Текст книги "Легенды крови и времени"

– Вижу. – Мистрис Бишоп взяла щипцы, в которых была зажата самодельная свечка, сделанная из стебля ситника. – Как тебя звать? – спросила она, осматривая рану.

– Маркус Макнил. Возьмите это.

Порывшись в кармане, он достал смолистую лучину, взятую из дома. Она давала больше света, чем помаргивающая свечка. Маркус поднес конец лучины к пламени, и та сразу же вспыхнула.

– Спасибо. – Щипцы мистрис Бишоп подхватили лучину. – А ты, оказывается, знаком со строением тела. Не из гарвардских ли студентов будешь?

Даже будь он студентом, пренебрежение в глазах мистрис Бишоп заставило бы его это отрицать. Она явно не жаловала тамошнее образование.

– Нет, мэм. Я из Хедли, – ответил Маркус, тревожно глядя на бледное лицо и посиневшие губы Джимми. – По-моему, Джимми не хватает воздуха.

– Нам всем не хватает воздуха. Особенно с таким дымом. – Сказав это, мистрис Бишоп глубоко затянулась и выпустила густое облако дыма. – А он немного поспит, – добавила она, взглянув на Джимми.

Маркус благоразумно воздержался от вопроса, проснется ли мальчишка вообще.

– Мне понадобилось восемнадцать часов, чтобы помочь этому мальцу появиться на свет. А какой-то идиот одним выстрелом мог бы сжить его со свету. – Мистрис Бишоп достала из кармана небольшую фляжку. – Война – напрасная трата женского времени.

Мистрис Бишоп зубами вытащила пробку и выплюнула в огонь. Послышался хлопок, затем шипение, после чего пробка ярко вспыхнула. Врачевательница сделала солидный глоток и протянула фляжку Маркусу.

– Спасибо. Я не буду.

Маркус и сейчас чувствовал, что его в любой момент может вывернуть. Воспоминания о битве рвались заполонить его разум.

Он убил человека. Где-то в Англии завтра проснется мать, еще не зная, что у нее больше нет сына. И в этом виноват он, Маркус Макнил.

– В следующий раз, прежде чем спустить курок, подумай о той рыдающей матери, – сказала мистрис Бишоп, снова поднося фляжку к губам.

Эта рыжая женщина непостижимым образом узнала о том, что будоражило больную совесть Маркуса. Удивленный и напуганный ее проницательностью, Маркус зажал рот ладонью, чувствуя новые позывы на рвоту. Мистрис Бишоп сердито посмотрела на него, щуря светло-карие глаза:

– Только не вздумай рассказывать мне, как это тебя всколыхнуло и взбудоражило. У меня нет времени выслушивать твои охи и вздохи. Тут один из парней Проктора улепетывал от англичан, угодил в яму и сломал ногу. Первая вразумительная история о сражении, которую я сегодня услышала.

Мистрис Бишоп опять припала к фляжке, затем поднялась на ноги и поманила Маркуса за собой.

Маркус оставался там, куда его привели, пока бурление в животе не прекратилось. Однако рыжеволосая врачевательница решила, что он прохлаждается слишком долго.

– Ну? – крикнула она, вставая над лежащим солдатом, выпучившим глаза от боли и страха. – Будешь и дальше падать в обморок или соизволишь мне помочь?

– Я никогда не вправлял кости.

Маркус чувствовал: мистрис Бишоп признаёт только правду.

– Ты и человека никогда не убивал. Все когда-нибудь происходит в первый раз, – язвительно заметила мистрис Бишоп. – И потом, я не прошу тебя вправлять кость. Этим я займусь сама, а ты будешь его держать.

Маркус встал возле головы солдата.

– Не там! – У врачевательницы Бишоп закончилось терпение. – Держи справа здесь, а слева – здесь. – Она уперла руки Маркуса в правое и левое бедро лежащего.

– Сара, у тебя найдется выпить? – хрипло спросил солдат.

Маркусу подумалось, что бедняге и впрямь нужен хороший глоток рома. Судя по виду увечной ноги, большая берцовая кость сломана пополам.

