Текст книги "Логово врага"

Глава 5
Под флагом измены

Еще никогда, никогда в жизни Дарку не доводилось видеть такого огромного человечища, напоминавшего скалу, как размером, так и крепостью как будто стремящихся разорвать кожу и выпрыгнуть наружу мышц. Даже низкорослые, но плотно сбитые, необычайно крепкие гномы не выглядели столь могучими силачами, как представший глазам моррона здоровенный человек, нагишом выскочивший из кровати, чтобы защитить свое жилище от непрошеных гостей, а уж заодно и отомстить им парочкой переломов и серьезных ушибов за прерванный сладкий сон.

Что ни говори, а лекарь горняцкого поселка был крупным и чересчур мускулистым не только для человека, но даже для рослого воина-орка, которых Дарк немало повидал на своем веку. Однако это был человек, не гном-переросток, не великан-орк и уж тем более не полукровка-шаконьесс, а именно человек, но только уж слишком большой, широкоплечий и мускулистый. Вдобавок физиономия гиганта была столь неповторимо устрашающей, что, внезапно узрев ее в ночи, девять из десятерых мгновенно шлепнулись бы в обморок, а единственный обладатель крепких нервишек (или плохого зрения), не раздумывая, пустился бы наутек, оставляя за собой зловонный шлейф признания собственной трусости.

Квадратная, непропорционально большая даже для такого неестественно огромного тела голова была настолько коротко острижена, что выглядела, как наголо обритая. Она походила на гигантский, сильно приплюснутый по бокам орех, намертво приросший к остроконечным, угрожающе выпиравшим кверху ключицам и изобилующий множеством уродливых, костяных выпуклостей, которые и образовывали черты лица: угловатые надбровные дуги; широкий приплюснутый нос с раздвоенной горбинкой и с большими даже в нераздувшемся состоянии ноздрями; плотно прижатые к черепу крохотные округлости ушей; торчащие по бокам скулы и основательно выступающую вперед нижнюю челюсть. Тело же лекаря было сплошным скоплением мышц, не имевшим вовсе жира и кое-где поросшим черными, игривыми завитушечками редких волосков. Кулачища великана были под стать остальному телу. Они намного превышали размеры головы среднего человека и завораживали взоры дурней-противников грозно выпирающими костяшками.

Такие люди, как шевариец по имени Гара, рождаются раз в сотню лет и никогда не живут обычной человеческой жизнью, как, впрочем, и редко помирают от старости. Если их из страха не убивают еще в раннем детстве соседи, то в зависимости от стечения обстоятельств они становятся либо изгоями-отшельниками, блуждающими всю жизнь в одиночку по дремучим лесам и питающимися хищным зверьем, которому ломают хребты голыми руками, либо служат личными телохранителями королей. Даже могущественные герцоги и архиепископы не могут позволить себе по сану иметь в числе приближенных подобного здоровяка. Он слишком хорош, то бишь страшен да могуч, даже для самых высокородных аристократов королевских кровей. Его хозяином может стать лишь сам монарх, только избранному Небесами правителю и вершителю судьбы всего королевства позволено управлять грозным чудовищем. Увидеть же подобное чудо природы среди обычных людей, да еще не в клетке, было настоящим везением. Ну, а разозлить его до слюней, капающих из приоткрытого рта, смертельной неудачей!

Крамбергу удалось это сделать, хоть вряд ли целью герканского разведчика было испытать на себе гнев разъяренного силача. Неизвестно, что он сделал, когда без разрешения вошел в дом, и каким именно способом поднял громилу-лекаря с кровати: всего лишь грубо окрикнул или с разбега пнул ногой в живот, но возмездие спящего обрушилось на его неразумную голову гораздо быстрее, чем он мог ожидать и успел отскочить. И вот теперь неосмотрительный торопыга свисал вниз головой со стола, на который довольно жестко приземлился спиною, предварительно пролетев вверх тормашками две трети комнаты. Судя по всему, в ближайшие четверть часа Вильсет не должен был прийти в сознание, а очнувшись, вряд ли оказался бы способен крепко стоять на ногах.

