Текст книги "До последнего"

13

Наступил день официальной поминальной службы. Веб поднялся рано, принял душ, побрился и надел парадный костюм. Настало время оплакивать погибших друзей, и Веб постоянно напоминал себе, что надо поторапливаться.

Он не сказал Бейтсу о том, что узнал от Романо и Кортеса; не сообщил он ему и о своем визите в квартиру Кевина. По правде говоря, он и сам не знал почему. Пожалуй, ему помешало самое обыкновенное нежелание пускаться с кем-либо в откровения. Кроме того, ему не хотелось выслушивать упреки со стороны Бейтса по поводу затеянного им несанкционированного расследования. По мнению Веба, Бейтс знал, что ребенок, оказавшийся в аллее, носил имя Кевин Вестбрук. Об этом ему стало известно или от самого мальчика, при условии, что Бейтс приехал в аллею вовремя и успел его расспросить, или, если он прибыл уже после его исчезновения, от Кортеса и Романо. Но если Бейтс видел второго ребенка, а потом, взяв у старухи фотографию, сравнил его внешность со снимком, он уже понимал, что речь идет о двух разных мальчиках.

Веб решил подвести некоторые итоги. Итак, он вручил мальчику с пулевым шрамом на щеке записку и велел отнести ее ребятам из ПОЗ. Этот мальчик сказал, что его зовут Кевин. Записка была доставлена по назначению, но определенно не тем мальчиком, которому он ее дал. Это означало, что в промежутке между вручением записки и ее доставкой одного ребенка подменили другим. Подмена могла произойти только в той части аллеи, которая отделяла Веба от наступающих бойцов ПОЗ. Если вдуматься, не бог весть какое расстояние, однако вполне достаточное для того, чтобы совершить подмену. Это, в свою очередь, означало, что в аллее находились какие-то люди, которые не только поджидали мальчика, но и, вполне возможно, хотели узнать, чем закончилась стрельба во дворе. При таком раскладе возникал целый ряд вопросов. Было ли появление Кевина в аллее запланированным? Работал ли он на своего старшего брата – Большого Тэ? Входило ли в его обязанности выяснить, остался ли в живых кто-нибудь из находившихся во дворе? И еще: не нарушило ли чьих-нибудь планов то обстоятельство, что он, Веб, выжил? Если так, какие это были планы? И в чем смысл подмены? И почему фальшивый Кевин лгал, утверждая, что Веб вел себя как последний трус? И кто был тот «пиджак», который забрал подставного Кевина? Бейтс продолжал хранить молчание по поводу исчезновения мальчика. В таком случае напрашивался еще один вопрос: был ли «пиджак», с которым разговаривал Романо, агентом ФБР? А если не был, то как ему удалось надуть таких видавших виды парней, как Романо и Кортес, и увезти с собой лже-Кевина? Все это ставило Веба в тупик. Он настолько не был ни в чем уверен, что вести сейчас серьезный разговор с Бейтсом в его намерения не входило. Да и вряд ли Бейтс знал больше, чем он.

Веб постарался припарковать свой «мах» как можно ближе к церкви. Церковь представляла собой мрачное каменное здание, построенное во второй половине XIX века, когда значимость и престижность такого рода сооружений напрямую связывались количеством всевозможных башенок, балюстрад, ионических колонн, арок, эркеров и украшений в виде каменной резьбы.

В этой церкви президенты, судьи Верховного суда, сенаторы, члены конгресса, послы и другие политические деятели рангом пониже возносили Господу свои моления, пели псалмы и изредка исповедовались. Политических лидеров часто фотографировали или снимали на видео– и кинопленку в тот момент, когда они поднимались или спускались по ступеням этой церкви. Выражение лица у них при этом было благочестивое, а под мышкой все они держали Библию. Хотя церковь в США была отделена от государства, Веб знал, что избирателям нравится видеть выражение святости на лицах своих избранников. Никто из членов ПОЗ эту церковь не посещал. У них была своя маленькая церковь в Куантико, но она, конечно же, не подходила для официальной церемонии такого уровня.

