Текст книги "Драконья справедливость"

5

По стенам камеры стекали струйки воды, собираясь внизу в лужицы, но если ложем для заливисто храпевшего босяка, равно как и для моряков, играющих в кости, служил голый пол, то здесь по крайней мере имелась кое-какая мебель – две шаткие койки, простой стол и два табурета.

Эльзевир Хандуит уже стоял возле решетки. Он кутался в долгополый плащ, шея его была обвязана длинным шарфом, а голову покрывала бесформенная шапчонка с ушами. На вытянутом изможденном лице заключенного застыло страдальческое выражение, вислый нос почти касался губ, а большие водянистые глаза следили за каждым движением уоринсфордского квестора.

– Наконец-то, наконец-то, – все бормотал он, пока юноша возился с замком, потом рванулся к распахнутой двери и упал на колени. – Господин судья, господин судья, сжальтесь, сжальтесь над нами, боги знают, что мы невиновны…

Тут он увидел Фануила и, поперхнувшись, умолк.

– Познакомьтесь, господин Хандуит. Это квестор Ренфорд, – произнес веско Эласко. – Он пришел узнать у вас правду. И у вас, сударыня, также. – Тон юноши был суров, но к концу фразы смягчился.

Ровиана Хандуит лежала на одной из коек, выглядывая из-под вороха одеял. Лицо ее было слегка синеватым, она непрестанно покашливала.

– Квестор, – прошелестела женщина и вновь зашлась в приступе сухого надрывного кашля. Высунувшаяся из-под одеяла рука слабо махнула Лайаму.

Муж ее между тем снова обрел дар речи.

– Видите ли, господин квестор, моя жена больна, тяжело больна! Я просил, чтобы нас перевели куда-нибудь, где посуше, но…

– Еще денек потерпите, – рассудительно заметил Эласко. – Сессия начинается завтра.

– Умоляю вас, квестор, сделайте что-нибудь для моей несчастной жены!

И Эльзевир, и Эласко выжидающе посмотрели на Лайама, но ему нечего было сказать. Содержать больную женщину в такой сырой и холодной камере! Он просто не мог в это поверить.

«Она подозревается в убийстве, напомнил ему Фануил, и Лайам сморгнул, вспомнив, зачем он здесь. – И ждать ей осталось сутки, не больше».

– Да, – наконец произнес Лайам, не сводя глаз с несчастной. За день-полтора она не умрет – по крайней мере, на это можно надеяться, – а руки ее так или иначе обагрены кровью торговца. В соседней камере по камням со стуком прокатилась игральная кость, и один из моряков выругался. Лайам встряхнулся и повернулся к Хандуиту. – Да. Всего денек еще потерпите, господин Хандуит. А пока я попрошу вас задуматься о другом. О преступлении, в котором вас обвиняют.

Надежда в глазах Хандуита сменилась таким горьким разочарованием, что Лайам почувствовал себя совершенной скотиной, а звук свистящего кашля и вовсе его доконал. Возможно, чуть позже он сумеет добиться, чтобы к несчастной вызвали лекаря, или сам пришлет ей какие-нибудь лекарства.

– Обвинения весьма серьезны, – сказал он нарочито суровым тоном, чтобы приглушить в себе жалость, потом достал из кармана бумаги и для убедительности по ним постучал. – Согласно этим вот документам, ваша вина может считаться доказанной. Вы вместе с вашей супругой были застигнуты на месте преступления. Демон, вызванный вами, убил вашего брата. Что вы можете на это сказать?

У Лайама имелись вопросы и посущественнее, но ему нужно было с чего-то начать.

– О, – простонал Хандуит, – все это так, господин Ренфорд, но истолковано в корне неверно. Мы не замышляли убийства, клянусь! Мы всего лишь пытались заглянуть в будущее, дурным, правда, способом, господин, очень дурным. Мы знали, что поступаем плохо, но никак не думали, что можем причинить кому-нибудь вред! И в результате мой брат погиб, и мы теперь наказаны уже одним этим, разве это не достаточное наказание, господин?

– Значит, вы не хотели, чтобы демон убил вашего брата?

