Текст книги "Властелин ночи"

– Он и не оплачивает, только обещает. Иногда он отправляет деньги за месяц или два, заставляя домовладельцев надеяться, что вот-вот придут и следующие взносы. Со временем кто-то теряет терпение.

– Может быть, продав часть книг, он смог бы оплатить долг и сохранить остальные, – предложил Джозеф.

– Продать мои книги? – с ужасом переспросил отец.

По тому, как лорд Палмерстон выступил вперед, у меня сложилось впечатление, что он едва скрывает свой восторг.

– Вы просили Брэдшоу. Значит, вы задумали путешествие? Возможно, в Озерный край? В Грасмер?

– Книги выставят на аукцион завтра в полдень! Я должен ехать! – воскликнул отец.

– Да, и немедленно, – согласился премьер-министр.

Когда лакей прибежал с железнодорожным справочником Брэдшоу, его светлость принялся жадно листать толстый том.

– Так. Поезд отходит в девять часов вечера с Юстонского вокзала. Останавливается в Манчестере. Завтра в шесть утра выезжает из Манчестера в Уиндермир и прибывает туда в десять. Быстрый экипаж успеет доставить вас в Грасмер к полудню. Вы можете спасти свои книги. Скорее. Нельзя терять ни минуты.

– Но уже девятый час. – Я указала на большие часы у дверей. – Мы не успеем собраться.

– Об этом позаботятся, – заверил меня лорд Палмерстон. – Я поручу слугам упаковать ваши вещи и отправить их в Грасмер. Вы получите багаж завтра к вечеру. Возьмите кеб, – велел он лакею, а другому слуге сказал: – Принесите мое пальто, шляпу и перчатки.

– Вы отправитесь с нами, мой лорд? – спросил отец. – Разве вам не нужно сегодня в парламент?

– Я хотел бы попрощаться подобающим образом.

В итоге мы впятером набились в наемный экипаж, который был рассчитан лишь на четверых. Женщина в кринолине не смогла бы уместиться в переполненном салоне, но мои блумерсы позволили мне втиснуться в узкое пространство между Шоном и Джозефом, чувствуя их тепло по обеим сторонам от себя.

Я отправлялась в ресторанчик в приподнятом настроении. Но пока мы мчались по туманным улицам, ведущим к Юстонскому вокзалу, имея в запасе всего лишь пять минут, оно исчезло без следа. В кебе, в присутствии лорда Палмерстона, я не могла сказать Шону и Джозефу, как сильно не хочу покидать их.

– Я буду скучать, – все, что мне удалось произнести, пока мы торопливо пересекали Большой зал.

– Но вы, я надеюсь, скоро вернетесь, – быстро отозвался Джозеф.

Прежде чем я успела ответить, лорд Палмерстон сунул мне в руку два билета.

– Первый класс. Все, что угодно, для вас и вашего отца. И вот вам пять соверенов на дорогу. А теперь поторопитесь, иначе опоздаете.

Его светлость явно смутился, когда я поцеловала в щеку сначала Шона, а потом Джозефа. Но он не выказал ровным счетом никаких эмоций и торопливо повел нас по галерее к мрачному перрону с крышей из стали и стекла, где контролер проверил наши билеты.

Торопясь к исходящему паром поезду, я оглянулась и помахала Шону и Джозефу, стоявшим у турникета. На их лицах было написано уныние. Лорд Палмерстон, напротив, весь сиял и махал мне в ответ, радуясь возможности избавиться от нас так, чтобы не разгневать королеву. Я представила, как он говорит ей: «А что еще я мог сделать, ваше величество? Это была их идея».

Мы нашли пустое купе первого класса, и я предложила отцу сесть у дальнего окна.

Он выглядел настолько нетерпеливым, сжимая и разжимая кулаки, продолжая шевелить ногами даже сидя, что я хотела находиться как можно дальше от любого попутчика, который решил бы разделить с нами купе. Будто в ответ на мои мысли какой-то мужчина заглянул в открытую дверь и, явно недовольный увиденным, помчался дальше.

