Текст книги "Ангелы далеко"

– Никак, Иннуль, – ответил наконец Ларичев, чувствуя, что его молчание слишком затянулось. – Я вдовец.

Последняя фраза прозвучала глухо. На скулах Вадима заиграли желваки. Он ненавидел слово «вдовец» и каждый раз как бы переступал через себя, когда вынужден был его произносить.

– Прости. Я же не знала, – поспешила сказать Инна, поняв, что затронула слишком больную для мужчины тему.

– Ничего, – мотнул тот головой, словно отгоняя от себя какое-то видение. – Это случилось пять лет назад. Да, пять лет назад, – повторил он, устремив остановившийся взгляд куда-то за лобовое стекло. – И если ты согласишься жить у меня, я буду только благодарен. Есть одна причина. Ты все равно скоро узнаешь о ней, учитывая здешние языки, так что скажу сразу: ты очень похожа на мою жену.

– Вот как?!

Инна смешалась. Поселиться в чужой квартире на правах живого призрака? От этой мысли ей стало не по себе. Не просто жить, а постоянно напоминать хозяину погибшую пять лет назад женщину…

– Пожалуйста, Иннуль. Я очень тебя прошу, – повернувшись к ней, тихо произнес Вадим. – Забудь о том, что я тебе сейчас сказал, просто займи любую комнату и живи! Я ничем тебя не стесню и даже буду кое в чем помогать. Ведь ты пока даже не представляешь себе тех сложностей, которые тебя ждут.

– Да нет, похоже, уже представляю, – вздохнула Инна, глядя на замерзшее здание ФАПа. И снова подумала: надо отсюда бежать. Бежать без оглядки. Только все же придется скоротать где-то время до утра. Поэтому она сказала: – Ладно, поехали. Я тоже постараюсь тебя не стеснить.

Ларичев благодарно кивнул, молча включил передачу и вывернул руль, отворачивая машину от мрачного насквозь промерзшего здания. И лесовоз, презрительно уминая колесами высокие снежные наносы, уверенно двинулся назад к главной улице поселка.

Как и предполагала Инна, жил Вадим в центре, в современной и действительно очень просторной квартире на третьем этаже пятиэтажного дома. Помогая ей раздеться, хозяин сказал:

– Выбирай любую комнату и чувствуй себя как дома. Если понравится моя, я с радостью ее освобожу.

Дверь в его комнату располагалась почти напротив входной двери. А находящаяся справа дверь вела в две смежные, современно обставленные комнаты. В одной – большой, проходной – стояли огромный телевизор и угловой диван. Сюда Вадим, похоже, иногда заходил. А дальняя, поменьше, уютная спаленка, определенно посещалась им явно лишь с целью уборки. Ее-то Инна и выбрала для себя, рассчитывая провести здесь не больше одной-единственной ночи, но все же с содроганием мысленно спрашивая себя, где именно и как (не в этой ли самой комнате?!) умерла жена хозяина. Однако вслух спросить об этом у Вадима она, конечно, не решилась.

Бросив в кресло свою сумочку, девушка оглянулась на внесшего большую дорожную сумку мужчину:

– Я переоденусь…

– Конечно, – кивнул тот. – Буду ждать тебя на кухне. Ванну тебе набрать?

– Если можно, – неподдельно обрадовалась донельзя перемерзшая еще в поезде Инна. – И погорячее.

Ларичев улыбнулся, кивнул и вышел.

Через минуту распаковавшая сумку Инна услышала заманчивое журчание воды в ванной. Она достала из сумки чистое белье, халат и полотенце. Остальные вещи засунула обратно, хотя в комнате имелся пустой двухстворчатый бельевой шкаф-купе с призывно приоткрытыми зеркальными дверьми. Но девушка твердо решила для себя, что не задержится ни в этой комнате, ни в поселке дольше, чем на одну ночь, а потому раскладывать вещи просто не имеет смысла.

Вадим, не ведая о ее планах, оживленно, словно в ожидании дорогой гостьи, хлопотал на кухне. Находясь в ванной, разнеженно погрузившись в теплую воду, Инна время от времени слышала тихий звон посуды и стук ножа по разделочной доске. А когда она решилась наконец выйти и, затягивая на талии пояс халата, открыла дверь, в нос ей ударили совершенно чудесные ароматы, напомнив о том, что за весь день проглотила лишь чай с печеньем, которыми новую фельдшерицу угостили в конторе.