Осмотр места схватки и довольно незаурядного во всех смыслах противника продлился не долее пяти секунд, которые обомлевший моррон простоял на пороге. По меркам драки это уйма времени, и хозяин дома успел бы уже несколько раз напасть на пришедшего на подмогу дружку незваного гостя, однако великан этого не сделал. Почти упираясь в высокий потолок комнатушки коротко остриженной макушкой, обнаженный лекарь неподвижно стоял, угрожающе пыхтел и устрашающе поигрывал мышцами своего могучего тела, но не сделал ни шагу вперед. Его сонные, слегка мутноватые глаза изучали не второго противника, а неотрывно смотрели на меч в руке Аламеза.

«А он отличный лекарь и травник, видать, очень неплохой! – подумал Дарк, правильно догадавшись, что послужило причиной замешательства. – Вмиг понял, что мой меч отравлен. Не удивлюсь, если он знает чем…»

В этой крайне неблагоприятно сложившейся ситуации нужно было незамедлительно заговорить, причем, начиная беседу с нижайших извинений за вероломное вторжение и причиненное беспокойство. Однако Аламез не мог позволить себе открыть рта. Шеварийские слова, как назло, в голову не лезли, да и герканский акцент некуда было девать. Поскольку обычный способ ведения разговора оказался недоступным, моррону пришлось прибегнуть к языку жестов, универсальному, но уж больно подозрительному. Ненадолго склонив голову в поклоне, Дарк поднял левую руку с открытой ладонью вверх, давая понять, что пришел с миром, а правой убрал в ножны меч.

Без всяких сомнений, этот поступок был очень рискованным, ведь Гара мог тут же наброситься на вторгшегося в его владения чужака, как не поняв смысла жестов, так и проигнорировав попытку примирения. Однако иного выхода у моррона не было. Едва взглянув в глаза верзилы, Дарк мгновенно понял, что все равно не сможет воспользоваться отравленным оружием, приносящим не ранения, не увечья, а верную смерть. Несмотря на весь свой жутковатый вид, хозяин дома явно не был убийцей и хоть частенько причинял людям боль, но лишь для того, чтобы их исцелить. В его слегка прищуренных, немного озлобленных и очень-очень растерянных глазах не было видно характерного для душегубов блеска; им были чужды как необузданная, безумная жажда крови, так и холодное безразличие очерствевшего сердцем воина, выпалывающего людей, как мешающиеся под ногами сорняки.

– Немой иль заозерник приблудший? – расправив нахмуренные ранее брови, спросил эскулап и мгновенно расслабил бугры мышц по всему огромному телу. – Лечения ищешь иль разнюхать чаго заглянул?

За неполную минуту, проведенную в доме, Аламез получил уже второе подтверждение, что природа не только наградила лекаря грозной внешностью и нечеловеческой силой, но и не поскупилась наделить его довольно прозорливым умом. Гара мгновенно понял, что меч отравлен сильным ядом, а затем и причину молчания гостя правильно истолковал. К тому же адресованные Дарку вопросы прозвучали на чистейшем герканском. Лекарь не побоялся продемонстрировать впервые увиденному им незнакомцу отменное знание языка врага, хоть в безумную военную пору это в Шеварии не приветствовалось, и всякий хоть раз заговоривший по-геркански ходил под обвинением в симпатии к врагу или даже в измене. За считаные доли секунды Гара разумно рассудил, что будь гость хоть шпион, хоть бежавший пленник, с ним лучше говорить на его родном, не вызывающим частичного непонимания и сильного раздражения языке. В противном же случае посетитель все равно не выдал бы его маленький секрет, поскольку не мог говорить.

– Герканец, – признался моррон. – Пришел за лечением. Девицу, спутницу нашу, осмотреть надо, чесотка у нее…

– Врешь, ты имперец, хоть на герканском здорово говоришь, – в третий раз поразил Аламеза лекарь. – Тебя, поди, сами заозерники за сородича принимают?

