Текст книги "Абордажная доля"

Усталость начала брать свое, и я потихоньку стала уплывать в беспамятство, когда пират напомнил о себе весьма неожиданным образом. Сильная рука вдруг обхватила мою талию и рывком притянула к жилистому, твердому телу.

Я придушенно пискнула и, зажмурившись, сжалась, ожидая дальнейшего развития событий, но Клякса этим удовлетворился. Минута, другая, я опять начала расслабляться, а он не шевелился и, похоже, спал, обняв меня, как ребенок мягкую игрушку. Притерпевшись и прислушавшись к собственным ощущениям, я поняла, что особенно яростного протеста не чувствую. Разве что дышать стало тяжелее, но из-за такой мелочи нарываться на конфликт я была не готова, можно и потерпеть. И еще подумалось, что у меня, похоже, легкий жар, потому что тело мужчины казалось подозрительно холодным. Не ледяным, но все же.

А вскоре температура наших тел сравнялась, и я провалилась в сон.

Странно, но спала крепко – меня не мучили кошмары. Да и пробуждение вышло на редкость спокойным. Я просто отключилась и вернулась в реальность оттого, что меня на секунду крепко стиснули, лишив возможности дышать. Давление прекратилось мгновенно: Клякса очнулся и зашевелился, кажется, вставая с постели. Я обернулась, уставилась на него с тревогой и ожиданием: а ну как совместно проведенная ночь что-то изменила в его намерениях?

Однако мужчина сонно потер лицо ладонями, глянул на меня и усмехнулся неожиданно тепло, по-доброму.

– Надо же, уже начинаешь приносить пользу, – со смешком сообщил он, выбираясь из постели.

– В каком смысле? – напряглась я. Во-первых, в его словах чудился некий неприятный подтекст, а во-вторых, мужчина явно был возбужден. Конечно, на меня он глядел по-прежнему спокойно, но мало ли?

Только всерьез испугаться я не успела.

– Ты теплая. – Клякса чуть пожал плечами, отвернулся к стене.

Еще одна ее часть отодвинулась, явив моему ошарашенному взгляду обнаженную женщину с роскошной фигурой и золотистыми волосами. Незнакомка сделала шаг из ниши, и до меня запоздало дошло, что это не живой человек, а андроид.

– У меня проблемы с терморегуляцией, некритичные, но обычно за ночь несколько раз просыпаюсь. Всяческая электроника не помогает с этим бороться, а человеческое тепло под боком – вполне. Такие вот странные гормональные выверты. Все же есть у живых женщин достоинства, на тебя вот настроился – прекрасно выспался, – задумчиво подытожил он.

Клякса спокойно прошел к креслу, с комфортом устроился в нем. Кукла последовала за ним, опустилась на колени между разведенных бедер и… видимо, начала выполнять свое предназначение. Мужчина расслабился, откинул голову, блаженно прикрыл глаза, одну ладонь запустил в синтетические локоны андроида, второй ухватился за подлокотник.

От смеси удивления, смущения и брезгливости мне стало нехорошо.

– Напоминаю, душ все еще доступен. Если коробит, можешь спрятаться там, – проговорил Клякса. То ли угадал реакцию, то ли наблюдал за мной из-под ресниц, со своего места я не видела.

Я очнулась и поспешно сорвалась с места, отметив мельком, что верно второе: в какой-то момент заметила блеск под полуопущенными веками.

– Минут за двадцать я закончу, – прилетело в спину.

Я не меньше получаса тщательно полоскалась, пытаясь смыть с кожи иррациональное чувство грязи и отвращения. Вроде бы умом понимала, что это вообще не мое дело, пусть развлекается, как хочет. Радоваться надо, что он «не интересуется живыми женщинами» вот именно в таком смысле: я, грешным делом, подумала о некрофилии. А еще хорошо, что у пирата есть такая игрушка, я его действительно не интересую как женщина, и, значит, мне ничего не грозит.

Но все равно было гадко до тошноты. Медики обычно весьма циничны в вопросах секса, но я воспитывалась в достаточно строгой семье, и подобное… удовлетворение потребностей с роботами мне претило в силу и воспитания, и жизненного опыта, и, может быть, немного наивных убеждений. А уж столь демонстративное – тем более!

