Текст книги "Нерушимый"

Глава 4. Я вся такая внезапная…

В сопровождении майора милиции Ирины Тимуровны Джабаровой я вышел на улицу. Мы миновали стоянку, где остался единственный дежурный милицейский автомобиль, остальные патрулировали окрестности. Машину налетчиков, видимо, увез эвакуатор. Я заметил на асфальте почерневшую лужицу крови, стекольную крошку. Память подсказала, что сюда упал подстреленный Тыриным амбал.

С другой стороны двухэтажной сталинки была стоянка для автомобилей сотрудников отдела, где у фонаря грустил каплеобразный серый паркетник. Мы направились к нему. Увидев на его капоте красно-серебристый трапециевидный значок ЗАЗ, я чуть глаза не потерял. Вот это чудо техники – «запорожец»? Без шуток?

Когда сели внутрь и завелись, оказалось, что таки да, «запорожец», но совсем немного. Торпеда выгорела от солнца, звукоизоляция так себе, сверчок, и не один, а вот мотор хороший, тихий. А еще чувствовалось, что эта машина – вещь, она не из жести, а из настоящего металла. В общем, гораздо надежнее моей «Лады-Гранты».

Шла машина мягко, в повороты вписывалась как влитая. Так и хотелось сесть за руль.

– Хорошая машинка, – проговорил я.

Майор Джабарова фыркнула:

– Смеешься? Я бы взяла сорок четвертую «Волгу», она на века. Кожаный салон, климат-контроль, массажер в водительском сиденье. – Она помассировала шею в области седьмого шейного позвонка, намекая на проблемы с позвоночником. – Но госслужащим не положена роскошь.

Так и подмывало спросить, кому положена и на каких машинах ездят народные депутаты и секретари обкомов, но я лишь вздохнул:

– Я бы и от такой не отказался.

– У тебя есть права? – удивилась она.

– Прав нет, по крайней мере, при мне, но я понимаю эту машину. Помню последовательность действий. – Я жестом имитировал поворот ключа зажигания. – В общем, знаю, как водить.

– Ну, пробьем по базе и, если есть права, восстановим.

Не особо рассчитывая на ответ, я решил спросить то, что плотно засело в голове:

– Ирина Тимуровна, а что за люди совершили вооруженный налет на отделение? Это ведь… немыслимо! Они освобождали какого-то криминального авторитета? Ему грозил расстрел?

Заодно и узнаю, есть ли тут смертная казнь.

Ирина Тимуровна недобро улыбнулась. Перестроилась в правый ряд, зубами достала сигарету из пачки. Я вовремя сориентировался, схватил зажигалку возле рычага переключения скорости, поднес ее к сигарете. Потянуло табачным дымом, и хозяйка авто опустила стекло.

– Когда те двое открывали камеру, – продолжил я, – здоровяк сказал: «Он ее завалит при любом раскладе». Я поначалу не понял кого, но потом все стало ясно. Кто эти люди?

Отвечать ей не очень хотелось, и она попыталась сменить тему:

– Ты лучше расскажи, как тебе удалось выйти из камеры.

– Не поверите. Попросил, чтобы меня выпустили, – пожал плечами я. – Не думал, что сработает, но мелкий бросил связку ключей. Так кого они освободили? Для вора в законе слишком молод. А капитан Тырин потом говорил: «Да ты хоть знаешь, чей это сын?»

Майорша за раз втянула в легкие полсигареты, подумала немного и сказала:

– Это моя недоработка. У меня сегодня приемный день. Ну, люди заранее записываются, приходят, высказывают претензии лично. Записался один предприниматель с жалобой, что вяло его дело расследуют. Ну, я без задней мысли приняла его. А он оказался подставной. Скрутил меня, завладел табельным оружием, сказал, если буду рыпаться, пристрелит, и что в пятиэтажке напротив снайперская лежка. – Она глубоко затянулась, поджала губы. – Я должна была сопротивляться, но… да, струсила. Очень уж жить люблю. Потом его подельники подъехали, поставили условие: моя жизнь в обмен на Карасева. А дальше ты видел.