– Ты все, Иннуль? – Вадим шагнул из кухни ей навстречу. – Тогда пойдем ужинать.

Просторное помещение, куда хозяин провел гостью, придерживая под локоток, условно разделялось на кухню и столовую. И в последней под уютно нависающим абажуром был сервирован стол. «Прямо как дома, – подумала Инна. – Скатерть, вазочки, фарфор, хрустальные рюмки…»

Повеяло чем-то родным, и – одновременно взгрустнулось.

– Садись, Иннуль. – Вадим обыденным и привычным, явно не на публику, жестом пододвинул ей стул.

Девушка села, взглянула на него с любопытством: такие манеры вряд ли можно получить в захолустной глубинке. Она-то это знала, потому что успела повидать на своем веку много всякого народа. Ее мама была преподавателем музыки и нередко занималась с учениками на дому. С детства наблюдая за мамиными учениками, а также за их родителями, Инна пришла к выводу: как ни старайся, а в обычной семье аристократа не вырастишь. Ей были симпатичны простые добрые люди, дающие своим отпрыскам музыкальное образование, чтобы те выросли культурнее и образованнее родителей, но вот привить им хорошие манеры у взрослых как-то не очень получалось: дети всегда невольно копировали то не слишком изысканное поведение, которое ежедневно наблюдали в семье…

– О чем задумалась, Иннуль? – прерывая ее размышления, поинтересовался Вадим. – Или сильно устала?

– Устала, – кивнула девушка, возвращаясь к реальности и переводя взгляд на стол. И еще больше поразилась, увидев расставленные там кулинарные изыски. – Ты это сам готовил?

– Ну а кто же еще, Иннуль? – Продолжая ухаживать за ней, Вадим, по ее выбору, положил на тарелку гостьи отбивную с хрустящей картошкой, крошечные маринованные грибочки и салат. Немного помолчав, добавил: – Научился, пока дома сидел, у жены на шее. Кстати, Ларка, моя жена, когда мы только приехали сюда, тоже некоторое время работала фельдшером.

Последний сообщенный факт был для Инны не лишен интереса, но первый озадачил гораздо больше.

– Сидел на шее? – переспросила она.

– Не в прямом, конечно, смысле, – невесело усмехнувшись, ответил Ларичев. – Дело в том, что работать я тогда не мог, был прикован к инвалидному креслу… Тебе вина налить или водки?

– Налей вина. Чуть-чуть.

Все больше удивляясь, Инна приняла из рук хозяина хрустальную рюмку и подняла на него глаза, ожидая, не расскажет ли тот еще что-нибудь. Но он, плеснув себе водки, лишь коснулся своей рюмкой края Инниной:

– Давай выпьем за твой приезд.

Вино горячей волной скатилось в пустой желудок и почти сразу мягким туманом поднялось к голове. Инна взялась за вилку, не забывая хвалить кулинарное искусство Вадима.

– Ты ешь, ешь, – по-доброму улыбнулся мужчина. – И что только тебя, такого зайчонка, занесло в наши глухие края?

«А тебя? – хотелось спросить Инне, украдкой наблюдавшей теперь за тем, как Вадим ведет себя за столом. – Воспитание ты явно получил не на местных задворках».

Но решиться и спросить не успела, Ларичев ее опередил:

– Прости за некорректный вопрос, но сколько тебе лет, Иннуль?

– Двадцать пять, – немного приврала она. Вообще-то столько ей стукнет лишь грядущей весной, а именно в мае.

– Никогда бы не дал, – удивился Вадим. – На вид совсем девчушка.

– Если только на вид, – вздохнула Инна. – А на деле… И замуж успела сходить, и прожить почти четыре года семейной жизнью, и училище закончить, и ребенка похоронить, – неожиданно для себя самой брякнула она. Но накипело за эти дни на душе, да и алкоголь сделал свое дело, развязав язык. Ее знакомые, кстати, шутили: для того, чтобы захмелеть, ей достаточно посидеть рядом с бутылкой пива.

– Да ты что?! Как же это?! – Судя по неподдельному участию во взгляде, вопрос Вадима касался последнего сообщенного Инной факта.