Кондуктор закрыл дверь на ключ. Хотя мне и неприятно было оказаться запертой в похожем на тюремную камеру купе, по крайней мере, мы избежали неловкости, разделяя тесное пространство с незнакомцами, которые смотрели бы на нас с осуждением.

Поезд тронулся. Туман за окном потихоньку начинал рассеиваться.

Мы промчались мимо газовых фонарей заводов, потом мимо тусклых огоньков ветхих домишек в трущобах. Наконец за окном остались лишь деревья и пастбища, залитые светом звезд и луны.

В купе было холодно. Света одинокой лампы на стене напротив меня не хватало, чтобы разогнать тени. Поезд покачивался, ускоряясь, перестук колес нарастал с каждой минутой.

– Эмили, позволишь открыть окно? Думаю, резкий ветер поможет мне успокоиться. – Он приподнял раму. – Возможно, еще одна чайная ложка лауданума тоже смогла бы мне помочь…

– Не сейчас, отец.

– Увы, не сейчас.

Со вздохом он откинулся на подушку. Я заняла место напротив, так что ветер обдувал его, а не меня.

– Смотри, чтобы в тебя не попали искры, отец.

Он отряхнул свое пальто.

Поезд мчался все быстрее.

– Во времена почтовых карет, – сказал отец, – особенно если ехать рядом с кучером, можно было без труда разглядеть пейзаж, что простирается впереди. Но здесь мы все равно что слепые.

За моей спиной раздался глухой удар.

– Что это было? – удивилась я.

– Ты о чем? – переспросил отец.

Снова что-то глухо ударило позади меня, на этот раз с большей силой.

– Стена, – сказала я. – Что-то бьется в нее.

Отец подался вперед. Даже в скудном свете я смогла заметить в нем перемену: отчаяние в глазах сменилось любопытством.

Следующий толчок был настолько силен, что перегородка задрожала.

Затем прозвучали подряд несколько громких ударов, за ними последовал приглушенный крик. И удары, и крик, казалось, доносились из соседнего купе.

Внезапно звезды и луна пропали – мы въехали в тоннель.

В замкнутом пространстве рев паровоза и неистовый стук колес усилились, зато удары и крики в соседнем купе стихли.

Когда поезд вылетел из тоннеля, грохот уменьшился. По закрытой части окна стекала какая-то жидкость, она покрывалась рябью на ветру, созданном стремительным движением поезда.

– Должно быть, пошел дождь, – предположил отец. – Капли залетели внутрь. Я чувствую их на своем лице.

– Но перед тем как мы въехали в тоннель, я взглянула небо, и оно было ясным, – возразила я. – Не понимаю, как облака могли так неожиданно нас обогнать.

– Тогда почему я чувствую, как дождь бьет мне в лицо?

Отец вытер щеку, обращенную к открытому окну, и посмотрел на свою руку.

– Эмили… – позвал он.

От его тона меня бросило в дрожь. Он протянул ко мне ладонь с темными пятнами, словно опасаясь, что впал в опиумный бред.

– Все в порядке, отец, я тоже это вижу. Повернись к свету.

Он обратился ко мне другой стороной лица, и я вздрогнула. Его щека была покрыта той же самой жидкостью, что измазала окно. Это была чья-то кровь.

Лестера Олдриджа мучил кашель. Само по себе это было неудивительно. После необычно холодной, снежной зимы кашель донимал многих, но Олдридж кашлял потому, что работал железнодорожным кондуктором. Его жена считала, что постоянное воздействие паровозного дыма и копоти вредит легким супруга и его коллег, как каминная сажа вредит легким трубочиста – а никто еще ни встречал трубочиста, который бы не кашлял.

Когда девятичасовой юстонский поезд сделал первую остановку, Олдридж опять кашлянул в кулак и повернул колесо тормоза замыкающего вагона. Остальные вагоны не имели тормозной системы, поэтому одна из обязанностей кондуктора состояла в том, чтобы останавливать поезд.

Олдридж спрыгнул на перрон и пошел вдоль состава, открывая двери купе. В случае столкновения или схода с рельс это было особенно важно. Иначе пассажиры окажутся в западне.

