Текст книги "Инферно"

Внимание Сиенны было приковано к дороге – она неслась по проспекту, смело лавируя между машинами, которых в этот утренний час оказалось не так много. Кое-кто из прохожих невольно останавливался, чтобы проводить удивленным взглядом странную парочку – мопедом управляла хрупкая женщина, а за ней сидел высокий мужчина.

Лэнгдон и Сиенна проехали три квартала и уже приближались к большому перекрестку, когда впереди послышался вой сирены. Из-за угла на двух колесах вылетел черный фургон и, повернув, понесся прямо на них. Он был точно таким же, как тот, что стоял у их дома.

Сиенна резко вильнула вправо и нажала на тормоза. Лэнгдон по инерции ткнулся грудью ей в спину, и мопед замер, скрывшись из виду за припаркованным грузовиком. Сиенна выключила двигатель.

Они нас засекли?!

Съежившись, беглецы затаили дыхание.

Фургон, не сбавляя скорости, промчался мимо – судя по всему, не заметив их. Но Лэнгдон успел разглядеть сидевших в нем людей.

На заднем сиденье между двумя громилами была зажата, будто пленница, очень красивая пожилая женщина. Ее взгляд не фокусировался, а голова болталась, словно ее опоили или накачали наркотиком. На груди висел амулет, длинные серебристые локоны спадали с плеч.

У Лэнгдона перехватило дыхание, словно он увидел призрак. Это была женщина из его видений.

Глава 17

Ректор стремительно покинул командный центр и зашагал по длинной палубе «Мендация», стараясь собраться с мыслями. Случившееся в жилом доме во Флоренции не укладывалось у него в голове.

Он дважды обошел яхту и только после этого вернулся в каюту и достал бутылку односолодового виски пятидесятилетней выдержки. Поставив ее на стол, он повернулся к ней спиной, доказывая самому себе, что по-прежнему полностью собой владеет.

Его взгляд невольно задержался на тяжелом потрепанном томе, стоявшем на книжной полке. Его подарил тот самый клиент… о встрече с которым он теперь так сожалел.

Год назад… откуда мне было знать?

Обычно Ректор не встречался с потенциальными клиентами лично, но этого человека рекомендовал очень надежный источник, и он решил сделать для него исключение.

Когда клиент прибыл на частном вертолете на борт «Мендация», на море стоял полный штиль. Гостю было сорок шесть лет – подтянутый, очень высокий и с пронзительным взглядом зеленых глаз, он был заметной фигурой в своей сфере деятельности.

– Как вам известно, – начал посетитель, – воспользоваться вашими услугами мне порекомендовал наш общий друг. – Он вытянул ноги, чувствуя себя как дома в роскошном кабинете Ректора. – Позвольте мне изложить, что, собственно, от вас требуется.

– В этом нет необходимости, – прервал его Ректор, давая понять, кто здесь главный. – Согласно нашим правилам, вы ничего не должны мне рассказывать. Я объясню, какие услуги мы предоставляем, после чего вы решите, имеют ли они для вас интерес.

Посетитель не ожидал такого поворота, но возражать не стал и внимательно все выслушал. Как потом выяснилось, долговязому гостю требовалась весьма обычная для Консорциума услуга – обеспечить ему возможность на какое-то время «исчезнуть», чтобы он мог завершить задуманное вдали от любопытных глаз.

Детские игры.

Консорциум должен был снабдить его фальшивыми документами и предоставить абсолютно надежное и безопасное убежище, где он смог бы работать в полной секретности, чем бы ни занимался. Консорциум никогда не интересовался причинами, по которым клиенту необходима секретность, предпочитая знать о нем как можно меньше.

На протяжении целого года Ректор за весьма солидное вознаграждение обеспечивал пребывание зеленоглазого мужчины, оказавшегося идеальным клиентом, в надежном убежище. Ректор с ним никогда не связывался, все выставленные счета оплачивались вовремя.

Но две недели назад все изменилось.

Неожиданно клиент сам вышел на связь и потребовал личной встречи с Ректором. Помня, какую сумму тот заплатил за оказанные услуги, Ректор не смог ему отказать.

