Текст книги "Неглубокая могила"

ГЛАВА 10

Гигантский комплекс медицинского центра округа Эри размещался рядом с шоссе на Кенсингтон, так что больные при желании могли наслаждаться шумом оживленной автострады. Этим занимались немногие. Большинство пациентов центра было поглощено вопросами жизни и смерти и тщетными попытками заснуть, так что не различало отдаленные звуки дорожного движения сквозь шум кондиционеров. Время для посещения больных официально оканчивалось в девять часов вечера, но последние посетители покидали центр только около десяти.

В пятнадцать минут одиннадцатого вечера в этот октябрьский день худой господин в простом коричневом дождевике и тирольской шляпе с красным пером вышел из кабины лифта на этаже отделения интенсивной терапии, находящегося в Западном крыле. У него в руках был маленький букет цветов. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим, у него были печальные глаза, рассеянное выражение лица, а его губы под ухоженными рыжеватыми усиками изгибались в едва уловимой улыбке. Мужчина был в дорогих перчатках.

– Прошу прощения, сэр, но время для посещений больных уже окончилось, – остановила его дежурная медсестра, прежде чем он успел отойти от лифта на три шага.

Мужчина остановился и растерянно посмотрел на нее.

– Да… извините. – Он говорил с едва заметным европейским акцентом. – Я только что прилетел из Штутгарта. Моя мать…

– Вы сможете прийти к ней завтра, сэр. Посещение больных разрешается с десяти часов утра.

Кивнув, мужчина собрался было уходить, но затем снова повернулся к медсестре, протягивая букет.

– Миссис Гаупт. Она в вашем отделении, да? Я только что прилетел из Штутгарта, и брат сказал мне, что у нашей мамы очень серьезное положение.

Услышав фамилию, медсестра взглянула на экран компьютера. Прочтя то, что там было, она прикусила губу.

– Миссис Гаупт ваша мать, сэр?

– Да. – Высокий мужчина в дождевике переминался с ноги на ногу, глядя на цветы. – Я уже столько лет ее не видел… Конечно, мне нужно было бы приехать гораздо раньше, но работа… а завтра я уже должен лететь домой.

Медсестра заколебалась. Мимо сновали врачи и медсестры, разносившие лекарства больным.

– Вы понимаете, мистер… Гаупт?

– Да.

– Вы понимаете, мистер Гаупт, ваша мать уже несколько недель находится в коме. Она не узнает, что вы к ней приходили.

Мужчина с печальными глазами кивнул.

– Да, но я буду знать, что побывал у нее.

В глазах медсестры блеснули слезы.

– Пройдите по коридору, сэр. Миссис Гаупт находится в отдельной палате, одиннадцать-ноль – восемь. Через несколько минут я пришлю к вам медсестру.

– Огромное вам спасибо, – поблагодарил ее мужчина в дождевике.

Он неуверенно шагнул в водоворот целенаправленной суеты медперсонала.

Миссис Гаупт действительно находилась в коме. По одним трубкам в ее организм что-то поступало, по другим что-то выводилось. На столике у изголовья кровати в стакане с водой ухмылялась ее вставная челюсть. Мужчина в дождевике и шляпе с пером развернул цветы и поставил их в стакан с челюстью старухи. Затем он выглянул в коридор и, убедившись, что там никого нет, бесшумно проскользнул к палате 1123.

В ней никто не дежурил. Войдя внутрь, мужчина увидел спящего Карла. Парень был напичкан лекарствами; у него была перебинтована голова, лицо, исполосованное многочисленными ссадинами, напоминало морду енота, нижняя челюсть была подвязана проволокой. Обе ноги, загипсованные, были подвешены к замысловатой конструкции из тросов, гирек и металлических рамок. Правая рука Карла была привязана к кровати резиновой лентой, а левая закреплена на столике под капельницей. К телу Карла подходили многочисленные трубочки.

Высокий мужчина бесшумно отсоединил кнопку вызова сиделки от изголовья кровати и отодвинул ее так, чтобы Карл не смог до нее дотянуться. Затем он достал из кармана дождевика одноразовый шприц в упаковке и, зажав его в правой руке, левой стиснул перебинтованную челюсть Карла.

