Текст книги "Отдаю свое сердце миру"

Деб Калетти
Отдаю свое сердце миру

Посвящается Джону, Сэму и Нику.

Мое сердце принадлежит вам.

В сумеречном небе над головой не было ни облака. Но где-то далеко, с юга, буря медленно двигалась в их сторону…

Альфред Лансинг, «Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона»

Deb Caletti

A HEART IN A BODY IN THE WORLD

Published by arrangement with Simon Pulse, an imprint of Simon & Schuster Children’s Publishing Division и литературного агентства Andrew Nurnberg

All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or by any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

Text copyright © 2018 by Deb Caletti

© И. Литвинова, перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2020

1

Аннабель Аньелли пытается прийти в себя. Она шокирована тем, что произошло только что возле придорожной закусочной «Дикс». Она в ступоре. И вдруг – бывает же такое – истерзанная душа словно срывается с цепи. Аннабель сжимает белый бумажный пакет со злосчастным оранжевым логотипом Dick’s. Бургер еще теплый. Кола плещется, поднимая бурю в стакане, пока Аннабель силится прогнать мрачные видения недавнего прошлого. Просыпавшиеся на дно пакета ломтики жареной картошки шуршат, как маракасы.

Конечно, она слышала эту поговорку: «Путь в тысячу миль начинается с одного шага». Сразу вспоминается плакат в кабинете тренера Квана: на фоне заката – силуэт девушки, бегущей вверх по крутой горной тропе; облака расступаются, и божественные лучи раскрашивают пурпуром величественные горы. На том плакате нет ни паники, ни брошенных салфеток, ни растрепанных волос. Ничего похожего.

Куда она бежит? Если бы знать…

Почему она бежит? Трудно сказать. Иногда происходит срыв. Сорваться легко, когда ты уже сломлена худшим из того, что может с тобой случиться. Когда подавлена чувством вины и напугана. Ты просто срываешься. Как будто сжатая внутри пружина только и ждет подходящего момента, чтобы выстрелить.

И вот теперь, на парковке у «Дикс», Аннабель Аньелли больше не пытается совладать с собой. Она проиграла. Вчистую. Она бросает машину и бежит трусцой по тротуару в довольно бодром темпе. Тренер Кван мог бы гордиться. Ее прошибает пот, мысли прыгают кувырком, и она выглядит немного дерганой для отличницы по жизни. Быть доброй и милой, держать все под контролем – это большая, очень большая работа, в последнее время слишком обременительная для нее.

Становится только хуже. Что и говорить, такое часто бывает: спираль неудач закручивается все туже. Аннабель бежит довольно долго, уже начинает темнеть. Тьма сгущается – в прямом смысле, а не только в ее жизни. Опускается ночь. Тяжелые облака заволакивают небо, угрожая обрушиться ливнем. Все против нее: ночь, дождь, усталость.

Она преодолевает полпути вдоль Бродвея – загруженной автомагистрали Сиэтла. Потом сворачивает на Черри-стрит и вскоре оказывается на тропе, огибающей озеро Вашингтон. На дворе март, и это означает, что солнце садится около пяти или половины шестого вечера. Она понятия не имеет, который час. Прохожие в капюшонах, сутулясь от холода, выгуливают собак. Мелких и крупных псин дергают за поводки: слишком большая роскошь – обнюхивать территорию, когда небо так черно. Велосипедисты – один, два или двадцать – проносятся мимо, спеша домой с работы. Колеса шуршат по асфальту. Рюкзаки болтаются за плечами. Узкие блестящие велосипедные штаны отбрасывают метеоритные полосы люминесцентного желтого цвета. Зажигаются уличные фонари.

Она бежит дальше. Накрапывает дождик, но это пустяки. Пакет с бургером исчез (в мусорном баке, надеется она, хотя не может сказать наверняка), но у Аннабель в руке стакан с колой, и сумочка успокаивающе бьется о бедро. В закусочную «Дикс» ее занесло после тусовки с Заком Оу и Оливией, поэтому на ней джинсы и свитер, и сейчас ей очень, очень жарко. Ее куртка в машине; спортивный костюм для бега и кроссовки – дома. Но все это не имеет значения.

Позади район Лэски и парк Сьюард, и жутковато оставаться наедине с озером цвета индиго и вечнозелеными деревьями-великанами, грозно размахивающими ветками. Страх – вот что гонит ее вперед. Впрочем, бежит она не только от страха, внушаемого парком Сьюард и происшествием у закусочной, но и от постоянного ощущения тревоги, собственной беспомощности и осознания того, что ее судьба в чужих руках.