Во взъерошенном неопрятном человеке, прибывшем на яхту, было трудно узнать подтянутого и уверенного в себе визитера, с которым Ректор встречался год назад. В зеленых, некогда проницательных глазах теперь блуждал огонек смятения. Он казался больным.

Что с ним случилось? Чем он занимался?

Клиент с затравленным видом прошел за Ректором в его кабинет.

– Седовласая дьяволица, – запинаясь, произнес он. – Она подобралась совсем близко.

Ректор раскрыл папку с досье на клиента и взглянул на фотографию красивой женщины с серебристыми волосами.

– Да, – сказал он, – седовласая дьяволица. Ваши враги нам хорошо известны. И какой бы могущественной она ни была, мы целый год успешно вас от нее скрывали и сможем это делать и дальше.

Зеленоглазый мужчина нервно накрутил на палец прядь засаленных волос.

– Не смотрите, что она такая красивая. Она очень опасна.

Мне ли не знать, подумал Ректор, уже не в первый раз досадуя, что его клиент оказался в центре внимания столь влиятельной особы. У этой пожилой женщины имелись обширные связи и огромные ресурсы, а Ректор предпочитал не иметь дела с противниками такого калибра.

– Если она или ее подручные меня найдут… – начал клиент.

– Не найдут, – заверил Ректор. – Разве до сих пор нам не удавалось укрывать вас в безопасном месте и снабжать всем, что требовалось?

– Все так, – согласился клиент. – Но я буду спать спокойнее, если… – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Я должен быть уверен, что, если со мной что-нибудь случится, вы выполните мою последнюю просьбу.

– И в чем она заключается?

Мужчина открыл портфель и вытащил из него маленький запечатанный конверт.

– В конверте сведения, предоставляющие доступ к сейфовой ячейке в одном флорентийском банке. Там хранится маленький предмет. Если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы вы доставили его адресату от моего имени. Это своего рода подарок.

– Очень хорошо, – согласился Ректор и взял ручку, готовясь записать. – И кому его надо доставить?

– Седовласой дьяволице.

– Подарок своей мучительнице? – Ректор удивленно приподнял бровь.

– Скорее, «подарочек». – Глаза его клиента зловеще блеснули. – Изящная вещица, выточенная из кости. Она поймет, что это карта… личный Вергилий… который сопроводит ее в самое сердце преисподней.

Ректор устремил на него долгий изучающий взгляд.

– Как скажете. Считайте, что это уже сделано.

– Здесь очень важен фактор времени, – в волнении продолжал гость. – Подарок нельзя доставлять заранее. А вручить надо… – Он вдруг замолчал, о чем-то задумавшись.

– А вручить надо?.. – напомнил Ректор, возвращая его к разговору.

Клиент вдруг резко вскочил, обогнул стол и, схватив красный маркер, судорожно обвел им число на персональном настольном календаре Ректора.

– Вот в этот день!

Ректор медленно выдохнул, гася раздражение, вызванное столь беспардонным поведением гостя.

– Я понял, – произнес он. – Я ничего не предпринимаю, пока не наступит дата, обведенная на календаре, и в этот день предмет, находящийся в банковской ячейке, чем бы он ни являлся, будет доставлен седовласой женщине. Можете на меня положиться.

Он посчитал, сколько осталось до обведенной даты.

– Ваша просьба будет выполнена ровно через четырнадцать дней, начиная с сегодняшнего.

– И ни днем раньше! – нервно повторил клиент.

– Я понял, – заверил его Ректор. – Ни днем раньше.

Ректор взял конверт, положил его в папку с досье и сделал пометку, чтобы все было исполнено в точности так, как настаивал клиент. Хотя клиент и не стал объяснять, чем именно являлся предмет из банковской ячейки, Ректора это вполне устраивало. Безучастность и отстраненность являлись краеугольным камнем философии Консорциума. Предоставить услугу. Не задавать вопросов. Ни о чем не судить.