Теплая вода позволила успокоиться, взять себя в руки, отвлечься от лишних переживаний. И вспомнить, что я имею дело с пиратом, безжалостным убийцей, да еще и измененным. Цинизм Кляксы в интимных вопросах – это вообще меньшее, что должно меня волновать!

Я уже почти закончила с мытьем и набралась решимости выйти в комнату, но мои размышления прервало музыкальное пиликанье в четыре ноты. Я сначала не поняла, что это такое, а потом за дверью прозвучал голос хозяина каюты:

– Я отлучусь на час-другой. Разрешение на выход у тебя есть, но я бы не рекомендовал им пользоваться. Доступ к системе питания из общего терминала, разберешься.

Замечание явно не требовало ответа. Выглянув через минуту, я обнаружила, что хозяин и впрямь покинул каюту, и облегченно перевела дух.

Глава 2,
в которой Алиса оценивает масштабы «норы», в которую вляпалась

Бараний Бок поднялся с блюда и поклонился Алисе; та тоже ему поклонилась, так и не решив, смешно это или страшно.

Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Глеб Жаров (Клякса)

К общему сбору я явился в исключительно рассеянном состоянии. Случайное и весьма дорогостоящее приобретение интересовало меня сейчас гораздо больше всего того, что мог сказать капитан. Девочка оказалась больно занятной, и я уже почти не жалел о собственной минутной слабости.

Сообразительная, разумная, осторожная. Никаких скандалов, нытья, заламывания рук, попыток разжалобить или пригрозить законом и высокопоставленными родственниками: понимает, как сильно вляпалась, и пытается не отсвечивать. Боится, но, что само по себе достойно уважения, старается контролировать свой страх. Да и нервы приятно крепкие. Другая бы от вида сожженных покойников блевала, а эта ничего, держалась. Хотя профессия, конечно, многое объясняет.

Врач «дикой» специализации, или, по-умному, экспедиционный врач, – это, наверное, единственная профессия, с которой девчонка способна принести мне хоть какую-то пользу. Имею в виду те профессии, представителей которых у меня была вероятность встретить при подобных обстоятельствах. Вряд ли она могла оказаться особо толковым бойцом специального назначения, который подошел бы для абордажной команды. А «дикий» врач – это человек, способный лечить по старинке, с самым примитивным оборудованием или вовсе без оного. Если такого прикормить и приручить, он окажется весьма ценным имуществом.

Я не обольщался на ее счет и понимал, что девчонка попытается удрать при первой возможности. Но у нее хотя бы достанет мозгов не бросаться с разгону в черную дыру, а тщательно подготовиться к побегу. И уж точно мне нечего опасаться в ближайшие несколько дней, пока мы находимся на небольшом кораблике, где я стою между ней и командой. Хоть благодари Зура: он запугал мою добычу так, что во избежание близкого знакомства с ним и остальными девчонка согласится на любое сотрудничество со мной, особенно если я не стану посягать на ее тело.

Наивная, неопытная маленькая девочка. Боится физической боли так, словно это действительно самое страшное в жизни.

Впрочем, при чем тут пол и возраст? Большинство живых существ подвержены этому страху. Это вообще самый понятный, простой, сильный и распространенный страх, благодаря которому легко вырабатываются нужные инстинкты. Именно на этом, пожалуй, стоит сыграть. Не просто дать понять, что я способен защитить ее, это она и сама прекрасно видит, но заставить поверить, что я твердо намерен по мере сил оберегать ее от внешних угроз. А там и за доверием, и за преданностью дело не станет.

Что особенно приятно, для этого даже толком предпринимать ничего не требовалось и уж тем более переступать через себя и какие-то свои принципы. Девчонке вправду некуда бежать, а я на самом деле не собираюсь ее мучить, все остальное – закономерный итог.

Вот с такими мыслями я и дошел до кают-компании, где, к собственному удивлению, обнаружил одного капитана. Я-то полагал, что опаздываю на общую сходку, а оказывается – на личную беседу. Нехорошо вышло.

