Текст книги "Железный регент. Голос Немого"

Если боль и была, то она быстро потерялась в других, приятных ощущениях. В горячей и влажной от пота коже мужчины, которую я исступленно гладила, не обращая внимания на шрамы. В его упоительном горьковато-хвойном запахе, который мешался с висящим в воздухе нежным ароматом розового масла и совершенно сводил с ума. В хриплом рваном дыхании, которое щекотало мою шею. В мерном ритме движений, от которых внутри нарастало напряжение, каждое из которых как будто вздымало меня все выше и выше, чтобы, на миг удержав на вершине, опрокинуть в бездну чувственного удовольствия. На какое-то мгновение не стало ничего – мира вокруг, запахов, звуков, меня самой, осталось только пронзительно-острое наслаждение, затопившее разум.

Очнулась я, лежа на груди мужчины, ощущая, как он медленно, ласково гладит меня по голове и плечам, и несколько мгновений не могла понять, на каком вообще нахожусь свете. По телу разливалась свинцовая тяжесть, сил шевелиться не было совершенно. Какое-то время я неподвижно лежала, наслаждаясь прикосновениями своего – теперь уже совсем – мужа. Потом все-таки собралась с силами и завозилась, приподнялась на локте, стащила повязку с глаз и, щурясь от света фирских огоньков, настороженно уставилась на альмирца.

– Я что, потеряла сознание? – спросила смущенно. И неизвестно, что вызывало во мне большее смятение: то ли то, о чем я спрашивала, то ли сам голос – сиплый, сорванный. Когда мужчина в ответ кивнул и как-то неопределенно пожал плечами, пробормотала: – Извини, я как-то не ожидала, что… Что я смешного сказала?

Он мотнул головой, приподнялся, чтобы дотянуться до моих губ. Поцеловав же, увлек за собой, вновь укладывая меня на место и гладя по голове. Но на этот раз я не поддалась, вывернулась и опять выразительно уставилась на него.

– Хочешь сказать, так обычно и бывает? – проговорила недоверчиво. Стьёль опять неопределенно пожал плечами и покрутил ладонью в воздухе, потом поморщился и опять попытался меня уложить, но я снова воспротивилась. – То есть такое случается не всегда, но иногда? А почему? – полюбопытствовала я, когда в ответ на первый вопрос он кивнул. Мужчина скривился, шумно вздохнул и, зажмурившись, несколько раз выразительно стукнулся затылком о постель. – Прости, я понимаю, что ты не можешь объяснить, – пробормотала я, опомнившись. – Просто мне кажется, было бы странно задавать такие вопросы кому-то еще. То есть Ив или Хала, думаю, ответят, но мне как-то не хочется их пугать. Вдруг… ну что опять?! – вздохнула я, потому что Стьёль опять затрясся от смеха. Вместо ответа мужчина рывком повернулся набок, опрокидывая меня на постель, жестом показал, что что-то пишет, а потом замахал рукой, показывая куда-то вдаль. – Имеешь в виду, что ты объяснишь мне завтра? Спасибо, – обрадовалась я, когда он торопливо закивал. – А вообще надо поскорее учить этот ваш язык жестов. Я начала, но много ли успеешь за два дня?

Он несколько мгновений недоверчиво, изумленно смотрел на меня, после чего очень осторожно, нежно поцеловал – сначала в губы, а потом почему-то в лоб. И я почему-то очень смутилась, и тихо, нехотя пробормотала:

– Наверное, перед сном нужно в ванну, да? То есть я чувствую, что надо, но не вполне уверена, что хочу…

Стьёль засмеялся, насмешливо качнул головой, потом сел, легко подхватил меня на руки и двинулся в нужном направлении.

Пристроив голову на его плече, я задумчиво разглядывала резкие белые полосы шрамов, спускавшиеся из-под повязки на щеку. Кажется, даны действительно постарались на славу, потому что… если подумать, они выглядели совсем не так жутко, как могли бы. Наверняка края порезов стянули, и потому остались лишь четкие, в полсантиметра шириной полосы. Достаточно аккуратные, к слову.

