Текст книги "Совершенно простая история"

– Нет, в организме.

– Чего ты врешь, – Артем только сейчас выпустил рукав пальто, которое она уже сняла. – Меня к нему водила Светлана Витальевна. Они хотели, чтоб я не помогал себе советами на уроках. Но я не дурак, чтобы подводить себя в ответственный момент.

– Артем, он просто психолог и социальный педагог. Он учит общаться и верить в себя. Это он мне сам так говорил, – Детка вполоборота стояла к зеркалу в холле и пыталась между разговором пригладить волосы, которые наэлектризовались от шапки и сейчас торчали почти вверх, хотя мама и заплела ей с утра аккуратные косы, а кончики убрала в пучок на затылке. Дома причёска ей нравилась. – Артем, что ты пристал ко мне с расспросами. Лучше расскажи, как конкурс с лайками.

Артем обрадовался, что она хочет узнать у него новости класса, он сразу раскраснелся и заулыбался:

– Такое было. Никто не голосовал за Пушистую. Но когда подводили итоги, Светлана Витальевна как-то все узнала. Ленка проиграла и классная заставила её отдирать все жвачки от парт. Но у нас теперь новый конкурс. Настоящий. Светлана Витальевна переделала правила. Ленин писал так: «Я всей душой сейчас с вами в ссылке в Сибири, хотя телом и нахожусь здесь, в Цюрихе, в гостинице». Сочинения великого вождя пролетариата изложены в 119 томах. Прочитать их должен каждый, уважающий себя коммунист. Про конкурс не я ей сказал. Не знаю, как она узнала. Я теперь тоже участвую. Она разрешила всем пользоваться ее ноутбуком, который на столе стоит. Надо сфотографироваться в любимом месте города. Потом они с художницей выберут лучшие фотографии и дадут призы.

– Нормально она придумала. Ты уже сфотографировался?

– Да, – Артем опустил глаза к ее туфелькам. Она уже успела и переобуться.

– Да? А где?

– Тебе какая разница? Что пристала! – мальчик надел рюкзак на плечи, развернулся и побежал в сторону лестницы на второй этаж.

Детка осталась в холле. По щекам у нее мгновенно потекли слезы. Она не поняла, чем обидела его. Пока она плакала и пыталась в мыслях воспроизвести разговор с Артемом, прозвенел звонок. Она с беспокойным сердцем побежала на урок. Первым была литература. Когда девочка подошла к классу, дверь была еще открыта. Она заглянула в кабинет и вошла – учительницы нет. Все первые парты были заняты, поэтому ей пришлось пройти в конец.

Входя в класс, Детка громко поздоровалась с одноклассниками, но никто ей не ответил. Невнятное бормотание, похожее на «привет», издала единственная девочка – Алена Смирнова.

Рядом с ней, кстати, было свободное место, но Детка не решилась подсесть без приглашения. Тем более уже после начала урока.

В кабинет вошла Жанна Валерьевна. Она сразу увидела Детку, улыбнулась и обратилась сначала к ней:

– Здравствуйте. Как хорошо, что вы наконец выздоровели. Мы так давно не виделись. Добро пожаловать в школу, – потом молодая учительница обвела взглядом остальных ребят. – Здравствуйте, друзья мои. Я рада видеть всех вас. Прошу садиться. Я уверена, что на сегодняшнем уроке мы будем продуктивно и с интересом работать.

Жанна Валерьевна была странная. Ко всем ученикам она обращалась на вы, постоянно прерывала речь на стихи, и не продолжала урок, если разгоревшийся с учеником спор не получал логического разрешения. Внешне она не выделялась. Хотя именно хорошеньких учительниц дети любят больше. Среднего роста, худая, как осинка, она носила на глазах фиолетовые линзы и очки в черной матовой оправе. Волосы у нее были короткие и жемчужные. Это если говорить поэтически, на самом же деле просто серые. Жанна Валерьевна любила белые рубашки широкого кроя, брюки с высокой талией и рассуждать про социальный детерминизм, который лучше всего раскрывается в повести Лермонтова «Герой нашего времени». Дети ее любили, хотя чаще всего не понимали, о чем она говорит.