– Карл! Карл! – Его голос был тихим и заботливым.

Карл застонал, закряхтел, попытался перевернуться, но его удержали повязки и растяжки. Наконец он открыл единственный здоровый глаз. Судя по всему, Карл не узнал мужчину в дождевике.

Тот зубами стащил колпачок с иглы и оттянул поршень назад, наполняя шприц воздухом. Бесшумно выплюнув пластмассовый колпачок, он поймал его рукой, в которой держал шприц.

– Карл, ты проснулся?

Единственный глаз Карла наполнился сонным недоумением, перешедшим в безотчетный ужас. Странный посетитель отсоединил капельницу от монитора, отключил сигнализацию и проколол иглой трубку. Карл попытался перекатиться к кнопке вызова сиделки, но незнакомец удержал его на месте, придавив ему левую руку.

– Семья Фарино хочет поблагодарить тебя за верную службу, Карл, и выражает сожаление, что ты оказался таким идиотом.

Мужчина говорил негромко и мягко. Он всунул иглу глубже. Карл издавал жуткие звуки перебинтованным ртом и бился на кровати, словно гигантская рыба.

– Шш, – успокоил его мужчина, нажимая на поршень.

В прозрачной трубке появился пузырек воздуха, направившийся к игле, торчащей в вене в руке Карла.

Высокий мужчина умелым движением выдернул шприц и убрал его в карман дождевика. Удерживая Карла за левое запястье, он сверился с часами у себя на правой руке, и случайный наблюдатель принял бы его за врача, совершающего вечерний обход и проверяющего у больного пульс.

Сломанная челюсть Карла громко заскрипела, и проволока лопнула. Раненый издал нечеловеческий звук.

– Подожди еще четыре или пять секунд, – тихо произнес мужчина в дождевике. – Ага, ну вот и все.

Пузырек воздуха достиг сердца Карла, буквально взорвав его. Карл выгнулся, дернувшись с такой силой, что две стальные растяжки запели, словно провода на ветру. Глаза телохранителя, вылезшие из орбит, казалось, готовы были вот-вот лопнуть, но вдруг они остекленели, и их взгляд померк. Из ноздрей Карла вытекли две струйки крови.

Отпустив запястье лежащего на кровати человека, мужчина в дождевике вышел из палаты, направился по коридору к запасному выходу и, спустившись по лестнице на первый этаж, сошел по пандусу для машин «Скорой помощи».

София Фарино ждала его за воротами медицинского центра в своем черном спортивном «Порше». Верх был поднят для защиты от не утихающего с самого утра дождя. Высокий мужчина сел в машину рядом с Софией. Она не стала спрашивать у него, как все прошло в больнице.

– В аэропорт? – спросила София.

– Да, пожалуйста, – произнес мужчина таким же тихим, вежливым голосом, каким он говорил с Карлом.

Через несколько минут машина выехала на шоссе, ведущее в Кенсингтон.

– Погода в Буффало меня всегда радует, – нарушил молчание мужчина в дождевике. – Она напоминает мне Копенгаген.

София улыбнулась.

– Да, чуть было не забыла, – спохватилась она.

Открыв бардачок, она достала пухлый белый конверт.

Едва заметно улыбнувшись, мужчина, не пересчитывая деньги, убрал конверт в карман дождевика.

– Пожалуйста, передайте самый теплый привет вашему отцу, – сказал он.

– Обязательно передам.

– И если вашей семье понадобятся еще какие-нибудь услуги…

София оторвалась от монотонно работающих щеток стеклоочистителя. До аэропорта оставалось еще несколько миль.

– Вообще-то, – сказала она, – есть еще кое-что…

ГЛАВА 11

Войдя в крошечный кабинет в административном центре, Курц посмотрел на сидящую за заваленным бумагами письменным столом полицейскую надзирательницу, осуществляющую контроль за его условно-досрочным освобождением, и пришел к выводу, что она красива, словно букашка.

