Текст книги "Волшебное пестрое море"

5

Джованни Тавиано всегда был тихоней. В детстве он слегка шепелявил и научился читать последним в классе. Он познакомился с Летицией Моратти в старших классах. Не обращая внимания на его застенчивость, Летиция болтала и шутила без умолку. Возможно, они и ладили так хорошо именно потому, что уравновешивали друг друга.

Когда Луку положили в «Санта-Кристину», Джованни еще больше замкнулся. Он не мог спать, мало ел и стал пренебрегать своими обязанностями на ферме. Единственным, что у него работало нормально или даже слишком активно, оставался его мозг, постоянно воспроизводящий события прошлого и настоящего, пока у него не начинала кружиться голова и не спазмировало желудок. А единственным, что его отвлекало, были прогулки, поэтому он много ходил пешком. Утром – вдоль одной стороны пшеничного поля, обратно вдоль другой, потом вокруг загона для скота. Он бродил по ночам из одного конца города в другой, минуя главную площадь, церковь с кладбищем, где был похоронен Паоло, минуя покосившийся дом Руджеро и осыпающуюся древнюю каменную стену, которую Лука и его друзья называли Замком. Он ни с кем не разговаривал, и никто не заговаривал с ним.

После очередной прогулки Джованни вернулся домой незадолго до восьми утра и стал ждать звонка Летиции из больницы. Сидел в пустой кухне, пытаясь остановить поток мыслей. Наконец зазвонил телефон.

– Пока никаких новостей, – сообщила его жена. – Но, Джованни, приезжай. Лука хочет тебя видеть.

Отправиться туда было совершенно невозможно, особенно после вчерашнего. К счастью, он пропустил первый день Луки в «Санта-Кристине». Летиция же рассказала о нем лишь в самых общих чертах, опасаясь его реакции на инцидент с медсестрой. Однако Джованни появился на второй день и с ужасом наблюдал, как доктор достал большую иглу и воткнул ее прямо в позвоночник Луки. А Джованни мог лишь беспомощно стоять рядом, слушая, как кричит его внук, пока доктор заполняет пузырек спинномозговой жидкостью. Джованни казалось, что игла вонзается в его спину, и он хотел, чтобы это было именно так. Нет, сегодня он туда не поедет.

«Прости», – хотел сказать он Летиции, но из его горла вырвался лишь хрип.

Кроме того, он уже знал, что произойдет. Результаты анализов будут плохими.

Он знал это так же точно, как и десять лет назад, когда стоял на этой самой кухне с вымытыми деревянными столешницами и белыми кафельными полами, с разноцветными кастрюлями и сковородками на крючках над раковиной, с изображением Девы Марии над столом. На этой самой кухне, в которую они заходили каждый день уже полвека, десять лет назад он стоял, сжимая в руке тот же телефон, по которому тогда сообщали новости. Будут сообщать их и сегодня, и они снова могут принести в их дом беду.

Той ночью десять лет назад он понял все еще до того, как доктор из отделения неотложной помощи успел произнести хоть слово. Что-то случилось с их сыном Паоло и его женой на пути в Милан. Что-то плохое. Джованни и Летиция легли спать через несколько часов после того, как Паоло и его жена, приехавшие в гости со своим новорожденным сыном Лукой, отправились назад. Он был их первым внуком, и чтобы отпраздновать это событие, Летиция приготовила любимое блюдо Паоло – оссо буко[6]6
  Буквально «полая кость». Традиционное блюдо кухни Ломбардии, представляющее собой тушеную телячью голяшку.


[Закрыть]. Супруги жили в квартире неподалеку от Миланского университета, где Паоло преподавал экономику. Они казались счастливыми и полными надежд, связанных с рождением ребенка.

Ноги Джованни подкосились, и он рухнул на один из стульев у кухонного стола. Телефон, по-прежнему прижатый к уху, хотя связь давно оборвалась, выскользнул из его руки и с глухим стуком упал на пол. Он даже не потрудился поднять его.