– Так чей сын тот длинный? – повторил я, когда она смолкла.

– Так Карасика же, криминального авторитета, которого крышует Шуйский. Я год этого гаденыша разрабатывала, у него совместный бизнес с сынком Шуйского – бухло, шлюхи, наркота. Думала сперва младшего Шуйского прижать, а потом через щенка – папашу, почти расколола Карасева, – она в сердцах ударила по торпеде, – а не вышло, отбили своего молокососа. Ищи его теперь.

Ясно. Сын местного депутата и отпрыск бандюка замутили «бизнес». Отпрыск бандюка подставился, его взяли и, как говорится, начали колоть, копать под партийного босса, или кто он там. Шуйский… О нем я слышал от проституток. Значит, это какой-то местный царек, скорее всего, он сидит в правительстве. А Джабарова-то, выходит, идейная!

– Думаете, уйдет беглец?

– На дно точно заляжет.

– Вам чем-то грозит этот инцидент? – осторожно поинтересовался я.

– Не знаю. Это зависит уже не от меня. Могут лишить звезды и понизить в должности. Могут спустить дело на тормозах.

Говорила она как-то отстраненно, и я не стал отвлекать ее от дороги, замолчал. Где-то слышал: чтобы понять человека, нужно посмотреть на него за рулем. Ирина Тимуровна вела машину очень уверенно, можно сказать, властно, и многословием не страдала. Никакой нервозности, словно не ее едва не убили несколько часов назад.

Прилипнув к стеклу, я изучал новую локацию. То есть город, где предстоит жить. Фотографическая память, перешедшая в новое тело вместе с разумом, опознала несколько центральных зданий, и я догадался, под каким названием знаю Лиловск.

В моем мире в нем наблюдался отток населения – за тридцать лет после развала Союза количество жителей сократилось со ста шестидесяти до сотни тысяч. В этом депрессивном (в моем мире) городке жил мой виртуальный знакомый, с которым мы вместе рубились в «Ваху», он вечно жаловался на убитые дороги, говорил, что ямы нужно объезжать по обочинам.

Здесь все было иначе. Никаких ям. Дорога ровная, машина ни разу не подпрыгнула, шуршит себе шипованными колесами по асфальту. Деревья вдоль дороги украшены, светятся. Фонари странные, продолговатые, оранжевый свет дает ощущение тепла.

Магазины все в одном стиле: затемненные стеклянные витрины на первых этажах, покупатели входят-выходят через разъезжающиеся автоматические двери. Есть и лавки, и магазинчики поменьше – вряд ли это все государственное. Судя по всему, ехали мы через центр: все здания привычны глазу, есть и старинные деревянные, есть и новостройки – непривычные, эстетичные, белые, похожие на сталинские высотки, но их мало. Вдалеке видны строительные краны.

Как и в привычной реальности, вдоль дороги билборды, но очень продвинутые. Поначалу я даже подумал, что голографические, изображения на них были объемные: «ВСТРЕТИМ НОВЫЙ ГОД НОВЫМИ ТРУДОВЫМИ ПОБЕДАМИ!», «ЛИЛОВСКИЙ РАЙОН – ЛИДЕР ПО НАДОЯМ МОЛОКА», «ГОРДИМСЯ УДАРНИКАМИ ТРУДА!»

Хотелось протереть глаза, но я знал, что это не поможет. Неужели я попал в мир Полдня? Или, как в том анекдоте, есть нюансы в виде бандитов и гнилой системы?

Еще один нюанс обнаружился, когда мы проехали частный сектор, застроенный старыми деревянными домами, и вырулили на мост через реку. Слева на холме, подсвеченный снизу, будто бы вознесся и парил над землей старинный храм из красного кирпича.

– Офигеть, – непроизвольно вырвалось у меня.

– Что-что? – не поняла майорша, глянула искоса.

– Красиво, говорю. Храм как будто плывет в облаке света… Ирина Тимуровна, а считаете ли вы религию опиумом для народа?

