Текст книги "Призрак прошлого. Мой грех"

Призрак прошлого. Мой грех.

Что такое призрак? Трагедия, обреченная вновь и вновь повторяться? Возможно, это мгновение боли. Что-то мертвое, что кажется живым. Чувство, застывшее во времени. Как нечеткая фотография. Как насекомое, застывшее в янтаре.

«Хребет дьявола».

От автора.

Наша душа подобна бедному и искалеченному человеку, который просит милостыню, но ни один человек не сможет помочь этой душе, и вовсе не из-за своей жадности или чёрствости, а потому, что никто и никогда не поймёт страданий другого.

Мы сами себе палачи и лекари, мы сами добиваем себя, когда нам плохо, а потом залечиваем нанесённые себе же самими раны.

Мы странные существа, мы странные души… И нас никому не понять, кроме нас самих…

Глава 1.

– Мне кажется, что я никогда не смогу рассказать вам этого… – Тяжело вздохнув, я закрываю глаза, но темнота меня пугает, и я вновь открываю их. За окном идёт крупный снег, который меня больше не радует, хотя я всегда так любил на него смотреть. Меня больше ничего не радует в этой жизни. – Простите, я не могу…

– Я понимаю вас, Тейлор, это трудно, но вам необходимо выговориться, чтобы стало легче. Поверьте, я хочу вам добра. – Сказала женщина, сидящая напротив меня, на которую я даже не смотрел. – Я советую начать вам с самого начала, так будет проще. Вы отвлечётесь от болезненной темы…

Я посмотрел на неё и усмехнулся. Неужели она думает, что мне когда-то станет легче от её сеансов психотерапии?

– Вы правда считаете, что если я всё это повторю вслух, я стану другим? Рана на душе исчезнет? – С иронией в голосе спросил я.

– Я приложу все усилия для этого, Тейлор. – Мисс Ансетт робко улыбнулась мне и открыла блокнот.

Я перевёл взгляд обратно на окно, пытаясь вспомнить те ощущения, когда я смотрел на снег и жил нормальной жизнью, когда моя судьба не была искалечена, когда я мог нормально спать и просыпаться по утрам, улыбался людям и друзьям, и меня не мучили ночные кошмары…

Кажется, это было так давно…

Ещё год назад я жил самой обычной жизнью восемнадцатилетнего парня, который заканчивал выпускной класс и не особо задумывался о своём будущем.

Меня зовут Тейлор. Тейлор Вуд. Я вырос в пригороде Чикаго – тихом уютном месте, далёком от большого города, где царила суета. Я любил и ценил ту тишину, которая окружала меня, пусть там и не было больших магазинов, кафе или «Макдоналдса», пусть по вечерам я не имел возможности пойти с друзьями в кино, а потом отправиться в клуб, как делали все парни больших городов.

Мне нравилась тишина. Она успокаивала и вдохновляла меня. Благодаря ей я стал фотографировать, и на шестнадцатилетие получил от родителей в подарок профессиональный фотоаппарат, с которым практически не расставался.

Там, где я жил, всегда получались самые красивые кадры, ведь разве мог быть некрасивым багряный лес, который осень щедро одарила золотыми нарядами? Разве не могло быть прекрасным озеро, в котором плавали алые и жёлтые кленовые листья? Вдохновлённый этой красотой, я задумывался о том, чтобы после окончания школы серьёзно заняться фотографией, твёрдо уверенный в том, что это будет любимым делом моей дальнейшей жизни.

Моя мачеха, которую зовут Ребекка, не разделяла моих взглядов на жизнь. Если быть более точным, то она вообще всегда всё говорила в противовес мне, потому что я так и не смог стать для неё родным, хотя она и воспитывала меня с рождения.

Моя мать отказалась от меня, как только я появился на свет, и сбежала из родильного дома через день, не оставив отцу даже записки.

Отец не бросил меня, не побоялся трудностей, хотя ему было всего восемнадцать лет. Ребекку он знал со школы, и, судя по всему, она любила его всё то время, что они были знакомы. Она помогала ему, когда отец остался со мной на руках, всегда была рядом и поддерживала, а потом он сделал ей предложение. В тот же год Грэгу – так зовут моего отца, мачеха родила сына, которого они назвали Хайден.

