Текст книги "Последний Хранитель"

3

Три дня Шэнноу ехал на юг. Тропы вились, спускаясь все ниже в длинную долину с полузамерзшими речками и ручьями, с сосновыми лесами, широкими лугами и пологими холмами. Дичи почти не попадалось, но он видел следы оленей и лосей. Каждый день на исходе утра он выбирал место, укрытое от ветра, сгребал снег, чтобы жеребец мог пощипать травы, а сам садился у костерка, читал Библию или думал о пути впереди.

Его раны быстро заживали. Шэр-ран прекрасно их зашил. Он часто вспоминал загадочного человеко-зверя и пришел к выводу, что Шэр-ран попросил его остаться с ним именно ради того, что произошло. Человеко-зверь обработал его раны, а потом положил рядом с ним пистолеты. Но ведь в безопасности пещеры ему оружие было не нужно. Обреченный упомянул Перемену, и наблюдать ее было до предела жутко – переход от человечности к зверинности. Шэнноу не понимал, что могло вызвать подобное преображение, но в странном мире после Армагеддона было много загадок.

За два года до этого, стараясь спасти Сэмюэля и Бетика, который прежде был исчадием Ада, Шэнноу своими глазами видел новую расу волчецов, наполовину людей, наполовину зверей. И Арчер упоминал про другие такие же расы, хотя Шэнноу они еще не встречались.

В долине погода была более теплой, и чем дальше на юг он ехал, тем тоньше становился снежный покров, а склоны во многих местах уже зеленели молодой травкой. Каждое утро Шэнноу оглядывал небо, ожидая увидеть чудо, но оно оставалось голубым и безмятежным.

На четвертый день, когда начинало смеркаться, Шэнноу повернул жеребца в лес в поисках места для ночлега. Впереди между стволами он заметил отблески огня.

– Эй! У костра! – закричал он. Сначала ему ответила тишина, но затем отозвался хриплый бас, приглашая его подъехать. Шэнноу выждал секунду, молниеносно извлек из сумки капсюльный пистолет и сунул его за пояс сразу у борта своей длинной куртки. И поехал вперед.

Вокруг костра сидели четверо мужчин, в стороне стояли привязанные пять лошадей. Шэнноу спешился и набросил поводья жеребца на торчащий корень. Над огнем с треножника свисал большой черный горшок, распространяя благоухание мясной похлебки. Иерусалимец небрежной походкой направился к костру и сел, обводя четверых мужчин внимательным взглядом. Крутые молодчики, почти все поджарые, и во всех таится что-то волчье. За свою жизнь он навидался таких. Его взгляд задержался на крупном сутулом человеке с коротко подстриженной, подернутой проседью бородой и глазами-щелками под набрякшими веками.

В воздухе ощущалось напряжение, но оно не смутило Иерусалимца, хотя он его заметил. Его взгляд скрестился со взглядом сутулого мужчины. Он выждал.

– Поешь, – наконец негромко сказал тот.

– После вас, – сказал Шэнноу. – Не хочу быть неучтивым.

Мужчина улыбнулся, показав желтые зубы.

– Лес не место для учтивостей.

Он протянул руку за половником и налил себе похлебки в металлическую миску. Остальные последовали его примеру. Напряжение все нарастало. Шэнноу взял миску левой рукой и поставил ее перед костром. Потом левой же рукой взял половник, наполнил миску и придвинул к себе. Медленно съев похлебку, он отодвинул миску.

– Благодарствую, – сказал он в тяжелое молчание. – Мне не мешало подкрепиться.

– Подлей еще, – предложил вожак.

– Нет, спасибо. А то не хватит вашему дозорному.

Вожак обернулся.

– Иди сюда, Зак! – позвал он. – Ужин стынет.

Из кустов по ту сторону костра выбрался парень с длинным ружьем в руках. Избегая взгляда Шэнноу, он подошел к костру и сел рядом с вожаком, а ружье положил рядом.