– Патология, несовместимая с жизнью… – отвечая на него, снова вздохнула девушка. – Что, быть может, даже к лучшему, – ожесточенно добавила Инна. – Иначе неизвестно, как все было бы дальше: от нашего папы-наркомана хорошей наследственности ожидать нельзя.

Она произносила не свои слова, а те, которыми не раз пыталась утешить ее мама, пряча подальше от глаз дочки купленные «в приданое» будущей внучке нарядные чепчики и распашоночки. Но утешение получалось слабым, потому что кроха с посиневшим личиком и мучительно сжатыми кулачками снилась Инне по ночам. Не выдержав, девушка и сейчас всхлипнула и тут же прижала к губам плотно сжатые пальцы, привычно заставляя себя успокоиться.

– Иннуль… – Вадим подсел к ней поближе, провел теплой ладонью по ее напряженному плечу.

Инна ожидала, что он сейчас, как многие знакомые, примется ее утешать, произнося банальные, подходящие к случаю фразы. Но мужчина лишь молча посмотрел ей в глаза. И выразил этим больше, чем другие могли бы сказать словами. А потом уточнил, скорее утверждая, чем спрашивая:

– Ты из-за этого приехала сюда…

– И из-за этого тоже, – кивнула Инна. – Но больше из-за Юрки, из-за мужа. Иначе нам с ним было никак не расстаться… Я его очень любила, – почти не отдавая себе в том отчета, принялась вдруг рассказывать Инна. – Он очень хороший, умный, талантливый, добрый человек… был. Поначалу я даже и предположить не могла, что Юра наркоман. Ну, бывал иногда какой-то уж слишком оживленный, но ведь темперамент у всех разный. Зато для друзей, для меня, а иногда и просто для окружающих людей был порой готов в лепешку разбиться, чтобы сделать что-то хорошее. Посочувствовать, помочь – об этом его никогда и не надо было просить. И я его так любила! За доброту, за человечность, за мягкость характера. А позже узнала, что многие наркоманы в начальной стадии бывают именно такими. Или именно такие чаще становятся наркоманами. Я уж и не знаю… Почти два года мы прожили с ним, как в раю, и я даже ни о чем не подозревала. А потом Юра начал изменяться. Резко, неузнаваемо. Я, глядя на него, поначалу отказывалась верить в происходящие, все терпела и пыталась списать перемены на проблемы, возникшие у него на работе. И даже не думала о том, что проблемы эти возникли не на пустом месте, а именно из-за него. В общем, вместо того чтобы попытаться все выяснить, я заняла позицию испуганного страуса: голову в песок и ничего плохого не вижу, ничего не слышу. Конечно, до меня стали доходить нехорошие слухи, но мне было страшно узнать правду наверняка. В результате на меня свалилось все и сразу: я узнала, что беременна и что мой муж героиновый наркоман с немалым стажем. Несмотря на последнее открытие, аборт я все-таки не сделала. Очень хотела ребенка, надеялась на лучшее. А тут УЗИ посказало, что будет девочка… Я сообщила об этом Юрке, и он как будто тоже был рад. Но потом я заговорила с ним о том, что знаю о его болезни и что ему необходимо лечиться. Лучше бы я и дальше молчала! Потому что от нашего разговора получился совершенно обратный эффект: поняв, что мне все известно, Юрка перестал от меня таиться. А его поведение стало меняться уже не по дням, а по часам. Он не стеснялся появляться передо мной обколотым, начались истерики, жуткие, шокирующие. Уже откровенно, а не отговариваясь, будто потерял, Юра начал тащить из дому вещи. И все чаще стал приводить своих дружков, таких же ненормальных, как он сам. Несколько раз, спасаясь от них, мне приходилось убегать из квартиры среди ночи. А муж на это даже не реагировал, продолжая деградировать, как любой наркоман. Я, конечно же, не сразу смирилась, пыталась за него бороться. Сколько литературы прочитала, сколько сайтов облазила, клиники искала! Но поняла лишь одно: если человек не хочет, не стремится вылечиться сам, то никто в мире, будь хоть семи пядей во лбу, не сможет ему помочь. И чем яснее я это понимала, тем больше у меня опускались руки. К тому же сама я чувствовала себя очень плохо – из-за постоянной нервотрепки, из-за сильного токсикоза. Мама долго уговаривала меня переехать к ней, но только после одной кошмарной ночи, когда один обколотый идиот из наших теперь уже постоянных «гостей» кинулся на меня с ножом, я, опасаясь за ребенка, бросила все и убежала к маме в чем была. Но на том наши с мужем взаимоотношения не кончились, наступил следующий этап: наконец-то заметив мое отсутствие и сообразив, что я от него ушла, Юрка начал обивать наш с мамой порог днем и ночью. Нет, он не просил прощения, а просто закатывал истерики, в чем стал большой мастер. Обещал то нас убить, то покончить с собой. А иногда требовал денег на очередную дозу. И мы изредка давали, порой последнее, лишь бы только он ушел. Но когда кончался очередной кайф, Юра возвращался. Однажды, когда мама раскричалась на него, пытаясь прогнать, он кинулся на нее. Я бросилась их разнимать. А через несколько минут, когда муж трусливо сбежал, меня увезли на «Скорой». Дочка прожила всего полчаса после своего рождения…