Впереди послышались крики, но Олдридж решил пока не отвлекаться на них. Сначала нужно было сделать все, чтобы поезд не отстал от расписания. А потому кондуктор открыл дверь багажного вагона – благо она была всего одна и не потребовала много времени – и поспешил к вагонам третьего класса. Однако крики становились все громче: какая-то женщина требовала кондуктора – и Олдридж помчался вперед.

Со всего перрона начали подтягиваться зеваки, спеша узнать причину переполоха. Олдридж протиснулся сквозь толпу и увидел в окне одного из купе первого класса привлекательную голубоглазую девушку со встревоженным лицом. Он вспомнил, что она вместе с пожилым спутником села на Юстонском вокзале. Еще тогда, заметив ее шаровары, выглядывающие из-под подола простой юбки без кринолина, Олдридж удивился, что эти пассажиры путешествуют первым классом, а не третьим.

– Выпустите нас! – потребовала девушка.

Еще раз кашлянув, Олдридж вставил ключ в замок.

– Вас что-то беспокоит, мисс?

– У моего отца кровь на лице!

– Кровь? – изумился кто-то в толпе. – Где?

– С вашим отцом произошел несчастный случай, мисс? – спросил Олдридж, торопливо отпирая дверь. – Он обо что-то порезался?

Кондуктор не мог вспомнить в купе ни одного острого предмета, которым можно было пораниться.

– Окно, – ответила девушка, помогая пожилому мужчине выбраться из купе. Перронный фонарь осветил его лицо, одна щека которого действительно была залита кровью.

– Боже мой! – пробормотал кто-то из зрителей, отшатнувшись.

– Кто-то разбил окно? – уточнил Олдридж, стараясь не показывать своего волнения. Он знал, что хулиганы иногда бросают камни в проходящий поезд, а также слышал, что летящая птица может врезаться прямо в стекло и разбить его.

– Нет, нет. Окно было открыто.

– Выпустите нас! – заголосили пассажиры из вагона второго класса.

К Олдриджу подбежал станционный охранник.

– Что случилось?

– Сам пока не знаю. – Олдридж справился с новым приступом кашля и сделал вид, будто контролирует ситуацию. – Откройте остальные двери и выпустите всех пассажиров.

Кондуктор снова обернулся к девушке.

– Охранник приведет врача. Так что же все-таки произошло?

– Кровь брызнула в окно.

– Брызнула в окно? – испуганно повторил кто-то в толпе.

– Откройте соседнее купе, – сказал пожилой пассажир. Багровые капли, текущие по щеке, придавали ему такой устрашающий вид, что окружающие опасливо попятились.

– Причем здесь соседнее… – начал было Олдридж.

– Послушайтесь моего отца, – посоветовала девушка. – Откройте соседнее купе.

Олдридж рванулся к соседней двери, открыл ее и нахмурился: тусклый свет лампы озарял пустое купе.

– Но ведь здесь точно были пассажиры, – заявил он. – Я помню, как один из них заговорил со мной, прежде чем я запер дверь. Затем, в самую последнюю минуту, появился второй. Куда они пропали?

Отец девушки протиснулся мимо Олдриджа и заглянул в купе.

– Коврик смят, – отметил он. – И подушки тоже.

Олдридж шагнул внутрь.

– Нет, не сюда, – остановил его низкорослый пассажир. – Идемте со мной. Скорее.

Девушка в блумерсах взяла сбитого с толку Олдриджа под локоть и потянула за собой так настойчиво, что он покорно направился следом за ее отцом в их купе.

– Посмотрите на закрытую створку окна. Видите, на ней кровь? – произнес низкорослый человек. – Отоприте дальнюю дверь.

– Но на той стороне темно. Мы ничего не увидим.

Стараясь не задеть девушку, Олдридж выбрался из купе и снял фонарь, висевший на чугунном столбе.

Затем вернулся обратно, опять обошел девушку и протянул фонарь присевшему боком на подушки низкорослому пассажиру. Затем вытащил из кармана ключ, просунул руку между решеткой окна, дотянулся до замка и открыл дверь.

Олдридж с облегчением спустился из купе на гравийную насыпь – здесь ему не придется осторожничать, чтобы ненароком не коснуться странной девушки или ее платья. Она же вместе с отцом тоже вышла из купе и остановилась между двумя железнодорожными путями – тем, по которому прибыл поезд, и встречным.

