Текст книги "Вероника Спидвелл. Интригующее начало"

Глава десятая

Я проснулась от резкого запаха грязи, ударявшего в нос. Не требовалось богатого воображения, чтобы определить его источник. Я открыла глаза и обнаружила, что мистер Стокер спит на боку, отвернувшись от меня, а его ступни покоятся на моей подушке, всего в дюйме от моего носа.

Я сильно ущипнула его за палец, взревев от возмущения.

– Черт возьми, за что? – спросил он, тут же проснувшись и резко сев в кровати. Простыни соскользнули с него, и я намеренно позволила себе изучить его обнаженный торс, проследив путь от якоря на бицепсе до двух переплетенных змей на другом предплечье и внимательно изучив все, что между ними. Картина была восхитительная – прекрасная компенсация за вонючие ноги, сунутые мне под нос. Конечно, я не могла использовать его в своих интересах в полной мере, но имела право хотя бы поглазеть на всю эту красоту.

– Ваши ноги на моей подушке, – сообщила я ему. – Будьте так любезны убрать их, я хочу встать и заняться утренними процедурами.

– Я иду с тобой, – сказал он, отбрасывая покрывало, и я обнаружила, что он спал в брюках. Я села, не пытаясь прикрыться простыней, прекрасно осознавая, что моя сорочка кажется почти прозрачной в ярком утреннем свете. Он покраснел до кончика бороды и резко отвернулся.

– Нет, не идете. Я долго терпела ваше своевольное обращение, но именно здесь провожу черту, мистер Стокер. Я никогда прежде не мылась в присутствии мужчины и не собираюсь начинать это сегодня. У всякой дамы должна быть возможность спокойно привести себя в порядок. А теперь я возьму только то, что мне нужно для утреннего туалета, а все остальное имущество оставлю вам как свидетельство моей доброй воли. В противном случае я заверещу на весь лагерь и расскажу всем и каждому, что вы похитили меня.

– Они ни за что тебе не поверят, – сказал он, но в его голосе послышалось сомнение, и я не преминула воспользоваться своим преимуществом.

– Но они могут удивиться. И после этого инцидента профессор может решить, что от вас слишком много неудобств, и выставить нас вон. Куда вы тогда отправитесь? Вы говорили, это ваше единственное убежище.

Он уронил голову на руки.

– Почему непременно нужно спорить с утра пораньше? Я ведь даже еще не выпил чая! Как много слов…

Воспользовавшись его вялостью, я ловко перескочила через него и собрала вещи: взяла зубную щетку, мыло, полотенце, еще несколько разных вещиц и одежду. Я демонстративно оставила в комнате все остальные вещи и сумку и, завернувшись в покрывало, вышла из фургона в розовый утренний свет. Казалось невероятным, что с момента моего приезда в Лондон с бароном прошло так мало времени. И настолько же невероятным казалось то, что этот добрый пожилой джентльмен теперь мертв, – хмуро подумала я.

Гадалка любезно показала мне, где можно совершить все утренние процедуры (в лагере существовал специальный шатер для мытья, и он был милосердно пуст), и, сделав все необходимое, я вернулась в фургон через двадцать минут с двумя чашками чая. Но мистер Стокер, все еще вымотанный после беспрерывной работы над чучелом слона, снова уснул.

– Плохой из вас похититель, – мягко сказала я. Я могла бы собрать все свои вещи и к моменту его пробуждения быть уже на полпути к Кардиффу. Вместо этого я принялась за чай и книжку. Я достала из сумки свой любимый роман и была уже на середине третьей главы, когда он проснулся.

Я указала ему на чашку с чаем.

– Он уже остыл, но вам все равно следует его выпить. Он крепкий и в нем много сахара – все так, как вы любите.

Он взял чашку и сразу сделал большой глоток, а потом покосился на мою книжку.

– Что читаешь?

– «Невероятные приключения Аркадии Браун, леди-детектива. Дело номер один», – ответила я.

Он хмыкнул.

– Дешевая литература? Весь этот вздор о твоих научных взглядах, а для развлечения выбираешь это?