Шэнноу встал, направился к своему жеребцу, отвязал свернутые одеяла и расстелил их возле коня. Ослабил подпругу, снял седло и бросил на землю. Потом вытащил скребницу из седельной сумки, поднырнул под шею жеребца и равномерными спокойными движениями начал чистить его шерсть. Он ни на кого не смотрел, но молчание становилось все тяжелее. Иерусалимцу очень хотелось уехать сразу же, едва он кончил есть, и избежать непосредственной опасности, но он знал, что поступить так было бы непростительно глупо. Эти люди – разбойники, убийцы, и уехать значило бы проявить слабость, которая подействовала бы на них, как запах крови на волчью стаю. Он потрепал жеребца по холке и вернулся к своим одеялам. Не сказав ни слова, он снял шляпу, лег, завернулся в одеяло и закрыл глаза.

Парень у костра потянулся за ружьем, но вожак схватил его за локоть и покачал головой. Парень вырвал руку.

– Дьявол! Что это с тобой? – прошептал он. – Дай я его прикончу! Конь, каких в аду не сыщешь, и пистолеты… ты видел, какие пистолеты!

– Видел, – ответил вожак. – И видел, чьи они. А ты видел, как он подъехал к костру? С осторожностью. Тебя он сразу заметил и сел так, чтобы ты не мог в него прицелиться. А похлебку наливал и ел одной левой рукой. А где была правая? Я скажу тебе где. За бортом куртки. И он не брюхо почесывал. Так что уймись, малый. А я подумаю.

Ближе к полуночи, когда все мужчины заснули под своими одеялами, парень бесшумно встал, сжимая в руке обоюдоострый нож, и прокрался туда, где спал Шэнноу. Позади него возникла темная фигура, и на его затылок опустилась рукоятка пистолета. Он упал, даже не застонав. Вожак убрал пистолет в кобуру и отнес парня на его одеяло.

В двадцати шагах от них Шэнноу улыбнулся и тоже убрал пистолет в кобуру. Вожак подошел к нему.

– Я знаю, ты не спишь, – сказал он. – Кто ты, во имя ада?

Шэнноу приподнялся и сел.

– Голова у мальчика сильно разболится. Надеюсь, у него достанет ума сказать тебе «спасибо»?

– Звать меня Ли Паттерсон, – ответил вожак и протянул ему правую руку. Шэнноу улыбнулся, но руки не взял.

– Йон Шэнноу.

– Господи Боже всемогущий! Ты охотишься на нас?

– Нет. Я еду на юг.

Ли ухмыльнулся:

– Хочешь поглядеть на статуи в небе, а? На Меч Божий, э, Шэнноу?

– Ты их видел?

– Нетушки. Они же в Диких Землях. Там нет селений, и человеку нечем поживиться. Но я видел одного, который клялся, что стоял прямо под ними, и сказал еще, что сразу уверовал. А мне уверовать, ну, ни к чему. Но ты точно на нас не охотишься?

– Даю слово. А почему ты спас мальчика?

– У человека, Шэнноу, лишних сыновей не бывает. У меня их трое было. Одного убили, когда я ферму потерял. Другого подстрелили после того, как мы… начали ездить. Ранен он был в ногу, рана загноилась, и пришлось мне ногу эту отрезать. Ты только подумай, Шэнноу, – отрезать ногу собственному сыну, понимаешь? А он все равно помер, потому как я слишком с этим тянул. Нелегкая это жизнь, что так, то так.

– А что с твоей женой?

– Померла. Этот край не для женщин, он их сжигает. А у тебя есть женщина, Шэнноу?

– Нет. У меня нет никого.

– Думается, потому ты и такой опасный.

– Может быть, – согласился Шэнноу.

Ли встал, потянулся, потом посмотрел на него сверху вниз.

– А ты Иерусалим отыскал, Шэнноу?

– Пока нет.

– Отыщешь, так задай Ему вопрос, а? Спроси ты Его, какой, к дьяволу, во всем этом смысл?

4

Нои-Хазизатра выбежал из Храма по широкой лестнице и скрылся среди толп, заполнявших городские улицы. Его смелость угасла, и он, весь дрожа, пробирался между людьми, в надежде затеряться среди их множеств.

– Ты жрец? – спросил мужчина, вцепляясь ему в рукав.

– Нет! – отрезал Нои. – Отвяжись от меня.

– Так на тебе же одеяние! – не отступал тот.

– Отвяжись! – рявкнул Нои, вырываясь. Вновь поглощенный толпой, он свернул в переулок и быстро зашагал к Купеческой улице. Там купил длинный плащ с капюшоном и натянул капюшон на свои длинные волосы.