Вообще-то не следовало бы устраивать пробежки в этой части города. По ночам здесь небезопасно. Грабят. Убивают. Но, странное дело, ей как будто море по колено. Все нипочем. «Попробуй, достань меня, – храбрится она. – Думаешь, я боюсь?»

И тут ей в голову приходит другая мысль: «Так бы бежать и бежать куда глаза глядят».

Вот как рождаются большие идеи: что-то вспыхивает в мозгу, когда происходит короткое замыкание. И всякие куда, почему и не знаю сплетаются в мельчайший клубок клеток, различимый только под микроскопом.

Большие идеи могут привести к великим делам. Большие идеи могут привести к катастрофе. Клетки начинают делиться.

В кармане жужжит телефон. Она уже давно должна быть дома. Родные беспокоятся. Она отмахивается от этой мысли, но чувство вины пополам с ответственностью сталкиваются с болью в икрах и пальцах ног. Так уж устроена Аннабель Аньелли: она считает, что всем должна. Это заставляет крутиться шестеренки тревоги. Наконец она останавливается, задыхаясь от усталости.

Слева от нее простирается парк. Она с рождения живет в Сиэтле, но никогда не бывала здесь. «МЕМОРИАЛЬНЫЙ ПЛЯЖНЫЙ ПАРК ДЖИН КУЛОН» – читает она табличку. ГОРОД РЕНТОН. Она отхлебывает колу, комкает стакан. Хруст картона успокаивает. Она ходит по кругу, восстанавливая дыхание, потому что знает, как отреагируют мышцы, если этого не сделать. В груди жжет.

«Помоги мне, Кэт, – мысленно молит Аннабель. – Что мне делать?»

«Не сдавайся», – отвечает Кэт.

Видите? Кэт – ее лучшая подруга, поэтому она понимает. Кэт знает Аннабель лучше, чем кто-либо – ну, может быть, не считая той, кто сходит с ума в эту самую минуту и названивает по телефону. Аннабель тянется к жужжащей трубке.

– Мам, я в порядке, – говорит она.

– О боже, Аннабель. Господи Иисусе, где тебя черти носят? – Именно так: боже, Иисусе и черти запросто уживаются в одной фразе – но в этом вся Джина Аньелли. Для нее католическая вера – не только религия, но еще и суеверия, защита, традиции. Она редко ходит на мессу, но у нее на кухне над дверью висит обязательное распятие, в ящике комода хранятся четки и перетянутая резинкой стопка похоронных карточек-извещений о смерти родственников. Аннабель с трудом верится, что среди людей еще есть католики. Но католическая церковь существует вот уже тысячи лет и будет существовать еще столько же, несмотря на критику в прессе и слухи о скором исчезновении, как это случилось с Hostess Twinkies[1]1
  Легендарное бисквитное пирожное, придуманное и производимое пекарней Hostess с 1930 года. Причина прекращения производства – банкротство компании. Последняя партия Twinkie, состоявшая из 20 тыс. коробок, была раскуплена менее чем за день.


[Закрыть].

Неужели Аннабель еще может верить во что-то? Было бы неплохо иметь веру, но, похоже, она ушла навсегда.

– Я в парке Джин Кулон. В Рентоне!

– Что? Почему? С кем ты там? Ты что, выпиваешь?

Ха. Если бы.

– Нет, я не пью! Я бегаю.

– Ты бегаешь там? Что значит: бегаешь? А где машина? Боже правый, ты хоть знаешь, как я волнуюсь? Да я чуть не умерла от волнения.

Волнуется! Мама всегда волнуется! Она волновалась еще до прошлого года, еще до того, как появилась причина для волнений. Беспокойство – еще один способ, которым Джина пытается всех уберечь. Оно сродни молитве. Вот что происходит, когда твоя мама охвачена беспокойством: ты сама невольно впадаешь в панику. Тревога становится фоном твоей жизни, как навязчивая мелодия из гастронома. Ты просчитываешь каждый шаг, просыпаешься среди ночи с учащенным сердцебиением. Ты притворяешься храброй и делаешь все, чтобы доказать, что ты не такая трусиха, как она. Постоянное беспокойство (о том, где ты находишься, с кем дружишь, обо всем и вся, но только не о том, о чем нужно беспокоиться) передается и тебе. Ты в опасности. Мир полон угроз и предательства. У тебя нет ни единого шанса выжить.

