Текст книги "Яростный клинок"

Из дома вышла другая женщина.

– Твой муж вернулся, – сообщила Пелейн, кузина хозяйки дома.

Мирия взглянула на холм и увидела высокую фигуру Руатайна, ведущего лошадь. В седле сидел Браэфар. По неизвестной причине она неожиданно начала злиться.

– Да, вот он и дома…

Пелейн бросила на нее острый взгляд.

– Ты не понимаешь, как тебе повезло. Он тебя любит.

Мирия постаралась не обращать внимания, но это было непросто. Стоило Пелейн заговорить, отвязаться от нее уже невозможно.

– Ты бы поняла, о чем я говорю, выйди ты замуж за Боргу, – продолжала настырная кузина. – Он залезает на кровать слева и перекатывается через меня вправо, а потом спрашивает: «Правда, здорово?» К счастью, он обычно засыпает, прежде чем я успеваю ответить.

– Тебе не следует так говорить. Борга хороший человек.

– Если бы он пек хлеб с той же скоростью, с какой занимается любовью, мы смогли бы накормить все племена отсюда и до моря. – Она перевела взгляд на высокого воина, спускающегося с горы. – Готова поспорить на мое приданое, что он не пролетает по тебе, как летний ветерок.

– Не пролетает, – признала Мирия, краснея и немедленно сожалея о своих словах.

– Тем больше стоит его ценить, – заметила Пелейн. – Я бы ценила.

– Надо было тебе выйти за него замуж, – резко ответила молодая женщина.

– Я бы вышла, если бы он предложил, – ответила ее собеседница, нимало не обижаясь. – Двое здоровых сыновей и никаких мертвых младенцев. У него сильное семя.

За последние пять лет Пелейн потеряла четверых детей. Ни один не прожил дольше пяти дней. На мгновение злость Мирии исчезла, и на смену ей явилось сочувствие.

– Ты молода. Время еще есть.

– Ворна говорит, что больше детей не будет.

Руатайн открыл ворота, ввел лошадь во двор и снял с нее сына. Браэфар подхватил поводья и увел ее. Молодой воин поцеловал жену в щеку и обернулся к Пелейн.

– Если ты говоришь за моей спиной гадости, – улыбнулся он, – я перекину тебя через плечо и отнесу в дом мужа.

– Пожалуйста, сделай так, поскольку его там нет, зато есть широкая постель, в которой очень не хватает настоящего мужчины.

Руатайн опешил, но потом рассмеялся.

– Клянусь богами, ты стала злоязычной женщиной.

Казалось, сама Пелейн удивлена своими словами.

– Злоязычная или нет, я чувствую, когда не нужна. – Она развернулась и ушла в дом.

Руатайн поцеловал руку жены. Ворон внезапно закаркал и прошелся по крыше. Воин поднял голову. Он не любил птиц, питающихся падалью, хотя признавал, что они полезны, и обычно не обращал на них внимания. Однако при виде этой волосы у него вставали дыбом.

– Как цены на рынке? – спросила Мирия.

– Ничего. Норвины тоже пригнали свой скот; к счастью, я продал все в первый день. К третьему дню цены сильно упали… Мальчики хорошо себя вели?

Вопрос снова пробудил в молодой женщине злость. Почему в его отсутствие они должны вести себя по-другому? Или он считает ее слабоумной, неспособной воспитывать детей?

– Пирог только что испекся. Ты, должно быть, голоден, – не обращая внимания на вопрос, сообщила она.

– Я соскучился по тебе и мальчикам, – ответил ее муж.

Она слабо улыбнулась и направилась к двери. Он хотел последовать за ней, когда появился Коннавар. Настроение Мирии немедленно поднялось, как будто солнце выглянуло из-за облаков.

– Где же ты был, мой славный мальчик? – спросила она.

– Пирог готов, мама?

Она подошла к нему поближе и увидела синяк на щеке и разбитую губу.

– Что с тобой? Неужели опять дрался?

– Мы просто играли, – ответил сын, выскальзывая из материнских объятий. – Я уже все рассказал Большому Человеку. – Он поспешно скрылся в доме.

Мирия обернулась к Руатайну.

– О чем он? Что он тебе рассказал?

– Он подрался с Гованнаном и другими мальчишками, но это уже в прошлом, остальное не важно.