Плечи клиента обмякли, он тяжело выдохнул.

– Благодарю вас.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался Ректор, стремясь поскорее закончить встречу с изменившимся до неузнаваемости клиентом.

– Вообще-то да, – ответил тот и, вытащив из кармана маленькую флешку, положил ее перед Ректором. – Здесь записан видеоролик. Я хочу, чтобы его разослали в ведущие мировые СМИ.

Ректор пристально посмотрел на гостя. Консорциуму часто приходилось распространять информацию по указанию клиентов, но в просьбе этого человека его что-то смущало.

– В этот же день? – уточнил Ректор, показывая на календарь с обведенной датой.

– Именно так, – подтвердил клиент. – И ни днем раньше.

– Я понял. – Ректор прикрепил к флешке ярлычок с указаниями. – Итак, на этом все?

Ректор поднялся, намереваясь закончить встречу, но гость остался сидеть.

– Нет. Есть еще одно. Последнее.

Ректор снова опустился в кресло.

– Вскоре после того, как вы разошлете это видео, я стану очень знаменитым человеком, – произнес гость, и его глаза вспыхнули недобрым огнем.

Ты и так уже знаменит, подумал Ректор, знающий о его впечатляющих достижениях.

– И ваша роль в этом заслуживает признания, – продолжал клиент. – Услуга, оказанная вами, позволила мне создать шедевр… творение, которое изменит мир. Вам следует гордиться своим участием.

– Чем бы ни был ваш шедевр, – заметил Ректор с нарастающим нетерпением, – я рад, что мы смогли обеспечить условия, позволившие его создать.

– В знак признательности я хочу сделать вам прощальный подарок, – продолжил гость и открыл портфель. – Это книга.

Ректор сначала решил, что эта книга и есть тот тайный опус, над которым клиент трудился все это время.

– Эту книгу написали вы?

– Нет, – ответил гость и водрузил на стол увесистый фолиант. – Совсем наоборот… ее написали для меня.

Ректор озадаченно перевел взгляд на книгу. Он считает, что ее написали для него? Но это же классическое произведение литературы… которое было создано в четырнадцатом веке!

– Прочтите ее. – На лице гостя заиграла зловещая усмешка. – Она поможет вам оценить все величие моего свершения. – С этими словами неопрятный гость поднялся и, попрощавшись, тут же вышел.

Ректор посмотрел в окно каюты на вертолет, удалявшийся в сторону итальянского побережья. Потом перевел взгляд на лежавший перед ним фолиант в кожаном переплете. Нерешительно раскрыв книгу, он перелистнул несколько страниц и нашел начало. Вступительный абзац был набран крупным шрифтом и занимал всю страницу.

АД

 
Когда-то я в годину зрелых лет
В дремучий лес зашел и заблудился.
Потерян был прямой и верный след…
 

На чистой странице рядом клиент написал от руки:

Мой дорогой друг, спасибо, что помогли мне найти истинный путь.

Мир тоже благодарен вам.

Ректор понятия не имел, что это значило, но с него было довольно. Он закрыл книгу и поставил ее на полку. К счастью, деловые отношения с этим странным субъектом скоро закончатся. Еще четырнадцать дней, подумал Ректор, глядя на обведенную красным дату в календаре.

Все дни после этого визита Ректора преследовало нехарактерное для него ощущение смутной тревоги. Клиент производил впечатление психически нездорового человека. Однако, несмотря на дурные предчувствия, время шло, и ничего необычного не происходило.

А затем, как раз накануне обведенной красным даты, во Флоренции произошла череда прискорбных событий. Ректор пытался справиться с кризисом, но ситуация быстро вышла из-под контроля. Кульминацией стал роковой подъем клиента на башню Бадия.

Он бросился с нее… и разбился насмерть.

Несмотря на потрясение от потери клиента, особенно при таких обстоятельствах, Ректор оставался человеком слова. Он быстро занялся подготовкой к выполнению последней воли покойного – доставкой содержимого банковской ячейки во Флоренции седовласой женщине. Он помнил, что доставить его нужно точно в срок.