Как будто беспокойство что-то гарантирует.

Как можно чувствовать себя в безопасности? Сложный вопрос. И вполне уместный, потому что Аннабель сложно устроена. Под маской симпатичного и хрупкого создания скрывается душа, полная отчаяния и убитая горем.

– Со мной все в порядке, мам.

Конечно, это не так. Она определенно не в порядке.

– Малкольм пытался отследить тебя по Интернету, не знаю уж, как! А я собиралась позвонить деду и отправить его на поиски. Можешь себе представить, в каком я была состоянии. Аннабель, ты не смеешь вот так просто исчезать чуть ли не на целый день.

Малкольм – младший брат Аннабель. Технологический гений, тринадцатилетний Макгайвер[2]2
  Ангус «Мак» Макгайвер – герой одноименного приключенческого сериала, сотрудник секретной правительственной организации США, в которой использует свои поразительные навыки решения проблем и обширные знания науки, чтобы спасать жизни.


[Закрыть]. Задрот, зануда, маленький друг. Эд Аньелли – дедушка. Прозвище – Capitano[3]3
  Капитан (итал.).


[Закрыть]. Бывший владелец и босс компании по упаковке замороженной рыбы, после выхода на пенсию он стал шкипером собственного корабля-автофургона, на котором разъезжает по стране. Ныне дед живет в соседнем доме. Еще есть собака Бит неизвестной породы. Небольшой пес коричнево-рыжего окраса. Сверхшустрый похититель нижнего белья. Карл Уолтер – временный бойфренд мамы – менеджер отдела в компании AT&T[4]4
  Американский транснациональный телекоммуникационный конгломерат со штаб-квартирой в Далласе, штат Техас.


[Закрыть]. Ярый фанат футбольной команды «Сиэтл Сихокс». До сих пор уверен, что печенье Pop-Tarts и фруктовый напиток Hi-C – достойный выбор в питании. И, наконец, Энтони. Отец Аннабель и Малкольма. В прошлом – лучший спортсмен школы и сбежавший родитель, ныне отец Антоний, священник церкви Святой Терезы близ Бостона. Также известный как Этот Негодяй Отец Антоний – так называет его Джина с тех пор, как он ушел из дома шесть лет назад, заявив, что с него хватит. Аннабель тоже прекратила с ним общение. Вот такая она, la famiglia. Семья.

– Аннабель, Аннабель! Ты куда пропала?

– Я здесь.

– Почему ты затихла? Ты заставляешь меня нервничать.

Матери могут свести с ума, но матери знают своих детей.

Либо сейчас, либо никогда.

– Я не собираюсь домой.

– Что значит: ты не собираешься домой? Разумеется, ты идешь домой. У меня в руках ключи от машины. Малкольм! – кричит она. – Найди по GPS парк Джин Колон!

– Не Колон. Кулон. Cu. – Поднимается волна истерики. Она готова лопнуть от смеха. Cu – аббревиатура culo, что на итальянском сленге означает задницу. – Но тебе не нужно приезжать. У меня в кошельке сто двадцать баксов, подаренных на день рождения. Я видела тут неподалеку гостиницу «Бест Вестерн».

– Мы будем через полчаса, если я не заплутаю.

– Я не собираюсь возвращаться домой. Серьезно.

– Аннабель, прекрати сейчас же. Я серьезно. И серьезнее, чем ты думаешь! Что произошло у Зака Оу? Что-то ведь произошло. – Джина почти скороговоркой произносит имя Зака Оу. Получается Закоу. Звучит как название интернет-магазина обуви для сумасшедших.

– У Зака ничего не случилось.

– Это как-то связано с «Подземельями и драконами»?[5]5
  «Подземелья и драконы» – настольная ролевая игра в жанре фэнтези, разработанная Гэри Гайгэксом и Дэйвом Арнесоном.


[Закрыть]

– Мама, нет…

Как это объяснить? Даже самой себе?

В голове прокручиваются недавние события: вот она уходит от Зака. В прекрасном настроении. На душе легко – во всяком случае, гораздо легче, чем на протяжении всех последних месяцев. Они даже повеселились. По дороге домой она замечает заснеженный хребет Каскадных гор[6]6
  Крупный горный хребет на западе Северной Америки, простирающийся от южной части канадской провинции Британская Колумбия через американские штаты Вашингтон и Орегон до Северной Калифорнии.