– Нет, важно, муж мой. Почему они подрались?

– Мальчишки всегда дерутся, – пожал плечами Руатайн. – Это естественно. Они скоро помирятся.

Браэфар незамеченным вышел из конюшни.

– Гованнан сказал, что отец Конна был трусом, бежавшим с поля боя, – сообщил он. – Конн за это разбил ему нос, и тот сломался с хрустом!

– А ну, марш в дом! – рявкнул Руатайн.

Отец редко повышал голос, так что мальчик со всех ног бросился в дом. Мирия подошла к мужу.

– И что ты сказал ему? – прошептала она.

Ворон снова закаркал.

– Правду. А чего бы ты хотела?

– Должно быть, ты получил удовольствие, – прошипела она, яростно сверкая зелеными глазами. – Тебе хотелось бы, чтобы мальчик презирал отца.

– Ты не права, женщина. Мне жаль…

– Жаль? Ведь ты человек, из-за которого погиб его отец. Он умер, чтобы тебе досталась его молодая жена!

Мирия немедленно пожалела о своих словах. Она ни разу за десять лет не сказала этого. Тишину нарушило хлопанье крыльев – ворон улетел к северным лесам.

Руатайн словно застыл.

– Значит, ты и впрямь так думаешь? – спросил он до ужаса спокойным голосом.

– Да, – ответила она, поскольку гордость заставила ее настоять на своем.

Холодный взгляд мужа напугал Мирию, и когда он заговорил, голос его был печален:

– Двадцать человек видели, как он умер, и ни один не сказал бы, что я хотел его смерти. Я защищал его весь день, а потом он бежал. Вот и все. – Голос Руатайна стал жестче. – Женщина, которая вышла замуж за человека, которого считает убийцей своего первого мужа, ничуть не лучше грязной шлюхи. Мне такая не нужна.

Он прошел в дом. Ночью, когда погасили свечи и лампады, Мирия оказалась одна в огромной постели. Руатайн спал в сарае. На следующий день он созвал плотников, чтобы построить новый дом в дальнем конце Долгого Луга. Через три недели он переехал туда.

Вся деревня Три Ручья была удивлена этой размолвкой. Разве Руатайн не самый красивый, отважный и богатый человек? Разве он не хороший отец и добытчик? Разве ей не повезло после смерти мужа – найти мужчину, принявшего вдову с сыном? Всем было прекрасно известно, что Руатайн обожает жену, а ее сына растит как своего. Тогда почему же – удивлялись люди – он переехал?

Колдунья Ворна могла бы им рассказать. В тот день она собирала травы в лугах и видела большого ворона, кружившего над домом. Но ничего не сказала. Людям не следует вмешиваться в дела богов. Особенно таких, как Морригу – богов беды и смерти.

Завернувшись поплотнее в плащ, Ворна скрылась в Зачарованном лесу.

Если в деревне Три Ручья размолвка вызвала только замешательство, то дети Руатайна были совершенно ею подавлены. Юный Браэфар оставался безутешен много недель, считая виновным себя. Коннавар тоже чувствовал свою причастность к ссоре родителей, ведь все началось с его драки с Гованнаном. Страдал и Бендегит Бран, хотя не понимал, в чем дело. Он знал только то, что видит отца куда реже, чем раньше.

Сама Мирия хранила молчание. Она старалась давать детям столько же любви, внимания и заботы, что и раньше, но мысли ее бродили далеко, и сыновья порой видели ее сидящей у окна с мокрыми от слез глазами.

Коннавар, как обычно, пытался разрешить проблему самостоятельно. Как-то вечером, через месяц после ссоры, он пришел к дому Большого Человека и постучал в дверь. Руатайн сидел у остывшего очага и точил нож, комнату освещал один тусклый светильник.

– Что ты здесь делаешь? – спросил воин.

– Пришел повидать тебя.

– Ты видел меня сегодня на лугу. Мы вместе метили скот.

– Но я хотел увидеть тебя наедине. Почему ты здесь? Мы сделали что-то не так? Прости нас, пожалуйста.

– К тебе это не имеет ни малейшего отношения, Конн. Просто… так получилось.

– Из-за того, что тебе сказала мама?

Руатайн махнул рукой.

