Текст книги "Пыльная корона"

А потом вылезла на свет эта паскудная адюльтерная история! Тревогин сердечно-сосудисто слег. Рита пошла его навестить. Отец попросил ее сбегать к своей ученице – та раздобыла редкое лекарство. Именно в этот злополучный момент Ритка познакомилась с мужем Анны Карловны. И понеслась душа в рай!

– Анна Тромб моя лучшая ученица! Уважаемый человек, достойная семья!!! – сипел едва выкарабкивавшийся из криза Тревогин. – А моя дочь, видимо, обыкновенная проститутка.

После того вечера разоблачений Марина заработала нервный тик. Больше всего ее пугала фамилия Тромб. Просто до дрожи.

Сашка встал на дыбы. Он наотрез отказался возвращаться к «бобрихе Уле». «Буду учиться только у Антона! Идите лесом!» Разъяснять, умолять, взывать к разуму и милосердию было бесполезно. Да и не получалось в полную силу, ибо внутренне Тина чувствовала его правоту. Не держит он нос по ветру в поиске самых теплых местечек под солнцем. Стратегических подводных течений не чует. Что ж, мамаша сама его таким воспитала. А железобетонное упрямство – это его личный вклад в собственный характер.

Будешь давить – он вообще откажется учиться.

Впрочем, если начистоту, то на Сашкином месте любой не стал бы возвращаться к «бобрихе». Тина, отступив, металась по кухне, в мрачных размышлениях, что может за собой повлечь отказ Ульяне. Ведь в этих творческих кругах, где все так хрупко, мнительно, злопамятно, каждый шаг может быть истолкован не в твою пользу. Сказать, что Саша раздумал заниматься музыкой или что готовится в другое училище? А потом, как кролик из шляпы, объявиться на вступительных экзаменах в Рахманиновке… Да что там, на экзаменах, – ведь рано или поздно Саша с ней столкнется, когда будет заниматься с Антоном. Или на самом деле Уле начхать на всех Саш, вместе взятых?!

И только сейчас до Валентины дошло, что она не спросила у новоявленной метрессы самое главное. Надо было четко убедиться в том, что Ульяна теперь официально работает в Рахманиновке. До этого она репетиторствовала у себя дома и подрабатывала в ресторане. Всерьез о педагогической карьере не помышляла, разве в качестве временного заработка. Может, она теперь вместо Карловны? Это к вопросу, кому выгодно…

Ближе к полуночи телефон тихо заблеял – Тина давно уже привыкла уменьшать громкость звонка. Не услышит кого, пропустит – оно и к лучшему. Перевелись в мире добрые вести. Звонят все больше, чтобы доставить тебе неприятности. Или поговорить о себе. Тина давно отравлена чужими жизнями. Но сейчас звонила Машенька, что само по себе нонсенс. Сиреневая Маша никогда не тревожила поздно. Она соблюдала чужие границы…

– Это свинская бесцеремонность, я понимаю! Но у нас потерялась Варя! Можно я зайду к тебе? На полчаса.

Матерь божья, что все это значит?! Как потерялась?! Тина на нервной почве раз пятнадцать заглянула в холодильник в надежде запустить принцип самобранки, но там, как всегда, было не то, что хочется. Этого, допустим, хотелось вчера или вдруг захочется через неделю, но вот именно сейчас приходилось привыкать к несовпадению, как пелось в доброй экзистенциальной песне. Сиротливая кучка постаревшего жаркого в казанке с натяжкой тянула на порцию для неголодного человека. Бывают такие, что вечно отпираются от простой здоровой пищи… Вошедшая Маша на вопрос о еде задала встречный:

– А коньякас «Араратас» у тебя от того алкоголика еще остался?

И Тина поняла, что дна кошмара мы еще по-прежнему не достигли.

– Ну что с Варей?! Где она? Ты в полицию обращалась?

– Слава богу, она уже дома. Но что мы пережили!