[Закрыть] вдали. Зрелище настолько прекрасно, что ее переполняет чувство благодарности к природе-матушке. В машине играет iPod. Звучит старая песня, которую она скачала у матери, – британский альтернативный рок времен накладных плеч и длинных волос, вечный источник положительной энергетики. «Я живой! Такой живой!»[7]7
  Песня британской группы Love and Rockets, представляющей альтернативный рок – жанр рок-музыки, сформировавшийся из музыкального андеграунда 1980-х и ставший популярным в 1990-е и 2000-е годы.


[Закрыть]

Ее передергивает от этих слов, но она старается не обращать внимания. Впереди, у обочины, медленно вращается вывеска закусочной «Дикс». Восхитительный запах бургеров на гриле проникает в салон через решетку радиатора. Повинуясь внезапной прихоти, она тормозит у закусочной. Ее вдруг одолевает голод. Такой животный голод, что даже бодрит.

Она делает заказ и расплачивается, вставляя купюры в кассовое окошко автомата. Нажимая рычажок, достает соломинку для напитка и хватает стопку салфеток. Потом забирает пакет с едой, стакан с колой и поворачивается, чтобы уйти.

За ней в очереди стоят два молодых парня. Один из них, в армейской куртке, явно нетрезв. Пошатывается, опираясь на своего друга.

– Эй, красавица, – заплетающимся языком произносит он, обращаясь к Аннабель. – Поди-ка сюда.

Он приближается. Тянется к ее руке. Она чувствует, как его пальцы впиваются в кожу сквозь рукав.

– Чед, идем, старик, – говорит другой парень.

– Она красотка. Я хочу красотку.

– Чед, отвали.

Аннабель выдергивает руку и пытается пройти, но ее не пропускают. От бодрящего настроя – я такой живой – не остается и следа. Словно парализованная, она стоит столбом, сжимая в руках пакет, чувствуя себя маленькой и беспомощной. Приятель увлекает пьяного Чеда в другую очередь.

– Еще немного – и я бы вмешался, – доносится у нее из-за спины мужской голос. Мужчина худой как макаронина, в коротком шерстяном пальто с толстым шарфом на шее. У него добрые глаза. Аннабель готова его расцеловать. И не только, если честно. Ей плевать, даже если он курит марихуану или целыми днями бренчит на гитаре в подвале дома своей матери. Сейчас ее ничто не волнует, кроме предложения о помощи.

Все вместе: грубая хватка, ощущение собственной уязвимости, острое желание поцеловать спасителя – обрушивается на нее лавиной. Несправедливость происходящего грохочет, крушит и грозит похоронить ее заживо. Аннабель нужно быть сильной, способной постоять за себя, но она понятия не имеет, как этого добиться. Противно думать о том, что какой-то парень может ее спасти, потому что она знает, что так не бывает. Она больше не хочет когда-либо испытывать страх, парализующий волю. Она видит себя воительницей, готовой дать отпор любому, кто посмеет ее тронуть. Она хочет быть женщиной из тех, кто всем своим видом говорит: «Руки прочь» и «Со мной шутки плохи», кто может пошутить о силе своей вагины и припугнуть шпану отрезанием членов. Поговорить жестко. Как положено смелым и взрослым. Типа: «Отвали, пока цел».

Ей хотя бы просто верить в то, что она может вести такие разговоры, но даже это не получается. И не только из-за того, что случилось девять месяцев назад. Против реальности не попрешь. Реальность не изменить словами. Аннабель – молодая женщина. Ростом метр шестьдесят. Весит она пятьдесят килограммов. История – ее собственная и всего мира, в которой собран опыт многих лет и даже вчерашнего дня, – лишний раз подтверждает уязвимость женского пола. Ее безопасность как женщины, благополучие и свет, который она несет миру, зачастую все так же попираются. Это совершенно очевидно.

К тому же она красива, и это то, что люди видят в первую очередь, а иногда единственное, что они видят. Красота – одновременно и сила, и слабость, но чаще всего слабость, по крайней мере, до сей поры. И хотя никто к ней не прикасался (речь не об этом, но для многих женщин это больной вопрос), после прошлогодних событий она кое-что понимает, несмотря на то, что предпочла бы обойтись без таких уроков. Она понимает, что, когда дело доходит до драки, в прямом или переносном смысле, надо полагаться на сознательность и доброту других. А это, как ей слишком хорошо известно, самое ненадежное, на что можно положиться. Порой это как тонкая ниточка. Тончайшая, почти невидимая.

