Текст книги "Жрица Солнца"

Глава третья

Случай представился спустя две седьмицы. К тому времени в самых глубоких яминах уже растаял снег, а каждое дерево хвасталось молодыми, едва проклюнувшимися листочками. Казалось, в поселении все забыли, что еще недавно по лесу бродили чужаки, а может, были спокойны по этому поводу, ведь защита крепка. Что зря тревожиться! Забот хватает!

Маме нездоровилось. Бледная, почти зеленая, она бродила по дому, то по двору, не в силах взяться ни за какую работу. Олеся следила за ней с затаенным беспокойством, но Дубрава только отмахивалась и шутила. Все хорошо. Девчонке бы успокоиться, о своем подумать, но тревога за мать все нарастала, покуда в середине ночи Олесю не подбросило на сундуке резким предчувствием. Вслед за этим на лестнице послышался грохот. Девушка, не помня себя, бросилась в темноту и нашла Дубраву лежащей на нижней ступени без сознания. Не раздумывая, Олеся положила руки матери на живот, и тот час ладони засветились в темноте, словно над пламенем свечи. Дубрава издала тихий стон и снова погрузилась в беспамятство. Со ступеней скатился Стоян, вскрикнул, увидев жену, быстрым жестом дотронулся до ее лица, ловя дыхание.

– Я сейчас! – крикнул он, и бросился за дверь. И не заметил, что руки дочери светятся, что длинные пальцы перебирают в воздухе невидимые нити, словно плетут узоры. Наверху стукнула дверь, и Злата крикнула:

– Что случилось?

– Поди сюда быстрее! – Олесе было трудно говорить, все ее тело, казалось, стало теплой волной и волна эта катиться вниз, через распростертые ладони, к матери. У Олеси верно помутилось сознание, она увидела на своих коленях не одного человека, а двоих. Как же это возможно? Когда обычное зрение вернулось, Злата уже была подле сестры. Ее трясло, словно в лихорадке.

– Мамочка!.. Что с ней, скажи? – бессвязно повторяла она. – Ты поможешь ей? Поможешь?

Олеся молча схватила сестру за руку, питаясь ее теплом и направляя тепло через себя. К маме. И ко второй, неясной пока сущности. Так продолжалось какое-то время; тишину нарушали только короткие всхлипывания Златы. Олеся снова пришла в себя, когда над ней склонились две высокие фигуры. Девушка подняла глаза и встретилась взглядом со жрицей. Ярина совладала с удивлением мгновенно, глаза вспыхнули, но тот час снова стали холодными.

– Растопи печь! – велела жрица, обратившись к Злате. Та кивнула и умчалась прочь.

Примостились у огня. Устроили женщину на меховой подстилке, укрыли одеялами. Когда жар заплясал по комнате, жрица достала из заплечного короба связку пахучих трав, и уложила сверху на поленья. Комната наполнилась целебным дымом и запахом летних лугов. Дубрава пошевелилась на подстилке.

– Поспит, поспит и проснется, – медленно произнесла жрица. – Ничего более не угрожает ни ей, не ребенку.

– Ребенку? – ахнула Олеся. Но Стоян не удивился, только успокоено выдохнул и расправил плечи, будто с них свалилось тяжкое бремя.

– Как отблагодарить? – выпалил на одном дыхании. – Что хочешь проси!

Ярина покачала головой:

– Дочери спасибо скажи, – и при тех словах взглянула на Олесю, но ничего по взгляду ее загадочному понять было не возможно. Злата обняла себя за плечи, да так и застыла, немая и жалкая. Ярина вдруг схватилась за горло и зашлась в приступе кашля, потом утерлась и хрипло попрощалась с хозяевами дома.

– А ты до ворот проводи, – сказала Олесе. Девушка кивнула, только сердце екнуло. Во дворе было темно, хоть глаз выколи. Легкий морозец щекотал кожу. Ярина безошибочно нашла тропинку, Олеся едва за ней поспевала.

– Значит, обладаешь целебным даром? – задумчиво произнесла женщина, и в ее словах девушке почудился укор. Олеся снова кивнула, боясь произнести лишнее слово.

– А еще что умеешь?

– Не ведаю, – прошептали непослушные губы.

– Надо ведать! – отрезала жрица, и снова закашлялась.