На перекрестке он зашел в трактир, сел за столик у восточного окна и уставился на улицу снаружи, наконец-то в полной мере осознав всю чудовищность содеянного им. Теперь он изменник и еретик. И нигде в Империи ему не укрыться от гнева царя. И Кинжалы, конечно, уже разыскивают его.

«Почему ты? – спросила Пашад накануне вечером. – Почему твой Бог не может найти кого-нибудь другого? Почему ты должен погубить свою жизнь?»

«Не знаю, Пашад. Что я могу сказать?»

«Ты можешь отказаться от этой глупости. Мы переедем в Балакрис, забудем про всю эту чепуху».

«Это не чепуха. Без Бога я – ничто. И злу, чинимому царем, должно положить предел».

«Если твой Владыка Хронос так могуч, почему он не сразит царя перуном? Зачем ему понадобился корабельный мастер?»

Нои пожал плечами.

«Не мне задавать вопросы Ему. Все, что мое, – Его. Весь мир – Его. Я был учеником во Храме всю мою жизнь, и таким плохим, что не стал жрецом. И я нарушал многие Его законы. Но я не могу отказаться, если Он призывает меня. Что я буду за человек? Ну-ка, ответь мне!»

«Ты будешь живым человеком», – сказала она.

«Без Бога жизни нет!» – Он увидел отчаяние в ее темных глазах, увидел, как оно родилось в сверкающих слезах, которые заструились по ее щекам.

«А как же я и дети? Жена изменника разделяет его кару. Об этом ты подумал? Ты хочешь увидеть, как твои дети сгорают в пламени?»

«Нет!» – Это был вопль безмерной муки.

«Тебе нужно уехать отсюда, любимый. Нужно! Сегодня я говорила с Бали. Он сказал, что у него для тебя есть кое-что. И чтобы ты пришел к нему завтра вечером».

Они проговорили больше двух часов, строили планы, а потом Нои закрылся в своей тесной молельне и простоял там на коленях до утренней зари. Он взывал к Богу освободить его, но когда по небу разлилось розовое сияние, он твердо знал, что должен сделать…

Пойти в Храм и обличить царя.

И вот он все исполнил… и его ждет смерть.

– Ты изволишь поесть или выпить, высочайший? – спросил трактирщик.

– Что-что? А-а! Вина. Лучшее, какое у тебя есть.

– Слушаюсь, высочайший. – Трактирщик поклонился и отошел. Нои не заметил этого, как не заметил и его возвращения, как не заметил поставленные на стол перед ним кувшин и чашу. Трактирщик кашлянул. Нои подскочил, потом порылся в кошеле и бросил ему на ладонь большую серебряную монету. Трактирщик отсчитал сдачу и положил на стол. Нои даже не посмотрел на деньги и машинально налил себе вина. Оно было с юго-запада, густое и веселящее сердце. Он осушил чашу и вновь ее наполнил.

За окном прошли два Кинжала, прохожие расступались, толкали друг друга, лишь бы избежать прикосновения к рептилиям.

Нои отвел глаза и выпил еще вина.

Напротив него за стол сел новый посетитель.

– Узнаешь будущее наперед, наверняка разбогатеешь, – сказал он, раскладывая перед собой ряды камешков.

– У меня нет нужды гадать о будущем, – ответил Нои. Тем не менее гадальщик взял из сдачи две маленькие серебряные монетки и смешал камешки.

– Выбери три, – сказал он.

Нои хотел было прогнать его, но тут в трактир вошли два Кинжала, и он судорожно сглотнул.

– Что ты сказал? – спросил он, поворачиваясь к гадальщику.

– Выбери три камня, – повторил тот, и Нои нагнулся над камешками так, что капюшон совсем съехал ему на лицо. – Теперь дай мне руку! – приказал гадальщик.

Пальцы у него оказались длинными и тонкими. И холодными, как лезвие ножа. Несколько секунд он разглядывал ладонь Нои.

– Ты сильный человек, но это видно и без моего особого дара, – объявил он с усмешкой. Он был молод, с орлиным профилем и глубоко посаженными карими глазами. – И ты сильно встревожен.

– Нисколько, – прошептал Нои.

– Странно! – внезапно сказал гадальщик. – Я вижу дорогу, но ведет она не по воде и не по суше. Вижу человека с молнией в руке и смертью в темных пальцах. Я вижу воду… она прибывает…

Нои отдернул руку.

