Текст книги "Сезон охоты на мужей"

Глава 6

В Залесье они прибыли с шумом. Влетели на главную площадь так, что едва успели затормозить. Еще спасибо, что им в этом помог огромный ярко раскрашенный столб, стоящий в самом центре площади. В него машина и врезалась. Столб от удара немного накренился, но устоял. А вот Катю мотнуло вперед.

– Ой, мамочки!

Катя не могла поверить, что все кончилось, а она еще жива. Всю дорогу до Залесья ее новый знакомый гнал так, что «Газель» швыряло направо и налево. Раз двадцать они должны были перевернуться, но каким-то чудом выравнивались. Когда они перескакивали по мостику через речку, Катя увидела под собой полынью и уже приготовилась в нее падать. Но нет, ангел-хранитель и тогда уберег.

Когда они вышли из избы бабушки Матрены и Игнатий полез за руль, Катя впервые возмутилась:

– Ты же пьяный!

– Чутка хлебнул.

– Двести пятьдесят выжрал.

А то и больше.

Но Игнатий не смутился:

– Разве это доза для такого молодца! Хочешь знать, я и после литра спирта спокойно за руль сяду!

Катя что-то сомневалась, но кто бы ее спрашивал. Игнатий просто схватил ее за шиворот и пихнул в кабину.

– Сиди и молчи… баба!

Стартанул он так, что снежная пыль поднялась из-под колес. И оглянувшись, чтобы помахать вышедшим проводить их бабушкам, Катя их попросту не увидела. На том месте, где стояли бабки, теперь высились два заснеженных снеговичка. Один повыше и постройней, другой пониже и поупитанней.

– Игнатий, потише езжай! – взмолилась Катя. – Прошу тебя, тише!

– Сам знаю. Кто за рулем? Ты или я?

– Ты, но…

– Вот тогда и молчи.

И вместо того чтобы убавить газу, он втопил педаль в пол до упора. Мотор взревел. И гонка наперегонки со смертью началась.

– А-а-а! – верещала Катька, когда машину кидало на особо крутом повороте. – Разобьемся! Насмерть!

Игнатий хохотал, словно безумный, и орал:

– Не с-ссы, Катюха! Прорвемся!

– Игнатий, тормози!

– Молчи, баба!

И машину швыряло по ухабам так, что казалось, сейчас она развалится на части. Катя вместе с машиной прыгала на сиденье, вцепившись в него обеими руками, но это не помогало ей удержать равновесие. Катю мотало так, что она стукалась головой то о дверь, то об Игнатия, а то вылетала вперед и стукалась о лобовое стекло.

– Ой-ой-ой! – голосила она. – Господи, помоги!

Но Игнатий лишь хохотал, словно безумный. Потом ему вдруг стало жарко. Он опустил стекло, и в машине загулял ледяной ветер. Его порывы поднимали волосы на голове у Катюши дыбом и по телу бежал мороз.

И вот теперь все кончилось. Их «Газель» стояла посредине площади на плотно утрамбованном снегу и никуда не двигалась. Катя с трудом разжала пальцы, которыми она вцепилась в ручку «Газели», словно это могло каким-то образом уберечь ее. Пальцы затекли в скрюченном положении, и ей не сразу удалось их распрямить.

Выбравшись из машины, Катя обнаружила, что их прибытие не осталось незамеченным. Со всех сторон к ним спешили люди. И нельзя сказать, чтобы вид у них был какой-то особо гостеприимный. Сказать прямо, совсем наоборот. Многие так и вовсе размахивали руками, в которых держали жерди и дубины, и громко кричали что-то очень сердитое.

– Поколотят.

Игнатий явно струсил. Хмель из него уже выветрился. А вместе с ним ушла и давешняя бравада.

– Ох, поколотят.

– За что? За столб?

– Дура! Это же не просто столб. Это у них вроде как главный идол. Они ему поклоняются. Хороводы вокруг него водят. Цветами украшают. Обнимают. Целуют даже. Чего ржешь? Не вру, сам видел.

По лицу Игнатия стекала струйка крови. Когда «Газель» врезалась в сей замечательный столб, Игнатий слегка стукнулся о руль и раскровенил себе лоб. Катюше даже на какой-то момент сделалось его жалко. Но потом эти мысли вытеснил страх за собственную безопасность.

