Текст книги "Имя Зверя"

Глава 4

Похороны тянулись бесконечно. С деревьев на кладбище уже облетели листья; дождевые капли на ветвях казались крошечными почками, попавшими из весны в осень. Серый свет лился на гранит и мрамор, похоронные урны и крылья разбитых ангелов. Он высвечивал имена умерших, написанных золотыми буквами, струился между лепестками засохших цветов. Гравийные дорожки, поросшие травой, были все в маленьких лужицах. Майкл подошел к могиле как пилигрим, чей путь подошел к концу, но исполнение обета кажется столь же далеким, как и прежде.

Он приехал в Оксфорд предыдущей ночью. Выбраться из Лондона оказалось сущим кошмаром. На шоссе М-40 были пробки; он забыл, что такое английские дороги. Он немного посидел у кровати матери. Она тихо говорила по-арабски, находя утешение в словах и фразах из прошлого, окружая Майкла воспоминаниями о времени, таком же мертвом, как человек, бывший ее мужем. «Здесь совсем по-другому выражают свое горе», – сказала она, – и у нее нет ни слов, ни слез, только пустота. Никто из ее египетских родственников не приехал на похороны, хотя были телефонные звонки и телеграммы, некоторые – от людей, которых она почти забыла. Она была иностранкой в чужой стране, и никогда раньше ее изгнание не обходилось с ней так жестоко и немилосердно.

На похороны, как и предполагал Том Холли, пришло очень мало народу. Рональд Хант был не слишком популярен. Цветов едва хватило, чтобы покрыть гроб, когда его везли на катафалке. В ногах лежал венок – сооружение из роз и белых гвоздик, представляющее эмблему полка. Но всего несколько боевых товарищей пришли на похороны. Кроме них, были некоторые родственники. В том числе и Кэрол.

Кэрол не была бы Кэрол, если бы пренебрегла такой возможностью, подумал Майкл. Наверно, чтобы выкинуть какой-нибудь номер, решил он. Чтобы влезть в его горе со своими собственными воображаемыми страданиями, чтобы поиздеваться над тем, кем, по ее мнению, он стал, бросив ее.

Она хорошо выглядела, не позволила себе опуститься после разрыва. Разумеется, такое было бы ей несвойственно. Ее прекрасные светлые волосы были стянуты в хвост и спрятаны под черной шелковой косынкой. Она носила темное кашемировое пальто без украшений, ее туфли от Бруно Мальи остались чистыми даже после пути по кладбищу. Она приехала сама. Она по-прежнему жила одна или делала вид: ей не шло нарушение внешних стандартов жизни. Кэрол по-прежнему мастерски вела двойную жизнь. В течение их долгого брака Майкл так и не смог до конца оценить всю степень ее неверности, никогда не подозревал, с какой легкостью давались ей обманы. Она и Майкл ехали на похороны в одной машине – об этом позаботился Пол.

Пол провел заупокойную службу, как планировалось. Высокий, угловатый, в черной рясе, посеребренной дождем, он стоял у разверстой могилы своего отца. Не сын, священник. Его великолепно поставленный голос уверенно звучал среди надгробий. Он задрожал только раз, произнося имя отца. Ни на его лице, ни в его поведении не было видимых следов горя. И все же, как знал Майкл, Пол был сильнее всех потрясен смертью отца и сильнее всех страдал от потери.

У них с Майклом почти не было возможности поговорить предыдущей ночью. Пол тоже уже почти год жил в Каире, и братья виделись время от времени. Их нельзя было назвать близкими людьми, но вражды между ними не было. Только отчужденность, разделяющая их, о которой они оба сожалели, не зная, как преодолеть ее. Они вместе прилетели в Хитроу, но Пол отправился прямо в Оксфорд, а Майкл задержался в Лондоне, чтобы встретиться с Томом Холли. Когда в самолете он упомянул имя Холли, Пол ничего не сказал, но Майкл почувствовал его неодобрение. И что-то еще. Что-то, немного похожее на страх или подозрение.

