Текст книги "До последнего"

Некоторое время Веб молчал, не зная, что ей сказать; она же просто стояла и смотрела на него, дожидаясь, когда он подтвердит ее слова.

– Да. – Веб посмотрел от нее в сторону. – А вы, значит, здесь работаете?

– У меня здесь офис.

– Так вы тоже «псих»?

Она протянула ему руку:

– Мы предпочитаем, чтобы нас называли психиатрами. Меня зовут Клер Дэниэлс.

Веб пожал ей руку, после чего они с минуту стояли в некотором замешательстве, не зная, о чем говорить дальше.

– Я как раз собиралась выпить кофе. Может, составите мне компанию? – наконец сказала она.

– С удовольствием. Если это не слишком вас обеспокоит.

Она повернулась к двери, отперла ее и вошла внутрь. Веб последовал за ней.

Они уселись за стол в приемной и стали пить кофе. Веб окинул взглядом небольшую пустую комнату.

– Что, вы сегодня не принимаете?

– Нет, но обычно раньше девяти никто не приходит.

– Меня всегда удивляло, что у психиатров нет секретарей.

– Мы стараемся, чтобы люди чувствовали себя здесь комфортно. Между тем необходимость сообщать незнакомому человеку о назначенном сеансе может показаться пациентам обременительной. Обычно мы договариваемся с пациентом о времени посещения заранее, и он сообщает нам о своем приходе, позвонив в звонок над дверью. Приемные мы воспринимаем как неизбежное зло, но стараемся, чтобы пациенты не встречались здесь друг с другом. Только представьте, что два человека по какой-то причине пришли в приемную в одно и то же время и сидят здесь, гипнотизируя друг друга взглядами. Вряд ли такое кому-нибудь понравится.

– Да уж. Напоминает игру: «отгадай, какой у меня заскок».

Женщина улыбнулась.

– Что-то вроде этого. Доктор О'Бэннон практикует уже много лет и уделяет большое внимание тому, чтобы пациент чувствовал себя комфортно. Нельзя же, в самом деле, раздражать и без того уже раздраженных или угнетенных своим состоянием людей.

– Значит, вы хорошо знаете доктора О'Бэннона?

– Довольно хорошо. Мы стали работать вместе, когда доктор О'Бэннон пришел к выводу, что не следует чрезмерно перегружать себя профессиональными обязанностями, и предложил мне стать его помощницей. Это здание и эта работа мне понравились, и мы с О'Бэнноном довольно долго трудились на пару. Он – прекрасный психиатр и обязательно вам поможет.

– Вы полагаете? – спросил Веб без малейшей надежды в голосе.

– Полагаю, поскольку я в курсе того, что с вами случилось. Поверьте, мне очень жаль ваших коллег.

Веб допил кофе в полном молчании.

– Если вы думаете, что дождетесь О'Бэннона, то ошибаетесь. Сегодня он ведет занятия в Университете Джорджа Вашингтона и вряд ли освободится до вечера, – сказала Клер.

– Моя ошибка, мне за нее и расплачиваться, – сказал Веб, поднимаясь со стула. – Спасибо за кофе.

– Сказать ему, что вы заходили, мистер Лондон?

– Зовите меня Веб, ладно? Что же касается среды, то я скорее всего в эту среду к доктору О'Бэннону не приду.

Клер тоже встала.

– Могу я что-нибудь для вас сделать?

– Вы и так уже приготовили мне чашку кофе «Ява». – Веб вздохнул. Пора было уходить. – Скажите, что вы собираетесь делать в течение следующего часа? – спросил он вместо того, чтобы выйти из офиса, и сам не понимал, как у него вырвались эти слова.

– Ничего особенного. Буду приводить в порядок свои записи, – торопливо проговорила она, опустив глаза и слегка покраснев, словно он пригласил ее на прогулку, а она, вместо того чтобы отвергнуть его ухаживания, по непонятной для нее самой причине решила их поощрить.

– Может быть, вместо этого вы согласитесь поговорить со мной?

– На профессиональные темы? Но это невозможно. Вы пациент доктора О'Бэннона.

