Текст книги "Волк среди теней"

Эрик ничего не ответил, и Шэнноу вышел из комнаты.

Трое следили, как Шэнноу выехал со двора фермы и повернул на восток к сосновому бору. Они быстро оседлали своих коренастых лошадок и поехали за ним.

Первым ехал Джеррик, потому что у него было длинное ружье – кремневое, заряжающееся с дула, и почти новое – каких-нибудь тридцати пяти лет. Прекрасное ружье: трое его прежних хозяев были из-за него убиты. Джеррик приобрел его в уплату за карточный долг два года назад и первым делом убил прежнего владельца, который выслеживал его, чтобы выкрасть ружье. В этом была какая-то поэтическая справедливость, хотя Джеррик не мог бы облечь свое ощущение в слова.

За ним ехали Пирсон и Стриж. Джеррик мог всецело на них полагаться… пока все трое оставались бедняками. Троица прибыла в Ривердейл совсем недавно, но бдительный Бард тут же взял их на заметку, порекомендовал Флетчеру, и это поручение было их испытанием для приема в Комитет.

«Выследите и убейте Иерусалимца». Если мишень будет неподвижной, лучше длинного ружья не найти ничего. А Стриж был искусным арбалетчиком. Пирсон лучше владел ножом, но мог и метнуть его с редкой точностью. Джеррик не сомневался, что они справятся со своей задачей без всякого труда.

– По-твоему, он решил уехать из этих мест? – спросил Стриж.

Джеррик презрительно пропустил вопрос мимо ушей, но Пирсон ухмыльнулся, показав щербатые зубы.

– А седельные сумки где? – сказал он.

– Тогда, почему нам не подстеречь его на обратном пути? – спросил Стриж.

– А что, если он вернется ночью? – ответил Джеррик.

Стриж прикусил язык. Он был моложе своих товарищей и жаждал, чтобы к его словам прислушивались с уважением, но стоило ему открыть рот, как он навлекал на себя насмешки. Пирсон хлопнул белобрысого юнца по плечу и ухмыльнулся. Он знал, о чем думает паренек, но знал также и причину его огорчений: Стриж был так глуп, что не понимал, насколько он глуп. Но он все равно нравился Пирсону, и во многом они подходили друг другу. Оба чурались женщин, оба наслаждались ощущением власти, которое рождалось отсутствием совести и богоподобной радостью владения чьей-то жизнью, прежде чем уничтожить ее. Единственная разница заключалась в том, что Стриж наслаждался, убивая мужчин, а Пирсон обретал изысканное удовольствие, пытая женщин.

Джеррик в этом отношении был непохож на них. Убивая, он не испытывал ни радости, ни отвращения. Это была просто работа – вроде прополки грядок, рубки леса, свежевания кроликов. Работа, требовавшая быстроты исполнения. Развлечения Пирсона и Стрижа ему досаждали, а вопли жертв мешали спать.

Джеррику было под пятьдесят, и он подумывал о том, чтобы завести свое хозяйство и семью. В Ривердейле ферму он присмотрел себе – вместе с молодой вдовой, которой она принадлежала. На обменные монеты, полученные за Иерусалимца, он обзаведется шерстяной одеждой и приступит к ухаживанию. Вдове придется отнестись к нему серьезно, как к члену Комитета.

Трое последовали за Шэнноу вверх по склону в глубину соснового бора, а когда начало смеркаться, увидели его костер.

Они спешились, стреножили лошадок и поползли через кусты к пляшущим языкам пламени. Примерно в тридцати шагах от костра Джеррик различил силуэт Иерусалимца. Он сидел, прислонившись к дереву, нахлобучив широкополую шляпу на глаза.

– Сиди-сиди, раздумывай! – прошептал Джеррик, насыпая порох на полку мушкета. Он жестом направил Пирсона вправо, а Стрижа влево, чтобы они бросились на жертву, едва прогремит смертоносный выстрел. Они уползли, каждый на свое место.

Джеррик взвел курок и откинулся, упираясь локтем в колено. Дуло нацелилось на сидящую фигуру.

Что-то холодное прикоснулось к виску Джеррика.

И его голова разлетелась на куски.