Инна замолчала, переводя дыхание. Машинально взяла и залпом осушила поданную Вадимом рюмку, потом с ожесточением продолжила:

– Юра пришел на похороны. Рыдал и обвинял во всем маму, якобы та подбила меня избавиться от ребенка. И продолжил к нам приходить как ни в чем не бывало. Иногда я еще жалела его, вспоминая начало нашей с ним жизни и его доброту. Но чаще ненавидела, потому что этот человек утратил все свои хорошие качества – не только доброту, но и совесть и даже частично рассудок. Полиция в наши дела не вмешивалась, они в таких случаях предпочитают сохранять нейтралитет, а лишенные покоя соседи начали смотреть на нас с мамой зверьми. И вот тогда я решила уехать подальше. У мамы есть мужчина, с которым она встретилась больше года назад, но все никак не решалась с ним съехаться, потому что не могла оставить меня. Уехав сюда, я развязала ей руки, мама смогла переехать к нему. Теперь ни до одной из нас Юрке не добраться.

Инна снова замолчала. Потом вдруг призналась:

– Знаешь, я сегодня, насмотревшись здесь всего, решила, что непременно сбегу.

– Я догадался, – кивнул Вадим. – Ты ведь даже вещи не стала распаковывать. Да и весь твой вид говорил за тебя.

– А сейчас вот, снова вспомнив все, поняла, что никуда отсюда не уеду, даже если мне придется ночевать в лесу.

Словно специально дождавшись этих слов, вдруг ожил Иннин телефон.

– Да, мамуль, – ответила на вызов девушка.

– Инночка! Ну что же ты молчишь? – полетел из трубки взволнованный голос. – То не звонишь, то недоступна… У тебя там все в порядке?

– Все превосходно, мамуль, – бодро соврала Инна. – Встретили прекрасно, устроили, даже ужин организовали. Думаю, буду здесь работать с большим удовольствием. Прости, что не позвонила тебе, просто столько новых впечатлений, столько событий сразу…

Глядя на Инну, Вадим молча слушал ее замешанную на правде ложь. А потом, когда она, попрощавшись с мамой, убрала трубку в карман халата, кивнул:

– Впечатлений и впрямь было немало.

– Но не могла же я ей сказать, что… – начала было Инна.

– Иннуль, – мягко прервал ее Ларичев, – может, действительно все будет не так уж плохо, как сейчас кажется.

– Может быть, – без особого энтузиазма кивнула девушка. – Но пока если мне с чем-то сегодня и повезло, так это только с тобой. Спасибо тебе, Вадим! Спасибо за все!

– Это тебе спасибо, – ответил мужчина, не уточняя, за что именно благодарит гостью.

Но Инна поняла. Кивнула. Вздохнула. И вопросительно посмотрела на него, ожидая, что тот хоть что-то расскажет о себе. Однако Вадим только заметил:

– Ты устала, Иннуль. Положить тебе еще чего-нибудь? Или пойдешь отдыхать? Постель я тебе застелил. Поверь, с утра, на свежую голову, твоя новая жизнь предстанет уже не в таких мрачных красках…

– Что ж, – устало проведя рукой по лицу, Инна поднялась, – будем на это надеяться.