Она чувствует хрупкость этой нити, когда пьяный парень хватает ее за плечо, и понимает, что ей некуда идти и ничего нельзя сделать, если он решит причинить ей боль. Она не сможет одолеть его. Все, что у нее есть, – это ее голос, но даже от него пользы не больше, чем от крика во время урагана.

Она снова мысленно возвращается в тот кошмар, и счастливый день меркнет, бодрящая музыка исчезает, как и здоровое чувство голода. Остается лишь потребность выкарабкаться из-под завалов лавины и убраться куда подальше. Так она оказывается здесь, в парке Джин Кулон в Рентоне. Под круговерть мыслей ноги сами несли ее вперед, и вот теперь она стоит на парковке, пытаясь объяснить матери свое внезапное решение.

– Аннабель! – чуть ли не кричит Джина. – Хватит молчать! Говори, в чем дело.

– Я не вернусь домой. Я собираюсь бежать и бежать вперед. Пока не доберусь до Вашингтона, округ Колумбия. – Конечно, это попахивает безумием, утопией и обреченностью, даже будь она двукратной победительницей марафона. Затея глупая, драматичная и наивная. И еще идеалистическая. Разумеется, у нее нет ни малейшего представления о здешних реалиях. Нет никакого плана. Никакой команды. Не говоря уже о физической подготовке. Ее ждет полное фиаско. Но сейчас она чувствует лишь то, насколько лично ей это необходимо. Жизненно необходимо.

Да, в этом вся Аннабель Аньелли.

– Это ПТСР[8]8
  Посттравматическое стрессовое расстройство.


[Закрыть], Аннабель, – взывает к ее разуму мать. – Помнишь, что говорила доктор Манн? Про гипервозбуждение, безрассудство? Тебя опять мучают флешбэки? Ты плохо спишь, я знаю. Поговори со мной. Ничего подобного просто так не делают. Люди, которые собираются… они планируют, Аннабель. Месяцами. Надо ведь… ну, я не знаю! Столько всего предусмотреть! Нельзя же вот так, разом, сорваться с места. Я приеду за тобой. Не сходи с ума.

Не сходить с ума? Похоже, уже слишком поздно.

2

У синего кита самое большое сердце – весом более 450 килограммов, размером со среднюю молочную корову.

Сердце землеройки может поместиться на ногте большого пальца человека.

У мимариды, осы-крошки, самое маленькое сердце, длиной всего 0,2 миллиметра. Его можно увидеть только под микроскопом.

У собаки самое большое сердце по отношению к телу.

Человеческое сердце по размеру такое же, как две руки, сжатые вместе. Представьте себе, что ваши ладони соединены или ваша рука лежит в чьей-то руке. Ведь для того и предназначены и руки, и сердца: чтобы поддерживать друг друга. Но очень трудно помнить об этом, когда сердце разбито вдребезги.

После слов «разбито вдребезги» Аннабель убирает ручку в кармашек маленького блокнота. На самом деле в этом нет никакой необходимости, потому что ручка умещается между обложкой и первой страницей. Аннабель повсюду таскает с собой этот блокнот, лучший среди блокнотов, хотя не знает, что в нем записывать. И вот наконец-то ручка скользит по девственно чистой странице, оставляя на ней чернильные росчерки.

Коротая время в ожидании в отеле «Бест Вестерн», она уже не знает, чем заняться. В блокноте Moleskine сделаны первые записи, обшарены коричневый комод из ламината и выдвижные ящики прикроватных тумбочек. Она пролистала стопку журналов с рекламой местных ресторанов. Сорвала санитарную бумажную ленту с сиденья унитаза. Развернула маленькое туалетное мыло и воспользовалась салфеткой, чтобы умыться. Она осмотрела ванную в поисках чего-нибудь отвратительного. Повалялась на одной кровати, потом на другой, проверяя, откуда лучше смотреть телевизор.

Она сидит на вращающемся стуле за столом у окна и смотрит на дождь, который теперь хлещет так, будто Бог не на шутку разгневан. Что ж, Ему есть на что злиться, если Он действительно существует. Она надеется, что Он там, на небесах, но, честно говоря, в это верится с трудом. Во всяком случае, у нее серьезные сомнения на этот счет.