– Конн, я не хочу об этом говорить. Дело касается только твоей матери и меня. Что бы ни происходило между нами, в одном можешь быть уверен: мы оба любим и тебя, и Крыло, и Брана, и всегда будем любить. А теперь беги домой.

– Но мы все несчастны, – попытался настоять на своем Конн.

– Да, мы все… – кивнул Руатайн.

– И мы не будем снова счастливы?

– Ты будешь.

– А ты? Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Руатайн поднялся со стула и подошел к мальчику, поднял его на руки и поцеловал.

– Ты – мое счастье, сын. А теперь ступай. – Открыв дверь, он поставил Конна на верхнюю ступеньку. – Я посмотрю, как ты побежишь – вдруг сиды охотятся на маленьких мальчиков?

– Меня они не поймают, – улыбнулся Конн и помчался по полю что было сил.

В последующие месяцы Руатайн и Мирия почти не разговаривали, за исключением случаев, когда Большой Человек приходил к Брану, но даже тогда беседа их была вежливой и равнодушной.

Коннавар не понимал этого, хоть и слышал ссору родителей из кухни. Ведь то были только слова, думал он, просто сотрясание воздуха. Не могли же они одни нанести такой вред.

Через год он рассказал об этом чужому человеку, когда подружился с иностранцем, Бануином. Темноволосый смуглый торговец впервые приехал в земли риганте двенадцать лет назад, привезя с собой крашеные ткани, вышитые рубашки, специи и соль. Товар был хорош и недорог. Он провел среди риганте три месяца, покупая бронзовые и серебряные украшения у ювелира Гариафы и шкуры черно-белых коров у Длинного Князя. Эти шкуры, говорил купец, хорошо пойдут на его родине, в Тургони. На следующий год он построил себе дом, провел зиму и весну среди риганте. На третий год жизни на их земле он начал носить клетчатые штаны и длинную синюю тунику, как принято у северных племен. Никто не оскорбился, поскольку все понимали, что это знак уважения.

Бануину тоже понравился отважный Коннавар, мальчик со странными глазами. Они познакомились в тот вечер, когда Конн влез в окно конюшни-склада, где Бануин хранил товар. Восьмилетний парень и не знал, что хозяин видел, как он прокрался по высокой траве, перелез через стену, а потом скрылся в окошке сарая. Это требовало определенной храбрости, поскольку, с позволения совета деревни, Бануин говорил детям, что он колдун, который обратит любого юного вора в жабу. Этому верили, и молодежь Трех Ручьев держалась подальше от дома торговца.

Заинтригованный, Бануин тихонько зашел на склад и увидел, как Конн полез в мешки у дальней стены. Торговец ждал в тени. Наконец мальчик добрался до тюка с оружием и вытащил бронзовый кинжал с серебряной резной рукоятью, сделанный Гариафой. Мальчик принялся рубить воздух, кружась и отпрыгивая, словно дрался со многими врагами. Потом он остановился, подошел к окну и помахал клинком в воздухе. Это удивило Бануина, но следующий поступок Коннавара показался еще более странным – мальчик отошел от окна и положил кинжал на место.

– Почему ты не украл его? – спросил торговец, и голос его слегка отдавался эхом.

Конн обернулся, сжимая кулаки. Бануин вышел из тени и опустился на длинный деревянный сундук. Мальчик бросился к тюку, вытащил кинжал и снова повернулся к «врагу».

– Собираешься драться со мной? – спросил торговец.

– Ты не превратишь меня в жабу, Иноземец!

– Я бы превратил, попытайся ты унести мой нож, но если ты пришел не воровать, то зачем?

– Я сделал это на спор. А там, откуда ты родом, так делают?

– Да, – ответил Бануин. – Однажды друг поспорил со мной, что я не влезу на скалу без веревки. Она была высотой шестьдесят футов.

– И ты влез?

– Почти. А потом упал и сломал ногу. С тех пор я уже не поддавался на такие подначки.

В этот момент из-за тюков выскочила крыса. Бануин вытащил что-то из рукава; его правая рука взметнулась сначала вверх, потом опустилась. Клинок, блеснув, пролетел через комнату, и мальчик увидел в противоположном ее конце пригвожденное к полу существо. Конн уставился на трупик и маленький метательный нож, торчащий из него.