– Давай-ка глотни сначала сам. – Сара Бишоп впихнула фляжку в ладонь Маркуса. – Потом передашь Джону. Ты опять весь позеленел.

На этот раз Маркус не противился, и ром обжег ему горло и потек внутрь; затем он поднес фляжку к солдатским губам.

– Спасибо, – прошептал тот. – Сара, а у тебя найдется еще какое-нибудь болеутоляющее? Посильнее?

Солдат и врачевательница как-то странно переглянулись.

– Не здесь, Джон Проктор.

– Я просто спросил, – вздохнул Проктор, опуская голову. – Довольно и рома.

– Макнил, ты готов? – поинтересовалась Сара, зажимая трубку в зубах.

Маркус не успел не то что ответить. Он даже не успел понять вопрос, как Сара соединила сломанную кость. Мышцы на ее руках взбухли от напряжения.

Проктор буквально взвыл от боли, потом потерял сознание.

– Вот так. Дело сделано. – Сара похлопала ногу Проктора. – Эти Прокторы никогда не стеснялись проявлять чувства.

При таком серьезном переломе пациент Сары прекрасно держался, подумал Маркус, но решил оставить свои мысли при себе.

– Глотни еще. – Сара указала на фляжку. – Когда доведется вправлять кость, делай в точности, как делала я. Сначала обездвижишь руку или ногу, а затем быстро соединишь кость. Так ты причинишь больному меньше вреда. А будешь робеть – еще и жилы порвешь. С костями всегда так.

– Да, мэм.

Маркусу было трудно подчиняться приказам Вудбриджа, но с Сарой Бишоп все выходило само собой.

– Надо заниматься другими бедолагами, – сказала Сара, продолжая сосать погасшую трубку, словно это ее успокаивало.

– Вы позволите остаться и помогать вам?

Может, помощь сыновьям других матерей как-то примирит его с тем, что он лишил жизни своего ровесника?

– Нет. Возвращайся в Хедли, – ответила Сара.

– Но ведь сражение еще не закончилось. – Маркус обвел глазами лагерь.

Ополченцы понесли потери. Убитые. Смертельно раненные. Искалеченные.

– Нашим командирам нужен каждый, кто способен стрелять. Свобода…

– Можно служить делу свободы и не участвуя в кровопролитии. Армии, которая создается, понадобится гораздо больше хирургов, чем солдат, – заявила мистрис Бишоп, концом трубки указывая на Маркуса.

Глаза врачевательницы стали темными, а зрачки неестественно расширились. Маркус даже вздрогнул. Должно быть, это из-за выпитого рома и удушливого дыма Сара Бишоп выглядела так странно.

– Твое время еще не пришло, – добавила она, понизив голос до шепота. – А пока оно не пришло, возвращайся в родные места, Маркус Макнил. И готовься. Когда будущее позовет, ты сразу узнаешь.

Глава 10
День третий

15 мая

Рано утром на третий день вампирской жизни Фиби Мириам принесла ей кошку. Кошка была достаточно упитанной, с черным туловищем и мордой, но с белым носом, лапами и кончиком хвоста.

– Тебе пора кормиться самостоятельно, – сказала Мириам, ставя переноску возле кровати; кошка тихо и жалобно мяукала. – Мне нужно сделать паузу в хлопотных материнских обязанностях. Фрейя, Шарль и Франсуаза находятся дома, но никто из них не станет отвечать на твои просьбы о еде и питье.

От слов Мириам в животе Фиби заурчало, но уже по привычке, а не от голода. Теперь голод вызывал у нее грызущее ощущение в сердце и венах. Подобно центру тяжести, центр ее аппетита переместился из живота, причем процесс перемещения казался ей немыслимым с точки зрения биологии, которую она изучала в школе.

– Запомни, Фиби. Лучше, если ты вообще не будешь говорить со своей пищей. И не сюсюкай над ней. Пусть сидит в переноске, пока ты не почувствуешь себя готовой к кормлению. – Голос Мириам обрел интонации школьной учительницы; эти интонации заставляли Маркуса и Мэтью торопиться к пробиркам и компьютерам, когда она руководила их биохимической лабораторией в Оксфорде. – (Фиби кивнула.) – И ради бога, не давай ей имени, – добавила Мириам, направляясь к двери.