Дождь струится по стеклу, как слезы ручьями по лицу. Звучит не очень-то поэтично: скорее всего, в ней говорят голод и усталость. Хотя, возможно, ей попросту изменяет здравый смысл. Она снова прислушивается к себе. Нет. Желание сделать то, что она решила сделать, никуда не делось. Пусть все кажется шатким, но ее воля сильна. Она слышит ровный и уверенный стук сердца, пока смотрит в окно, ожидая увидеть знакомые фары маминой «хонды цивик», сворачивающей на парковку «Бест Вестерн».

Джина, похоже, заблудилась и наверняка костерит GPS почем зря, так что Малкольму приходится затыкать уши. Джина относится к навигатору как к неумелому водителю. Она кроет его последними словами и истошно вопит, в то время как автоматический женский голос продолжает вещать, проявляя положенное роботу бесконечное терпение. Со стороны это выглядит как надругательство. Недавно Малкольм решил, что Джина должна платить по двадцать пять центов каждый раз, когда сквернословит. У него на кухонном столе стоит банка, куда он складывает эти деньги. Там уже, наверное, баксов шестьдесят.

Ожидание мучительно, потому что пустоту безделья тотчас заполняют мысли «о чем, ты сама знаешь» и «сама знаешь, о ком». Она не станет называть его по имени. У него не должно быть имени. Для нее он просто Хищник. Она называет его так, потому что это сущая правда: он самый злостный вор. Это прозвище как нельзя лучше передает коварное изящество Хищника, и к тому же оно короче, чем Гребаный Ублюдок, как называет его Джина. Проблема в том – ладно, проблем на самом деле много, но одна стоит особняком, – что он не просто воплощенное зло, самое мерзкое и злобное чудовище, но и человек, который дышал, разговаривал и обедал с ней, вел записи и даже держал ее за руку. Это заставляет ее содрогнуться, но от такой правды тоже не скроешься. Бывает, что правда не вызывает ничего, кроме ненависти. Так и хочется, чтобы ее не существовало. Ты хотела бы уничтожить ее своей ненавистью, но это невозможно. Единственное, что тебе остается, – тихо ненавидеть, хотя это такая малость.

Вот если бы еще стереть некоторые воспоминания, но и это не получается. Ты пытаешься. А они опять всплывают. Вторгаются раз за разом, как это делал Малкольм, когда она с особым усердием готовилась к экзамену, уединившись в своей комнате. Братец надоедал ей из вредности, просто чтобы позлить, а ей хотелось его убить. То же и с воспоминаниями.

Это происходит и сейчас. Она включает телевизор, чтобы отвлечься. На экране кулинарное шоу. Женщина готовит соус бешамель для лазаньи, но не так, как это делает дедушка. Если бы он это увидел, у него нашлось бы немало отборных словечек для дамочки из телевизора. Кастрюли, дозировки и пронзительный женский голос не очень-то утешают. Хищник стоит перед глазами таким, каким она увидела его в первый раз. На нем клетчатая рубашка и джинсы. Он скидывает с плеч рюкзак.

Она с ним незнакома. Он новенький. У нее один-единственный факультатив, который она посещает в течение всего учебного года, потому что трудяга. Она не знает, что захочет изучать потом, но это что-то, связанное с наукой. Она любит науку, всякую: биологию и физиологию, планету Земля и Вселенную, живые существа, от микроорганизмов до человека. Ее восхищают магический дизайн этого мира, непостижимая архитектура космоса, вплоть до замысловатого шедевра в виде глазного яблока. Наука – там, где можно открыть факты, объясняющие тайны. Она обожает и тайны, но еще больше любит их разгадывать. Для нее объяснения не разрушают тайны, а, наоборот, лишь усиливают их притягательность.

Что-то связанное с наукой означает углубленную программу по всем предметам, плюс школьный оркестр (виолончель), кросс-кантри (конечно), друзья (она популярна), чтение книг просто для удовольствия (их слишком много, чтобы перечислять). А еще работа в пекарне Essential Baking Company, волонтерские часы в доме престарелых «Саннисайд Элдеркеар». Видите? Она одинаково внимательна ко всем, и к старикам – тоже. Эти милые старушки со слезящимися глазами и пергаментной кожей. Капризные старички со свисающими, как у бассет-хаунда, ушами, в подтяжках. Они любят ее. Говорят, что она милая. Да, она такая.