Ее звали Пег О'Нил. «П. Н. – полицейский надзиратель», – мысленно отметил Курц. Он редко думал такими категориями, как «красива, словно букашка», но мисс О'Нил это определение очень шло. Ей было лет тридцать с небольшим, но у нее было свежее, веснушчатое лицо и чистые голубые глаза. Рыжие волосы – не того поразительно ярко-рыжего цвета, какие были у Сэм, а сложного рыжевато-желтого оттенка, – ниспадали на плечи естественными волнами. По современным меркам она была чуть полновата, что безмерно порадовало Курца. Одним из лучших высказываний, какие он когда-либо встречал, было описание женщин нью-йоркского высшего света, страдающих полным отсутствием аппетита, данное писателем Томасом Вулфом: «ходячие рентгеновские снимки». У него мелькнула рассеянная мысль: а что подумает о нем П. Н. Пег О'Нил, если он ей скажет, что читал Томаса Вулфа. И тут же задумался, а почему это его волнует.

– Итак, где вы живете, мистер Курц?

– Где придется.

Курц отметил, что О'Нил не снизошла до того, чтобы обращаться к нему по имени.

– Вам нужно иметь постоянный адрес. – Ее голос не был ни фамильярным, ни холодным – просто профессиональным. – В следующем месяце я должна навестить вас по месту постоянного жительства и убедиться, что оно удовлетворяет требованиям условно-досрочного освобождения.

Курц кивнул:

– Я остановился в мотеле «Шестерка», но вообще-то ищу что-нибудь более постоянное.

Он решил не упоминать про заброшенный склад и одолженный спальный мешок, служившие ему в настоящее время домом.

Мисс О'Нил сделала пометку.

– Вы приступили к поискам работы?

– Я уже нашел место, – ответил Курц.

Она удивленно подняла брови. Они были густыми и имели тот же цвет, что и волосы.

– Я открыл свое дело, – пояснил он.

– Этого недостаточно, – сказала Пег О'Нил. – Нам нужны подробности.

Курц снова кивнул:

– Я основал сыскное агентство.

Полицейская надзирательница постучала ручкой по нижней губе.

– Мистер Курц, вы понимаете, что в штате Нью-Йорк вам больше никогда не дадут лицензию на занятия частным сыском, и вы не имеете права владеть огнестрельным оружием и носить его, а также общаться с уголовными преступниками?

– Понимаю, – сказал Курц. Увидев, что О'Нил молчит, он продолжал: – Это официально зарегистрированный бизнес: агентство «Розыски милых сердцу».

О'Нил едва сдержала улыбку.

– Агентство «Розыски милых сердцу»? Вы собираетесь искать пропавших без вести?

– В каком-то смысле, – подтвердил Курц. – Это поисковая система, работающая во Всемирной паутине. Девяносто девять процентов работы мы с моей секретаршей будем осуществлять при помощи компьютера.

П. Н. постучала ручкой по белоснежным зубам.

– В Интернете сотни подобных систем.

– То же самое сказала Арлена, моя секретарша.

– Почему вы полагаете, что сможете зарабатывать на этом деньги?

– Во-первых, по моим подсчетам, около ста тысяч детей, появившихся на свет во время бума рождаемости и в настоящий момент приближающихся к выходу на пенсию, готовы бросить своих нынешних супругов. С другой стороны, у них, скорее всего, не погасло чувство к своим возлюбленным времен учебы в университете, – сказал Курц. – Вы меня понимаете: воспоминания о первой страсти на заднем сиденье «Мустанга» выпуска 66-го года и тому подобное.

Мисс О'Нил улыбнулась:

– У «Мустанга» выпуска 66-го года заднее сиденье очень тесное и неудобное, – сказала она.

Курц отметил, что она не заигрывает с ним, а просто констатирует факт.

Он кивнул:

– Вам нравятся старые «Мустанги»?

– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои предпочтения в мощных автомобилях, – сказала мисс О'Нил. – И почему эти стареющие плоды бума рождаемости должны обратиться за услугами именно к вам? Поскольку в Сети есть много других дешевых страничек, разыскивающих одноклассников?