Едва Мириам ушла, Фиби сразу же открыла дверцу переноски. У нее еще сохранялись бунтарские тенденции двух жутких первых дней.

– Вылезай, кисонька, – вкрадчиво позвала Фиби. – Я не сделаю тебе ничего плохого.

Но кошка была взрослой особью, а не доверчивым котенком и потому забилась в задний угол, выгнула спину и зашипела, показывая острые белые зубы.

Кошачья свирепость понравилась Фиби. Она отошла и принялась разглядывать источник своей кормежки. А кошка, почувствовав возможность сбежать, пулей вылетела из переноски и забилась в узкое пространство между стеной и гардеробом.

Заинтригованная таким поведением, Фиби уселась на пол и стала ждать.

Часа через два кошка решила, что Фиби можно не опасаться, и переместилась на коврик у закрытой двери. Казалось, она намеревалась сбежать, едва только дверь приоткроется.

Фиби наскучило ожидать дальнейших кошачьих маневров, и она занялась разглядыванием собственных зубов в оконном стекле, украшенном ее трещинами. Свет падал так, что смотреться в стекло, как в зеркало, можно было лишь несколько часов. Все остальное, что блестело и отражало, вчера вечером из ее комнаты убрали, опасаясь, как бы Фиби не влюбилась в свое отражение и не стала его пленницей.

Желание Фиби вновь получить настоящее зеркало было почти столь же сильным, как и желание вкусить крови Мириам. Оконное стекло в какой-то мере заменяло зеркало, однако Фиби хотелось подробно рассмотреть свои зубы. Действительно ли они стали настолько острыми, что она сможет прокусить шерсть, кожу, подкожный жир и вену и добраться до источника кошачьей жизни?

А что, если мои зубы еще недостаточно остры?

Вдруг какой-нибудь зуб сломается? Интересно, у вампиров вырастают новые зубы?

Активный вампирский разум Фиби пробудился к жизни, перескакивая с вопроса на вопрос.

Бывают ли беззубые вампиры и как они кормятся?

Может, их кормление, как и младенцев, зависит от других?

Является ли выдирание зубов смертным приговором, а также позорной отметиной вроде того, как вору отрубали руку, чтобы он больше не мог красть?

– Хватит! – вслух произнесла Фиби.

Кошка подняла голову и равнодушно моргнула, потом вытянулась, поточила когти о плюшевую поверхность коврика и снова свернулась настороженным клубочком.

– А у тебя и коготки есть.

Разумеется, Мириам не опустилась до того, чтобы принести ей беспомощную и беззащитную кошку. Помимо уже продемонстрированных острых зубов, у кошки были не менее острые когти. Все это заставляло относиться к ней с должной серьезностью.

– Мы с тобой обе выживаем в этом мире.

У кошки недоставало кончика уха; наверняка результат ожесточенной кошачьей драки в каком-нибудь закоулке. Красотой кошка не отличалась, но что-то в ее глазах тронуло сердце Фиби: вероятно, усталость, свидетельствовавшая о постоянной борьбе за жизнь и тоске по дому.

Быть может, когда Фрейя и Мириам наконец соблаговолят вернуть ей зеркало, у ее глаз будет такое же выражение. Изменились ли ее глаза? Будут ли они меняться и дальше, становясь все более жесткими и испуганными; будут ли делаться старше, хотя лицо и тело останутся в ее нынешнем возрасте?

– Хватит! – оборвала себя Фиби, произнеся это слово достаточно громко, и оно эхом отозвалось из углов комнаты, практически лишенной мебели.

После двух дней, когда обитатели дома спешили на каждый ее вздох, их молчание раздражало, но в то же время давало странное ощущение свободы.