В течение всей службы Майкл держал мать за руку. Она стала старой и хрупкой, и он подумал, что скоро она последует за отцом. Без него что еще осталось для нее в этой холодной, негостеприимной стране, в этой Англии, которая не была той Англией, в которую ее привезли столько лет назад? На мгновение Майкл подумал о том, чтобы предложить ей вернуться с ним и Полом в Каир. Ее семья все еще жила там, она могла прожить остаток своих дней в покое. Но он быстро понял, что это бесполезно. Годы мира для нее давно кончились, она сама приняла решение покинуть страну, в которой никогда не чувствовала себя на родине. И кроме того, если Том Холли прав и к власти в Египте придут фундаменталисты, это будет совсем неподходящее место для старой женщины-христианки. Она останется в Англии с их сестрой Анной и ее мужем, это уже было решено.

Они вместе возвращались к машинам – Майкл и Пол по обе стороны от матери, держа ее под руки. Рядом с ними она казалась крошечной, ее поредевшие седые волосы упорно выбивались из-под шляпы. За ними вместе с Анной шла Кэрол, соблюдая дистанцию. Уходя, они слышали, как дождь равномерно стучит по деревянной крышке гроба.

– Ваш отец никогда не любил дождь, – произнесла мать. – Он часто говорил, что нам нужно вернуться в Египет. Ну, теперь-то мы этого не сделаем.

– Мама, он бы никогда никуда не уехал, – сказал Майкл. – Ты же знаешь, как ему нравилось здесь.

Она кивнула.

– Он был одинок, – прошептала она. – Очень одинок. Никто никогда не навещал его. Почти никто.

Назад они ехали молча. Кэрол угрюмо смотрела в окно. Когда она обращала взгляд на Майкла, он отворачивался. Он знал, что она пытается заставить его почувствовать вину: за то, что ушел от нее, жил отдельно, отказался закрывать глаза на ее неверность. Длинная машина мрачно фырчала, везя их к маленькому дому в Хедингтоне. Сколько в мире разных смертей, сколько способов похорон...

Когда они оказались в доме, Пол отвел Майкла в сторону:

– Послушай, Майкл, так неудобно, что ты упорно не замечаешь Кэрол. Она сделала такое усилие, чтобы быть здесь сегодня. По крайней мере, подумай о маме.

– Это тяжело, Пол. И совсем не просто. Ты сам это знаешь.

– Я знаю только то, что ты должен решить проблему, но, похоже, не слишком упорно ищешь решение.

– Тебе легко так говорить. Ты ничего не знаешь о браке.

Пол покраснел и опустил глаза. Из гостиной слышались приглушенные голоса. Все отчаянно пытались быть вежливыми, делать хорошую мину, не думать о том, что было у всех на уме.

– Не надо напоминать мне, Майкл. Это такая тема, от которой священники стараются держаться подальше. Хотя я и священник, но ты мой брат, и поэтому я должен попытаться. Когда-то ты любил Кэрол. Мне это известно лучше, чем кому-либо. Ты никогда не пробовал рассказать мне о ней, о том, какая она чудесная. Вы жили вместе как муж и жена пятнадцать лет. Наверняка этого времени для супругов достаточно, чтобы научиться мириться со взаимными слабостями. Я знаю, что Кэрол может быть трудным человеком, но наверняка...

– Пол, я разлюбил ее в первый же год. К тому времени, как мы разошлись, я уже так долго ее ненавидел, что даже не мог вспомнить, на что походила моя любовь к ней. Видит Бог – если бы я нашел кого-нибудь еще, я бы бросил Кэрол гораздо раньше.

Пол нахмурился:

– Ты знаешь, что я не могу тут ничего сказать, Майкл.

Трудно говорить о любви с собственным братом, если он священник. Майклу всегда казалось непросто назвать своего младшего брата «отец» или считать его кем-то иным, чем ребенком, которого он знал, как будто они так и не стали взрослыми или выросли вдали друг от друга. Время течет. Бог отделяет от нас жизней, которые мы знали. А может, мы разделяем их сами, из-за скуки, или надежды, или склонности к самоубийству. Майкл вздрогнул.

– Ты не можешь ничего сказать как священник? Или как мой брат?