Стьёль поставил меня в ванну, а я, задумавшись, не спешила выпускать его плечо и рассеянно провела кончиком пальца по одному из шрамов. Кожа на ощупь оказалась плотной, твердой, резко отличавшейся от здоровой. Мужчина вздрогнул от прикосновения и отстранился, смерив меня тяжелым взглядом.

– Больно? – виновато предположила я. Он в ответ выразительно скривился, тряхнув головой, и явно вознамерился уйти, оставив меня одну. Я успела перехватить его за локоть и торопливо проговорила: – Не уходи! Прости, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть… Я не думала, что их нельзя трогать. Если не хочешь, больше не буду.

Он уставился на меня с каким-то непонятным выражением лица – не то растерянным, не то недоверчивым, не то раздраженным, – сделал несколько быстрых жестов, но потом вспомнил, что я не понимаю, состроил то ли недовольную, то ли отчаянную гримасу, стиснул кулаки и сжал зубы. Было видно, что собственное бессилие и невозможность сказать то, что нужно, выводят его из себя. А я молчала, потому что понимала: любые слова утешения будут неуместны и сделают только хуже.

Несколько мгновений мы так и простояли – я в ванне, Стьёль рядом. Я продолжала обеими руками крепко сжимать его локоть, чувствуя, что, если отпущу, он непременно уйдет, и это будет… плохо, неправильно.

Наконец, сбросив оцепенение, я потянула мужчину к себе.

– Иди сюда. А то вдруг я одна опять потеряю сознание и утону? Как ты Иву в глаза потом смотреть будешь? – пробормотала со смешком.

Стьёль в ответ нервно усмехнулся, состроил какую-то вымученную гримасу, но вырываться не стал и все-таки забрался ко мне. Перехватив его за запястье одной рукой, чтобы вдруг не передумал, я открыла воду и потянула мужчину за собой вниз. Он сел рядом, справа от меня. Я проявила упорство и в итоге уселась боком между его широко расставленных ног – так, чтобы видеть лицо целиком. Сама потянулась к его губам, целуя, отвлекая от мрачных мыслей.

Через пару мгновений мужчина все же сдался и ответил на поцелуй.

Когда вода, наполняя ванну, добралась до ребер, я немного отстранилась, опять упрямо провела кончиками пальцев по шрамам. А потом, набравшись решимости, рывком содрала с него повязку и отшвырнула в сторону. Мужчина тут же прикрыл глаз ладонью и уставился на меня каким-то совершенно больным, затравленным взглядом. Но, по крайней мере, не сделал попытки уйти.

Глубоко вздохнув, я осторожно коснулась его руки губами и, немного отстранившись, заговорила, тщательно подбирая слова.

– Стьёль, мне… мне всего семнадцать. Всю жизнь я провела в Верхнем дворце, под крылом у заботливых нянек, рядом с людьми, которые всегда готовы поддержать и помочь. Наверное, я очень многого не знаю и не понимаю в этой жизни. Или понимаю неправильно. Может быть, я не права и сейчас, но ты теперь мой муж перед богами и людьми. Надолго или нет, я не знаю, но, по крайней мере, до смерти одного из нас. Я знаю, что в Альмире, бывает, супруги живут в разных комнатах. В Прете они живут еще и разными жизнями и встречаются очень редко. Может быть, это нелепо и слишком самонадеянно, и я совсем тебя не знаю, мы знакомы всего три дня, и вообще я глупый избалованный ребенок и не знаю жизни. Но я не хочу, чтобы у нас с тобой было вот так. И я не хочу, чтобы мы друг от друга прятались. Это… глупо, – выдохнула я и на мгновение замолчала, переводя дух и наблюдая за мужчиной. Он по-прежнему хмурился, но уже не выглядел таким обреченным, и я продолжила: – Неужели ты настолько плохого обо мне мнения, что думаешь, будто из-за этих шрамов я буду хуже к тебе относиться? Нет, конечно, глупо говорить, что они меня совсем не беспокоят. Ты сам прекрасно знаешь, что это некрасиво, что оно неприятно выглядит. Но, в конце концов, я уже приняла тебя таким. Если бы ты не пришел тогда просить моей руки, я бы сама пошла договариваться о браке именно с тобой. Не потому, что ты молодой и сильный, а Вирате как можно скорее нужен здоровый наследник. Нет, то есть, конечно, и поэтому тоже, но главное… Ты первый отнесся ко мне по-человечески. Искренне и глубоко пожалел девчонку, которая по долгу крови должна была принять Шипы-и-Пряжу и не могла отказаться. Я специально попросила Халу смотреть, кто и как отреагирует в первый момент, он едва не надорвался из-за этого, – призналась негромко. – Мне очень, очень страшно от того, что происходит вокруг и свалилось на меня. И меньше всего мне хочется, чтобы к этим большим общим проблемам добавлялись еще и личные. Может, я слишком оптимистична, но мне все-таки хотелось бы, чтобы наш брак был… если не счастливым, то хотя бы спокойным.