– Вы правы, – согласился Курц. – Но мы с Арленой собираемся действовать более проактивно. – Он остановился. – Неужели я действительно сказал «проактивно»? Господи, я ненавижу это слово. Мы с Арленой собираемся действовать более… изобретательно.

На лице мисс О'Нил второй раз за время беседы отобразилось легкое удивление.

– Одним словом, мы листаем старые классные журналы, – продолжал Курц, – находим кого-нибудь, пользовавшегося популярностью в своем классе – мы начали с шестидесятых годов, – а затем посылаем информацию бывшим одноклассникам этого человека. Понимаете: «Вам никогда не было интересно узнать, что случилось с Билли Бендербиксом? Обратитесь в агентство „Розыски милых сердцу“ – что-нибудь в таком духе.

– Вы знакомы с законами, гарантирующими невмешательство в частную жизнь?

– Разумеется, – подтвердил Курц. – Но в Интернете их пока недостаточно. Впрочем, мы все равно ищем бывших одноклассников через обычные поисковые системы и посылаем им информацию по электронной почте.

– И как, получается?

Курц пожал плечами:

– Прошло всего несколько дней, но у нас уже пара сотен попаданий. – Он умолк, понимая, что полицейской надзирательнице этот пустой разговор нужен не больше, чем ему; с другой стороны, ему хотелось перед кем-нибудь выговориться, а кроме П. Н. в его жизни никого не было. – Хотите узнать о нашей первой попытке?

– Конечно, – сказала мисс О'Нил.

– Ну так слушайте. Арлена в течение нескольких дней собирала старые классные журналы. Мы разослали запросы по почте по всей стране, но начинать мы будем с окрестностей Буффало, пока не составим базу данных.

– Разумно.

– И вот вчера мы были готовы начать. Я сказал: «Давай выберем кого-нибудь наугад, чтобы он стал нашим первым мистером или мисс Одинокое Сердце… Прошу прощения, миссис Одинокое Сердце.

– Это глупо, – заметила О'Нил. – Правильнее будет все же мисс Одинокое Сердце.

Курц кивнул:

– Итак, Арлена берет первый журнал из стопки – Кенмор-Уэст, 1966 год, – и раскрывает его. Я тычу наугад пальцем. Попадаю в человека со странной фамилией, но мне все равно. Вот только Арлена почему-то начинает смеяться…

Выражение лица О'Нил оставалось нейтральным, однако она внимательно слушала.

– Вульф Блитцер, – продолжал Курц. – «По-моему, его одноклассники и так неплохо осведомлены о том, что с ним стало», – говорит Арлена. «Почему?» – спрашиваю я. Арлена смеется еще громче…

– Вы действительно не знаете, кто такой Вульф Блитцер? – спросила О'Нил.

Курц снова пожал плечами:

– Насколько я понял, он стал знаменитым тогда, когда мой процесс уже шел, а с тех пор у меня не было возможности регулярно смотреть новости Си-эн-эн.

О'Нил улыбнулась.

– Ладно, – продолжал Курц, – Арлена успокаивается, объясняет, кто такой Вульф Блитцер и почему мы вряд ли сможем остановить свой выбор на нем, и достает журнал школы в Западной Сенеке. Раскрывает его наугад. Тычет пальцем в фотографию. Еще один кандидат. Некий Тим Рассерт.

О'Нил негромко рассмеялась:

– Телекомпания Эн-би-си.

– Точно. О нем я тоже не слышал. Арлена начинает громко ржать.

– Ну и совпадение!

Курц покачал головой:

– Я не верю в случайные совпадения. На самом деле, это Арлена так надо мной подшутила. У нее своеобразное чувство юмора. Одним словом, в конце концов нам удалось найти выпускника школы из окрестностей Буффало, не являющегося телевизионной знаменитостью, и мы…

Зазвонил телефон, и О'Нил сняла трубку. Курц был рад небольшому перерыву. Ему приходилось врать напропалую.

– Да… да… хорошо, – говорила О'Нил. – Понимаю. Ладно. Договорились.