Была. Словно чудовище, она уничтожает людей. Она больше не чувствует себя милой. Она еще не знает, трагедия это или счастье. Или и то и другое. Ее наивной доброты больше нет – какая потеря. Эта доброта умиляет, как нарциссы, капли росы, пятна от травы на коленках джинсов, но ей до смерти надоело быть милой. К тому же наивная доброта сродни тому, чтобы стоять на оживленной автостраде и любоваться красивым закатом.

Факультатив, который она посещает, называется «Искусство микс медиа»[9]9
  Mixed Media (англ.) – смешанная техника, в которой можно создавать арт-объекты и панно, используя самые разные материалы и приемы.


[Закрыть]. Как тут не вспомнить древнейшую и наискучнейшую игру «Что если?». Отсюда все и тянется. А если бы она выбрала драматургию? Или дизайн видеоигр? Или если бы в классе «микс медиа» не нашлось бы свободных мест? Почему ей нужно быть такой неврастеничкой и перфекционисткой, чтобы оказаться на сайте в ту самую минуту, когда открылась регистрация для учеников с фамилиями от A до В? Зайди она часом позже – и этот класс был бы уже заполнен. Миссис Дьябло – любимая всеми учительница.

В класс заходит Хищник. Лохматый и высокий. Высокий настолько, что все взгляды тотчас прикованы к нему. К тому же всех распирает любопытство, потому что большинство из них учатся вместе еще со средней школы Экштейна[10]10
  Государственная средняя школа в Сиэтле, названная в честь Натана Экштейна, американского бизнесмена немецкого происхождения, почетного гражданина города Сиэтла.


[Закрыть]. Скидывая рюкзак, новенький садится впереди Аннабель. Но прежде застенчиво улыбается ей. Он садится впереди нее, но прежде застенчиво улыбается ей. Он садится впереди нее, но прежде застенчиво улыбается ей. И так миллион раз.

«Прекрати!»

Такой технике научила ее доктор Манн. Надо произнести это вслух, что она и делает.

– Прекрати.

Ее голос еле слышен в гостиничном номере. Толпа зрителей кулинарного шоу аплодирует. В этой чужой комнате, где витает запах коммивояжеров, аплодисменты звучат как поощрение, хотя это всего лишь похвала лазанье, только что вытащенной из духовки.

Она втайне радуется, когда приезжает Джина и барабанит в дверь.

– Аннабель! Открывай. Это я.

Замок на двери старомодный, с цепочкой, которую надо сдвинуть в сторону. Ковыряясь с цепочкой, она чувствует себя героиней детективного триллера. Отчасти так и есть. Джина врывается в комнату. На ее растрепанных черных волосах с проседью у корней поблескивают капли дождя. Джина в спортивных штанах и зеленом свитере, которому миллион лет. Она бросает свою сумочку на ближайшую кровать. Содержимое вываливается наружу: ключи, тушь Maybelline, тампон.

– Слава богу, с тобой все в порядке, – говорит она.

Малкольм заходит следом за ней. Он смотрит на Аннабель и закатывает глаза. Должно быть, для него это та еще поездка. Время позднее. Малкольм в полосатой пижаме и выходных ботинках. Аннабель живо представляет себе картину сборов в дорогу: скорей, скорей, скорей, в спешке хватают первое, что попадается под руку. Малкольм садится на край кровати и расшнуровывает ботинки. Прислонясь спиной к изголовью, он вздыхает. В черных носках, полосатой пижаме и без привычных очков он похож на усталого бизнесмена, которому надоели менеджеры по работе с клиентами в регионе трех штатов.

– Бери свои вещи, – командует Джина. – Мне просто жаль, что ты спустила деньги на этот номер. – Сказано так, будто гостиничный номер слишком жалок для нее, но это неправда. На самом деле он довольно симпатичный. Есть Wi-Fi и кофеварка. Бесплатный завтрак с шести до десяти утра в ресторане внизу.

– Я никуда не поеду.

– Аннабель.

– Я же сказала.

– Что за шутки?! Ты хоть знаешь, о чем говоришь? Представляешь, как далеко отсюда округ Колумбия?

– Две тысячи семьсот девятнадцать миль пешком[11]11
  Что составляет 4375,8 км (1 миля = 1,609 км).