Я не заметила, в какой момент настроение мужчины переменилось, но к концу моей прочувствованной речи он уже насмешливо ухмылялся, потом неопределенно качнул головой, все-таки убрал руку и легонько щелкнул меня по носу.

В общем-то, я поняла, почему он сопротивлялся. Если сами шрамы казались достаточно ровными и аккуратными и привыкнуть к ним казалось несложно, то часть лица, обычно закрытая повязкой, выглядела откровенно… гадко. Но я все-таки заставила себя коснуться губами обезображенной щеки и тихо выдохнула:

– Спасибо.

Стьёль в ответ резко тряхнул головой и вдруг крепко, до боли стиснул меня в объятьях, прижавшись щекой к моей макушке. И в этот момент я отчетливо поняла, что Идущая-с-Облаками не подшутила, а дала мне правильную подсказку. У нас с немым альмирцем действительно есть очень хороший шанс договориться, главное только – правильно им воспользоваться.

И после этого силы оставили меня окончательно. Нет, я не теряла сознания, просто уснула, разнежившись в теплой воде в руках мужчины, и на все его попытки меня разбудить реагировала недовольным ворчанием и попытками свернуться калачиком – то у него на груди, то на полу ванны. Впрочем, Стьёль не слишком-то усердствовал.

Единственный раз я совершенно проснулась: когда мужчина уложил меня в постель и вдруг исчез, а через пару мгновений комната погрузилась в темноту. Я встревоженно приподнялась на кровати, окликнула его по имени, вслушиваясь в тишину спальни и чувствуя, как отчаянно-торопливо колотится в груди сердце. Когда кровать скрипнула и Стьёль обхватил меня одной рукой, привлекая к себе, я сначала от неожиданности дернулась и даже вскрикнула, но потом пришло узнавание. Смешно, но опознала я мужа по запаху, от которого одного вдруг стало спокойнее.

Зажмурившись, я крепко прижалась к мужчине, уткнулась лицом в грудь, прячась в этом запахе, в тепле его тела, в его крепких объятьях, и, к собственному удивлению, быстро успокоилась под ласковыми прикосновениями мужа, гладившего меня по спине. Не хватало только тихого шепота, уверяющего, что бояться нечего и все в порядке, но и без этой детали стало хорошо. И страх отступил безо всяких данов.

Конечно, я не целитель, но, кажется, я поняла почему. Если вернулся он с ощущением одиночества и отрезанности от мира, то теперь, когда эти чувства отступили, было самое время сгинуть и страху. Наверное, завтра все будет уже не так радостно, но это будет завтра. А пока мне хорошо и спокойно и совсем не хочется задумываться о будущем.