Услышав выстрел, Пирсон пустил стрелу из арбалета. Она пронеслась над поляной, пронзила плащ Шэнноу и куст под ним. Стриж ринулся вперед, перепрыгнул через костер, и его нож повторил путь пирсоновской стрелы. Плащ свалился с куста вместе со шляпой, у Стрижа отвалилась челюсть. Тут что-то ударило его в спину, и в груди разверзлась дыра величиной с кулак взрослого мужчины. Он умер прежде, чем его тело ударилось о землю.

Пирсон ускользнул с места бойни и кинулся к своей лошади. Сорвал путы с ее ног, прыгнул в седло и ударами пяток погнал вперед. Мушкет Джеррика рявкнул как раз тогда, когда лошадь Пирсона понеслась галопом. Она рухнула на землю, Пирсон перелетел через ее шею, ударился спиной о дерево и растянулся на траве. Но тут же быстро перекатился в сторону и вскочил, сжимая нож.

– Покажись! – завопил он.

Иерусалимец вышел из-за деревьев прямо перед Пирсоном. В руке он сжимал пистолет с рукояткой из слоновой кости.

– Зачем вам меня убивать? – сказал Пирсон, уставившись на пистолет. – Я не вернусь. Уеду и все тут.

– Кто вас послал?

– Флетчер.

– Скольких еще он послал?

– Больше никого. Мы не думали, что нам понадобятся помощники.

– Ваше имя?

– Зачем вам его знать?

– Чтобы надписать над вашей могилой. Как подобает.

Пирсон выронил нож.

– Меня зовут Пирсон, Алан Пирсон.

– А эти?

– Эл Джеррик и Зефус Стриж.

– Повернитесь, мистер Пирсон.

Пирсон закрыл глаза и начал поворачиваться.

Он даже не услышал выстрела, который его убил.

Йон Шэнноу въехал во двор в ту минуту, когда из облаков выплыла луна. Он вел на поводу двух низкорослых лошадок, а поперек его седла лежало длинное ружье. Донна стояла в дверях. На ней была белая блузка из тонкой шерсти и домотканая юбка, выкрашенная в алый цвет. Она только что причесала волосы, и в лунном свете они казались почти серебряными. Шэнноу помахал ей, проезжая мимо. Он пустил лошадок в загон, расседлал мерина и обтер его.

Донна прошла через двор и взяла Шэнноу за руку. Он наклонился и нежно ее поцеловал.

– С тобой все хорошо, Йон?

– Ага.

– О чем ты думаешь?

– Я думаю, что рядом с тобой я понимаю слова, долго ставившие меня в тупик. – Он поднес ее руку к губам и с благоговением поцеловал.

– Что ты понял? Какие слова?

– Стих из Библии.

– Скажи его мне.

– «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви: то я ничто». Там есть и дальше, но мне нужна Книга, наизусть я не помню.

– Как прекрасно, Йон! Кто это написал?

– Человек по имени Павел.

– Он написал это для женщины?

– Нет, для всех людей. Как Эрик?

– Испугался, когда услышал выстрелы.

– Опасности нет, Донна, – сказал он мягко. – И у нас есть еще несколько дней вместе, прежде чем кто-нибудь сообразит, что они потерпели неудачу.

– У тебя усталый вид, Йон. Входи, отдохни.

– Каждая смерть умаляет меня, госпожа. И нет конца.

Она проводила его в дом и привернула фитили светильника. Он опустился в кожаное кресло, его голова откинулась. Донна осторожно сняла с него сапоги и укрыла толстым одеялом.

– Спи крепко, Йон. Сладких снов.

Она поцеловала его и пошла к себе в комнату. Дверь Эрика открылась, он стоял на пороге и протирал глаза.

– Он вернулся, мама? – шепнул мальчик.

– Да. С ним ничего не случилось.

– Он убил их всех?

– Думаю, да, Эрик. Ну-ка, назад в постель!

– Ты не побудешь со мной?

Она улыбнулась, отвела его к узкой кровати и легла рядом с ним. Он скоро уснул, но сон не шел к Донне Тейбард. За стеной был человек, который за несколько дней убил пятерых людей – человек, живущий на грани святости, взыскующий невозможного. Он искал город, более не существующий, в краю, который никто не мог найти, во имя Бога, в которого мало кто верил – память о мире отошедшего в область мифов.