– Аркадия Браун – невероятно современная женщина, умная, бесстрашная и не отступает ни перед чем, – сказала я, бросив на него сердитый взгляд поверх книги. – Ее мир не ограничен условностями общества или предписаниями, касающимися ее пола. Она сама создает себе приключения и пускается в них, преодолевая все трудности, вместе со своим верным другом Гарвином. Уже несколько лет она вдохновляет меня.

Он пожал плечами.

– Она кажется смертельно скучной.

– Скучной?! Дорогой мистер Стокер, совершенно очевидно, что вы еще не имели ни с чем не сравнимого удовольствия прочитать хоть одно из ее дел, иначе бы вы знали, как далеко от истины это замечание. Достаточно пойти за ней хотя бы в одном из ее расследований, хоть раз прочитать ее возглас «Excelsior!», когда она берет свой зонт от солнца и бросается в бой, чтобы разоблачить преступника, узнать хоть немного о верности и преданности Гарвина…

Он выставил вперед руку.

– Нет, спасибо. Я все же считаю, что любой ум, способный понять тонкую разницу между половым и социально обусловленным естественным отбором, не должен получать удовольствие от такого дешевого развлечения.

Я смерила его строгим взглядом.

– У меня разнообразные интересы. Они включают естественную историю, женщин-детективов и хорошую гигиену, – сказала я, многозначительно поведя бровью и имея в виду его ноги.

– Что, черт побери, это значит? – спросил он.

– Это значит, что если и в следующий раз, когда вы заявитесь в постель, от вас будет разить как со скотного двора, я сама отдраю вас розовым мылом своей собственной крепкой рукой, – пригрозила я.

Этого было достаточно. Он сразу подскочил, бормоча ругательства и собирая все необходимое для того, чтобы хорошенько помыться. Тем временем я решила немного убрать комнату, чтобы в ней стало уютно и удобно жить. У меня множество недостатков, которые я готова признать, но неряшливость уж точно не была одним из них. Даже в самой примитивной хижине на юге Тихого океана я приложила все усилия для того, чтобы добиться некоего подобия порядка – не из неуместной хозяйственности, а просто потому, что когда-то обнаружила, что мне гораздо лучше думается, если вокруг чистота и порядок.

Покончив с уборкой, я решила нанести визит профессору, или, точнее, профессору и Отто. Ведь ни с одним из них невозможно поговорить с глазу на глаз, подумала я. Я не могла даже вообразить, каково это – за всю жизнь не иметь ни минуты одиночества. Они совершенно были лишены удовольствий уединенной жизни, и от этой мысли мне стало не по себе; я приблизилась к шатру и позвонила в колокольчик, чтобы сообщить о своем приходе.

– Войдите! – я услышала уже знакомую мелодию, которую Отто играл предыдущей ночью, когда мы вошли.

– А, это же наша дорогая миссис Стокер! Надеюсь, вы нашли в фургоне все необходимое для себя?

У профессора на коленях лежал дорожный секретер, заваленный бухгалтерскими и счетными книгами, и я сразу заметила, что красных чернил везде гораздо больше, чем черных. Отто с закрытыми глазами наигрывал мелодию на своем аккордеоне.

– Да, благодарю. Я только хотела узнать, не уделите ли вы мне минутку, чтобы обсудить номер, с которым мы со Стокером будем выступать, – начала я.

Профессор улыбнулся мне загадочной улыбкой.

– Ну конечно! Он будет выступать вместо Ризолло, нашего метателя ножей.

– Метателя ножей?! – спросила я, и мой голос вдруг сорвался на писк.

– Да, именно. Стокер еще ребенком освоил это искусство. Смею надеяться, что сейчас он с легкостью все вспомнит, – беззаботно заметил профессор.

– Плохо же мне придется, если нет, – пробормотала я.

Он откинул голову назад и громко рассмеялся.

– Как очаровательно вы дополняете нашу маленькую семью. Неужели вы не знали, что ваш муж – эксперт в метательном искусстве?

– Нет, ничего не знала, – признала я. – Мы не так давно знакомы. Можно даже сказать, что нам еще очень многое предстоит узнать друг о друге.

«И это абсолютная правда», – с облегчением подумала я. Мне также удалось скромно опустить голову, как это, наверное, должна была сделать приличная молодая жена.

Профессор похлопал меня по руке.