Вернувшись в свою комнату – теперь спаленка показалась ей своей! – Инна легла не сразу. Оставив вещи как есть, нераспакованными, она долго стояла у зеркальных дверей шкафа, рассматривая свое отражение. Светлая кожа, маленький нос, полные губы, из которых верхняя круто, как бы немного капризно изгибающаяся, удлиненные глаза, серо-синие, сейчас очень несчастные… Рассматривала и спрашивала себя: насколько сильно она похожа на жену Вадима? И что же случилось с женщиной, не только жившей в этой квартире, но еще и, оказывается, работавшей там же, где собирается работать она, Инна? И не смотрелась ли когда-то Лариса в то же самое зеркало? Вот так же, с такого же близкого расстояния…

От таких мыслей Инне становилось немного не по себе.

В это самое время он стоял у окна и курил, выдыхая дым в открытую форточку. Сон к нему сегодня не шел, и даже выпитая водка не помогала успокоиться. Причиной была Инна, которая не шла у него из головы. С того самого мига, как увидел ее сегодня в конторе, он просто не мог не думать о ней. Один взгляд на девушку перевернул всю его душу! Только бы она не надумала уехать отсюда, фельдшеры ведь бегут из их поселка… Так только бы Инна осталась!

Ни одна из его прежних жертв не могла с ней сравниться. Ни одна. Впрочем… Он замер, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Хотелось ли ему, чтобы Инна стала его жертвой? Лучшей, избранной жертвой, после которой и самому умереть не жалко, поскольку ничего подобного во второй раз все равно невозможно уже будет пережить? Или… Что-то шевельнулось в душе, требуя совсем иного. Взять ее, стиснуть, но не в смертельных объятиях, а просто так, от избытка чувств. Сделать своей королевой, окружить заботой и лаской. И – как знать! – быть может, она, эта нежная женщина-девочка, сама похожая на трепещущую под ладонью жилку, сумеет изменить его жизнь? Вдруг с ней он познает такое счастье, о каком даже уже и не мечтал? И удовольствие, о котором не подозревал, когда душил других женщин? Она не такая, как все. И никогда бы не стала истерично орать на него, за что ему пришлось придушить ту, свою первую…

Он снова глубоко затянулся, глядя в окно. Так чего же он хочет от Инны? Хочет страстно, так что все аж сжимается внутри и томно давит на низ живота… Ее смерти? Не такой, как предыдущие, а по особо подготовленному, много раз пережитому в мечтах сценарию, прекрасной, как сама Инна? Или, наперекор всему, жизни?

Так и не найдя ответа на свои вопросы, он выбросил окурок в форточку, проследил взглядом, как тот, разгоревшийся в полете-агонии, выписал огненную дугу, перед тем как коснуться снега. Агония… Красивое, но кратковременное зрелище. Он мог судить об этом как специалист.

Усмехнувшись, он потянулся было за второй сигаретой и – замер, задумался. Да, обычно фельдшеры у них в поселке долго не задерживаются. Но если Инна останется здесь, в Боровом, хотя бы на полгода, он успеет определиться. А потом все осуществит. Только бы осталась! Ну хотя бы на полгода! Чтобы ему не нужно было торопиться. И тогда сами по себе эти месяцы от одного только ее присутствия здесь станут самыми волнующими, самыми необыкновенными из тех, что ему доводилось переживать. Он улыбнулся в предвкушении. Нежно провел себя по брюкам рукой и, отойдя от окна, принялся нетерпеливо расстегивать ширинку. О той женщине, которую убил сегодня, он, захваченный теперь мыслями об Инне, уже и не вспоминал.

Вчерашняя поездка в ледяном вагоне не прошла для Инны даром. Это она поняла посреди ночи, когда вдруг проснулась от сильного озноба. Благо, одеяло было очень большим и теплым, и, плотно закутавшись в него, Инна все-таки смогла в конце концов отогреться. Но чувствовала себя под утро так, будто вчера не то что вагон, а весь состав тащила на себе сама. Горло, нос, глаза, голова, суставы и кости – все тело принялось мстить за вчерашнее переохлаждение болью и ломотой, причем так дружно, что Инна даже боялась лишний раз пошевелиться.

Когда рано утром в дверь ее комнаты тихонько постучали, она, не поднимая головы, лишь просипела:

– Да?

Створка приоткрылась, Вадим просунул в щель голову.