Нет, правда была в том, что он знал еще задолго до звонка десять лет назад. Он знал, что беда неминуемо обрушится на их семью. Еще во время войны, в сорок третьем году, в одну из ночей конца декабря, жутко холодную даже для этого времени года, из леса появился человек в изодранном пальто и с узлом в руках. Он говорил на языке, которого Джованни не понимал, возможно, на немецком или польском. И все же Джованни догадался, о чем его просят, когда принял сверток и сложенный листок бумаги, который мужчина сунул ему в руку, прежде чем броситься обратно в лес. Вскоре раздались выстрелы, эхом отозвавшиеся в морозном воздухе – хлоп, хлоп, хлоп. Джованни поспешил прочь, надвинув шляпу на уши, чтобы заглушить звуки. Он уже тогда смутно сознавал, что когда-нибудь каждая капля надежды и радости, исходящая от спеленутого младенца, которого он держал в руках, будет уничтожена.

Пока образы зигзагами проносились у него в голове, Джованни разглядывал темное пятно, проступившее на брюках на левом бедре. На ощупь оно было теплым и влажным. Он давил на него до тех пор, пока острая боль не пронзила его ногу и не ударила в пах. Это заставило его улыбнуться. Он никогда не был таким религиозным, как Летиция с ее изображениями Девы Марии и распятиями по всему дому. И все же нельзя было не заметить сходства: Иисус на кресте с кровоточащими ранами, искупающий грехи мира.

Семена были посеяны в ту холодную зимнюю ночь в лесу, а может быть, и несколько поколений назад. Он знал о них, когда строил свою жизнь с Летицией; когда они воспитывали своего сына, которого назвали Паоло в честь отца Джованни; когда они расширяли ферму и процветали. У Тавиано было одно из самых крупных и успешных хозяйств в округе: кукуруза, пшеница, домашний скот. Люди уважали их. Но Джованни было наплевать на мнение других; главное – обеспечить семью и оставить Паоло то, чем сын сможет гордиться.

Питаемые плодородной почвой Фаволы, плохие семена пустили корни и проросли рядом с хорошими. Мимолетные образы – теплый сверток и человек в изодранном пальто, записка, выскользнувшая из рук и пропавшая в снегу, звуки выстрелов – хлоп, хлоп, хлоп! – терзали его, заставляя и его терзать. Все началось с боли в верхней части бедра, терпеть которую было трудно, но необходимо. Он сообразил – если он будет продолжать ковырять струп и отрывать только что образовавшуюся розовую кожицу, то рана не заживет. И она росла, постепенно распространяясь по поверхности. Он раздирал края, пока она не начинала кровоточить. Он ощупывал центр, добирался до нерва, так, что из глаз летели искры. Это был его стигмат.

Здесь, на кухне, под пристальным взглядом Богородицы, он наблюдал, как на его штанине расползалось темно-красное пятно. Кровь просачивалась сквозь ткань и капала на белый кафельный пол.

После смерти Паоло рана стала навязчивой идеей. Теперь сомнений не оставалось – он был проклят. Его сын всегда был хорошим, осторожным водителем. Невозможно, чтобы авария произошла по его вине, несмотря на заявление водителя грузовика, будто бы Паоло был пьян и поэтому вылетел на встречную полосу. О нет, то была работа мстительной силы. Джованни расплачивался за свои грехи.

Рана стала для него чем-то вроде друга, с которым можно поговорить, которому можно довериться. Временами он беспокоился о ней и заботливо ухаживал, как за пшеницей на своем поле. Порой спорил с ней и злился. Он выдергивал струпья, колол рану, но однажды задел артерию и кровотечение не получалось остановить. Летиция потащила его к старому Руджеро, где доктор методом проб и ошибок сумел-таки залатать поврежденный сосуд. Летиция знала, что ее муж постоянно ощущал беспокойство и неизменно винил себя. И если дожди заливали его поля, и если зима длилась дольше, чем ожидалось, и если семья Паоло отправилась в Милан после обеда с большим количеством вина. Летиция не могла даже представить, чтобы он намеренно причинит себе вред. Она поверила ему, когда он сказал, что все произошло случайно, что, работая в поле, он задел ногу косой. Жена ничего не знала о его новом друге. Это был секрет, который Джованни твердо решил утаить.

Доктора Руджеро было не так-то легко одурачить.