Небо было голубое, солнце светило вовсю, а легкий ветерок ласково обдувал лицо. По мнению Веба, день для траурной церемонии был слишком погож и ярок. Он стал подниматься по лестнице, стуча по каменным ступеням каблуками своих до блеска начищенных ботинок. Этот стук, подхваченный эхом, напоминал Вебу щелчки прокручивающегося револьверного барабана. Один щелчок, одна выпущенная из ствола пуля, одна чья-то оборванная жизнь. Подобные жестокие аналогии были вполне в духе Веба. Хотя другие люди еще на что-то надеялись, он в счастливое будущее не верил и видел лишь язвы общества, которое, по его мнению, стремительно деградировало и катилось в пропасть. Нечего и говорить, такое отношение к жизни не добавляло ему привлекательности в глазах малознакомых людей, по причине чего его почти не приглашали на вечеринки.

Вокруг церкви прогуливались агенты секретной службы; пиджак у каждого топорщился от пристегнутой под мышкой кобуры, из уха торчал наушник с микрофоном, глаза смотрели сурово. Прежде чем войти в церковь, Вебу нужно было пройти через металлоискатель. Он предъявил охране свой пистолет и удостоверение агента ФБР, подтверждавшее, что единственной уважительной причиной для изъятия у него оружия является смерть.

Веб открыл двери и чуть не уткнулся носом в затылок одного из приглашенных – до того в церкви было много народу. Тогда он вытащил свой жетон, перед которым человеческое море волшебным образом расступилось, и он получил возможность пройти в центр зала. В углу установили свои камеры телевизионщики, которые вели прямую трансляцию из церкви, демонстрируя зрителям все перипетии разыгрывавшегося спектакля. И какой только идиот их сюда пустил, подумал Веб. И кто пригласил сюда всю эту массу народа? Ведь это частная церемония. Выходит, родственники и друзья покойных должны вспоминать своих близких под объективами кинокамер и взглядами всех этих людей? Да что же это в конце концов такое – цирк, что ли?

Благодаря знакомым агентам Вебу удалось получить место на церковной скамье. Присев, он огляделся. Члены семей и родственники убитых расположились в двух первых рядах, которые отделялись от прочих барьером в виде натянутой веревки. Веб склонил голову и прочитал заупокойную молитву по каждому из своих убитых друзей, больше всего времени посвятив молитве в память Тедди Райнера, которого считал своим наставником. Это был агент экстракласса, прекрасный муж и отец и просто отличный парень. При этих воспоминаниях Веб не смог сдержать слез, понимая, как много он потерял. Тем не менее, взглянув на членов семей покойных, он осознал, что они потеряли неизмеримо больше, чем он.

Эта мысль окончательно завладела его сознанием, когда зарыдали осиротевшие малыши. Дети плакали не переставая все время, пока шла официальная траурная церемония, нарушая плавное течение речей, произносившихся военными, политиками и представителями духовенства, которые никогда в жизни не видели усопших, в чью честь произносили хвалебные слова.

«Они сражались насмерть, – вот что сказал бы Веб, если бы ему представилась такая возможность, – и умерли, защищая всех вас. Никогда не забывайте их, потому что они всегда о вас помнили. Аминь».

Наконец поминальная служба закончилась, и все присутствующие невольно вздохнули с облегчением. На выходе Веб обменялся несколькими фразами с Дебби Райнер, а также сказал слова сочувствия, обращаясь к Синди Пламмер и Кароль Гарсия. Других женщин он просто обнял и прижал к груди. Присев на корточки, погладил по головам ребятишек. Он разговаривал с малышами, прижимал к себе их хрупкие тела и не хотел отпускать их от себя. Эти простые прикосновения едва не заставили его разрыдаться. Хотя слезы крайне редко выступали у него на глазах, за последнюю неделю он пролил их больше, чем за всю свою жизнь.

Кто-то похлопал его по плечу. Поднимаясь, Веб думал, что ему предстоит обнять еще одну убитую горем вдову и произнести несколько соответствующих случаю слов. Однако женщина, которая стояла перед ним, в его утешениях явно не нуждалась.