Жанне Валерьевне было 25 лет. Она пришла на работу в школу после аспирантуры в университете на кафедре истории русской литературы. В университете она не только училась, но и читала лекции студентам. А потом внезапно ушла в школу. Мужа и детей у нее не было. Зато было много свободного времени, которое она, с удовольствием, проводила с учениками. На уроках Детка не сводила с нее глаз. Жанна Валерьевна была одним из немногих учителей, которые соглашались тратить свое время и заниматься с ней дома, когда она болела. Ее отец старался оплачивать занятие, но денег она не брала. И каждый раз ему приходилось придумывать все новые подарки, которые бы не задевали ее гордость.

Жанна Валерьевна, стоя у доски, рассказывала о творчестве Антона Павловича Чехова. В историю его жизни и творчества она вплетала морские пейзажи и свои воспоминания о ялтинской набережной и местных жителях.

Детка подняла руку.

Жанна Валерьевна кивнула.

– Я хотела рассказать. Просто мы с родителями тоже были в Крыму. Там и правда живут удивительные люди. Однажды мы пошли гулять. Волны были такие большие, что долетали даже до верхней набережной. Одна волна накрыла меня с головой. Когда она отошла, я увидела мальчика. Он стоял напротив меня…

– Намочило вас, – поинтересовался парень, улыбаясь только левым уголком губ.

Детка тоже улыбнулась, хотя насквозь промокла, и кивнула.

– Потому что зря близко подошли. Море что-то беспокоится сегодня. Балла 4 уж, – парень кивнул на горизонт, как будто был не школьником, а моряком, который выходил в море полсотни раз.

– Ты вот так, на глаз, можешь определить? – засомневался папа.

– С помехой в полбалла, – приподнял подбородок мальчишка.

Он был одет в белую рубашку, чуть великоватую ему, с большими курсантскими погонами, которые выступали от плеч по сантиметру с каждой стороны. На погонах золотыми буквами было вышиты три буквы МКК – Морской кадетский корпус. Он учился в 8 классе. Загорелый, с выгоревшими кудрями, невысокого роста – он был похож на настоящего моряка. Или мудрого гнома.

– Мы на шлюпках однажды выходили в море в 8 баллов.

– Как? – ахнула Детка. – Вы же ещё дети.

– Во-первых, мы уже не дети. В море со второго класса можно. Тогда мы, конечно, на якорях стояли. Просто тренировка была. Половина за борт попадали. Их в больницу увезли. А я не упал, хорошо закрепился и выдержал.

Когда мальчишка, опомнившись, побежал навстречу друзьям, Детка попросила отца посмотреть погоду. Шторм был 4 балла.

Обычно на уроке подростки всегда смотрят на говорящего. Оборачиваются к задним партам, крутят головой по сторонам. Пока Детка рассказывала про знакомство с отважным мальчиком-кадетом, одноклассники смотрели в раскрытые тетради. Только Жанна Валерьевна смотрела на нее. Смотрела прямо в глаза и пыталась поддержать взглядом, как родители пытаются взглядом поддержать детей во время ответственных выступлений.

– А ты была на «Белой даче»? Так называется дом Чехова в Ялте. Сейчас там музей.

Жанна Валерьевна задала еще несколько вопросов и перешла к морской части биографии писателя.

После урока Жанна Валерьевна подозвала девочку к себе, чтобы узнать, как она чувствует себя в школе после болезни. Они поболтали, поэтому из класса Детка выходила последней. В коридоре ее ждала одноклассница. Та самая Алена. С Деткой она никогда не общалась, а сегодня почти весь урок изучала её. Иногда на ее глазах появлялись слезы и тогда она быстро отворачивалась к окну.

– Можно с тобой поговорить? – спросила Алена, делая шаг от подоконника.

– Конечно, – Детка обрадовалась, что с ней заговорил хоть кто-то, кроме Уткина. – А о чем?

– Вот скажи, ты правда блаженная? – Алена спросила так искренне и с такой тоской, что Детке этот вопрос понравился.