И он любит ее… или думает, что любит, но для мужчины это одно и то же, размышляла Донна. И теперь он в ловушке, вынужден оставаться на месте, подобно магниту, притягивающему к себе смерть, и не может ни бежать, ни спрятаться. И он проиграет. Не будет Иерусалима для Йона Шэнноу, не будет дома для Донны Тейбард. Комитет затравит его, а Донна будет женщиной Флетчера… пока не надоест ему. Но даже зная все это, Донна была не в силах отослать Йона Шэнноу. Она закрыла глаза, и перед ее умственным взором непрошено всплыло его лицо, и она увидела, что смотрит, как он спит в кожаном кресле. В смутных лучах светильника его лицо выглядело таким мирным! Почти детским.

Донна открыла глаза в комнате Эрика. И не в первый раз пожалела, что Пресвитера больше нет с ней. Он, казалось, всегда знал, что следует делать, а до того, как годы иссушили его мудрость, умел читать в душах мужчин… и женщин. Но его нет, и не у кого искать помощи. Она подумала о грозном Боге Шэнноу, вспомнила кроткого, любящего Господа Эша Берри. Непостижимо, что они оба поклоняются одному и тому же божеству!

Оба – руно ягненка и кремень. Как и их Бог.

– Ты там, Бог Шэнноу? – прошептала она. – Ты слышишь меня? Что ты с ним делаешь? Почему так жестоко испытуешь? Помоги ему! Пожалуйста, помоги ему!

Эрик заворочался, забормотал во сне. Она поцеловала его, натянула одеяло ему под подбородок. Его глаза сонно открылись.

– Я люблю тебя, мама. Правда.

– И я люблю тебя, Эрик. Больше всего на свете.

– Папа меня никогда не любил.

– Да что ты! Конечно, он тебя любил! – шепнула Донна, но он уже спал.

Шэнноу проснулся за час до рассвета и открыл дверь в комнату Донны. Постель так и осталась застеленной. Он грустно улыбнулся, прошел в чулан с насосом и вновь увидел свое отражение.

– Quo vadis*, Шэнноу? – спросил он угрюмого серого человека в зеркале.

Со двора донесся стук лошадиных копыт, Шэнноу насторожился, проверил пистолеты и выскользнул через черный ход, прячась в лунных тенях, пока не выглянул из-за угла дома. Через луг почти до дома выстроились вереницей пять длинных фургонов, запряженных волами. У колоды с водой высокий мужчина как раз спрыгнул с вороного жеребца.

– Доброе утро, – сказал Шэнноу, вкладывая пистолеты в кобуры.

– Ничего, если мы напоим наших волов и лошадей? – спросил мужчина.

Солнце уже выглядывало из-за восточных гребней, и Шэнноу увидел, что он крепкого сложения, и ему лет тридцать. Черная кожаная куртка для верховой езды с высокой талией, шляпа, украшенная единственным павлиньим пером.

– При условии, что вы натаскаете воды в колоду вон из того колодца, – ответил Шэнноу. – Куда держите путь?

– На северо-запад, за горы.

– В Чумные Земли? – переспросил Шэнноу. – Но их же все избегают! Как-то я встретил человека, который вернулся оттуда. У него выпали все волосы, а тело покрылось кровоточащими незаживающими язвами.

– Мы не верим, что виновата земля. А болезни проходят.

– Тот человек говорил, что там по ночам камни начинают светиться, и там нет ни зверей, ни птиц, ни других живых тварей.

– Друг мой, я слышал сказки о гигантских ящерицах, летающих колоннах и замках в облаках. Но пока еще не видел ничего подобного. Земля – это земля, а я сыт разбойниками по горло. Даниил Кейд снова начал набеги, и меня манят дальние горы, куда даже разбойники не заглядывают. Я тоже повстречал человека, который побывал там – во всяком случае, говорил, что побывал. Он сказал, что трава там сочная и зеленая, и много оленей, причем более крупных, чем в других местах. Сказал, что видел яблоки величиной с дыню, а в отдалении – город, подобного какому ему видеть не доводилось. Ну а я человек, которому на месте не сидится. И я хочу увидеть этот город.

У Шэнноу внезапно пересохло во рту.

– Мне бы тоже хотелось увидеть этот город, – сказал он.

– Так запрягай фургон и отправляйся с нами, друг! Думается, эти пистолеты ты не для украшения носишь?

– У меня нет фургона, сэр, а моих обменных монет не хватит, чтобы его купить. И на мне лежат обязательства, которые я должен выполнить.