– Господин мой, как можно так говорить? Я любил его всем своим сердцем! И жена моя хворает сейчас вовсе не потому, что в этой дыре нездоровый воздух, о нет, она занедужила от боли сердечной, ведь она тоже очень нежно любила его!

– И вы собирались всего лишь устроить что-то вроде небольшого гадания? – Южная велеречивость обычно Лайама раздражала, но сейчас тягомотные стенания Хандуита давали ему время подумать.

– Именно так, мой господин, именно так, но как же мы высоко возносились в гордыне своей и как низко пали! И если бы только возможно было повернуть время вспять…

– О чем вы намеревались спрашивать демона? – перебил его Лайам.

Хандуит дважды моргнул.

– Господин?

– Что вы хотели узнать? Вы ведь вызвали демона, чтобы он что-то вам рассказал. Значит, у вас были к нему вопросы.

Хандуит вытаращил глаза, быстро переводя взгляд с одного посетителя на другого.

– Не молчите же, господин Хандуит, – сказал Лайам. – Вы вызвали демона, чтобы о чем-то его расспросить, и уж, конечно, должны знать, о чем же.

– Г-господин, – заикаясь произнес Хандуит, не находя слов для ответа.

– О корабле, – прошептала Ровиана Хандуит, и мужчины удивленно к ней повернулись. Ее рука снова выскользнула из-под покрывал, и она слабо ею махнула. – О том корабле, дорогой, которого мы так ждали… – Слова больной заглохли в приступе тихого кашля, и Хандуит, присев на кровать, закрыл рот супруги ладонью.

– Не надо так напрягаться, милая, – сказал он, затем повернулся к Лайаму. – Она права, господин. Мы хотели узнать о корабле, в который вложили все наши деньги. Корабль все не возвращался, и мы отчаялись в своих ожиданиях, ведь все зависело от его возвращения, господин. Наше будущее, наши надежды, а кредиторы уже не давали житья. Конечно же, нам, господин мой, хотелось узнать, когда вернется корабль, конечно же, и это должно быть понятно.

– Как называется судно?

– Что, господин?

Тут появился стражник с креслами, затребованными Эласко, и принялся их устанавливать. Лайам какое-то время сердито глядел на поднятый им кавардак. Когда он вновь повернулся к постели, Хандуит выпалил:

– «Тигр», господин мой, он приписан к фрипортскому Дордрехту. Он перевозит пряности, господин.

Лайам нахмурился. Морские волны бороздили сотни «Тигров», перевозящих пряности, и многие их владельцы проживали в свободных портах. Однако, хотя самочувствие госпожи Хандуит внушало ему тревогу, неуверенность в ответах ее мужа убеждала его в виновности обоих супругов.

– Судно уже вернулось?

– Увы, нет, господин мой, я боюсь, что оно пропало, а с ним погибли и все наши надежды.

– Все? Разве ваш брат тоже вложил в него деньги?

– Н-нет, господин, нет.

– Насколько я знаю, он был очень богат, – сказал Лайам, изображая искреннее участие. – Теперь, после его смерти, вы унаследуете огромное состояние. Так что причин впадать в отчаяние у вас вроде бы нет.

– О, господин мой, – запротестовал Хандуит, поднимаясь на ноги, – даже если правда восторжествует и нас оправдают, мы скорее пойдем просить милостыню, чем притронемся к этим деньгам! Они в крови, а мы, пусть и невольно, послужили причиной тому, что она пролилась. Это будет несправедливо.

Лайам в конце концов сел в кресло, принесенное стражником, знаком пригласив присесть и Эласко. Затем он помог Фануилу спуститься со своего плеча на относительно сухой пятачок пола.

– Это похвально, хотя, если решением ареопага вина с вас будет снята, я посоветовал бы вам принять наследство, чтобы потратить часть его на поправку здоровья вашей супруги. – Он повернулся к Эласко. – Покойный Элдин Хандуит оставил завещание?

– Н-нет, – ответил застигнутый врасплох молодой квестор. – Думаю, нет.

– Стало быть, вы становитесь наследником всех его денег, – продолжал Лайам, снова повернувшись к Хандуиту. – Равно как, полагаю, и его дома. Это ведь был его дом?

– Да, господин, ему его завещал наш отец.