Их очень быстро и со всех сторон окружили прибежавшие на шум люди. Одеты здешние обитатели были своеобразно. Катя от изумления широко открыла глаза. Такого изобилия красок она никогда раньше не видела. Бабы все были в ярких цветастых платках, накинутых и повязанных поверх шубок или дубленок. Под ними теплые, но тоже цветастые юбки. На ногах или валеная обувь, или красные сапожки. Мужчины в зипунах и тулупах, подпоясанные красными и синими кушаками. Разноцветные шапки. И всюду пестрит от вышивки, так что глазу с непривычки даже делается больно.

Люди сердито кричали, негодуя главным образом на Игнатия, но внезапно все утихли и расступились. Вперед вышел пузатенький дяденька лет пятидесяти, который окинул взглядом разбитую «Газель», а потом выпятил вперед густую, уже начинающую седеть бороду и гневно воскликнул:

– Вы пошто покой моих людей смущаете, негодные, а?

Игнатий молчал. Катя тоже вперед не лезла. Дядька ей не понравился. Лицо у него было злое. И к тому же он был не только пузат, но еще и горбат, что она рассмотрела не сразу.

– Пошто хулиганите, я вас спрашиваю? – допытывался у них горбун. – А-а-а… Постой-ка! Кажись, я тебя знаю. Игнатий! Вона оно как! А я-то думаю, кто это к нам заявился незваный-нежданный. А оно вон как. Племянничек! Отца Анатолия родственничек!

Последнее было сказано с таким ехидством, что Игнатий не выдержал:

– Дядь Феодор, ты того… не ругайся. Мы к тебе по делу.

Значит, этот бородатый толстячок и есть тот самый Феодор, который держит в повиновении чуть не сотню человек? Катя с интересом уставилась на него. И что в нем могло привлекать сердца людей? Низенький, толстенький, никакой харизмы. Сказать честно, так урод уродом.

– Какое у тебя ко мне дело может быть? – злился горбун. – Ты – ехидна, позор рода!

– Ты того…

– Чего «того»?

– Не ругайся, Феодор. Говорю же, дело есть к тебе. Важное.

Но тут из толпы чей-то голос крикнул:

– Дяденька, они столб поломали.

Феодор обогнул «Газель», которая до сих пор закрывала от него весь размер нанесенного поселку ущерба, и здорово осерчал.

– Кто за рулем был? Ты? – накинулся он на Игнатия.

– Ну я!

– Молчи, не отвечай, и так вижу, что твоя рожа шельмовская столб Ярилы-Солнца поломала!

– Дядя Феодор, ну чего ты серчаешь? И не сломали мы твой столб, покривили его лишь чуток. Так это же поправить можно. Хоть сейчас выдерну и назад вставлю.

Это взбесило дядю Феодора окончательно.

– Пусти руки! Куда грабли свои протянул? Идола осквернить хочешь!

– Так не осквернить, а поправить.

– Вот я тебя сейчас поправлю! Вот я тебя проучу! – кинулся горбун к Игнатию. – Знаешь, как у нас невежд учат? Снимут портки, да при всех и вздуют за неуважение к святыне.

Толпа на предложение дяденьки отозвалась радостным гудением. Похоже, все одобряли затею горбуна.

Десятки рук потянулись к Игнатию, схватили, повалили на землю. Катя невольно вскрикнула, когда Игнатий оказался на земле.

– Что вы делаете?

Но никто девушку и не слушал. Кто-то из подручных дяди Феодора и впрямь тут же стянул с Игнатия брюки, откуда-то возникла деревянная лавка, появились длинные прутья. Катерина и охнуть не успела, как Игнатия уже уложили лицом вниз на лавку и, не слушая его протестов и воплей, крепко привязали к ней.

– Не может быть, – шептала Катя. – Не станут же они его в самом деле пороть?

Но даже ей самой становилось очевидно, что будут. После того как Игнатий был основательно обездвижен, дядя Феодор взял один из прутьев и со знанием дела попробовал его в воздухе. Раздался тонкий противный свист, от которого у Кати внутри все так и замерло. Ей еще не верилось, что все происходит у нее на глазах и на самом деле. Ну не могут же в двадцать первом веке вот так прилюдно сечь человека. На улице! При всех! Невероятно!