– У мальчика чудесная рыжая шевелюра, – шепнул ему Руджеро, когда пятьдесят лет назад они принесли к нему Паоло еще младенцем. – Из монастыря в Генуе, да? Не представляю, чтобы там было много похожих на него малышей.

Джованни пожал тогда плечами, впоследствии всегда реагируя так на подобные вопросы и намеки. Когда Руджеро остановил кровотечение, он спросил своего пациента:

– Когда ты в последний раз был на исповеди, Джованни? Сходи, пока не покончил с собой в один из подобных дней.

Со временем, питая свое клеймо, Джованни научился обходить крупные сосуды. Хоть медленно и мучительно, но тьма все же рассеивалась. Да, им пришлось похоронить Паоло на кладбище Сан-Стефано, но у них еще оставался внук, о котором нужно было заботиться. Лука был точной копией своего отца, рыжеволосый и веснушчатый. Он был таким же умненьким, говорить и читать начал раньше большинства мальчишек своего возраста, сочинял истории со сложными поворотами сюжета.

Дед пришел в восторг, когда Лука стал проявлять интерес к ферме и заявил, что хочет стать buttero – ковбоем. Джованни осмеливался думать, что, возможно, худшее уже позади, что проклятие снято и ему дают еще один шанс. Он говорил внуку, что тот будет его правой рукой. И собирался подарить ему лошадь на десятый день рождения.

Мужчина рассмеялся над собственной глупостью. Теперь он знал, что второго шанса не случится. Проклятие никогда не будет снято, просто он и вся его семья когда-то будут уничтожены. Джованни схватил нож, который всегда держал в кармане, и стал разрезать штанину вокруг красного теплого пятна, обнажил рану, затем атаковал ее, царапая и ковыряя, пока кровь не пошла сильнее и жгучая боль не пронзила его тело. Сегодня, подобно врачу в больнице, воткнувшему иглу в позвоночник Луки, он не проявит милосердия.

6

«Санта-Кристина» оказалась еще хуже, чем представлял себе Лука. Палата, заставленная кроватями с больными детьми всех возрастов, была размером со школьный спортзал. Воняло аммиаком и другими противными химикатами. Медсестры и санитары обращались с ним строже, чем учителя. Еда была отвратительной, особенно суп-минестроне, который на вкус напоминал тину. Его голова была занята поисками способов побега. Если бы только ему удалось связаться со своими друзьями, они помогли бы ему найти выход. А если у них все же не получится, он всегда может рассчитывать на Орландо, который поймет, что что-то не так, раз Лука не появился в Замке. Слава богу, Nonna оставалась с ним по ночам, охраняла его, сидя на стуле рядом с кроватью, хотя мальчик считал, что она слишком часто уходит в кафетерий пить кофе.

Больше всего он боялся возвращения ужасной ведьмы. Его руки все еще были в черных и синих пятнах от ее объятий. Доктор Руджеро был отвратителен, с его шелушащейся кожей и банановыми зубами, но ведьма была злой, а ее фиолетовое лицо шипело, когда она сердилась. Может быть, она дьявольский дух, который нужно изгнать? Марио знал бы, что делать; он был алтарным служкой в Сан-Стефано. Лука позвонит ему позже, когда закончатся занятия в школе. А пока найдет крест и будет держать его под матрасом.

Ведьма вошла в палату как раз в тот момент, когда он собирался расспросить о ней мальчика постарше, лежащего на соседней кровати. В панике Лука попытался найти, где бы спрятаться, но деваться было некуда. Он лег и накинул одеяло на голову, молясь, чтобы она его не увидела.

– Ты еще спишь? – произнес ее голос. Он доносился откуда-то сверху и казался не таким жестоким, каким запомнился мальчику. –  Я кое-что принесла, – продолжала она, – думаю, тебе понравится. Понимаю, ты злишься. Я бы тоже разозлилась. Но, поверь, я очень сожалею. У меня действительно был плохой день. Как думаешь, сможешь меня простить? Поверь, единственное, чего я сейчас хочу, это чтобы тебе стало лучше и ты поскорее вернулся домой. Ты ведь хочешь вернуться домой, не так ли?