Лайам, вытянув ноги, устроился поудобнее.

– Вы ладили с ним? Ваша совместная жизнь была… ну, мирной?

Хандуит энергично закивал.

– Да, да, господин! Братьев дружнее, чем мы, вряд ли удалось бы сыскать и во всем белом свете!

– Тогда весьма удивительно, что судьба пропавшего корабля вас так волновала. Ваш брат наверняка не оставил бы близких в беде. Вы ведь могли рассчитывать, например, на долгосрочную ссуду.

И снова Хандуит не нашел, что сказать, и снова больной пришлось выручать тугодума.

– Нет… о ссуде и речи быть не могло, – прошептала она. – Эльзевир… ну же, скажи им…

Хандуит поморщился, потом потупился, словно чего-то стыдясь. Затем с великой неохотой заговорил:

– Элдин… очень не любил давать деньги взаймы и… и не одобрял операций с товарами вроде специй и пряностей. Ему казалось зазорным торговать предметами роскоши. Он был в своем роде человеком оригинальным и всегда стоял на своем. – Хандуит поднял взгляд. В глазах его стояли слезы. – И все-таки – он был моим братом! Он содержал нас и кормил, мы жили под одной крышей! И жили бы дальше, если бы эти пергаменты не попались нам на глаза! О, не в добрый час все это случилось, нет уж, не в добрый!

– Эльзевир! – резко крикнула госпожа Хандуит и тут же зашлась в приступе кашля.

Лайам заинтересованно подался вперед.

– Какие пергаменты?

– Да эти треклятые наставления, вводящие добрых людей в соблазн! Он купил их у книготорговца, целую кипу. Тот вроде бы распродавал библиотеку какого-то чародея, и хотя я отговаривал его, господин, он уперся, он все равно их приобрел. Элдина так и тянуло ко всяким магическим штучкам… хотя сам он никогда никакой магией не занимался, клянусь вам, мой господин, никогда!

– Значит заклятие, которое вы применили, считано вами с этих пергаментов?

– Да, господин. Элдин держал их под замком, но как-то раз он оставил шкатулку открытой. Ах, и зачем я зашел тогда в его кабинет!

Памятуя о наставлениях вдовы Саффиан, Лайам спросил:

– А вы случайно не знаете, у какого книготорговца ваш брат их приобрел? Может ли тот подтвердить факт покупки?

Хандуит склонил голову.

– Да, знаю. Это Релли из Монетного переулка, где сидят заимодавцы.

– И который уже месяцев пять как умер, – скептически заметил Эласко. – Великолепный свидетель, не так ли, господин Хандуит?

Хандуит негодующе задрал подбородок.

– Нет, господин! Если бы он был жив, он подтвердил бы, что эти листы принадлежат моему брату и что я не покупал их и не хотел причинить моему брату вреда!

Лайам откашлялся.

– Давайте пока что оставим книготорговца в покое и вернемся к истории с заклинанием. Вы нашли его среди бумаг вашего брата, и что же? Вы скопировали его?

– Да, господин, – ответил Хандуит. Негодование в его голосе сменили нотки раскаяния. – Я украл один лист и переписал то, что было на нем написано, а затем положил назад без ведома Элдина. Я был в отчаянии, господин. «Тигр» все не возвращался, наше состояние висело на волоске, и я жаждал получить хотя бы лучик надежды.

«Врет он или не врет?» – мысленно вопросил Лайам, покосившись на фамильяра.

– И что же, такое серьезное наставление помещалось всего на одном листе?

– Да, господин. Казалось, что этот лист откуда-то вырван, потому что один его край был неровным. И там говорилось только о том, как вызвать демона и как получить у него ответ на вопрос! Клянусь вам, там не было и намека, что этот демон может кого-то убить!

«Возможно, лист вырвали из учебника, подобного твоему? – предположил Фануил. – Там большинство наставлений умещается на странице».

– Итак, вы произнесли заклятие, – продолжал Лайам, – и тут появился демон?

– Огромная страшная тварь, – произнес Хандуит, содрогнувшись. – Она не ответила нам, а сразу же бросилась прочь из подвала. И ворвалась в комнату Элдина.