«Коньякас „Араратас“» был их дежурной шуткой. У Тины был друг. В общем, он, конечно, имеет заслуги перед Отечеством в лице матери-одиночки Валентины и ее отпрыска, но главное дело его жизни – выпивать и закусывать. Валентина однажды съездила с ним галопом по Европам в его машине. Путешествие едва не стоило ей жизни. А начиналось оно в безмятежной уютной Прибалтике. Сначала был ночной Таллин, все эти сказочные Нигулисте и Олевисте, потом ехали по аккуратной цветущей Латвии, где непуганые кролики и аисты, потом по приветливой Литве, где коровы. И благодарные кошки, которые старательно вылижут за тобой банку с остатками тушеночьего жира. Это вам не зажравшиеся коты на искусственных кормах. Друг Тины разомлел и запил. Не обязательно пить с горя или от безысходности. От эйфории и блаженства гораздо приятнее. И веселая продавщица в маленьком лабазе исправно перечисляла похмельному путнику алкогольный ассортимент, который венчал «коньякас „Араратас“»… И правильно, кто такую дороговизну здесь купит, кроме заезжего уральского джигита.

С тех пор у Тины водился в заначке коньякас. Друг-алкоголикас оставлял, зная, что подруга сама не пьет, бутылка у нее уцелеет и можно к ней нагрянуть когда угодно, о покупке спиртного не заботясь. Короче, и выпить даст, и закусить. Удобная женщина.

Звонок, открытая дверь, Сиреневая Маша с подтеками туши, и кажется, что тушь текла везде, и сверху, и снизу, потому что темной дождливой осенью выйти в белых брюках и розовом пончо – это казалось таинственным протестом против однажды заведенного миропорядка.

– Варю допрашивали. Она думает, что знает, кто убийца. Но говорит, что не скажет. Потому что она влюбилась. Я постирала все брюки, кроме белых. Они были чистые. Я думала, что сегодня не выйду на улицу. Я внутри словно мертвая медуза!

– Медузы бессмертны.

Информация шла очень плотным потоком, минуя связующие звенья, потому воспринять логику событий было сложно. Тина пыталась ухаживать за гостьей, даже предложила свои, по размеру должные подойти, брюки, пока белые будет стирать безропотная стиральная машина, но Маша не слушала ее совершенно. Она не стала есть и даже выпивать. Она оказалась абсолютно несостоятельным алкоголикасом и могла говорить только о том, что Варя влюбилась в парня, который замешан в криминальной истории. И быть может, он даже сам и убил Анну Карловну. А Варя его теперь покрывает.

Как начал свой роман один милый шизоид из дружеского круга Тины:

«Наступил Шекспир…»

Часам к трем ночи Валентина распутала клубок происшедшего, насколько это было возможно. У Вари роман, о котором она до поры до времени помалкивала. Оно и понятно, ведь мальчик, так сказать, не ее круга. Гастарбайтер. «Таджик?» – осторожно удивилась Тина. «Нет, русский. Все думают, что, раз приезжий и на стройке работает, значит, Средняя Азия или Кавказ. Но, между прочим, в этих бригадах и русские парни встречаются», – с едва уловимой обидой неясно на что пояснила Маша.

По правде сказать, Варя – когда родители устроили ей допрос с пристрастием – со слезами призналась, что Тёма в следующем году собирается поступать в Щепку… или Щуку? «Но вы же все равно не поверите, какая разница, зачем вам рассказывать!» – рыдал ребенок. Материнское сердце дрогнуло, отцовское – нет.

Итак, досье начинало понемногу проясняться. Молодой человек, мечтающий о сцене, приехал в большой дикий город и пока делает ремонты в квартирах. Временно живет в одной из этих квартир, которая находится рядом с тем местом, где обнаружили тело Анны Карловны. И Варя в ту ночь была с ним в этой злополучной квартире. Точнее, это был вечер. Вечер, когда голубки ворковали, а к ним ворвалась совершенно чужая птица. Просто открыла дверь своим ключом и вошла! Варя видела непрошеную гостью мельком и совсем не запомнила. А Тёма с ней перекинулся двумя словами. Гостья – хотя она как раз была хозяйкой, точнее, одной из них, – поспешила ретироваться, чтобы не мешать. Деликатная представительница вымирающего вида интеллигентов. Но когда она ушла, Тёма вспомнил, что должен был ее о чем-то спросить. И побежал за ней. Но увидел, что она зашла в кафе, которое располагалось рядом с квартирой. И махнул рукой…

– Почему же он не мог ей просто позвонить? – поинтересовалась Тина.