Это была Джули Паттерсон – вдова Лу Паттерсона. У нее было четверо детей, и они с мужем ждали пятого, но когда Лу погиб, у нее случился выкидыш. Взгляд у нее был странно-остекленевший, и Веб сразу понял, что женщина находится под воздействием какого-то сильного препарата. Хорошо еще, если его выписал врач, подумал Веб. Кроме того, от Джули сильно пахло спиртным, а коктейль из транквилизаторов и выпивки не лучшее успокаивающее средство, особенно в такой тяжелый день, как сегодня. Из всех жен Джули хуже всех относилась к Вебу. Возможно, потому, что Лу Паттерсон любил его, как брата, и она ревновала его к нему.

– Думаешь, Веб, тебе здесь место? – спросила Джули. Она покачивалась на высоких каблуках, явно не в состоянии сфокусировать взгляд, а язык у нее заплетался. Лицо у нее припухло, а на бледной коже местами проступали ярко-красные пятна. Потеря ребенка усилила ее горе, и она была настолько не в форме, что Веб невольно подумал, что лучше бы она осталась дома и легла в постель.

– Позволь, Джули, я помогу тебе выйти на улицу. Тебе определенно необходимо глотнуть свежего воздуха.

– Пошел ты к черту! – крикнула Джули таким громким голосом, что все, кто находился в радиусе двадцати ярдов, разом замолчали и повернулись в их сторону.

Команда с телевидения тоже заметила эту стычку; оператор и репортер чуть ли не одновременно решили, что у них может получиться неплохой материал. Оператор навел на Веба объектив, а репортер устремился в его сторону.

– Джули, пойдем отсюда, – быстро сказал Веб и положил руку ей на плечо.

– Никуда я с тобой не пойду, ублюдок! – Она стряхнула его руку с плеча, и Веб чуть не взвыл от боли: ее острые ногти угодили прямо в его начавшую подживать рану, и она начала кровоточить.

– Что случилось? Ручка заболела? Ах ты, сукин сын! Франкенштейн чертов! Не представляю, как твоя мать могла смотреть на такую жуткую физиономию?

Подошедшие Синди и Дебби попытались успокоить Джули, но она оттолкнула их и снова оказалась лицом к лицу с Вебом.

– Говорят, перед тем как началась стрельба, тебя парализовало, только ты не знаешь почему? А потом ты вроде как упал? Думаешь, мы купимся на такое дерьмо? – Запах алкоголя, исходивший от нее, был так силен, что Веб на мгновение прикрыл глаза. Но это только ухудшило его моральное и физическое состояние.

– Трус! Ты позволил им умереть. Сколько тебе за это заплатили? Скажи, сколько долларов ты получил за кровь моего Лу?

– Миссис Паттерсон! – К ним подлетел Перси Бейтс. – Джули, – сказал он уже более спокойным голосом. – Позволь, я отвезу тебя с детьми домой, пока на улицах не начались пробки? Я даже собрал всех твоих ребятишек.

При упоминании о детях у Джули затряслись губы.

– Сколько детей, Бейтс? – Перси смутился. – Сколько детей ты собрал? – повторила вопрос Джули, обращаясь к Бейтсу. – Она положила руку на свое опустевшее чрево; потом из глаз у нее полились слезы, оставляя пятна на ее черном платье. Вновь сосредоточив внимание на Вебе, Джули с исказившимся лицом крикнула: – Вообще-то у меня было пятеро детей. То есть муж и пятеро ребятишек. А теперь у меня только четверо ребят, и Лу нет. Чтоб тебя черти взяли, Веб, чтоб тебя черти взяли! – Она сорвалась на визг, при этом ее рука совершала круговые движения по животу. Она непрестанно терла его, как если бы это была некая волшебная лампа, посредством которой она надеялась вернуть убитого мужа и ребенка, которого не смогла выносить. Телеоператор брал все это крупным планом, а репортер строчил в своем блокноте как заведенный.

– Извини меня, Джули. Я сделал все, что мог, – сказал Веб.

Джули перестала тереть свой живот и неожиданно плюнула Вебу в лицо.

– Это тебе за Лу. – Потом она снова в него плюнула. – А это тебе за моего ребенка. Желаю тебе провалиться ко всем чертям, Веб Лондон. – Тут она размахнулась и ударила Веба по изуродованной щеке – да так сильно, что сама едва не свалилась с ног. – А это тебе за меня, ублюдок! Ублюдок и негодяй! Урод!