Лука старался не двигаться, даже задерживал дыхание, чтобы одеяло не шевелилось и ведьма решила, что он спит.

– Конечно, ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. – Нина улыбнулась, заметив на постели легкое шевеление. – В «Санта-Кристине» мы сможем использовать такого сильного мальчика, как ты, для помощи другим детям…

– Ты сумасшедшая?! – выпалил он.

– Можно и так сказать, – рассмеялась она. – Я рада, что ты не спишь. Это тебе – книга про лошадей со всего мира, с картинками. Если, конечно, ты интересуешься лошадьми.

Лука высунул нос из своего убежища, чтобы увидеть, о чем она говорит. Ведьма придвинула стул поближе к его кровати и держала в руках большую книгу.

– Здесь много интересного о лошадях толфретано, мареммано и хафлингер. Есть даже раздел, посвященный ковбоям из Лацио. Эй, знаешь, что? – резво переключилась она на другую мысль и даже подалась вперед, чтобы получше рассмотреть его лицо. – Ты и сам мог бы сойти за одного из этих ковбоев.

Он юркнул обратно под одеяло. Должно быть, это какой-то трюк. Как только он ослабит бдительность, она набросится на него, возможно, даже убьет. Он ни за что не предоставит ей такой возможности.

– Понимаю, ты сейчас хочешь отдохнуть. Это прекрасно. Оставлю книгу у твоей кровати. Может быть, позже мы посмотрим ее вместе.

«Никогда!» – подумал он, изо всех сил стараясь оставаться неподвижным.

На следующий день он нашел у своей кровати пакет с мармеладными мишками. Он поблагодарил бабушку, но та объяснила, что их принесла медсестра. Что она очень сожалеет о случившемся и хочет загладить свою вину перед ним.

– Она ведьма.

– Нет, Лука, она просто потеряла самообладание. Такое случается даже со мной и иногда с Nonno.

Лука ей не поверил. Всякий раз, завидев медсестру, он отворачивался. Если она пыталась заговорить – игнорировал ее. Однако на третий день его пребывания в больнице она застала его врасплох, когда он листал книгу о лошадях.

– Как насчет перемирия? – спросила она. Мальчик не ответил. Медсестра продолжила: – Должно же быть что-то, чем я могу загладить свою вину? Что-нибудь. Пожалуйста.

Не отрывая глаз от страницы, он скривил рот, помолчал и наконец указал на лошадь на обложке.

– Вот эта, с толстой длинной шеей, – проговорил он. – Это мареммано.

– Она прекрасна!

Лука тоже так считал.

– И очень сильная. Лучшая пастушья лошадь. Nonno обещал, что купит мне такую, когда мне исполнится десять. Когда вырасту, я хочу быть ковбоем.

– Ух, ты! Я и понятия не имела.

Нина говорила неправду. Прежде чем она покинуть больницу в день отвратительного инцидента со взятием крови, она долго беседовала с бабушкой мальчика. Успокоившись, она вспомнила эту женщину и, отчаянно желая извиниться, разыскала Летицию Тавиано. Нина пообещала сделать все возможное, чтобы облегчить пребывание в больнице ей и ее внуку.

– Да, я ее помню, – призналась она дежурной медсестре после того, как получила выговор за несдержанность. – Я была здесь, в больнице, в ту ночь почти десять лет назад, когда привезли тела ее сына и невестки. Они были так искалечены после аварии на шоссе, что их практически невозможно было узнать. Лобовое столкновение с грузовиком, так сказали в полиции. Всю переднюю половину машины расплющило, но каким-то образом малышу, закрепленному сзади в автокресле, удалось выжить.

Она до сих пор видела это в ночных кошмарах. И вместо того, чтобы утешить Летицию, снова оказавшуюся в «Санта-Кристине» с тем самым ребенком, Нина повела себя безобразно. Ей хотелось пнуть себя, гораздо сильнее, чем это сделала старшая медсестра.

– Все, что тебе сейчас нужно, – сказала Нина Луке, – это ковбойская шляпа. Возможно, это то, что я могу для тебя сделать.