Тот кивнул и ухмыльнулся.

– Вот поэтому я и зову тебя с нами. Я бы не взял бродягу из Диких Земель и не собираюсь допустить разбойников в Авалон. Ты по виду человек смелый. У тебя есть семья?

– Да.

– Так продай свою ферму и поезжай с нами. Земли там на всех хватит.

Шэнноу оставил его поить волов и вошел в дом. Донна стояла у открытой двери.

– Ты слышала? – спросил Шэнноу.

– Да. Чумные Земли.

– Что ты думаешь?

– Я не хочу, чтобы ты уезжал. Но если решишь уехать, мы поедем с тобой, если ты позволишь.

Он обнял ее, притянул к себе, не в силах сказать ни слова от ошеломляющей радости. У него за спиной высокий мужчина вежливо кашлянул, и Шэнноу обернулся.

– Меня зовут Корнелий Гриффин, и у меня есть к вам предложение.

– Входите, мистер Гриффин, – сказала Донна. – Я Донна Тейбард, а это мой муж Йон.

– Рад знакомству, фрей Тейбард.

– Вы говорили о предложении, – напомнил Шэнноу.

– Ну да. С нами едет семья, которая побаивается опасного пути, и, думается, они согласятся обменять свой фургон со всем имуществом на вашу ферму. Ну и, конечно, добавят обменной монеты, если вас такая сделка устроит.

Йон Шэнноу ехал на серо-стальном мерине по главной улице селения Ривердейл. Полы его длинной кожаной куртки хлопали по бокам лошади, широкополая шляпа затеняла глаза. Дома по сторонам в большинстве были бревенчатыми – ранней постройки, лет тридцати, а может, сорока назад. По склонам холма над угольным раскопом высились новые дома из камня и полированного дерева. Шэнноу проехал мимо лесопильни и через горбатый мост, не обращая внимания на удивленные взгляды тружеников и зевак, которые пялились на него из теней. У обочины в пыли играли дети, и мерин шарахнулся от внезапно залаявшей собаки. Шэнноу, сидя в седле все так же прямо, продолжал путь, пока не натянул удила у дверей харчевни.

Он спешился, закинул поводья на коновязь и вошел в залу. У длинной стойки сидели и стояли завсегдатаи – человек двадцать. Среди них был Бард с забинтованной головой. Рядом сидел Флетчер, и оба растерянно уставились на идущего к ним Шэнноу.

Нерушимая тишина окутала залу.

– Я приехал сказать вам, мистер Флетчер, что фрей Тейбард продала свою ферму молодой семье из Ферн-Кроссинга, селения примерно в двух месяцах пути на юг. Она подписала купчую, которая должна удовлетворить Комитет.

– А зачем рассказывать об этом мне? – спросил Флетчер, чувствуя на себе взгляды присутствующих, среди которых многие были известны своей честностью.

– Затем, что вы свирепый убийца и разбойник, сэр. И вам ничего не стоит вырезать всю семью, сделав вид, будто они силой захватили ферму.

– Да как ты смеешь!

– Смею, потому что это чистая правда, а она самый ваш лютый враг, сэр. Не знаю, как долго еще люди Ривердейла будут терпеть вас, но если у них есть хоть капля здравого смысла, срок этот окажется коротким.

– Ты же не думаешь, что выберешься отсюда живым, Шэнноу? – сказал Флетчер. – Ты ведь объявлен разбойником.

– Вами объявлен! Джеррика, Стрижа и Пирсона нет в живых, мистер Флетчер. Перед смертью Пирсон сказал мне, что вы предложили ему место в вашем Комитете. Странно, что у вас теперь есть места для известных убийц, пытающих женщин!

– Убейте его! – завопил Флетчер, и Шэнноу отпрыгнул вправо, избежав арбалетной стрелы. Его пистолет рявкнул, и арбалетчик в дверях харчевни пошатнулся и упал навзничь на ступеньки крыльца.

В руке Флетчера появился пистолет и выбросил язычок огня. Что-то дернуло Шэнноу за воротник куртки. Его правый пистолет расцвел пламенем и дымом – и Флетчер рухнул, хватаясь за живот. Второй выстрел разорвал ему сердце. Бард опрометью кинулся к черному ходу, и Шэнноу не стал ему мешать. Однако в дверях Бард извернулся и выстрелил из маленького пистолета, вогнавшего пулю в стену возле самого лица Шэнноу. Ему в щеку впились щепки, и он всадил две пули в горло детины. Бард упал в фонтане крови.