– Принимают, – кивнул Аламез и открыл было рот, чтобы дополнить односложный ответ, но был тут же прерван.

– Девка на дворе? Так чо ты тут застрял?! Тащи! – деловито скомандовал великан и, то ли выказывая уроженцу далекой Империи пренебрежение, то ли просто показывая, что уже не боится вооруженного гостя, повернулся к моррону спиной и, соответственно, тем самым местом, что ниже ее находилось. И та, и другая части тела были весьма впечатляющих размеров и ослепили Дарка своей неестественной, похоже, болезненной белизной. – Давай, давай, шевелись!

Ринва нашлась на том же самом месте, где и была оставлена, но вот только за пару минут, что Аламез провел в доме, умудрилась лишиться башмаков, причем самое поразительное, не приходя в сознание. Конечно же, Дарк мгновенно смекнул, в чем дело, и тут же громко, без малейшего намека на стеснение высказал толстощекому, якобы уже уснувшему на скамье корчмарю все, что он думает. Говорить, а точнее, кричать пришлось по-геркански, но Дарк был настолько возмущен гнусным, подленьким воровством фактически на глазах у хозяина, что был готов перерезать хоть всю округу, а вернуть украденное. Первая пара фраз моррона была посвящена раскормленным брюшинам, в которые удобно не только остроконечным деревянным носком пинать, ставя удар, но и метать ножи с дротиками. Потом речь Дарка без какого-либо логического перехода зашла о дешевых винных лавках, которые не только смердят гадким, разбавленным пойлом на всю округу, но и, как известно, сгорают со скоростью стога сена в сухую, жаркую погоду.

Хозяин «Упоя» быстро понял оба намека и, главное, мудро воспринял их всерьез. Видимо, жизнь в подземелье благотворно сказывалась на протекании мыслительных процессов. Толстяк мгновенно смекнул, что связываться с ополоумевшим от злости герканцем не стоило, хотя бы потому, что он вышел из дома лекаря, а не выполз на четвереньках, и вернул башмаки, уже припрятанные под лавку. Дарк еще хотел пригрозить, что вырежет язык из пасти корчмаря и будет его носить вместо пера на шляпе, если тот хоть заикнется стражникам о появлении в поселении переодетых горняками герканцев. Однако даже рта открыть не успел, поскольку зычный глаз эскулапа, внезапно донесший изнутри дома, уберег его от пустой растраты сил.

– Не боись, заозерник! Все в округе тя, дурня, слышали, но никто ничего не скажет… – заверил как будто обладавший способностью видеть сквозь стены Гара, а затем поторопил посетителя: – Давай, девку свою шустрее тащи! Долго ждать не буду, уж больно спать охота!

Неизвестно, почему эскулап был настолько уверен в молчании соседей, но Дарку передалась его убежденность. Надев на ноги девушки отбитые без боя башмаки, моррон ловко взвалил ее бесчувственное тело на плечо и потащил в дом.

За то недолгое время, пока моррон отсутствовал, резкие изменения претерпела и комната, и ее владелец. Гара оделся, точнее: обул ноги в высокие меховые тапки, да прикрыл большую, в основном нижнюю часть своего огромного тела когда-то белым, но посеревшим и порозовевшим от времени фартуком. Намертво въевшиеся в старую ткань алые пятна в какой-то степени были лучшими рекомендательными письмами подземного лекаря. Видимо, ему частенько приходилось выручать горняков, как собирая и скрепляя их поломанные конечности, так и штопая прорезанные в результате несчастных случаев брюшины. Раз Гара был еще жив, а его каменную халупу не разнесли по камушку, значит, он был толковым лекарем, редко отправлявшим на тот свет своих пациентов. Чудовищная сила, скрытая в мышцах великана, не защитила бы его от мести соседей, потерявших родню иль друзей, а вот знания, умело применяемые на практике, гарантировали их преданность и уважение окружающих.