Глава 2. О новых ролях

Стьёль Немой

Первое время собственная «избранность» не доставляла мне серьезных проблем. Ехать в Вирату совсем не хотелось, я слишком привык к той тихой норе, в которой провел последние годы. Но эта поездка была по факту довольно необременительной и шла на пользу всем, удачно совпав с представлением наследника и болезнью отца. Не могу сказать, что последняя меня радовала, но…

Впрочем, нет, как ни стыдно в этом признаваться, но я был мелочно рад, что Его Величество Фергр, король Альмиры, находится при смерти. И злорадствовал, издалека наблюдая за тем, как младшие братья делят трон еще при его жизни. Молча, разумеется; что мне еще оставалось? В этой связи оказаться подальше от родной страны было большой удачей. Вираны, конечно, – достаточно дикие нравом существа, но чужая страна все-таки предпочтительней навязчивых мыслей о том, кто из младших решится первым и отправит меня на Железные облака.

Поначалу меня беспокоила даже не предстоящая встреча с дикими южными нравами, но просто звуки голосов вокруг. Несколько лет, проведенных в уединенном храме Немого-с-Лирой, где услышать человеческую речь было в диковинку, сделали свое дело, и поначалу я вздрагивал каждый раз, когда кто-то окликал меня по полузабытому уже имени. Но дорога помогла вновь привыкнуть к обилию звуков, и в Вир я прибыл вполне подготовленным.

Нравы Нижнего дворца, где разместили всех гостей, тоже не стали откровением. С десяток лет назад я уже бывал здесь, тогда еще наследником престола, и тогда нашел подобное даже забавным. За это время не изменилось ничего, кроме меня самого, и здешняя распущенность вызывала теперь лишь гадливость, которую я вежливо держал при себе. Для того чтобы не сталкиваться с неприятными сторонами местной жизни, достаточно было лишний раз не покидать покои, что я и делал.

Разговор с безумным регентом также не потребовал особенного напряжения душевных сил. Читать в душах я умел весьма посредственно, поэтому хоть и ощущал себя рядом с этим человеком неуютно, но иные вполне здоровые люди вызывали у меня гораздо большую неприязнь.

Даже представление наследника… то есть, конечно, наследницы, и ее венчание на трон прошли спокойно и незаметно. Единственно, девчонку, на голову которой возложили странную местную корону, стало по-человечески жалко: она выглядела насмерть перепуганной и настолько потерянной, что только слепой мог этого не заметить, а я, к счастью, зрение потерял не до конца. Я мысленно пожелал ей душевных сил и спокойного правления, после чего с чистой совестью выкинул из головы.

Торжество, праздничная суета – все это осталось позади, и я преспокойно вернулся в отведенные мне хозяевами покои сразу после ухода с праздника новоявленной правительницы, с намерением в этих стенах провести оставшиеся до отбытия дни.

Наивно.

Новое озарение пришло, когда я коротал вечер с книгой, взятой в местной библиотеке. Несколько мгновений я сидел неподвижно, полностью дезориентированный, и пытался осознать видение. А потом еще несколько минут боролся с желанием не то побиться головой об стену, не то… не знаю, хотя бы швырнуть в эту самую стену книгой! Появилось устойчивое ощущение, что боги издеваются.

Мне. Свататься. К этой девчонке, которая в два раза моложе меня. У которой, несмотря на все ее страхи, впереди вся жизнь и, надо думать, огромный выбор совершенно нормальных женихов. Причем я должен не просто прийти и попросить ее руки, но еще как-то убедить в том, что для блага всего мира она обязана согласиться.

Большим идиотом я не чувствовал себя, пожалуй, никогда. Зачем ей я? Зачем она мне? Я надеялся вернуться обратно в привычную тихую нору, к ставшему привычным затворническому образу жизни среди людей, с которыми мог нормально общаться, без этой идиотской дощечки и куска мела. И совершенно точно не собирался связывать свою жизнь с этой дикой южной страной.

Я был так уверен в отказе, что бесцеремонно заявился к женщине прямо сразу после божественного откровения и только потом сообразил, что это было, мягко говоря, невежливо.

И каково же было мое изумление, когда она вдруг без раздумий согласилась! Больше того, настояла на как можно более скором обряде.