– Боже милостивый, – охнул Олдридж, поднеся фонарь к двери соседнего купе.

Чугунные ступеньки под дверью были залиты кровью, так же как и колесо, расположенное между двумя купе. Стену вагона и закрытую створку окна тоже забрызгало кровью.

– Ради всего святого, что здесь…

– Отоприте эту дверь, – распорядился отец девушки.

Олдридж уже привык выполнять их команды и подчинился без раздумий. Но едва он вставил ключ в замок, та распахнулась сама.

– Открыто, – удивленно проговорил кондуктор. – Но я уверен, что все двери на этой стороне были заперты. Я сам их проверял.

– Кто-то сломал замок, – показала рукой девушка.

Олдридж поднес лампу ближе. Не только замок, но и сама дверь из полированного красного дерева получила серьезные повреждения – или, точнее говоря, то, что раньше было дверью из красного дерева; большая ее часть была исцарапана и испачкана кровью, так же как сброшенные на пол подушки и смятый коврик. Даже потолок покрывали багровые пятна.

Олдридж кашлянул и ступил было на подножку, собираясь войти в купе.

– Нет! – остановил его низкорослый пассажир. – Так вы наступите в кровь на ступеньках и испортите улики. Не нужно ничего здесь трогать до прихода полиции. Передайте фонарь моей дочери, а сами приподнимите меня и подержите на весу, чтобы я мог осмотреть купе, не вставая на пол.

От этой странной парочки исходила такая уверенность, что Олдридж снова подчинился, довольный уже тем, что низкорослый пассажир почти ничего не весил.

– Я вижу только шляпу и испачканный кровью зонтик, – донесся изнутри его приглушенный голос. – Возможно, именно зонтик и был орудием преступления.

– А кожаной папки там нет? – спросил Олдридж, продолжая удерживать пожилого мужчину над полом. – Я помню, что первый пассажир держал эту папку в руках.

– Нет, только шляпа и зонтик. Хотя, подождите, кажется, что-то лежит под сиденьем. Опустите меня чуть ниже. – Низкорослый пассажир повис над самым полом и присмотрелся. – Нет, я ошибся. Там ничего нет.

– Похоже, у вас хронический кашель, – сказала девушка Олдриджу.

– Это из-за паровозного дыма, мисс.

– Вскипятите воду в горшке, добавьте немного сосновой смолы и подышите над паром, – порекомендовала она. – Это очистит ваши дыхательные пути.

– Вы разбираетесь в медицине? – спросил Олдридж, чувствуя, что держать пожилого отца собеседницы становится все труднее.

– Я беру уроки у одного врача. Через какое-то время ваши легкие пойдут на поправку, но вы никогда не вылечитесь, если и дальше будете дышать дымом.

– Что же мне делать, мисс? У меня жена и четверо детей, мне нужна эта работа.

– Возможно, вам помогла бы маска, носите ее, когда сидите в хвосте поезда и вас никто не видит.

– Спасибо за заботу, мисс.

Ее отец, все еще висевший над полом купе, крикнул:

– Кажется, больше ничего нет. Пожалуйста, опустите меня на землю.

Грудь Олдриджа продолжала болеть даже после того, как ноги низкорослого пассажира коснулись гравия.

– Ничего подобного раньше в поездах не случалось. Не знаю даже, что теперь делать.

Паровоз зашипел, и раздался резкий свисток.

Олдридж торопливо захлопнул дверь купе. Он не смог запереть ее из-за сломанного замка, но, по крайней мере, она не осталась открытой.

– Я вызову констебля, он постарается разобраться, что здесь произошло.

– Проследите, чтобы констебль не входил в купе и ничего там не трогал, – решительно заявила девушка. – И пошлите телеграмму в Скотленд-Ярд, инспектору Райану. Сообщите, что его здесь ждут мисс Де Квинси и ее отец. Он сразу же приедет.

Паровоз свистнул еще раз.

– Неважно, насколько быстро инспектор может приехать, поезду нужно отправляться, – объяснил ей Олдридж.

– Что?

– Мы выбились из графика.

– Не понимаю.