Шэнноу медленно поднялся на ноги и оглядел залу. Но все неподвижно лежали ничком на полу.

– Я Йон Шэнноу и никогда не был разбойником.

Повернувшись к ним спиной, он вышел на улицу. Мимо его уха просвистела пуля. Он обернулся и выстрелил. Из-за колоды с водой для лошадей выскочил человек, прижимая ладонь к плечу. В другой его руке был пистонный пистолет с медной рукояткой. Шэнноу еще раз выстрелил в него, и тот упал, даже не вскрикнув. Из окна напротив прогремел мушкет, и с головы Шэнноу слетела шляпа. Он выстрелил в окно, но ни в кого не попал. Вскочив в седло, он погнал мерина в галоп.

Несколько человек бросились ему наперерез. Один выстрелил из пистолета, но мерин врезался в них, разбросал в разные стороны. Они покатились в пыли, а Шэнноу проскакал через горбатый мост и повернул на запад к Донне и к Эрику…

И к дороге в Иерусалим.

3

Кон Гриффин наклонялся в седле, глядя, как волы натужно взбираются вверх по крутому склону. Первый из семнадцати фургонов как раз достиг перевала, а остальные растянулись по черноте застывшей лавы, словно нитка огромных деревянных бус.

Гриффин устал; от кружащей в воздухе лавовой пыли щипало глаза. Он повернул коня и оглядел местность впереди. Насколько хватало глаз (а с такой высоты это было порядочное расстояние) черные лавовые пески простирались от одной зубчатой гряды до другой.

Они были в пути уже пять недель, соединившись к северу от Ривердейла с двенадцатью фургонами Джейкоба Маддена. И пока еще не видели ни единого всадника или каких-либо признаков близости разбойников. Тем не менее Гриффин был начеку. В его седельных сумках хранился десяток карт этих земель, начерченных людьми, которые утверждали, будто в юности объездили их вдоль и поперек. Карты лишь в редких случаях полностью совпадали, но в одном их творцы были единодушны: за поясом лавы рыскала шайка разбойников, худших из худших – любителей человечины.

Гриффин сделал все, что было в его возможностях, чтобы подготовить караван к самым тяжким испытаниям. Присоединяться к нему разрешалось только семьям, имевшим хотя бы одно ружье или пистолет. И теперь в караване было больше двадцати стволов, а этого вполне хватило бы, чтобы отбить нападение любой разбойничьей шайки, кроме разве что на редкость многочисленной.

Кон Гриффин был осмотрительным человеком и, как он сам часто повторял, чертовски хорошим проводником караванов. Этот был его третий за одиннадцать лет, и он оставался цел и невредим, пережив засуху, мор, стычки с разбойниками, свирепые бури и даже сель. Люди говорили, что Кон Гриффин – баловень удачи, и он не возражал им, хотя знал, что удача была следствием тщательной разработки планов и еще более тщательного их выполнения. Каждый из двадцатидвухфутовых фургонов вез запасное колесо и запасную ось, подвешенные позади задних колес, а кроме того, шестьдесят фунтов муки, три куля соли, восемьдесят фунтов вяленого мяса, тридцать фунтов сушеных фруктов и шесть бочонков с водой. Его собственные фургоны были нагружены товарами для мены и того, сего и этого. Молотки, гвозди, оси, ножи, полотна пил, кирки, одеяла и тканая одежда. Гриффину нравилось верить, что он ничего не оставляет на волю случая.

Те, кто отправлялся в путь под его началом, были крепкими, закаленными людьми, и Гриффин при всей своей внешней грубоватой суровости любил их. Они сосредоточивали в себе лучшее в человеке – силу воли, мужество, верность и упрямую готовность рискнуть всем, чем владели, ради мечты о лучшем завтрашнем дне.