– Завтра с утра придешь ко мне! – продолжила она, отворяя запор на воротах. Потом обернулась к девушке и велела замереть и закрыть глаза. Олеся стояла ни жива ни мертва, опустив руки вдоль тела, только пальцы нервно сплетались. Жрица приложила холодную ладонь к ее голове и Олеся почувствовала чужое прикосновение внутри себя. Будто кто-то взялся разматывать цветные ниточки ее души. Это было неприятно, но терпимо. Так продолжалось какое-то время, пока у девушки не закружилась голова, а Ярина сказала:

– Ну, хватит пока.

Олеся открыла глаза, слегка покачиваясь от внезапно нахлынувшей слабости.

– Интересно, интересно, – пробормотала жрица. – Определенно, это дар солнца! Богиня Мира к тебе благосклонна, моя девочка!

Олесе было странно слышать ласку в голосе Ярины, но она не могла не улыбнуться в ответ.

– Завтра с самого утра придешь ко мне! – повторила жрица. – Такой редкий дар! Будет очень любопытно узнать, как еще его можно применить! – она потерла руки, будто предвкушая интересное занятие. Потом посерьезнела:

– Грядет беда, Олеся. Помни, твоя сила нужна, чтобы защищать деревню. Боги ведают обо всем, они знали, что нам потребуется помощь, потому наградили тебя этим даром!..

Она невесело усмехнулась, отворила ворота и медленно побрела прочь, не произнося слова прощания. Олеся проводила ее взглядом и закрыла створки. Вот он, миг торжества! Ее признали! Наконец-то! Жаль, что этому способствовали такие грустные события. Но ведь Олеся спасла маму и получила одобрение Верховной жрицы! И кто знает, может быть следующей жрицей станет… она сама? Нет-нет, не стоит пока об этом думать… Олеся вернулась в дом и подошла к матери. Злата стояла лицом к огню и даже не повернулась на звук шагов. Дубрава спала, дыхание ее было ровным и размеренным. Отец дремал рядом, сидя, привалившись к стене. Поправив одеяло, Олеся устроилась рядом на деревянной лавке и вскоре заснула.

Едва разлепив глаза ранним утром, Олеся кинулась к маме, но та все еще спала. Девушка широко зевнула, плеснула на себя воды из бочки и бросилась вон из дома. Ноги несли ее к дому Ярины, сердце заходилось в нетерпении. Другая, манящая жизнь теперь ждала Олесю, и девушка торопилась скорее в нее войти. Дорога до деревни показалась слишком длинной, самый быстрый бег – слишком медленным. Волосы развивались за плечами, ветер трепал одежду. Быстрее, быстрее!.. Олесю переполняла такая радость, которую она и не чаяла испытать. Смеясь, она сбежала с горочки и вылетела прямо на площадь. Но тут же остановилась, как вкопанная. Взгляд наткнулся на грустные лица людей. Некоторые бабы плакали навзрыд, утираясь платками. Олеся выхватила из толпы одну из Матерей рода и задала ей вопрос:

– Что стряслось?

Та ответила, заламывая руки:

– Жрица-то! Покинула нас, оставила! Забрали Боги ее к себе! Ох, что ж теперь будет-то с нами, горемычными?!

Олеся споткнулась на ровном месте. Голова отказывалась понимать услышанное, девушка бесцельно оглядывалась по сторонам, пытаясь осмыслить что-то важное.

– Жрица Ярина? – бестолково переспросили дрожащие губы.

– Моя мамаша нашла ее, – сказал подошедший Карась. – Утром куры у нее разбежались, она их ловить, и слышит – крик! Это как раз возле дома жрицы было. Мама в дом, а там наша Ярина. Мертвая уже!

– Да ведь хворала она, все знали, – сказал Щучёк, младший брат Карася. У Олеси сдавило горло. Разве возможно, чтобы судьба так жестоко поступила с ней, когда она была – впервые – счастлива?! Ноги подогнулись, не желая слушаться, и Олеся опустилась на холодный камень. Ее душили слезы, такие горячие, что, казалось, могут оставить ожоги на коже.