– Не тревожьтесь, дорогая. Стокер – один из лучших, кого я встречал. Он оттачивал свои навыки в Южной Америке и там же добавил несколько новых к своему прежнему репертуару, – сказал он, теперь уже прямо-таки с кошачьей улыбкой. – Он один из самых опасных людей, кого я знаю.

Он придал своему лицу нарочито грустное выражение.

– Во всяком случае, был до печального инцидента, как вы понимаете. Надеюсь, потеря глаза не повлияла на его меткость. Его шрамы были еще свежи, когда мы виделись с ним в последний раз. Скажите, левый глаз еще как-то видит или он его совсем лишился?

Он подался вперед, будто с жадностью ожидая услышать что-то неприятное о мистере Стокере. Весь этот разговор показался мне странным. Меня не покидало ощущение, что мы фехтуем, но при этом только один из нас вооружен. Его неприязнь к мистеру Стокеру, казалось, можно было пощупать, и мне опять вспомнились суровый Колоссо и его угрозы накануне ночью.

Я решила, что лучше ответить начистоту.

– Он прекрасно видит, но иногда устает, и тогда зрение ухудшается.

Тонкие серебряные брови сдвинулись, будто бы от беспокойства, которое, как я чувствовала, было лишь напускным.

– Ну ладно, мы должны предполагать худшее, но надеяться на лучшее, не правда ли? Таков мой девиз.

– Да, это очень верно, – вяло заметила я.

– Дорогая, вы так бледны. Неужели вы боитесь выступать ассистентом у мужа? Но я правда не могу позволить ему взять никого из моих актеров: вдруг он окажется не столь метким, как сам заявляет? – заметил он. – Но не сомневайтесь: любовь направит его руку! Он не заденет и волоса на голове своей любимой, – закончил он с театральным взмахом руки.

Я кисло улыбнулась в ответ.

– Любовь. Да, конечно. Нужно верить, что его любовь защитит меня.

Профессор кивнул.

– Ах, дорогая, как вам повезло! Ни мне, ни Отто не досталось этой участи.

Отто встрепенулся и сыграл отрывок из заупокойного песнопения.

– Хватит! – прервал его профессор. – Извините, моя дорогая. У Отто странное чувство юмора.

– Вовсе нет, – ответила я.

– Но нам очень нравится слушать истории любви других людей, – с напускной вежливостью продолжил профессор. – Как вы познакомились с нашим дорогим Стокером?

Я оказалась не готова к такому вопросу, но всегда была уверена, что уж если приходится врать, то лучше не придумывать ничего сложного и стараться не очень отходить от истины.

– Нас познакомил общий друг. Он решил, что мы сойдемся на почве интереса к естественной истории.

– О да! Достижения Стокера в этой сфере мне хорошо знакомы, – заметил он, скривив губы.

– В самом деле?

Профессор махнул рукой.

– Он продемонстрировал нам множество своих умений, когда был здесь в прошлый раз.

Я ждала, что он скажет что-то еще, но он замолчал, и мелодия Отто сменилась чем-то очень задумчивым.

– Мне очень нравится ваша музыка, – искренне сказала я ему. Отто поднял на меня глаза. Выражение его лица не изменилось, но он начал играть странную мелодию, которой приветствовал меня вначале, но на этот раз вплетал в нее какие-то дополнительные мотивы в духе Моцарта.

– Как это вычурно, – сухо заметил профессор.

– Какая прекрасная мелодия. Как жаль, что я далека от музыки. Что это за произведение?

Профессор пожал плечами.

– Все – его собственного сочинения; а это мелодия, описывающая, на его взгляд, ваш образ.

– Мой образ? Как это необычно.

– Ничего необычного. Отто сочиняет такие небольшие мелодии для всех, кто путешествует с нами. Это его способ общения с окружающими.

– Тогда спасибо вам, Отто, – сказала я. Он не ответил, а лишь начал эту мелодию сначала, на этот раз исполняя ее в духе военного марша.

– Это значит, он хочет, чтобы вы ушли. Здесь нет ничего личного, что вы! – попытался уверить меня профессор с дежурной улыбкой на лице. – Просто он быстро устает и не любит моей болтовни. Если вы уйдете, мне не с кем будет говорить, и он сможет подремать. Временами мне кажется, что я сросся с комнатной собачкой.

Я уже встала, но тут на мое запястье легла ухоженная рука профессора.