Ребекка никогда не скрывала своей неприязни и всегда холодно относилась ко мне, из-за чего они с папой часто ругались, потому что он был на моей стороне и никогда не давал меня в обиду, и тогда она стала вымещать свою злость на мне в его отсутствие. Когда мне исполнилось семь, Ребекка сказала мне, что она мне не родная мать, и я до сих пор не могу понять этого её поступка.

Я не верил ей, плакал, и она даже не пыталась меня успокоить, вместо этого она оставляла меня одного и уходила по своим делам.

Потом она стала мягче ко мне, и наших ссор стало заметно меньше, но я не мог называть её матерью, не мог сказать это слово чужой для меня женщине, которая меня даже не любила. Отцу, конечно, это не нравилось, и он ругал меня за то, что я зову Ребекку по имени. С тех пор я вообще перестал к ней как-либо обращаться.

Ребекка говорила, что видит меня врачом и настаивала на поступление в медицинский университет и не желала даже слушать о том, чтобы я стал профессиональным фотографом. Что касается отца, то он предоставлял мне всегда право выбора, за что я был ему безмерно благодарен.

Хайден, мой непутёвый, но всё же любимый брат, вообще в этой жизни ни о чём не думал. По паспорту он считался шестнадцатилетним подростком, выглядел на все восемнадцать, а по уму ему можно было бы и вовсе дать не больше четырнадцати.

Этим летом Хайден настолько вывел из себя нашего терпеливого отца, что тот запер его на две недели под домашний арест после того, как брат пришёл под утро с изрезанными руками, называя это простым баловством, на которое не стоит обращать внимание. Он уверял родителей, что не думает о смерти и встреча с психологом ему не нужна, но я был солидарен с их мнением, потому что боялся за него, тревожась за то, что такое «баловство» однажды до добра его не доведёт.

В апреле Хайден перекрасил свои густые светлые волосы в иссиня-чёрный цвет, отрастил чёлку, а потом проколол язык и бровь. Я свято верил в то, что это скоро пройдёт, но чем больше проходило времени, тем больше мой брат затягивался в этой мрачный мир, в котором ему было, как он сам говорил, комфортно. При всём этом, Хайден очень весёлый и дружелюбный парень, у него много друзей, и он практически никогда не бывает одинок, и я никак не мог понять, что могло вызвать в нём такую тягу к этой субкультуре.

Мы никогда не были с ним по-братски близки, нас всегда отгораживала стена, которую мы никак не могли преодолеть. Я не мог поговорить с ним о чём-то сокровенном, чего не мог сделать и он тоже, пусть мы и делили с ним одну комнату в нашем доме.

Порой, я и вовсе чувствовал себя чужим в этой семье, и только любовь и забота отца доказывали мне обратное, ведь иначе бы он отказался от меня ещё тогда, когда я только появился на свет.

Я часто думал о своей матери. Представлял себе её лицо, голос, цвет её волос и глаз, но у меня ничего не получалось, кроме размытого пятна, и я задавался множеством вопросов, на которые не находил ответы. Похож ли я на неё? Есть ли у нас с ней что-то общее? И, главное, почему она оставила меня и исчезла, даже не поговорив с отцом? Возможно, я бы даже простил её, если бы только знал причину…

У меня были густые русые волосы, синие глаза, и ростом я почти догонял отца, на которого в чём-то был похож, и мне оставалось лишь представлять ту женщину, которая родила меня…

Что касается друзей в моей жизни, то их было всего двое до определённого момента. Первого звали Невил, и мы дружили с ним с первого класса. Он был тем, к кому я всегда убегал после ссор с Ребеккой, тем, с кем мы болтали часами, а на школьных дискотеках клеились к самым красивым девчонкам. Потом появилась Лиди – гламурная девочка из Чикаго, переехавшая в наш тихий городок после того, как её отец обанкротился. Невил был влюблён в неё с седьмого класса – с тех пор, как она пришла в нашу школу, но более, чем друга, Лиди никогда его не воспринимала. Мы оба с ним были теми, кто развлекал её, привыкшую к городской жизни, по которой она скучала, мы водили её в местное кафе, каких в городе было всего два, гуляли с ней по лесу, а вечерами собирались у Невила дома и пили чай. Нашей дружбы из взрослых никто не понимал, нам всегда говорили, что скоро здесь будет кто-то третий лишний, но прошло около пяти лет, и ничего не поменялось. Любовь Невила заменилась дружбой, а моё отношение к Лиди было по-прежнему братским, и я знал, что это было взаимно.