– Я не совсем понимаю, что это значит. Но не сумасшедшая я точно, – заверила она.

– А ты умеешь хранить секреты?

– Я пока не пробовала, но думаю, что справлюсь. Потому что мне даже рассказать некому.

– Главное – не рассказывать психологу и родителям.

– Не скажу. А что за секрет?

– Сейчас уже мало времени осталось до следующего урока. Давай встретимся после школы на улице. У беседки, мимо которой ты домой ходишь.

– Давай. Но только я долго не смогу задерживаться, я маму не предупредила. Только часок смогу погулять.

– Ну, хотя бы часок.

– Договорились.

Детка ждала окончания уроков только раз в жизни. И этот раз был сейчас. Кажется, у нее могла появиться настоящая подруга. Они пойдут по-настоящему гулять. Она подумала даже, что можно позвонить маме от вахтера и сказать, что задержится после школы, потому что пойдет гулять с подругой. Просто телефон она сегодня, как назло, забыла дома. В итоге решила не звонить и не задерживаться.

Вдруг они с Аленой еще и не подружатся.

После школы Детка почти 20 минут проторчала в гардеробе. Старшеклассники постоянно отталкивали ее в сторону, поэтому одежду она взяла одной из последних в школе. Детка боялась, что Алена не дождалась ее и ушла домой. Она сбежала по ступенькам, добежала до угла, захватывая губами и легкими зимний воздух, одернула шапку на затылке и, забуксовав на повороте, повернула за угол. Алену она увидела издалека. Сердце забилось быстрее, девочка заулыбалась и пошла шире. Рюкзак, который болтался только на одном плече, стал сильнее бить по спине и быстрее сползать на локоть. Но останавливаться, чтобы поправить, она не хотела – опаздывала на встречу с подругой.

Детка подошла к Алене и растерялась, потому что не знала, что сказать. Они уже здоровались сегодня, сразу спрашивать про секрет было как-то неудобно, не говорить про секрет совсем – странно, ведь именно ради него они и встретились.

– Как дела? – приподняв подбородок над шарфом, спросила Детка.

От дыхания шарф промок, от мороза заледенел и неприятно колол губы.

– Я жду ребенка…

– Как это?

– Как будто ты не знаешь, как это бывает.

– Если честно, не знаю.

– Правду про тебя говорят – блаженная.

– Что, у тебя появится свой малыш из живота?

– Ты прикалываешься надо мной, я не пойму.

– Нет, ты что! Я не смеюсь. Это очень хорошо.

– Хорошо! Да что в этом хорошего. Мне всего 14 лет. Я не знаю, как это получилось, – по Алене было видно, что она долго готовилась к разговору, обдумывала слова, хотела избавиться или хотя бы разделить с кем-то часть своего груза. – Меня позвали с собой на дискотеку пацаны из десятого класса. Я пошла. Там один пригласил меня танцевать. Потом несколько месяцев мы гуляли. Потом он позвал меня к себе и сказал, что найдет девчонку постарше, если я откажусь заниматься этим. Я влюбилась, понимаешь. Он и сейчас сказал, что бросит. А как я буду без него. Одна. Мы занимались этим несколько раз. У него дома. Я не очень хотела, но он же правда бросил бы. У него в классе все девчонки красивые и взрослые.

Алена совсем не плакала. Голос был сухой, как будто она хотела закашлять. Пальцы на руках были все красные от холода. Ален, а давай пойдем в пиццерию. Погреемся там и попьем чай.

– Не могу. У меня денег нет, – Алёна все время смотрела Детке в глаза. Это смущало девочку. Она ещё не умела держать чужие взгляды. А говоря про деньги одноклассница опустила взгляд под ноги. Застеснялась. Детка ничего не знала про ее семью. Видела несколько раз маму, когда ждала свою с родительского собрания на лавочке около школы. Одета Алена была обычно. Как все. Одежда из масс-маркета. Недорогая, но модная в их среде.

– Я могу заплатить, – предложила Детка, – если ты не обидишься.

– Не обижусь. Кто же обижается, когда что-то на халяву предлагают. На улице и правда очень холодно.