И ни в коем случае не раньше даты, отмеченной в календаре.

Ректор передал Вайенте конверт с кодом ячейки, и она отправилась во Флоренцию, чтобы забрать ее содержимое. Однако когда Вайента позвонила, она сообщила не о выполнении задания, а совсем другие, поразительные и крайне тревожные новости. Содержимое банковской ячейки уже кто-то изъял, а сама Вайента чудом избежала ареста. Каким-то образом седовласой женщине стало известно о ячейке, и она, используя свое влияние, добилась доступа к ней и ордера на арест любого, кто попытается ее открыть.

Это было три дня назад.

Клиент явно намеревался с помощью похищенного предмета унизить седовласую женщину – послать своего рода прощальный привет из могилы.

Но голос из могилы прозвучал раньше времени.

Все эти дни Консорциум напрягал все силы, чтобы выполнить последнюю волю клиента и защитить себя. В результате этих усилий им пришлось несколько раз перейти черту, и Ректор понимал, что теперь на кону стоит вопрос выживания. События во Флоренции продолжали развиваться, и Ректор, направив на стол невидящий взгляд, пытался предугадать, что приготовило им будущее.

С календаря на него смотрела небрежно обведенная красным, наверняка не случайная дата.

Завтра.

Ректор с сомнением посмотрел на бутылку виски, стоявшую перед ним на столе. А затем, впервые за последние четырнадцать лет, плеснул себе в бокал и залпом выпил.

Координатор Лоренс Ноултон вытащил маленькую флешку из компьютера и положил на стол перед собой. Подобных странных записей ему еще не доводилось видеть ни разу в жизни.

И она длилась ровно девять минут… секунда в секунду.

Испытывая непривычное чувство тревоги, он поднялся и принялся мерить шагами свой маленький кабинет, вновь спрашивая себя, не стоит ли показать этот странный ролик Ректору.

Просто делай свою работу, приказал себе Ноултон. Никаких вопросов. Никаких оценок.

Выкинув ролик из головы, он отметил подтверждение задания в ежедневнике. Завтра, как и обещано клиенту, он разошлет видеофайл всем главным новостным порталам.

Глава 18

Бульвар Никколо Макьявелли называют одной из самых красивых улиц Флоренции. Причудливо петляя по живописному, утопающему в зелени району, он давно стал излюбленным местом велосипедистов и поклонников «феррари».

Оставив позади неопрятные жилые кварталы, Сиенна умело вела трайк по извилистой дороге вдоль чистого, напоенного запахом кедра престижного западного берега. Они миновали церквушку, часы на которой как раз били восемь.

У Лэнгдона по-прежнему не выходили из головы загадочные образы Дантова ада… и таинственное лицо прекрасной незнакомки с серебристыми волосами, которую он только что видел на заднем сиденье фургона в компании двух громил.

Кем бы она ни была, подумал Лэнгдон, ее схватили.

– Та женщина в фургоне, – спросила Сиенна, перекрикивая тарахтенье мотора, – вы уверены, что в ваших видениях являлась именно она?

– Абсолютно.

– Тогда вы обязательно должны были встречаться с ней в последние два дня. Вопрос в том, почему она продолжает вам являться… и все время повторяет: «Ищите и обрящете».

Лэнгдон согласно кивнул.

– Я не знаю… я не помню ни о какой встрече, но каждый раз, когда я ее вижу, я чувствую, что должен во что бы то ни стало ей помочь.

Визири… визири…

И почему эти слова все время всплывают, стоит ему о ней подумать? Какая тут может быть связь? Не находя ответа, он злился на свою беспомощность.

Ему казалось, будто из его арсенала изъяли самое главное оружие. Я ничего не помню. Обладая с детства фотографической памятью, Лэнгдон считал ее своим самым главным интеллектуальным достоянием. Для человека, привыкшего помнить мельчайшие подробности всего, что только видит глаз, потеря этого дара была сродни попытке посадить самолет в кромешной тьме и без радара.