– Пожалуйста, Майкл, давай не будем начинать сначала. Ты знаешь, что мы все равно ни к чему не придем.

– Значит, как брат. Я не хочу твоего благословения. Я хочу твоего понимания.

Пол поднял брови. Он больше был похож на отца, чем его брат. Хотя он и был младшим, но из них двоих казался старшим. Его волосы были очень светлыми, глаза холодными, без напряжения, присущего Майклу, вокруг них к щекам и лбу протянулись морщинки – не лучики радости, а следы годов учебы и сосредоточенных молитв. Следы интеллекта и веры. Пол Хант был иезуитом по воспитанию и человеком по мыслям.

– Моего понимания? – переспросил он. – Ты хочешь сказать – моей любви?

Майкл безмолвно взглянул на брата. Затем он мягко кивнул.

– Да, – сказал он. – Думаю, да. Наверно, я хотел сказать – твоей любви.

Пол, похоже, принял решение. Он шагнул вперед и обнял Майкла. Затем, расстроившись, заплакал. Майкл обнимал его, как будто каким-то необъяснимым образом его младший братишка превратился в неуклюжего мужчину в черных одеяниях, как будто посреди игры в «верю – не верю» их шутливая мрачность превратилась в настоящие слезы и в горе, копившееся всю их жизнь.

Слезы Пола постепенно перешли в тихие всхлипывания. Он осторожно отстранился, не глядя на Майкла, как будто смущенный тем, что его застали врасплох в момент слабости. Временами, подумал Майкл, его брат носит свой священнический наряд как доспехи, так, как иные доктора носят белые халаты, а солдаты – эмблемы полка. Пол был иезуитом, священником высокого интеллекта, хорошо образованным и много размышляющим. До своего назначения в Каир он провел несколько лет в Ватикане, работая в государственном секретариате. Какими бы ни были его слабости, он уже давно научился скрывать их.

– Прости, – пробормотал он наконец.

– Тебе не за что извиняться, – прошептал Майкл. – Хотелось бы мне чувствовать то же, что и ты.

Пол не ответил.

– Пойдем в сад, – сказал Майкл. – Яхочу подышать воздухом. Кажется, дождь кончился.

Проходя мимо кухни, они услышали сводку новостей по радио. Число погибших на Кингс-Кросс достигло ста девятнадцати и, судя по всему, могло сильно возрасти в следующие несколько недель, когда скончаются от ран другие жертвы взрывов. Пол остановился, прислушиваясь, прежде чем выйти в дверь. Похоже, передача сильно заинтересовала его.

Когда они оба были маленькими, сад казался им огромным неисследованным царством. С тех пор он почти не изменился. Старая беседка по-прежнему криво висела на поржавевшем столбе, над дальней стеной все так же нависало дерево, вдоль теплицы, как всегда, стоят ряды глиняных горшков. Может быть, перемены начнутся теперь, когда умер отец? – подумал Майкл. Может быть, это событие, которое тридцать лет назад казалось бы вселенской катастрофой, сорвет листья с деревьев, выдерет траву и превратит наконец сад в руины?

А может быть, по-настоящему перемена произошла в них самих в юности, когда они обратили свою энергию с лужаек и темных вечнозеленых кустов на внешний мир? Сейчас сад казался гораздо меньше, гораздо теснее. Они с Полом прошли к беседке и вошли в нее, как мальчишки, прогуливающие уроки. Но сегодня они прятались не от школы, а от смерти.

Пол говорил об отце, Майкл слушал. Поток воспоминаний и сражений. Некоторые случаи Майкл помнил, другие в свое время скрывались от него, или он сам держался от них в стороне. В сырой беседке, наполненной запахом гниющих листьев, их отец на мгновение вернулся к жизни.

– Майкл, ты ведь никогда не знал его толком, верно?

Майкл покачал головой.

– Но ты старался его узнать, правда? Мне кажется, ты очень старался. Поступив в армию, служа своей стране, все такое. Ты пытался походить на него.

– Наверно, да. А может, пытался ему понравиться. Но мне это не удалось. Я поступил не в тот полк, стал заниматься разведкой, перешел в СИС. Он не был доволен ни одним из моих поступков.