Окружающий мир был серым. Снег сливался с небом, лица прохожих практически не выделялись на их фоне, как не выделяются женщины с бледной кожей, когда надевают пудровые вещи. Девочки шли молча. Шли вдоль одинаковых зданий. Это были дома-свечки, на первых этажах которых работали магазины, салоны красоты. В третьей свечке была пиццерия.

Детка жила неподалеку, поэтому часто заходила сюда. Она заказывала капучино с пористой пенкой, присыпанной корицей и пиццу «Четыре сыра» или чизкейк «Сан Себастьян» – без коржа, зато с двумя тонкими корочками сверху и снизу. Сначала Детка просила двойную порцию корицы, а потом бариста запомнил ее вкус и сам стал добавлять чуть больше пряности.

Они сели за столик у окна. На окне были короткие бежевые шторы с толстым вязаным кружевом по краям. Весь интерьер был в простом деревенском стиле. В пиццерии было уютно и спокойно.

Девочки похожими движениями стянули шапки и положили на стол. Внутренне они были одного возраста. Но жизнь развела их по разные стороны ущелья: они могли видеть и слышать друг друга, но приблизиться настолько, чтобы понять, не могли.

– Ален, а родители знают о твоей тайне? – спросила Детка шепотом. Она была уверена, что в общественных местах вообще нельзя повышать голос, а уж тем более если речь идет о настоящем секрете.

– У меня только мама и бабушка. Отец давно спился. Живет с такой же алкашкой. Мама пока в Москве на заработках. А бабка совсем из ума выжила, требует денег за то, что кормит меня. Хотя мама сказала, что оставила ей. И каждый день грозит, что выгонит. Я могла бы жить дома, но у меня нет денег. У мамы я попросила еще неделю назад, но она сказала, что оставила деньги бабушке и запретила уходить от нее. По телефону я ничего не стала говорить, – Алена говорила прерывисто, злостью отделяя фразы друг от друга. – И вообще не буду. Я хочу аборт сделать. И сделаю.

– Как это? – Детка отодвинулась от Алены назад и как будто попыталась рассмотреть ее целиком.

– Это когда щипцами залезают в живот и отрывают ребенка. Там ведь пока не ребенок, а просто какой-то комок. Поэтому ничего страшного. Но на это нужны деньги. Идти надо в платную больницу, в поликлинике по-любому потребуют разрешение от родителей. Но денег у меня совсем нет.

– А много денег нужно? – Детка в голове прикидывала сколько у нее есть с собой и дома в копилке. На день рождения два месяца назад ей подарили немного денег. Просто она больше любила подарки и все об этом знали. Всего у нее было тысячи три.

– Десять тысяч надо, – вздохнула Алена. По ней было видно, что таких денег она никогда не видела. Они для нее казались несуществующими, поэтому она произнесла сумму легко. Надежды найти ее она не питала. – Антон сказал, что у него нет. Я сначала у него попросила.

– Ой, как много, – Детка даже головой покачала из стороны в сторону от удивления. – У меня столько нет, конечно. Но можно спросить у родителей.

– У родителей нельзя. Придется им все рассказать, ты же не можешь у них просто деньги взять, – Алена утверждала это, но в голосе накатом слышался вопрос.

– Нет, не могу.

Официантка увидела Детку и помахала ей.

– Ален, ты сиди, а я пойду куплю пиццу и кофе. Просто так нехорошо сидеть. Я сейчас приду.

Алена ничего не сказала.

Сделав несколько шагов к стойке, Детка оглянулась на одноклассницу. Ее стул был отодвинут от стола, руки на коленях теребили серую перчатку с дыркой на указательном пальце, подбородок лежал почти на груди.

– Бусина, привет, – улыбнулась постоянной посетительнице официантка Аня. Внешне она выглядела ненамного старше девочки.

– Привет.

– Ты сегодня с подружкой? – дружелюбно спросила Аня.

– Нет, это просто одноклассница, – ответила Детка. Ей уже не хотелось дружить с Алёной и не хотелось, чтобы Аня считала их подругами. Детка чувствовала, что в однокласснице есть что-то неправильное.