Но кажется, остальные не видели в этом ничего необычного. Толпа расступилась, чтобы дать Феодору возможность для маневра. Тот взмахнул рукой и…

– А-а-а-а! – завопил Игнатий, дернувшись от первого удара.

На его задней части появилась и вспухла узкая красная дорожка.

– Десять ударов! – торжественно провозгласил Феодор. – По блату! И один для почину!

Второй удар пришелся чуть ниже первого, на сей раз красная полоса мигом вздулась и взбухла. От второго удара на теле Игнатия проступили капельки крови. Третий и четвертый заставили его извиваться и выть от боли. Катьке даже стало его жалко. И к тому же ей было страшно. А вдруг следующей окажется уже она? Если ее высекут вот так же при всех, она этого не выдержит. Она просто умрет. Да, умрет. И делайте с ней потом что хотите.

А порка между тем шла своим чередом. Феодор отхлестал Игнатия от души, потом сделал знак своим подручным, что можно отпускать. Веревки сняли, Игнатий смог подняться даже без посторонней помощи.

– Ну спасибо вам, дяденька, – пробормотал он, подтягивая штаны.

Лавка и розги тут же исчезли, словно бы их и не было никогда. Но толпа расходиться не спешила.

– Ну что? – обратился повеселевший горбун к Игнатию. – Поучился у меня почтению? То-то! Будет тебе впредь наука.

Катя ожидала, что Игнатий ответит вредному старикану что-то такое резкое, но Игнатий после порки что-то совсем сдулся. Катька с презрением покосилась на своего знакомого. А еще драться собирался. Кулаками размахивал. Хорохорился перед ней. Обещал кому-то и что-то показать. И что показал? Голую исполосованную свою задницу? Стыдно сказать! Оказалось, что Игнатий из породы тех, про кого говорят, что он молодец против овец. Ну а против молодца-то он оказался и сам овца!

Теперь Катя до некоторой степени понимала причину уважительного отношения местных обитателей к Феодору и всему тому, что от него исходило. Если он так лихо розгами со всеми тут орудует, то понятно, почему нет желающих оспаривать его приказы.

– Поговорить со мной хотел? – величественно обратился Феодор к пленнику. – Ну пойдем тогда в дом. Поговорим.

И Феодор сам первый пошел впереди всех. Все еще поддерживающий штаны Игнатий пошел следом. А последней двинулась Катя. Ее-то никто не приглашал, но и оставаться на улице было тоже как-то глупо. Прибытие их в Залесье произошло несколько иначе, чем представлялось Катюше. И она терялась в догадках, не зная, чего еще ожидать от эксцентричного хозяина поселка.

Но чутье, это верное женское чутье, подсказывало ей, что лично для нее тут не будет ничего хорошего. И от волнения кожа девушки то и дело покрывалась мелкими мурашками – верным признаком надвигающихся на нее неприятностей.

Как и описывали старушки-отшельницы, дом Феодора был и впрямь похож на боярский терем. Высокое резное и ярко расписанное диковинными цветами и причудливыми животными да птицами крыльцо. Массивные бревна сруба. Широкие ступени. Высокие потолки да ажурные окна. Все это внушало мысль о том, что в доме живет человек в высшей степени уважаемый и достойный.

Хотя сам дядя Феодор впечатления такого уж достойного не производил. Ростом для этого не вышел. Горб мешал. Да и нрав хозяин поселка имел сварливый и злобный. Но был он умен – что есть, того не отнять. И власть любил. А еще больше власти тот почет, который эта власть ему давала.

Придя домой, Феодор позволил прислуге снять с себя богатую тяжелую шубу. И пока одни разоблачали его сверху, другие слуги, опустившись на четвереньки, стягивали с хозяина сапоги. Катя только глазами моргала. Добро бы такое происходило веке в четырнадцатом ну в шестнадцатом, в восемнадцатом, наконец. Но в двадцать первом? Это что же творится? Куда мы катимся? В какое мракобесие и средневековье? И почему все эти люди выглядят так, словно бы служить горбуну есть высшее на этом свете для них счастье?