– Просто как человек с человеком. – Веб не имел ни малейшего представления, откуда вдруг к нему пришли все эти слова.

Секунду она колебалась, а потом попросила его немного подождать. Из приемной она прошла в офис, но через несколько минут вернулась.

– Я позвонила доктору О'Бэннону в университет, но его не смогли найти. Видите ли, консультировать вас без его разрешения я не имею права. Надеюсь, вы понимаете, что это вопрос этики? Я не из тех, кто отбивает пациентов у своих коллег.

Веб снова сел на стул.

– В каких случаях этика позволяет вам беседовать с пациентом другого врача?

Женщина с минуту обдумывала этот вопрос.

– Полагаю, в ситуации, когда лечащий врач отсутствует, а пациент находится в кризисном состоянии.

– В таком случае довожу до вашего сведения, что я пребываю в состоянии кризиса, а моего врача как раз в этот момент нет на месте. – Веб нисколько не соврал насчет кризиса, поскольку сейчас он чувствовал себя примерно так же, как во дворе объекта. Если бы Клер сейчас предложила ему уйти, он вряд ли сумел бы самостоятельно покинуть ее приемную.

Но она не стала его прогонять. Вместо этого она помогла ему перейти из приемной в свой офис и плотно прикрыла за собой дверь. Веб осмотрелся. По идее, между кабинетами доктора О'Бэннона и Клер не должно было быть особой разницы. Тем не менее она имелась – да еще какая! Стены в ее комнате, в отличие от стен в офисе доктора О'Бэннона, были выкрашены не белой, а светло-серой краской. Шторы на окнах были не стандартными офисными, а домашними – с цветочным орнаментом. Стены были увешаны фотографиями, на которых, как подумал Веб, были запечатлены члены ее семьи. Кроме того, здесь висели многочисленные дипломы в рамочках, которые должны были свидетельствовать о несомненных академических достижениях хозяйки кабинета. Среди прочего Веб разглядел дипломы Брауновского и Колумбийского университетов, а также медицинский диплом Стэнфорда. На столе стояли подсвечники с незажженными свечами, а в углах – две лампы в виде кактусов в горшках. На полках и на полу лежали и стояли десятки мягких игрушек. У стены помещалось обтянутое серой кожей кресло. И, что особенно удивило Веба, в офисе у Клер Дэниэлс стояла-таки пресловутая кушетка.

– Хотите, чтобы я сел сюда? – Веб ткнул пальцем в этот одиозный предмет. Он держался изо всех сил, но чувствовал, что постепенно начинает терять над собой контроль.

– С вашего разрешения, на кушетку сяду я, – сказала Клер.

Веб буквально рухнул на стул и стал наблюдать за тем, как она снимала туфли и надевала шлепанцы. Вид ее ступней вызвал у него странное чувство, в котором, впрочем, не было и намека на сексуальное влечение. В эту минуту ему почему-то представились лежавшие во дворе объекта залитые кровью тела его друзей. Клер села на кушетку и положила перед собой на стол блокнот и ручку. Веб, чтобы немного успокоиться, несколько раз быстро вдохнул и выдохнул.

– О'Бэннон во время сеанса ничего не записывает, – заметил он.

– Я знаю, – сказала она, сухо улыбнувшись. – Боюсь, у меня не такая хорошая память. Извините.

– Заметьте, я даже не спрашиваю, есть ли у вас договор с Бюро. У доктора О'Бэннона он точно есть.

– Я тоже работаю по контракту с Бюро и должна буду сообщить об этой встрече вашему консультанту из СПП. Таковы требования Бюро.

– Но, надеюсь, передавать содержание нашей беседы не станете?

– Конечно, нет. Я просто скажу ему, что у нас с вами была встреча, – вот и все. Здесь действуют те же самые правила конфиденциальности, как и в любом другом медицинском учреждении.

– Неужели те же самые?

– С некоторыми отличиями. Из-за уникального характера вашей работы.

– О'Бэннон мне как-то об этом говорил, но я не все понял.