– Понятно. Родителей-то предупредили, а то потеряют вас, одноклассницы.

– Я маме не сказала, что задержусь. Телефон забыла. Она знает, что я могу прогуляться после школы недолго. Мы сейчас пиццу поедим и пойдем уже.

Пока они болтали, Аня поставила на поднос кофе и положила на картонные прямоугольные тарелки два кусочка пиццы.

Детка взяла поднос и осторожно, чтобы не разлить кофе, пошла обратно за столик.

Алена продолжала молчать и теребить перчатку, расширяю дырку на кончике указательного пальца.

– Ешь, – Детка сняла с подноса и поставила перед ней пиццу. – И кофе попей.

– Не хочу я есть и кофе твой не хочу, – Алена вскочила со стула, по щекам у нее текли черные струи слез. – Я вообще ничего не хочу. Даже жить.

Алена выбежала на улицу и побежала в сторону школы. Детка видела ее в окне какое-то время, но за ней не побежала. Осталась сидеть.

Она обратила внимание на то, что у нее были черные слезы. «Это значит, она, как мама, красит глаза тушью», – сделала Детка простой вывод.

Почему-то накрашенные глаза одноклассницы лишили Детку даже капли сострадания. Но она продолжала думать, где взять деньги. Был вариант спросить у крестной – она никогда не отказывала. Но она, скорее всего, тоже спросит, зачем ей столько. Родители. Бабушка Тая. Соседка Тамара Филипповна. Алексей Борисович.

К школьному психологу Детка за помощью обращалась всегда. Она не боялась и не стеснялась его. Верила абсолютно. Она как будто была влюблена в него, но не как девушка может быть влюблена в юношу. Иначе. Она любила его душу. И ей всегда казалось, что его душа отвечала ей тем же. Но сейчас обратиться к нему Детка не могла: об этом просила Алена и она обещала хранить секрет.

Целый день Детка читала в Интернете про аборты. Ее голова настолько засорилась информацией, что сомнений больше не было, хотя время уже и прошло отметку приличия. На часах было 22:48. Она знала, что он не будет ругать и упрекать поздним часом, выслушает и все поймет. Детка крутила в руке золотистый телефон, то открывая список контактов, то блокируя. Когда экранчик в очередной раз угасал, она начинала внимательно рассматривать свои ногти: ровные и короткие, как у взрослой. В том, как она держала телефон, поворачивала голову в сторону, прижимая подбородок к плечу, терла пальцами ключицу, была уловимая женственность.

– Алексей Борисович, здравствуйте. Извините, что так поздно. Я хочу вам кое-что сказать. Важное. Но только если вы пообещаете никому не рассказывать. Я решила вам сказать, потому что сама не знаю, что делать. Вы можете помочь одному человеку? – Детка плохо выговорила последнее слово, потому что дыхание, которое она набрала в начале, кончилось. Решимость тоже.

– Добрый вечер, – голос психолога был спокойным и тихим, как у сильно уставшего работяги, вернувшегося домой после длинной вахты. – Слишком быстро. Я не всё успел понять. И ничего страшного: я не сплю и не занят. Расскажи, что случилось. Я обещаю никому не говорить.

– Я не уверена, что все правильно поняла, но сегодня Алена из моего класса сказала, что у нее будет ребенок. Она его не хочет, поэтому ей нужны деньги… Ну, чтобы его не было. Она попросила денег у меня. Десять тысяч. У меня столько нет в копилке. Но потом я осознала, если ей кто-то даст деньги, то ребенок умрет. И она тоже.

Детка правда так думала, собственно поэтому и решилась рассказать Алексею Борисовичу. Из всего прочитанного за день она поняла, что мать и ребенок в течение беременности представляют собой единое целое. Из этого она сделала вывод: если убить одну часть, другая тоже умрет.

– Детка, – Алексей Борисович выдохнул ее имя как будто с улыбкой. Но она этого не услышала. – Ты молодец, что рассказала. Но всё-таки не совсем права. Конечно, Алена не умрет. Всё происходит немного иначе. Завтра в школе я тебе расскажу, если захочешь.