– Иннуль, прости, что разбудил. Я тут организовал мужиков, сейчас поеду с ними на ФАП и…

Что он хотел еще сказать, Инна так и не узнала. Потому что, разглядев ее лицо, едва виднеющееся из-под одеяла, мужчина резко замолк и кинулся к ней.

– Мать честная! Инка, да ты вся горишь! – воскликнул он, едва коснувшись рукой ее лба. – Простыла вчера! Как же ты так, а? Мне бы, дураку, надо было такое предусмотреть и водкой тебя накачать, не спрашивая. А теперь…

– Пройдет, – прошептала девушка с виноватым видом.

– Ага, – кивнул Ларичев, – как у нас один шофер говорит: «Вывезу, если не забуксую». Эх ты, сапожник без сапог! Что же мне с тобой делать-то? Меня ведь ждут мужики. Полчасика еще продержишься? Я быстро, Иннуль! Составим на месте фронт работ, и вернусь.

– Не надо… – через силу прохрипела Инна. Ей было очень неловко и от создавшейся ситуации, и от тех хлопот, что она доставляет.

Но Вадим, не став ее слушать, был, судя по звукам, уже у входной двери.

Вернулся он действительно быстро, Инна даже не успела еще отогреться после того, как буквально сползала в туалет. И занялся больной вплотную, со всем знанием народных способов лечения. Напоил чаем с малиной, укутал, растер ноги какой-то мазью, а напоследок заставил прополоскать чем-то горло. Мнения Инны, как специалиста, Вадим и не спрашивал: она же была слишком слаба, чтобы возражать. А вскоре почувствовала, что возражать и не стоило, потому что ей стало значительно легче. «Еще, как говорится, не живой человек, но уже и не мертвец холодный», – подумала девушка, усмехнувшись про себя.

Вадим, что-то успевший приготовить на кухне, снова был тут как тут.

– Надо переодеться, – вынес он вердикт. – Ты вся мокрая, как мышонок. Потом поешь, еще раз прополощешь горло и попытаешься уснуть, а я снова поеду к мужикам.

– Неудобно-то как, – вздохнула Инна. – Не успела приехать, и вот…

– Неудобно руль крутить, лежа на капоте, сам как-то раз проверял, – прервал ее Вадим.

После чего сгреб больную в охапку вместе с одеялом и перенес в кресло. Заново перестелил постель, после чего спросил:

– У тебя есть запасная ночнушка?

– Есть рубашка с рукавами.

Инна подалась вперед, к сумке, но он ее удержал, не дав выпутаться из одеяла раньше времени. Часть вещей, спросив, не возражает ли гостья, выложил в поисках нужного в шкаф, а потом встал над Инной, держа в руках рубашку, и объявил:

– Ты сейчас полчаса будешь копаться с переодеванием, остынешь, и все начнется по новой. Так что лучше я тебя быстро переодену.

– Да ты что? – От такой перспективы у Инны даже голос прорезался. Правда, тут же снова сел, поэтому последние два слова она снова просипела: – Я сама!

– Никаких возражений! – Он даже спорить с ней не стал, приступая к делу. – Ты медик, должна все прекрасно понимать. И мне сейчас не до того, чтобы тебя разглядывать. Тем более что голых девчонок я уже видел.

– Вот уж никогда бы не подумала, – съязвила быстро переодетая и тем же способом завернутая в одеяло, снова возвращенная на кровать Инна.

Вадим насмешливо взглянул на нее и выдал свое резюме:

– За разговорчики со старшим по званию лишняя тарелка супа!

Но принес вопреки угрозам только одну. Инна и ее осилила с трудом, ей все еще было очень плохо. Поэтому, поев, она безропотно перенесла прописанные Вадимом процедуры, просто по-детски доверившись ласковой заботе его добрых рук.

– Ну как ты? Получше? – участливо спросил Ларичев после того, как девушка в изнеможении откинулась на подушки.

– Получше, – честно ответила Инна. – Благодаря тебе.

Он лишь улыбнулся в ответ, укрывая ее поплотнее.

– Попытайся теперь уснуть. А я пока съезжу на ФАП, мужикам помогу.

Но сразу уйти ему не удалось, потому что минуту спустя мелодичная трель звонка на входе в квартиру дала понять, что к Вадиму явились гости. Едва хозяин открыл дверь, как кто-то громко и оживленно заговорил. До слуха Инны донеслось слово «фельдшер», и она, несмотря на свое болезненное состояние, все-таки навострила из-под одеяла ушки. Но больше ничего не услышала, потому что Вадим довольно бесцеремонно вывел посетителей на лестничную площадку, и беседа продолжилась уже там. А потом он вернулся в прихожую, чтобы одеться, и сразу ушел.