Он покачал головой и сказал, что у него уже есть целых три. Затем Лука осторожно поднял глаза от книги. Ведьма сидела, повернув голову вправо. Таким образом он мог видеть только левую сторону ее лица, где кожа была гладкой и выглядела нормально. Он вытянул шею, чтобы разглядеть другую сторону.

– Ты ищешь мою метку красоты? Ха, какое глупое название для пятна портвейна, – рассмеялась она. – Метка красоты. Но если хочешь, – продолжала она, ерзая на стуле и слегка разворачиваясь, – милости прошу. Довольно уродливо, тебе не кажется?

Вчера, да, вероятно, еще и несколько минут назад он сказал бы «Да» и скорчил бы злую гримасу, чтобы причинить ей такую же боль, какую она причинила ему. Но сейчас он вспомнил, как Nonna говорила, что медсестра очень сожалеет о случившемся.

– Ну… – Лука замялся и помедлил. – Нет… не совсем. Все не так уж плохо.

– Все нормально, я к этому привыкла. В школе меня дразнили melanzana, а еще faccia bruta[7]7
  Грубое лицо (итал.).


[Закрыть] и rossa[8]8
  Красная (итал.).


[Закрыть].

– Ух ты! В школе меня тоже называют rosso – из-за моих рыжих волос.

– Значит, у нас есть что-то общее. Не знаю, как тебя, а меня больше не беспокоят клички.

Лука не мог отвести глаз от странного пятна на лице женщины. Единственным известным ему человеком с такой отметиной был молодой рыцарь из серии комиксов, которыми они с друзьями увлекались. Но у Теобальдо это было маленькое, едва заметное пятнышко, совсем не такое, как у медсестры.

– Хочешь потрогать? – спросила Нина. – Она не кусается.

Она придвинулась ближе и положила его руку на свою правую щеку.

– Она теплая, – проговорил Лука, – и подожди… под ней что-то шевелится?

– Это кровеносный сосуд, расположенный близко к коже. Ты чувствуешь, как по нему течет кровь.

– Круто! – Луке не хотелось убирать руку. – Ты когда-нибудь пыталась от нее избавиться?

Она покачала головой.

– Сейчас существует специальный лазер, но он может помочь только в детском возрасте. Когда я была ребенком, его еще не придумали – по крайней мере, в Неаполе.

Внезапно Луке пришла в голову мысль, и он выдал:

– Эй, у меня есть друг, который мог бы помочь.

– Твой друг врач? – поинтересовалась Нина, которая меньше всего сейчас нуждалась в помощи врача.

– О нет, он гораздо лучше врача! Его зовут Орландо.

– Вот как? Чем же занимается этот Орландо? – спросила Нина и внутренне съежилась, увидев его посиневшее предплечье. Она знала, что жестоко обошлась с бедным мальчиком, но никак не ожидала, что синяки будут такими обширными – во всю левую руку. Старшая медсестра была права, заставив ее остаться дома на следующий день. Она была бы права, если бы отстранила ее на неделю. Людей увольняли и за меньшие проступки.

– Он ковбой с особыми способностями, который любит помогать людям. Когда мой друг Марио слетел на велосипеде в ров, никто не знал, где его искать. Он бы застрял там на всю ночь в холод и дождь, если бы Орландо не присматривал за ним.

– Понятно.

– Он сказал мне, где искать, привел меня в то самое место, где свалился Марио. И это было хорошо, потому что Марио сломал ногу и очень страдал. Пришлось отвезти его в больницу и наложить гипс.

– Бедный Марио. Похоже, Орландо – хороший человек. Кстати, я собираюсь в кафетерий выпить кофе. Пойдешь со мной? Возьмем тебе горячий шоколад, если захочешь, и ты расскажешь мне подробно об этом ковбое с особыми способностями.

– Конечно, – согласился Лука, спрыгивая с кровати и следуя за ней.

7

Нина видела, как Карла и Джулия вполголоса беседуют на сестринском посту. Прошло пять дней с тех пор, как она получила письмо, четыре дня с момента инцидента со взятием крови и три дня после суточного отстранения от работы. Она знала, что женщины говорят о ней, потому что, заметив ее, они тут же замолчали.

– Что? – спросила она Карлу, когда Джулия ушла.

– Плохие новости, – ответила подруга. – К Тавиано вызвали Креспи.