Для жрицы Ярины быстро сложили погребальную кроду прямо в центре деревенской площади. Обычных людей хоронили на закате, но жрица – другое дело. Нечего ее духу шататься среди смертных лишнее время, пускай Богиня Мира заберет женщину к себе на небо прямо из огня. Олеся увидела жрицу в последний раз, прежде чем пламя скрыло фигуру в белом. Заголосили женщины и дети. Тучи расступились, и появилось ослепительное солнце. Матери Рода запели похоронную песню. Пронзительная, невысказанная печаль затопила сердце Олеси, рядом всхлипывала сестра и бледная, ослабевшая мама. Стоян поддерживал жену сзади, хмурясь своим мыслям. Когда костер догорел, на некоторое время воцарилось молчание. Словно люди не знали, что следует делать дальше, и растерялись. Потом, будто опомнившись, старейшина выступил в центр и прочистил горло.

– Так решили Боги! – сказал он, стараясь казаться важным и сильным мужем, но голос срывался от волнения. – Не нам оспаривать их решения! Ярина была сестрой каждому из нас, она… Несомненно, это была великая женщина и великая жрица!

Люди поддержали высказывание нестройным хором голосов. Олес взгляд, помимо воли, снова и снова возвращался к черно-красным, еще дышащим углям. Злата сжала руку сестры.

– Но, как вы знаете, Ярина подготовила себе преемницу! – снова заговорил староста и пошел сквозь толпу. Он остановился перед Олесей и Златой, и оглядел их обоих. Олеся замерла, перестала дышать.

– Что ж, Злата… – сказал Жизномир, и Олеся задрожала от разочарования и горечи. – Хорошо ли Ярина научила тебя?

– Хорошо, – произнесла Злата полной тишине.

– Достойна ли ты стать новой жрицей деревни?

Рука сестры дрогнула и отпустила Олесину ладонь. Злата собралась с духом и сказала со всей уверенностью, на какую была способна:

– Достойна!

Староста кивнул, и Матери Рода залили тлеющие угли водой. Дым и пар и вознеслись к небу, окончательно унося душу Ярины к Богам. Доброслава и Малуша сложили круг из пропитанной смолой и воском соломы, затем подожгли. Тарасья вынесла грубую меховую накидку из волчьих шкур, которую издревле использовали для ритуала посвящения в жрицы.

– Разве ты достойна? – зашептала Олеся, не умея справиться с собой. – Ты же ничего не можешь! Это я спасла Карася и нашу маму!

– Кое-что я могу! – зло возразила сестра. – А если будешь хвастать своими чудотворственными способностями, я скажу, что ты провела темный ритуал и украла у меня половину сил, пока я спала! Тогда тебя извергнут из Рода!

Олеся отшатнулась. А Злата как ни в чем не бывало прошествовала в горящий круг и встала на черное крошево углей. Это было частью ритуала, символизирующего переход магических сил от умершей жрицы к ее преемнице, но Олеся не смогла сдержать гримасу боли и отвращения к сестре. Матери Рода помогли Злате снять одежду и предали ее вещи огню.

– С этими вещами сгорает твоя судьба простой женщины, жены и матери! – провозгласила Тарасья и все деревенские бабы принялись громко причитать и ругать девушку. Это тоже было частью заведенного ритуала. Как и ее предшественница, Злата не испугалась, а церемонно поклонилась Тарасье и сказала:

– Так тому и быть!

Тогда Матери Рода укутали девушку в шерстяную накидку и пропели хором:

– Тогда прими судьбу великой жрицы!

Голоса слились в единое целое и эхом прокатились над землей, призывая в свидетели Богов, и духов, и людей. Олеся прикрыла глаза, представляя себя в центре горящего круга. Жесткий мех касался ее обнаженных плечей, щеки лихорадочно пылали, и взоры всех собравшихся, зримых и незримых, были прикованы к ней. Олеся с трудом отогнала навязчивое видение, которому не суждено было сбыться, и оглянулась вокруг. Как рада была мама! Она вытирала тонкие полоски слез и рассматривала старшую дочь, словно видела впервые. Гордую, прекрасную жрицу! Стоян поддерживал жену за руку, и тоже выглядел счастливым. А какими глазами смотрел на Злату Дрозд! Никогда, никогда он не посмотрит так на Олесю!.. Тем временем девушка в центре круга медленно обернулась вокруг себя и взяла у Малуши жертвенный нож. Острое лезвие разрезало тонкую кожу руки, и алые капли упали наземь. То был дар Богам, горячая кровь новообращенной молодой жрицы. Злата поднялась над кругом, невысоко, задевая пальцами ног черные угли, но и того было достаточно. Люди загомонили, а Олеся только грустно усмехнулась. Она как-то подслушала жалобы сестры, обращенные к Ярине – дескать, с годами ей все тяжелее отрываться от земли.