– Тут некоторая путаница. Это была не та хозяйка, которая являлась непосредственным работодателем Тёмы, а та, что здесь прописана и наследует. Но живет где-то не здесь. В другом городе. Какая-то с ней беда. Ее телефона у рабочих нет. Тёма и его бригада имеют дело с ее родственницей. Которая однажды обронила, что хорошо бы у той, второй, узнать, какие она хочет обои… Но все это оказалось чистой гипотетикой! Видно, по-настоящему никакие обои загадочную вторую не интересовали. Есть такие, не от мира сего, они терпеть не могут мелкие и мусорные земные перемены. От того готовы всю жизнь прожить среди осыпающихся энтропийных стен, с текущими кранами и щербатыми полами – лишь бы никто не нарушал мелодию их внутреннего ритма грязью, вонью, грохотом перфораторов и всем содомом, что приносит нам ремонт.

И почему-то Тёма подозревал, что убийца – вот эта вторая, со своим ритмом и энтропией, если хотите. Причины его подозрений он скрывал от всех. Даже от Вари. Говорил, что так она в безопасности.

– Заботливый! – вставила Тина. – Хотя это скорее не утешение, а источник страшных догадок.

– Вот именно! – воскликнула Маша, отодвинув остывший чай.

– Так, может, все-таки по граммульке?

– Нет, погоди, мне так муторно, что я даже дышу с трудом. Не могу понять, что это все значит! Получается, Варя вляпалась в какой-то криминал? И заметь, засветилась! Она же была с этим Тёмой-оболтусом, когда к нему пришла полиция… И зачем он открыл им дверь?!

– Между прочим, я все жажду тебе рассказать, что мы тоже не обойдены вниманием правоохранительных органов! Может, это просто такое ретивое расследование…

– С чего вдруг?! – возмутилась Маша. – Анна Карловна у нас что, министр внутренних дел? Обыкновенная мегера, каких тысячи…

– Все же не обыкновенная, а выдающаяся! – не удержалась Тина. – Может, она потому была такой самодуршей, что чувствовала свою безнаказанность. А безнаказанность была основана на связях с влиятельными структурами.

– Мать, ну ты накрутила! Давай, пожалуй, свою граммульку, а я тебе расскажу, на чем была основана ее безнаказанность. Не на связях, а на чужой свободе. Да, именно так! На творческой свободе ее учителя Тревогина и его банды. Куда, между прочим, входит и Антоша. Мощная банда единомышленников – что может быть лучше для нашего брата музыканта! Я хоть не работала никогда в Рахманиновке, но примерно в курсе, благодаря моим ребятам из нашей музыкалки, которые там учились. Итак, вкратце: есть маэстро Тревогин, который руководит в училище целым отделением. Рахманиновка – заведение строго классическое, а маэстро давно хотелось новых ритмов и стилей. Прежде всего джаза, причем самых разных его направлений. Одним словом, Тревогин жаждал быть творцом, а не только безукоризненным исполнителем. Ты скажешь, кто ж этого не хочет! Однако путь к желаемому тернист, и не каждый по нему пойдет. До поры до времени Тревогин искал связи и площадки, на которых бы мог осуществлять свои проекты. А когда он стал начальником и получил в руки некоторые рычаги, то начал консолидировать вокруг себя молодые прогрессивные силы, которые стали задавать тон в современных му зыкальных направлениях. При этом он всегда находится на острие синтеза классики и модерновых течений, и это придает ему особый шарм. И что интересно: формально он руководит отделением, а на деле выбил для своих единомышленников класс импровизации и занимается только им.

– Тогда объясни мне, простофиле, как, имея столь вольнолюбивые намерения, можно было пригреть на груди такую змею… царство ей небесное, хотя и не уверена в искренности сего пожелания.