– Стражникам, как вы знаете, пришлось высаживать дверь в спальню вашего брата, – указал Лайам, стараясь сдержать порыв торжества. – Как же, по-вашему, демон туда проник?

Слезы, ручьем заструившиеся из глаз Хандуита, пристыдили его.

– Если бы я знал, господин мой! Лучше бы эта тварь меня растерзала!

Еще раз прокашлявшись, Лайам дал заключенному время собраться с мыслями.

– Демон уволок с собой мелок, кошку и листок с заклинанием?

– Да, – всхлипнул Хандуит.

«Если демон ускользает из круга, он старается уничтожить заклинание, чтобы его не могли вызвать снова, объяснил Фануил. – Но тогда он попытался бы уничтожить и самого заклинателя. А вот забирать с собой мел и кошку смысла нет».

Однако в остальном все концы в рассказе Хандуита сходились. И без пособия по демонологии подкопаться под его показания было бы трудно. Однако, к счастью, оно под рукой, и простое сравнение чертежей должно выявить правду. Конечно, лучше было бы иметь перед глазами воровскую копию наставления, но раз уж демон ее уволок, то придется обойтись тем, что есть.

– Ладно, господин Хандуит, осталось еще лишь одно уточнение. Не можете ли вы описать пентаграмму, которую начертили?

Хандуит застонал.

– О нет, господин, и рад бы, но не могу! Я выжег из памяти все, что касается той страшной ночи, да и происходило это уже так давно…

«Спроси, где он стоял – внутри или за пределами круга!»

Хандуит продолжал говорить что-то, но Лайам его не слушал, сосредоточиваясь на подкинутой ему мысли.

– Ладно-ладно, – остановил он говорящего жестом руки. – Просто скажите, где вы находились – внутри пентаграммы или в стороне от нее?

Хандуит жалко затряс головой и умоляюще поглядел на жену, которая уже не кашляла, а надсадно хрипела.

– Не помню, – проскулил он. – Мне так хотелось все это забыть…

– В стороне, – прохрипела Ровиана. – Ты стоял в стороне, дорогой…

«Вне пентаграммы находятся в случае вызова предсказателя, чтобы тот не сбежал. А вызывая убийцу, прячутся в круг, чтобы обезопасить себя».

– Отлично, – сказал Лайам, обращаясь как к своему фамильяру, так и ко всем находящимся в камере лицам. – Думаю, для начала этого хватит. Может быть, вы хотите еще что-нибудь сказать, господин Хандуит? – Он выжидающе посмотрел на заключенного, но тот только покачал головой.

Госпожа Хандуит зашевелилась на своем ложе.

– Я… я хотела бы кое-что сказать, господин… Подойдите поближе ко мне. Умоляю.

Эта тихая фраза стоила ей огромных усилий. Лайам подошел и опустился возле больной на колени. Ладонь его стиснула горячая и трепещущая рука. Задыхаясь, женщина проговорила:

– Сжальтесь…– Затем разжала пальцы и вновь откинулась на постель.

«Боги», – подумал он, отходя от страдалицы, к которой тут же бросился Хандуит. Когда Лайама уговаривали присоединиться к ареопагу, никто почему-то не удосужился сообщить, что ему предстоит заниматься отправкой на виселицу смертельно больных женщин. Он подхватил дракончика с пола и кивнул Эласко:

– Идем.

Они уже довольно далеко ушли от занятых камер, но ругань моряков все еще провожала их, ей вторил раскатистый храп спящего оборванца. Однако в этой музыке словно чего-то недоставало. И Лайам вдруг понял чего – кашля госпожи Хандуит. Он остановился и затаил дыхание. Ему, конечно же, хорошо было известно, что отнюдь не все женщины хрупки и слабы – он встречал достаточное количество хитрых и кровожадных особ, готовых ради своей выгоды на любую жестокость, однако чувство щемящей жалости к этой несчастной не проходило. И то, как трогательно она старалась поддержать своего мужа, невольно вызывало симпатию к ней и заставляло Лайама стыдиться себя.

Эласко, остановившийся рядом, произнес понимающим тоном:

– Вы думаете о его жене? Но тревожиться сильно не стоит. Могу побиться об заклад, она куда крепче, чем Хандуит, несмотря на свои болячки.