– Благословляем тебя, богиня—мать Мира, и бог-отец Трог! Благослови и ты нас, детей своих! – воскликнула Злата и наполнила маленькую серебренную чарку сурицей – священным пьянящим напитком из хмеля и меда. Показав чарку небу, девушка плеснула напиток в огонь, прося о счастье и богатстве для всего Рода. Наполнив сделанную из меди чарку, размером побольше, Злата пожелала здравия всем членам Рода, и залпом выпила крепкий напиток. На третий раз юная жрица налила сурицу в огромную деревянную чару и передала ее Матерям Рода, а те остальному народу. Каждый славил Злату, выпивал единым духом сколько мог, и передавал сосуд дальше. Когда очередь дошла до Олеси, она хлебнула столько, что подавилась и, смаргивая слезы, пробормотала:

– Славна будь, жрица, – мысленного того вовсе не желая.

Злата, наконец, встала ногами на землю. Ее колени дрожали от усталости и страха, но того никто не заметил.

После церемонии закатили праздничный пир. Деревенские плотники споро сколотили длинные столы, за которыми могли уместиться все жители. Женщины уставили столы горячей сдобой, медовыми лепешками, жареной рыбкой, мясом, да яйцами. Открыли пять бочек хмельной березовицы, заготовленной прошлой весной в немалом количестве. На кострах коптились лучшие поросята, забитые ради такого случая. В огромных чугунных котлах варилась каша с сухими фруктами и орехами.

Злату усадили на почетное место, рядом со старейшиной, и подносили лучшие блюда, первой наливали березовицу в чару. К тому времени ее уже приодели в расшитую поневу11
  Понева – женская шерстяная юбка из нескольких кусков ткани.


[Закрыть] длинною до самых ступней, опоясали, на ноги приладили тоненькие башмачки из дубленой кожи, а вместо грубой накидки вручили затканную золотом луду22
  Луда – разновидность богатой верхней одежды, вроде плаща или мантии.


[Закрыть]. Известно же, чем щедрей жрицу одаришь, те больше она потом для Рода постарается. И урожай будет хороший, и звери сами в силки пойдут, и скотину никакая хворь не одолеет.

Конечно, Ярину не забыли, да и как бы смогли? Кое-кто украдкой вытирал слезы, Матери Рода и Старейшина Жизномир казались подавленными, несмотря на натянутые улыбки. Но жизнь продолжалась. И понемногу, захмелев от березовицы, люди начинали привыкать к мысли о новой, молодой жрице. И даже находили в этом приятное для себя – Ярина была строгой, резкой, лишний раз с просьбой не подступишься, а Злата еще совсем девчонка и отказать никому не посмеет. Так что, набив животы, люди, один за другим, подходили к жрице, чтобы ее поздравить и ненароком вспоминали, что куры плохо несутся, а у дочери часто болит голова и никак не сходит бородавка. И не сочтет ли жрица за труд зайти в гости не позднее завтрашнего дня?.. Наблюдая за вконец смутившейся сестрой, которой ничего не оставалось, как только кивать в ответ на просьбы деревенских, Олеся думала: «Теперь намаешься!» Но это, увы, не приносило желанного облегчения. Вконец устав от своих печалей и замерзнув, Олеся отодвинула нетронутую тарелку с кашей и направилась домой.