– Поезд должен немедленно отбыть, чтобы наверстать потерянное время.

– Но ведь здесь на кого-то напали! – воскликнула девушка.

– У нас нет выбора. Железнодорожное расписание неумолимо. Ничто не может изменить график. Если задержится один поезд, то вслед за ним начнут задерживаться и другие. И все движение встанет.

– Тогда отцепите вагон и оставьте его здесь до приезда инспектора Райана, – упрямо ответила она.

– Ничего не выйдет. На станции нет запасного пути, куда можно отогнать вагон. Для этого нужно доехать до Манчестера. Вагон вернется сюда только завтра к полудню.

Снова раздался протяжный свисток паровоза.

Олдридж поднялся в купе, где ехали низкорослый пассажир с дочерью.

– Вам тоже нужно занять свои места.

– По пути сюда мы проезжали тоннель. Он далеко отсюда? – спросила вдруг девушка.

– Тоннель? В четверти мили. А зачем он вам?

– Нападение произошло, когда мы въехали в тоннель. – Она повернулась к своему спутнику. – Ты знаешь, что нужно делать, отец.

– Да.

– Мне очень жаль твои книги.

– Мне тоже.

– Дайте мне, пожалуйста, ваш фонарь, – попросила девушка Олдриджа.

– Но…

Она взяла у кондуктора фонарь и пошла вдоль путей.

– Подождите! – окликнул ее Олдридж. – Что вы задумали?

– Возможно, тот, на кого напали, еще жив, – отозвалась она. – Может быть, я смогу помочь ему, остановить кровотечение!

– Но ведь это опасно!

– Пришлите кого-нибудь из охранников нам на помощь, и как можно скорее, – не отступала она.

Девушка побежала вдоль рельсов, а ее пожилой отец каким-то образом ухитрялся не отставать. Огонек фонаря дрожал в темноте, становясь все меньше и меньше. Паровоз еще раз настойчиво свистнул, и Олдридж поспешил вернуться к своим обязанностям.

Холодный воздух жалил щеки Де Квинси.

– Отец, мне в самом деле жаль, что ты потеряешь свои книги, – сказала Эмили, шагая по темным шпалам. – Я понимаю, какую жертву ты сейчас приносишь.

– Жертва принесена давным-давно, Эмили. Наконец-то я осознал, что просто обманывал самого себя.

За спиной у них запыхтел паровоз, лязгнули сцепки вагонов, проскрежетали колеса. Де Квинси на ходу оглянулся. Красный фонарь на стене тормозного вагона медленно уплывал в ночь. Прошло несколько мгновений, и позади не осталось ничего, кроме отдаленного света станционных фонарей и темноты вокруг.

– Даже если бы я успел в Грасмер вовремя, как бы я помешал домовладельцу выставить на аукцион мои книги? Вынужден признать, что они были обречены с того самого момента, когда я закрыл за собой дверь дома.

Гравий хрустел в такт их торопливым шагам.

– Я вижу тоннель, – сообщила Эмили и подняла фонарь выше.

Зловещий вид темного прохода заставил ее остановиться.

– Эй! Вы слышите меня? – прокричал в тоннель Де Квинси.

Его слова растворились в ночи.

– Мы пришли помочь вам! – добавила девушка.

В темноте отозвалось одно только эхо.

– Вероятно, он так ослабел, что не может ответить нам, – решила Эмили. – Дай Бог, чтобы мы не опоздали.

Она взяла отца за руку, и они вместе шагнули в темноту.

Воздух мгновенно сделался еще холоднее, дышать стало тяжело. Они слышали только эхо собственных шагов и звук падающих с потолка капель.

Эмили направила фонарь в проход между рельсами, но свет был слишком слабым, чтобы разогнать тьму, скопившуюся возле изогнутых стен.

– Бездна из моих опийных кошмаров, – пробормотал Де Квинси.

– Отец, может быть, тебе стоило остаться на станции? Ты чувствуешь в себе силы, чтобы идти дальше?

– Я чувствую себя…

– Да? – обеспокоенно спросила девушка.

– …живым.