Стоявший почти возле входа стол переместился в центр комнаты и был накрыт неким подобием скатерти, причем довольно чистой и явно используемой не так часто, как видавший виды фартук. Рядом откуда-то появилась высокая, но слишком хлипкая скамья, явно не предназначенная для того, чтобы на нее садились. На ее левой части стояло более дюжины сосудов с какими-то разноцветными растворами, скорее всего, выжимками из трав, а правую половину занимал ворох относительно чистых тряпок. Но Дарка поразило не столь быстрое появление возле стола лекарского «оружия», сколь исчезновение другого. Войдя в комнату, он не увидел Крамберга, и лишь затем, как следует оглядевшись, приметил скрючившееся тело напарника, восседавшее на полу у стены между помойным и помывочными ведрами.

– Не боись, заозерник! Через треть часа сам отойдет! Бил аккуратно, переломов нет. Каша в башке дружка твого тож целехонька… не перебродила и наружу не вытекла, – успокоил приготовившийся к осмотру пациентки Гара и указал ручищей на стол. – Клади! Да, и смотри, пока я девкой занимаюсь, чтоб дурень, очнувшись, на меня не накинулся. Я ж под горячу руку и зашибить могу…

Уж в чем, в чем, а в этом моррон ни чуточки не сомневался. Для того чтобы раскроить человеку череп, лекарю не понадобилось бы прикладывать особых усилий, достаточно было одного небрежного взмаха ручищи. Повинуясь приказу, Аламез аккуратно положил на стол бесчувственное тело Ринвы и уже собирался скромно отойти в сторонку, как его планы нарушил басовитый смешок:

– Э-э-э, дружище, так не пойдет! – ухмыляясь (отчего моррону стало не по себе), покачал эскулап головой и качнул орехом головы. – Ты ее тащил, значит, касался, вот тебе девку и раздевать!

– Это еще почему? – искренне удивился моррон, не сразу сообразивший, о чем Гара вел речь.

– А вдруг она заразная? – неожиданно перейдя на тихий шепот, пояснил лекарь. – Вдруг у нее пещерная сыпь иль скальная ползуха? Чо ж мне тогда ее лапать-то? Так и так тогда красавица помрет, ты с дружком следом… а мне за вами отправляться неохота!

– Разумно, – изрек в ответ моррон и нехотя принялся стягивать со спутницы куртку.

– Все, хватит, в сторону пшел! – приказал добровольцу-подручному узревший кровавые начесы лекарь и, отстранив его от стола, сам занялся стягиванием с неподвижного тела одежд. – Болезнь не заразна, да и не болезнь это вовсе, а так… неприятный пустячок, – не отрываясь от дела, принялся оглашать диагноз лекарь. – Сильное раздражение кожи… через недельку б само прошло, ну а я подружку твою за четверть часа на ноги поставлю. Хотя нет, – прервавшись на мгновение, покачал Гара головой. – Ранее чем через час в себя не придет, уж больно часто вы ее по башке башмаком колошматили, да от души…

– От чего раздражение это возникло, и почему у меня с Вильсетом его нет? – перевел разговор Дарк на другую тему.

– Все с непривычки, – хмыкнул лекарь, раздев пациентку и принявшись смачивать лоскуты ткани в одном из растворов. – Тело человека привыкает к той среде, в которой обитает. Любое изменение может привести вон к таким вот последствием, ну а что именно вызвало зуд, трудно сказать… – пожал лекарь плечами, – каменная пыль, непривычная телу вода из подземной речушки… ароматы здешних цветов да трав, укусы мелких насекомых. Вы недавно в подземелье появились, вот нежная кожица девицы и зазудела… ваши же шкуры куда дубленей да крепче.

– А тебя не смущает, кто мы и как здесь оказались? Ты так спокойно говоришь с герканцем вдруг очутившимся в тайном месте, которого и на карте-то Шеварии нет… – Аламез вдруг заподозрил неладное. Как знать, не умудрился ли вроде бы не отлучавшийся из дома лекарь уже послать за солдатами. – Позволь узнать почему?!