– Именно эти намерения и дали Тревогину основание приблизить к себе Инквизицию. Потому что пока он занимается бурным творческим поиском, кто-то же должен следить за порядком и блюсти безупречную репутацию заведения. Тревогин не из тех, кто будет держать всех в кулаке и быть оплотом дисциплины. Тут надо уметь нагнать жути, чтобы юным раздолбаям студентам хоть немножко было боязно. Рявкнуть, метать гром и молнии маэстро может, но потом быстро отойдет. И пойдет на попятную, даст слабину… И вот уже всех потянуло на джаз, а кто же будет Пятую симфонию играть? Словом, Тревога, как его называли студенты, быстро смекнул, что Анну Карловну надо назначить правой рукой, попутно внушив ей, что это приз за ее музыкальные, а вовсе не за административные заслуги. Для того чтобы дело шло, надо периодически щекотать у соратников амбиции. Даже у таких, по-немецки бесперебойных, как Анна Карловна.

– Так вот откуда ее самомнение! Этого Франкенштейна взрастил сам маэстро… – вздохнула Тина, которая и теперь побаивалась говорить об этой странной особе. Вдруг ее душа не нашла покоя и все слышит…

– Маэстро взрастил, хотя она и сама, конечно, постаралась. Но зато под этим прикрытием столько хорошего родилось… Один Яша с его проектом симфо-джазового саундтрека к немым фильмам чего стоит! Я была бы счастлива, если бы Варя тоже участвовала в тревогинских затеях. Но как видишь, ей пока не до этого…

И Сиреневая Маша опрокинула в себя коньячные остатки, морщась и передергиваясь от омерзения.

– Антон, говоришь, тоже из этой тревогинской плеяды?

– Да. Но понимаешь, это я тебе вскользь обо всем рассказала. А на самом деле все далеко не так просто. Интриги толстым слоем! Естественно, Тревогин своих умеет всегда отмазать или выгородить. Например, студент отыграл в его программе – а обязаловку, например, выучил плохо. А зачет на носу. И сдавать его не кому иному, как Инквизиции! Были случаи, что маэстро давал отмашку зачет поставить, а для его реальной сдачи давал отсрочку. Естественно, Карловну это злило! И она начинала вставлять палки в колеса тревогинским корифеям – и студентам, и преподавательскому молодняку. К тому же она вокруг себя тоже взращивала свою мафию. Я вот о чем подумала: ведь Тревогину, пожалуй, выгодна смерть Карловны. Он уже на такой высоте, что ему никакие нападки руководства не страшны. А Тромб… уже не помогала ему и не прикрывала, а тормозила.

– Насчет мафии – это, пожалуй, в точку. И Ульяна, смотрю, уже в Рахманиновку пристроилась.

И Тина рассказала о своем нежданном рандеву и столь же внезапном выгодном предложении. Маша встрепенулась и озадачилась. Выдержав в полном смысле мейерхольдовскую паузу, она нерешительно пробормотала:

– Ты знаешь, а здесь, похоже, Саша прав. Пускай продолжает заниматься с Антоном. Не нравится мне это внезапное расположение. Как бы она чего плохого не задумала… какую-нибудь подставу!

– Какую?!

– Знала бы я все места, куда надо подстелить соломку, здесь бы не сидела…

– А расскажи мне поподробней, как была убита Карловна. Ты все же ближе к этой истории, чем я.

– Не собираешься ли ты заняться расследованием? – усмехнулась Маша. – Увы, я не знаю никаких подробностей. Кроме тех, что поведала тебе наша активистка Уля. Да что говорить, девочка подсуетилась. Но я думаю, вопрос о ее преподавании в Рахманиновке был решен задолго до смерти Карловны. Вряд ли Тревогин настолько благоволит к Ульяне, что моментально принял ее на место своей неизменной «правой руки». Уля из другого лагеря. Что до подробностей о смерти, то знаю, что мадам Тромб нашли в сквере, в котором работает укромное кафе. Может, ее отравили именно там? Хотя почему отравили?! Насколько я знаю, никто не объявлял официально о том, что смерть была насильственной. Даже органы пока просто ведут дознание. Версию убийства активно разрабатываем только мы с тобой, две бабы на кухне, – потому что поверили тайне какого-то юнца! Но даже если предположить, что Карловна – жертва чьего-то убийственного замысла, то… Как, например, она успела выйти из кафе на своих двоих?! Получается, яд был не мгновенный? Что можно подсыпать человеку, чтобы он умер не сразу?

