачем ей это было надо, он так и не понял. Быть может, решила, что пора украсить родной паспорт штампом – хотя бы таким, липовым, если по-другому что-то никак не срастается?

Намеревалась даже сходить с ним в загс бесплатно (опять «чисто по дружбе»), а потом ещё и устроить для прикола пьянку среди своих, посвящённых… Но он разузнал, сколько обычно стоит подобная процедура в среднем, и всучил ей эту сумму сразу же, а от пьянки решительно отказался, нафига нужны такие комедии.

К прошлой осени он, наконец, получил гражданство, прописку и перебрался сюда со своим скопившимся за московские годы скарбом – главным образом, книгами. Развод они собирались оформить где-нибудь не раньше весны, поскольку Нютка опять окунулась в какие-то свои неотложные дела и поездки. На Новый год обменялись эсэмесками; «Поздравляю законного супруга!» – написала Нютка. Ему казалось, что она должна быть в это время не то в Польше у матери, не то в Питере, однако ошибся, и прямо накануне Рождественской ночи Нютка вдруг прозвонилась, объявив, что возвращается сейчас на машине с друзьями из поездки в Переславль-Залесский, и вот решила спонтанно заглянуть к нему на огонёк, поглядеть, как обжился…

В его планы на вечер это никак не вписывалась, но пришлось тащиться встречать Нютку на шоссе, где её высадили какие-то знакомые американцы, любители российских достопримечательностей. Она с любопытством обошла всё его жилище, куда попала впервые, искренне пожалела за тесноватость и предстоящую канитель по обустройству, однако при этом, поглядев сверху на заснеженный участок и уютно освещённые окошки дачи напротив, согласилась: что-то в такой жизни всё-таки есть!.. Потом они заболтались под приглушённую радиотрансляцию из Храма Христа Спасителя, уговорив почти полную походную фляжку с джином, которую она выставила, и, разумеется, пропустили все электрички. У него, к счастью, имелась раскладушка, которую он ей поставил внизу, на кухне, где было больше места и больше тепла. Что не помешало ей под утро подняться к нему наверх, влезть под одеяло и прижаться с томным: «Я продро-огла!», хотя на ощупь оказалась вовсе даже горяча. А дальше – понятно: слаб мужской человек, чего тут ещё скажешь…

Он теперь, разумеется, досадовал: какого чёрта, с Нюткой хорошо иногда выпивать и чесать языками, но вообще-то она, с её балансированием на том краешке, за которым уже плещутся оголтелый цинизм и вульгарность, – точно не в его вкусе. Как женщина. И запутывать ясные доселе отношения было совершенно ни к чему. Сам виноват, идиот безвольный…

– Так ты – к Готовцевым, значит? – отодвигая чашку и закуривая, поинтересовалась Нютка лениво.

– Да. Поехали вместе, – предложил он, хотя ему вовсе не улыбалось, чтобы Нютка – с неё станется – весь вечер самодовольно на него поглядывала и отпускала двусмысленные шуточки.

– Не, неохота что-то в это благостное семейство. Я вообще в последнее время поняла, что из всего выпуска нашего только тебя нормально воспринимаю и ещё двух-трёх человек буквально. Остальные обмещанились мгновенно как не знаю кто, а что за надежды, блин, подавали!.. Лучше уж я сегодня с хмырём одним повстречаюсь, давно набивается…

Они снова изрядно проболтали, пока, наконец, не спохватились, собрались и отправились в Москву. Почти у станции их обогнали Юля с какой-то девчонкой.

– Что за киски? – спросила Нютка.

– Одна – знакомая, с соседней улицы, – лаконично ответил он. – Другую не знаю.

– Соседки у него тут юные, понимаешь… Не скучно, гляжу, в твоей глухомани.

– Не скучно, – подтвердил Савва.

Всю дорогу, в электричке, потом в метро, Нютка держалась как обычно, будто ничего и не было вовсе. И только перед тем, как выбраться из битком набитого вагона на свою станцию, прижалась к нему особо тесно и интимно хихикнула, чмокнув куда-то в скулу: «Ладно, не дуйся! Дам развод, как было обещано…»

«Вот же зараза», – подумал он и поехал дальше, на «Водный стадион»; Готовцевы снимали там двушку минутах в десяти от станции.

У Готовцевых, к которым он явился первым, замечательно пахло настоящим Рождеством: живой елью, мандаринами, какой-то птицей, запекаемой с яблоками, сладким пирогом – всем сразу. Худющий Антоша накрывал на стол, а круглолицая Танюша, с аккуратным, чуть выпирающим под фартуком животиком, возилась на кухне. Старший ребёнок – серьёзный немногословный пятилетка – тихо сидел в своём углу за рисованием; получив в подарок книжку и коробку с паззлами, отложил фломастеры и принялся углублённо всё изучать.

– Танюшке нельзя, а мы с тобой сейчас по аперитивчику!.. Аргуновский тоже обещал сегодня приехать, знаешь?

– С девушкой, – добавила Танюша, ставя перед ними плошку с горкой крупных вяленых маслин. – Ты-то, Саввушка, когда приведёшь кого-нибудь?

– Дай человеку обжиться сперва, и за ним не заржавеет! – уверенно заявил Антоша. – Ну, со светлым праздником!..

Антоша, с которым они вместе заканчивали аспирантуру, был родом из города Бологое, а Танюша и вовсе с Урала, но оба, конечно, остались в Москве – как большинство иногородних сокурсников. Антоша подвизался в разных изданиях и много где преподавал, а Танюша, в своё время учившаяся на детской литературе, теперь с одной соавторшей писала романы для подростков в православном ключе, неплохо, кажется, этим зарабатывая.

Сидя среди такого лада и склада, можно было не сомневаться: всё-всё у этих ребят будет путём, закрепятся в столице окончательно, заимеют собственную квартиру, вырастят здоровых благополучных детей, Антоша станет профессором и так далее… Причём – без помощи и протекций, без особого напряга и сетований, методично, последовательно и согласно. Наглядный успех от неустанных трудов плюс некоторой скромной удачливости.

Не симпатизировать им, их жизнеустроению было невозможно. Но при этом Савва отнюдь не был уверен, что у него самого получилось бы вести настолько добродетельное существование. Если б даже и захотелось когда-нибудь…

Лада обошла весь этаж книжного на Тверской, от худлита до сувениров, потом ещё постояла над ступеньками, ведущими вниз, в букинистический, но сказала себе: нет, на сегодня хватит. Руку и так оттягивала корзина, где поверх трёх книг, двух журналов и одного альбома (здесь разве удержишься!) лежало ещё и несколько глянцевых путеводителей – надо было заранее поразмыслить насчёт лета, ведь ей минимум месяц полагается провести на тёплых морях. Хотя (вот честно!) совершенно никуда неохота, так и просидела бы на родимой даче, изредка выбираясь сюда, в Москву, в которой летом – тоже своя особая прелесть…