Мириам и Маркус задолго до ее превращения рассказывали, что первая попытка насытиться кровью живого существа не пройдет гладко. Они же предупреждали: кого бы ни дали Фиби для ее первой самостоятельной вампирской трапезы, источник пищи погибнет. Для новорожденного вампира это бывает сильной травмой, если не физической, то наверняка душевной. Животное будет вырываться у нее из рук и, возможно, погибнет от испуга, поскольку сердце не справится с мощным притоком адреналина.

Фиби, продолжая разглядывать кошку, подумала, что, возможно, она не настолько голодна, как ей казалось.

За четыре часа, проведенных в комнате Фиби, кошка вполне освоилась и даже уснула. Фиби взяла ее, спящую, на руки. Лапы свешивались так, словно не имели костей. Фиби забралась на кровать, уселась, скрестив ноги, и поместила кошку между ними.

Фиби легкими прикосновениями гладила мягкую кошачью шерсть, так как не хотела, чтобы эти чары вдруг нарушились и кошка с шипением снова спряталась бы за гардеробом. Фиби боялась всплеска голода, когда она, торопясь добраться до бьющегося кошачьего сердца, опрокинет гардероб и насмерть раздавит кошку раньше, чем успеет выпить кошачьей крови.

– Сколько же ты весишь? – задала риторический вопрос Фиби, продолжая гладить кошачью спину, и кошка тихо замурчала. – Немного, хотя кормили тебя сытно.

Фиби поняла: крови в кошачьем теле маловато. А она ощущала сильный голод, который только возрастал. Ее кровеносные сосуды высохли и сплющились, словно ее телу недоставало жизнетворной жидкости, чтобы вернуть им прежнюю круглую форму.

Кошка слегка потерлась о ноги Фиби, потом вальяжно развалилась, удовлетворенно вздыхая. От нее исходило приятное тепло. Ее поведение инстинктивно показывало, что кошка обрела дом и хозяйку.

Фиби напомнила себе, что эта идиллия может оказаться недолгой и выпитая кровь погубит кошку.

«И ради бога, не давай ей имени», – звучало в ушах Фиби предостережение Мириам.

Фиби голодала уже двенадцать часов шестнадцать минут и двадцать четыре секунды. Проделав эти вычисления, она поняла, что должна как можно быстрее утолить голод, иначе ее поведение может стать неуправляемым и жестоким. Фиби твердо решила, что не будет жестокой вампиршей. Она наслушалась достаточно историй о детстве Мэтью, которые смачно и красочно рассказывала Изабо, и искренне хотела избежать подобных отталкивающих сцен в своей жизни.

Кошка по-прежнему спала у Фиби на коленях. За время, что они провели вместе, Фиби много узнала о животном. Она не ошиблась: это действительно была кошка, а не кот. Узнала Фиби и о кошачьих предпочтениях. Кошке нравилось, когда ее слегка дергали за хвост, а вот прикосновение к лапам совсем не нравилось.

К тому же кошка не настолько доверяла Фиби, чтобы разрешить погладить себя по брюху. Едва Фиби попыталась, кошка ее тут же оцарапала. Правда, царапины исчезли почти сразу, не оставив и следа.

Пальцы Фиби продолжали равномерно поглаживать кошачью шерсть. Фиби надеялась увидеть новые признаки уступчивости, дружбы. Разрешения.

Но звуки бьющегося кошачьего сердца диссонировали с пустотой в кровеносных сосудах Фиби, и этот диссонанс нарастал, становясь невыносимым. Получалось нечто вроде песни подавленного желания.

Кровь. Жизнь.

Кровь. Жизнь.

Кошачье тело было наполнено этой пульсирующей песней, где сердце задавало ритм. В отчаянии Фиби до крови прикусила губу, но рана тут же затянулась. Весь последний час Фиби постоянно кусала губы, ощущая соленый привкус, зная, что это не утолит ее голод, но остановиться не могла.

Соблазнительный запах заставил кошку приоткрыть глаза, ее розовый нос затрепетал. Однако, поняв, что рядом нет ни рыбы, ни куска мяса, она вновь уснула.

Фиби еще сильнее прокусила губу. Рот наполнился вкусом соли; приятным, но лишенным питательных веществ. Это было прелюдией к кормлению, и не более того. От мыслей о еде появилась слюна.