После того, как отец Невила умер, его мать долгое время не выходила замуж, оплакивая любимого мужа и считая, что её сыну никто и никогда не заменит родного отца. Но, когда моему другу исполнилось двенадцать, женщина вновь решилась на замужество, и её избранником стал высокий статный мужчина мистер Лорманд, у которого была единственная и безмерно любимая дочь по имени Авелина – ровесница Невила.

Она была странной. До того странной, что все в классе, как только она переступила порог, стали говорить о том, что она сумасшедшая. И первым, кто начал эти разговоры, стал её новоиспечённый сводный брат Невил. Он убеждал меня в том, что эта девочка чокнутая и постоянно витает в своём мире. Он никогда не звал её в нашу компанию и всегда осмеивал её за нелепые наряды, не обращая внимания на то, что я и Лиди за Авелину всегда заступались, не видя в ней той, какой он её описывал.

Не буду скрывать, что Лина всегда казалось мне немного с приветом. Она целыми днями сидела взаперти с горой книг, игнорировала вечеринки, не участвовала в школьных концертах и всё время держалась в стороне. Она подолгу могла смотреть в одну точку и улыбаться, а её голос можно было услышать лишь у доски, когда её вызывал учитель, так как одноклассников она игнорировала. Лина странно одевалась, надевая на себя, казалось бы всё, что у неё есть в гардеробе и сочетала не сочетаемые вещи. Она носила на голове венки из живых цветов, а дома, по словам Невила, распевала песни, что его дико выводило из себя.

Скрыть одного факта я не мог – Авелина Лорманд была красива: миниатюрная девушка с длинными светлыми волосами до пояса и большими голубыми глазами, обрамлёнными густыми чёрными ресницами.

Я никогда не видел её плачущей или жалующейся на одноклассников за все те слова, что она выслушивала в свой адрес, но зато видел очевидное – её грусть в глазах, которую нельзя было скрыть. Мне хотелось заговорить с ней, но за всё время, что я её знал, я не предпринял ни одной попытки этого сделать.

Глава 2.

Осенью одна тысяча двенадцатого года я твёрдо был намерен записываться в школу фотографии, невзирая на то, что Ребекка была категорически против этого.

– А как же основная школа? У тебя выпускной класс, Тейлор! – Кричала она, когда я сказал ей о своём решении третьего сентября ехать в Чикаго, в котором я нашёл из десятков просмотренных вариантов тот, что мне больше всего понравился.

Ребекка, чьи слова на меня уже давно не действовали, сдалась быстро, признавая тот факт, что я чертовски упрям и если что-то решил, то буду действовать до конца.

Взяв фотоаппарат и позвав с собой Вольтера – своего любимого пса породы золотистый ретривер, я отправился на прогулку к озеру, решив сделать несколько живописных кадров, которые мог бы завтра показать в школе.

Сентябрьский вечер радовал своей тёплой погодой. Солнце склонялось к горизонту и бросало алые лучи на пёстро-одетый лес, придавая ему ещё более торжественный вид, и у меня всегда сжималось что-то в груди, когда я любовался на подобную красоту. В такие минуты я ловил себя на мысли, что мог бы простоять так бессчётное количество времени, если бы такое было возможно, любуясь тем, как солнце уплывает за горизонт, уступая место для царствования ночи.

Громкий лай Вольтера заставил меня забыть о той красоте, что мне довелось увидеть, и я побежал следом за ним, подумав о том, что он, должно быть, облаял какого-нибудь мелкого зверя, вроде белки, которых терпеть не мог.