После этого силы оставили Джули, и Бейтсу, чтобы она не упала, пришлось ее поддержать. Потом он с другими людьми вывел ее на улицу; взвинченная всем увиденным толпа стала постепенно рассасываться. Многие люди оборачивались и бросали на Веба злобные взгляды.

Веб не двигался. Он даже не стер с лица плевки Джули. В том месте, где она его ударила, на лице у него расплывались красные пятна. Его только что назвали уродливым чудовищем, трусом и предателем. Впрочем, Джули могла с равным успехом отрезать ему голову – он бы и пальцем не пошевелил. Веб избил бы до полусмерти любого мужчину, который позволил бы себе так его унизить. Но оскорбления со стороны убитой горем вдовы и матери, которая явно была не в себе, приходилось принимать. Он скорее убил бы себя, нежели причинил ей малейший вред. Хотя все, что она говорила, не соответствовало действительности, оправдываться и опровергать ее обвинения в тот момент он был не в состоянии.

– Сэр? Вас зовут Веб Лондон, не так ли? – сказал репортер, появляясь у него за спиной. – Наверное, для интервью время сейчас не самое подходящее, но, как говорится, новости ждать не могут. Может, поговорите с нами, а? – Веб хранил молчание. – Да ладно вам, – сказал репортер. – Это займет минуту-две, не больше. Всего несколько вопросов.

– Нет, – коротко сказал Веб и двинулся к выходу. Только в эту минуту он убедился, что в состоянии нормально передвигаться.

– Послушайте, с леди мы тоже собираемся побеседовать. Полагаю, вам не хочется, чтобы широкая публика узнала мнение только одной стороны? Я же предлагаю вам прямо сейчас изложить свою версию событий. Согласитесь, это справедливо.

Веб повернулся и схватил репортера за руку.

– Здесь нет никаких сторон. И оставьте вы эту женщину в покое. На нее столько всего обрушилось, что ей до конца жизни не расхлебать. Перестаньте донимать ее своими разговорами. Вы меня понимаете?

– Я просто делаю свою работу, – ответил репортер, осторожно высвобождаясь из железных рук Веба. Потом он вопросительно посмотрел на своего оператора. «Отлично», – взглядом ответил ему тот.

Веб вышел из дверей и торопливо зашагал прочь от этой церкви для богатых и знаменитых. Забравшись в свой «мах», он включил зажигание и тронулся с места. По пути сорвав душивший его галстук, он заглянул в бумажник, чтобы убедиться, что у него есть наличность, остановился у винного магазина и взял две бутылки дешевого кьянти и упаковку из шести банок «негра-модело».

Приехав домой, Веб запер двери и задернул шторы. После этого он отправился в ванную комнату, включил свет и долго рассматривал себя в зеркале. Кожа на правой стороне его лица была загорелой и сравнительно гладкой. Кое-где виднелись крохотные островки щетины, которые он по небрежности не срезал бритвой. Если разобраться, неплохая сторона лица, совсем неплохая. «Хорошая сторона лица» – так он называл теперь эту часть своей физиономии. Прошли годы с той поры, когда определение «хорошее» можно было отнести ко всему его лицу. Теперь Джули Паттерсон имела полное основание пройтись насчет его внешности. Но Франкенштейн? Это уже слишком. Веб пришел к выводу, что совершенно не понимает женщин. Неужели Джули забыла о том, что давно уже могла потерять своего Лу и стать вдовой, если бы он, Веб, не сделал того, что сделал, хотя это и стоило ему половины его чертовой физиономии? Он, во всяком случае, об этом не забыл. Поскольку видел свое изуродованное лицо в зеркале каждый день.

Он повернул голову так, чтобы лучше видеть «плохую сторону лица». На ней растительности не было, а кожа почти не покрывалась загаром. Правда, врачи предупреждали, что такое вполне может быть. А еще кожу на левой стороне слишком сильно стягивало: казалось, на эту часть лица ее не хватило. Иногда, когда ему хотелось рассмеяться или просто широко улыбнуться, он вдруг понимал, что улыбается одной только правой стороной лица. Выражение левой при этом оставалось унылым. Оно как бы говорило: смотри, парень, что ты со мной сделал. Но и это еще не все. Травма нарушила положение глазницы, и теперь край глаза был несколько сдвинут к виску. Это лишало сосредоточенности его черты и придавало им выражение неуверенности, которое перед началом боевой операции странным образом усиливалось. Шрамы и прочие дефекты со временем разгладились и не так сильно бросались в глаза, но, как бы то ни было, правой и левой сторонам лица Веба никогда уже не суждено было стать одинаковыми.