Обычно я не разговариваю… не разговаривал в той жизни о религии с малознакомыми людьми, но тут решил нарушить это правило – надо же узнать, как коммунизм может соседствовать с церковью, мечетью и прочими храмами. Помню, во время Великой Отечественной Сталин смягчил свою позицию по отношению к верующим, но почти сразу после снова подверг их гонениям. И судя по тому, что я увидел в послежизни, товарищ Сталин жестко ошибался. Бог (или богиня) есть, теперь я знаю это точно.

Тем временем, задумавшись над моим вопросом, майор Джабарова поджала губы, подумала немного и честно ответила:

– Считаю, можно было бы обойтись и без этого. Но, сам понимаешь, Горбачев запустил то, что с трудом удалось направить в нужное стране русло – Перестройка, попы, экстрасенсы, кооперативы… Слишком многое посыпалось, слишком много пустоголовых последователей обнаружилось у новшеств, и только вмешательство товарища Горского спасло страну.

«Ага, значит, Перестройка тут все-таки была, – подумал я. – Так-так. Вот это уже кое-что проясняет. Значит, Горби и здесь наследил, но его остановили. И не только его, но и развал Союза. А значит, Ельцина, его команду и тех, кто за ним стоит. Но кто? Что еще за Горский?» Я бы запомнил эту фамилию, если бы в моем мире он хоть чего-то добился.

– В чем-то пришлось пойти на уступки, в чем-то – признать ошибочность прежней линии партии, – продолжала заученно вещать Ирина Тимуровна – так, словно проводила для отдельно взятого индивидуума урок политинформации. – Генеральный секретарь товарищ Горский на юбилейном, тридцатом, съезде КПСС ясно объяснил, что мы страна свободная. А значит, пусть верует тот, кому это надо. Партия не может контролировать мысли, но и лицемерия нам не надо! Веруешь – веруй, но открыто! И баста!

– Мудро, – сказал я. – Правильнее возглавить то, что ты не можешь предотвратить.

Воцарилось минутное молчание, которое нарушила Ирина Тимуровна:

– Саша, у меня к тебе будет просьба. Ты разбираешься в сантехнике… Не то сказала, язык заплетается… В общем, у меня смеситель течет, уже старый совсем. Можешь его поменять?

И – ни тени смущения. Жизнь спас? Спасибо. Но кран надо поменять!

– Да без проблем, если есть инструмент.

Мне несложно, я умею работать руками, а ссориться с Ириной Тимуровной не стоит.

За мостом через реку начался коттеджный поселок. Все здания однотипные, полутораэтажные, заборы – кирпичные. Каково же было мое удивление, когда машина свернула с главной и покатила между домов по асфальтовой дороге и остановилась у одного из этих коттеджей.

В моем мире не каждый мог позволить себе такое постоянное жилье, а тут – дача.

– Это и есть ваша дача? – на всякий случай уточнил я.

– Пока она ведомственная. Но еще пять лет службы, и станет моей… Если меня не уволят после того, что случилось.

Ворота открывались с пульта. Загнав машину, Ирина Тимуровна зашагала к дому. Остановилась у порога, дожидаясь меня.

Внутри пахло свежим ремонтом и сосновой стружкой. В гостиной были свалены коробки с мебелью. Собрали только стол и частично – кухню.

– Показывайте ваш кран, – проговорил я, снимая ботинки, которые немного жали. Первый этаж представлял собой просторную гостиную, здесь же был туалет с ванной. На втором, надо полагать, спальня.

– Да что его показывать, проходи в ванную, смотри, а я пока отопление включу.

Я бросил взгляд на фотографию на стене: улыбающаяся Ирина Тимуровна с сыном. Парню на вид лет шестнадцать-семнадцать. Мужа у этой дамы, надо полагать, нет.

Вода была перекрыта, так что оценить масштаб катастрофы я не мог, покрутил смеситель туда-сюда, огляделся. Стены обшиты «вагонкой» или чем-то похожим. Унитаз мало отличался от тех, что я видел в своем мире. Ванны нет, зато есть вполне современная душевая кабинка.