– Дорогая, примите искренние пожелания успеха в сегодняшнем дебюте вашего небольшого представления. Будьте добры напомнить мужу о том, что я говорил вам прошлой ночью. Если он не справится, ему придется нас покинуть. Я не могу держать здесь рты, которые не могут содержать себя сами.

Он говорил это почти ласково, но я ясно различила злобный блеск в глубине его глаз.

Я вскинула голову.

– Тогда обещаю вам, что он справится. И я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ему помочь.

– Слова преданной жены, – заметил профессор, отпуская мою руку.

И я ушла под звуки мелодии Отто, доносившиеся до меня из-под опущенного полога шатра.

* * *

Только я вернулась в фургон и решила продолжить свои приключения вместе с Аркадией Браун, как ко мне ворвался Стокер: весь в мыльной пене, вода лилась с него ручьями, с волос тоже капало, а сам он был обмотан купальной простыней, будто тогой. Мокрый и запыхавшийся, он уставился на меня с изумлением, и я поняла, что всю дорогу от умывального шатра он пробежал.

– Вы похожи на не сильно могущественного римского императора, – заметила я. – Возвращайтесь и закончите умывание.

– Нам срочно нужно кое-что обсудить. Мне только что пришло в голову…

– Вам только что пришло в голову, что я на свободе и могу сбежать. Да, знаю. Похититель из вас никудышный, мистер Стокер. Не советую вам заниматься преступными похищениями профессионально.

Он сердито посмотрел на меня.

– Будь снисходительна. Это все же мое первое похищение.

Он поплотнее завернулся в простыню, а я отложила книгу.

– Я устала от этого глупого притворства: будто вы держите меня тут насильно. Давайте наконец развеем эти иллюзии.

– Никаких иллюзий, – ответил он немного обиженно. – Я буду держать тебя здесь до тех пор, пока не выясню результаты расследования и не узнаю правду о том, что случилось с Максом.

– Ничего подобного. Я могла сто раз заколоть вас во сне шляпной булавкой. Могла запереть дверь фургона и поджечь его. Могла отравить ваш чай. Могла придумать с десяток других способов избавиться от вас и воплотить их еще до рассвета. Так что давайте не будем притворяться, что вы держите меня здесь насильно или что я нахожусь здесь по какой-то иной причине, кроме неудержимого любопытства.

Его ноздри раздулись, как у быка, и, когда он навис надо мной, крепко сжимая простыню, мне показалось, что он стал еще больше. Но когда он заговорил, голос его был довольно спокойным.

– Что значит «любопытства»?

– Это значит, что мы так были заняты своим бегством, что не успели хорошенько поразмыслить о смерти барона. Убийство всегда несет с собой хаос.

Но наше дело – применить упорядоченность и строгие методы для решения этой проблемы. Мы же ученые, – напомнила я ему.

– Я – ученый, а ты – дилетант, – поправил он меня с надменностью, на которую только способен человек в простыне.

– Буду счастлива в любой момент помериться с вами своей профессиональной компетентностью, мой дорогой мистер Стокер. Но это не с меня вода капает на ковер. А теперь, пожалуйста, идите и закончите мыться, а когда вернетесь, мы продолжим общение в более привычной манере и будем готовиться к представлению, про которое вы не сочли нужным рассказать мне подробнее, но в котором моя жизнь, оказывается, подвергается смертельной опасности, – добавила я, прищурившись, а затем продолжила: – Профессор совершенно ясно высказался о том, что, если у нас не будет номера, нам не дадут здесь места, а я готова согласиться с вами, что этот бродячий цирк – прекрасный вариант для того, чтобы спокойно обдумать все случившееся. Так что первая задача для нас – сделать номер, который бы удовлетворил профессора и публику. Но сперва закончите умывание, – повторила я. – И вам нужно сбрить эту страшную бороду. Сейчас вы похожи на неодомашненного яка.

Он дернул подбородком.

– Она мне нравится, – упрямо сказал он.

– Нет, не нравится. Вы ее вечно дергаете и чешете. Вы отрастили ее, потому что были слишком заняты работой, чтобы бриться, но сейчас у вас нет этого оправдания. К тому же, если кто-то решит нас выследить, это станет дополнительной маскировкой, ведь без этих зарослей вас будет не узнать.