На следующий день Трог расписал небо первой весенней грозой, напоминая людям о своем величии. Гроза сменилась резким, холодным дождем, это души людей и зверей возвращались на землю, чтобы переродиться. Дождь прошел и из-за туч показалось красное солнце, изгоняя печаль из сердец. Злата собрала все свои вещи в несколько сундуков, намереваясь покинуть отчий дом. Теперь она была полноправной хозяйкой избы, в которой раньше жила Ярина. Олеся могла только гадать, сколько интересного таил в себе дом жрицы, какие волшебные сокровища хранились за его стенами. Ах, если бы посмотреть на них!.. Но конечно, она никогда не навестит сестру в ее новом жилище. Да Злата и не приглашала. Даже с родителями она теперь держалась подчеркнуто холодно, на расспросы отвечала уклончиво и сухо, хоть и обещала часто навещать. «Ярина была бы ей довольна», – подумала Олеся. Стоя на верхней ступеньке, она смотрела, как сестра роется в своих сундуках, выставленных отцом во двор, проверяя, все ли на месте. Олеся хотела было уже уйти в дом, как вдруг что-то привлекло ее взгляд, словно маленькая птичка метнулась с ветки. Но это оказалась не птичка, под ногами у Златы лежал круглый деревянный оберег с изображением солнца. Тот самый, что жрица Ярина подарила Злате, когда та была маленькой. Кожаный шнурок порвался, но Злата пока того не замечала. Олеся молча подошла к сестре, нагнулась и подняла оберег с земли. Пальцами вытерла налипшую грязь. Дерево оказалось теплым и гладким на ощупь. Злата подняла глаза, удивляясь странному поведению сестры, потом увидела оберег и протянула руку. «Не отдам! – поняла Олеся. – Ей ни за что не отдам!» Деревянное солнце грело ладонь.

– Дай! – потребовала Злата. – Не твое!

Младшая сестра упрямо помотала головой.

– А ну отдай! – закричала жрица, разозлившись. Олеся отступала, не придумав достойного ответа. Скрипнула калитка, это Горислав с Дроздом пришли помочь отнести сундуки.

– Воровка, – буркнула Злата. – Ну и подавись!

И замолчала, не желая продолжать ссору во всеуслышание. Из дома вышли отец с матерью, они несли пшеничные хлеба и моченые яблоки, собранные для старшей дочери. Олеся посмотрела на оберег, зажатый в руке, и почувствовала стыд. Чем объяснить такой гадкий поступок, как воровство у родной сестры? «Видно злоба и зависть совсем замутили мой разум! Нужно вернуть его», – подумала девушка, но не двинулась с места. Подходить к Злате на людях, объясняться с ней не позволяла гордость. «Пожалуй, сделаю это завтра. Приду к сестре и извинюсь». Юная жрица, тем временем, справилась с собой, и ласковым голосом попросила отнести ее пожитки в новый дом. На Олесю она даже не взглянула.

Как только хлопнула калитка, Олеся бросилась к изваянию Миры, стоящей в сенях. В глазах Богини-матери не таилось укора. Мира смотрела ласково, но грустно.

– Ты прости меня, – пробормотала Олеся, робея под этим взглядом. – Я поступила плохо, знаю! Просто… у меня больше ничего не осталось, понимаешь? – девушка пропустила шнурок между пальцами. – А может, это был знак?.. Может быть Ярина, там, на небе, хотела, чтобы я взяла оберег себе?..

Изваяние молчало.

– Я не отдам его Злате, – сказала тогда Олеся. Ничего не произошло. И Богиня Мира все так же безмолвствовала в полумраке. Кинув на нее еще один взгляд, Олеся выдохнула и бегом поднялась на чердак. Здесь она нынче собиралась устроиться со всеми удобствами, для чего уже перетаскала свои вещи из сеней. В старом деревянном сундуке девушка отыскала несколько тонких лент и шнурков из телячьей кожи. Связав их вместе так, чтобы получилась прочная и длинная веревка, Олеся прикрепила на нее деревянный кругляшек. Затем крепко накрепко связала концы веревочки на шее и убрала солнечный оберег под рубаху, пряча от чужого взгляда. И только ночью достала его снова, чтобы при свете луны прочитать то, что было написано на обороте.

– О солнцеликая Мира, богиня-мать, прошу, дай знак мне, если я действительно наделена чудотворственными силами! Заставь мою кожу сиять, как твои лучи!..

И вдруг на чердаке стало светло. Олеся ясно увидела свои руки, тонкие пальцы, сжимающие деревянный оберег. Вырезанное солнце стало горячим. А потом все закончилось. И лишь лунный свет по-прежнему тускло светил в открытое окно.