Когда она положила трубку, Курцу показалось, что ее взгляд стал более холодным.

Дверь распахнулась. В комнату ворвались полицейский из отдела убийств по имени Джимми Хатэуэй и молодой фараон, которого Курц никогда прежде не видел, и взяли Курца под прицел своих 9-мм «глоков». Оглянувшись, Курц увидел, что Пег О'Нил достала из сумочки «зиг-рро» и целится ему прямо в лицо.

– Руки на затылок, осел! – крикнул Хатэуэй.

На Курца надели наручники, его обыскали – разумеется, он оказался совершенно чист, ибо зачем брать «пушку» на первую встречу с полицейским надзирателем, – и поставили лицом к стене, после чего молодой полицейский вытряхнул у него из карманов мелочь, ключи от машины и мятные конфеты.

– Больше ты этого долбаного козла не увидишь, – объявил Хатэуэй О'Нил, подталкивая Курца к двери. – Он возвращается в Аттику и на этот раз оттуда никогда не выйдет.

Курц оглянулся последний раз на Пег О'Нил, прежде чем еще один толчок не выпихнул его в коридор. Выражение ее лица оставалось непроницаемым.

ГЛАВА 12

Курц понял, что допрос будет не из легких, когда Хатэуэй, полицейский из отдела расследования убийств, опустил жалюзи на однонаправленное зеркало, занимавшее всю стену кабинета, и выдернул шнур магнитофона из розетки на полу. Вторым дурным знаком стало то, что Курцу защелкнули руки наручниками за прямой спинкой металлического стула, привинченного болтами к полу. Третью наводку Курц получил из темных пятен на видавшем виды деревянном столе и таких же пятен, разбрызганных на линолеуме под привинченным к полу стулом, хотя он и попытался убедить себя в том, что эти пятна могут объясняться пролитым кофе. Но, возможно, самым красноречивым намеком стало то, что Хатэуэй натянул резиновые медицинские перчатки, какими пользуются санитары для защиты от СПИДа.

– С возвращением, Курц, мать твою, – сказал Хатэуэй, когда жалюзи были опущены.

Быстро сделав три шага вперед, он наотмашь ударил Курца по лицу.

Тряхнув головой, Курц сплюнул кровь на линолеум. Хорошая новость состояла в том, что сейчас у Хатэуэя не было массивного золотого кольца, которое он носил раньше на правой руке. Возможно, он его снял, чтобы не порвать резиновые перчатки. У Курца на подбородке у уголка рта до сих пор оставался едва заметный шрам, последствие похожего разговора с Хатэуэем, состоявшегося почти двенадцать лет назад.

– Я тоже рад тебя видеть, лейтенант, – сказал Курц.

– Я детектив! – рявкнул Хатэуэй.

Курц пожал плечами, насколько это было возможно со скованными наручниками руками.

– Мы не виделись более одиннадцати лет, – произнес он, снова сплевывая кровь. – Я полагал, за это время ты все-таки умудрился сдать экзамен на лейтенанта. Или по крайней мере на сержанта.

Шагнув вперед, Хатэуэй снова ударил Курца, на этот раз сжатым кулаком.

Курц на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя, молодой полицейский говорил:

– …ради бога, Джимми!

– Заткнись! – остановил его детектив Хатэуэй.

Обойдя стол, он взглянул на часы. Курц предположил, что у полицейских совсем немного времени для беседы без протокола. «Очень хорошо», – подумал Курц, пытаясь справиться со звоном в ушах.

– Где ты был вчера утром, Курц? – рявкнул Хатэуэй.

Курц покачал головой. Ошибка. Комната дернулась и закружилась. Лишь наручники позволили ему усидеть на стуле прямо.

– Я спросил, где ты был вчера утром? – повторил Хатэуэй, подходя ближе.

– Адвоката, – с трудом проговорил Курц.

Его рот по-прежнему был полон крови, но, по крайней мере, все зубы, кажется, остались на месте.

– Что?

– Я хочу адвоката.

– Твой адвокат помер, подонок, – сказал Хатэуэй. – У этого вечно больного дохлятика Мюррела четыре года назад случился сердечный приступ.