Он на минуту задумался.

– Хорошо, я пойду и побреюсь. А когда вернусь, мы будем репетировать наш номер.

– Прекрасная мысль. Нужно ли мне самой как-то к нему готовиться?

Он ехидно улыбнулся.

– Да. Нарисуй мишень у себя на груди. Я же буду бросать в тебя ножи. Не хотелось бы промахнуться.

Глава одиннадцатая

Второй раз мистер Стокер пришел уже в надлежащем виде, хоть и с мокрыми и нерасчесанными волосами, но источая прекрасный аромат мыла и чистого мужского тела. Но он ничего не сделал с бородой, и я сразу его об этом спросила.

– Я как раз собирался этим заняться, когда Леопольд предложил побрить меня позже. Сама понимаешь, у него в этом деле большой опыт.

– А казалось бы, уж в чем у Леопольда не может быть опыта, так это в бритье.

– Ну, значит, тебе казалось что-то не то. Он принимает себя таким, какой есть, но время от времени бреет себе все лицо.

Я замолчала, впечатленная грандиозностью этой задачи.

– И только тогда он может нормально рассмотреть его в зеркале. Сложно себе представить.

– Да, что поделать, лица меняются, – тихо заметил он. Я не стала смотреть на его шрамы, но поняла, что он думал именно о них, потому что взгляд его стал отстраненным и страдальческим. Но я не успела ни о чем его спросить, потому что он заметил, что я держу в руках.

– Боже милосердный, что ты там шьешь? Это что, моя рубашка?!

– Да, это она, и, вынуждена заметить, в ужасном состоянии. Но по крайней мере, ткань хорошая и выдержит правильную штопку. К сожалению, штопка – не в числе моих достоинств, – заметила я, рассматривая рубашку. Я как-то умудрилась пришить ее к собственной юбке и потянулась за ножницами, чтобы отпороть. Мистер Стокер не выдержал. Он схватил рубашку и резко дернул, так что все нитки сразу с треском полопались.

– Но это же рубашка из моей сумки. Где рубашка, которая была на мне?

– Сушится на веревке, там же, где и ваши гольфы. Все было очень грязным и ужасно пахло. Я их выстирала и повесила сушиться на улице, чтобы мне не пришлось их больше нюхать. Сегодня прекрасный солнечный денек, одежда должна высохнуть быстро. А эту я нашла в вашей сумке и подумала, что вы могли бы надеть ее сегодня. Но она требовала штопки, и я решила сделать вам этот небольшой подарок; я же предполагала, как вы будете злиться, когда поймете, что я выстирала ваши вещи.

Я кивнула в сторону другой его одежды.

– Костюм у вас ужасно поношенный. Я почистила его щеткой, но кажется, вы сильно прибавили в весе с тех пор, как купили его. Хорошо бы расставить его по швам.

Он пригвоздил меня разъяренным взглядом.

– Ты назвала меня сейчас толстым?! И навела порядок в фургоне?!

– Я не давала вашей фигуре никакой оценки, но раз уж вы спрашиваете, то мне на ум приходит «Падший ангел» Кабанеля.

Он нахмурился.

– Я о таком не слышал.

– Как?! Вам непременно нужно его посмотреть. Мне кажется, это его лучшая работа. Немного мрачновата, но, уверена, вы увидите сходство, – сказала я с милой улыбкой. Люцифер на картине Кабанеля действительно очень мрачный, в написанных маслом глазах – слезы гнева от осознания своего падения. Но в остальном… При воспоминании о его длинном рельефном бедре и прекрасной мускулистой груди у меня по спине побежали мурашки. – И да, я немного тут прибралась.

Я в самом деле сделала очень много: передвинула кресла, взбила подушки, вычистила очаг, заложила новые дрова и поставила несколько веточек дикого гиацинта в кувшин на столе. Стекла сверкали, а медные ручки фургона блестели. Я была очень довольна результатом своих усилий.

Он скривил губы.

– Ты прекрасная жена, как я вижу.

– Просто возмутительно! Все это я сделала не ради вас, невыносимый вы человек, а исключительно для себя. Люблю, когда меня окружают чистота и порядок. И как ученый могу лишь сказать, что ваша любовь к грязи крайне прискорбна.