– Похоже, что расшифровка «Карты ада» – ваш единственной шанс найти ответы, – сказала Сиенна. – Скрытые в ней тайны… наверное, и есть та причина, по которой за вами охотятся.

Лэнгдон кивнул, думая о слове «catrovacer», написанном на корчащихся телах грешников Дантова ада.

И вдруг его осенило.

Я проснулся во Флоренции…

Ни один город в мире не был так тесно связан с Данте, как Флоренция. Данте Алигьери родился во Флоренции, вырос тут, влюбился, если верить легенде, в Беатриче, а потом был безжалостно изгнан из родного города и долгие годы скитался по Италии, тоскуя по дому.

Покинуть все, что некогда любил, ты должен будешь, скрывши сожаленье и затаив негодованья пыл, писал Данте об изгнании. Узнаешь ты, озлоблен и уныл, как горек хлеб, чужими поднесенный, как путь тяжел по лестницам чужим.

Вспомнив эти слова из Семнадцатой песни «Рая», Лэнгдон посмотрел направо, где за рекой Арно виднелись вдали башни старой Флоренции.

Лэнгдон представил себе Старый город: толпы туристов, толкотня, забитые машинами узкие улочки вокруг знаменитых соборов, музеев, церквей и торговых районов. Если они с Сиенной бросят мопед, то смогут затеряться в толпе.

– Нам нужно в Старый город, – заявил Лэнгдон. – Если и есть ответы, то искать их следует там. Старая Флоренция была для Данте всем миром.

Согласно кивнув, Сиенна крикнула ему через плечо:

– Там будет безопаснее, и есть где укрыться. Я поеду к Римским воротам, там мы пересечем реку.

Река, подумал Лэнгдон, невольно вздрогнув. Знаменитое путешествие Данте в ад тоже началось с того, что он пересек реку.

Сиенна прибавила газу, и мимо замелькали, сливаясь, деревья и дома. Перед глазами Лэнгдона снова возникли образы мертвых и умирающих в преисподней, Злые Щели восьмого круга ада с фигурой врачевателя чумы и непонятным словом «catrovacer». Что может означать загадочная фраза «Истину можно узреть только глазами смерти» и не является ли она цитатой из Данте?

Что-то не припомню такого.

Лэнгдон очень хорошо знал «Божественную Комедию» и, будучи признанным экспертом в области истории искусств, специализировавшимся на иконографии, не раз привлекался для расшифровки символов, которыми изобиловали труды Данте. По чистой случайности, а может, по воле Судьбы, примерно два года назад он даже прочитал целую лекцию, которая называлась «Божественный Данте: символы преисподней».

Данте Алигьери стал поистине культовой фигурой истории, и общества его поклонников имелись в самых разных уголках мира. Старейшее такое объединение в Америке основал Генри Уодсворт Лонгфелло в 1881 году в Кембридже, штат Массачусетс. Этот знаменитый поэт из Новой Англии стал первым американцем, который перевел «Божественную Комедию», и его перевод остается одним из самых читаемых и востребованных по сей день.

Как авторитетного знатока «Божественной Комедии», Лэнгдона попросили выступить на крупном мероприятии, которое организовало известнейшее Венское отделение «Общества Данте Алигьери». Оно проходило в Венской академии наук, и его главному спонсору – богатому ученому и члену «Общества» – удалось арендовать ее лекционный зал на две тысячи мест.

Прибывшего на выступление Лэнгдона встретил распорядитель мероприятия. Когда они шли по вестибюлю, Лэнгдону бросилась в глаза исполинская надпись на торцевой стене: «А ЧТО ЕСЛИ БОГ ОШИБСЯ?»

– Это Лукас Троберг, – пояснил распорядитель. – Наша новая художественная инсталляция. Как вам?

Окинув взглядом гигантскую надпись, Лэнгдон смутился, не зная, как отреагировать.

– Хм… мазки очень смелые, но над пунктуацией нужно еще поработать.

Распорядитель, опешив, отвернулся, и Лэнгдону лишь оставалось надеяться, что контакт с аудиторией будет лучше.