Вслушиваясь в его удаляющиеся шаги, Инна закрыла глаза. Тепло одеяла и комнаты окутывало ее, расслабляя. И на душе было тепло. От слов и от заботы Вадима. И даже просто при воспоминании о нем. Впервые за последние дни Инна даже улыбнулась, засыпая.

Вадим пришел поздно вечером. Первым делом заглянул в комнату к Инне, тихонько приоткрыв дверь.

– Все в порядке, – доложила она.

– А чего тогда лежишь в темноте? Выключатель же под рукой. – Мужчина шагнул в комнату, потрогал рукой ее лоб и удовлетворенно кивнул. – Порядок. Сейчас буду тебя кормить. Только переоденусь и сполоснусь, ладно?

– Не торопись. И сам вначале поешь. Устал? – спросила Инна.

– Немного, – признался Ларичев. – Но сегодня почти справились, назавтра остались мелочи. Вставили на твоем ФАПе окна, уплотнили, утеплили, прочистили трубу, растопили наконец-то печь, полы подправили, двери, светильники, лишний хлам вывезли, дров накололи. В общем, много чего сделали. А под конец Степка, который, как я понял, тебя в поселок привез, деда Митю организовал за печкой последить, тому все равно по ночам не спится. Кстати, баба Клава его давлением мучается, так что будет твоей первой пациенткой.

– Ты для меня прямо как добрый ангел, – выслушав, улыбнулась Инна.

– Ну, не я один. Однако я тоже стараюсь. – Вадим подмигнул ей и исчез за дверью.

Вернулся скоро, пахнущий свежестью, в белоснежной футболке, красиво облегающей мускулистые плечи и грудь. Подкатил к Инниной кровати накрытый к ужину столик на колесиках и сел в кресло по другую сторону от него.

– Я тут, с тобой побуду. Ничего? Не успела ты здесь появиться, а мне уже скучно без компании. К хорошему привыкаешь быстро.

– Да что уж тут хорошего? Одни заботы тебе, – вздохнула Инна.

– Хорошо уже то, что есть о ком заботиться, – серьезно ответил Ларичев, подавая Инне тарелку.

Ели молча, но, когда дошло до чая, Инна не выдержала и спросила:

– Вадим, а кто сегодня приходил? Мне показалось или правда какие-то люди меня спрашивали?

– Спрашивали, – кивнул он. – Местный участковый заезжал, а с ним несколько мужиков. Но получили от ворот поворот, потому что там ты помочь ничем не могла, даже если бы была в состоянии.

– А что им было нужно? – снова спросила Инна, так как Вадим замолчал.

– Иннуль… – Ларичев явно не хотел говорить на эту тему, но под ее настойчивым взглядом сдался: – Женщину мертвую в лесу нашли, уже не первую по счету за последние два года. Она пропала вчера, а сегодня ее обнаружили. Изнасилована и задушена. Вот Валерка, наш участковый, и заехал за тобой по пути, с чего-то вдруг решив, что ты как фельдшер тоже должна присутствовать при осмотре тела.

– О боже! – выдохнула Инна. – А несчастная точно была мертва? Может, для нее что-то еще можно было сделать?

– Нет, Иннуль, уж поверь моему опыту. И успокойся.

– Опыту? – ошеломленно переспросила Инна.

– Именно, – кивнул Ларичев. И пояснил, видя, что она не сводит с него глаз: – В прошлом я кадровый военный. И поскольку у нас в стране, как и за рубежом, почти всегда имеются горячие точки, то их хватило и на мою долю. Там я и на жизнь, и на смерть насмотрелся. Поэтому точно могу сказать, что в данном случае уже ничем нельзя было помочь, как бы ни хотелось.

Девушка опустила глаза. А потом спросила, сжимая в руках остывающую чашку с чаем:

– Ты из-за этого и ушел из армии?

– Нет, Иннуль. Из-за этого оттуда не уходят. Наоборот – остаются. Вместо тех и за тех, кто погиб. И я не ушел бы. Но… Понимаешь, мы, я и мои салаги-мальчишки, попали в горах под обстрел гранатомета. Нужно было выводить солдат оттуда любой ценой, а в результате это они меня вынесли.