Он все еще рассматривал свою рубашку.

– Это же не Туринская плащаница[8]8
  Туринская плащаница – христианская реликвия, четырехметровое льняное полотно, в которое, по преданию, Иосиф из Аримафеи завернул тело Иисуса Христа после его крестных страданий и смерти.


[Закрыть], мистер Стокер, никаких религиозных тайн в ней не скрывается, это просто рубашка.

– Это символ твоего вмешательства, – упрямо сказал он. – Когда мы уезжали из Лондона, я и представить себе не мог, что ты столь энергична.

– А могли бы и понять, – заметила я. – Я примерно то же самое сделала и в вашей мастерской и поступила бы так же и в Букингемском дворце, если бы решила, что мне там почему-то неудобно. Мне лучше думается, когда я двигаюсь и все вещи вокруг меня в порядке.

– И о чем же тебе нужно думать? – спросил он.

– Эта история с бароном, – начала я, но не смогла закончить. Послышался стук в дверь фургона. Она была не заперта, гость просто тихо постучал в дверной косяк, перед тем как войти.

– Доброе утро, – сказала Саломея. Казалось, ее что-то позабавило, и я задумалась, много ли она могла услышать из нашей беседы.

Мистер Стокер, все еще полуобнаженный, быстро просунул руки в рукава незашитой рубашки.

– Доброе утро, – ответила я. – Прошу простить моего мужа. Сегодня с утра он что-то очень уж стеснителен. Не хотите ли войти?

– Нет, спасибо, – ответила она, остановившись в дверях. – Я только хотела сама пригласить вас к себе.

– К себе? Как это мило с вашей стороны!

У мистера Стокера вырвался какой-то сдавленный возглас.

– Вовсе нет, – спокойно возразила она. – Я вдруг поняла, что у вас с собой одна маленькая сумочка и, вероятно, нет подходящего костюма для вечернего представления. Заходите позже в мой шатер, я хочу убедиться, что вы готовы к выступлению, – она внимательно осмотрела меня с головы до пят пристальным взглядом своих черных глаз.

Я тепло поблагодарила ее и предложила перекусить, но она решительно отказалась. Потом она ушла, и я ощутила, что в комнате повис ее мускусный запах. Я широко открыла окна, чтобы впустить немного свежего воздуха и прогнать этот тяжелый дух.

Мистер Стокер посмотрел мне в глаза.

– Ей что-то нужно, – сказал он, голос звучал глухо, а краска снова прилила к лицу.

– Конечно, – согласилась я. – Несомненно, она хочет посплетничать о вас.

Он сердито заморгал.

– Что ты имеешь в виду?

Я отодвинула его, чтобы пройти к окну, и перекинула занавески наружу для проветривания.

– Очевидно, этой даме очень любопытно побольше узнать о вашей жене, и я не могу ее винить. Очевидно, у вас с ней была довольно значимая связь, притом исключительно плотского характера, если не ошибаюсь.

Он закашлялся.

– Как ты смогла об этом догадаться?

Я посмотрела на него с сожалением.

– Для ученого-натуралиста у вас слишком скромные представления о физиогномике высших приматов. Напомните мне достать вам книгу Дарвина на эту тему, – добавила я, вспомнив, какую пользу принесли мне эти знания при общении с мистером де Клэром.

– Я читал эту чертову книгу, – вскинулся мистер Стокер. – Просто не знал, что ты исследуешь меня как экспонат.

– Не вас, – поправила я, – я исследовала ее.

Он все никак не мог правильно надеть рубашку, так взволновали его мои наблюдения. Я одернула ее, и она наконец села нормально.

– Так-то лучше. Я пойду, одевайтесь спокойно. А потом нам нужно будет подготовиться к представлению.

* * *

Все утро мистер Стокер натачивал набор кинжалов, оставшихся от Ризолло, и тренировал свою меткость, бросая их в деревянный ящик. Я на это не смотрела.

Разобравшись с ножами, он занялся своим костюмом. Он действительно сильно увеличился в размерах с тех пор, как в последний раз надевал его, но, к счастью, в швах был запас ткани для того, чтобы его расставить. В талии он почти не изменился, но прекрасно развил мускулатуру на спине и бедрах. Он позвал меня, чтобы я заколола булавками те места, куда сам он не дотягивался.