Когда он вышел на сцену, его встретили овацией. Зал был набит до отказа, и люди, которым не хватило места, стояли в проходах.

– Meine Damen und Herren[10]10
  Дамы и господа (нем.).


[Закрыть], – начал Лэнгдон, и его голос, усиленный динамиками, разлетелся по залу. – Willkommen, bienvenue, welcome[11]11
  Добро пожаловать (нем., фр., англ.).


[Закрыть].

Знаменитая фраза из «Кабаре» вызвала одобрительный смех.

– Мне сказали, что сегодня здесь собрались не только члены «Общества Данте Алигьери», но и приехавшие ученые, а также студенты, которые только приступают к изучению творчества Данте. Поэтому для тех из вас, кто в силу исключительной занятости еще не успел прочитать эту итальянскую средневековую эпическую поэму, я начну с краткого обзора жизни и творчества Данте и объясню, почему он считается одной из самых влиятельных фигур в истории.

Новый взрыв аплодисментов.

С помощью маленького пульта Лэнгдон вывел на экран серию слайдов с изображением Данте. На первом портрете, написанном Андреа дель Кастаньо, Данте был изображен в полный рост – он стоял возле открытой двери с книгой по философии в руках.

– Итак, Данте Алигьери, – начал Лэнгдон. – Этот флорентийский поэт и философ родился в одна тысяча двести шестьдесят пятом году и умер в одна тысяча триста двадцать первом. На этом портрете, как практически и на всех других изображениях, на голове у него каппуччио – своего рода колпак с наушниками, который плотно прилегает к голове. Этот головной убор и темно-красная мантия стали неотъемлемой частью привычного нам облика Данте.

Затем на экране появился портрет из галереи Уффици кисти Боттичелли, подчеркивавший наиболее характерные черты лица поэта – тяжелый подбородок и крючковатый нос.

– Здесь мы снова видим, что своеобразное лицо Данте обрамляет тот же головной убор, но Боттичелли добавил еще и лавровый венок как символ мастерства – в данном случае, в искусстве поэзии. Эта традиция унаследована от древних греков и используется по сей день при награждении лауреатов литературных премий и Нобелевской премии.

Лэнгдон быстро показал еще несколько портретов – на всех Данте был изображен с большим крючковатым носом, в красном головном уборе и красном плаще и украшен лавровым венком.

– Завершить ваше представление о внешности Данте поможет статуя на площади Санта-Кроче… и, конечно, знаменитая фреска в часовне Барджелло, приписываемая Джотто.

Оставив на экране проекцию слайда фрески Джотто, Лэнгдон вышел на середину сцены.

– Как вам, без сомнения, известно, Данте прославил его монументальный литературный шедевр «Божественная Комедия», в которой необычайно ярко и волнующе рассказывается о спуске автора в преисподнюю, прохождении через чистилище и, наконец, подъеме в рай для общения с Богом. По нынешним меркам, в «Божественной Комедии» нет ничего комедийного, и называется она комедией совсем по другой причине. В четырнадцатом веке вся итальянская литература делилась на две категории: трагедия представляла собой высокую литературу на «официальном» итальянском языке, а комедия – литературу для широкой публики, написанную на языке повседневного общения.

Прокрутив слайды, Лэнгдон остановился на знаменитой фреске Микелино, на которой Данте изображен у стен Флоренции с экземпляром «Божественной Комедии» в руках. На заднем плане гора чистилища в форме усеченного конуса поднималась уступами вверх, а под ней располагались врата ада. Теперь эта картина висела во флорентийском соборе Санта-Мария-дель-Фьоре, более известном как Дуомо.

– Как следует из названия, – продолжал Лэнгдон, – «Божественная Комедия» была написана на языке простого народа. Тем не менее в ней мастерски сплетены в единое литературное полотно религия, история, политика, философия и общественная критика. При всей своей утонченности, поэма была доступна пониманию самых широких масс. Это творение стало настоящим столпом итальянской культуры, а Данте принято считать создателем итальянского литературного языка. – Сделав паузу для усиления эффекта, Лэнгдон тихо произнес: – Друзья, переоценить влияние творчества Данте Алигьери просто невозможно. За исключением разве что Священного Писания, ни одно произведение литературы, живописи или музыки не может сравниться с «Божественной Комедией» по количеству восхищенных отзывов, вариаций, подражаний и комментариев.