– Звал? – растерянно уточнил я. – Извини за опоздание, не думал, что ты одного меня будешь ждать.

– Что, настолько увлекательная девица? – хмыкнул Серый, окинув меня выразительным взглядом. – Садись.

– Не то слово, – совершенно искренне отозвался я, устраиваясь в кресле напротив. – Уступлю только за двойную цену и только тебе – в знак крайнего уважения.

На удивление, я даже не лукавил, уж по части уважения – точно.

Серый – хороший капитан. Жесткий, принципиальный, но справедливый и не склонный к излишнему насилию. Прозвище ему подходит во всех смыслах. Черты его характера – простота, холодность, строгость и равнодушие. Он весь серого цвета, от волос до подметок, а от разговора с ним на языке привкус и запах железа.

На борту «Ветреницы» капитан – царь и бог, потому что корабль принадлежит ему, команду он подбирал сам и заключал с каждым личный контракт. Я летаю с ним пять лет, и за это время добровольно от него уходили, только списываясь на берег (редко) или вперед ногами в шлюз (часто).

И если подчиненные уважали Серого за справедливость и умение разрешить любой конфликт, а также за отсутствие жлобства – он никогда не хитрил с долей экипажа и не пытался урезать честно заработанные проценты, – то другие капитаны всегда слушали его мнение и ценили за мудрость и какое-то совершенно звериное чутье на неприятности и всевозможных ищеек. Ходили слухи, весьма правдивые, что он сам вышел из числа оных.

Капитан постоянно повторял, что хороший пленник – мертвый пленник, и потому ситуаций, подобной той, что произошла с рыжей, на корабле обычно не складывалось. Оставив девке жизнь, я нарушил негласное распоряжение и до сих пор не поплатился за это просто потому, что сам предложил решение проблемы, которое удовлетворило Серого. В последнем можно было не сомневаться: если бы не удовлетворило, он бы спокойно пристрелил пленницу и снял все вопросы.

С минуту мы сидели в звенящей тишине. Серый заметно колебался, а я понятия не имел, зачем меня вызвали, потому помалкивал и не торопил его.

– Я навел о тебе справки, – наконец сказал капитан.

– Вот как? Из-за чего удостоился? – Я вопросительно вскинул брови, спокойно выдержал испытующий взгляд и даже не подумал нервничать. Во-первых, не мальчишка, чтобы на такое вестись, а во-вторых, узнай Серый обо мне что-то по-настоящему страшное, болтаться мне в открытом космосе без скафандра, а не разговоры разговаривать, сидя в уютном кресле.

– Да, видишь ли, чуялось в тебе кое-что знакомое, невзирая на всякие налипшие особенности, – чуть сощурившись, с расстановкой проговорил капитан. – Военную школу ничем не вытравишь, по себе знаю. Поначалу даже подозревал, что ты засланный, из ищеек. – Опять последовали пауза и испытующий взгляд. Ну смешно же, вин! За идиота он меня держит, что ли, если всерьез полагает такие «проверки» действенными? – А сейчас вижу, что ты просто очень похож на меня. Даже не верится. Армия, списание по ранению, убогая пенсия… Только ты предусмотрительней, потому что кое-что скопить успел, злее и, пожалуй, смелее: я бы на изменение не отважился.

Он опять сделал паузу, а мои брови от удивления поползли на лоб. Сентиментальный Серый – это нечто за гранью добра и зла.

– Девку вот только не вовремя подобрал, на кой она тебе сдалась? – проворчал он.

– Может, меня на живое тепло потянуло? Для разнообразия, – ухмыльнулся в ответ.

– Ну и купил бы какую-нибудь подешевле, – пожал плечами капитан. – Любая была бы подешевле.

Кажется, спонтанный поступок всерьез выбил его из колеи. Оно и понятно, в мое прежнее поведение подобный шаг совершенно не вписывался. Да я и сам, честно говоря, до сих пор не мог понять, отчего рука дрогнула, а рыжая получила вторую жизнь? Переломный момент произошел именно тогда, когда я опустил оружие, все остальное – следствие и результат привычки доводить дело до конца. Словно чутье какое-то сработало, но какое?