– Теперь, будучи заштопанной, рубашка смотрится гораздо лучше, но, должна сказать, в спине она вам все же узковата. Может быть, не стоит метать в ней ножи. Мне кажется, из-за резких движений она просто треснет по швам. У вас есть шейный платок?

Он порылся в кармане и извлек оттуда печальный лоскуток черного шелка.

– У меня промокашки симпатичнее, чем эта тряпочка. Но не волнуйтесь, я этим займусь.

– Помоги мне выбраться из этого сюртука, – сказал он повелительно. – Я чувствую себя так, будто меня обвила анаконда.

– О боже, ну зачем так ныть?! Давайте, просто осторожнее с булавками.

Но было уже поздно. Он резким движением стал снимать с себя сюртук, и не меньше полудюжины булавок впилось ему в плечо, заставив его взвыть от ярости.

– Снимай скорей!

– Господи, Андроклу[9]9
  Андрокл – вероятно вымышленный персонаж, древнеримский раб, который сбежал от тирании своего жестокого господина в Ливийскую пустыню, где встретил хромающего льва и, поборов страх, удалил из его лапы занозу.


[Закрыть] и то было легче сладить со львом. Хорошо, хорошо, замрите! – приказала я. Он открыл рот, явно в попытке сказать еще что-то гневное, но я уже подошла к нему вплотную, рассматривая плечо, и ему пришлось замолчать.

– Так, теперь садитесь в кресло, и тогда я пойму, что нужно делать.

Он послушно сел, и я наклонилась над ним, оценивая проблему.

– Булавки впились на всю длину, мне видны только головки. Сидите и не двигайтесь, я быстро все выну.

Он ничего не ответил, и я извлекла из его плеча с десяток булавок. На конце каждой из них дрожала капля крови. Я осторожно высвободила его из сюртука, спасая от остальных булавок. Жилет я тоже сняла и, как и ожидала, увидела кровавые следы на его рубашке.

– Пожалуйста, снимите рубашку. Нужно сделать кое-что еще.

Я порылась в сумке в поисках аптечки и вытащила нужный пузырек.

– Масло календулы. Ужасно старомодно, но тетя Люси всегда на него полагалась, – объяснила я. – Оно предотвратит любое возможное заражение от этих грязных булавок.

Он снял рубашку и снова очень осторожно сел – без сомнения, потому, что его брюки тоже были по всей длине заколоты булавками. Я сбрызнула маслом носовой платок и аккуратно смазала им места уколов и несколько царапин. Пока я его обрабатывала, он развлекался тем, что рассматривал пузырьки в моей аптечке, изучая разные масла и настойки. Он ничего не сказал, но выглядел задумчивым.

– Думаю, это должно вам казаться сущим пустяком после всего, что вы пережили, – заметила я, кивнув на его шрамы.

Он слегка пожал плечами.

– Да, но должен признаться, твои процедуры гораздо приятнее. По крайней мере, твои снадобья лучше пахнут. Кажется, бразильский парень, который латал мне раны, в свои припарки клал навоз.

– Прижмите, – скомандовала я. Он прижал носовой платок к одной из ранок, а я нагнулась, чтобы получше изучить его шрамы. Один из них пересекал его плечо и достигал татуировки с головой китайского дракона у него на спине.

– Впечатляюще, – пробормотала я. – Может, его припарки и были примитивны, но рану он зашил очень качественно. Возможно, вы помните, какого размера иглой он пользовался? Я бы сказала, что это игла для вышивания, а не для штопки, но хотелось бы в этом убедиться.

Стокер кисло взглянул на меня.

– Кажется, это была игла дикобраза. Ты закончила свое исследование?

Я выпрямилась и отряхнула юбку.

– Прошу прощения, но вы первым затронули эту тему. Можно больше не прижимать платок. Подозреваю, кровь уже свернулась, если, конечно, у вас нет какого-нибудь редкого заболевания.

Он вернул мне испачканный кровью носовой платок, и я убрала его в карман вместе с маслом календулы.

– Все готово. Я выйду, а вы попробуйте снять брюки, только аккуратно. Или, пожалуй, я оставлю масло календулы здесь.

Улыбнувшись, я протянула ему платок и масло и вышла из фургона.