Глава четвертая

Вот и лето пришло, да такое погожее, какого давно не припомнят! Без сомнения, жрица постаралась! В Роду все идет своим чередом, и никому не худо. В лесах много зверей да птиц, на полях колосятся посевы. Ай да Злата!..

Даже Олеся к своему неудовольствию признала, что сестра не зря зовется теперь жрицей. А что бы делала она сама? Взбираясь на пригорок, Олеся жмурилась на солнце и думала: «Я ведь ничегошеньки не умею! Злату учила Ярина, меня никто не учил. Я все-таки не смогла бы стать хорошей жрицей для своего Рода. Другая судьба мне уготована. Но какая?» Теперь Олеся каждый день поднималась сюда и собирала лечебные травы для матери. Заваренные свежими, они снимали боли в животе и спине, уменьшали тяжесть в ногах. Быстро набрав корзину, девушка бросилась обратно. Подоткнув подол, чтобы не мешал, слетела с горки, помчалась по лесной тропинке и выбежала к дому. Распахнула дверь. Возле печи на лавке сидели мать и отец. Стол перед ними был накрыт вышитым полотенцем, на нем стояли различные угощения, кем-то уже отведанные.

– Олеся, – сказал Стоян сразу, как увидел дочь. – Нынче ты сговорена.

И отодвинулся назад, давая понять, что обсуждаться это не будет. Девушка споткнулась, замерла. Посмотрела еще раз на отца, не веря. Может, послышалось? Стоян молчал. Дубрава улыбнулась дочери и огладила круглый живот.

– За кого, батюшка? – пролепетала тогда Олеся. «Если б за Дрозда!» – мелькнула надежда.

– Приходили Трофим и Малуша.

«Родители Горислава», – осознала Олеся. – А значит… Это Горислав сватался ко мне… Но он же просто друг…»

– Не хочу, – пробормотала Олеся. – Я не пойду!

– Пойдешь, – спокойно отозвался мужчина и отвернулся к огню.

– Как это, ты не хочешь! – всплеснула руками Дубрава. – Все уже договорено! Свадьбу сыграем после русальей недели, на Купальню.

Олеся без сил опустилась на лавку.

– Горислав отличный парень, – продолжала увещевать мама. – Добрый, красивый, а какой высокий! Тебя любит! Будет самым лучшим мужем!

– Пора уже повзрослеть, – добавил Стоян, ворочая поленья в печи. – О детях подумать. А не глупостями заниматься.

– Глупостями? – Олеся задохнулась от обиды. – Ты же видел, как я помогла маме!

Отец хмуро обернулся, и девушка к своему огорчению поняла, что ничего он не видел. А если и видел, то не понял. Не до того было.

– Злата мне рассказала, что ты пыталась помочь, – медленно произнес он.

– Конечно, ты помогла, золотце! – заступилась Дубрава, мягко улыбнувшись. – Ты была со мной, это самое главное!..

– Да нет же! – воскликнула Олеся. – Я тебя вылечила! Я, а не Злата!

Родители переглянулись.

– Ты голодна? – спросила Дубрава. – Я испекла пирог.

Олеся покачала головой, сжала зубы и вышла во двор.

– Ничего, замужней станет – поумнеет, – утешил жену Стоян.

На следующий день Олеся уже не спешила домой. Набрав охапку целебных трав, она гуляла по холмам, наслаждаясь запахами лета. Но мысли приходили не веселые. «Надо было показать родителям, как светится оберег», – то и дело думала девушка. А потом сама себе возражала, что это ничего бы не изменило. Ну, поахала бы мама. А потом все равно бы выдала замуж. Жрица в поселении уже есть, и Олеся сгодится только чьей-нибудь послушной женой. Думала девушка и о своем наречном. «Горислав ведь и правда красивый. И добрый», – убеждала себя Олеся. Она принялась наделять парня всевозможными достоинствами, и в конце концов уже самой показалось, что влюблена. Свыкнувшись с мыслями о неизбежном, девушка побрела домой, приминая траву босыми ступнями. Луг стекал вниз зеленой рекой. За раскидистым тополем стоял Горислав, непривычно мрачный.

– Здравствуй, – сказала Олеся, разглядывая своего будущего мужа. Сейчас он показался ей именно таким, каким она его себе воображала: строгим, решительным. Но парень взглянул на Олесю, слабо улыбнулся, и наваждение пропало. Перед девушкой стоял все тот же Горислав, добрый друг.