О, как же мне захотелось освежиться!

– Мне нужен ключ! – прокричал я из ванной.

Ирина Тимуровна пришла спустя минуту с черным мусорным пакетом и коробкой, в которой хранились инструменты, шагнула ко мне почти вплотную, коснулась футболки.

Я инстинктивно шагнул назад, уперся в стену. Это что за номер? Ирина Тимуровна приблизилась, слегка задевая меня своей огромной грудью. Но я не возбуждение испытал, в голове завертелась песенка Олега Медведева: «Жизнь тяжела, как борец сумо, пузом напирает, хочет выбить из круга на фиг».

– Этот хлам, что на тебе, больше не понадобится, – проворковала она. – Потом во дворе сожжем. Джинсы, футболку и ботинки я тебе нашла. Куртка, – она заглянула в пакет, – сильно ношеная. Вот. Переодевайся.

– Давайте я сперва починю…

– Кстати, вон, видишь коробку? – перебила Ирина Тимуровна. – Это новый кран.

– Понял, – кивнул я и рванул к стене, подальше от беспардонной майорши. – Сейчас поставлю.

Мое бегство ее не расстроило. Она наградила меня долгим взглядом и исчезла за дверью.

Спрашивать, от кого осталась одежда, я не стал. Сложена она была аккуратно, словно для того, чтобы ее забрали, но владелец так и не явился. Наверное, осталась после кого-то из сожителей или любовников. В моем случае не до выбора.

Джинсы оказались широковаты в поясе, но по длине подошли идеально. Еще обнаружились теплые спортивные штаны. Футболка серая с надписью «Байконур» и двумя спутниками: самым первым, запущенным в 1957 году, внизу и современным вверху. Вторая – условно белая, с кораблем «Буран», но почему-то подписанным как «Вихрь». Все-таки допилили проект?

«Если гонка вооружений не прерывалась, этот мир мог быть более развитым технологически, – думал я, примеряя осенние туфли. – Сколько интересного впереди!»

Обувь оказалась на два размера больше. Главное, что не меньше, можно чем-нибудь набить.

– Подошло? – спросила Ирина Тимуровна из гостиной.

– Да, – ответил я, переодеваясь в старый спортивный костюм, чтобы не пачкать вещи.

Убрав вещи, я взял разводной ключ и занялся делом. Это был не просто смеситель, а кран-патриарх, весь в потеках, мощный, не то что современные условно-металлические пародии. Новый смеситель тоже оказался не просто добротным – медным. Ну а что, страна у нас богатая, можем себе позволить.

На переустановку ушло минут семь.

– Включай воду, хозяйка! – крикнул я, забывшись, что с такой дамой надо на «вы», это в той жизни Ирина была моей ровесницей, а в этой она в матери мне годится.

Убедившись, что нигде ничего не течет, я обнаружил электрический водонагреватель и полез в душ.

О, я думал, знаю, что такое кайф! Будь моя воля, час бы плескался! Но мой кайф закончился, когда за полупрозрачными стенками кабинки я увидел силуэт: Ирина Тимуровна расхаживала по ванной, не торопясь ее покидать. А я не спешил выключать воду, потому что в данный момент майорша больше всего на свете хотела… меня!

Я не был готов к такому повороту. Рубенсовские женщины, склонные к доминированию, – вовсе не моя слабость. Немного запаниковав, я отвернулся и сделал вид, что не заметил ее, а Джабарова, не дождавшись, сама постучала в кабинку.

– Сашенька… – чуть хрипло произнесла она. – А я тебе полотенце принесла.

– Спасибо! – прокричал я, намыливая волосы. В этой жизни они у меня густые, непослушные. – Повесьте на крючок, пожалуйста!

Фух, ушла, слава богу. И что теперь делать? Сбежать? Или прикинуться дурачком – не потащит же она меня в постель силой? А если потащит, смогу ли я отбиться? Н-да, ситуация. Одно ясно: отрабатывать кров таким способом я точно не хочу.