– Если в ходе беседы мне удастся узнать что-нибудь такое, что может представлять потенциальную опасность как для вас лично, так и для других людей, то я обязана поставить об этом в известность ваше руководство.

– Полагаю, это справедливо.

– Вы и вправду так думаете? Мне кажется, все это слишком субъективно, так как одни и те же слова можно истолковать по-разному. Один психиатр может увидеть в них неприкрытую угрозу, другой же сочтет их вполне невинными. Поэтому я не считаю подобные требования Бюро справедливыми. Впрочем, до сих пор мне не приходилось обращаться к руководству, хотя я работаю с людьми из ФБР, ДЕА и других аналогичных структур не первый год.

– О каких еще случаях вы обязаны докладывать руководству?

– О случаях приема пациентом наркотиков или сильнодействующих медицинских препаратов.

– Ну, это понятно. Бюро очень строго за этим следит, – сказал Веб. – Даже когда покупаешь лекарства, которые в аптеке отпускаются без рецепта, все равно необходимо докладывать начальству. Это, знаете ли, не всегда удобно. – Веб еще раз окинул взглядом офис Клер. – У вас мне нравится гораздо больше, чем у О'Бэннона. У него офис похож на операционную.

– У каждого свой подход к делу. – Она замолчала и устремила взгляд ему на пояс.

Веб опустил глаза и увидел, что куртка у него расстегнулась и из-за полы выглядывает рукоятка пистолета. Он тут же застегнул куртку, Клер снова сосредоточила внимание на своем блокноте.

– Извините, Веб. Мне приходилось видеть агентов с оружием, но так как это бывает далеко не каждый день, то...

– Торчащая из-за пояса пушка вполне может напугать, – закончил он ее мысль.

Потом Веб посмотрел на ее набитых ватой игрушечных животных.

– Откуда у вас столько мягких игрушек? – спросил он.

– Среди моих пациентов много детей, – сказала Клер и быстро добавила: – К несчастью. Игрушечные животные помогают им освоиться с обстановкой. Признаться, эти игрушки и меня настраивают на более оптимистичное восприятие действительности.

– Трудно поверить, что даже дети нуждаются в помощи психиатра.

– У большинства из них пищевые расстройства: булимия, анорексия. Такого рода отклонения часто связаны с конфликтами в семье. Поэтому приходится лечить и ребенка, и его родителей. Мир, в котором мы живем, не самое комфортное место для детей.

– Сомневаюсь, что он так уж комфортен и для взрослых.

Она кинула на него быстрый взгляд, который он назвал бы оценивающим.

– Насколько я понимаю, вы многое пережили.

– Больше, чем одни, меньше, чем другие. Надеюсь, тест на сумеречное состояние души вы проводить со мной не будете? – Эти слова были сказаны в шутку, но почему-то прозвучали чрезвычайно серьезно и к месту.

– Психологи проводят тесты по системе Рорчарча, ММПИ, ММСИ и тесты по неврологии, но я всего-навсего весьма средний психиатр.

– Когда я поступал в подразделение по освобождению заложников, тест по системе ММПИ со мной тоже проводили.

– Я знаю, что это такое – многофазовый тест для личного состава, разработанный университетом штата Миннесота.

– Он предназначен для того, чтобы отсеивать психов.

– Надеюсь, это просто фигура речи, не более того?

– Фигура или нет, но многие наши его не прошли. Но я сразу понял, как надо на него отвечать, и врал, как сивый мерин. И ничего...

Клер Дэниэлс удивленно приподняла бровь и во второй раз посмотрела на поясной ремень Веба, за который он заткнул свой пистолет 9-миллиметрового калибра.

– Очень мило, – пробормотала она.

– Знаете что? Я до сих пор не понимаю, в чем разница между психологией и психиатрией, – вот какое дело.

– Психиатр учится на медицинском факультете, потом еще четыре года – в ординатуре, после чего проходит трехгодичную практику в госпитале. Я лично после госпиталя отработала четыре года в судебной психиатрии, но с тех пор занимаюсь исключительно частной практикой. Как доктор медицины, я имею право выписывать лекарства, а вот психолог далеко не всегда обладает таким правом.