И вновь кошка подняла голову, уставив зеленые глаза на Фиби.

– Хочешь попробовать?

Фиби провела пальцем по губе, выдавив капельку крови. Кожа тут же затянулась, а кровь на пальце потемнела, став темно-фиолетовой. Не дожидаясь, пока капелька почернеет и высохнет, Фиби поднесла палец кошке.

Розовый язычок любопытной кисы облизал палец Фиби. Шершавость кошачьего языка заставила Фиби вздрогнуть от голода и томительного ожидания.

А затем произошло нечто чрезвычайное.

Кошка медленно закрыла глаза и убрала язык, оставив только кончик.

Фиби потрогала этот кончик, но кошка даже не шевельнулась. Тогда Фиби осторожно провела пальцами по кошачьему брюху. И снова никакой реакции.

– Боже, я убила ее! – прошептала Фиби.

Фиби снова трогала кошачий язык, пытаясь разбудить кошку. Ее охватила паника. В ближайшие часы, а то и дни, никто не явится ей на помощь. Мириам, женщина, которую Фиби выбрала себе в создательницы, позаботилась об этом. Фиби будет сидеть с мертвой кошкой на коленях, пока не потеряет сознание от голода. Пить кровь мертвого животного она не посмеет. Вампирская этика относилась к этому еще с бóльшим отвращением, чем к некрофилии.

Кровь. Жизнь. Кровь. Жизнь.

Песня продолжала звучать, хотя и в замедленном ритме. Фиби смутно различала его.

Удары сердца. Не ее сердца.

Кошка не умерла, а просто уснула.

«Нет, – мысленно возразила себе Фиби. – Кошка одурманена». Она взглянула на палец, где оставались фиолетовые следы.

Вампирская кровь погрузила кошку в подобие спячки. Фиби вспомнила рассказы Маркуса и Мириам. Некоторые вампиры злоупотребляли усыпляющими свойствами своей крови. Вкусив человеческой крови, они намеренно погружали «доноров» в бесчувственное состояние и творили жуткие непотребства.

Фиби поднесла кошку к носу. Кошачье тело обмякло и стало похожим на шкуру. Его сухой, мускусный запах совсем не вызывал у Фиби аппетита.

Кровь. Жизнь. Кровь. Жизнь.

В тишине комнаты медленно билось кошачье сердце. Звук был соблазнительным и терзающим.

Фиби прижалась губами к кошачьей шее, инстинктивно отыскивая место для укуса. Вены на шее были ближе всего к поверхности, иначе откуда у людей такое множество историй о вампирах, норовящих укусить именно за шею? Фрейя и Мириам подробно рассказывали ей о кровеносной системе млекопитающих, но голод мешал Фиби вспомнить какие-либо полезные сведения.

Кошка дернулась у Фиби в руках. Даже одурманенность вампирской кровью не притушила в животном инстинкта самосохранения. Кошка почуяла хищницу, причем гораздо более опасную, чем она сама.

Губы Фиби двигались по кошачьей шее, ощущая каждую шерстинку. Наконец Фиби нашла маленькую кожную складку, зажала между зубами и чуть-чуть прокусила, дожидаясь появления крови.

Кровь не появилась.

– Фиби, дорогуша, насчет беспорядка не беспокойся, – сказала ей вчера вечером Фрейя, зайдя проведать, словно ей не терпелось увидеть комнату залитой кровью. – Мы потом всё уберем и отмоем.

«После того, как ты погубишь эту кошку, – подумала Фиби. – После того, как ты насытишься и будешь жить дальше за счет гибели другого существа».

Цивилизованный разум Фиби взбунтовался против такой перспективы. К нему присоединился желудок, собираясь по старой привычке исторгнуть содержимое. Только сейчас исторгать было нечего.

Но должно же здесь найтись что-нибудь съедобное, помимо кошачьей крови! Воду в графине она выпила уже давно, вместе с двумя бутылками «Сан-Пеллегрино», принесенными Франсуазой, когда Фиби пожаловалась, что обычная вода имеет неприятный металлический привкус. Вино не лезло ей в глотку, даже бургундское, которое прежде она так любила, а потому Фрейя его унесла.