Нина поморщилась. За последние несколько дней она испытала массу эмоций – шок от того, что Маттео внезапно бросил ее, злость из-за того, что он трусливо избегал ее, и ужасающее отчаяние от понимания, что все это время она ждала напрасно, а теперь ее жизнь разрушена. Но в эту минуту она забыла о собственных проблемах, недоумевая, для чего Маттео вызвали к Луке Тавиано. Креспи был онкологом.

– Ты слышала что-нибудь из того, что я говорю? – Карла положила руку на бедро, а другой листала ответы из лаборатории. – Все анализы крови не в порядке. У него высокий уровень лейкоцитов и почти нет тромбоцитов.

Нина была удивлена. Несмотря на субфебрильную температуру, Лука не выглядел очень уж больным. С другой стороны, это объясняло ужасные черные и синие пятна на его руке. Ей подумалось даже, что, возможно, это все-таки не ее вина. Ну, по крайней мере, не совсем. Если у мальчика проблема с тромбоцитами, конечно, у него будут синяки. Знала ли об этом старшая медсестра? А синьора Тавиано?

– Хочешь, я поменяюсь с тобой сменами? – спросила Карла. – Не думаю, что тебе стоит сейчас находиться рядом с этим придурком Креспи.

Видит бог, меньше всего Нине хотелось видеть Маттео и общаться с ним. Но она дала обещание синьоре Тавиано. Она поклялась, что всегда будет рядом и присмотрит за Лукой. И она не собиралась изменять своему слову. Рано или поздно ей все равно придется иметь дело с доктором Креспи.

– Со мной все будет в порядке, спасибо.

– Дай мне знать, если передумаешь, – сказала Карла. – И не забудь о завтрашнем вечере. В восемь у Да-Лючии. Будь сногсшибательна. Друг Джакомо – это находка, помяни мое слово.

Нина покачала головой. Они дружили почти двадцать лет, еще со времен учебы в школе медсестер в Турине. Нина училась уже два года, когда по настоянию родителей туда поступила Карла. Ее отец был врачом, а мать – школьной учительницей. Впервые девушки встретились в библиотеке, где Карла сидела вся в слезах. Она считала, что совершила большую ошибку. Помимо того, что ей не давались науки, оказалось, что ее мутит при виде крови. Нина солгала, сказав, что чувствовала то же самое, когда только начинала, и убедила девушку немного потерпеть. Она взяла Карлу под свое крыло, показала ей, как избежать тошноты, зажимая нос и дыша через рот. Вскоре ее новой подруге стало нравиться ухаживать за больными. Когда Карла закончила учебу, Нина помогла ей найти работу в «Санта-Кристине» и приютила в своей квартире. Теперь роли полностью поменялись. Карла вышла замуж, родила троих детей и опекала Нину. Как же это случилось?

– Послушай, я просто не готова встречаться с кем-либо прямо сейчас.

– Извини, столик уже заказан. Ты пойдешь, даже если мне придется тащить тебя, – сказала Карла, погрозила подруге пальцем и ушла, прежде чем та успела возразить.

Нина взяла карту Луки и прочитала последнюю запись. Анализы крови, должно быть, пришли вчера поздно вечером, после того как она вышла из больницы. Карла права: это не просто вирусная инфекция. Она видела запрос на консультацию, но никаких пометок от Маттео пока не было. Нина посмотрела на часы – десять утра.

Пока она настраивалась на встречу с Креспи, послышался его голос – глубокий и сильный, с легкой хрипотцой, напоминающий ей о Клаудио Бальони, римском певце, от которого сходили с ума все школьницы. Маттео стоял в коридоре у лифтов за сестринским постом. Похоже, он разговаривает с семьей пациента.

Закрыв глаза, Нина напрягла слух. Несмотря на все случившееся, она все еще хотела слышать его голос. Он возвращал ее в то время, когда все казалось безоблачным и она была счастлива. Маттео говорил с ней, когда они занимались любовью, шептал ей что-то на ухо. Да, именно так: они занимались любовью, ее глаза закрыты, а за спиной раздавался его голос. Она ничего не могла с собой поделать – несмотря ни на что, она все еще хотела его.