В зале Феодор устроился на высоком резном троне. Да, это был самый настоящий трон, назвать его стулом было все равно, что назвать динозавра ящерицей. Величественное и явно очень тяжелое сооружение, украшенное снова резьбой и росписью красками по гладкому дереву. Рядом стоял тяжелый посох, который Феодор тут же взял в руки и вроде как даже ростом повыше сделался.

– О чем поговорить хотел?

– Так это… Свинку-то, что мы у вас приобрели… негодная она оказалась.

Голос Игнатия сделался подобострастным и льстивым. Тьфу ты!

А вот дядя Феодор, казалось, искренне изумился.

– Как это негодная? Что ты плетешь?

– Отравлена свинья была.

– Что?! – взревел дядя Феодор, словно Игнатий ударил по самому больному. – Да как ты смеешь мою скотинку порочить? Это ваша еда вся отравлена! Это вы поля всякой химией засыпаете, а скотину разной дрянью пичкаете! А у нас в Залесье все свое, все родное, от земли-матушки растет. И скотинка травкой питается, на солнышке греется, чистую ключевую водицу пьет. Не может быть мясо от нашей скотины плохим. Врешь ты все! Клевещешь!

И Феодор в порыве гнева даже стукнул посохом по полу. Гул пошел по всему дому, а Игнатий втянул голову в плечи.

– А это не я говорю! – трусливо выкрикнул он. – Это вон она!

И выпихнул вперед себя Катюшу. Та тоже струсила, ну как старикан ее посохом по макушке благословит, но страху своего не показала.

– У старушек отшельниц смерть приключилась.

– От мяса моей свиньи?

– Да.

Феодор вскочил. Он был не на шутку взволнован.

– Это ложь!

– Но так случилось.

– Голословное обвинение! У меня хорошие свиньи! Все санитарные сертификаты имеются.

В своем порыве дядя Феодор уже не вспоминал про землю-кормилицу, а заговорил чисто юридическими терминами. Смекнул, что юродство тут не прокатит, про сертификаты вспомнил. Видать, не так уж отошел дядя Феодор от этого мира, если о сертификатах качества на свою свинину позаботился.

– Старухам яд в мясе вы подослали.

– Это не я! Это они!

И Феодор ткнул пальцем куда-то в окно. В том направлении должен был находиться монастырь отца Анатолия.

– Это они старух обихаживали. Анатолий и баба ейная вокруг этих старух хороводы не первый год уже водят. Закусками да соленьями старых дур обихаживают. Где мне за ними угнаться?

– Вот вы и решили иначе действовать. Тушу свиньи ядом пропитали. Решили, что бабки отравятся, а подозрение на отца Анатолия падет.

– Не делал я этого! Вот крест святой, что не делал! – И Феодор впрямь неистово перекрестился. – Я им хорошее мясо продал. Двух поросят, как они просили, уступил. И денег много не взял. Соседи же. А кто умер-то? Меланья или Матрена?

– Нугзар.

– Какое еще Нугзар? – оторопел дядя Феодор. – У них никаких Нугзаров… А-а-а… Волк, что ли?

– Он самый.

Феодор нахмурился.

– И вы из-за издохшего зверюги ко мне явились?

– Так ведь могли и бабки помереть.

– Но не померли же? А вы чего учинили? Покой мой смутили! Людей встревожили! Непотребство на площади устроили! Да за такое десяти розог вам мало будет! За такое в холодную вас обоих посадить надобно! Эй! Кто там! Люди!

На зов хозяина прибежали слуги.

– Схватить и в холодную!

Мгновение спустя обоих пленников уже волокли обратно на улицу. Там по снегу их протащили к какой-то маленькой дверце и впихнули в узкое и темное помещение. Затем дверь за ними захлопнулась. И пленники остались одни. Без еды, без тепла, без средства связи и без всякой надежды на скорое спасение. Положение у них было аховое, хуже и не придумаешь. Сотовая связь тут не брала. И сообщить о том, что с ними случилось, или пожаловаться в ту же полицию, они никак не могли.