– А я, может, не хочу подешевле. Мне, может, эта понравилась. И вообще, я, может, влюбился, – развел руками, а Серый болезненно скривился. Согласен, оправдание бестолковое, но не молчать же, когда капитан спрашивает! – Тебе-то она чем помешала? Почему – не вовремя?

Он еще раз смерил меня взглядом, а потом все же решился:

– Нынешний куш был именно тем, которого мне не хватало для полного счастья, и теперь я хочу плюхнуть свои дюзы мимо космодрома. Осяду где-нибудь на курортной планетке с мягким климатом, куплю виноградник и буду жить в свое удовольствие. Устал я от всей этой суеты.

– И при чем тут я? – Не сдержал любопытства.

– Не хочу отдавать «Ветреницу» в чужие руки. Не желаешь занять место капитана? Мне процент с добычи, и я не лезу в твои дела. Подбор команды, поиск лакомых кусков – на твое усмотрение. Да последнее, впрочем, давно уже на тебе. Без понятия, где ты такие куши находишь!

– Это… неожиданное предложение, но лестное, – ответил честно. – Почему я?

– Говорю же, ты мне напомнил меня самого в молодости. Если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы он походил на тебя. Ну что уставился? В моем возрасте простительно думать о таких вещах, – сварливо закончил он.

– Меня свои же пристукнут, – заметил я. – Шесть лет в космосе – и в капитаны…

– Тут уже от тебя зависит, пристукнут или нет. Впрочем, втихую такие вещи не делаются, ты прав. Прибудем на «Тортугу», возьму тебя на капитанскую сходку и представлю. Поручусь за тебя. Ну как, потянешь?

– Надо ответить прямо сейчас или можно подумать? – хмуро поинтересовался я.

– До «Тортуги» тринадцать дней, думай, – благосклонно кивнул Серый. Кажется, мой ответ ему очень понравился. – И с добычей этой что-нибудь реши!

– А что, капитану девку иметь нельзя? – поинтересовался насмешливо, поднимаясь с кресла.

– Имел бы свою куклу, я бы в тебе не сомневался, – проворчал капитан. – А баба на корабле – к беде.

– Да ладно, скажешь тоже. Вот наберу себе бабскую команду и буду всех в порядке живой очереди… – пригрозил я. Напоролся на выразительный взгляд – мол, видал идиотов, но чтобы таких, – и поспешил пояснить: – Шучу.

– Смешно, – хмуро кивнул Серый. На том и разошлись.

Итак, мы летим на «Тортугу». В святая святых, где заключаются самые выгодные сделки и куда очень редко попадают посторонние корабли. Обычно на эту станцию, получившую название с легкой руки какого-то увлеченного археологией придурка, доставляют только тех, кто ведет дела и принимает решения, причем забирает их с промежуточной планеты специально оборудованный корабль. Насколько я знаю, каждый раз рейс начинается в новом месте, причем отправные точки столь сильно раскиданы по галактике[3]3
  Галактика – строго говоря, к настоящему моменту человечеством в некоторой степени освоена лишь малая область галактики Млечный Путь: часть рукава Ориона, в котором находится Солнце, и фрагменты близлежащих рукавов – Персея и, в меньшей степени, Стрельца. В обиходе под словом «галактика» подразумевается именно этот обжитый участок космоса.


[Закрыть], что очевидно: «Тортуга» способна достаточно быстро перемещаться на огромные расстояния, будто обыкновенный корабль. Но как отправить огромную станцию в гиперпрыжок? Хотел бы я знать. Да каждый хотел бы!

Станция эта является легендой даже среди пиратов. Никто доподлинно не знает, откуда она взялась, кем была построена, кому принадлежит и как выглядит. То есть последнее, наверное, знают капитаны и прочие проверенные люди, но их немного, и они помалкивают. А теперь «Ветренице» оказана честь и дано разрешение прибыть на «Тортугу». Причина в особо ценном грузе или есть что-то еще?

И ладно бы просто летели, но Серый хочет назначить меня капитаном одного из самых оснащенных и мощных пиратских кораблей галактики – а это уже не к добру.