Веб несколько раз нервно сжал и разжал кулаки.

Клер, которая все это время пристально за ним наблюдала, сказала:

– Я рассказываю вам о своей работе, чтобы вы понимали, из каких принципов я исхожу в своей деятельности. Надеюсь, вы ничего не имеете против? Если нет, тогда продолжим. Согласны?

Веб кивнул. Поудобнее устроившись на кушетке, Клер сказала:

– Как психиатр, я опираюсь на поведенческие модели, которые признаны стандартными. Это помогает мне выявлять аномальные модели поведения – когда человек начинает вести себя так, что это выходит за пределы нормы. Очевидным примером такого поведения являются действия серийного убийцы. В своем большинстве такие люди в детском возрасте систематически подвергались насилию. У подобных субъектов отступления от нормы наблюдаются уже в юношеском возрасте. К примеру, они мучают и убивают птичек и других мелких животных, как бы пытаясь передать боль, которую сами испытывали, другим, но более слабым, чем они, живым существам. Со временем, по мере того как они растут и набираются сил, их жертвы тоже увеличиваются в размерах. И вот когда они достигают поры зрелости и превращаются во взрослых человеческих особей, их жертвами становятся аналогичные им существа – то есть люди. Подобное развитие событий предсказать не так трудно. Другие случаи далеко не столь очевидны.

Чтобы понять человека, психиатр должен научиться слушать и слышать. Развить в себе то, что в психиатрии называется «третьим ухом». Ведь человек никогда ничего не говорит напрямую. Практически каждая фраза имеет определенный подтекст, который мне и требуется уловить и понять. И речь не единственное, что подвергает анализу психиатр, поскольку существует еще язык жестов, тела и тому подобное.

– Это все, конечно, чрезвычайно тонко и умно, но мне бы хотелось понять, как вы будете работать со мной.

– Но вы же сами предложили метод: разговор человека с человеком, – сказала она, тепло ему улыбнувшись.

Веб наконец почувствовал, как полыхавший у него в груди жар стал медленно ослабевать.

– Для начала давайте немного поговорим о вас. Должна же я с вами поближе познакомиться. А уж после этого двинемся дальше.

Веб глубоко вздохнул.

– В марте мне исполнится тридцать восемь лет. Я окончил колледж, а потом ухитрился попасть в университет штата Виргиния на факультет права, который тоже закончил. После этого я шесть лет работал в офисе окружного прокурора в Александрии, пока в один прекрасный день не понял, что такая жизнь не по мне. По этой причине я с одним своим приятелем подал заявление о приеме в ФБР. Это была своего рода игра: возьмут – не возьмут. Приятеля моего отсеяли, а меня приняли. Я отучился в академии, после чего 13 лет проработал агентом Бюро, о чем всегда вспоминаю с большой теплотой. Начинал я работу в качестве специального агента и в этой должности приобрел некоторый опыт: меня перебрасывали из штата в штат, и я успел поработать чуть ли не во всех региональных офисах. Восемь лет назад я подал заявление о зачислении в группу по освобождению заложников. ПОЗ – это часть особого подразделения ФБР, специализирующегося на разного рода критических ситуациях, или коротко КС. ПОЗ создали не так давно и, чтобы туда попасть, надо было пройти жесточайший отбор – отсеивалось примерно 90 процентов кандидатов. Подчас я и сам не верю, что мне удалось пройти через все испытания, которым нас тогда подвергали. Сначала лишали сна, потом пытались сломать физически, а потом, совершенно неожиданно, предлагали принять решение, от которого могла зависеть жизнь или смерть других людей. По идее, мы все должны были работать как один слаженный механизм, но при этом нас заставляли конкурировать друг с другом. Да, это вам не прогулка в Центральном парке. Среди кандидатов в ПОЗ были десантники из элитного батальона «Морские котики» и парни, служившие в различных спецгруппах вроде «Дельты». Так вот, даже такие ребята ломались. Они плакали, падали в обморок, заявляли, что у них начались галлюцинации, грозили, что покончат с собой, или, наоборот, угрожали всех вокруг перестрелять. Короче, чего они только не делали, чтобы их поскорее отчислили с этих курсов. Меня, как ни странно, с курсов не отчислили, и следующие пять месяцев я провел в Новой оперативной тренировочной школе, или НОТШ. На тот случай, если вы не знаете, хочу вам сообщить, что Бюро просто помешано на разных аббревиатурах. С тех пор я служу в ПОЗ, штаб-квартира которого находится в Куантико. Что же касается моей нынешней должности, то она называется «член штурмовой группы».