– Крысы разносят заразу, – пояснил Бануин. – Так о чем мы говорили?

– О том, как берут на слабо.

– Ах да. Тогда положи мой кинжал на место, достань нож и заходи в дом. Там мы поговорим – если, конечно, ты не боишься.

– Непременно приду, – пообещал мальчик.

Вот уж вряд ли, подумал торговец, возвращаясь в дом.

Конн пришел очень скоро, неся очищенный от крови нож. Они проговорили не меньше часа. Сначала мальчик нервничал, но скоро его разобрало любопытство. А может он научиться бросать нож? Покажет ли ему Бануин, как это делать? Откуда приехал Иноземец? А какие земли расположены к югу?

С этого дня началась их дружба.

Часто они сидели по вечерам на скамейке около дома торговца и беседовали о событиях в мире, который казался мальчику величайшей загадкой. Бануин путешествовал в дальние края и часто пересекал море на кораблях. Конн никогда не видел корабля, и путешествие на нем представлялось ему восхитительно опасным. Кроме того, к своему удивлению он узнал, что люди за морем говорят на разных языках. Когда Бануин впервые рассказал ему об этом, он подумал, что тот шутит, и как только Иноземец заговорил на своем родном наречии, мальчик засмеялся. Правда, уже через год он уже выучил несколько фраз.

– У тебя способности, – сказал как-то Иноземец после короткой беседы на тургонском. – Большинству людей из твоего племени трудно освоить наши глаголы.

– Но это же весело, – заявил Конн.

– Учеба должна доставлять удовольствие, как и жизнь, – вздохнул Бануин. – Боги свидетели, она слишком коротка. – Он посмотрел Коннавару в глаза. – Ты смеешься меньше, чем раньше. Что-нибудь случилось?

Мальчику не хотелось говорить о беде в своей семье, однако горе, вызванное размолвкой родителей, вылилось из него, и он поведал чужому человеку всю историю. Когда Конн заканчивал, то внезапно смутился.

– Наверное, мне не стоило это рассказывать.

– Стоило, мой мальчик, – мягко сказал ему Бануин. – Это одно из великих преимуществ дружбы: есть кому доверить свои проблемы, облегчить душу, и никто не может тебя за это осудить.

Конн с облегчением вздохнул.

– Но ты понимаешь, почему они по-прежнему живут порознь? Они любят друг друга. А это были всего лишь слова, не больше.

– Слова сильнее железа, – сказал торговец. – Все, что мы делаем – и все, что есть, – рождается из слов. Предрассудки человека передаются ему словами отцом и матерью, или старшими друзьями. Религия и мифы тоже передаются словами. В прошлом году из-за слов ты сломал Гованнану нос. Вы стали друзьями?

– Нет.

– Вот так-то… Слова…

– Мама винит Большого Человека в смерти Вараконна, а это неправда. Вараконн умер потому, что был трусом. Ведь есть разница, прав человек или нет?

– Должна быть, но не всегда. Думаю, Руатайну не важно, ошибается жена или нет. Его задело, что она верит в свои несправедливые слова. Он очень гордый, и эта гордость заслуженная, ведь Руатайн отважный, справедливый и честный человек. Очень важно, чтобы и другие видели эти качества. Нелегко быть честным. В мире полно ловких, хитрых людей, которые не имеют даже понятия о чести. Они обманывают, крадут и, по мнению мира, преуспевают. Честность требует немало усилий и отваги. Что касается справедливости, то добиться ее труднее всего. Руатайн хороший человек, и то, что жена считает его таким подлецом, стало большим ударом для него.

– Значит, они никогда не сойдутся? – огорченно протянул мальчик.

– Не буду лгать тебе, Коннавар. Должно произойти чудо, чтобы они помирились. У твоей матери тоже есть гордость. Ведь муж сравнил ее с грязной шлюхой. Она не простит такого оскорбления.

– Но он не взял другой жены и не отрекся от мамы в Совете.

– Да, и в этом мне видится проблеск надежды, – заключил Бануин.

– Я никогда не буду лгать тому, кого люблю, – с чувством заявил мальчик.

– Тогда ты будешь глупцом, – отозвался купец.

– Ты считаешь, что говорить правду – глупо?

– Твоя мать высказала то, во что она верила. Было ли это мудро?