Я ошибся, когда прибежал на его лай, увидев возле дерева испуганную до смерти Авелину с бледным лицом. Прижавшись к стволу ели, девушка сложила руки на груди, на которой я увидел висящий фотоаппарат.

– Прости, если он тебя напугал. – Я попытался улыбнуться. – Вольтер добрый на самом деле, просто увидел, что ты боишься…

Мне было неловко перед ней, но потом я увидел, что Лина улыбается, и моя совесть немного утихла.

– Ничего страшного, я просто не ожидала здесь тебя сейчас увидеть с ним, хотя и знаю, что это твои любимые места для прогулки. – Смутившись, девушка указала мне на свой фотоаппарат. – Я тоже люблю фотографировать. Наверное, заразилась этим от тебя… Да и как такую природу можно не запечатлеть, правда?

– Это точно. – Позвав Вольтера к себе, я присел на корточки и погладил его по голове, продолжая смотреть на Авелину, с которой впервые за всё время, что знал её, говорил. – Правда, я тебя здесь впервые вижу. Ты давно увлеклась фотографией?

– С июня. – Ответила она. – А хожу я обычно в противоположную сторону, чтобы не мешать тебе. Там возле церкви красиво, согласен? Мне нравится смотреть на то, как солнце играет на витражном окне в предзакатном часе…

Нет, сейчас она не была ненормальной. Авелина виделась мне самой, что ни на есть, адекватной девушкой, у которой был тихий приятный голос, и я никак не мог понять, почему она кажется всем чудачкой, словно сама надевает на себя такой образ.

– Знаешь, мне тоже. – Я улыбнулся. – Я тоже люблю там гулять, но озеро, что расположено неподалёку от этого леса, мне нравится чуть больше.

Авелина резво забралась на большой валун и загадочно на меня посмотрела.

– Ты здорово смотришься с камерой, Тейлор, ты знаешь?

Усмехнувшись, я подобрал с земли палку и бросил её Вольтеру, который с радостью за ней побежал.

– Спасибо за комплимент. – Смущённо произнёс я и зажмурился, когда яркий луч уходящего солнца попал мне на лицо.

В ту же секунду я услышал щелчок её фотоаппарата.

Лина прыгала, стоя на большом камне, чем напоминала мне маленькую девочку.

– Отличный кадр, Тейлор! Ты только посмотри, как здорово ты получился!

Я никогда не считал себя фотогеничным, и потому наотрез отказывался от признания её правоты.

Прибежавший с палкой в зубах Вольтер привёл Лину в такой восторг, что она забыла о своём страхе перед ним и, спрыгнув с камня, смело погладила его по загривку.

В тот вечер я решил предложить Лине поехать со мной завтра в школу фотографии, подумав о том, что этой девушке необходимо выбираться из своей раковины, в которой она слишком долго находилась, и, к моему удивлению, она согласилась, но уже по дороге домой была по-прежнему грустна.

– Знаешь, Тейлор, – Сказала она, смотря себе под ноги. – я знаю, что все и ты, скорее всего, в том числе, считаете меня сумасшедшей, и я даже не буду отрицать этого…

– Лина… – Начал я, но девушка не позволила мне договорить, перебив.

– Нет, Тейлор, я правда странная бываю, я замечала это в себе. Я умею видеть людей насквозь и безошибочно отличаю плохих от хороших. А ещё я постоянно читаю или пишу стихи… Люблю ночью смотреть на звёзды, а ближе к утру что-то рисовать в альбоме…

Всё, что Лина перечислила мне, я не мог отнести к поступкам сумасшедшего и открыто ей об этом сказал, но она вновь не согласилась со мной, и тогда я спросил у неё:

– По-твоему, я плохой или хороший? Только ответь мне честно.

– Ты не тот, каким хочешь казаться, Тейлор. Ты носишь маску человека, каковым не являешься, и я не пойму, зачем ты это делаешь…

– Ты считаешь меня лицемерным? – Усмехнулся я, округлив глаза, но лицо Лины осталось серьёзным.

– Нет, ни в коем случае. И это никак не влияет на то, что я считаю тебя хорошим. Просто ты, словно, стесняешься этого, вот и всё.