– Понятия не имею! Спроси у Екатерины Медичи. Меня больше интересует, кто же на такое решился. И зачем? Кому настолько мешала Инквизиция, извиняюсь за неуместный каламбур…

– Валяйся теперь в ногах у Вариного дружка, чтобы узнать хоть что-то. Хотя… Господи, вот я идиотка! Только сейчас поняла, что, раз Тёма в курсе, кто убил, он, по крайней мере, видел убийцу и жертву примерно в одно и то же время. А для этого ему кто-то должен был объяснить… иными словами, установить личность жертвы. То есть если он, допустим, видел то, что таинственная владелица его квартиры и Анна Карловна встретились у кафе и вошли туда вместе, то он должен знать… погоди, я совсем запуталась!

– Что тебя смущает? – удивилась Тина. – Полиция показала Тёме фотографию Карловны, и он узнал в ней женщину, с которой встречалась его хозяйка. Вот и все!

– Видимо, у меня помешательство! Я все время боюсь, что Варя стала свидетелем преступления и ее жизнь теперь в опасности. И Тёму этого злополучного угораздило поселиться рядом с местом преступления…

– Послушай, я понимаю твой мандраж на все сто, но ведь это вечная тема барышни и хулигана! А насчет его неудачного места жительства… Кстати, где они познакомились?

– Варька говорит, что на Арбате. Тёма, видите ли, уличный танцор диско. Смех на палке! Тоже мне, гуттаперчевый мальчик.

– А что такого?

Под утро, в сгущенную влажную тьму, Сиреневая Маша отбыла домой на такси. Сколько ее Тина ни упрашивала остаться переночевать, гостья осталась непреклонной. Прикорнув часа на два, прямо на кухонном кресле, чтобы не разморило в теплой постели, Тина смотрела сумбурные короткометражные сны о танцующем на улице Антоне и Варе, которая задумчиво восседала на рыжей лошади, въезжающей в средневековый Таллин…

Утром, перед тем как пойти в школу, смурной Сашка поведал внезапно свою версию преступления. Однажды Инквизиция, подвергая его нерадивость остракизму, привела в пример своего брата, которого в детстве тоже учили музыке, но он сумел вырваться из-под гнета родительского диктата, посвятив себя врачебному делу.

– Короче, эта ведьма советовала мне присматриваться к другим ремеслам. Типа в музыке мне нечего делать. Может, ее накормил до смерти кто-то, кому она посоветовала стать поваром? А вообще в том районе, где ее грохнули, она жила когда-то давно. В детстве, что ли… Случайно мне сама сказала, не помню зачем. Наверняка ее родня зажмурила.

Тина спросонья пропускала материнский ритуал осуждения жаргонной лексики. Она внезапно пожалела «ведьму». Прийти туда, где родился, – и умереть. Замкнулся жизни круг…

– Почему ты решил, что убийца я?

Рите стоило больших усилий оставить вопрос скупо лаконичным. Ее захлестывали гнев, обида, ужас. Хотя эти внутренние бури давно превратились в тихую душную силу, которая незаметно перекрывала все счастливые артерии. Но выплескивать черноту сейчас смерти подобно. Опыт показывает, что нет разрядки в прямом конфликте. Чтобы освободиться от кошмара, надо просто вырасти из него, сделав еще один шаг к просветленности.

Они сидели там, где заканчивалось время. Точнее, оно, как и пространство, становилось качественно иной субстанцией, которую ощущает своим шестым чувством лишь тот, кто едет в поезде. Это была Богом забытая станция среди леса. Похоже, что это была тщетная конспирация, но Тёма на ней настоял. «Боишься?» – спросила Рита. «Не за себя». Как благородно!