– Нет, – согласился Конн. – Но… все так сложно…

– Жизнь часто кажется запутанной, когда тебе одиннадцать лет, – улыбнулся Бануин. – Еще более запутанной она становится, когда ты вырастаешь.

– Я могу сделать что-нибудь, чтобы они снова были вместе?

– Нет, мой мальчик, – покачал головой торговец. – Эту проблему могут решить только они сами.

Глава 3

Несмотря на все свое уважение к Иноземцу, Коннавар не смог смириться с мыслью, что бессилен помочь маме и Большому Человеку. Следующим вечером он увидел колдунью, Ворну, собирающую цветы для отваров на южном склоне холма. Мальчик перелез через забор и поднялся к ней. Увидев его, женщина на время оставила свой труд.

– Можно с вами поговорить? – спросил Конн.

Ворна отложила мешочек с травами и опустилась на камень.

– А ты не боишься, что я превращу тебя в куницу?

– А зачем вам?

– Все знают, что именно так поступают ведьмы.

Он на мгновение задумался.

– И вы действительно способны это сделать? Значит, ваша магия так сильна?

– Может быть. Если меня будешь раздражать. А теперь говори: что тебе надо? Я занята.

– Мой отец Руатайн, моя мать…

– Я знаю, кто твои родители. Ближе к делу.

Он посмотрел в ее синие глаза.

– Я хочу, чтобы на них наложили заклятие, и они снова полюбили друг друга.

Ворна неожиданно улыбнулась.

– Ну, ну. – Она запустила руку в волосы, в которых темные пряди перемежались седыми. – Значит, ты хочешь, чтобы я колдовала. И, конечно, скажешь, зачем это нужно?

– Они несчастны. Мы все несчастны.

– А чем ты мне заплатишь, юный Коннавар?

– Заплачу? – удивился он. – Разве ведьмам платят?

– Нет, мы работаем из любви к людям, питаемся воздухом и одеваемся в одежду из облаков. – Она кинула на него пронзительный взгляд. – Конечно, ведьмам платят! Дай-ка я подумаю. – Ворна подперла голову рукой, не сводя глаз с мальчика. – Это будет не очень трудное заклинание, поэтому я не попрошу в уплату твою душу. Только ногу. Или руку. Да, руку. Какую ты предпочтешь, левую или правую?

– Зачем вам моя рука? – спросил он, отступая на шаг.

– Может быть, я собираю руки маленьких мальчиков.

– Я не маленький! Да ты смеешься надо мной, ведьма! Давай преврати меня в куницу. Тогда я взбегу по твоей ноге и укушу тебя за задницу!

Ворна не показала виду, что ребенок произвел на нее впечатление. Немногие мальчишки риганте осмелились бы подойти к ней, и даже взрослые не отважились бы разговаривать так непочтительно. Ее боялись, и правильно боялись. Она чувствовала, что и Конн напуган, но позиций сдавать не собирается.

– Ты прав, я над тобой смеюсь. Тогда поговорим начистоту. Мои заклятия могут убивать или лечить. Не трудно приготовить зелье, которое заставит мужчину полюбить женщину. Но Руатайн уже любит Мирию. И, хотя она осознала это только после его ухода, Мирия тоже его любит. Вся беда в их гордости, а от нее я излечить не могу. – Засунув руку в мешочек, она вытащила какие-то темные семена. – Знаешь, что это?

– Нет.

– Наперстянка. Если ее принять немного, это может вдохнуть новую жизнь в умирающее сердце. Но прими чуть больше, и непременно отравишься. С гордостью так же. Если ее слишком мало, человек не знает себе цену. Мир сотрет его в порошок. Если ее слишком много, человек становится заносчивым и хвастливым, а если гордости как раз в меру, то человек далеко пойдет. Руатайн такой. Если лишить его гордости, он перестанет быть собой. А что касается Мирии, она достаточно мудрая, чтобы понимать, что потеряла его. Я не могу помочь тебе, Коннавар. Сомневаюсь, что даже сиды смогли бы что-нибудь сделать.

– Но все же они могли бы попытаться?

– Даже и не думай, – предупредила его колдунья. – Сиды куда опаснее, чем ты можешь себе представить. Ступай домой, и пусть твои родители сами решают свои проблемы. – Когда он начал спускаться с холма, она крикнула ему вдогонку: – И если я когда-нибудь превращу тебя в куницу, то только в беззубую.