Звон колокола, доносящийся из церкви на окраине, заставил нас остановиться, не сговариваясь.

– Вечерняя служба… – Прошептала девушка и посмотрела куда-то сквозь меня стеклянными глазами. – Как красиво… Ты только посмотри – солнце прощается с лесом…

Я обернулся, смотря на небо, полыхающее алым пламенем заката, и сделал очередной снимок, не позволяя этой красоте остаться лишь в моей памяти.

Проводив Лину до дома, я договорился с ней завтра встретиться в одиннадцать часов на остановке, и она на прощание весело помахала мне рукой и неспешно побрела к своему крыльцу.

Когда я пришёл домой, то обнаружил, что отец с Ребеккой уже поужинали. Что касается моего брата, то он всегда ел в своей комнате, не считая завтрака, что всегда очень злило его мать, но у неё никогда не находилось нужных слов, чтобы убедить его в чём-то.

От Ребекки я услышал очередной упрёк в том, что я пришёл слишком поздно и мне придётся ужинать одному, что меня совершенно не расстраивало, даже наоборот.

Разогрев себе в микроволновой печи еду, я сел за наш круглый деревянный стол и заметил в дверном проёме отца, который грустно на меня смотрел, и меня его взгляд сильно встревожил.

– В чём дело, пап? – Спросил я, и он опустился на стул напротив, смотря на меня с тоской, словно я чем-то болен.

– Прости меня, сынок… – Неожиданно сказал он, тяжело вздохнув. – Изо дня в день я вижу, как непросто тебе приходится общаться с матерью… – Я хотел его перебить и вновь настоять на том, что Ребекка мне не мать и никогда ею не станет, но отец не позволил мне, выставив руку вперёд. – Подожди, я знаю, что ты хочешь сказать, я всё вижу, Тейлор, и мне очень больно от этого. Наверное, это моя вина, и тебе было бы лучше без матери, чем с такой, как Ребекка. Просто я всегда надеялся на то, что она даст тебе всё, чего не дала твоя биологическая…

Отец впервые так откровенно говорил со мной на эту тему, которую всегда старательно избегал, и мне теперь пришлось убеждать его в том, что никакие ссоры с Ребеккой меня больше не трогают, как было раньше, но папа мне, кажется, не верил, решив, что я его успокаиваю, и с грустным видом покинул кухню.

В ту ночь я долго не мог уснуть, хотя никакие мысли меня не терзали и причины бессонницы у меня не было, но, не смотря на это, я долго сидел возле окна, смотря на жёлтый фонарь возле нашего крыльца, вокруг которого летала мошкара.

Хайдену тоже не спалось, но мы с ним практически не разговаривали, потому что он был занят перепиской со своими друзьями и прослушиванием музыки.

Мы отдалились с ним за последний год, хотя в детстве всегда играли вместе.

Теперь он был другим, считая себя взрослым самодостаточным человеком, который переживает все свои проблемы самостоятельно и не нуждается в разговорах с братом, и я не мог влиять на это, давая ему свободу выбора.

Странно, но не смотря на наличие семьи и друзей, я по-прежнему считал себя одиноким и чужим, не имея того человека, которому был бы действительно необходим, кто бы нуждался во мне.

За свои восемнадцать лет у меня не было серьёзных отношений с девушками, я ни разу по-настоящему не влюблялся, в отличии от брата, и мне казалось, что на свете не существует человека, с которым бы у меня что-то сложилось. Я считал себя одиночкой…

– Вам не кажется, что это сказывалась ваша внутренняя обида и боль на родную мать, которая бросила вас совсем маленьким, и из-за этого вы всегда чувствовали себя брошенным и никому ненужным, не смотря на любовь отца и наличие семьи? – Спросила мисс Ансетт.

– Возможно, именно так и было, просто я не думал об этом… – Я пожал плечами и закрыл глаза. – Совсем скоро настал тот день, когда я перестал чувствовать себя чужим. И тогда я думал о том, что наконец-то в моей жизни наступила светлая полоса… Я был самым счастливым, каким, наверное, не был ещё никогда.

Глава 3.