Курцу это было известно.

– Адвоката, – повторил он.

В ответ Хатэуэй достал из кобуры под мышкой свой 9-мм «глок» и вытащил из кармана пиджака крошечный «смит-вессон» 32-го калибра. Он швырнул револьвер на стол перед Курцем. Классический расклад «он первый бросился на меня».

– Джимми, во имя всего святого! – воскликнул молодой полицейский.

Курц никак не мог понять, это у них отрепетировано или же молодому действительно не по душе действия Хатэуэя. Но если это стандартный фарс с «хорошим» и «плохим» полицейскими, из парня получится неплохой актер.

– А может быть, мы обыскали его недостаточно внимательно, – заметил Хатэуэй, уставившись на Курца своими бледно-голубыми глазами.

Курцу и раньше казалось, что у этого полицейского не все дома, но сейчас у Хатэуэя, похоже, совсем крыша съехала.

Хатэуэй дослал патрон в патронник своего «глока».

– Где ты был вчера утром, Джо, мальчик мой?

Курцу это уже начинало надоедать. За последнее десятилетие ему неоднократно приходилось обсуждать с другими заключенными Основополагающую директиву «никогда не убивай полицейского». Для того чтобы оживить спор, Курц всегда отстаивал точку зрения «а почему бы и нет?». При этом он, как правило, имел в виду Хатэуэя.

Отвернувшись от красномордого полицейского, Курц постарался думать о другом.

– Ах ты жалкий ублюдок! – бросил Хатэуэй.

Убрав «глок» в кобуру, он одним движением сгреб со стола «смит-вессон» и ударил Курца по ключице мешочком с песком, очень похожим на тот, который сам Курц применил против Карла. Левое плечо и рука Курца на мгновение онемели, затем вспыхнули бушующей болью.

Второй детектив включил магнитофон и поднял жалюзи. Хатэуэй стащил резиновые перчатки. Револьвер и дубинка бесследно исчезли. «Глок» был в кобуре.

«Что ж, – подумал Курц, – все прошло отлично».

– Джо Курц, вы признаете, что вас предупредили о ваших правах? – произнес в микрофон детектив Хатэуэй.

Курц буркнул что-то нечленораздельное. Похоже, ключица не была сломана, но пройдет несколько часов, прежде чем он снова сможет действовать левой рукой.

– Где вы находились вчера утром между девятью и одиннадцатью часами утра? – продолжал Хатэуэй.

– Я бы хотел поговорить со своим адвокатом, – постарался как можно отчетливее произнести Курц.

– Государственный защитник уже поставлен в известность, – продиктовал Хатэуэй, наклоняясь к микрофону. – Следует отметить, что данный разговор происходит с согласия и по просьбе мистера Курца.

Курц чуть ли не прижался губами к микрофону.

– Твоя мать сосала член на Южном Делаваре, детектив Хатэуэй. А я был ее постоянным клиентом.

Забыв о том, что он снял перчатки, Хатэуэй ударил Курца с такой силой, что кровь из носа брызнула на стену, до которой было не меньше шести футов. «Отличный ход с моей стороны, – мысленно отметил Курц. – Впрочем, пленки все равно редактируют». Он тряхнул головой. На этот раз ему удалось уклониться от прямого удара и сохранить нос целым.

– Вы узнаете эту женщину? – спросил второй детектив, выкладывая на стол белую папку.

Он раскрыл папку.

– Курц, не испачкай фотографии кровью! – предостерегающе произнес Хатэуэй.

Курц постарался выполнить его просьбу, хотя на черно-белых снимках было заснято столько крови, что еще несколько капель ничего бы не изменили.

– Вы узнаете эту женщину? – повторил молодой полицейский.

Курц молчал. По фотографиям можно было только понять, что это женщина. Разумеется, Курц ее узнал. Ему были знакомы стулья с прямыми неудобными спинками, расставленные вокруг стола от Фрэнка Ллойда Райта.