Мальчик радостно улыбнулся и побежал к пастбищу.

Ночью, незадолго до полуночи, он вылез из кровати и тихо оделся. Спящий рядом Браэфар шевельнулся во сне, но не проснулся. Кавал, лежащий под западным окном, поднял голову и посмотрел на мальчика. Коннавар натянул башмаки, подошел к собаке, погладил ее, почесал за ушами. Не взять ли пса с собой?… В таком походе приятно идти рядом с кем-нибудь. Затем Коннавар вспомнил про опасности и передумал. Какое право он имеет рисковать жизнью Кавала? Он тихонько раздвинул занавески, отделявшие спальню от основной части дома. Было темно; Конн на цыпочках прошел в кухню, взял старый длинный бронзовый нож и засунул его за ремень. Отодвинув засов двери, выскользнул в ночь и направился к Зачарованному лесу.

Луна сияла в небе, но ее свет не проникал под темные своды деревьев. Сердце Коннавара забилось чаще, однако он продолжал лезть по склону. Мальчик никогда не видел сидов, зато знал много историй про духов, обладающих волшебством и даром прорицания, и некоторые из них упоминались в легендах риганте. Например, Бан-Ни, Прачка у Брода. Воины, обреченные на смерть, могли увидеть ее у ручья, стирающую кровавое тряпье. Коннавару вовсе не хотелось встречаться с ней или ее сестрой, Бан-Ши, также известной как Преследующая или Тоскующая. Один взгляд на ее белое лицо наполнит человека такой печалью, что его сердце разорвется. Он надеялся встретить сида по имени Тагда, Лесной Старец. Говорили, что, если приблизиться к нему и коснуться плаща из мха, он позволит загадать три желания. Говорили также, что, если Тагде не нравится человек, он распахивает свой плащ, и оттуда исходит туман, съедающий плоть, оставляющий только высохшие кости.

Мальчик остановился на опушке леса. Рот его пересох, руки слегка дрожали. Глупости, сказал он себе. Конн еще раз посмотрел на запретные деревья. Они казались зловещими, и ему живо представлялись ожидающие его ужасы. Ярость вспыхнула в нем подобно огню, подавляя страх.

«Я не отец, – подумал мальчик. – Я не трус».

Глубоко вздохнув, он вошел в лес.

Через разрывы в листве падали лучи луны, столпами серебряного света озарявшие землю. Собирался туман. Коннавар вытер потные ладони о штаны и поборол желание вытащить нож. «Ты пришел просить об одолжении, – строго сказал он себе. – Как отнесется к тебе Тагда, если ты подойдешь к нему с оружием в руках?»

Туман обвивал колени, легкий ветерок шуршал листьями.

– Я Коннавар, – вдруг крикнул мальчик, – хочу поговорить с Тагдой.

Голос был тоненький и испуганный, и это снова разозлило его.

«Я не боюсь, – сказал он себе. – Я воин риганте».

Он ждал, но на его зов не пришло ответа. Конн углубился в лес, вскарабкался на крутой склон. Впереди было небольшое озерцо в камне, озаренное светом луны. Он снова крикнул, и его слова подхватило эхо. Ничто не шевельнулось – ни летучая мышь, ни лиса, ни барсук. Царила тишина.

– Ты здесь, Тагда?

Тагда… Тагда… Тагда…

Эхо затихло. Коннавар начал мерзнуть и почти смирился с мыслью о неудаче. Это просто ночной лес, решил он. Здесь нет волшебства.

Затем раздался звук. Сначала он принял его за человеческий голос, но почти сразу понял, что это животное кричит от боли. Обернувшись, Конн увидел заросли терновника. В них бился олененок, пытаясь встать на ноги. Колючки обвили его задние ноги, и пятнышки крови виднелись на светлых боках.

– Подожди, малютка, – мягко сказал ему Коннавар. – Подожди, и я помогу тебе.