Я проснулся от назойливого звонка будильника, чувствуя себя ужасно разбито из-за бессонной ночи, ведь мне удалось уснуть только в пятом часу утра. Я надеялся, что мне поможет прохладный душ, но даже он мне не помог взбодриться, и я стал возлагать все надежды на крепкий кофе.

В то субботнее утро в доме было тихо, вся семья куда-то ушла, забрав с собой Вольтера. Их отсутствию сегодня я был даже рад, иначе бы мне пришлось выслушивать от Ребекки очередную порцию нотаций, что школа фотографии мне не нужна, и мне необходимо начать думать уже о выпускных экзаменах, которые начнутся не раньше лета.

Настенные часы показывали половину одиннадцатого. Сделав себе крепкий чёрный кофе и пару тостов, я наскоро перекусил и отметил, что кофе мне помог, и пошёл наверх одеваться.

Погода сегодня меня совсем не радовала. Солнце скрывали плотные серые тучи, готовые вот-вот пролить дождь. Осень уверенно вступала в свои права, не позволяя насладиться всей красотой красок, которыми она одарила природу.

Набросив джинсовую куртку и совсем не подумав о зонте, я выскочил из дома и поспешил к остановке, не желая опаздывать и заставлять Лину себя ждать.

Впрочем, как бы я не торопился, я всё равно опоздал, и Лина уже ждала меня, хотя на часах не было ещё одиннадцати.

Безжизненным пустым взглядом она смотрела в одну точку. На ней была зелёная вязаная кофта, розовая юбка, а на голове ярко-красный берет, весь этот безумный ансамбль дополняли розовые кеды и белые плотные колготки.

Увидев Лину, я не смог сдержать улыбки и окликнул её.

Она заулыбалась мне в ответ и заправила за ухо длинную волнистую прядь практически белых волос.

– Давно ты тут? – Спросил я.

– Минут пять. Просто погода такая красивая, что я решила постоять и полюбоваться ей…

Её ответ меня откровенно удивил, потому что я ничего не видел красивого в этой мрачности, повисшей сегодня над нашим городком.

– Я вижу красоту там, где её не видят остальные, потому что её можно увидеть абсолютно во всём. – Улыбнулась девушка и по моему взгляду заметила, что я с ней не согласен. – Ты сомневаешься в этом?

– Что красивого, например, в этом коричневом листе под твоей ногой? – Усмехнулся я, скрестив руки на груди и со скептицизмом смотря на Лину.

– Этот лист когда-то был молод и зелен, а теперь ему осталось совсем мало, скоро он разложится и превратится в пепел… Это стадия затухания жизни, Тейлор, и необратимости. И таким листом под чьей-то ногой могу стать однажды и я, и ты, чего бы мне совсем не хотелось, но это жизнь. И каждый будет однажды вот так же сломлен, а потом превратится в ничто, словно его никогда и не было…

Я не знал, что ответить ей, потому что не находил ни одного нужного слова на её философский ответ, отчего чувствовал себя идиотом. Лина же подняла этот коричневый и сухой лист с земли и положила его на бордюр, после чего подъехал наш автобус, и я уступил ей место возле окна, сев рядом.

Дорога до Чикаго занимала чуть более часа, и я с тоской подумывал о том, что всё это время нам придётся ехать в тишине, потому что девушка практически сразу устремила свой взор к окну. Тогда я достал из кармана наушники и решил послушать музыку. Закрыв глаза и включив плеер, я смог прослушать всего две песни, потому что потом почувствовал, что Лина толкает меня в плечо.

– В чём дело? – Недоумевал я.

– У тебя есть девушка? – Неожиданно спросила она, и я заметил, что её щёки порозовели.

Вытащив наушники, я смущённо ответил, что нет, а заодно и спросил, почему она вдруг этим интересуется.

– Просто не хочу, чтобы она подкараулила меня где-нибудь. – Улыбка тронула её губы, и я рассмеялся. – Просто я умею драться и могу покалечить ненароком. Но если её нет, то ты можешь за неё не переживать.

– По тебе и не скажешь, что ты драться умеешь.

Мои слова её, кажется, обидели.