Гриффин откинулся в седле, глядя, как тейбардский фургон начал долгий подъем по склону застывшей лавы. Эта женщина, Донна, часто занимала его мысли. Жесткая, как выдубленная кожа, мягкая, как шелк, она состояла из чудесных противоречий. Проводник караванов редко думал о сердечных делах, но, будь Донна Тейбард свободна, он отступил бы от своего правила. Мальчик, Эрик, бежал рядом с волами, подгоняя их прутом. Молчаливый мальчик, но он нравился Гриффину – смышленый, любознательный и все схватывает на лету. Но мужчина с ними…

Гриффин всегда умел судить о людях – качество, необходимое всякому вожаку, однако Йон Тейбард оставался для него загадкой… хотя одно сомнений не вызывало: к каравану он присоединился под вымышленным именем. Отношения между Тейбардом и Эриком казались натянутыми, мальчик всячески избегал его, хотя ели они вместе. Но, как бы то ни было, Тейбард умел обращаться с лошадьми и выполнял все, что Гриффин поручал ему, без возражений и жалоб.

Тейбардский фургон перевалил через гребень. Но следующий фургон остановился на склоне – старик Пикок, хотя и книжник, даже вожжи толком не умел держать. Гриффин рысью спустился к нему и перепрыгнул на козлы, предоставив своему коню шагать рядом.

– Неужто ты так ничему и не научишься, Этан? – буркнул он, отбирая вожжи и кнут у лысого Пикока.

Он щелкнул тридцатифутовым кнутом над первой парой волов, и могучие животные налегли на постромки. Фургон медленно пополз вверх.

– А ты, правда, не умеешь читать, Кон? – спросил Пикок.

– Зачем бы мне врать тебе, книжник?

– Да просто этот дурень Фелпс совсем меня допек. По-моему, он читает только те места, которые будто бы подтверждают его слова.

– Я видел у Тейбарда Библию, поговори с ним, – посоветовал Гриффин.

Фургон перевалил через гребень, он спрыгнул на подножку и свистнул. Гнедой жеребец подбежал к нему, и Гриффин сел в седло.

Потом на склоне остановился фургон Мэгги Эймс – заднее колесо уперлось в наплыв лавы. Гриффин спешился, высвободил колесо и был вознагражден ослепительной улыбкой. Он приподнял шляпу и отъехал. Мэгги была молодой вдовой, что делало ее очень опасной.

Весь долгий жаркий день фургоны громыхали по пыльным склонам. Волы устали, и Гриффин поехал вперед подыскать место для ночлега.

Никаких признаков воды он не нашел, и по его распоряжению фургоны остановились на плато высоко над равниной под защитой уходящего ввысь обрыва. Гриффин расседлал гнедого, растер его, налил воды в свою кожаную шляпу и дал коню напиться.

Вокруг люди выпрягали волов, очищали их ноздри от пыли, поили драгоценной водой. Здесь волы и лошади были не просто вьючным скотом, здесь они были сама жизнь.

Возница Гриффина, молчаливый старик Берк, уже разводил костер и разогревал в медном котелке вонючую похлебку. Гриффин сел напротив него со словами:

– Еще один долгий день позади.

– Завтра будет много хуже, – проворчал Берк.

– Знаю.

– Из волов больше ничего не выжмешь. Им требуется недельку попастись на сочной траве.

– Ты сегодня видел хоть одну травинку, Джим?

– Я же говорил только о том, что им требуется!

– Судя по карте, не позже, чем через три дня, мы доберемся до хороших пастбищ. – Гриффин снял шляпу и утер мокрый лоб.

– Это по чьей же карте? – спросил Берк с ехидной улыбкой.

– Кардигана. Она вроде бы самая надежная из них.

– Ага! И ведь это он своими глазами видел любителей человеченки? Они вроде бы зажарили его спутников живьем?

– Так он рассказывал, Джим. И говори потише!

Берк кивнул на дородную фигуру Аарона Фелпса, чернокнижника, который направлялся к фургону Этана Пикока.

– Вот им бы эти разбойнички хорошо подзакусили бы!

– Кардиган был в этих краях двадцать лет назад. Нет никаких оснований полагать, что они все еще здесь, – сказал Гриффин. – Зачинатели войн по большей части долго на одном месте не задерживаются.

– Правда ваша, мистер Гриффин, – согласился Берк со злокозненной ухмылкой. – А я бы все-таки в разведку послал Фелпса. Им целое племя до отвалу наестся.

– Лучше я тебя пошлю, Джимми: ты их сразу от человечины отучишь! Ты же за пять лет, как я тебя знаю, ни разу не мылся!

– От воды – морщины, – ответил Берк. – Я это запомнил, еще когда мальцом был. Вода сушит.