Сентиментальная чушь, которую он нес, – это, конечно, большой кусок дерьма, который лично я жрать не намерен. Серый хитер, как старый искин Ферта[4]4
  Ферт – легендарный пират.


[Закрыть], и «Ветреницу» любит самозабвенно, так он и отдаст свою любимую девочку какому-то сопляку за красивые глаза и процент! Узнать бы, в чем подвох, но как? Капитан неразговорчивей межзвездного вакуума и, насколько я знаю, не доверяет вообще никому… На испуг его не возьмешь, тактической хитрости, чтобы вывести на откровенность, я придумать не смогу. Он до последнего будет темнить, характер такой.

Интересно, мне ли одному Серый предложил это место? Или каждому – и теперь наблюдает, кто как себя поведет? Такая проверка на вшивость вполне в его духе.

Впрочем, чушь, дело в другом. В каких-то обязанностях капитанов, о которых неизвестно широкому кругу? Или вот в этом визите на «Тортугу»? Серый куда-то вляпался и пытается свалить вину на первого попавшегося идиота? Не возьмусь гадать, куда именно, но это в любом случае больше похоже на правду. Эх, было бы время осмотреться, поводить носом на этой станции, послушать, что там говорят, и попытаться понять, что это вообще за место такое…

Но главный вопрос, конечно, в другом: что мне делать с его предложением?

В раздумьях я добрался до каюты. При моем появлении «добыча», сидевшая на постели, дернулась, поспешно прикрылась одеялом и глянула настороженно, явно ожидая новых проблем.

– Ты почему в таком виде? – удивился я.

– Запустила чистку комбинезона, она еще не закончилась. – Рыжая виновато отвела взгляд.

– Да, точно, у тебя же нет сменной одежды, – поморщился я. – Остановимся для подчистки, прихватим что-нибудь подходящее. И инструменты с медикаментами, кстати, тоже. Много тебе как врачу надо?

– Смотря для чего, – явно растерялась девушка.

– Для всего, – мгновение подумав, решил я. – То есть считай, что ты бортовой врач в экспедиции, которая летит в глубокий космос для изучения потенциально обитаемой враждебными разумными существами планеты… Что? – осекся я, потому что лицо ее при этих словах вытянулось и приобрело какое-то странное, нечитаемое выражение. Смотрела она на меня, как на зеленую звезду[5]5
  Зеленая звезда – выражение, аналогичное «восьмому чуду света», то есть нечто нереальное и неправдоподобное.


[Закрыть]. – Ты же «дикий» специалист?

– Д-да, – неуверенно проговорила она.

– И что не так?

– Но это ведь много и дорого. И еще оборудование стационарное…

– Да, поправочка, – опомнился я. – Считай, что стационарное оборудование мы по идеологическим соображениям не берем.

– Если только по идиотическим, – пробормотала она себе под нос так, чтобы я не слышал. Я, конечно, услышал, но не отреагировал и продолжил:

– Больше возражений нет?

– А цена?

– С учетом возможности переноса медикаментов одним, максимум двумя людьми, в стоимости себя можешь не ограничивать. Ну и понимать надо: совсем не обязательно все это найдется на станции.

– Но зачем все это?! – решилась она задать главный вопрос.

– Я, может, желаю сделать тебя личным врачом, – пожал плечами в ответ, едва удержавшись от ухмылки при виде ее вытянувшегося лица. – Переживаю, знаешь ли, о своем драгоценном здоровье. Да, вот еще что! Зовут-то тебя как?

– Алиса, – встрепенулась девушка. – Алиса Лесина. А вас?

Лиса-Алиса, стало быть. А что, ей подходит…

– Клякса, – ответил коротко. – Обычно сокращают до Каса, можно еще какой-нибудь вариант придумать. И – да, давай на ты, раз уж мы спим вместе.

Под напряженным взглядом продолжающей кутаться в одеяло девушки я подошел к нише пищевого синтезатора, вооружился банкой кисло-сладкого витаминного концентрата – любимый вкус и уже несколько лет едва ли не единственный мой напиток. Отпил и рассеянно отметил, что Алиса на него чем-то похожа: желто-зеленая, сама сладкая, а имя – кислое. Может, потому я на нее и внимание обратил?