Воодушевление оттого, что у него опять появилась цель, приглушало усталость шестидесятидевятилетнего Де Квинси, отгоняя прочь годы бесплодных сожалений о ловушке, в которую он угодил. Привычка ходить по пятнадцать миль ежедневно, чтобы справиться с тягой к опиуму, так раздражавшие лорда Палмерстона полуночные прогулки старика укрепили его ноги, так что ему удалось не отстать от своей дочери.

– Там, впереди, на насыпи что-то есть, – указал рукой Де Квинси.

Фонарь высветил темный бугорок между железнодорожными путями.

Эмили рванулась вперед, но тут же остановилась.

Даже если бы мужчина не лежал неподвижно, так, как могут лежать только покойники, все равно было ясно, что помощь ему уже не нужна. Убийца перерезал ему горло, превратил лицо в кровавое месиво и едва не отрубил ногу.

– Ох, – только и могла вымолвить Эмили.

Она поставила фонарь на насыпь и опустилась на колени рядом с огромной лужей крови, окружавшей труп. Преодолев секундную нерешительность, она протянула руку к запястью мертвого мужчины, чтобы нащупать пульс. Затем сокрушенно покачала головой.

– В декабре я подумала, что уже видела самое худшее в своей жизни. После февральский событий я окончательно уверилась в этом. Но сейчас… – Она вздохнула. – Помоги, Господи, этому человеку, потому что я уже ничем помочь не могу.

Де Квинси старался отогнать от себя медный запах крови.

– Надеюсь, ты не станешь утверждать, что это убийство тоже было изящным искусством? – поинтересовалась Эмили.

– Пусть судит Аристотель, а не я. Страх и сострадание – вот что требовал от искусства великий философ.

Де Квинси помог дочери подняться.

– То, что сделали с этим человеком, безусловно, вызывает ужас. – Он повернул Эмили так, чтобы она не видела труп. – Но как насчет сострадания?

– Отец, я догадываюсь, что ты сейчас делаешь.

– Просто пытаюсь создать в твоей голове реальность более возвышенную, чем та, что лежит у тебя за спиной.

– Спасибо.

– Этот человек, запертый, словно в клетке, в несущемся, словно пуля, поезде, чувствовал свою беспомощность, как и все мы, путешествуя подобным образом, и вот гнусное воображение подтолкнуло убийцу к преступлению в запертом купе. Не начнет ли в скором времени весь мир двигаться с такой скоростью, что в нем не останется места, где мы не будем ощущать страха? Да, мне жаль этого человека, – тихим голосом произнес Де Квинси. – Мне жаль всех нас.

Они обернулись к далекому входу в тоннель. Пробивающийся оттуда лунный свет создавал разительный контраст с густой темнотой вокруг.

– Ты вздрогнул, отец. Тебе холодно?

– Ты тоже вздрогнула, – ответил он дочери.

– Но мы не можем уйти отсюда, – сказала Эмили, и тоннель ответил ей гулким эхом. – До тех пор, пока станционные служащие не придут сюда и не найдут труп точно так же, как нашли его мы. Шон наверняка захочет, чтобы все оставалось нетронутым до его прихода.

– Ты видишь огни станции?

– Нет, отец, они слишком далеко.

– Может быть, ты видишь силуэты спешащих к нам людей?

– Нет, их я тоже не вижу, – ответила Эмили. – Как ты думаешь, что их задержало?

– А вот я что-то вижу. Возможно, это только мое воображение, затуманенное лауданумом.

– О чем ты, отец?

Де Квинси протянул вперед руку с фонарем. На уровне его колен в темноте сверкнули отраженным светом несколько пар глаз.

Эмили отшатнулась. В ответ кто-то зарычал.

– Собаки, – определила девушка.

Глаза пододвинулись ближе – три пары, четыре, пять.

– Должно быть, их привлек запах крови, – решил Де Квинси. – Они хотят съесть труп!

Зарычала еще одна собака.

– Возможно, они и нас захотят съесть! – Эмили замахала руками и крикнула: – Пошли прочь!

Глаза ненадолго исчезли.

– Вот и правильно! – продолжала кричать девушка, решив, что собаки повернулись и убежали прочь. – Оставьте нас в покое!

Но тут глаза снова засверкали к темноте.