Детку школьный психолог знал с младших классов. Из-за необычного восприятия мира и слабого здоровья она часто бывала на домашнем обучении. В эти времена он занимался с ней, общался, чтобы потом в школе помочь быстрее социализироваться. Он знал ее даже лучше, чем родители, поэтому не сомневался – девочка не врет. А вот неправильно понять слова одноклассницы могла. Хотя…

Как вести себя в этой секретной ситуации, он ещё не выбрал. Линий политики могло быть несколько. Но он точно знал, что защищать в первую очередь будет Детку. Конечно, руководство школы расценит ситуацию, как ЧП. Хотя Алёне уже исполнилось 14 лет. И если девочка из благополучной семьи, в которой все поддерживают друг друга, он будет настаивать на том, чтобы Алена сохранила ребенка. Почему-то он плохо помнил ее семью. На работе информация есть обо всех ребятах, но вспомнить подробности не получалось. Надо проанализировать ситуацию, а уж потом думать, что делать. Но пока надо все держать в тайне. Если прознают директор и завучи, они сами сделают ей аборт. Все эти мысли пронеслась в его голове за один миг и скрылись до утра. В голове зацепилась только одна – он должен защитить Детку.

Она могла загнать себя в глубокое депрессивное состояние одними мыслями. Такое уже было. Уткин однажды рассказал ей историю про девочку, над которой в его бывшей школе так издевались из-за запаха от одежды, что она напилась каких-то таблеток и чуть не умерла, а потом перешла в другую школу. Артем помнил все детали жестоких детских оскорблений, толчков в спину. Детка ту девочку никогда не видела, но история на несколько недель выбила ее из колеи. Больше всего малышку поразило с каким упоением Артем пересказывал подробности, хотя сам в издевательствах не участвовал. После того как девочка перешла в другую школу, несколько месяцев он боялся, что станет следующим. Над ним сжалились.

Тогда Алексею Борисовичу пришлось глубоко прорабатывать с Деткой необходимость контролировать эмоции. Она буквально разрушала себя болью. Сейчас ситуация для ее внутреннего состояния была еще опаснее.

– Послушай меня. С Аленой всё точно будет хорошо. Несколько дней я буду наблюдать за ней и поддерживать. Я тебе обещаю, что глаз с нее не спущу, – психолог медленно проговаривал слова. – Потом я поймаю момент и выведу ее на разговор.

– Обещайте, что не раскроете меня, – она требовала сохранить ее слова в тайне с торжеством в голосе, как октябренок, которого прямо сейчас принимали в пионеры.

– Я обещаю тебе. Веришь?

– Верю.

Она первой положила трубку. Такой тяжелый для нее разговор был позади. Ни одной клеточкой она не сомневалась в нем и силе его слова.

Он был ее Ангелом-хранителем. Она не верила, что он вполне земное существо. Так бывает. Ученики иногда влюбляются в своих учителей. Просто Детка ничего еще об этом не знала. Вернее, не знала она только человеческих названий своих чувств. Она была особенная. Над ней главенствовала природа, первозданная эмоция, непереводимая на человеческий язык. Это ей и мешало заводить обычных друзей, обычно ходить в школу и обычно влюбляться. Она была как будто эмоциональный младенец, который еще не научился жить под одной крышей со своей нервной системой. И не торопилась взрослеть. Об этом часто в детстве ее просил отец. Вроде бы со смехом. Но его слова сбывались. Видимо, из-за огромной любви к нему Детка и не могла стать взрослой.

Утром родители вели себя странно. Отец хмурил брови и поджимал губы. Так он делал, когда боялся сказать лишнего. У мамы были красные глаза. В школу Детку попросили не ходить, сославшись на то, что мама приболела и ей может понадобиться помощь.

Утром Алексей Борисович позвонил им и все рассказал, хоть и обещал не делать этого. Алена попала в больницу. Она отравилась таблетками и потеряла ребенка.