Фиби даже выпила воду из вазы на подоконнике. Цветы рассыпались по ковру. Фиби смотрела на них, подумывая, не закусить ли стеблями, как когда-то она ела сельдерей. Однако сама мысль о таком количестве зелени вызвала настоящий бунт в животе.

Она встала, положила кошку на кровать и принялась рыться в сумочке. Ну должно же там заваляться что-нибудь съедобное: жевательная резинка, пастилка, освежающая дыхание, зачерствелый кусочек бисквита, выпавший из упаковки. Фиби вытряхнула содержимое сумочки на кровать, рядом со спящей кошкой.

Мятые бумажные носовые платки.

Квитанции, сложенные пополам.

Водительские права.

Паспорт.

Записная книжечка для записи текущих дел.

Один-единственный мятный леденец «Поло»: заскорузлый, с приставшими к нему пушинками и карандашной стружкой.

Фиби со змеиной быстрой схватила леденец. Отодрав приставший евроцент, она отправила леденец в рот и закрыла глаза, предвкушая поступление сахара и мятного экстракта.

Леденец превратился в пастообразный комочек. Фиби выплюнула его, угодив в оконное стекло.

«Еще одна трещина», – с огорчением подумала Фиби.

Кошка потянулась, вздохнула и улеглась на спину, выставив брюхо и лапы. Комната наполнилась запахом мускуса. Кошачий запах больше не казался Фиби сухим и неаппетитным. Усиливающийся голод делал его удивительно вкусным.

Изменение кошачьей позы Фиби расценила как долгожданное разрешение. Быстро, пока у нее не исчезла решимость, Фиби наклонилась над кошкой и укусила ее в шею. Рот наполнился медным привкусом крови. Кошачья кровь не шла ни в какое сравнение с кровью Мириам, но это было топливо для тела Фиби, позволяющее не потерять рассудок.

Фиби успела сделать три глотка, когда кошка зашевелилась. Фиби с неохотой оторвалась от кошачьей шеи, зажала пальцами ранку и стала ждать, когда кошка умрет.

Однако кошка не собиралась покидать этот мир. Остекленевшими глазами она смотрела на Фиби. Тогда Фиби до крови прокусила большой палец и поднесла кошке. Та с прежним любопытством слизала кровь и снова погрузилась в сон.

Фиби сделала еще шесть глотков, после чего кошка опять проснулась. Теплая кровь животного притупила голод Фиби, но далеко не насытила ее. Собственная кровь помогла ей закрыть ранку на шее кошки и уберечь белизну простыней. Фиби не отваживалась сердить Франсуазу, регулярно приносившую ей «Сан-Пеллегрино» и журналы «Hello!».

Часы пробили полчаса. Одурманенная вампирской кровью кошка наконец пришла в себя. Новая хозяйка отвязала шнурок с кисточкой, скреплявший одну из занавесок, и принялась играть с кошкой. Они играли, пока часы не прозвонили целый час.

В тот момент Фиби поняла: они с кошкой не расстанутся. Ничто их не разлучит: ни смерть, ни другой вампир. Они принадлежали друг другу.

– Как же мне тебя назвать? – рассуждала вслух Фиби.

Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Фиби в последний раз кормилась кровью Мириам.

Легкий стук в дверь возвестил о появлении посетительниц. Фиби услышала их еще на лестнице, пока они поднимались, как стадо слонов. Кошка тоже услышала и проснулась.

– Входите! – крикнула Фиби, прикрывая своим телом мурчащий комок.

Она дергала кошку за хвост и чесала переносицу, что доставляло кошке особое наслаждение.

– Ты действовала просто замечательно, – радостно объявила Фрейя, быстро обводя взглядом комнату и не видя ни капельки крови. – А где труп?

– Нет никакого трупа, – ответила Фиби. – Есть живая киса. Она здесь.

– Уцелела, значит, – с легким изумлением констатировала Мириам.

– Я назвала ее Персефоной, – объявила Фиби.