– Мгм, – они двинулись дальше. – Как давно она хворает?

– Да, почитай, с тех самых пор, как их сюда поместили. Она каждый раз была такая, когда я к ним приходил, и человек, который носит им еду, говорит то же самое. Думаете, председательницу как-то смягчит ее хворь?

– Не знаю, – честно ответил Лайам. Он слишком мало знал госпожу Саффиан, чтобы ответить. В нем вдруг шевельнулось смутное подозрение. Посчитав его лишь реакцией на свое сострадание, он попытался увести мысли в сторону, но не сумел и, дойдя до лестницы, снова остановился. – А эти моряки – давно ли они там сидят?

– Да не больше недели. Они убили лодочника и сперли его лодку, так что их в скором времени ждет петля. А что?

– Можете привести наверх кого-то из них? Всего на пару минут? Мне нужно кое в чем разобраться. – Тот, кто провел неделю в темной дыре, будет на свежем воздухе посговорчивее, и потом, ему не хотелось, чтобы Хандуиты что-то услышали.

Эласко с любопытством глянул на спутника, но ничего не сказал. Он просто пожал плечами и снова нырнул в коридор. Лайам поднялся по лестнице, кивнул угрюмому стражнику и вышел во двор.

«О чем думает мастер?» – спросил Фануил.

«О всяческой ерунде», – ответил он, рассеянно почесывая спинку дракона. Тот с удовольствием выгнулся и выпустил коготки.

Уж точно – о ерунде. Но подозрение – это такая штука, с которой лучше разделаться сразу, чтобы потом не терзаться. Эласко не мешкал и вскоре привел моряка – помятого ветерана с седой косицей и в грязной рубахе.

– Вот, – сказал молодой квестор. – Спрашивайте у него, что хотите.

Моряк сплюнул, кивнул Лайаму и ухмыльнулся во весь рот, радуясь развлечению.

– Женщина из камеры, что рядом с вашей, очень больна, – начал Лайам, и моряк закивал.

– Да-да, ваша милость, очень, очень больна.

– Она много кашляет.

– Да-да, много, – согласился моряк, обнажив в ухмылке гнилые черные зубы. – Вы же сами слышали, ваша милость, просто жуть берет, как она надрывается!

– Она все время так кашляет?

Моряк перестал ухмыляться и растерянно переступил с ноги на ногу.

– Что, ваша милость? Все время?

Лайам поставил вопрос по-другому.

– Ты слышал, чтобы она кашляла ночью?

– Вот уж чего не знаю, ваша милость, того не знаю. Я ж ночью сплю. Небось и она тоже, – добавил он, не вполне уверенный, сумел ли попасть в точку.

Лайам сделал еще одну попытку.

– Кашляет ли она, когда тюремщиков поблизости нет?

Моряк потер глаза, пытаясь постичь суть вопроса. И вдруг его осенило.

– Да, ваша милость, я вспомнил, она кашляет только тогда, когда им приносят жратву или еще за чем-то приходят. А так ее и не слышно!

«Есть травы, способные вызывать состояние, похожее на болезнь, но человек при этом остается здоровым», – счел нужным пояснить Фануил.

– Очень хорошо, – сказал Лайам и жестом отпустил моряка. Эласко подтолкнул его к двери и сдал с рук на руки стражнику. Когда он вернулся, лицо его было столь же озадаченным, что и у пожилого похитителя лодок.

– А ведь и я в эти болячки не особенно верил, – сказал он, с восхищением глядя на Лайама. – Как это вы догадались?

– Интуиция, – скромно сказал Лайам. – Не могли бы вы разузнать, поставлялись ли им какие-нибудь лекарства? Травки там, настойки или что-то еще?

Эласко кивнул и вновь убежал. Лайам в ожидании стал прохаживаться по двору, временами посматривая вверх – на квадратик синего неба.