– Здесь в принципе не приняты имена или только ты им не пользуешься? – осторожно уточнила девушка.

– Мне нравится формулировка, – усмехнулся я, отсалютовав банкой. Все-таки она умница. Глядишь, и впрямь выживет! – Здесь не принято лезть в душу.

Намек поняла и умолкла, но когда я шел мимо нее к креслу – дернулась, подтянула одеяло к самому горлу. Я замер, уставился на нее озадаченно, а через мгновение сообразил и махнул рукой.

– Да брось дергаться, не собираюсь я тебя насиловать. Ни сейчас, ни потом.

– Потому что живыми бабами не интересуешься? – все-таки не удержалась она от шпильки.

– Сложный вопрос, – ответил, плюхнувшись в кресло. Почему бы и не поговорить? С развлечениями тут туго, а мне определенно надо переключиться, чтобы потом с ясной головой обдумать слова капитана. – Чем я интересуюсь – дело десятое, а с электронной удобнее. Она молчит, она безотказна, ее можно убрать в шкаф. Но даже не в этом ее самое большое достоинство. Главное, она робот, и отсутствие эмоций в этом случае не вызывает отторжения, а процесс воспринимается как полезная для здоровья и приятная процедура вроде массажа.

Алиса задумчиво кивнула и, вдохновленная моей разговорчивостью, рискнула продолжить расспросы:

– А почему остальные такими не пользуются?

– Потому что это недостаточно круто. – Я ухмыльнулся. – Ну, вроде как если трахаешь искусственную бабу, то и не мужик. В этом смысле хуже только быть пассивным педиком.

– Но ты… – неуверенно пробормотала она, удивленно вскинув брови. – Тебя, получается, это не беспокоит?

– Меня беспокоит собственное удобство. Они, конечно, порой пытаются издеваться, но меня в достаточной степени боятся, могу позволить себе подобные маленькие слабости.

– А что вызывает отторжение у тебя? – Кажется, вопрос этот озадачивал Алису всерьез. Понятно, впрочем, почему: хотела убедиться, что ей бояться нечего. Что ж, мне на руку помочь ей.

– Например, шлюхи, – уронил я. – Дороже, а функционал и, главное, страсть того же андроида. Но эти хоть равнодушно-деловые. Рабыни противнее, они обычно сломленные или ненавидящие. А про таких, как ты, и говорить нечего: насилие имеет настолько гадостный привкус, что ни о каком удовольствии речи быть не может. Так что не бойся, в этом смысле я для тебя совершенно безопасен. Если только сама попросишь. – Я не удержался от многообещающей ухмылки, но шпилька цели не достигла: Алису не проняло, она была слишком увлечена разговором.

– Погоди, что значит – гадостный привкус? И как ты определяешь их эмоции? – озадаченно нахмурилась она.

– Ощущаю, – пояснил спокойно. – Я воспринимаю людей и некоторые вещи немного иначе, чем ты и все остальные гуманоиды. На расстоянии чувствую вкус, цвет, иногда запах, а вблизи добавляются привкус отдельных эмоций и их ощущение, при контакте это особенно выражено. Как ты понимаешь, вкус у чужой боли, страха и отвращения не очень-то приятный. Да, это одно из последствий изменения, – ответил, предваряя очередной вопрос.

Алиса медленно кивнула и умолкла, косясь на меня напряженно, оценивающе, словно примеряя к себе сказанное. Я же отвечал рассеянным, задумчивым взглядом, отстраненно любуясь ею: все же мне попалась красивая девушка. Светлая чистая кожа, карие глаза, медного оттенка тяжелые, гладкие волосы до плеч с несколькими кислотно-зелеными прядями; кажется, у современной молодежи это что-то обозначает, вот только я при всем желании не вспомню, что именно. Причем, похоже, все, кроме вот этих зеленых перьев, естественное, без врачебного вмешательства: на подобные ухищрения идут, чтобы привлекать внимание, а Алиса явно далека от таких стремлений.

Видать, с детства мечтала стать «диким» врачом, если с такой наружностью не нашла себе местечка поближе к дому.

– Ну, так что, мы договорились? – нарушил я в конце концов молчание.