Перечислив внушительный список знаменитых композиторов, художников и писателей, обращавшихся в своем творчестве к эпической поэме Данте, Лэнгдон обвел взглядом собравшихся.

– Скажите, есть ли среди вас писатели?

Примерно треть присутствующих подняли руки. Лэнгдон не поверил своим глазам. Либо тут собралась самая талантливая публика на свете, либо электронные публикации действительно изменили привычные преставления о писательском труде.

– Что ж, как вам, авторам, известно лучше других, нет ничего, что писатель ценит выше благоприятного отзыва – вожделенной строчки какого-нибудь авторитета, которая печатается на обложке и поднимает продажи. В Средние века было то же самое. А у Данте таких отзывов было немало. – Лэнгдон поменял слайд. – Разве вам не хотелось бы иметь на обложке своей книги вот такую запись?

Он так велик, что все остальные кажутся карликами.

– Микеланджело

По залу прокатился гул удивления.

– Да, – продолжил Лэнгдон, – эти слова сказаны тем самым Микеланджело, которого мы знаем по Сикстинской капелле и «Давиду». Он был не только гениальным художником и скульптором, но и превосходным поэтом, который опубликовал около трехсот стихотворений. Одно из них называется «Данте» и посвящено человеку, чье мрачное видение ада вдохновило Микеланджело на написание «Страшного суда». А если вы мне не верите, прочитайте Третью песню «Ада» Данте, а потом посетите Сикстинскую капеллу. Там прямо над алтарем вы увидите вот этот знакомый образ. – Лэнгдон показал слайд с изображением звероподобного гиганта, который яростно замахивался веслом на испуганно жавшихся друг к другу людей в лодке. – Это – Харон, доставляющий души в царство мертвых, ударами весла он загоняет их в лодку.

Затем Лэнгдон перешел к следующему слайду – очередному фрагменту «Страшного суда» Микеланджело. На этот раз – к сцене распятия какого-то человека.

– Это Аман Агаги, и в Библии говорится, что он был повешен. Однако в поэме Данте его распинают, и, как вы видите сами, для росписи Сикстинской капеллы Микеланджело предпочел Библии вариант Данте. – Улыбнувшись, Лэнгдон понизил голос до шепота: – Только не говорите об этом папе римскому.

В зале послышался смех.

– В своем «Аде» Данте описал такой мир боли и страданий, представить который до него никто не мог, и его творение в буквальном смысле сформировало наши представления о преисподней. – Помолчав, Лэнгдон продолжил: – И, поверьте, католической церкви есть за что благодарить Данте. Его ад внушал ужас верующим на протяжении веков, и они стали приходить в церковь замаливать грехи в два, а то и в три раза чаще.

Лэнгдон снова сменил слайд.

– А теперь настало время вспомнить, зачем мы здесь сегодня собрались.

На экране появилось название лекции: «Божественный Данте: символы преисподней».

– Дантов ад предоставляет такое богатство материала по символизму и иконографии, что я часто посвящаю этой теме курс, который занимает целый семестр. И я подумал, что для беглого знакомства с символикой преисподней Данте нет способа лучше, чем вместе с ним пройти… через врата ада. – Лэнгдон подошел к краю сцены и обвел взглядом аудиторию. – А если нам предстоит путешествие по аду, то я настоятельно рекомендую прихватить с собой карту. А самую подробную и точную карту нарисовал Сандро Боттичелли.

Он нажал на пульте кнопку, и на экране появилось изображение внушающей страх «Карты ада» Боттичелли. При виде ужасных пыток в подземном царстве в зале раздались испуганные возгласы.