В это время в оставленном Катей монастыре у отца Анатолия события тоже развивались не лучшим образом. Весь прошлый день посвятили обыску окрестностей и поискам Азара – пропавшего возлюбленного Марины. Никто так и не признался в том, что видел, как или с кем уходил поздно ночью Азар.

Лишь один из мужчин, живших в соседней с Азаром келье, признался, что вечером видел какую-то незнакомую девочку, с которой разговаривал пропавший молодой человек.

– Что за девочка?

– Лет десяти-двенадцати. Совсем малышка. Худенькая, маленькая. Не могла она вреда Азару причинить. Он хоть и хлюпик, но против такой пигалицы все равно что Гулливер против лилипута.

– Ты ее раньше видел?

Нет, раньше этой девочки свидетель не видел.

В монастыре же никаких детей не имелось. Двое деток Пети были еще слишком малы. Да и отсутствовали они в данный момент вовсе.

– Откуда взялась девочка?

– Не из наших, это точно. И одета больно чудно. Тулупчик вышитый. На голове платок цветастый повязан. На поясе кушачок. И варежки шерстяные тоже с вышивкой. Я даже подумал, ряженая. Может, к празднованию Масленицы маскарад готовится? Может, какая культурная программа? Но опять же, почему девочка одна была?

Матушка Анна, которую призвали для консультации, объяснила, что у них в монастыре девочек подходящего возраста не имеется. И к Масленице никаких народных гуляний тоже не ожидается.

– Но если эта девчушка была так необычно одета, скорей всего, живет она в Залесье. Там существует довольно большое экопоселение, возглавляемое одним фанатиком. И все люди одеваются примерно так, как вы описывали.

Но что могло понадобиться малышке из Залесья у них в монастыре, было непонятно. Разве что девочка прибежала за помощью. Но тогда еще чудней было то, что девочка обратилась со своей проблемой не к отцу Анатолию, или матушке Анне, или на худой конец к матушке Галине, которая имела кое-какую власть, а к Азару, который и сам-то был тут на положении гостя.

К сожалению, о чем шел разговор у этой девочки с Азаром, свидетель сказать не мог. Он лишь видел, как девочка передала Азару какую-то сложенную бумажку, то ли записку, которую Азар сунул в карман, не читая, и сразу же ушел в свою келью. А минуту спустя убежала и девочка, которую больше никто в монастыре не видел.

Ближе к вечеру того же дня приехала мать Азара – миловидная стройная брюнеточка с красивыми выразительными глазами миндалевидной формы. Выглядела она гораздо моложе своего возраста, больше тридцати ей дать было никак нельзя. Представилась она Заремой. И либо была не чужда артистических ужимок, либо и правда так сильно переживала, но страдала очень уж картинно. Заламывала руки, закатывала глаза, падала в обморок. Напрасно отец Анатолий успокаивал нежданную визитершу, все было напрасно.

– Где мой сын? – стонала Зарема, когда женщина обежала все помещения в монастыре и убедилась, что Азара в них и впрямь нет. – Верните мне моего мальчика!

Разумеется, никто не мог этого сделать. Тогда будущая свекровь переключилась на упреки невестке.

– Марина, я отпустила своего сына с тобой. Где он? Куда ты его дела? Почему отпустила ночью одного? Что случилось? Вы поссорились? Ты его обидела? Оскорбила его чувства? Ах, я знала, я чувствовала, что нельзя отпускать его с тобой. Надо было мне поехать с вами!

Она буквально преследовала Марину, допытывая и выпытывая у нее мельчайшие детали произошедшего. Так что под конец Марина даже обрадовалась, когда матушка Галина позвала ее в свою келью. И вечернее правило показалось сегодня Марине не таким уж тягостным. Если сравнивать с разговорами с потенциальной свекровью, то в чтении молитв даже была какая-то прелесть.

– Матушка Галина, мне кажется, я начинаю понимать смысл такой молитвы.

– Дай-то Бог, деточка.

Но после такого хорошего разговора, когда матушка Галина рано утром проснулась для чтения утреннего правила, то оказалось, что Марина тоже исчезла. Она ушла точно так же, как и Азар, ничего и никому не сказав, оставив все свои вещи, документы и деньги. С собой девушка взяла лишь свой смартфон, во всяком случае, этой вещицы обнаружить среди других вещей не удалось.