– И что? – тихо спросила Инна, поскольку Вадим замолчал.

– И ничего. В медсанчасти приняли меня у ребят из рук, после чего начали латать и передавать по этапу: на «вертушке» в центр, а оттуда, уже на самолете, в Москву, в госпиталь. А потом комиссовали меня по состоянию здоровья, сообщив напоследок, что я больше никогда не смогу ходить. Даже на костылях. И я действительно никогда не смог бы, если бы не Ларка, которая тогда работала в военмеде медсестрой. Что она во мне нашла? До сих пор не знаю. Там было полно подобных мне – прикованных к постели калек. Но Лариса почему-то чаще останавливалась именно возле моей кровати. А я ее ждал, высматривал еще издали. Ну и закрутилось у нас. Только я и подумать не мог, что у нее, как и у меня, чувства тоже зайдут так далеко. И что, когда встанет вопрос о моей выписке, она бросит все – и свою работу, и Москву – и поедет со мной сюда, в захолустье. Я ругал ее, гнал от себя. А потом, когда устал уже гнать и ругаться, еще долго отказывался жениться на ней. Все ждал, что Ларка одумается. Не одумалась. Осталась. Устроилась работать на ФАП. Уставала, конечно, нервничала, но мне старалась этого не показывать. Вот тогда я и начал задумываться над тем, что ждет нас с ней обоих. И стал заниматься собой. Всерьез. Делал это, когда ее дома не было, потому что боли были адские. Сказать, что прошел через слезы и сопли, – это ничего не сказать. Я просто рыдал. Иногда даже сознание терял. Если б у меня не было Ларки, я никогда в жизни такое не выдержал бы. Да и просто бы не решился на такие мучения, не хватило бы сил. Но она была рядом, и я делал это не ради себя – ради нее, чтобы она не была прикована к мужу-инвалиду. И в конце концов встал на ноги. Вначале с костылями, которых мне тоже не обещали, а потом… – Вадим мотнул головой. – В общем, выкарабкался. И женился-таки на ней, стоя уже на своих ногах.

Ларичев замолчал, и, судя по его посветлевшему лицу, можно было предположить, что он сейчас вспоминает счастливый день свадьбы. День, ради которого прошел через все муки, но зато с полным правом, уже не сомневаясь ни в чем, смог назвать горячо любимую женщину законной женой. Инна и до его рассказа не сомневалась в том, что он ее любил, но, насколько сильно, поняла только теперь. И подумала: любить сильнее вряд ли было возможно.

– И стали мы жить, – возвращаясь к реальности, вздохнул Вадим. – Я начал работать, а ее заставил уволиться. Не хотел больше, чтобы она там изводилась, на том злополучном ФАПе, на отшибе. Тем более что вскоре после нашей свадьбы Ларка забеременела. Стала хорошенькой, как пушистый котенок. Я, глядя на нее, все смеялся, что не отстану, пока она не родит мне как минимум троих. А получилось…

Вадим сжал лежащие на коленях руки в кулаки. И продолжил, не поднимая головы.

– Схватки у нее начались немного раньше срока, здесь, дома. Мы вызвали из города «Скорую», начали собираться. И вдруг Лариса как-то растерянно посмотрела на меня: «Вадька, кажется, «Скорая» не успеет, придется тебе осваивать новую профессию». Я, конечно, испугался, но сделал все как надо, тем более что руководитель у меня был отличный и держался молодцом. Родился мальчишка, чудесный пацан. По-моему, очень похожий на Ларку. Я как раз довольно безуспешно пытался его запеленать, в то время как он очень даже успешно воевал со мной, препятствуя этому, когда приехала «Скорая», которую мы почти уже и не ждали. Лару положили на носилки, чтобы отвезти в роддом. Малыша я донес до машины сам. Думал ехать с ними – не хотелось выпускать его из рук, – но жена засмеялась: «Вадька, не сходи с ума, нечего тебе нести караул у роддома под окнами. Все уже позади. Уберешь квартиру и спокойно приедешь потом. А я тебе список вещей пришлю, если чего-то забыли». Это были ее последние слова. Я, как дурак, отдал врачу сына и позволил им уехать без меня…