Два года я учился жить заново, искал новый смысл и новое место, мирился с собственной ролью изгоя, отшельника. Привык, освоился, научился видеть хорошее и еще три года жил… если не счастливо, то по меньшей мере спокойно.

А теперь мне дали два дня, чтобы все вернуть. Два ржавых дня, за которые нужно было принять необходимость снова жить среди людей, снова слушать шепотки и ловить косые взгляды, запрещать себе злиться на себя самого и окружающих за то, что я не могу с ними нормально объясниться.

Два проклятых ржавых дня на то, чтобы вспомнить все, чему я учился пять лет назад. Потому что я точно знал, что требуется от меня не просто пройти обряд и забыть все это как страшный сон. Немой-с-Лирой считал, что я должен встать рядом с этой девчонкой и помочь ей с ее ношей.

Шутка богов? О нет, по-моему, это уже в полной мере издевательство!

Но больше всего меня интересовал ответ на вопрос, почему Тия Дочь Неба согласилась на мое нелепое предложение. Спросить напрямую было бы грубостью. То есть, конечно, можно облечь этот вопрос в такие слова, чтобы результат получился приемлемой тактичности, но проблема оставалась все та же: облечь я мог, а вот сказать… Требовалось сочинить обстоятельное, приличной длины письмо, и это уже казалось форменным идиотизмом. Да и возможности для спокойной личной беседы у нас не было, с того вечера мы виделись всего пару раз по часу.

И мне оставалось только гадать. Стоит ли уточнять, что предположения эти были сплошь нелестными?

Впрочем, я отдавал себе отчет, что ищу изъян в госпоже кесаре просто для собственного успокоения. Разумный вариант виделся всего один – ее к этому шагу подтолкнули все те же боги. И в этой связи девочку оставалось вновь пожалеть, потому что мне-то в жены доставалась хотя бы молодая красивая женщина, которую я и пять лет назад почел бы за удовольствие назвать своей, а вот ей в мужья – обозленный на весь мир калека-затворник.

Признаться, поглощенный мрачными мыслями, я совершенно забыл о том, что брак – это в первую очередь не деловое партнерство, а союз мужчины и женщины. То есть, ржа меня побери, постель, которую нам предстояло делить. И если поначалу я еще мог сомневаться в добродетельности собственной невесты, то все сомнения отпали, стоило нам оказаться наедине в спальне.

И это был второй раз за последние три дня, когда я почувствовал себя круглым, законченным идиотом.

Ржа меня побери. Пять лет. Пять ржавых лет я не был с женщиной. Я сам себе был противен, и какое уж тут удовольствие, когда каждую секунду ждешь увидеть в глазах партнерши не ответное желание, а затаенное отвращение!

А эта девочка смотрела на меня не то что без брезгливости, но с такой надеждой и безоглядным доверием, что делалось не по себе. Она, ржа меня побери, с такой покорностью и достоинством принимала возложенную на нее богами ношу, что я чувствовал себя не только дураком, но еще и трусливым ничтожеством. Пришлось срочно брать себя в руки и вспоминать, что я вроде как пока еще мужчина, чтобы не обидеть ее еще и в этом.

Вспомнил. Да так, что сам на время забыл, кто я и где нахожусь.

Только на этом сюрпризы вечера не закончились, и новоявленная жена раз за разом ставила меня в тупик своим поведением, заставляя смотреть на нее с недоумением и раз за разом недоверчиво спрашивать себя, за какие заслуги – прежние или будущие – меня наградили таким необычным созданием. Парадоксальным, пугающим сочетанием в себе несочетаемого.

Как в одном существе может уживаться такая наивная, совершенно детская непосредственность и искренность, мудрость и хитрость прирожденного стратега? Она безо всякой задней мысли и стеснения расспрашивала меня о постельных удовольствиях. В то время, пока я жалел себя, начала учить язык жестов, чтобы не испытывать трудностей в разговоре со мной. Легко и изящно добивалась желаемого; одна только прочувствованная речь по поводу моей проклятой повязки чего стоила! Я сразу не понял и только под конец сообразил, что меня смущает в ее словах: это были слова не семнадцатилетней девочки, а очень умного и взрослого человека, прекрасно разбирающегося в людях и знающего, как добиваться от этих людей желаемого.