– Об этом потом, минут через пять поболтаем, – невозмутимо ответил Гара, умелыми движениями протирая места начесов на теле Ринвы одним раствором, а затем повязывая на них сверху тряпки, вымоченные в другом. – Сперва работка, затем уж и трепотня! Надеюсь, не праздным разговорчик промеж нас выйдет, а очень даже по делу…

– Вот, возьми за труды, – Аламез достал из-за пояса и выложил на стол довольно увесистый кошель, в который пересыпал все медяки, собранные с тел убитых им шеварийцев. – Знаю, твое молчание стоит многого, да и вторглись мы к тебе грубо да не вовремя, но больше у меня ничего нет…

– Врешь, имперская душонка, опять врешь! – тихо рассмеялся Гара, повязав на Ринве последнюю из многочисленных тряпок. – Ты настолько богат, что даже трудно себе представить. – Твой потравленный меч целого состояния стоит, а твоя башка и того более, посколь в ней знания сокрыты, как яд «матерого убийцы» добывать и как оружие в нем вымачивать. Раз ты еще жив, значит, секретик от гномов как-то разузнал.

– Хочешь, чтоб рассказал, чтоб знаниями поделился? – предположил Аламез, вполне допуская, что следующие действия лекаря могут оказаться весьма недружелюбными. На всякий случай моррон положил правую ладонь на пояс вблизи от рукояти меча и сделал пару шагов назад. – Или властям меня выдашь, чтоб деньжат заработать?

– Первое дело весьма несвоевременное… не до того мне щас, а второе уж больно мерзко… не по мне! – сперва обнадежил Дарка заявлением Гара, а затем заставил отшатнуться и содрогнуться, поскольку широко улыбнулся.

Великан оказался прав, слишком многое в жизни человека зависит от привычки. У Аламеза еще не было возможности свыкнуться с жутковатым видом улыбающегося эскулапа, и поэтому он от неожиданности чуть ли не оступился и не повалился на пол.

– Поболтать серьезно надо… но не здесь, – прекрасно понимая, какое «неизгладимое» впечатление произвел на собеседника его невинный поступок, и ничуть на то не обижаясь, прошептал Гара, уже привыкший, что люди его боятся, а малознакомые от него просто шарахаются. – Пойдем в подвал, там тихо, там нам никто ни пошептаться, ни пивка попить не помешает. Да, и дружка своего встряхни! Пусть за девкой пока приглядит, а то еще насумасбродит чаго с испугу да по бабской глупости…

* * *

Решение – это слово, обещание, но только данное самому себе. Настоящий мужчина своему слову верен, вне зависимости от того, сколько ему: двадцать, тридцать или неполных триста лет. Отменить принятое решение может лишь неблагоприятное стечение обстоятельств, в корне меняющее условие решаемой задачи.

За те две недели, что Сонтерий взял себе на раздумье, его положение в клане ничуточки не изменилось, а вот ситуация, в которую угодил и основательно завяз клан Мартел, стала еще хуже и из тяжелой превратилась в практически безнадежную. Герканские войска пока еще не наступали, но вторжение в северные провинции противника потерпело сокрушительное фиаско. Боевые дружины союзников Шеварии были отброшены за пограничные рубежи, ну а от диверсионных отрядов наемников, заброшенных на вражеские территории, давненько уже не было вестей. То ли они разбиты, то ли трусливо отсиживались в лесах да на болотах. Как бы там ни было, а по данным шеварийской разведки к герканским армиям со дня на день должно было подойти весьма солидное подкрепление, после чего тут же началось бы наступление на Удбиш.