– Деньги оставь себе, – прошипел он, поглядел в глаза гадальщика и увидел в них страх. – Какая же это дорога, если ведет она не по воде и не по суше? – заметил он, выдавливая на губы улыбку. – Что ты за гадальщик?

– Хороший, – сказал тот вполголоса. – А ты можешь успокоиться: они ушли.

– Кто? – спросил Нои, не решаясь поднять глаза.

– Рептилии. Тебе угрожает страшная опасность, друг мой. Тебя преследует Смерть.

– Смерть преследует всех нас. И никому не дано ускользать от нее вечно.

– Справедливо. Не знаю, куда ты отправляешься, и не хочу знать. Но я вижу неизвестный край и серого всадника. Его руки держат великую силу. Он повелитель грома. Он гибель миров. Не знаю, друг он или враг, но ты связан с ним. Остерегайся.

– Остерегаться поздно, – сказал Нои. – Не выпьешь ли со мной?

– Твое общество, мне кажется, слишком для меня опасно. Оставайся с Богом!

5

Бет Мак-Адам спрыгнула с фургона, пнула сломавшееся колесо и отвела душу в длинном красочном ругательстве. Ее сын и дочка сидели, свесив ноги за опущенный задний бортик, и молча давились от смеха.

– Чего от тебя и ждать было? – буркнула Бет.

Деревянный обод проломился, и железный слетел с него. Она снова пнула колесо. Сэмюэль сунул кулак в рот, но звонкий смех вырвался-таки наружу. Бет свирепо обогнула фургон, но мальчик уже перебрался за наваленный там скарб, и она не сумела до него дотянуться.

– Паршивец желторотый! – закричала она, и тут начала смеяться Мэри. Бет накинулась на нее: – По-вашему, очень смешно застрять здесь, когда кругом волки и… и львы-великаны?

Лицо Мэри испуганно вытянулось, и Бет тотчас охватило раскаяние.

– Прости, деточка. Никаких львов тут нету. Я пошутила.

– Честное-пречестное слово? – спросила Мэри, оглядывая равнину.

– Ну да. Да и отыщись тут лев, он побоится сюда сунуться, а уж тем более, когда твоя мать зла на весь свет! А ты, Сэмюэль, вылазь оттуда, пока я вам головы не поотрывала и волкам не скормила!

Его белобрысая голова возникла над комодом.

– Мам, ты ж меня не выдерешь?

– Не выдеру, паршивец. Помоги Мэри выгрузить котелок и посуду. Мы устроим тут привал и подумаем, как сменить колесо.

Дети начали собирать хворост для костра, а Бет села на камень и уставилась на колесо. Придется полностью разгрузить фургон, а потом так или эдак приподнять его и так или эдак заменить сломанное колесо на запасное. С колесом она справится, но сумеют ли дети удержать рычаг? Сэмюэль очень сильный для своих семи лет, но ему не хватает умения сосредоточиться на порученном ему деле, а Мэри в свои восемь тоненькая как былинка, и ей просто не хватит силы… Но выход должен найтись… он же всегда находится!

Десять лет назад, когда ее пьяный отец избил до смерти ее мать, двенадцатилетняя Бет Ньюсон взяла кухонный нож и, когда он заснул, перерезала ему горло. Потом с семью серебряными обменными монетами прошла семьдесят миль до поселка Мика и сочинила жуткую историю о нападении разбойников на их ферму. Три года по распоряжению комитета она жила у Сета Рида и его жены, которые обращались с ней как с рабыней, а в пятнадцать лет наметила себе в женихи могучего лесоруба Шона Мак-Адама. Где было бедняге устоять против ее больших голубых глаз, длинных белокурых волос и соблазнительного покачивания бедрами! Бет Ньюсон с ее широкими густыми бровями и крупным носом назвать красавицей было никак нельзя, но, прах ее побери, она умела распорядиться тем, чем ее одарил Бог. Шон Мак-Адам рухнул перед ней, как бык под обухом, и через три месяца они поженились. Через семь месяцев родилась Мэри, а год спустя – Сэмюэль. Прошлой осенью Шон решил перебраться с семьей на юг, и они купили фургон у менхира Гримма и отправились в путь, полные самых радужных надежд. Но первый город на их пути встретил их вспышкой «красной смерти». Они тут же уехали, но через несколько дней могучее тело Шона покрылось красными гноящимися язвами, под мышками вздулись бугры, и каждое движение причиняло боль. Они разбили лагерь на травянистой вершине холма, и Бет ухаживала за ним дни и ночи. Однако при всей своей чудовищной силе Шон Мак-Адам проиграл бой за жизнь, и Бет похоронила его на склоне холма. И тут же заболел Сэмюэль. Измученная Бет ухаживала за мальчиком, не смыкая глаз. Не отходила от его постели и промывала язвы влажной тряпочкой. Мальчик поправился, и через две недели от язв не осталось и следа.