Я плохо помнил себя в ее возрасте, но я точно был значительно глупее.

А еще она боялась темноты. Искренне, по-настоящему, я это видел. И боялась она ее заметно сильнее, чем моей искореженной физиономии. Не то чтобы было сложно в это поверить, но… Я вообще не ожидал от близкого знакомства с ней ничего хорошего, поэтому не удивительно, что меня ставила в тупик каждая мелочь.

Я был готов, если она не успокоится, встать и зажечь фирские огни обратно, но женщина вновь удивила: она доверчиво прижалась ко мне, видимо, спрятавшись таким образом от темноты, и очень быстро опять затихла. И видеть такое слепое доверие буквально с первого взгляда было странно. И я, конечно, вновь искал подвоха.

Лежал на боку, ощущая на груди теплое щекочущее дыхание, поглаживал кончиками пальцев спину женщины и, пялясь в темноту, пытался понять: откуда ждать неприятностей? Ну, кроме необходимости вновь учиться жить среди людей.

Она ведь не врала и не играла. Я видел это, ощущал Искрой, понимал, что в семнадцать лет невозможно научиться так профессионально, уверенно лгать, не выдавая себя ни взглядом, ни жестом. Да и характер, который я видел, был слишком сложным, слишком многогранным и пестрым, чтобы оказаться маской. Чтобы ввести в заблуждение, можно было придумать что-то проще и убедительней, и я бы принял любой образ.

Да и смысла вот так изгаляться ради меня одного я не видел. Ну в самом деле, пять лет не был никому нужен, а тут вдруг понадобился, да еще вот так! И богам я зачем-то понадобился именно здесь, именно в этой роли. Что, их теперь тоже подозревать в заговоре против себя любимого? Ну чушь же!

Но поверить в искренность Тии все равно было труднее, чем продолжать упрямо противоречить здравому смыслу.

Впрочем, немного покопавшись в себе – а в этом искусстве я за годы отшельничества достиг высокого мастерства, – я пришел к выводу, что дело не в данной конкретной женщине: на ее месте могла оказаться любая другая, и я все равно искал бы, за что уцепиться.

Просто меня бесила бесцеремонность, с которой за пару дней решилась моя судьба. И жгла обида, что единожды меня уже выдергивали из привычного и понятного мира, но стоило мне научиться жить с предыдущей «милостью» богов, как все вновь поменялось. Меньше всего в этом была виновата Тия, но под рукой больше никого не было. Оставалось надеяться, что я на нее не сорвусь.

А с другой стороны… Наговорить гадостей в моем положении очень трудно, для этого надо сильно постараться. Обидеть же ее как-то еще у меня не поднимется рука. И речь даже не о применении силы в прямом смысле – до такого я и в худшие дни не опускался и надеялся, что никогда не опущусь, – а о более безобидных вещах. Например, о том, чтобы сохранить дистанцию, отгородиться от нее и оттолкнуть. Я злился, но отчетливо понимал, что у меня не хватит на это духу. И злости тоже не хватит. Вот как посмотрит с пронзительной надеждой своими серыми глазищами – и сразу кончится весь мой бессмысленный протест.

Просто… что там того протеста, если подумать? Хочется выразить негодование – да выругаться или хоть заорать в голос. Но этого я сделать не могу, в бессильной злобе бить посуду или морды случайным прохожим не позволяет воспитание. А гробить ради этой обиды саму возможность наладить отношения с внезапно обретенной женой, вполне настроенной подружиться, – совсем уж глупость.

Сцедить бы эту ярость в какое-нибудь безвредное русло и взглянуть на мир здраво, но придумать выход я пока не сумел. Так и уснул в безвыходной ситуации.

А утром проснулся по заведенной привычке еще до рассвета, когда в открытое окно сочился слабый свет, наполнявший комнату серым сумраком. Женщина, конечно, спала, и будить я ее не стал. Осторожно выскользнул из постели, накрыл жену тонким одеялом и принялся искать ленту, которой можно было собрать волосы, чтобы не мешались.