– О чем? – спросила она, едва заметно вздрогнув от неожиданности.

– Ты не будешь шарахаться и кутаться вот в это?

– А какая разница? – озадачилась девушка. Не огрызнулась, уже хорошо.

– Честно? Люблю красивые вещи, – ответил я, пожав плечами. – А ты красивая, на тебя приятно смотреть.

На лице моего дорогостоящего приобретения отразилась внутренняя борьба, за которой я наблюдал с интересом, даже не пытаясь угадать, что с чем борется. Подозреваю, даже окажись я рядом и попробуй считать эмоции, ничего бы не получилось: когда человека терзают противоречивые мысли и чувства, я ощущаю… нет, сложно описать это словами. Своеобразный белый шум с удушливо-сладким привкусом ванили. Мерзость.

– Я постараюсь, – наконец пообещала «добыча».

Определенно, мне все больше нравится эта девочка: не врет, не лебезит, не трясется.

– Сколько тебе лет? – спросил я рассеянно.

– Двадцать шесть. А что?

– То есть и впрямь совсем еще ребенок, – проговорил задумчиво. – Зачем тебя понесло в эту глушь? Не нашлось работы поближе? Ты же явно из Солнечной империи, более того, по говору – землянка.

– И как это связано? – уточнила Алиса недовольно. Кажется, тема была ей неприятна, но отказаться отвечать девушка не рискнула.

– Редко кто желает удрать из столицы в глушь, с которой нет регулярного сообщения. Мне любопытно, что привело к такой жизни тебя. Я вижу четыре возможных причины: жажда приключений, нужда в деньгах, детская мечта и побег от каких-то жизненных обстоятельств. На адреналинщицу ты не похожа, деньги с твоей мордашкой гораздо проще было бы заработать на Земле. А из оставшихся причин я все же больше склоняюсь к последнему: ты слишком практична, да и, желая изменить мир, отправляются не в сонную безопасную глушь. Могу попробовать угадать точную причину.

– Нечего гадать, – проворчала она нехотя. – Я желала самостоятельности, стремилась отдохнуть от дома. Моя мама, экспедиционный врач, погибла, когда я была совсем маленькой. Остались отец и двое старших братьев, которые своей опекой меня совершенно задушили. Я бы, может, и специальность выбрала другую, но экспедиционник с вахтовой работой – это единственная возможность хоть на какое-то время освободиться от постоянного надзора. Думаешь, очень приятно жить, когда в двадцать лет на свидание можешь сходить только в компании одного из братьев? Почему ты так на меня смотришь? – осеклась она.

Я медленно качнул головой, усмехнулся:

– Хочешь как лучше – получается как всегда. Знакомо.

– Что тебе знакомо?

– Что твои родные, пытаясь уберечь тебя от неприятностей, сами к ним подтолкнули, – ответил я, пожав плечами. – Но это многое объясняет. Надо же, как тебе с родней не повезло…

– Бывает хуже, – насупилась она.

– Бывает, – легко согласился я. – Но тогда ты здесь не оказалась бы, да еще в таких плачевных обстоятельствах. А так, видишь, жила в золотой клетке, несчастная и непонятая, даже любви не познала. И уже не познаешь, скорее всего.

– Ты издеваешься? – Алиса угрюмо глянула исподлобья.

– А сама как думаешь? – ухмыльнулся в ответ. – Да ладно, не дуйся, должен же я извлекать из тебя какую-нибудь пользу и удовольствие! Кстати об удовольствиях, ты очень интересно двигаешься, – резко сменил я тему. И правильно сделал: брови девушки опять изумленно выгнулись, от удивления даже обида отступила.

– Что ты имеешь в виду?

– Красиво. Чем ты занимаешься? Гимнастика, танцы, боевые искусства?

– А, в этом смысле, – протянула она. – Танцы, да. С детства. Единственная доступная мне степень свободы и отдушина.

– Станцуй для меня, – проговорил после короткой паузы. Алиса несколько секунд затравленно сверлила меня взглядом, а после рискнула спросить:

– Это приказ или просьба?

Мгновение-другое мой взгляд скользил по открытым частям тела, изучая торчащие из-под одеяла стройные лодыжки, хрупкие ключицы, узкие плечи и тонкие запястья загорелых изящных рук.