Однако и без могучей силы Шона Мак-Адама семья продолжала путь – через сугробы и по льду, в дни весеннего половодья, а как-то и по узкой горной тропе под нависающей лавиной. Дважды Бет отгоняла волков от их шести волов, а матерого великана уложила первым выстрелом из двуствольного кремневого ружья Шона. Сэмюэль чрезвычайно гордился этим подвигом своей матери.

И всего пять дней назад Сэмюэль нашел новый повод для гордости, когда им дорогу преградили два разбойника – угрюмые бородачи с ястребиными глазами. Бет положила вожжи и подняла кремневый пистолет.

– Эй! По-моему, вы, отребье, не очень-то умеете соображать. А потому я буду говорить медленно. С дороги! Не то, Бог свидетель, я отправлю ваши жалкие душонки прямехонько в ад!

И они посторонились. А один так снял шляпу и отвесил ей изысканный поклон, когда фургон проезжал мимо.

Бет улыбнулась этому воспоминанию, а потом вновь сосредоточилась на колесе. Ей предстояло решить две задачи: во-первых, найти крепкую жердь для рычага, а во-вторых, придумать, каким образом самой выполнить обе работы: приподнять фургон и сменить колесо.

Мэри принесла ей похлебки, жидковатой, но подкрепляющей. Сэмюэль заварил для нее чай из трав и заметно переложил сахара, но она только поблагодарила его с веселой улыбкой и взъерошила ему волосы.

– Хорошие вы ребятишки! – сказала она. – То есть для таких паршивцев!

– Ма! Всадники! – крикнула Мэри.

Бет вскочила и вытащила пистолет из-за пояса. Взвела оба курка и спрятала пистолет в складках своей длинной шерстяной юбки. Ее глаза сощурились – всадников было шестеро. Она сглотнула, решив не выдавать страха.

– В фургон! – приказала она детям. – Залезайте, живо!

Они забрались внутрь и притаились за комодом.

Бет пошла навстречу всадникам, ища взглядом вожака. Он ехал в середине, высокий, с худым лицом, коротко остриженными волосами и красным рубцом от виска до подбородка. Бет улыбнулась ему.

– Вы не сойдете с лошади, сэр? – спросила она. Его спутники захохотали, но Бет словно не услышала и продолжала смотреть на Рубца.

– Сойдем, сойдем, – сказал он. – Да я в ад сойду для женщины с таким телом, как у тебя. – Перекинув ногу через луку седла, он спрыгнул на землю и шагнул к ней. Бет быстрым движением левой рукой обняла его за плечи и притянула к себе в страстном поцелуе. В ту же секунду ее правая рука скользнула между ними, и холодные стволы пистолета уперлись ему в пах. Бет чуть повернула голову, так, чтобы ее губы оказались поближе к его уху.

– Чувствуешь, смрад свинячий? Это пистолет, – прошептала она. – Теперь вели своим бездельникам поставить запасное колесо на фургон, и чтобы они ничего в нем не трогали!

– Гарри, а ты что, не поделишься ею? – крикнул один из всадников.

Рубец было прикинул, не вырвать ли пистолет, но увидел стальной блеск в голубых глазах Бет и передумал.

– Об этом, Квинт, мы потом поговорим, – сказал он. – А сперва, ребята, смените ей сломанное колесо.

– Сменить… Мы сюда не для того прискакали, чтобы менять проклятущие колеса! – взревел Квинт.

– Делай, что сказано! – прошипел Рубец. – Не то я тебе кишки выпущу!

Разбойники попрыгали на землю и взялись за работу: четверо приподняли фургон, а пятый выбил чеку и сдернул сломанное колесо с оси. Бет отвела вожака в сторону, велела ему сесть на круглый валун и села сама справа от него так, чтобы его спина заслоняла ее от людей у фургона. Пистолет был теперь прижат к его ребрам.