– Я не могу ничем помочь этой несчастной душе, но клянусь Богом, что не оставлю его тело! – заявила Эмили.

В темноте сверкнули оскаленные зубы.

Девушка отскочила так быстро, что едва не упала.

– Гравий, – подсказал Де Квинси.

Он набрал в руку пригоршню камней и бросил туда, где светились глаза.

Поднялся визг, и светящиеся точки вновь исчезли.

– Вот так! – воскликнула Эмили и тоже со всей силы швырнула вслед собакам горсть камней, а затем еще одну.

Собаки завизжали громче, но через мгновение опять послышалось рычание. Де Квинси обернулся. Желтые огоньки глаз приближались с противоположного конца тоннеля.

– Эмили, я возьму на себя эту сторону, а ты возьми другую! Продолжай кидать камни!

Удерживая фонарь в левой руке, он нащупал правой еще одну пригоршню гравия и швырнул в собак. Некоторые камни с шумом ударились о рельсы, но другие угодили в мягкую плоть. Хотя Де Квинси был в перчатках, острые края гравия прорвали тонкую материю.

– Чертовы твари! – крикнула Эмили после нового броска. – Я не дам вам съесть этого человека!

Судорога свела руку Де Квинси.

– Шуми как можно громче! – велел он дочери и сам запел церковный гимн, запомнившийся ему после ужасных февральских событий: – «Сын Божий вышел на войну для праведных побед». Подпевай, Эмили! «Сын Божий вышел на войну».

Их голоса гулко отражались от стен тоннеля. Де Квинси перешел на Шекспира:

– «Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!»[1]1
  Шекспир У. Буря. Перевод М. Донского.


[Закрыть] Но я отправлю вас обратно в преисподнюю! Я стану псом войны!

– Отец! – испуганно воскликнула Эмили.

Раскатистое эхо голосов не шло ни в какое сравнение с отчаянным грохотом, обрушившимся на них. Внезапно вход в тоннель заслонила темнота, в которой вспыхнули два красных огонька и с каждым мгновением разгорались все ярче.

Эмили схватила отца за руку и оттащила с насыпи за мгновение до того, как мимо промчался поезд. Яростный порыв поднятого им ветра взметнул полы пальто Де Квинси. Земля под ногами задрожала, он зажал руками уши. Вагон за вагоном проносились мимо, грохот и лязг бесчисленных колес смешался с общим хаосом. Густой дым заполнил тоннель, шальная искра обожгла лоб пожилого человека. От копоти, повисшей в воздухе, стало трудно дышать. Он закашлялся и прикрыл глаза, чтобы уберечься от летящей в лицо пыли.

Внезапно грохот и лязг стихли. Когда развеялся дым, Де Квинси открыл слезящиеся глаза и увидел стремительно уплывающие по направлению к Лондону красные фонари курьерского поезда. Громоподобное эхо улеглось, и теперь он слышал только звон в собственных ушах.

– С тобой все в порядке, Эмили?

Они поднялись на ноги, и Де Квинси вытянул перед собой руку с фонарем. Собачьих глаз больше не было видно.

– Должно быть, поезд их спугнул, – предположил он.

– Нет, – ответила девушка.

Огоньки глаз вспыхнули вновь. Темные силуэты окружили Де Квинси и его дочь. Рычание раздавалось совсем близко. Собачьи зубы щелкнули рядом с ногой Эмили.

– Чтоб ты сдохла!

Девушка пнула ботинком в собачью морду. Заскулив от боли, собака убежала прочь.

– До сегодняшнего вечера мне не приходилось слышать от тебя таких выражений, Эмили.

– Возможно, ты услышишь кое-что похуже, отец.

Другая собака ухватила ее за шаровары и дернула с такой силой, что девушка едва устояла на ногах.

У Де Квинси похолодело в груди, он подпрыгнул и с размаху ударил фонарем по голове очередной собаки. Ошеломленное животное разжало зубы и отскочило в сторону.

Тяжело дыша, пожилой человек потянулся за новыми камнями, но его пальцы наткнулись на что-то металлическое. Он поднес находку к фонарю – это оказался обломок прута, вероятно упавший с проходящего поезда.