Все две недели Сонтерий еще надеялся на чудо, но оно так и не произошло. Хороших новостей не было, не обнадеживали и приказы вельмож, все ужесточавших и ужесточавших меры безопасности, но в то же время, отправивших на помощь к стоявшим вокруг столицы шеварийским войскам практически всех воинов клана. В подземной цитадели клана Мартел было пусто и тихо, в ней вряд ли находилось теперь более трех сотен вампиров, причем большинство из оставшихся составляли чиновники-распорядители да ученые, а не воины. Они смогли бы легко расправиться с прислугой и рабами в случае, если бы вспыхнул бунт, но на большее не были способны. Отряды же шеварийской пехоты были выведены даже из неспокойных пещер Махакана. В настоящее время все подземные карьеры, цеха и поселения охраняли от хищников не более трех сотен солдат и двадцать-тридцать новичков клана, едва получивших и вряд ли хорошо усвоивших уроки вампирского мастерства. Этого было мало, чудовищно мало, чтобы удержать цитадель и захваченные подземелья, если герканские полководцы не остановятся на разорении Удбиша и пленении короля, а пойдут дальше на север и хлынут под землю.

…Пролежав, нежась, в ванной до самого конца, то есть пока вода окончательно не остыла, Сонтерий все еще колебался и уповал на чудо. Но стоило ему лишь выбраться из купальни размером с бассейн, как последние надежды вместе с сомнениями умерли, а в голове отступника сформировалось четкое представление, что он должен сделать, причем не завтра, не послезавтра, а в ближайшее время. Срок действия сделанного ему врагом предложения истекал в полночь, до которой оставалось чуть более трех часов. Сонтерий дотянул до последнего, но ничуть о том не жалел.

Не вытираясь и не накинув халата, ученый муж покинул пределы просторной банной комнаты, оформленной в стиле родного ему виверийского побережья теплых южных морей и, оставляя на зеркально гладких плитах пола мокрые следы, направился не, как обычно, сразу в спальню, а в гардеробную комнату. Сюда Сонтерий захаживал довольно редко, поскольку на службу ходил в одной и той же одежде, оставляемой, как и обувь, прямо возле коврика-телепортера, а по дому любил расхаживать голышом. Как всякий уважающий себя вампир, достигший солидного положения, он жил один, гостей к себе не приглашал, а почти каждую ночь появляющиеся в его спальне рабыни были не в счет, уж кого-кого, а их в высшей мере было бы глупо стесняться.

Необходимость сменить платье возникала, лишь когда уважаемого ученого приглашали на званые обеды в дома аристократов да на торжества во дворец, поэтому трех-четырех дорогих и дюжины строгих костюмов Сонтерию было вполне достаточно. Он обошелся бы и меньшим числом, но не хотел, чтобы поползли глупые слухи об его болезненном стяжательстве и о нездоровом стремлении экономить на всем. Таким образом, гардеробная ученого выглядела довольно убого, поскольку была на две трети пустой, а на свободных от вешалок просторах одиноко стоял старенький сундук, купленный виверийцем в те давние времена, когда он еще не променял офицерский мундир на одежды ученого. Сундук уже рассохся, растрескался, а обтягивающие его бока стальные пластины уже давно утратили свой первозданный блеск, но эта пережившая свой век рухлядь была дорога Сонтерию как память и поэтому не оказалась на свалке годков эдак двести назад. С тех пор, как вампир примкнул к клану и перебрался в цитадель, он его ни разу не открывал, да и ранее поднимал его крышку не часто, поскольку необходимость в его содержимом просто не могла возникнуть при таком размеренном и мирном образе жизни.

Зайдя в гардеробную, Сонтерий решительно прошествовал к сундуку и только тут вспомнил, что когда-то давным-давно потерял от него ключ. Это прискорбное обстоятельство слегка его расстроило (ведь ключ был тоже частью сундука, а значит, крупинкой памяти), но не изменило планов. Совсем не прилагая усилий, вампир разомкнул дужки навесного замка и небрежно бросил его на пол, а затем откинул крышку и, не глядя, достал из него короткий, но широкий меч и длинный кинжал, какие в пору его молодости носили виверийские офицеры. Долее двух с половиной веков ладони Сонтерия не касались рукоятей оружия; не думал ученый, что ему придется пользоваться мечом с кинжалом и теперь, но когда судьба заставляет покидать родной кров, забираешь с собой самое ценное.