[Закрыть], – уточняет Малкольм с кровати. Он щелкает пультом от телевизора, переключаясь с кулинарного шоу на сериал Nova[12]12
  Американский научно-популярный документальный телесериал, рассказывающий о научных открытиях и исторических событиях.


[Закрыть], любимый ими обоими. Nova объясняет, как работает невозможное. У Nova на все есть ответы. На экране спутник вращается на околоземной орбите.

– Мой телефон вот-вот сдохнет, – говорит Аннабель. – Ты привезла мои вещи?

– Конечно, нет. Если думаешь, что я позволю тебе это, ты явно не в своем уме. Помимо практической стороны дела, помимо того, что это в принципе… э-э-э… невозможно, через два с половиной месяца ты оканчиваешь школу. Через пять дней у тебя день рождения. Я готовлю грандиозный сюрприз с боулингом и пик…

– Вот именно.

– Что ты хочешь этим сказать?

Она не хотела действовать жестко, но ее вынуждают к этому.

– Через пять дней мне исполнится восемнадцать. Больше никаких разрешений. Я официально стану взрослой.

Джина шумно выдыхает, как грузовой поезд, несущийся через туннель. Ее лицо краснеет на глазах. Она вскидывает руки, вышагивая по комнате, к ванной и обратно.

Малкольм обувается. Завязывает тонкие, как у взрослых, шнурки на ботинках. Он ненавидит конфликты. Она удивляется тому, что ботинки ему впору. Он надевал их всего пару раз, насколько она помнит. На свадьбу Патрика О’Брайена с Энджи Морелли, давней подругой матери. Энджи помогла Джине получить работу помощника юриста в адвокатской конторе О’Брайена и Беллоу. А еще Малкольм носил эти ботинки…

«Прекрати!»

– Прошу прощения, – бормочет Малкольм.

– А ты куда собрался? – недоумевает Джина.

– Я кое-что забыл в машине.

– На улице тьма кромешная. Уже полдвенадцатого! Не забывай, что мы в Рентоне.

У него в руке ключи от машины Джины. Аннабель однажды разрешила ему сесть за руль и покататься на пустой стоянке у школы. Она надеется, что он не попытается тоже сбежать.

– Я мигом. Можешь наблюдать за мной из окна, – говорит он Джине.

– Будь осторожен, – предупреждает мать.

Впрочем, Джина даже не подходит к окну. У нее есть проблемы поважнее, чем присматривать за Малкольмом. Они остаются один на один: Аннабель и ее мама.

– Знаю, ты не в состоянии меня понять… – делает робкую попытку Аннабель.

– Дело не в том, что я не понимаю. Конечно, я все понимаю. Просто… мы ничего об этом не знаем! Ты вообще понимаешь, о чем говоришь? Там горы. Грузовики. Бесконечные мили дорог! Дождь, а скоро и летняя жара. Ты что, собираешься спать на обочине? О боже. Мне даже думать об этом страшно. Ты, молодая женщина, – одна? Это невозможно! И потом, ты физически не готова к такой дистанции! Это что же, полумарафон каждый божий день? Ты хоть представляешь, что будет с твоим телом? А если бежать медленнее, ну, тебе нельзя так долго отсутствовать, если ты вдруг забыла.

– Как будто я могу забыть! Парень из Орегона только что проделал это за четыре месяца. Нам тренер Кван рассказывал. Мы следили за его блогом. Я знаю об этом больше, чем ты думаешь. И я готова. Вполне готова. После настоящих марафонов половинки уже не в счет! – Это ложь. Полумарафоны даются нелегко. Но ведь даются! – Я пробегаю здесь по одиннадцать миль и чувствую себя прекрасно. Я все рассчитала. Если я немного поднажму, то смогу преодолевать по шестнадцать миль в день…

– А что с деньгами? Как насчет выпускных экзаменов? А Сет Греггори? Ты не можешь вот так просто взять и сорваться с места. Двадцать второе сентября, Аннабель.

– Знаю. Думаешь, мне неизвестно? Эта дата выжжена у меня в мозгу.

– Бегство! Симптом ПТСР! Это всего лишь мгновенная паника, как говорила доктор…

– У меня более чем достаточно зачетных единиц, чтобы уже сейчас окончить школу. И денег тоже хватает.

– Но это деньги на колледж!

– Откуда нам знать, воспользуюсь я ими или нет? Кстати, доктор Манн говорит, что я слишком строга к себе. Может быть, я…