Если человек выдает себя за больного, это еще не значит, что он убийца. Это означает лишь то, что Хандуиты пытаются всеми способами облегчить свою участь. И, следовательно, степень их виновности придется все-таки прояснять. А путь к тому один – сличение пентаграмм. И раз уж шпаргалка, которой руководствовались обвиняемые, пропала, остается надеяться, что в подвале дома Элдина Хандуита сохранилась достаточная часть чертежа. Стало быть, придется этот дом посетить. В отчете сказано, что драма разыгралась на набережной, значит, идти недалеко. Как только с Хандуитами будет покончено, Лайам возьмется за историю с чародеем. Там, судя по всему, гораздо больше загадок, чем здесь.

Вернулся Эласко. Его прямо-таки распирало от желания поделиться добытой информацией. Заключенных Водяных Врат содержит герцогская казна. Им ежедневно поставляется минимальное количество пищи, достаточное для поддержания жизни, – небольшой каравай хлеба, вода и миска сухого гороха, но никому из узников не возбраняется столоваться за собственный счет. Хандуиты, например, в дополнение к тюремному рациону всегда заказывают вино и мясо.

– Кимбер, стражник, который ходит на рынок, несколько раз носил от них записки в аптеку. Отец госпожи Хандуит фармацевт, он и пересылал дочери нужные снадобья. Сам Кимбер читать не умеет и не знает, что было в пакетиках, но уж аптекарю-то это известно. Давайте его навестим. Это совсем рядом.

– А нельзя ли туда кого-то послать? – спросил Лайам. Он не хотел тратить время на мелочи.

– Можно, – кивнул Эласко с несколько разочарованным видом.

– Сейчас нам лучше бы отправиться в дом Хандуитов, – пояснил Лайам. – Надо взглянуть, что осталось от пентаграммы. Если большая часть ее сохранилась, то…

Он осекся, ибо лицо Эласко выразило откровенное замешательство.

– Вы хотите осмотреть дом Хандуитов?

– Конечно. Чтобы изучить пентаграмму.

– Но он давно уже продан! – выпалил юноша. – И от пентаграммы, конечно, не осталось следа.

– Продан? – тупо повторил Лайам. – Кому продан?

– Честно сказать, не знаю. Дом продали сразу же после убийства, месяца четыре назад.

– Четыре месяца? Это что – правда?

Эласко молча кивнул.

– И Хандуиты четыре месяца торчат в этой дыре?

– А где же им быть? Ареопаг зимой отдыхает, – ответил Эласко, беспомощно всплескивая руками. – Простите, квестор, но так уж заведено.

– Дом продан, а пентаграмма стерта! – Лайам ошеломленно покачал головой.

«Четыре месяца!»

Протомиться всю зиму в таком жутком узилище, как Водяные Врата! В это невозможно было поверить. Как и в то, что ему подложат такую свинью. Никому не под силу расследовать преступления, столь основательно поросшие мхом.

– Как же тогда я смогу…

Он тяжело задышал, стараясь собраться с мыслями.

«Четыре месяца назад я и ведать не ведал, где находится этот дурацкий Уоринсфорд!»

Кто бы ни купил особняк Элдина Хандуита, он давным-давно уничтожил пентаграмму – никому такая штуковина в дому не нужна.

– Мне очень жаль, квестор, – с несчастным видом сказал Эласко. – Мы же не знали, что вас заинтересует чертеж. Эдил Куспиниан решил, что улик и так более чем достаточно. Злодеев застукали на горячем, понимаете, и… – Он вдруг просиял, осененный внезапной идеей. – Но может быть, стражники что-нибудь помнят? Может быть, нам следует их опросить? А? Как вам такое?

Предложение было дельным, и Лайам кивнул.

– Да, это может сработать. Если они, конечно, малые с головой. Вы сумеете это устроить?

– Они патрулируют по ночам и сейчас отсыпаются, но я пошлю человека с наказом немедленно вытряхнуть их из кроватей. – Он пошел было прочь, но Лайам его задержал.

– А тот чародей, Пассендус? Давно он убит?

Юноша улыбнулся, показывая, что тут есть чем похвалиться.

– Да всего как с неделю. И по этому делу собрано все, что возможно собрать. Уж там-то ничего не утеряно, это я вам обещаю.

– С неделю, – проворчал себе под нос Лайам, когда Эласко ушел. – Ну надо же, как мне везет!

Любой даже самый бестолковый охотник по следу недельной давности не пойдет, ибо знает, что эта затея не сулит никакого успеха.