Гриффин взял миску, которую протянул ему Берк, и попробовал варево. Оно оказалось даже еще более омерзительным, чем его запах – насколько это было возможно. Однако он продолжал хлебать его, закусывая круто посоленным хлебом.

– Не понимаю, как ты умудряешься стряпать такую дрянь, – сказал, наконец, Гриффин, отодвигая миску.

– Так не из чего же готовить! – ухмыльнулся Берк. – Вот если бы ты Фелпса мне подстрелил…

Гриффин покачал головой и встал. Высокий, рыжий, на вид старше своих тридцати двух лет. Плечи у него были широкие, а живот выпирал над поясом, несмотря на недостатки Берка в роли повара.

Он прошел между фургонами, обмениваясь двумя-тремя словами с сидящими у костров, даже не поглядел на пререкающихся Фелпса и Пикока и остановился у тейбардского фургона.

– Можно вас на пару слов, мистер Тейбард? – сказал он.

Йон Шэнноу отставил миску, легким движением поднялся на ноги и последовал за Гриффином дальше по тропе. Проводник сел на камень, Шэнноу сел напротив.

– Впереди могут быть трудные дни, мистер Тейбард, – начал Гриффин, нарушая молчание, становившееся все более неловким.

– В каком смысле?

– Несколько лет назад в этих местах орудовала шайка кровожадных разбойников. Когда мы переберемся через эти горы, то, наверное, найдем воду и траву, и надо будет устроить привал по крайней мере на неделю. И все это время нам будет угрожать внезапное нападение.

– Чем я могу вам помочь?

– Вы не фермер, мистер Тейбард. Мне кажется, вы скорее охотник, и я бы хотел, чтобы вы стали нашим разведчиком – если вы согласны.

Шэнноу пожал плечами.

– Почему бы и нет?

Гриффин кивнул. Ни одного вопроса о разбойниках, о их возможном оружии.

– Вы странный человек, мистер Тейбард.

– Моя фамилия не Тейбард, а Шэнноу.

– Я слышал ее, мистер Шэнноу. Но пока вы останетесь с нами, я буду называть вас Тейбардом.

– Как вам угодно, мистер Гриффин.

– Почему вы сочли нужным открыться мне?

– Я не люблю лгать.

– Ну, большинство людей это не смущает, – заметил Гриффин. – Впрочем, вы не похожи на большинство. Я слышал о том, чего вы добились в Ольоне.

– Все впустую. Едва я уехал, разбойники вернулись.

– Не в том суть, мистер Шэнноу.

– А в чем же?

– Вы можете лишь показать путь, а следовать ему – дело других. В Ольоне они поступили глупо: кончив подметать, метлу не выбрасывают.

Шэнноу улыбнулся, и Гриффин заметил, как напряжение оставило его.

– Вы книжник, мистер Гриффин?

Проводник улыбнулся в ответ и покачал головой.

– Я всем говорю, что не умею читать, но да, я читал Книгу, и в ней много мудрости. Но я не верую, мистер Шэнноу, и сомневаюсь в существовании Иерусалима.

– Человеку необходимо что-то искать, даже пусть это и несуществующий город.

– Поговорите-ка с Пикоком, – сказал Гриффин, – у него целая тысяча всяких обрывков времен Темного Века. А теперь зрение у него слабеет, и ему нужен помощник, чтобы изучать их.

Гриффин встал, собираясь уйти, но Шэнноу остановил его.

– Я хочу поблагодарить вас, мистер Гриффин, за то, что вы оказали мне добрый прием.

– Чепуха. Я ведь не слаб, мистер Шэнноу. Тени меня не пугают, как и репутации вроде вашей. Однако мне хотелось бы, чтобы вы подумали вот о чем: какой смысл искать Иерусалим? У вас чудесная жена, подрастающий сын, и им ваши таланты нужны дома, где бы этот дом ни был.

Шэнноу ничего не сказал, и Гриффин неторопливо вернулся к кострам. А Шэнноу продолжал сидеть один под звездами, погруженный в раздумье. Около полуночи его нашла Донна и села рядом, обвив рукой его плечи.

– Тебя что-то тревожит, Йон?

– Нет. Я думал о прошлом.

– Пресвитер говаривал: «Прошлое умерло, будущее не родилось. У нас есть только Настоящее, а мы отдаем его на поругание».