От того, что он говорил, накатывало знакомое бессилие. Так всегда, когда пытаешься объяснить очевидное.

– Ты вошла в то кафе, название не помню. На слова у меня память плохая, а на лица – железная! И я видел, что у окна сидела та женщина, которая потом умерла неподалеку, в сквере. Ты же знаешь, если я один раз лицо увижу даже при минимальном освещении, то запомню на всю жизнь. К тому же ее запомнить было нетрудно. Одно слово – Инквизиция. Ее, наверное, били в детстве. Она злая и несчастная женщина, у которой давно не было любви.

– Спасибо за ценные замечания. Мне они, конечно, очень пригодятся, когда меня задержат по подозрению в убийстве, которого я не совершала. – Рита начинала тоскливо злиться, но собрала последние силы в комок, чтобы сохранить ровный тон бессмысленного разговора. – Тёмочка, ну почему же ты такой болван… Если мы с Карловной оказались в одном кафе, то почему обязательно убила я?! Почему тебе не приходит в голову, что в этом заведении могли находиться другие люди?!

– Рита, я же тебя не осуждаю. Я на твоей стороне. Я никогда не скажу полиции, что видел тебя там. Просто я случайно проговорился Соне, но она будет молчать. И вообще кто ей поверит?! Просто я сделал вывод о том, что ты… можешь быть причастна, потому что через окно мельком заметил, что ты разговаривала с будущей жертвой! Именно поэтому я и не стал встревать. И потом… так вышло, что тетя Марина мне все рассказала. О том, какую роль сыграла Карловна в твоей жизни. У тебя был мотив. На кого мне еще в этом кафе думать? И так как ран на теле жертвы не нашли, значит, это не могло быть убийство с целью ограбления, которое совершает случайный прохожий.

…Господи, зачем я пустила в жизнь этого джокера! Зачем я пришла тем вечером в свой холодный дом? Я, как и тетя Марина, не хочу в нем жить. А продать его страшно. Словно тогда уже точно детство безвозвратно канет во вселенскую пасть прошлого. В огромную океанскую воронку тоски. Я должна буду научиться равнодушно проходить мимо себя, плачущей, дрожащей от страха, восьмилетней… – ведь в этом доме навсегда отпечатались слепки моего детского ужаса. И призрак меня-ребенка не покинет это место. Которое отныне будет принадлежать чужакам. Мне дадут за него уйму денег. Которые я все равно ухну в какое-нибудь шоу. И оно прогорит. Такая знакомая история… Сюжет для мюзикла. Но в этом бездушном мире мой Я-ребенок по-прежнему ходовой товар.

Они пили остывший кофе, который Тёма привез с вокзала. И ели пончики. Джентльменский набор бывшего милого дружка. Чтобы заинтересовать публику, начало должно быть немножко банальным. Но с обещанием неожиданного и даже возвышенного финала. Впрочем, обещание выполнять необязательно.

Это знакомство случилось, когда Риту в очередной раз понесло во все тяжкие. Ее всегда несло, когда случались поворотные события в ее жизни. С годами эти срывы очень сильно пахли перегаром и отвращением к самой себе, и ей бы однажды не выкарабкаться, но ее спасала давно и навеки данная самой себе индульгенция: во всем виновата не я, а маменькина страшная наследственность. Как только в фокусе сознания наводилась резкость, Рита бодро крыла проклятиями родительницу и начинала возрождаться из пепла. Алкоголь – это чаще всего навязанная тебе вина. Отправь эту вину по обратному адресу – и начинай исцеляться.