– Я думаю, Майкл, он был гораздо больше доволен тобой, чем ты подозреваешь. Он немного завидовал тебе, ты это знаешь?

Майкл озадаченно взглянул на брата:

– Не могу себе вообразить.

– Тем не менее это так. У тебя были мозги, ты занимал те посты, которых добивался, как офицер ты пользовался известностью.

– Я всегда считал, что отец презирал военных с мозгами.

Пол засмеялся:

– Это была маска, всего лишь маска. Я думаю, ваши отношения испортились главным образом потому, что ты никогда не подозревал, каким он был притворщиком. Ты принимал его слишком всерьез, Майкл. Он любил тебя разыгрывать, а ты глотал наживку с самоубийственной настойчивостью. Нет, он восхищался тобой. При мне он часто хвастался твоими успехами. – Пол заколебался было, но добавил: – Он так никогда и не понял, почему ты ушел из разведки, вскоре после того как получил кабинетную работу в Лондоне. Мы тоже этого не могли понять.

Майкл посмотрел брату в глаза:

– И ты?

– Ты же ничего не объяснял.

– Да, наверно, не объяснял. Это было бы нелегко, да и сейчас не слишком просто. На самом деле особенно говорить нечего. Мне пришлось предать человека. Очень близкого человека.

– Женщину?

Майкл покачал головой:

– Нет, мужчину. Другого агента. Израильтянина. – Он сделал короткую паузу. – Я не могу рассказывать тебе подробности. Но мне пришлось сделать выбор – либо выдать его египтянам, либо допустить гибель многих людей. Это был выбор потруднее, чем ты можешь себе представить. Яхорошо знал его жену и детей. И вдобавок еще история с Кэрол. Мне нужно было все начать сначала. Начать новую жизнь.

– И тебе это удалось?

– В общем, нет. Можно поменять одежду и дом, даже свои музыкальные вкусы, но внутри ты остаешься самим собой. Не спрашивай меня больше об этом, Пол. Не сейчас. – Он улыбнулся. – По крайней мере, пока ты так одет.

– Я рад, что мы поговорили.

– Да, я тоже.

– Майкл... – произнес Пол неуверенно. – Слушай, я не знаю, что хочет от тебя Том Холли, и я знаю, что это совсем не мое дело. Но... хорошенько об этом подумай. Пусть все остается так, как есть. Так будет лучше.

– Откуда ты так хорошо знаешь Тома Холли?

– Ты же знаешь, что мы не все время проводим в молитвах. Ватикан – это место, куда стекается самая разнообразная информация.

Майкл глядел на брата:

– Пол, чем именно ты занимался в Ватикане?

Пол улыбнулся и сжал руку Майкла. Не отвечая на вопрос, он поднялся.

– Мне нужно возвращаться в дом, Майкл. Мама, наверно, недоумевает, куда мы делись. Ты идешь?

Майкл покачал головой:

– Я побуду здесь еще немного, Пол, если ты не возражаешь. Мне нужно кое о чем поразмыслить. Мы еще поговорим. Если не здесь, то по возвращении в Каир.

Пол кивнул и вышел в сад. Майкл смотрел, как он шагает к дому по усыпанной листьями тропинке – человек, который может избавиться от накапливающейся боли только на исповеди, а может быть, лишен и этой возможности. До Майкла впервые дошло, что мир его брата еще более окутан тайнами, чем тот, к которому он сам принадлежал еще несколько лет назад и который снова стремился поглотить его против его воли.

Он знал, что нужно вернуться в дом, говорить с родственниками, делясь воспоминаниями об отце, смотреть старые фотографии, отрезать для гостей кусочки пирога. Но сейчас он должен был побыть здесь. Беседка была для него не просто местом воспоминаний. Он всегда приходил сюда ребенком или подростком, когда нужно было над чем-то поразмыслить – ранние страхи, моральные проблемы, первые искушения. Он смотрел на покрытые паутиной некрашеные стены, пытаясь разобраться в том, что услышал от Тома Холли. В воздухе сгущалась тьма.

Рядом с ним раздался тихий голос:

– Я так и думала, что найду тебя здесь.