В отличие от многих других иллюстраторов «Божественной Комедии» Боттичелли относился к авторскому описанию с истинным благоговением. По сути, он проводил так много времени за чтением Данте, что, по словам великого родоначальника искусствоведения Джорджо Вазари, одержимость Данте «серьезно осложнила его жизнь». Боттичелли создал более двадцати работ по мотивам Данте, но эта карта является самой знаменитой.

Лэнгдон повернулся и показал на верхний левый угол картины.

– Наше путешествие начнется здесь, где вы видите Данте в красном и Виргилия у врат в преисподнюю. Отсюда мы двинемся вниз, пройдем через девять кругов Дантова ада и, в конце концов, окажемся лицом к лицу с… – Лэнгдон быстро сменил слайд, и на экране возникло увеличенное изображение Сатаны, каким его нарисовал на той же картине Боттичелли: жуткий трехголовый Люцифер пожирает трех человек, торчащих из каждой его пасти.

Аудитория испуганно охнула.

– Это для общего представления, – пояснил Лэнгдон. – Сей пугающий персонаж будет ждать нас в конце сегодняшнего путешествия. Тут находится девятый круг ада, где обитает сам Сатана. Однако… – он выдержал паузу, – чтобы ничего не пропустить, давайте вернемся к вратам преисподней, откуда и начнем свое путешествие.

Нажав на кнопку, Лэнгдон показал очередной слайд – литографию Гюстава Доре. На ней был изображен крутой обрыв с темным входом в тоннель, над которым виднелась надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

– Итак, – спросил Лэнгдон с улыбкой, – в путь?

Где-то послышался громкий визг тормозов, и зал перед глазами Лэнгдона исчез. Его бросило вперед, и он уткнулся в спину Сиенны, а трайк замер посреди бульвара Макьявелли.

Лэнгдон покачнулся, не сразу очнувшись от нахлынувших воспоминаний, и огляделся.

– Что случилось? – спросил он.

Сиенна показала на старинные каменные Римские ворота, когда-то служившие входом во Флоренцию. До них оставалось ярдов триста.

– Роберт, у нас проблема.

Глава 19

Агент Брюдер стоял посреди убогой квартирки и пытался собраться с мыслями. Кто, черт возьми, здесь живет? Скудная и разношерстная мебель делала жилье похожим на комнату в студенческом общежитии, обставленную тем, что нашлось на складе.

– Агент Брюдер? – позвал его из другой комнаты один из подручных. – Тут кое-что есть.

Брюдер прошел по коридору, задаваясь вопросом, удалось ли полиции задержать Лэнгдона. Он бы предпочел решить проблему «своими силами», но побег Лэнгдона не оставлял ему выбора – придется подключать полицейских, чтобы те выставили посты и перекрыли дороги. В лабиринте флорентийских улиц на юрком мопеде легко ускользнуть от тяжелых фургонов Брюдера: массивные пуленепробиваемые стекла и защищенные от проколов шины обеспечивали безопасность, но делали машины неповоротливыми. Вообще-то итальянская полиция неохотно сотрудничала со сторонними организациями, но у той, на которую работал Брюдер, имелось достаточно рычагов влияния как на полицейских, так и на посольства с консульствами. Когда мы просим, нам не смеют отказать.

Брюдер вошел в маленький кабинет, где его агент в резиновых перчатках что-то набирал на клавиатуре открытого ноутбука.

– Вот отсюда Лэнгдон и выходил в Сеть, – пояснил он. – Он проверил свой почтовый ящик и сделал несколько запросов. Все это осталось в памяти компьютера.

Брюдер подошел к столу.

– Компьютер принадлежит не ему, – продолжил агент. – Он зарегистрирован на человека с инициалами С. К. Полное имя я сейчас выясню.

Дожидаясь результатов, Брюдер скользнул взглядом по стопке бумаг на столе и взял те, что лежали сверху. Ими оказались старая программка лондонского театра «Глобус» и газетные вырезки. Брюдер машинально начал их читать, и его глаза округлились от изумления.

Забрав бумаги, Брюдер вернулся в гостиную и позвонил своему руководителю.

– Это Брюдер, – доложил он. – Думаю, мы знаем, кто помогает Лэнгдону.