У Клер слегка порозовело лицо.

– ПОЗ состоит из четырех подразделений. Два из них образуют так называемый «Голубой отряд», а два – «Золотой». Считается, что эти два отряда во всем равны друг другу и могут почти синхронно провести две одинаковые по сложности операции по освобождению заложников. Одна половина личного состава состоит из штурмовиков, а другая – из снайперов. Я начинал работу в ПОЗ в качестве снайпера. Снайперы тренировались в Снайперской школе морской пехоты. Время от времени мы, так сказать, меняли свое амплуа: штурмовики упражнялись в стрельбе, а снайперы учились с помощью взрывчатки сносить ворота. В 1995 году в ПОЗ произошла реорганизация, которая пошла ему только на пользу. Тем не менее снайперы ПОЗ, как и прежде, вынуждены были неделями мокнуть под снегом и дождем, изучая слабые стороны противника, чтобы потом взять его под прицел. Между прочим, случалось, что мы спасали террористам жизнь, то есть не стреляли в них, когда убеждались, что они не в состоянии оказать сопротивление. Зато всякий раз, когда мы нажимали на курок, мы знали, что можем вызвать на себя целое море огня.

– У меня такое ощущение, что вы в этом самом огненном море уже побывали.

– Побывал. На одном из своих первых заданий, когда нас направили в Вако.

– Понятно...

– В настоящее время я приписан к группе «Чарли», которая входит в «Голубой отряд». – «Входила», – мысленно поправил себя Веб. Группы «Чарли» больше не существовало.

– Насколько я понимаю, вы не агент ФБР в чистом, так сказать, виде.

– Это почему же? Мы все считаемся агентами ФБР. Для того чтобы попасть в ПОЗ, нужно три года проработать в Бюро и обладать качествами, которые требуются в этом подразделении. Если все это имеется в наличии, можно подавать по команде рапорт о переводе. Кстати сказать, люди из ПОЗ имеют такие же жетоны и удостоверения личности, как и все сотрудники ФБР. Но мы в ПОЗ держимся особняком. У нас все свое: и здания, и стрельбища, и средства передвижения. И задания нам дают особые – не такие, как всем. Кстати сказать, тренировочная база у нас тоже особенная.

– Что же вы там отрабатываете?

– Стрельбу по мишеням, ближний бой, рукопашный бой – да мало ли что. Все эти умения необходимо поддерживать на высоком уровне.

– Как-то у вас все слишком по-военному.

– Наша служба и впрямь очень похожа на военную, а мы – самые что ни на есть заправские вояки. Если находишься на дежурстве и вдруг раздается сигнал тревоги, то собираешься – и едешь. А когда наше подразделение отдыхает, мы тренируемся. Помимо всего прочего, мы и альпинизмом занимаемся, и с вертолетов на деревья прыгаем, и проводим учебные морские десантные операции. А еще мы должны уметь ориентироваться на местности, вести разведку, оказывать первую помощь. Поверьте, скучать нам не приходится, и дни пролетают быстро.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказала Клер.

Веб уперся взглядом в свои ботинки; некоторое время они сидели в абсолютном молчании.

– Когда собираются вместе пятьдесят здоровенных самцов, это, я вам скажу, далеко не всегда здорово. – Он улыбнулся. – Мы постоянно пытаемся что-то друг другу доказать, продемонстрировать свое преимущество. Знаете ружья фирмы «Тайзер» с парализующими электрическими стрелами?

– Да, мне приходилось такие видеть.

– Однажды мы решили посоревноваться – выяснить, кто быстрее придет в себя после попадания такой стрелы.

– Какой ужас! – воскликнула Клер.