– Вы отрицаете, что были дома у этой женщины вчера утром? – настаивал молодой полицейский. Затем он добавил, повернувшись к микрофону: – Пусть на фонограмме будет зафиксировано, что мистер Курц отказывается узнать Мери-Энн Ричардсон, женщину, у которой он был в гостях вчера утром.

«Вчера у нее были нос, глаза, грудь и вся кожа», – захотелось сказать вслух Курцу. На самом деле он внимательно рассмотрел фотографии, разложенные на столе. Убийца был маньяк, обожающий холодное оружие, физически сильный, психически ненормальный, но умеющий обращаться с лезвием. Какими бы жуткими ни были картины вивисекции, выполнена она была профессионально. Курц сомневался, что миссис Ричардсон по достоинству это оценила, хотя, судя по снимкам, потрошитель прикончил ее не сразу, дав возможность понаблюдать за процессом. Курц вгляделся в окружающую обстановку, пытаясь определить время убийства по расположению мебели. Все предметы стояли в точности так, как их оставили они с хозяйкой. Следов борьбы не было – или человек с ножом оказался достаточно сильным и вся борьба была сосредоточена на маленьком пятачке промокшего насквозь ковра у входа в гостиную. Или, что вероятнее, убийц было несколько: один держал, другой резал.

– Это у нее на платье сперма? – спросил Курц.

– Заткнись, – оборвал его детектив Хатэуэй.

Шагнув вперед, он зажал одной рукой микрофон, другой стиснул Курцу ушибленное плечо. У Курца вырвался краткий стон, но полицейский не убирал руку с микрофона.

– За это ты получишь по полной катушке, Курц. Твоя фамилия есть в ее записной книжке. Человек, позвонивший нам, видел тебя на месте преступления.

Курц вздохнул:

– Хатэуэй, тебе прекрасно известно, что это не моих рук дело. Стиль не мой. Когда мне приходит мысль расправиться с домохозяйкой, я всегда пользуюсь «кольтом» 45-го калибра.

Обнажив свои огромные зубы, Хатэуэй сжал плечо сильнее. На этот раз Курц уже был готов и не застонал вслух, даже когда ему показалось, что кости ключицы трещат словно кастаньеты.

– Уберите отсюда этот мешок с дерьмом, – распорядился Хатэуэй.

В комнату вошли два здоровенных полицейских в форме, отстегнули Курца от стула, снова сковали ему руки за спиной и вывели из комнаты. Один из них принес с собой рулон бумажных полотенец, чтобы вытереть кровь со щеки и подбородка Курца.

Курц посмотрел на свою голубую рубашку в клетку – свою единственную рубашку. Проклятие.

Полицейские в форме провели его по многочисленным коридорам со стенами, выкрашенными зеленой краской, мимо постов охраны, вниз на первый этаж, где у него сняли отпечатки пальцев, а затем его снова обыскали и сфотографировали на цифровой аппарат.

Курцу была хорошо знакома эта процедура. Бюрократическая машина работает медленно, поэтому обвинение ему предъявят не раньше чем завтра вечером. Курц покачал головой: Хатэуэй не мог говорить серьезно про убийство при отягчающих обстоятельствах. После того как ему предъявят обвинение, – хотя, черт побери, неясно, в чем именно его могут обвинить, – Курц внесет залог и выйдет на свободу до предварительного слушания дела.

– Чему ты улыбаешься, подонок? – спросил полицейский, пытающийся выбросить кипу окровавленных полотенец, при этом не запачкав кровью свои руки.

Курц постарался придать своему лицу нормальное выражение. Его развеселила мысль о залоге. В настоящий момент все, что было у него на этом свете, заключалось в тоненькой пачке банкнот – меньше двадцати долларов. Арлена изрядно истощила его запасы, закупая компьютеры и остальной офисный хлам. Нет, ему придется посидеть – сначала здесь, в камере предварительного заключения в здании суда, затем в тюрьме округа Эри – до тех пор, пока кто-нибудь из прокуратуры не обратит внимание на то, что на самом деле никакого дела против него нет, а Хатэуэй просто втирает очки.

Что ж, рассудил Курц, ему не привыкать сидеть и ждать.