Как не хочу и выходить из этой комнаты, потому что снаружи меня ожидает голодная валькирия с огромной кормой и ногами как у слона. И непонятно, как тут разруливать. Кто бы мог подумать, что привлекательная внешность может создать проблемы. В предыдущей жизни женщины на меня не прыгали. Ну, разве что очень редко.

Хотя… кажется, придумал. Если бы кто-то сказал, что работа на мебельном складе, которую я ненавидел и считал временной, будет мне полезна – рассмеялся бы в лицо.

Вытершись, я надел белую футболку, спортивки, натянул улыбку и вышел из ванной. В гостиной потеплело, на плите булькала кастрюля, распространяя божественный запах пельменей. Живот предательски заурчал, и я понял, что снова готов продать полдуши. Целую душу. На все готов, кроме постельных утех с этой женщиной. Потому действовать нужно иначе. Забываем про голод, включаем заботливого родителя.

– Голодный? – деловито спросила она, расставляя тарелки по столу, и напомнила злую воспитательницу в садике: не хочешь – заставим.

– Конечно. – Врать было бессмысленно.

Я остановился напротив ее фотографии с сыном, демонстративно долго ее рассматривая.

– На вас похож, Ирина Тимуровна. Как зовут?

– Тимур. В честь моего отца.

– Старшеклассник?

– Первокурсник, – ответила она, наполнила одну тарелку, другую. – Школа милиции. Садись ужинать.

Хотелось наброситься на еду, но я сперва подошел к коробкам с мебелью, сел на корточки, изучая схему сборки и перечень комплектующих. Прихожая, кухонные полки, комод, три прикроватные тумбы, два шкафа, один из них угловой.

Ирина Тимуровна наблюдала, сидя на табурете и закинув ногу за ногу, отчего узкая юбка чуть задралась, обнажая круглую коленку. Наконец она не выдержала, несколько жалобно протянула:

– Саша, ну что ты там возишься? Садись, пельмени же остынут!

– Определяю себе фронт работ на завтра, – ответил я, выпрямляясь. – Но для того, чтобы повесить кухонные шкафы, мне понадобится перфоратор и уровень. У вас есть?

– Какой ты, оказывается, рукастый, – констатировала она. – А так и не скажешь. И что, ты можешь сделать идеально? И ровно чтоб висело? Не придется вызывать мастера, чтобы за тобой переделывал? – Она облизнулась, поменяла ноги местами, и юбка поползла выше, открывая бедро.

Я сделал честное-пречестное лицо и сказал:

– Если не смогу, вы же меня посадите. – Никакой реакции, лишь бровь приподняла. – Вот только поужинаю – и займусь, чтобы вы увидели мои способности и не беспокоились. Так у вас есть перфоратор и уровень?

– Есть, – вздохнула она. – Ешь давай!

Хотелось отрапортовать: «Так точно, товарищ майор», – но я пока не понял, есть ли у нее чувство юмора. Главное – занять свободное время, а ночью она домой поедет. Очень на это надеюсь.

Я покосился на стеклянную баночку с ромбиком этикетки «Майонез советский». Зачерпнул столовой ложкой, попробовал. Вкус непривычный, маслянистый. На домашний похоже, который делала мама, когда была жива. Наверное, натуральный, изготовленный по ГОСТу.

Пельмени тоже были улетными. Такой кайф от еды я испытывал разве что в студенчестве, когда аппетит зверский. Есть приходилось медленно, чтобы не опередить Ирину, поглядывающую все более томно.

– Спасибо, Ирина Тимуровна, – искренне поблагодарил я и, промокнув рот салфеткой, метнулся к упаковкам.

Донесся разочарованный вздох. Ирина поднялась и протопала к выходу, нажала какую-то кнопку, и пол у входа поднялся, развернулся, открывая путь в подвал. Удивительное сочетание модерна и советскости. Ну какой же дом без погреба, консервированных огурчиков и помидоров?