– Я бы сказал, настоящее сумасшествие, – добавил Веб. – Ну так вот. Я проиграл. Рухнул на землю, как пораженный током электромонтер на линии. Но попробовать-то было надо, правда? Ничего не поделаешь, уж такой у нас характер. Соревновательный. – Вдруг его лицо стало серьезным. – Но в своем деле мы специалисты. А работа у нас трудная. Мы делаем то, что никто не хочет делать. Наш девиз – «Спасай человеческие жизни». И мы в большинстве случаев добиваемся успеха и спасаем их. И еще: мы все тщательно обдумываем, прежде чем отправиться на операцию. Потому что ошибки в таком деле, как наше, быть не должно. Тем не менее они все равно случаются. И когда нас постигает неудача, на нас обрушиваются средства массовой информации, нас пытаются привлечь к суду, а люди, которых мы защищаем, начинают вопить, требуя нашей крови. Все это очень трудно пережить. Возможно, если бы я после Вако ушел из ПОЗ, вся моя жизнь сложилась бы по-другому.

– А почему вы не ушли?

– Потому что я обладаю особыми умениями, которые могу и должен использовать, чтобы защищать честных граждан и эту страну от людей, всячески стремящихся им навредить.

– Звучит очень патриотично. Но некоторые циники могут обвинить вас в лицемерии и склонности к насилию.

Прежде чем ответить, Веб несколько секунд молча на нее смотрел.

– Я вот все думаю, что бы запели воротилы массмедиа, если бы какой-нибудь колющий героин наркоман приставил им к носу охотничий обрез, угрожая разнести голову на куски. И что бы они стали делать, если бы оказались в безлюдном месте рядом с психом, который считает себя Иисусом Христом и желает, чтобы его паства переселилась вместе с ним в лучший мир, обратившись в огненный шар при помощи принесенного им с собой динамита. Если господам циникам моя мотивация и мои методы не по вкусу, пусть они сами попробуют бороться с такими типами. Уверен, ничего у них не получится. Однако они требуют от нас идеального, в прямом смысле, поведения, забывая, что мы живем в далеко не идеальном мире. При этом они защищают убийц, трубя на всех перекрестках о нарушении их прав и предоставляя в их распоряжение лучших адвокатов. Не скрою, в руководстве Бюро много недалеких людей, которые отдают глупые приказы. Их-то и следовало бы лишать высоких постов за некомпетентность. Но как можно обвинять во всех смертных грехах парней вроде меня, которые, выполняя эти приказы, рискуют своей головой, потому что считают, что зло должно быть наказано? Я лично этого не понимаю, но таков мир, в котором я живу и работаю. Как говорится, доктор Дэниэлс, добро пожаловать в ад.

Почувствовав, что его начинает бить дрожь, Веб глубоко вздохнул и посмотрел на Клер, которой тоже явно было не по себе.

– Извините, – наконец произнес он. – Когда я начинаю разговаривать на такие темы, то всякий раз сбиваюсь на патетику.

– Это я должна перед вами извиниться, – сказала она. – Должно быть, временами ваша работа кажется вам неблагодарной.

– Кажется. Вот сейчас, к примеру.

– Расскажите мне о вашей семье, – попросила Клер, когда установившаяся в комнате напряженная тишина стала затягиваться.

Веб заложил руки за голову и еще несколько раз глубоко вздохнул.

«Держись, старина Веб, – сказал он себе. – Ты должен через это пройти. И пройдешь. Главное, чтобы пульс не превышал 64 ударов в минуту».

Потом, наклонившись к Клер, он сказал:

– Отчего же не рассказать? Расскажу. Я – единственный ребенок в семье. Родился в Джорджии. Когда мне исполнилось шесть, мы переехали в Виргинию.

– "Мы" – это кто? Вы с отцом и матерью?

Веб покачал головой.

– Нет, только я и мать.

– А ваш отец?

– Он не поехал. Штат Джорджия не отпустил его.

– Он что же – работал на правительство?

– В определенном смысле. Он сидел в тюрьме.

– За что же он отбывал срок?

– Я не знаю.