Процесс, однако, небыстрый. Шаг вперед и два назад. Рита срывалась и начинала все заново. Первый раз это случилось, когда школьная танцевальная студия, так мощно расправившая крылья, вместо того чтобы взлететь еще выше, стала модельным агентством. Этот бизнес оказался выгоднее. Рита впервые задала себе вопрос «кто же ты теперь?». Без работы, без образования, без связей и покровителей. Ей вроде как честно предлагали остаться в новом статусе, но само слово «модель» смешило. Тетя Марина увещевала поступить в училище на народный танец, который всегда будет кусочек-хлеба-дающим, потому что Дни города и прочие государственные праздники будут всегда, а народников любят пенсионеры, которые тоже будут всегда. Рита плакала – ведь у нее было столько нереализованных замыслов! Марина тщилась побить челом папаше Тревогину, чтобы он где-нибудь замолвил словечко, но тут племяшка взвыла. Унижаться перед самодуром, который ее проклял? Ни за что. И Рита истерично уехала в другой город, в котором, как ей казалось, любить легче. Потому что у Мандельштама там звучали «голоса» дружественных мертвецов.

Все ее мотивы были антитезой привычной логике. В те годы рабочий люд хлынул в столицу. А Рита, наоборот, рванула оттуда, хотя чувствовала там себя относительно благополучной. Но разве в том была ее цель!

В городе, который не был дан ей по праву рождения, было хорошо и больно. Свободно. Он, плывущий и летящий, дает своим птенцам мастер-класс по одиночеству. И одновременно знает, что для талантливого человека чудо – необходимость. Временами он угощал Риту чудесами. Он любил ее, разорвавшую плаценту предложенного конформизма. Во что она только не ввязывалась! Сколотила танцевальную труппу в доме для престарелых. Танцевала партию селезенки в мини-балете на торжественном открытии симпозиума врачей-гематологов. Организовала акцию уличного фокстрота на открытии антикварного магазина. Много лет спустя она увидела, что одну из ее идей использует группа уличных танцоров. Так она познакомилась с Тёмой. К этому моменту за ее спиной была работа в двух театрах, создание своей шоу-труппы, съемки в рекламе и кино. И бесчисленные потери, и внезапные находки. Романы, о которых она вспоминала со смесью стыда и благодарности. Наверное, эта была самая привычная для Риты смесь эмоций, не считая эйфории вдохновения, которая порождала свой главный побочный эффект – бесконечную влюбленность. Замкнутый круг! Именно влюбленность без пауз мешала Рите оказаться замужем, в семейном кругу… А ведь она с детских лет пребывала в иллюзии, что эти этапы жизни наступают сами собой, как половое созревание или появление морщин, без твоего активного участия. Просто от самого процесса жизни. Однажды – раз! – и у тебя появились дети. Но на деле сами собой приходят одни неприятности.

Тёма-джокер – это просто случайная связь в один из загульных приездов в столицу. Но именно из-за того, что мозги в тот период были одурманены, Рите совершенно не запомнилась хронология событий. В сухом остатке память преподносила ей только веселое уличное знакомство, потом быстрая любовь в чьей-то незнакомой хате – артистических приятелей у Риты хватало! – потом все путается. Важно, что у Риты возник замысел номера с печальным клоуном-джокером в духе романа Генриха Бёлля – и она отправилась договариваться о площадке в один клуб, где недавно сменился директор. Следовало убедиться, что новая метла не сметет авантажные замыслы в мусорную корзину. Новой метлой оказался… неверный муж Карловны Микки. Так его прозвали в тусовке за сходство с Микки Рурком.

Рите в тот момент было море по колено, и она совершенно не собиралась тушеваться за прошлые грехи. Как ни в чем не бывало она несколькими профессиональными штрихами обрисовала концертный номер, который разбавит музыкальную программу и придаст клубу статус модного местечка. На кураже Рита умела тонко и непринужденно набить цену. Постаревший, но не утративший порочного шарма Микки уважительно обалдел от напора. Риту и саму штормило не столько от алкогольных паров, сколько от собственной наглости, но она любила этот адреналин. Адреналин обострял яркость восприятия, поэтому Рита кое-что заметила… И это кое-что всплыло в памяти в жуткий вечерок убийства Карловны.