– Иди сюда. Ящик возьмешь, – позвала она.

Я помог ей поднять скорее деревянный сундук без крышки, чем ящик, где лежали болгарка, шуруповерт, перфоратор неизвестных производителей и боксерские перчатки. Видимо, все это принадлежало почитателю Байконура, но космонавт улетел, роняя тапки, и даже вещи не забрал. Потому что Ирина Тимуровна – женщина опасная, к тому же майор милиции.

Я отложил перчатки, вспоминая чью-то шутку: «Продам щенков боксера, еду боксера, перчатки и все, что от него осталось».

А еще благодаря «Эмпатии» я понял, что хоть и хочется меня Ирине Тимуровне, но гораздо больше она желает общества, ласки, компании, потому что после отъезда сына в школу милиции ее накрыло одиночество, и ей просто неприятно возвращаться в пустой дом. А еще у нее давно никого не было, и она мечтает снова ощутить себя желанной. И весь этот бурный коктейль желаний сформировался у нее в жажду секса.

Приняв трехметровый уровень, я спросил:

– Стены тут из чего?

– Это финские домики, – ответила она из подвала. – Саш, ты что будешь: вино или коньяк?

– Ирина Тимуровна, – проговорил я с укоризной. – Мне же еще работать, а вам за руль!

Донесся смешок.

– Действительно. Какой бдительный молодой человек.

Бутылку коньяка она все-таки достала, но не пила, положила в пакет, чтобы забрать с собой.

Пока я проверял, все ли детали на местах, Ирина Тимуровна крутилась на кухне, а когда понес коробки наверх, сказала:

– Я поехала, Саша. – И посмотрела выжидающе, даже с какой-то надеждой.

И я чуть было не сломался. Где-то в глубине души мне захотелось утешить эту женщину, дать ей желаемое… но дальше-то что? А вдруг влюбится? Что мне, под ее юбкой сидеть? А если обидится, может и проблем доставить. Майор милиции в таком небольшом городке – это полубог.

Нет, товарищ майор, вы уж как-нибудь сами, без меня. Не для вас я этот стручок в междумирье моделировал, ха-ха!

– Хорошей дороги, Ирина Тимуровна, – нейтрально сказал я, и она не скрыла разочарования.

– Смотри мне тут! – пригрозила она.

– Все будет на высшем уровне! – бодро пообещал я, а сам мысленно облегченно вздохнул. – Кстати, а у вас, случайно, нет телевизора?

– Случайно есть. Старый, но работает. Найдешь. Все, бывай. Буду завтра после пяти.

Из окна я наблюдал, как она выезжает со двора. Советская одинокая женщина. Такую не каждый, как говорит молодежь, вывезет.

Я распахнул дверь первой спальни со скошенным потолком, не обнаружил телевизора. Часы показывали 21:30. Еще часов пятнадцать я буду лучшим в мире стрелком… или только до полуночи? В описании таланта это не объяснялось, а опытным путем не проверить – стрелять нечем!

Стало жалко терять пропадающий талант, но что мне с ним делать? Из плевалки по мухам палить? Так зима, даже мух нет. Что будет со мной завтра? И когда именно завтра я рискую оказаться в невыгодном положении, став худшим непонятно в чем? В двенадцать ночи? Примерно в четыре, когда я запросил талант?

Еще вопрос – в чем именно стану худшим? Вдруг – самым тупым? Буду сидеть, сведя глаза у переносицы, и слюни пускать… Да уж, Нерушимый, тебе не угодишь! Нет бы радоваться жизни новой в красивом юном теле – нет, елки-палки, нужно поныть о несвершившемся!

Поругав себя, пообещал, что решать эти проблемы буду по мере поступления. А сейчас…

Я вошел во вторую спальню с кроватью-сексодромом и улыбнулся, увидев на стене, господи, телевизор «Янтарь»! Но не который из моего детства, с выпуклым кинескопом, а с большой диагональю – плазменный!

Впрочем, порадовало меня совсем другое. Телек – какой-никакой, а источник информации.