– Неужели вы такой нелюбопытный человек?

– Нелюбопытный. Если бы меня это интересовало, я бы узнал.

– Ладно, оставим это. Итак, вы переехали в Виргинию. Что же дальше?

– Моя мать снова вышла замуж.

– Каковы были ваши взаимоотношения с отчимом?

– Прекрасные.

Клер промолчала, ожидая, что он продолжит. Но поскольку он молчал, сказала:

– Расскажите мне о ваших отношениях с матерью.

– Она умерла девять месяцев назад, поэтому у меня нет с ней никаких отношений.

– От чего она умерла? – спросила Клер. – Если не хотите, можете не отвечать.

– Название болезни начинается на букву "п".

На лице Клер проступило смущение.

– Вы, наверное, хотели сказать на "р"? То есть от рака?

– Нет, на "п". То есть от пьянства.

– Вы сказали, что поступили в ФБР случайно. Может быть, у вас все же имелась причина?

Веб окинул ее быстрым взглядом.

– Вы хотите спросить, не стал ли я копом из-за того, что мой отец – преступник?

Клер улыбнулась.

– Вы хорошо улавливаете намеки.

– Честно говоря, Клер, я до сих пор не понимаю, почему я все еще жив, – тихо сказал Веб. – Я должен был погибнуть вместе со своими ребятами. И это сводит меня с ума. Меня угнетает, что я – единственный из всех – остался в живых.

Улыбка на губах Клер мгновенно растаяла.

– Это серьезное заявление. Давайте поговорим об этом.

Веб некоторое время нервно сжимал и разжимал кулаки. Потом он встал с места и выглянул в окно офиса.

– Надеюсь, это останется между нами?

– Да, – сказала Клер. – Можете быть в этом уверены.

Веб сел на место и сразу же заговорил:

– Я вошел в аллею. В таких операциях я обычно бываю руководителем группы. Мы уже подходили к месту проведения операции, как вдруг... как вдруг... – Тут он замолчал, но через секунду заговорил снова: – Как вдруг я словно окаменел. Потерял способность двигаться. И никак не мог понять, что происходит. Группа уже вошла во двор, а я не смог. Наконец, собрав все силы, я двинулся вперед, но у меня было такое ощущение, словно я вешу тысячу фунтов, а мои ноги и руки отлиты из бетона. И тогда я упал. Просто потому, что не мог держать этот вес. А потом... – Он замолчал и закрыл лицо рукой, как будто пытаясь укрыться от нахлынувших на него воспоминаний. – А потом застрочили пулеметы. Но я остался в живых. Я выжил, а вся моя группа погибла.

Клер ничего не записывала, просто смотрела на него.

– Хорошо, что вы сказали мне об этом, Веб. Такое должно выйти наружу.

– Ну вышло – и что с того? Думаете, мне стало легче? Ведь мне нечего к этому добавить. Я проявил слабость. Струсил. И в этом-то все и дело.

Клер заговорила ровным, спокойным голосом:

– Веб, я понимаю, что обсуждать все это вам очень непросто, но мне хотелось бы знать о событиях, которые предшествовали вашему так называемому окаменению. Главное, рассказывая об этом, вы должны припомнить каждую мелочь. Это может быть очень важно.

Веб рассказал ей о том, что произошло, во всех деталях, начиная с того, как распахнулись дверцы «субурбана» и они выскочили на улицу, и заканчивая той минутой, когда он, не имея возможности пошевелить ни рукой ни ногой, наблюдал за расстрелом своих товарищей. Когда он закончил свое повествование, им овладело состояние полной опустошенности: казалось, вместе со словами он выплеснул наружу свою душу.

– Похоже, вас и в самом деле парализовало, – сказала Клер. – Но вот что я пытаюсь понять: чувствовали ли вы симптомы надвигающегося паралича до того, как он вас охватил? Быть может, вами неожиданно овладел непонятный страх? Или у вас началось сердцебиение, участилось дыхание, выступил холодный пот или пересохло во рту?