Он обернулся и увидел Кэрол, стоящую в дверном проеме и улыбающуюся ему.

Глава 5

– Майкл, ты весь день не замечал меня. Ты даже не попытался установить контакт взглядом.

– Установить контакт взглядом... – Он решил, что она посещает курсы общения или что-нибудь подобное. Кэрол всегда отличалась ненасытным стремлением к самым разным курсам, развивающим способности.

– Кэрол, нам не о чем говорить. Между нами все давным-давно кончено. Теперь слишком поздно.

– Майкл, никогда не поздно наладить общение с другим человеком. А выбора у нас нет. Мы по-прежнему муж и жена. Я все еще твоя жена, пусть ты отказываешься иметь со мной дело.

Она уже проскользнула в дверь и стояла рядом со стулом, на котором недавно сидел Пол.

– Майкл, ты не возражаешь, если я присяду?

– Устраивайся, – сказал он. – Место в твоем распоряжении. Я как раз собирался уходить.

– Майкл, ты не можешь без конца бегать от меня. Тебе не удастся уйти от всех жизненных проблем. Я, служба... – Она заколебалась. – Твой отец...

– Я не думаю, что сейчас самый подходящий момент обсуждать мои отношения с отцом.

– Почему бы нет? Нельзя сказать, чтобы ты был очень опечален. Правда ведь? Эмоциональность никогда не была твоей сильной стороной, Майкл, верно? Но я боюсь, тебе придется примириться кое с чем. Майкл, я не собираюсь уходить. Я прилеплюсь к тебе как клей. Если будет нужно, я поеду за тобой в Каир.

– Зря тратишь силы, Кэрол. Давай жить, как прежде, отдельно. Так будет лучше.

– Неужели? Для тебя – может быть, но не для меня. Ты устроил для меня ад. Ты католик, поэтому не можешь дать мне развод, не позволяешь мне выйти замуж за кого-нибудь другого. Я говорила с Полом о разводе, но он говорит, что это невозможно. Ради Бога, Майкл, это не может так продолжаться. Это неестественно.

– Что ты хочешь от меня. Кэрол? Ты хочешь, чтобы я вернулся? К этому ты клонишь?

– Майкл, не будь таким идиотом. Ни тебе, ни мне это не нужно, и ты это прекрасно знаешь.

– Тогда что? Чего ты хочешь? Денег? Их у меня нет. Я не зарабатываю даже столько, сколько получал, работая в разведке.

– Майкл, я беременна.

Она взорвала эту бомбу как бы непреднамеренно, как будто мысль об этом только сейчас задним числом пришла ей в голову. Пятнадцать лет они с Майклом непрестанно пытались завести ребенка. Эти усилия и составляли их брак, преодолевая даже отсутствие любви между ними, время от времени бросая их друг к другу в приступе вожделения.

– Это невозможно, – сказал он.

– Почему? Потому что у нас ничего не получалось не по твоей вине? Майкл, меня тошнит от тебя.

Он почему-то поверил ей.

– Кто это был, Кэрол? Я его знаю?

– Я бы не подпустила никого из твоих друзей к себе ни на милю. Если тебе так важно знать, его зовут Саймон, и он держит ресторан в Хэмпстеде. И не смотри на меня так.

– Как, Кэрол? Как я смотрю на тебя?

– Не знаю. У тебя такой презрительный взгляд, который так и говорит: «Сейчас я поставлю тебя на место и покажу, кто здесь хозяин». Придется тебе все это забыть, супермен. Маленькая Кэрол живет своей жизнью. Майкл, я хочу развода, и ты дашь его мне, черт подери.

– Не надо ругаться. – Он сделал паузу. – Ты что, не могла пользоваться контрацептивами?

Она взорвалась в вспышке ярости.

– Ты всегда был сраным лицемером! «Я католик, я не могу дать тебе развод». А теперь – «ты что, не могла пользоваться контрацептивами?». Какая же ты мерзкая жопа!

Он закрыл глаза. Сцена была до отвращения знакомой.

– Какой у него ресторан?

– Что?