На время отложив оружие в сторону, вампир достал старенькую нательную кольчугу, однажды все-таки спасшую его от смерти, когда опозоренные им горожане подкараулили любвеобильного офицера в темной подворотне. Стараясь не вдаваться в приятные воспоминания и не идти на поводу у вдруг охватившей его сентиментальности, Сонтерий быстро натянул на голое и еще мокрое тело холодную кольчугу. Затем, даже не захлопнув крышки сундука, прошествовал к вешалке, где висел самый строгий из его повседневных нарядов. Глухой, стоячий ворот, почти доходивший до щек, и длинные широкие рукава давненько вышедшего из моды платья, как нельзя лучше скрывали надетую под низ кольчугу. Никто из тех, кто ему встретился бы по пути, не обратил бы внимания на то, что ученый немного потолстел.

Опоясавшись и пристегнув к поясу ножны с мечом, Сонтерий ненадолго замешкался, раздумывая, а куда же ему девать кинжал. В башмак, как в сапог, оружие не засунуть, а носить его на поясе слишком рискованно. У коллег сразу возник бы вопрос: «А куда это наше светило Сонтерий направился? Неужели наплевал на запреты и собрался в поход?» Довольно долго поломав голову над этой внезапно возникшей пустяковой проблемой, ученый все-таки нашел достойное решение и засунул кинжал в широкий левый рукав. Если не размахивать рукой, да не засучивать рукава, то оружие там никто бы и не приметил.

Прощаний с гардеробной не было, как, впрочем, не зашел хозяин дома напоследок в любимую спальню и в другие, чуть менее дорогие его сердцу комнаты. С родным кровом, как с женщиной, нужно расставаться резко и без оглядки назад. Приятным и печальным воспоминаниям можно предаваться потом, когда пройдет уже довольно долго времени, и ты уже будешь далече от этих мест. Трехсотлетний вампир, как никто другой, был уверен, что именно этот способ завершения очередного этапа жизни был оптимальным и наименее болезненным как для людей, так и для якобы неспособных испытывать эмоции вампиров.

Быстро прошествовав через гостиную, в которой никогда не бывало гостей, Сонтерий зашел в прихожую и остановился перед входной дверью, бывшей не иллюзией, но всего лишь приятным воспоминанием о той поре, когда он жил на поверхности земли и когда покидал дом обычным, привычным и для людей, и большинства сородичей-вампиров способом. Входную дверь своего подземного дома ученый никогда не открывал, поскольку знал, что за нею не было ничего, только каменная стена да встроенный в нее пульт управления ковриком-телепортером. Как только он поселился в доме, то приказал настроить устройство перемещения на левое крыло здания третьей бригады научного корпуса. Даже если нужно было куда-то пойти, Сонтерий всегда перемещался сперва в свой рабочий кабинет, а уж оттуда отправлялся в нужное место. Это была устоявшаяся годами привычка, а от давних привычек трудно избавиться, даже если они вредные или очень глупые.

Довольно много врагов шеварийских вампиров знали о существовании подземной цитадели клана, и им было даже ведомо о том, где именно находится в нее вход, но что она на самом деле собой представляет, не догадывался ровным счетом никто. Сонтерий был в том абсолютно уверен. Цитадель клана Мартел не была огромной, хорошо укрепленной пещерой, а состояла из множества, как мелких, так и крупных пещер, не сообщающихся между собой и находившихся одна от другой на расстоянии в десятки, а то и сотни миль. «Ястребиные когти» в совершенстве познали науку телепортации, как и многие другие знания, хранимые ими на протяжении долгих веков, и сумели оптимально применить их на практике. Апартаменты Сонтерия не были домом в привычном смысле этого слова, а являлись небольшой частью довольно большого жилого куба. Он был размещен в одной из подземных пещер и отделен от внешнего мира толстым многометровым коконом из прочного металла и еще каких-то сплавов. Древняя технология подземного строительства была Сонтерию абсолютно незнакома. Ученый занимался совершенно иными вопросами, а времени для праздного любопытства просто не оставалось. К тому же, скорее всего, сведения по этому вопросу хранились в строжайшей тайне и были известны лишь высшим чинам строительного корпуса. Ему же было известно лишь то, что знал любой только-только поселившийся в цитадели вампир. Все виды сообщения между сотнями отдельных кубов осуществлялись на основе стационарной системы телепортации, весьма эффективной, абсолютно безопасной и малозатратной. Что живые существа, что неживые объекты перемещались из куба в куб через коврики-телепорты. Наверное, немного по-иному принципу шла подача воды, тепла и свежего воздуха, но Сонтерия эти мелочи никогда не интересовали. В его доме были три волшебных рычага. Если в комнатах становилось холодно, он дергал за один, и из отверстия в стене шел поток теплого воздуха. Второй рычаг управлял наполнением ванны, ну а третий, соответственно, проветривал помещения.