* * *

Шатер Саломеи выглядел точно так, как я его себе представляла: воплощение чувственности, весь в складках шелка, густо пропитанный благовониями.

Но я не ожидала, что посреди комнаты будут сохнуть чулки, а по углам – копиться горы грязных носовых платков и несвежих сорочек. На оттоманке – золоченая картонная коробка конфет, по дивану разбросаны недоеденные сладости: здесь – кусочек кокоса, там – огрызок засахаренной дольки. Она жестом предложила мне сесть, я расчистила себе местечко на диване и примостилась рядом со стопкой пожелтевших от времени модных журналов. «Неудивительно, что она питает слабость к мистеру Стокеру, – мрачно подумала я. – В бытовом плане они удивительно похожи».

Она принялась копаться в сундуках.

– И как вам бродячая жизнь? – спросила она. – Думаю, очень непривычно.

– Почему вы так думаете?

Она томно пожала плечиком.

– Новых людей в этом деле видно сразу.

– Как интересно, – ответила я.

Она подняла голову и насмешливо взглянула на меня.

– Сразу можно было предположить, что языком вы масла не собьете. Вы не из тех женщин, у кого душа нараспашку, в которых кипят страсти! – воскликнула она, широко раскинув руки в жесте, который показался бы излишне вычурным даже Саре Бернар.

Меня позабавили ее умозаключения, но я решила, что сейчас не стоит ей на это указывать. За время своих путешествий я поняла, что обычно люди не могут устоять перед соблазном учить жизни тех, кто кажется им в чем-то менее сведущим, и мне пришло в голову, что я могу воспользоваться этим и побольше разузнать о моем так называемом муже и его нынешнем плачевном положении.

Саломея явно играла роль страстной любовницы, жалеющей тихоню-жену, и я подумала, что несложно будет воспользоваться ее самоуверенностью.

– О, прошу вас, не говорите о страсти, – пробормотала я. – В такие моменты я совсем теряюсь.

Секунду я сомневалась, не слишком ли очевидным было мое притворство, но сразу же поняла, что все в порядке. Саломея вновь окинула меня насмешливым взглядом и даже скривила губы. Представление было впечатляющее.

– Это оттого, что у вас холодная кровь. Удивительно, как Стокер мог жениться на такой женщине, – выпалила она. – Какой мужчина, сколько в нем огня! Когда он полон энергии, он как бык: сильный, гордый, такой чувственный!

Ее глаза заблестели от приятных воспоминаний, а я подавила зевок. Она была так предсказуема, удивительно, что Стокер не устал от ее сцен за пару недель. Но я опустила глаза и только скромно на нее посматривала.

– Вы знаете его уже так давно, – смиренно заметила я. – Наверное, вы понимаете его гораздо лучше, я не могу и надеяться, что когда-нибудь сравняюсь с вами в этом.

– Да, это правда, – согласилась она и с выражением полного триумфа на лице вновь принялась рыться в своих сундуках.

– Тогда вы должны знать, какую обиду затаил на него Колоссо, – рискнула я прощупать почву, с опаской наблюдая, проглотит ли она наживку.

Саломея не устояла перед возможностью блеснуть передо мной своими знаниями. Она выпрямилась и хлопнула себя по бедру.

– Ну конечно, я знаю! Это все из-за Малышки Элис.

– Малышки Элис?

Она закатила глаза.

– О господи, ваш муж хоть что-то вам рассказывает?

Вздохнув, она продолжила:

– Стокер пришел в цирк еще ребенком. Он путешествовал с нами полгода, учился метать ножи и показывать другие фокусы. Потом он надолго покинул нас, но всегда возвращался, чтобы повидаться с нами, особенно со мной, – добавила она, сладострастно улыбнувшись. – В последний раз он был здесь четыре года назад. До этого мы очень долго с ним не виделись, и когда он наконец приехал, то был совсем другим, мы не могли его узнать: весь в шрамах после несчастья в Бразилии, и было непонятно, сохранит ли он глаз. Его дух был сломлен. Он даже не захотел встретиться со мной, – сказала она, надув губы. – Держался обособленно, жонглировал булавами и натягивал веревки шатров только для того, чтобы прокормиться. Ни с кем не разговаривал, кроме Малышки Элис.