Он начал пробираться сквозь терновник. Колючки рвали одежду и царапали тело. Вынув нож, он отрезал одну ветвь. Другая немедленно хлестнула его по лицу. Терновник становился все гуще, и длинные шипы продолжали колоть и царапать. Напуганный его приближением, олененок забился сильнее. Конн мягко заговорил с ним, стараясь успокоить. Когда он добрался до него, олененок совсем выбился из сил и дрожал от страха. Мальчик осторожно срезал ветки вокруг него, спрятал нож и поднял спасенного на руки, прижал его к себе и начал выбираться. С каждым шагом становилось все больнее, штаны совсем порвались.

Выбравшись из кустов, мальчик поставил олененка на землю и провел рукой по его спине. Царапины были не слишком глубокие, скоро заживут. Почему олененок остался один, где же мать? Опустившись на землю, Конн погладил его стройную шею.

– В следующий раз будешь избегать терновника, – сказал он. – А теперь беги, ищи свою маму.

Зверек изящно отпрыгнул, остановился и посмотрел на мальчика.

– Ну беги, беги, – произнес тот.

Олененок сделал несколько шагов, а потом побежал и скрылся за деревьями. Конн посмотрел на порванную одежду. Мирия будет недовольна. Штаны были совсем новые. Заставив себя встать, он добрался до выхода из леса и отправился домой.

Мальчик проснулся вскоре после рассвета. Браэфар уже встал и натягивал короткие сапоги. Конн зевнул и потянулся.

– Долго ты спал сегодня, – сказал ему брат.

– Ночью я уходил.

Сев в постели, он рассказал Крылу о своих приключениях и об олененке. Браэфар вежливо слушал.

– Тебе приснилось, – сказал он наконец.

– Нет!

– Тогда где же царапины, о которых ты говоришь?

Конн бросил взгляд на свои руки, отбросил одеяло и посмотрел на ноги. Кожа была цела. Встав, он взял с пола штаны. Они были совершенно целые.

Брат улыбнулся ему:

– Вставай, видящий сны! Не то завтрак съедят без тебя.

Оставшись один, удивленный Конн натянул штаны и взял тунику. Когда он поднял ее, на пол упал клинок. Но это был не тот бронзовый нож с деревянной ручкой, который он взял в лес. Первые лучи рассвета упали на серебряное лезвие и резную рукоять из оленьего рога. Гарда блестела золотом, а навершие украшал круглый черный камень с серебряной руной. Такого красивого кинжала мальчик еще не видел. Пальцы его невольно обхватили рукоять, она подходила к ним идеально. Завернув сокровище в тряпицу, Конн вышел из дома и бросился к Бануину. Тот еще спал, и мальчик разбудил его.

Купец зевнул и откинул одеяло.

– Я не фермер и обычно не встаю так рано.

– Это важно, – объяснил Конн, протягивая торговцу чашу с водой.

Тот сел в постели и отпил глоток.

– Рассказывай.

Мальчик поведал ему о своем приключении в лесу, об освобождении олененка и возвращении домой, потом о том, как нашел кинжал. Бануин слушал молча с уставшим видом. Выражение его лица изменилось, когда Конн развернул тряпицу. Торговец благоговейно взял кинжал в руки, затем вылез из кровати и подошел к окну, чтобы рассмотреть сокровище на свету.

– Потрясающе, – прошептал он, – металл мне неизвестен… Не серебро, не железо… А камень в рукояти…

– Это оружие сидов, – сказал Конн. – Их дар мне.

– Я бы мог продать это за сотню… нет, пять сотен серебряных монет.

– Я не хочу его продавать.

– Тогда зачем ты принес его мне?

– Я не могу никому рассказать, что ходил в Зачарованный лес. Это запрещено, а маме лгать не могу. Я думал, ты мне дашь совет.

– Рукоять подходит к моей ладони, – проговорил Бануин. – Как будто его сделали для меня.

– Мне тоже.

– Не может быть, парень. Моя рука куда больше твоей. – Он протянул кинжал Конну.

– Смотри! – Мальчик поднял оружие.

Рука его полностью закрывала рукоять, золотая гарда приходилась под большой палец, а навершие касалось ребра ладони.

Бануин медленно взял клинок. Рукоять, казалось, выросла в его руке.

– Это волшебное оружие, – потрясенно сказал он. – Никогда такого не видел.

– Что мне делать?

– Ты мне веришь? – ответил вопросом на вопрос Иноземец.

– Конечно. Ты мой друг.

– Тогда отдай кинжал мне.