– Это уже переходит всякие границы! Второе исчезновение подряд! Сначала Азар, теперь Марина! Куда они могли деться? Оба! Без вещей! Без документов! Без денег!

– И без теплой одежды. Марина ушла в легкой курточке, в ней она ночью в мороз долго не протянет.

Над монастырем собирались темные тучи. Отец Анатолий ходил как в воду опущенный. Он ни с кем не разговаривал, но всем и без слов было ясно: без полиции будет не обойтись.

– Зима. На улице до минус двадцати по ночам дело доходит. А эти двое придурков отправились в путь налегке, без денег, без документов. На что они рассчитывали? На чудо?

– И куда они могли отправиться пешком? На много километров человеческого жилья просто нет!

До Залесья было короткой дорогой почти пятнадцать километров, а длинной – все двадцать. До старушек-отшельниц чуть меньше десяти. До автобусной остановки и трассы через лес километров шесть, а полями примерно столько же, сколько и до бабушек. О том, чтобы преодолеть это расстояние ночью впотьмах, не могло быть и речи. Что Азар, что Марина – оба они были продуктом современной цивилизации. Изнеженные городские дети, которые без встроенного в их смартфоны навигатора уже были не в состоянии и шагу ступить даже в городе. А тут, за городом, с плохо работающей мобильной связью, не говоря уж про отсутствующий Интернет.

– По звездам они ориентировались?

Дело осложнялось еще и тем, что как в случае с Азаром, так и с Мариной в ночь исчезновения шел снег. Не очень сильный, но вполне достаточный, чтобы замести как дорогу, так и сами следы. И по монастырю начал ходить слушок. Сначала шепотком, а потом все громче и громче люди переговаривались друг с другом, уверяя, что молодых людей уже нет в живых.

– Замерзли они. По глупости ночью ушли, заблудились и замерзли. Теперь если тела найдутся, так только весной.

Но мать Азара и слышать ничего об этом не хотела.

– Какая весна? До весны я и сама не доживу. Я требую, чтобы поиски моего мальчика начались прямо сейчас. Немедленно! Я сообщу его отцу. Он должен принять меры!

И меры были приняты, правда, принял их сам отец Анатолий. Как ни тяжело было ему видеть полицию в стенах своего монастыря, делать было нечего. Судьбы двух молодых людей были куда важней, нежели личные чувства отца Анатолия.

Впрочем, приезд полиции несильно что-либо изменил. Полицейские даже не пытались скрыть, что помочь тут им решительно нечем.

– Следы замело. Куда идти? В какую сторону? Была бы еще ищейка, а так…

– Неужели нету ищейки?

– В районе есть пес. Но это ехать надо.

– Привезите! – потребовала Зарема решительно. – Привезите эту собаку.

И видя, что полицейские мешкают, прибавила:

– Я вас отблагодарю.

Услышав заветное слово, полицейские заметно оживились. Они погрузились в машину и отбыли, чтобы вернуться через пару часов. Все посмотрели им вслед с пониманием. Никто и не думал осуждать ребят. Все понимали, что одно дело выполнять просто так свой долг, а другое дело, когда за его выполнение что-то в конце еще и светит. Магарыч – это заветное слово для каждого русского человека. И полицейские тут отнюдь не исключение.

С прибытием Чапы, огромного добродушного лабрадора, дела пошли веселей. Собака охотно понюхала вещи Марины и сразу взяла след. Было ясно, что для собаки, даже несмотря на слой снега, не представляет никакого труда идти по следу девушки. Пес задорно бежал по снегу, ни разу не сбился. Он выбежал за монастырские ворота, немного пробежал по дороге, но, достигнув развилки, откуда дороги расходились в три стороны – к трассе, бабушкам и в Залесье – внезапно заметался.

– Чапа, Чапа, что же ты! Ну! Ищи!

Но пес уселся на попу и лишь печально смотрел на хозяина. Прости, читалось во взгляде собаки, но больше я ничем помочь не могу.

– Похоже, тут вашу девушку ждала машина. Она в нее села, поэтому Чапа и потеряла след.

– Ну, слава богу! Если в машину села, значит, жива!