– Только не говори, что я похожа на воздушную принцессу. На самом деле я вообще другая, не такая, какая кажусь на первый взгляд.

– Это я уже давно понял. Хоть и ты сказала мне, что я ношу маски, но ты и сама так делаешь зачем-то…

Она не ответила и вновь стала смотреть в окно, и её глаза снова стали безжизненными.

Весь оставшийся путь мы ехали молча, а когда пришло время выходить, мне пришлось несколько раз звать Лину, потому что она глубоко была погружена в свои мысли и даже не заметила, что мы приехали.

Судя по лицу Авелины, большой город её пугал – её выдавал испуганный взгляд, когда она заворожённо смотрела на уходящие ввысь небоскрёбы.

Усмехнувшись, я вновь окликнул её и позвал за собой, и она встрепенулась, будто очнувшись от глубокого сна, вновь показавшись мне той самой чудачкой, которой я только вчера перестал её считать.

– Знаешь, – Сказала она и взяла меня за руку. – я боюсь больших скоплений людей и чувствую себя потерянной в этой огромной толпе, которая тебя вот-вот проглотит…

Я потянул её за собой, в голове вспоминая тот маршрут, который запоминал по интернету. Ладонь девушки была холодна, я чувствовал, что Лина боится, но безропотно следует за мной. По дороге я купил нам с ней пакет пончиков в розовой глазури, чем безумно её обрадовал, словно маленького ребёнка, и даже почувствовал себя старшим братом этой девчонки.

Спустя минут тридцать мы добрались до той самой школы, которую я видел в интернете, и, судя по отзывам, она была одной из самых лучших школ города.

«Фантазия» – гласила надпись на табличке двухэтажного бежевого здания с высоким крыльцом, и я потянул Лину за собой, не обращая внимания на её слова о том, что она безумно волнуется.

– Я с тобой. – Только эти слова её успокоили, и девушка отпустила мою руку, входя в открытую перед ней дверь.

Внутри было очень светло и уютно. На стенах кремового цвета висело множество фотографий в деревянных рамках, и все они были настолько профессионально сделаны, что я почувствовал себя полной бездарностью по сравнению с тем, кто был их автором.

– Ты знаешь куда идти? – Шёпотом спросила меня Лина, и я пожал плечами и стал искать того, кто помог бы нам найти директора этой школы.

В следующую секунду из-за угла вышла высокая молодая девушка с ёжиком рыжих волос и на огромной шпильке. Поправив очки, она приветливо нам улыбнулась.

– Добрый день, меня зовут Блэр. Могу вам чем-нибудь помочь? Сегодня занятий нет, но если вам нужна мисс Фейн… – Затараторила она, и Лина смело её перебила.

– Да, нам нужна мисс Фейн, директор этой школы.

– Она на втором этаже, третья дверь справа. – Любезно ответила Блэр и пошла дальше, с трудом передвигаясь в узкой короткой юбке тёмно-зелёного цвета.

Посмотрев ей вслед, Лина зло фыркнула и сказала:

– У неё проблемы в личной жизни.

– С чего ты взяла? – Удивился я, направляясь к лестнице.

– Она пялилась на тебя, как на голодная собака на кусок колбасы, а ещё она носит короткие юбки и шпильки, чтобы привлечь внимание мужского пола…

Закатив глаза, я не стал ей ничего отвечать на это, про себя решив, что Лина всё-таки со странностями.

Мы поднялись на второй этаж, нашли нужную нам дверь и я постучал, а затем услышал разрешение войти.

Мы вошли внутрь просторного светлого кабинета, в котором так же было очень уютно, как и в холле. На стенах висело множество чёрно-белых фотографий, а большое окно было уставлено горшками с цветущими растениями.

Возле окна находился письменный стол, на столешнице которого было разбросано много фотографий, и за ним я увидел женщину, от которой не смог отвести глаз…

Она была прекрасна. Это первое, о чём я подумал, увидев её. На вид ей было лет тридцать, может, чуть больше. Короткие светлые волосы и модная стрижка, большие голубые глаза в обрамлении чёрных ресниц и безумно красивые губы. Белая рубашка свободного кроя с закатанными рукавами и узкие голубые джинсы делали её ещё моложе своих лет и ещё прекраснее, и я понимал, что бессовестно на неё таращусь, не в силах вымолвить и слова.