* * *

Гулять Вера любила вечером после дождя. Нет, в весенний солнечный день пройтись по расцветающему городу было для нее радостно и желанно, но только осенью так остро чувствовалась важность рук. Рук, которые согревают, обнимают за плечи, тянут за собой в темноте дворов. Он есть. Великая радость его присутствия в жизни открывалась именно осенью. Осенью легко творить, но страшно оставаться одной. Осенью надо иметь ключицы, в которые можно ткнуться холодным носом.

Они жили рядом с прудом, окруженным небольшим лесом. Летом здесь было не протолкнуться – единственный пригодный для купания водоем. Осенью вдоль пруда бродили только собачники. А зимой он снова наполнялся людьми. Все катались на коньках и ватрушках. По периметру пруда стояло 35 желтых фонарей. Она пересчитывала их много раз, когда нужно было отвлечься, успокоиться. Круглый год на пляже работал ларек с бургерами и кофе. Они пользовались этим. Гулять здесь не надоедало. Вода успокаивала, завораживала, холодила. Всё внутри расслаблялось, как будто оттаивал кусок мяса в миске на теплой кухне.

Они приходили домой, и закрывали дверь. Она любила этот момент и задерживала на нем внимание. Дверь отгораживала от внешнего мира. За дверью было спокойной.

Когда он возвращался с работы и закрывал дверь, она обнимала его и не отпускала полторы минуты. Сначала тайком засекала, а потом начала чувствовать это время. Она читала, что обнимать любимых людей, чтобы тело успело расслабиться, отпустить усталость и наполниться теплом, нужно не менее полутора минут. Правило работало. Она чувствовала, как спустя это время, его плечи мягко опускались вниз. Ее рука, лежащая на спине между лопаток, расслабляла зажимы мышц. Под его кожей начинала переливаться живая энергия. Ему становилось хорошо. Это была обыкновенная магия близости.

Сначала он подсмеивался над тем, что она так долго не отпускала его, но не сопротивлялся. А потом начал чувствовать эффект, и стал пользоваться ее помощью, ее силой.

С тех пор дальше коридора он не заносил то, что успел собрать за день во внешнем мире.

Они вернулись домой, и Вера закрыла дверь. Подвижная подушечка около большого пальца побаливала от пореза.

– Завтра утром буду собирать хвост, и в порез обязательно попадет волос. Ничего хуже нет, – она успокоилась и только с грустным страхом боли протянула ему раскрытую ладонь.

Он взял ее и поцеловал в центр, чтобы не задевать рану.

– Я заплету тебе косичку.

– Ты же не умеешь.

– Научусь, – он сказал это слишком просто для шутки. – Хочешь кофе?

– Хочу.

Плов она так и не приготовила. На разделочном столе лежали кучки лука и моркови, упаковка риса.

– А какой был благородный порыв, – кивнул он на продукты и улыбнулся. – Может быть, завтра?

У них была большая кухня. Вдоль одной стены стоял гарнитур из пяти шкафчиков. У противоположной – диван-книжка. Перед диваном стол. Она сидела на диване, подогнув под себя одну ногу, вторую подтянула к груди и положила на нее подбородок.

Кофе он варить не умел, хоть и часто практиковался. Боялся, что убежит, поэтому не дожидался, когда шапка поднимется высоко. И три раза снимал с огня, только если она за ним наблюдала. Он был уверен, что вкуса это не добавляет.

Сейчас она сидела за спиной, и приходилось возиться по всем правилам.

– Как ты думаешь, он хотя бы переживает?

– Ну, ты опять, – Леша обернулся, чтобы посмотреть на нее, проверить, как себя чувствует. Когда она узнала об аварии, первым делом позвонила ему, рассказала. Не могла сидеть дома и встретила около работы. Он снимал кабинет в офисном центре неподалеку и после занятий в школе вел частную практику.

– Я не могу выкинуть мысли. Невозможно не думать о белом медведе, когда тебе сказали, не думать о белом медведе. Я знаю его много лет. И не уверена, что он раскаивается. Хотя от злости могу думать о человеке хуже, чем он есть. Я, кстати, узнала фамилию парня. Вернее, случайно наткнулась в сводке на рабочей почте. Я его не знала. Пишут, что парень был глухой и не слышал, что на него летит машина. Возможно, водитель хотя бы сигналил, – называть его имя она не хотела. Тем более не хотела упоминать, что он ее одноклассник. Это слишком сближало.