– А Азар! Мой мальчик где?

С Азаром дело пошло труднее. С его исчезновения прошло уже слишком много времени. И Чапе лишь с величайшим трудом удалось взять след. Еще на территории монастыря она несколько раз сбивалась. Оно и понятно, поверх следов Азара вдоволь натоптали другие люди. И за прошедшие дни след уже совсем улетучился. Но все же Чапа вывела их из монастыря, хотя на этот раз побежала в другую сторону. Не к развилке трех дорог, а к узкой и неприметной дорожке, которая уходила к лесу. Но там она повела себя, как и в первый раз. Села и виновато уставилась на хозяина.

– Азар тоже уехал на машине?

– Да.

– На той же самой?

– Не могу этого сказать. Следы совершенно не видны.

– А ты что скажешь? – обратился отец Анатолий к собаке.

Но Чапа лишь повиляла в ответ хвостом. Если она и знала что-то про машину, то сказать этого не могла.

А вот ее хозяин сказал:

– Судя по тому, что собака оба раза вела себя одинаково, это могла быть одна и та же машина. Это лишь мое предположение, но я в нем почти уверен.

Но что именно это могла быть за машина, сказать не брался даже он.

– Надо искать. Надо искать свидетелей. Молодые люди пропали ночью. Вряд ли появление этой машины в окрестностях монастыря могло быть случайностью. Ночью тут никто не ездит. Скорей всего, молодые люди знали, что в этом месте их будет ждать кто-то им хорошо знакомый на машине.

– И они доверяли этому человеку, потому и решились уйти с территории монастыря среди ночи, никому ничего не сказав.

– Их могли вызвать по телефону.

Но матушка Галина заверила, что она спит очень чутко. Она бы услышала, позвони кто Марине.

– Однако вы не услышали, как девушка одевается и уходит.

– Звонок бы я точно услышала! – настаивала матушка Галина.

– Марина могла выключить звук, оставить только вибровызов. Или ей прислали эсэмэс. Его получение вы бы точно не услышали.

Но тогда получалось, что сама Марина заранее условилась о таком звонке. Она его ждала. И вчера вечером в келье матушки Галины девушка не заснула, а лишь притворялась спящей. А когда ей пришло эсэмэс или поступил звонок от нужного человека, она, недолго думая, оделась и незаметно ушла. Но оделась легко, потому что знала, идти ей недалеко, рядом с монастырем ее уже ждут.

– Перво-наперво надо проверить список всех вызовов, поступивших как Марине, так и Азару. Это можно сделать по запросу полиции в их телефонной компании. Второе… Куда ведет эта дорога?

– В Залесье. Она более короткая, чем та, что идет через мост. Но ею можно пользоваться лишь зимой, когда установится санный путь, и летом, когда высохнет весенняя грязь.

– Залесье… Хм! Снова это Залесье. А ведь стоило бы съездить туда? Возможно, пропавшая девушка находится сейчас там?

Несмотря на улики, указывающие на возможную причастность кого-то из обитателей Залесья к исчезновению молодых людей, сам отец Анатолий никакого желания ехать в Залесье не выказал. Матушка Анна тоже отказалась от поездки. Третье заинтересованное лицо – мать пропавшего юноши Зарема – увлеченно разговаривала по телефону с матерью Марины, которой в красках описывала свое состояние, и ехать тоже не захотела.

Разговор этот велся у них с большим эмоциональным накалом и длился уже больше часа. Состоял он по большей части из взаимных упреков и обвинений. Как можно было судить по отрывочным репликам, мать Марины обвиняла Зарему в том, что она плохо воспитала своего сына, а значит, оказалась плохой матерью. А Зарема в свою очередь обвиняла собеседницу в том, что она была очень невнимательна к дочери, никогда не интересовалась своим ребенком, не спрашивала, что у девушки на душе, пока с их детьми и не случилось самого страшного.

Риторика такого разговора никакого конструктивизма в себе не несла, а потому могла продолжаться хоть сутки. Ждать столько времени никто бы не стал. Так что в поселок на поиски пропавшей из монастыря девушки отправились лишь полицейские и, как ни странно, вызвавшаяся сопровождать их матушка Анна.