Слева под имплантированной кожей находились куски металла и пластика, заменившие поврежденные кости. Установленные в аэропортах металлоискатели неизменно реагировали на титановые вставки. «Не волнуйтесь, парни, – говорил в таких случаях Веб служащим аэропорта. – Просто я вставил себе в задницу автомат АК-47 стволом вверх».

Чтобы его лицо обрело нынешний пристойный вид, Вебу пришлось перенести не менее дюжины операций. Врачи считали, что сделали свою работу на совесть. Тем не менее Веб никак не мог отделаться от мысли, что его изуродовали. В конце концов хирурги сказали ему, что сделали с его лицом максимум возможного, улучшили его, как только смогли, и пожелали ему удачи. Адаптация оказалась куда более длительным и сложным процессом, чем он предполагал. По правде говоря, она продолжалась и по сию пору. Веб считал, что с подобными изменениями в собственной внешности свыкнуться невозможно, поскольку зеркало каждый день о них напоминало.

Веб расстегнул пуговицу на воротнике рубашки, чтобы стал виден шрам от пули у основания шеи – в том месте, где открывалось не защищенное бронежилетом тело. То, что пуля миновала крупные сосуды и не задела позвоночник, было настоящим чудом. Рана напоминала ожог от сигары. «Какой-то тип прижег меня сигарой», – шутил Веб, когда лежал в госпитале с изуродованным лицом и двумя дырками в теле. И парни из его группы, пришедшие его навестить, смеялись вместе с ним, правда довольно нервно. Впрочем, все они надеялись, что он выкарабкается, и он выкарабкался. Но никто из них не знал, какие ужасные раны скрываются под бинтами у него на лице. Пластический хирург предложил ему убрать след от пули, но Веб отказался. Он считал, что врачи и без того срезали с некоторых мест у него на теле слишком много кожи, чтобы залатать ею раны на лице.

Потом Веб коснулся груди, где у него был еще один «сигарный ожог». Тогда пуля пробила его кевларовый бронежилет насквозь и вышла из области лопатки. При этом в ней осталось еще достаточно убойной силы, чтобы проделать дырку в голове человека, который стоял у него за спиной и готовился своим мачете расколоть ему череп. Что это, если не удача в ее, так сказать, первозданном виде? Веб даже улыбнулся при этой мысли. «Удача – дама разборчивая, к кому попало не липнет», – сказал он своему отражению в зеркале.

Бойцы ПОЗ очень высоко ценили Веба за проявленный им в тот день героизм. Тогда произошел захват заложников в одной из школ города Ричмонда. Веб только что перешел из снайперов в штурмовики и стремился показать своим товарищам, чего он стоит. В самом начале взорвалась самодельная термическая граната, брошенная одним из боевиков «Свободного общества». Ее взрыв накрыл бы Лу Паттерсона, если бы Веб в прыжке не отбросил его в сторону. Огненный шар поразил Веба в левую часть лица и сбил с ног. При этом его жетон агента ФБР в буквальном смысле приварился к его щеке. Он отодрал жетон от щеки вместе с куском мяса, вскочил на ноги и бросился в бой. От болевого шока его спас адреналин, который его организм щедро выплескивал в его кровь во время боя.

Члены «СО» открыли огонь, и Веб получил одну пулю в грудь, а другую – в шею. Много погибло бы невинных людей, если бы эти пули сбили Веба с ног. Но полученные им раны не только не лишили его сил, но, казалось, придали ему еще больше энергии. Невозможно себе представить, с какой яростью он сражался, убивая людей, которые хотели убить его и парней из его группы! Он даже успел отнести в безопасное место раненых товарищей, включая Лу Паттерсона, которого ранило в руку через минуту после того, как Веб спас его от взрыва термической гранаты. Тогдашние подвиги Веба намного превзошли все, что он сделал во дворе, особенно если учесть, что в первом случае он дрался, будучи тяжело раненным, а во втором – отделался царапиной. Да, пластырь из пакетика «первой помощи» вряд ли бы ему тогда помог. После заварушки в Ричмонде Веб стал легендой, и его превозносили чуть ли не до небес как ветераны, так и молодые бойцы ПОЗ. Заслужить уважение бойцов спецподразделений класса «Альфа» можно было только одним способом: проявив себя в бою. Так что Веб получил славу вполне заслуженно, хотя это и стоило ему половины всей его крови.