– Сестра! – требовательным тоном позвал Креспи.

Что?!

– Сестра Вочелли, – повторил он.

Тон стал еще резче, потерял теплоту и уже практически стер все, что она чувствовала минуту назад. Нина встала и подошла к Маттео. Он стоял с Летицией и Джованни Тавиано.

– Сестра, я как раз разъяснял синьору и синьоре Тавиано результаты анализов.

Сестра?!

– Доктор Руджеро не ошибся, направив Луку сюда, – продолжал Маттео, сочувственно кивая. – Не исключено, что у него была просто простуда, которая сейчас буквально бродит вокруг. Я и сам немного кашляю… Однако, мне кажется, в организме нашего пациента происходит что-то более серьезное.

Летиция отшатнулась. Если бы не стена, к которой она прислонилась, женщина могла бы рухнуть на пол.

– Не расстраивайтесь так, синьора. – сказал Креспи и успокаивающе положил руку ей на плечо. – Что бы мы ни обнаружили, нас ждет лечение, хорошее лечение, а Лука – сильный, здоровый мальчик. Я уверен, что вместе мы справимся. Вот увидите.

Летиция Тавиано была коренастой, с полными руками и ногами, но вместе с тем пухлое лицо и хлопковое платье в цветочек делали ее мягкой и уязвимой. А ее муж, Джованни Тавиано, выглядел крепким. Долговязый и высокий, с угловатыми чертами и глубокими морщинами на лбу и вокруг глаз. Он стоял молча и неподвижно, как дерево, непоколебимо вросшее в землю.

– С вами все хорошо, синьор Тавиано?

«Правильно, что Маттео спросил», – подумала Нина. Мужчины, с которыми она сталкивалась на протяжении многих лет, иногда могли внешне казаться сильными благодаря суровому виду, но в подобных ситуациях они редко держались стойко и почти всегда менее стойко, чем женщины. Джованни и правда ответил каким-то мычанием.

– С нами все хорошо, – ответила Летиция, приходя в себя. Она взяла мужа под руку. – Пожалуйста, позаботьтесь о нашем Луке. Он все, что у нас есть.

– Обещаю, – сказал Креспи. – Мы еще раз поговорим позже, после анализа костного мозга, и придумаем план.

Когда Тавиано направились к выходу, Нина последовала было за ними. Ей хотелось успокоить Летицию и как можно скорее уйти от Маттео. Но он удержал ее, схватив сзади за халат.

– Нина, подожди.

Она снова услышала за спиной этот голос, низкий и нежный. И обернулась:

– Значит, теперь Нина, а не сестра Вочелли.

– Прости меня, – произнес он и подался к ней.

– Не прикасайся ко мне.

Маттео огляделся, чтобы убедиться, что их никто не видит.

– У меня не было выбора, Нина, – объяснил он. – Я никогда не видел главврача в таком бешенстве. «Вот почему у нас есть правила, – кричал он. – И ты знаешь, что происходит, когда правила нарушаются». Он имел в виду случай, когда Роберто и Франку застукали в любовных объятиях друг друга в ординаторской в тот момент, когда у их пациента случилась остановка сердца.

Нина прекрасно понимала, о чем говорил шеф.

– Он сразу четко определил – если мы немедленно не покончим с этим, у него не будет другого выбора, кроме как уволить тебя.

Уволить меня? В своем послании этот ублюдок представил все иначе. С другой стороны, чему удивляться? Она всего лишь медсестра, женщина в мире, где правят мужчины. Если бы одного из них пришлось уволить, это был бы точно не Маттео.

– Естественно, с шефом я все уладил. Сказал, что это была ошибка, и заверил, что с этого момента наши отношения будут строго профессиональными. Пока мы придерживаемся этой версии и хорошо играем свои роли здесь, в больнице, мы – в безопасности.

– Мы?

– Да, мы. Но не прошло и недели, а я уже схожу с ума. К черту шефа, он не может нас разлучить! – произнес он с мольбой в глазах. – Мы созданы друг для друга. Уверен, ты чувствуешь то же. Через три года, когда Франческа поступит в университет, мы с Марией разведемся. Я обещаю.

– Лжец, – хрипло прошептала она.