– Просьба, – решил я наконец.

– Можно тогда… попозже? Когда будет хоть какая-то одежда, – неуверенно попросила она.

Я некоторое время колебался. С одной стороны, рыжая все-таки собственность и лучше будет, если она поймет это раньше. А с другой… ведь у меня нет задачи сломать ее и подчинить, напротив, я собирался приручать и налаживать мосты. Есть как минимум одна задача для прирученного медика, которую я не рискну доверить чужаку: нужно проконтролировать работу протеза и, если придется, отладить его. Да и врачи после изменения рекомендовали регулярные осмотры, а я еще ни разу не проходил обследование.

– Можно, – решил я: практичность победила любопытство. – Отдыхай. Не желаешь составить компанию?

– В чем? – вновь насторожилась она, бросив тревожный взгляд на нишу, где хранился андроид. Я усмехнулся, но комментировать никак не стал.

– Наша абордажная команда в это время разминается, – ответил, вставая. – Драться не предлагаю, но почему бы не прогуляться?

– Спасибо, но я бы лучше осталась здесь, – поспешила заверить рыжая. Не удивила.

Я кивнул, разрешая, и отправился разминаться: перестроенное тело постоянно требовало нагрузки, полсуток просидишь без движения – начинают ныть мышцы. Я порой задумывался, а как буду существовать с таким организмом, если каким-то чудом доживу до преклонных лет, но быстро отгонял дурацкие мысли: вероятность этого столь ничтожна, что смешно рассматривать ее всерьез. Бог с ним, с образом жизни; банально ресурса не хватит, о чем меня предупреждали еще перед началом операций.

О многом предупреждали. Если все вспомнить, проще сразу застрелиться, но мы ведь не ищем легких путей!

Возможностей для тренировок на борту было несколько. Хочешь – ложишься в кокон и развлекаешься, а аппаратура не только тренирует тебе мышцы, но и записывает в мозг все нужные реакции, она даже командные действия позволяет отрабатывать. Во время работы автоматики можно участвовать в виртуальном бою и сознавать происходящее, можно включать любые развлекательные программы, хоть сексом заниматься, можно вообще спать – эти процессы никак не связаны. А не хочешь – к твоим услугам тренажеры и удобный зал с настраиваемой гравитацией.

Я не хотел. Никогда не любил виртуальную реальность и не доверял кибернетике. Тем более той, какую не понимаю. Да, кажется, не я один. Остальные обитатели корабля тоже с опаской относились к некоторым местным чудесам.

Не знаю, кто и когда построил «Ветреницу», но она роскошней не только других кораблей, которые мне доводилось видеть, но и многих богатых домов, а аппаратура ее совершенней приборов всех исследовательских центров. Здесь есть все, абсолютно все, что может понадобиться для жизни. Здесь есть такое, чего никогда не видели богатейшие люди галактики и гениальнейшие ученые, стоящие на самом острие прогресса, взять хотя бы те же тренировочные коконы или пищевые синтезаторы.

Откуда технологии? Хороший вопрос. Главный вопрос!

Первое время я еще пытался гадать и лазать по дальним щелям в поисках хоть одного клейма, хоть какого-то намека на происхождение корабля со всем его содержимым. Серый поглядывал на это снисходительно: как я узнал позже, эту стадию миновал каждый из тех, кто попадал на борт «Ветреницы». Конечно, ничего я не выяснил и потихоньку смирился с мыслью, что ответов не найду – тайнами корабля владел только капитан. Хотя охотились за ними многие: полиция всех государств, начиная с Солнечной империи, хозяева маленьких частных армий, другие пираты. «Ветреница» неизменно ускользала, легко, словно играючи. А Серый посмеивался.

Если быть честным с самим собой, я уже знал ответ на вопрос капитана, просто согласиться сразу не позволяла осторожность. Нужно было перебороть ее, притерпеться к мысли, что я добровольно лезу в черную дыру, а не прыгать очертя голову, без раздумий. Да и Серый, насколько я мог судить, не оценил бы поспешности и, чего доброго, передумал бы.