– Какой у него ресторан? Судя по имени, он не итальянец и не китаец. Что-нибудь эдакое стильное? С фальшивыми мраморными колоннами и приглушенным светом? Клиентура из преуспевающих управляющих и их жадных жен?

– Какого хрена, разве это имеет отношение к делу?

– Успокойся, Кэрол. Я хочу знать о твоем замечательном плодовитом другие, твоем последнем приобретении. Об этом человеке, у которого есть то, чего лишено большинство из нас. Он женат? Разведен? У него есть другие дети? Несколько десятков, надо полагать.

Кэрол глубоко вздохнула, подавляя свой гнев.

– Да, – сказала она. – Он разведен. У него двое детей, девочка и мальчик. Пятнадцать и тринадцать лет. Его жена сбежала с одним из их поваров.

– Очевидно, хотела обзавестись личной кухней высокого стандарта.

– Послушай, я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать твои гнусные замечания о Саймоне. Он не имеет отношения к этому делу.

– По-моему, как раз наоборот. Полагаю, вы соединялись не один раз... Или это была случайная вспышка страсти, а теперь ты бросилась скликать своих должников?

Кэрол со всей силы влепила ему пощечину. Он не уклонился, хотя ожидал этого и заметил движение. Щеку пронзила боль, но он почти не почувствовал ее. Кэрол давным-давно лишила его способности чувствовать боль. И любовь тоже. И все прочее.

– Не заботься об извинениях, – сказал он.

– Майкл, мне нужен развод. Тогда мы с Саймоном сможем пожениться. Мы обязаны сделать это ради ребенка. И ради детей Саймона. Майкл, по крайней мере подумай о ребенке.

– Я думаю о ребенке. Я всегда буду думать о ребенке. Если ты хочешь развестись, то почему не подашь на развод?

– Все не так просто, ты сам знаешь. Мне нужно твое согласие. Мы жили раздельно больше двух лет. Если ты не возражаешь, мы можем все сделать прямо сейчас.

– Все равно тебе мое согласие не понадобится еще два года. Почему ты не можешь просто подождать? Ребенку все равно.

– Но другим людям не все равно. Мы станем посмешищем.

– Вот оно что. Ты боишься, что люди станут смеяться над тобой и над твоим любовником.

Кэрол снова разозлилась:

– Майкл, почему ты такой мерзавец? Ты даже в Бога не веришь! Тебе-то какая разница?

– Я не могу развестись с тобой, потому что это убьет мою мать. Мой отец мертв, так что, слава Богу, он от всего этого избавлен. Мне нужно думать о своей семье.

– Твоей семье? Ты имеешь в виду своего вшивого брата-священника? Он был любимчиком у папочки, и ты подлизываешься к нему, чтобы доказать, что ты тоже из этой шайки. Ты не веришь в Бога, но это не мешает тебе быть хорошим католиком. Ты это хочешь сказать, верно?

– Кэрол, хватит...

– Нет, не хватит. Майкл, ты ведешь себя недостойно. Может быть, я не святая, но, по крайней мере, у меня есть какие-то принципы. Не волнуйся, я не собираюсь тебя смущать. Я попрощаюсь с твоей милой мамочкой и уеду. Не знаю, сколько времени ты собираешься провести в Англии, но если ты здесь надолго и если решишь спокойно обсудить наши проблемы, как цивилизованный человек, позвони мне. Номер ты знаешь. И не беспокойся, с Саймоном тебе говорить не придется. Он проводит почти все время в своем сраном ресторане.

Она резко повернулась и исчезла. Какое-то мгновение в воздухе еще оставался запах ее духов, резко выделяющийся среди сырых осенних запахов беседки. Майкл узнал запах – духи от Герлен, «Жики» или «Жарден Де Багатель». Ему казалось, что какая-то пружина внезапно разворошила сад, лишив его порядка. Резкий запах вызвал в памяти воспоминания, которые он бы предпочел спрятать подальше.

Майкл вышел из беседки. Небо над головой медленно темнело. Он хотел вернуться в Каир, где осень не терзает сердце с такой силой. Он взглянул на часы. Еще полным-полно времени, чтобы успеть вернуться в Лондон.