– Не читай, что пишут. Не мучайся.

– Я не специально. Город гудит. А мы молчим. Хотя это не вернет человека. Но наказание он должен понести. Должен.

Леша всё-таки разлили кофе на плиту, а остатки – по белым чашкам. И сел рядом с ней.

– Из-за чего ты так мучаешься?

– Страшно. Страшно выходить на проезжую часть. Страшно за тебя. После того как позвонил Сашка и до твоего возвращения с работы, перед глазами мелькали картинки. Мне на рабочую почту каждый день приходит сводка ГИБДД. Официальная информация об авариях. Она ужасает. И я отношусь к ней как к чему-то абстрактному. По крайней мере, стараюсь. Но люди гибнут каждый день. А здесь это как будто коснулось меня лично. Сколько пешеходов погибает по вине таких вот уродов, которые уходят от наказания и садятся за руль снова. Многим из них потом снятся эти моменты и семьи людей, которых больше нет? Я думаю, только тем, кто стал убийцей по стечению обстоятельств. Те, кто сделал это специально, не мучаются.

– Ты обещала, что больше не будешь брать на себя обязанности Вселенной. Природа сама разберется. Ты можешь только делать добро, чтобы хоть как-то выдерживать баланс.

– Ну да, – она первый раз за вечер улыбнулась.

– Слушай, – он поставил чашку на стол так резко, что кофе колыхнулся и выплеснулся за борт. – А ты помнишь, что тебе завтра в поликлинику? Я уже так привык, что ты дома.

– Помню.

Это была неправда. Она забыла. Она вообще с трудом запоминала информацию, которая не была связана с ее работой.

– Могу тебя подвезти. Во сколько прием?

– Вот это не помню. Надо посмотреть в телефоне. Так-то должно было прийти уведомление, но видимо я его просмотрела.

– Понимаю, коша. Но надо успокоиться и отвлечься. Нельзя принимать так близко к сердцу все мировое горе. Душа не выдержит, сгорит от боли.

– Ладно, больше не буду. Принеси телефон из комнаты, посмотрю во сколько к врачу.

Он принес телефон, но обратно не сел.

– Ты не против я немного поработаю, завтра сложный пациент.

– Конечно. Я почитаю в креслице.

Вера пошла за ним в комнату. Напротив письменного стола стояло большое кресло. Его можно было разложить в плоскость, и получалась квадратная софа метр на метр. Вера забралась в кресло. Рядом лег кот и стал еле слышно вибрировать. Не мурлыкать, скорее, шумно дышать. На колени она положила розовый плед и стала похожа на добрую старушку из сказки. Той, где бабушка с седым пучком на голове и клетчатым пледом на коленях что-то вяжет. Точно! Это бабушка из «Снежной королевы».

Ей было хорошо в этом кресле, с этим котом, который в очередной раз вздохнул и все-таки улегся спать. Ей было хорошо в этом городе и с этим мужчиной. Она обожала его. И любимые родители рядом. Она искренне не желала другой жизни. Ей было хорошо в своей.

С детства она любила читать. В начальной школе они с мамой частенько хитростью брали больничный, валялись в кровати и читали каждый свое. А ещё между ними стояла огромная миска с семечками. Это был кайф! В старшей школе такие больничные стали случаться реже. А окончательно они «выписались», когда Верочка поступила в университет. Она училась на журфаке. С детства все вокруг замечали, что Вера носитель изящного литературного таланта. В первом классе она выдавала в сочинениях перлы про золотые листочки, сквозь которые струится солнечный свет. И потом она постоянно что-то писала. Но никому и никогда не давала читать. Стеснялась. В 14 лет она, по совету отца, прочитала «Мастера и Маргариту». В 15 – «Овода». Был еще неудачный опыт с «Евгением Онегиным». Но это уже и вовсе в 8-летнем возрасте. Хотя с Пушкиным не сложилось и после.