– Сватался я к тебе.

Олеся кивнула. Парень вглядывался в ее лицо, ища признаки расположения или недовольства.

– Ты скажи… Если не люб… Я пойму.

«Что ж ответить? Скажу, что не люб – родители отругают и за другого отдадут. А вдруг за Карася?! Второй раз отказаться не получится, отец не позволит!»

– Тебе, может быть, нравится Дрозд? – воскликнул тогда Горислав, не услышав ответа. – Так он любит твою сестру!

Олеся вздрогнула. Посреди лета ей вдруг стало очень-очень холодно.

– С чего ты взял, что Дрозд любит Злату?

– Так она же жрица! Каждый был бы рад, если б она на него внимание обратила. А к Дрозду наша жрица неравнодушна, это точно.

– Значит, каждый был бы рад, да?.. – разозлилась Олеся. Горислав выставил ладони вперед, словно защищаясь.

– Я не такой, – сказал он. – Мне нравишься ты, – добавил тихо. И это было сказано так проникновенно, что Олеся решилась. Изобразив смущение, она улыбнулась и опустила глаза. Этот жест Олеся подглядела у деревенских девушек, сама она имела слабое представление о всех этих женских штучках. Чувствуя себя глупо, Олеся уточнила, когда же свадьба, словно могла об этом забыть.

– Так на Купальню! – обрадовался Горислав. Он осторожно коснулся ее щеки, и Олеся заставила себя не отпрянуть. Видно судьба такая. Быть ей женой.

Смириться-то – смирилась, но внутри образовался холод. И не интересны были ни свадебные приготовления, ни красный подвенечный сарафан, что шила мама. Злата часто приходила в родительский дом по вечерам, и тогда Олеся не спускалась к ужину. Она слышала, как семья обсуждает ее будущую свадьбу. Злата давала советы и наставления. Будто она в этом что-то смыслит!… Родители конечно хотели для дочери счастья. Видя замкнутость Олеси, хмурые брови, в черточку сложенные губы, но не зная причины, они посчитали самым лучшим отдать дочь за хорошего парня. А там глядишь, и повеселеет девка. Внуков родит. Олеся догадывалась об этих мыслях, потому не особенно злилась на отца и мать. Хоть и было горько от того, что родные люди настолько ее не понимают. Что же до сестры, то Олеся уверилась в ее злом умысле. Вполне возможно, именно Злата надоумила родителей поскорей выдать Олесю замуж!..

Когда становилось особенно грустно, девушка вынимала из-под рубашки деревянный оберег и подолгу смотрела на него. Нет, она больше не читала заклинания на обороте, в этом не было нужды. Но теплое дерево в руках приносило хоть какое-то успокоение.

Дни, наполненные тяжелой работой в поле, тянулись один за другим, казалось, что медленно, а оглянешься назад – целый месяц прошел. Погода установилась сухая и жаркая, вот уже и на жрицу роптали – ни одного дождичка у Богов не выпросила!.. Злата только отмахивалась: «Будет вам дождь!» Олеся, вместо того, чтобы наслаждаться последней свободой, с каждым днем все сильнее проваливалась в уныние.

Но в один из дней произошли события, которые заставили девушку на время забыть о своих переживаниях. Подняли лай собаки, потом в лесу раздался хриплый вопль. Это горе-путник попал в одну из волшебных ловушек на подступах к поселении. Всем Родом бросились в чащу. Там, за кустами бузины в серой грязи тонул человек.

– Помогите! – закричал он что есть мочи, увидев людей. – Спасите! Погибаю!

Стоян и Трофим споро ухватили мужика за руки и вытянули на сухое место. Грязь с хлюпаньем ушла куда-то вниз, и на поверхности осталась только маленькая черная лужица. Будто и не было трясины. Эту ловушку еще Ярина ставила…

Мужичка утвердили на ноги, но он, кажется, не мог толком стоять, все заваливался набок, и без конца оглядывался по сторонам.

– Убежал? – спросил он наконец трясущимися губами. – Убежал я, а? Скажите, братцы?