При храме имелся прекрасный внутренний двор, в котором можно было в свое удовольствие заниматься физическими упражнениями в любое время суток и года. Я не сомневался, что и здесь можно найти подходящее место на свежем воздухе, но очень не хотелось привлекать внимание случайных свидетелей и служить для них бесплатным развлечением. А чем искать в такое время подходящее закрытое помещение вроде тренировочного зала – проще вообще не покидать спальню. Для разминки мне требовалось не так уж много места.

Содержать тело в хорошей форме я привык еще с детства. Всех принцев Фергр воспитывал в военной строгости, все трое проходили воинскую службу, и снисхождения к нам там не проявляли, муштруя наравне с простыми солдатами. А потом, после травмы, у меня образовалась масса свободного времени, которое требовалось на что-то потратить, да еще нужно было разрабатывать чудом сохраненную целителями руку… В общем, встав на ноги после лечения, я упорно тратил на упражнения часов по пять в день, падая под конец от усталости. Но, несмотря на подобные усилия, не сдох, а втянулся и пристрастился. Ощущение полного контроля над собственным телом, силы в руках и уверенности в каждом движении было приятным, оно отвлекало от мрачных мыслей и мирило с действительностью. И уж конечно, было всяко полезнее сидения в углу в тоске и унынии.

Вот и сейчас привычные движения вытряхнули из головы остатки вчерашних угрюмых мыслей. Тщательная, обстоятельная разминка, силовые упражнения, боевые комплексы – для баланса и координации, растяжка… И часа три пролетели незаметно, оставив в теле приятную усталость, а в голове – не менее приятную пустоту.

Я уже заканчивал, когда в тишине спальни прозвучал совсем не сонный голос Тии, от которого я вздрогнул.

– Ты очень красиво двигаешься. Никогда не видела ничего подобного, – проговорила она, медленно приближаясь.

Я не стал прерывать движение, тем более фраза явно не требовала ответа, а закончив, не успел обернуться. Женщина вдруг прильнула ко мне сзади, обхватила ладонями за талию.

Я замер, растерявшись и не зная, как на это реагировать. А когда почувствовал, что Тия провела языком по коже между лопатками, вновь вздрогнул от неожиданности и осторожно обернулся в ее руках, приобнял за плечи. Глядя на жену в некоторой растерянности, жестами изобразил, что от меня после тренировки наверняка неприятно пахнет. Она широко улыбнулась в ответ на эту пантомиму.

– А мне нравится, как от тебя сейчас пахнет. Я извращенка, да? – спросила со смесью веселья и легкого смущения и вновь прижалась, уткнулась носом в мое плечо, с шумом втянула воздух носом. А потом медленно провела языком по моей груди и пробормотала глубокомысленно: – Соленый…

На это прикосновение, на близость обнаженной женщины, на ее странное поведение мое тело отреагировало совершенно однозначно. Я рефлекторно на мгновение сжал узкие плечи, потом скользнул ладонями вниз по спине на поясницу, прижимая к себе крепче. Пару секунд колебался, раздумывая, а понимает ли она вообще, что делает? Нет, вряд ли она могла не заметить естественной реакции, мы ведь оба полностью обнажены, но вдруг? Поведение Тии опять ставило меня в тупик. Откуда в ней вдруг взялась такая решимость?

Будто в ответ на эти мысли тонкие прохладные ладони женщины скользнули вниз, накрыв мои ягодицы, а язык вновь скользнул по коже.

Все она понимает!

Я рывком подхватил ее под попку, поднимая, и ноги жены с готовностью обвили мою талию, руки обхватили плечи, а губы потянулись к губам для поцелуя. Он получился жадным, исступленным; ее пальцы запутались в моих волосах. Прижимаясь крепче, она выразительно потерлась о меня бедрами, недвусмысленно давая понять, чего хочет. Поддерживая женщину одной рукой, пальцами второй я начал ласкать ее, чтобы подготовить, но, коснувшись, на мгновение замер.