Де Квинси собрался с силами и заколотил прутом по рельсу. Непривычный громкий звук испугал собак, и они бросились наутек.

– Получилось, отец!

Де Квинси продолжал стучать по рельсу, но сердце его колотилось с такой силой, что он боялся потерять сознание.

– Мне так долго не продержаться, Эмили.

Тяжело опустившись на насыпь, он протянул прут дочери. Пот градом катился по его щекам, пропитав всю одежду.

Девушка снова и снова ударяла по рельсу, однако пронзительный, резкий звук лишь заставил собак остановиться в нерешительности.

Де Квинси пытался успокоить безумно бьющееся сердце.

– Они возвращаются! – предупредила Эмили.

Пожилой человек заставил себя подняться. Несомненно, он просто видит свой опиумный кошмар, ничего этого на самом деле не происходит, он спит у себя дома в Эдинбурге и никогда не приезжал в Лондон.

Он стащил с себя пальто.

– Отец, что ты делаешь?

– Я люблю тебя, – ответил он, поднял стекло фонаря и поднес полу своего пальто к пламени.

– Отец!

Ухватившись за воротник пальто, он хлестнул горящей полой по головам собак. Огонь осветил свалявшуюся шерсть и жуткие гноящие язвы на коже животных. У одних было откушено ухо, у других в открытых ранах шевелились черви, все они казались исчадиями ада.

Де Квинси понимал, что умрет, если сердце начнет биться еще быстрее.

– Убирайтесь к дьяволу! – крикнул он и снова замахнулся горящим пальто на собак.

Искры полетели во все стороны. Запахло паленой шерстью. От бешеных толчков сердца у Де Квинси закружилась голова.

Эмили по его примеру сняла пальто и также подожгла его. Когда отец опустился на колени, она подскочила и замахнулась на собак объятой пламенем одеждой.

В тоннель влетели огни, и на мгновение Де Квинси испугался, что это приближается еще один поезд. Но огни покачивались из стороны в сторону, и он понял, что это фонари в руках бегущих им навстречу людей. В подтверждение его мыслей послышались мужские голоса: «Прочь, мерзавцы! Проваливайте отсюда!»

В свете фонарей было видно, как поднимаются и опускаются полицейские дубинки. Собаки завизжали, и их темные силуэты исчезли в устье тоннеля.

– С вами все в порядке? – спросил один из подбежавших мужчин, и фонарь осветил его форму железнодорожного охранника. – Бог мой, видели бы вы сейчас себя, сэр! У вас на лице кровь и на перчатках тоже. Как и у вас, мисс. Вы оба измазались сажей. А что случилось с вашими пальто? От них остался только пепел.

– Мы уже думали, что вы так и не появитесь, – призналась Эмили.

– Мы никак не могли разыскать врача, мисс.

– Но моя помощь здесь не понадобится, – заметил человек, стоявший рядом с телом жертвы. – С такими тяжелыми ранами никто бы не выжил.

– Я проверила его пульс, – ответила Эмили. – Ему действительно уже ничем не помочь.

Врач озадаченно посмотрел на нее. Видимо, он и представить себе не мог, что женщина способна нащупать пульс.

– Лучше держаться подальше от трупа, – добавила Эмили. – Для полицейского расследования необходимо, чтобы все оставалось нетронутым.

– Я здешний констебль, – заявил еще один мужчина, сделав шаг вперед.

– Значит, вы сами знаете, что нужно оставить все как есть, чтобы инспектор Райан мог выполнить свою работу, – заключила Эмили.

– Да, кондуктор говорил, что вы просили вызвать инспектора Райана из Скотленд-Ярда и сообщить, что его здесь ждут мисс Де Квинси со своим отцом. Это имя кажется мне знакомым.

Де Квинси почувствовал, что крысы опять накинулись на его живот, и попросил:

– Эмили, дай мне, пожалуйста, мое лекарство.

Она вытащила из складок платья бутылочку с лауданумом и чайную ложку, но он отпил прямо из горлышка.

Разглядев, что это за бутылочка, все трое мужчин изумленно раскрыли рты.

– Теперь я вспомнил, где слышал это имя, – сказал констебль. – Вы – Любитель Опиума.