– Мисс… – Я резко умолк, напрочь забыв фамилию, которую хорошо помнил ещё минуту назад.

– Фейн. – Раздался за моей спиной шёпот Лины, и я мысленно поблагодарил её за помощь в этот неловкий момент.

– Добрый день, чем могу вам помочь? – Её улыбка ослепила меня, и я понял, что выгляжу сейчас полным идиотом и не могу даже говорить.

– Мисс Фейн… – У меня пересохло в горле, ладони вспотели, а сердце, словно сумасшедшее, колотилось в груди при виде этой шикарной женщины. Я мысленно молил Лину выручить меня и заговорить первой, и она словно услышала мои мольбы, очевидно поняв, что пауза затянулась

– Добрый день. Мы хотим записаться в вашу школу и освоить мастерство фотографии.

Женщина улыбнулась и предложила нам присесть.

– Что ж, я очень этому рада. У вас есть уже какие-то навыки? – Спросила она, и её взгляд метнулся к фотоаппарату, что висел у меня на шее. – Как я вижу, вы обзавелись уже профессиональной аппаратурой?

Я заставил взять себя в руки и постарался ответить бодрым голосом:

– Да, всё верно, мисс Фейн, но, не смотря на это, я бы не назвал свои фото профессиональными, увы…

Её губы вновь растянулись в улыбке, которая меня ослепила. Взгляд небесно-голубых глаз пленил меня, в нём можно было утонуть…

– К сожалению, молодой человек, наличие профессионального фотоаппарата вовсе не делает из нас великого мастера. Это лишь первый шаг к успеху, а сам успех зависит исключительно от владельца. Но вы попали в нужное место, и я приложу все усилия к тому, чтобы сделать вас профессионалами и грамотно обращаться с техникой.

Впервые в жизни я не мог говорить. Я заставил себя отвести взгляд от мисс Фейн, и, к моему счастью, в следующий миг заговорила Авелина:

– Мы будем вам очень благодарны, мисс Фейн, но, боюсь, что с посещением могут возникнуть трудности – у нас учёба…

Оторвав взгляд от фотографий на стенах, я понял, что мисс Фейн смотрит на меня и залился краской.

– Не переживайте, – Сказала она, и я отметил, что у неё безумно приятный голос. – Занятия начинаются в половине пятого. Вас это устроит?

Авелина энергично закивала головой, после чего мисс Фейн записала наши имена и фамилии в свой журнал и сказала, что будет ждать нас в понедельник на первое занятие.

Попрощавшись с мисс Фейн, мы покинули её кабинет, и я скорее поспешил на улицу, желая глотнуть свежего воздуха, потому что моё лицо горело и мне нечем было дышать. Я не понимал, что со мной происходит, но мне это состояние даже нравилось.

– Тейлор! Тейлор, что с тобой? – Лина догнала меня, когда я был уже на крыльце, и дотронулась своей холодной рукой до моей щеки. – Что с тобой?

– Просто душно, пошли…

– У тебя щёки красные, ты словно горишь…

– А у тебя руки ледяные. Пошли. – Я взял её за руку и повёл к остановке, не желая ни о чём сейчас говорить.

Наверное, теперь Лина считала меня сумасшедшим, потому что всю дорогу до дома она странно на меня смотрела и явно хотела что-то спросить, но не решалась.

Я и сам не понимал, что со мной произошло, но я был пленён этой женщиной, которая старше меня, и в моей жизни впервые было подобное. Ни одна, даже самая красивая, девушка, которую мне доводилось когда-либо видеть, не вызывала во мне бурю таких эмоций, как мисс Фейн, и меня моё состояние даже пугало. Разве можно так себя вести по отношению к человеку, которого впервые в жизни видишь? Неужели со мной случилось то, во что я никогда в жизни не верил – влюблённость с первого взгляда? Нет… Это бред. Такого не может быть. Но я сходил с ума, вспоминая глаза, в которых отражалось голубое небо…