– А ты ловкая сучка, – сказал Рубец, – и, если не считать носа, очень даже ничего. Неужто у тебя вправду хватит духу пристрелить меня?

– Легче, чем сплюнуть, – заверила она его. – Они вроде бы кончили. Так отошли их в ваш лагерь. Понял, дубина безмозглая?

– Готово, Гарри. А теперь, как насчет этого дела?

– Возвращайтесь в лагерь. Я подъеду часа через два.

– Погоди-ка, дьявол тебя возьми! Ты эту стерву себе оставишь? Нет уж! – Квинт обернулся к своим товарищам, ища поддержки, но они тревожно переминались с ноги на ногу. Потом двое сели на лошадей, другие двое последовали их примеру. – Дьявол, Гарри! Это не по-честному, – заявил Квинт, однако попятился к своей лошади и вскочил в седло.

Когда они скрылись из вида, Бет вытащила тяжелый пистолет из кобуры на бедре Гарри. Потом встала и отошла от него. Дети вылезли из фургона.

– Ма, а что ты с ним сделаешь? – спросил Сэмюэль. – Убьешь его?

Бет передала пистолет разбойника Мэри. Это был капсюльный револьвер.

– Возьми щипцы, девочка, и поснимай медные чашечки, – сказала она.

Мэри отошла с пистолетом к фургону, открыла ящик с инструментами, одну за другой сняла капсюли, а потом вернула пистолет матери. Бет бросила пистолет Гарри, который ловко поймал его на лету и убрал в кобуру.

– Что теперь? – спросил он.

– Теперь мы немного выждем, а потом ты отправишься к своей шайке.

– И думаешь, я не вернусь?

– Подумать ты об этом подумаешь, – признала она. – А потом сообразишь, как они будут хохотать, когда ты расскажешь, как я прижала пистолет к твоему орудию и заставила их сменить колесо. Нет, ты им скажешь, что я тебя по-всякому ублаготворила, вот ты меня и отпустил.

– Они так взбесятся, что в драку полезут, – сказал он и вдруг ухмыльнулся. – Дьявол, но ты такая женщина, что за тебя стоит подраться! Куда ты направляешься?

– В Долину Паломника, – ответила Бет. Лгать не имело смысла. Колеи, тянущиеся за фургоном, все равно ее выдали бы.

– Видишь вон те вершины? Езжай прямо на них. Там есть тропа – крутая, узкая, но ты сбережешь четыре дня пути. И ты не заблудишься. Давным-давно кто-то выложил из камней стрелки и сделал зарубки на деревьях. Поедешь по ней и доберешься до Долины Паломника дня через два.

– Может, я и последую твоему совету, Гарри, – сказала она. – Мэри, завари чай из трав для нашего гостя. Но только прямо перед ним не вставай. Мне бы хотелось стрелять без помех, если будет нужда.

Мэри размешала угли и вскипятила воду в чайнике. Спросила Гарри, пьет ли он с сахаром, положила в кружку три ложки и подошла к нему шагов на шесть.

– Поставь кружку на землю, Мэри, – распорядилась Бет, и Гарри осторожно приблизился к кружке.

Он неторопливо прихлебывал чай, а потом спросил:

– Если я загляну в Долину Паломника, можно мне будет вас навестить?

– Спроси, когда увидишь меня в Долине, – ответила она.

– О ком мне справляться?

– Бет Мак-Адам.

– Рад с вами познакомиться, сударыня. Зовут меня Гарри Купер. Прежде жил в Ольоне, теперь направляюсь на север.

Он подошел к своей лошади и сел в седло. Бет смотрела, как он повернул на восток, потом спустила курки со взвода.

Гарри все четыре мили до лагеря думал о Бет – не женщина, огонь! Увидев лагерный костер, он легкой рысцой подъехал к коновязи. История, как он доказал свою мужскую доблесть, была у него уже готова. Он привязал лошадь и направился к костру…

Что-то ударило его в спину, и он услышал грохот выстрела. Повернулся, выхватил револьвер и взвел затвор. Из куста выскочил Квинт и выстрелил ему в грудь. Гарри прицелился и услышал сухой щелчок. Еще две пули опрокинули его, и он упал в костер. Его волосы вспыхнули.

– Вот теперь, – сказал Квинт, – вот теперь свое мы все получим!