Она уже была горячая и влажная, уже хотела меня и именно поэтому сейчас подошла.

От осознания этого меня окатило такой волной желания, что мысль даже о мгновенном промедлении показалась кощунственной. Весь мир сузился до женщины в моих руках и стремления обладать ей, в котором растворились все возможные вопросы и сомнения. Я даже не сообразил сделать пару шагов, чтобы опуститься на кровать. Да Тии самой, похоже, хотелось не этого…

Я держал ее под бедра, приподнимая и опуская, раз за разом насаживая на себя. Тия цеплялась за мои плечи, впиваясь ногтями. Запрокинув голову, кусала губы, пытаясь удержать рвущиеся с них стоны. И я откровенно любовался женщиной, не отвлекаясь и не отвлекая поцелуями. А когда она со стоном выгнулась в моих руках, содрогаясь от прокатившейся по телу волны удовольствия, и сам в несколько движений достиг острой, мучительно-сладкой разрядки.

И только через несколько мгновений после этого, чувствуя предательскую, но приятную слабость в коленях, вспомнил, что можно сесть на кровать, от которой меня отделяло всего два шага.

Какое-то время мы сидели, выравнивая дыхание. Шевелиться не хотелось совершенно. Я уткнулся лбом в плечо женщины, осторожно обнимал ее и ощущал себя… странно. Все это походило на сумбурный сон, было нереальным и неправдоподобным. Не может наивная неопытная девочка, которая вчера вздрагивала от каждого прикосновения, так уверенно вести себя наутро. Не могут у меня от близости женщины мгновенно покрываться ржой мозги до такой степени, что, кроме вожделения, не остается ни одной мысли. Не может навязанный брак доставлять столько удовольствия, даже если брак этот от всей души благословили боги.

Накатило смутное тревожное ощущение близких неприятностей. Это было не озарение, скорее жизненный опыт. Слишком все хорошо, чтобы быть правдой, а такое долго не длится.

– Доброе утро, – тихо проговорила Тия мне в волосы и захихикала. – Извини, я не хотела тебя прерывать, но не утерпела. Это было очень, очень красиво… – повторила она, и тонкие пальцы скользнули по моей спине, с мягким нажимом очерчивая мышцы. Я не удержал блаженного вздоха; прикосновение было приятным. И само по себе, и потому, что я уже давно не ощущал подобного. А еще потому, что ей самой хотелось касаться, ей действительно это нравилось.

Так не бывает. Не может быть.

Но было хорошо…

Нежные губы коснулись плеча, прокладывая дорожку из поцелуев по шее вверх, язык шаловливо очертил контур уха.

– Стьёль, ты не сердишься? – тихо спросила женщина.

Я вздрогнул – не то от ее голоса, не то от щекочущего дыхания, не то просто сбрасывая оцепенение, – поднял голову и озадаченно уставился на Тию.

Интересно, из чего она вообще сделала такой вывод? Я что, похож сейчас на очень сердитого или недовольного? Или несколько минут назад был?

Спросить я не мог, осталось только со смешком качнуть головой, потому что женщина явно ждала ответа, и снова поцеловать – уверенно, долго, убедительно. Гладил нежную шелковистую кожу, наслаждался изгибами стройного тела, совершенно шалел от запаха. И вскоре отчетливо ощутил приятное напряжение там, где мы все еще были едины, и понял, что уже настроен и готов продолжить утренние развлечения. Вот прямо сейчас повалить женщину на кровать и начать медленно, неторопливо двигаться, так и не прерывая контакта…

Воплотить эту мысль в жизнь я не успел, Тия прервала поцелуй и отчего-то шепотом предложила:

– Может, теперь в ванную?

Была она в этот момент буквально пунцовая от стыда – не заметить и не понять моего состояния она в таком положении просто не могла. Но ни малейшего недовольства или протеста в ее взгляде я не уловил. Наоборот, глаза лихорадочно блестели, а дыхание уже было торопливым, сбивчивым.