Веб снова проанализировал каждый свой шаг с момента высадки у автомобиля, даже попытался вспомнить свои тогдашние ощущения. Так ничего нового и не припомнив, он уже хотел было отрицательно покачать головой, как вдруг перед его мысленным взором предстало лицо сидевшего в аллее мальчугана.

– В аллее я встретил ребенка, – сказал он. Он не хотел рассказывать Клер о том, какое важное значение для расследования имеет Кевин Вестбрук, но он мог с чистой совестью поведать ей кое-что другое: – Когда мы проходили мимо, он что-то сказал. Что-то довольно странное. Помню, что при этом голос у него был хрипловатый – как у старика. Глядя на него, сразу можно было сказать, что жизнь обошлась с ним неласково.

– Вы не запомнили, что он тогда сказал?

Веб покачал головой.

– Никак не могу вспомнить. Знаю только, что он произнес нечто странное.

– Но то, что он сказал, оказало на вас определенное воздействие, не так ли? Вы ощутили что-то – помимо обычных жалости и сочувствия?

– Послушайте, доктор Дэниэлс...

– Называйте меня, пожалуйста, Клер.

– Договорились. Так вот, Клер, я далеко не святой – да и моя работа никак к этому не располагает. Поэтому, находясь на задании, я стараюсь ни о чем, кроме своего дела, не думать. Тем более о попадающихся на пути мальчишках.

– Похоже, вам кажется, что если вы будете о них думать, то это помешает вам выполнять свою работу?

Веб метнул в нее взгляд.

– Так вот что, по-вашему, со мной произошло? Я увидел мальчика, и после этого у меня в голове что-то переклинило – так, да?

– Между прочим, Веб, такое вполне возможно. Существует понятие посттравматического синдрома, который может при определенных условиях вызвать временный паралич. Такое происходит куда чаще, чем люди в состоянии себе представить. Напряжение, которое испытывает человек во время боя, невозможно сравнить ни с чем.

– Так ведь не было никакого боя. Никто даже и выстрелить не успел.

– Вы участвуете в боях уже много лет. Напряжение аккумулируется в организме. Эффект подобной аккумуляции может проявиться в самый неподходящий момент и иметь самые разные, иногда крайне неприятные последствия. Вы далеко не первый человек, чей организм после боя демонстрирует такого рода реакцию.

– Со мной такое произошло впервые, – резко сказал Веб. – Все члены моей группы тоже прошли через множество испытаний, но с ними ничего подобного почему-то не случилось.

– Тем не менее, раз уж это произошло, вы должны наконец понять, что все люди разные. Поэтому сравнения в данном случае неуместны. И несправедливы. Тем более по отношению к вам.

Веб выставил вперед указательный палец:

– Позвольте вам объяснить, что такое справедливость. Если бы я в ту ночь сделал хоть что-нибудь, хоть что-нибудь заметил, сумел предупредить своих ребят об опасности, они, вполне возможно, остались бы живы. И я бы здесь сегодня не сидел. И это было бы справедливо.

– Как я понимаю, вы злитесь из-за того, что жизнь часто бывает несправедливой. Не сомневаюсь, что вы можете привести сотни примеров. Но сейчас вы должны думать только о том, как пережить случившееся.

– Но я не знаю, как это пережить, так как ничего хуже этого со мной еще не случалось.

– Сейчас ситуация кажется вам безнадежной. Но вам будет еще хуже, если вы не сможете справиться с вашими проблемами. Вы должны помнить, что ваша жизнь еще далеко не кончена.

– Вы так думаете? Может, в таком случае поменяемся жизнями? Узнаете тогда, что осталось от моей.

– Вы хотите вернуться в ПОЗ? – холодно спросила Клер.

– Да, – сказал он, не раздумывая ни секунды.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно.

– В таком случае вот вам цель, ради достижения которой мы оба должны хорошенько потрудиться.

Веб машинально коснулся торчавшего из-под куртки пистолета.

– Вы и вправду полагаете, что такое возможно? Я хочу сказать, что человеку с такими мыслями, как у меня сейчас, в ПОЗ делать нечего. – Веб подумал, что расстаться с ПОЗ ему будет очень трудно, поскольку только там он чувствовал себя на своем месте.