Бизнес-планы с Микки оказались сущей фикцией. То ли по зрелом размышлении он испугался бывшей любовницы, то ли не хватало средств на обновление сценического пространства, то ли еще какие интриги. Рита уже и забыла о своей задумке, но снова объявился невостребованный Джокер. Ждал, бедолага, своего первого выхода на сцену. Рита уже в тот момент уехала из столицы и хотела по-быстрому отбрехаться, но вспомнила, что фактура, харизма и пластика у парня что надо, а людей надо беречь, вопреки царящему свинству. В результате Тёма был рекомендован Марине как мастер квартирных ремонтов. Ведь он и так подвизался на каких-то стройках, где ему вечно недоплачивали, так пусть перекантуется у порядочных людей. Осторожная Марина не слишком загружала юнца и его дружков работой – боялась, что от их ремонта станет только хуже! Однако само то, что Тёма имел бесплатную крышу над головой и временами даже харчи с Марининого стола, было для «джокера» большим подспорьем.

А Риту закрутило в очередном проекте, и она на какое-то время благополучно забыла о своем протеже. Пока Марина не приболела. Точнее, не столько приболела, сколько затосковала. Как было не съездить, не потетешкать тетку, которая и не тетка вовсе, а любимая матушка по жизни. И память девичья сыграла с Ритой злую шутку. Как всегда, по приезде – когда не в загул, а чинно – Рита поселилась в маленькой и уютной Марининой-бабулиной квартирке и погрузилась в воспоминания. Состояние это, тревожное и нелюбимое, с годами переносилось все больнее, и поэтому Рита старалась улучать моменты и выскакивать на воздух. Бродить, сбрасывать депрессуху. Однажды подумала: пока Марина немощная, надо хотя бы взглянуть, что происходит в мамашином темном гнезде. Что там рабочие творят. Ведь никакого за ними надзора! Рита-тетеря забыла, что сама подселила туда Тёму. И когда открыла дверь, намереваясь застать содом и гоморру, увидела знакомую большеглазую небритость и подружку-одуванчика. Скрипачка! Консерваторка! Как пелось в смешной ариозке из «Трех мушкетеров», есть тяга к благородному у «девушки простой»… Словом, немая сцена удалась.

А через секунду Рите стало мучительно неловко: ведь выглядело ее нечаянное вторжение двусмысленно, словно отвергнутая ревнивая дамочка решила поймать на измене молодого жиголо. И она поспешила ретироваться. Спинным мозгом чуя погоню, она забежала в кафе и попала как кур в ощип. И вышел сумбур вместо музыки.

Очаровательно лишь то, какую нелепую сказку про обои придумал молодой балбес для своей Сонечки.

– Так, может быть, расскажешь, как все было? – робко нарушил долгую паузу гастарбайтер Ромео. – И придумаем, что делать. Полиция уже идет по твоим следам, раз уж она пришла в твою квартиру…

– То есть ты хочешь, чтобы она поскорее меня нашла и правосудие свершилось, – усмехнулась Рита. Она уже начала понемногу успокаиваться. Главное – чем черт не шутит, не поддаться соблазну и не проговориться этому ретивому искателю правды. А то ведь с его болтливостью полиция и вправду найдет тропинку к ней. Рита очень подходит на роль убийцы – парень прав.

– Тёма, слушай сюда. Дело в том, что я имела глупость попытаться спасти жертву. И позвонила со своего телефона в скорую, а там все звонки фиксируются. По номеру меня и вычислили. В скорой мое объяснение не приняли всерьез. Я говорила сбивчиво, желая предотвратить смерть, но толком не понимая, что происходит. Я лишь чувствовала опасность. Но у нас социальные службы по какому принципу работают? «Когда убьют, тогда и приходите». Мое изложение и просьба о помощи звучали довольно нелепо. Хотя велика вероятность, что вовремя прибывший квалифицированный врач мог бы спасти жертву… Удивительно, что в том месте, где произошло убийство, живут родственники Карловны. Во всяком случае, когда-то жили. Семья ее брата. Они врачи. Хотя для тебя это лишняя информация…

– Ничего себе! – по-детски возмутился Тёма. – Она умерла именно там, где могла бы спастись?! Как же так?