– Я не сделал ничего, чтобы быть достойным тебя, госпожа моя, но, поверь, я ежедневно благодарю Господа, что ты со мной.

– А что было нужно мистеру Гриффину? – спросила она, смутившись от страстности его слов.

– Он хочет, чтобы я завтра отправился на разведку.

– Почему он выбрал тебя? Тебе же эти места неизвестны.

– Но почему и не меня, Донна?

– Это опасно, как ты думаешь?

– Не знаю. Быть может.

– Будь ты проклят, Йон! Ну почему ты не научишься немножко лгать!

Шэнноу уехал от фургонов час спустя после рассвета, и едва они скрылись из вида, как он достал из седельной сумки Библию и положил ее на ладони так, что она раскрылась сама. Опустив взгляд на страницу, он прочел:

«Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце».

Он закрыл книгу и опустил ее в сумку. Перед ним простирались черные пески, и он пустил мерина рысью на север.

Уже несколько недель он прислушивался к мелочным пререканиям двух книжников, Фелпса и Пикока, и хотя почерпнул некоторую пищу для размышлений, чаще они заставляли его вспоминать слова Соломона: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Накануне вечером эти двое более часа спорили о слове «поезд». Фелпс утверждал, что в Темном Веке оно означало механизированное средство передвижения, а Пикок настаивал, что это просто обобщенное понятие, означающее группу экипажей или фургонов, следующих вереницей. Фелпс доказывал, что у него была книга, в которой объяснялась механика поездов. Пикок тут же показал ему обрывок старинной страницы, на которой шла речь о кроликах и кошках, которые надевали свои лучшие наряды, чтобы пойти пообедать у крысы.

«При чем тут это?» – бесился Фелпс, чья толстая физиономия побагровела.

«Многие книги Темного Века далеки от истины. Видимо, тогда любили привирать. Или ты веришь в деревню разодетых кроликов?»

«Старый ты дурень! – завопил Фелпс. – Выдумки узнавать проще простого. А книга о поездах была правдивой!»

«Откуда ты знаешь? Потому что она казалась правдоподобной? Я как-то видел картинку с человеком, который размахивал мечом, а на голове у него был прозрачный горшок. Якобы он ходил по луне».

«Еще одна выдумка, но это ничего не доказывает!»

И так они продолжали и продолжали бы без конца. Спор этот показался Шэнноу совершенно бессмысленным.

По отдельности каждый был убедителен. Фелпс утверждал, что Темный Век длился около тысячи лет, в течение которых наука создала много чудес, в том числе поезда и летательные лодки, не говоря уж о пистолетах и всяком грозном военном оружии. По мнению же Пикока, Темный Век не превышал ста лет, и в доказательство этого он ссылался на обещание, которое Христос дал своим ученикам – что некоторые из них доживут до наступления конца.

«Если его обещание было бы лживо, – доказывал Пикок, – тогда бы Библию отвергли, как еще одно измышление Темного Века!»

Шэнноу инстинктивно склонялся к библейской точке зрения Пикока, однако Фелпс казался более свободным от предрассудков и истинно любознательным.

Шэнноу выбросил из головы эти туманные споры и сосредоточился на том, что происходило вокруг. Впереди лавовые пески оканчивались, и вскоре он уже ехал вверх по зеленому склону. На гребне он остановил лошадь и долго осматривал простирающуюся внизу долину с пышной растительностью и серебряными лентами ручьев и речек.

Шэнноу разглядывал открывшуюся перед ним панораму очень долго, но не обнаружил никаких признаков жизни или следов человеческого обитания. Он начал спускаться в долину, настороженно оглядываясь, потом выехал на оленью тропу, которая привела его к озерку. Почва по его берегам была испещрена следами всевозможных животных – коз, овец, оленей, дикого скота и даже отпечатками львиных и медвежьих лап. На стволе высокой сосны возле озерка в десяти футах над землей виднелись борозды, оставленные когтями, – метка, которой бурые медведи отмечают границы своих охотничьих участков. Медведи – разумные существа и не дерутся друг с другом из-за участков, а просто оставляют метки на деревьях. Пришлый медведь становится на задние лапы и старается дотянуться до метки. Если ему удается поставить свою выше, то хозяин участка, убедившись, что его возможный противник крупнее и сильнее, тут же удаляется на поиски нового участка. Такой порядок нравился Шэнноу, но и он не исключал возможности ловких обманов.