– От кого бежал-то? – осведомился Старейшина Добромир. Путник затрясся, пошевелил губами, силясь что-то сказать, и повалился без чувств. Это был низенький и плотный телом человек со спутанными волосами и маленькой рыжей бородкой, возрастом зрелый, но не старый. Одежда, даже покрытая слоем грязи и порванная во многих местах, выглядела дорого, Олеся никогда такой не видела. Длинную свиту украшала диковинная вышивка, поверх был надет тонкий и легкий безрукавный плащ – вотола, закрепленный на золоченую пряжку, на ногах – высокие красные сапоги. Тарасья осторожно осмотрела лежащего мужчину и сказала, что кроме многочисленных царапин, у бедняги, похоже, поломана правая нога.

– Отнесем его в мой дом, это ближе всего, – решил Стоян. Спорить не стали. Пока несли, мужчина пришел в себя и застонал.

– Нога! – воскликнул он. – Как больно!

– Ничего, заживет твоя нога! Отлежишься у нас немного и будешь как новенький! – ласково молвила Тарасья.

– Что же с тобой случилось? – вновь не выдержал Старейшина, шедший рядом.

– На нас напали! – голос мужчины задрожал от нахлынувших воспоминаний. – Я ехал по торговым делам из Дубрянска в Лихоград. Вдруг выскочили эти, в черных одеждах. Они… Они убили всех моих людей, и даже лошадей, и собак! Я не помню, как побежал! Только кусты мелькали, деревья; я слышал, они сзади, преследуют меня… Я бежал, что есть мочи! Потом упал в какую-то яму, кое-как выбрался и снова побежал. А потом вы меня нашли.

– Кто они такие? – спросил Стоян, переглянувшись со Старейшиной.

– Нечисть, – уверенно сказал чужеземец. – Вроде людей, но не люди!

И мужчина снова закрыл глаза, погрузившись в беспамятство.

В доме его положили на лавку поближе к очагу. Дубрава заботливо обработала раны колодезной водой и соком подорожника, перевязала чистыми лоскутами, а ногу примотала к чурбачку, чтобы лучше срасталась кость.

– Поправится! – уверенно заявила Злата, переступив порог последней. Олеся только хмыкнула. Тогда жрица сверкнула глазами в сторону сестры и демонстративно встала перед изваянием Миры. Произнесла нараспев:

– О солнцеликая Богиня-Мать, яви милость свою этому доброму человеку! Помоги ему исцелиться от ран, помоги залечить душу от ужасных потрясений!..

Наступила тишина, все ждали чего-то, может быть чуда, смотрели то на больного, то на деревянную Богиню. «Молить о доброй погоде у тебя выходит гораздо лучше!» – решила Олеся. Тарасья прочистила горло и предложила оставить чужеземца в покое.

– Он и так настрадался, небось. Придет в себя – сам все расскажет. Да и, боюсь, не услышим мы ничего нового.

И женщина вышла за дверь. Стараясь не шуметь, за ней потянулись все остальные, тихо переговариваясь между собой. Жизномир растерянно щипал себя за бороду и хмурил брови.

– Меня зовут Игнат Добродуб, – представился чужеземец, когда Олеся вошла в сени и поставила перед гостем обед: наваристый куриный бульон, ломоть хлеба, половину головки пресного сыра и несколько зеленых яблок. Мужчина, кажется, вполне пришел в себя. Он сидел на лавке, опираясь на стену, и с интересом оглядывался по сторонам. Это было на следующий день, родители Олеси ушли в поле, а дочери наказали остаться дома и ухаживать за больным гостем. Девушка была только рада, ей не терпелось расспросить мужчину о крае, откуда он прибыл. Олеся слабо представляла себе, что находится за лесом в одном дне пути. Конечно, она знала, что где-то там тоже живут люди. Случалось, заезжали торговцы (в основном, сбившиеся с дороги), меняли разную утварь и оружие на меха и зерно. С их слов Олеся узнала, что есть на свете города, где живет сто Родов сразу, есть Рода и деревни навроде Олесеного, а есть места страшные, и обитает там одна лишь нечисть, которая питается людскими душами, или чем похуже. Последнее часто повторял отец, дабы младшая дочь не слишком увлекалась чужими россказнями про дальние земли.

– Олеся, – девушка присела на лавку рядом и подвинула угощения ближе к гостю. – Вы кушайте. Вам силы нужны, чтобы поправится.