Навсегда покидая свой дом, Сонтерий изменил принципам и вместо того, чтобы сразу ступить на поблескивающий под ногами коврик, сперва открыл бутафорскую дверь. Представшая его глазам доска настроек была обычным стальным щитком с двумя рядами плотно расположенных друг к дружке кнопок. В верхнем ряду находились кнопки с буквами, а в нижнем – с однозначными цифрами. В управлении ковриком не было ничего сложного, требовалось только нажать четырехзначную буквенно-цифровую комбинацию, соответствующую пункту назначения. Например, если бы Сонтерий нажал «Д123», то мгновенно переместился бы в свой рабочий кабинет. К сожалению, иных комбинаций ученый никогда не набирал, но знал, где можно почерпнуть недостающие знания. К низу щитка управления на тонкой цепочке был подвешен небольшой, обшитый кожей цилиндр, в котором содержался стандартный перечень всех доступных комбинаций и длинный список красных кодов, которые запрещалось набирать под страхом смертной казни. Что крылось за каждым из них, Сонтерий, разумеется, не знал, поскольку не обладал соответствующим уровнем доступа, однако ему почему-то казалось, что и суток не пройдет, как он побывает в каждом из этих запрещенных мест.

* * *

Дарку доводилось распивать пиво во многих местах, куда более экстравагантных и необычных, чем трактиры, гостиницы да чужие дома. Бывало, он бражничал на ратном поле, притом однажды даже во время боя. Бывало, в дикой чаще, стоя по пояс в зловонной жиже кишащего паразитами болота. Бывало, в колючих кустах, поджидая в засаде, пока по дороге проедет карета, везущая на прогулку живую носительницу драгоценного барахла: перстней, колец, ожерелий, брошей, подвесок и прочей золотой да бриллиантовой всячины.

Однако, несмотря на такое разнообразие мест распития пенного, хмельного напитка, Аламезу еще ни разу не доводилось подносить пивную кружку ко рту в преисподней, в настоящем аду, где были в наличии почти все подобающие атрибуты. И жуткие монстры да хладные трупы вокруг, и зловещие красные отблески, отплясывающие на стенах, и множество холодящих своим стальным блеском изощренных инструментов для терзания плоти, ломки костей да сдирания шкур. И, самое главное, соответствующий этому страшному месту хозяин, вполне достойный, чтобы исполнить роль верховного правителя нечестивцев и самого главного мучителя грешников. Для полноты демонического антуража в подвальчике Гара не хватало лишь огромного котла на пылавшем огне, в котором варилась бы похлебка из заблудших душ, да дюжины мелких суетливых бесят, подбрасывающих в огонь дровишки.

Впрочем, помещение, куда шевариец привел моррона для беседы, только выглядело так мистически устрашающе, а на самом же деле являлось обычным подвалом лекаря средней руки, достаточно состоятельного, чтобы иметь свой собственный дом, но не настолько богатого, чтобы варить зелья и добывать ценные выжимки из растений и животных в отдельной лаборатории. Здесь Гара не только делал снадобья (вряд ли в поселении имелся аптекарь), но и хранил добро, нужное ему как в быту, так и для работы. Кроме того, похоже, он собственноручно изготавливал и чинил инструменты, предназначенные для выдергивания гнилых зубов, исправления неправильно сросшихся костей и штопки поврежденных мышц да прочих живых тканей.