– Отдать… Я не понимаю. Он мой!

– Ты попросил меня о помощи, Конн, – сказал Бануин. – Если веришь мне, сделай, как я прошу.

Мальчик помолчал, а потом произнес:

– Ладно. Я даю тебе нож.

– Теперь он мой?

– Да. Твой. Но я все еще не понимаю.

Бануин, не выпуская клинка из рук, жестом поманил Конна за собой, и они пришли в комнату с очагом. Торговец поворошил вчерашние угли длинной палкой, раздул их и добавил растопки. Когда огонь разгорелся, он повесил над ним медный котелок.

– Люблю начинать день с травного отвара. Что-нибудь теплое и сладкое. Лично я предпочитаю цветки бузины с медом. Хочешь?

– Да, спасибо, – ответил Конн.

Мальчик не мог отвести взгляд от кинжала. Бануин был его другом, но, кроме того, купцом, знающим счет деньгам. Когда вода закипела, торговец наполнил отваром две чашки и принес их на стол. Положив нож на полированное дерево, Иноземец отпил напиток.

– Ты сделал для меня немало, Коннавар, – серьезно сказал он. – В обычае моего народа награждать тех, кто нам помогает. Поэтому я хочу сделать тебе подарок. Я подарю тебе этот нож. Он очень хорош, и многие спросят, откуда ты его взял. Ты ответишь – и это будет правдой, – что его подарил тебе Бануин Иноземец. Это решает твою проблему?

– Да, конечно. Спасибо, Бануин, – широко улыбнулся Конн.

– Нет, тебе спасибо – за доверие. Только позволь предупредить тебя: никогда не доверяй людям настолько. У каждого человека есть своя цена, и клянусь душой, я был очень близок, чтобы узнать себе цену.

Бануин Иноземец провел караван из шестнадцати лошадей по узкой тропе к парому. Неглубокая рана на плече все еще сочилась кровью, даже через пропитанную вином и медом повязку, и все же у него было хорошее настроение. На горизонте виднелись острые пики Друагских гор, стоящих на страже земель риганте. Почти дома. Он улыбнулся. Его первой родиной был Каменный город, раскинувшийся на пяти холмах в Тургони, за восемнадцать сотен миль отсюда. Почти всю свою жизнь он считал, что там живет его сердце. Теперь все изменилось. Душа его навек привязалась к Друагским горам. Он любил их так сильно, что даже сам удивлялся. Бануин провел шестнадцать лет среди племен кельтонов: риганте, норвинов, гатов, остров, паннонов и кердинов. И многих других. Он восхищался ими и простотой их жизни. Стоило ему задуматься о своем народе, как мороз пробегал по коже. Бануин знал: однажды они придут сюда со своими армиями и каменными дорогами, победят этих людей и навсегда изменят их жизнь. Так же как они поступили с племенами, живущими за морем.

Иноземец думал о Коннаваре одновременно с любовью и печалью. С тех пор как мальчик прибежал к нему с кинжалом сидов, прошло пять лет. Конн становился мужчиной, уверенным в том, что он – часть народа, который пребудет вечно. Сколько же ему, пятнадцать, шестнадцать?

За морем Бануин видел завершение великого сражения, когда тысячи тел молодых кельтонов – таких, как Коннавар и Руатайн, – сбрасывали в огромные ямы. Многие были захвачены в плен и проданы в рабство, а их вождей прибили за руки и за ноги к жертвенным столбам, чтобы они медленно умирали у обочин дороги, глядя, как их народ уходит в небытие.

Бануина спросили, не хочет ли он принять участие в организации торговли рабами, и он отказался, хотя на этом мог хорошо заработать.

«Как долго они еще не придут сюда, – думал он, – лет пять, десять? Не больше».

Спустившись с холма, Бануин подвел лошадей к переправе и спешился. На столбе висел старый медный щит, а возле него лежал деревянный молоток. Бануин дважды ударил в щит, и звук поплыл над водой. Из хижины на другом берегу вышли два человека, и первый из них приветствовал торговца. Бануин помахал в ответ.

Паром медленно переплыл реку. Причалив, старый Каласайн открыл воротца, перекинув их как трап на причал, затем, проворно спрыгнув на берег, одарил приезжего беззубой улыбкой.