«Боги, – подумал он. – А на какой результат могу рассчитывать я?»

Стражники, что дежурили в ночь убийства Элдина Хандуита, жили не в самом Уоринсфорде, а где-то в предместье, и Эласко, вернувшись, стал извиняться, что придется с часок подождать. Лайам отмахнулся.

– Неважно, – сказал он. – Час не играет роли, когда речь идет о событиях четырехмесячной давности. Но чтобы время не пропадало, давайте-ка займемся Пассендусом.

Все равно, так или иначе, утро почти прошло.

«И совершенно без пользы», – добавил мысленно Лайам.

Эласко радостно заулыбался.

– Конечно-конечно, квестор! Вы сами увидите, что там все без ошибок! На что посмотрим сначала – на вещи или на улыбчивый труп?

– На труп, – заявил решительно Лайам, пропустив «кнечно-кнечно» и «псмотрим» мимо ушей. Он уже притерпелся к манере южан глотать гласные звуки. Все, чего ему в эту минуту хотелось, это «пскорее» увидеть пресловутый оскал.

– Он в холодном покое – у матушки Хэл, – сказал юноша. – Наверху, – Эласко движением подбородка указал на верхние этажи крепости и снова толкнулся в знакомую дверь. Только теперь они стали подниматься по лестнице вверх, и поднимались достаточно долго – пока не одолели шесть лестничных маршей, едва освещаемых полосками света, пробивавшегося сквозь узкие зарешеченные окошки. На самой верхней площадке обнаружилась одинокая дверца. Эласко почтительно в нее постучал.

– Матушка Хэл? Вы у себя?

Здесь было еще темнее, но Лайаму все же удалось разглядеть паутину, свисавшую с потолка, – такую огромную, что казалось, над ней веками трудились несчетные поколения пауков. После долгого ожидания дверь приоткрыли, матушка Хэл боязливо изучала гостей через щель.

– Добрый день! – громко и нарочито весело крикнул Эласко. Так обращаются к людям, почти утратившим и разум и слух. – Я привел к вам квестора Ренфорда – взглянуть на смешливого мертвеца.

Ведьма пробормотала что-то себе под нос – слишком тихо, чтобы ее можно было расслышать, – и поманила посетителей внутрь. Лайам, брезгливо покосившись на паутину, пригнулся и нырнул в узкий проем.

Обитателей любых городов – как столичных, так и захолустных – подстерегает гораздо больше опасностей, чем жителей деревень. Разбойные нападения, несчастные случаи, обострения застарелых недугов порой приводят к тому, что смерть застигает людей прямо на улицах, и обнаруженные покойники свозятся стражей в специально назначенные места. Там они обычно хранятся до тех пор, пока родственники не хватятся пропавшего человека и не явятся, чтобы его забрать. Трупы, за которыми никто не идет, власти через какое-то время хоронят, а до того от разложения тела оберегаются с помощью ведовства. Лайаму доводилось несколько раз посещать так называемую «мертвецкую» Саузварка, – там все выглядело гораздо пристойней, чем в «холодном покое» матушки Хэл.

Он огляделся и постоял, привыкая. Пыль, грязь везде – и на полу, и на потолочных балках, о первую из которых гости чуть было не стукнулись головами. Вместо окон в стене – какие-то узкие щели, забитые птичьими гнездами и почти не пропускавшие света. Вместо широких мраморных плит – наспех сбитые деревянные полки. Тела, перехваченные веревками, лежали на них, словно тюки на торговом складе. Свеча в руке ведьмы подрагивала и коптила, но Лайам все же попробовал их сосчитать.

«Шесть мертвецов», подумал он с отвращением, подавляя холодную дрожь. В углу помещения валялся тощий тюфяк, к нему притулились небольшой сундучок и столик с парой тарелок.

«Эге, да она прямо тут и живет!» – обратился он к Фануилу. Дракончик ничего не ответил.

– Вот он, – робко произнесла матушка Хэл, поднимая свечу, чтобы осветить ближайшую к входу полку. – Вот он, господа.

Глубоко вздохнув, Лайам шагнул вперед и наклонился над телом мертвого чародея.