Ощущения боли Веб не помнил. Но когда была выпущена последняя пуля и упал последний человек, участвовавший в бою, он тоже рухнул на землю. Коснувшись кровавого месива, в которое превратилось его лицо, и почувствовав, как кровь вытекает из двух глубоких ран, он понял, что пришла пора умирать. В карете «скорой помощи» у него произошел шок, и когда его привезли в госпиталь Медицинского колледжа Виргинии, он уже не подавал признаков жизни. Как он тогда выкарабкался, осталось загадкой даже для врачей, а уж для Веба – и подавно. Хотя он никогда не был верующим человеком, после инцидента в школе он стал все чаще думать о Боге.

Возвращение к жизни и реабилитация были сопряжены с сильнейшей болью, какую ему только приходилось испытывать. Хотя все называли его героем, не было никакой гарантии, что он сможет вернуться в ряды ПОЗ. Если бы оказалось, что он не в состоянии действовать, как все остальные бойцы, от него бы избавились – независимо от того, герой он или нет. Ибо таковы были правила игры. Вебу же не хотелось заниматься ничем другим. Трудно даже представить, сколько миль пробежал Веб, какие тяжести поднимал, сколько раз преодолевал полосу препятствий, чтобы снова войти в форму и вернуться в любимое подразделение. К счастью, раны на лице никак не отразились на его способности метко стрелять. Впрочем, психологическая реабилитация потребовала от него куда больших усилий, чем физическая. Слишком много неприятных вопросов ему задавали. Например, способен ли он из-за собственной слабости подвести товарищей в опасной ситуации? Конечно нет, отвечал Веб. Он и вправду так думал. До самого последнего времени – пока не оказался на том проклятом дворе.

Наконец он вернулся в ПОЗ. Для этого ему понадобилось около года, зато никто из бойцов не мог сказать, что он этого не заслуживает. Но что они скажут теперь? Удастся ли ему снова вернуться в группу? На этот раз его проблемы не имели никакого отношения к его физическому состоянию. Они были связаны с тем, что происходило у него в голове, а это в сто раз хуже.

Веб размахнулся и сильным ударом кулака разбил стоявшее перед ним зеркало.

– Я, Джули, не позволил бы им умереть, имей я хоть один шанс, – сказал он, глядя на осколки разбитого зеркала. Потом он посмотрел на свою руку. Ни царапины. Похоже, удача продолжала ему сопутствовать.

Веб открыл аптечку, заглянул внутрь и вынул флакон с разнокалиберными таблетками. Он доставал их, где только мог, пользуясь для этого разными источниками – как официальными, так и не очень. И все для того, чтобы немного поспать: иногда уснуть без снотворного он был не в состоянии. Но употреблял он его очень осторожно – помнил, как едва не подсел на сильные болеутоляющие, когда находился в госпитале и ему одну за другой делали операции на лице.

Потом Веб выключил свет, и Франкенштейн исчез. Всякий знает, что уроды чувствуют себя в темноте гораздо комфортнее.

Он наклонился, достал из пакета и аккуратно расставил на полу бутылки с вином и банки с пивом, после чего и сам опустился на пол. Он был сейчас похож на генерала в окружении штабных офицеров, размышляющего над планом предстоящего сражения. Тем не менее открывать бутылку он не торопился. Телефон разрывался от звонков, но он не брал трубку. Ему стучали в дверь, но он и на это не отреагировал. Он продолжал сидеть на полу, глядя на стену перед собой. Так прошло несколько часов. Он достал флакон с пилюлями, вытряхнул их на ладонь, выбрал одну, посмотрел на нее, после чего ссыпал все таблетки обратно во флакон. Опершись спиной о стоявший рядом стул, он закрыл глаза и сделал попытку уснуть. Он заснул в четыре часа утра, лежа на полу своего находившегося в полуподвале кабинета. Лицо он так и не вымыл.