Текст книги "Человек без лица"

Глава 3

1
Балтимор, штат Мэриленд

Женщина, одетая как старьевщица и толкавшая скрипучую тележку под моросящим дождем по темной улочке в центре города, чувствовала, что силы ее на исходе. Она не спала почти двое суток, и все это время (как и несколько дней до того) было для нее заполнено постоянным страхом. Вернее, уже многие месяцы – с тех пор, как она познакомилась с Алистером Драммондом и согласилась на его предложение – страх не покидал ее.

Поручение показалась ей довольно простым, гонорар составлял весьма солидную сумму, а условия жизни и обслуживание были просто шикарными. Вдобавок ей редко нужно было играть свою роль. По большей части от нее требовалось лишь оставаться в квартире дома на Манхэттене, откуда открывался великолепный вид на Центральный парк, и предоставлять обслуживающему персоналу заботиться о себе, иногда снисходя до того, чтобы ответить на телефонный звонок, но говорить как можно меньше, ссылаясь на хрипоту, вызванную заболеванием горла, которое ее врач якобы определил как полипы и для лечения которого может потребоваться хирургическое вмешательство. Изредка она показывалась на публике, всегда вечером, всегда в лимузине, всегда в драгоценностях, в мехах и изысканном вечернем платье, всегда в сопровождении симпатичных заботливых мужчин. Такие выходы бывали обычно в «Метрополитен-опера» или на благотворительный вечер, где она оставалась ровно столько, сколько нужно было, чтобы убедиться, что присутствие ее не осталось незамеченным и что ее имя будет упомянуто в светской хронике. Она старательно избегала любых контактов с прежними друзьями и с бывшим мужем персонажа, роль которого играла. Для нее, как она намекнула в одном из редких журнальных интервью, начинается период самооценки, требующий уединения, который необходимо пройти перед вступлением во вторую фазу жизни. Это было одно из лучших ее сценических воплощений. Никто не счел ее поведение необычным. Ведь эксцентричность для гения вполне нормальна.

Но она боялась. Страх накапливался постепенно. Сначала она приписывала свою тревогу обычному волнению перед выходом на сцену, привыканию к новой роли, необходимости убедить своей игрой незнакомую ей публику и, конечно же, стремлению соответствовать ожиданиям Алистера Драммонда. Он особенно пугал ее. Взгляд его был таким пронзительным, что он, казалось, носит очки не для того, чтобы лучше видеть, а для того, чтобы усилить холодный блеск своих глаз. Он излучал такую властность, что доминировал в любом помещении, независимо от числа собравшихся и от присутствия других известных людей. Никто точно не знал, сколько ему лет, считалось только, что определенно за восемьдесят, но все сходились во мнении, что выглядит он каким-то жутковатым образом скорее на шестьдесят. Многочисленные пластические операции в сочетании с продлевающей жизнь диетой, огромным количеством витаминов и еженедельными вливаниями гормонов как будто остановили проявление признаков его старения. Контраст между его подтянутым лицом и морщинистыми руками не давал ей покоя.

Он предпочитал, чтобы в обращении его называли «профессор», хотя никогда не преподавал, а его докторская степень была всего лишь почетной, присужденной ему в связи с открытием названного его именем музея искусств, который он построил в подарок одному престижному, но стесненному в средствах университету Новой Англии. Одним из условий ее найма предусматривалось, что «профессор» может иметь к ней доступ в любое время и что она должна появляться с ним в обществе по первому его требованию. Его тщеславие не уступало его богатству, и он довольно хихикал каждый раз, когда видел их имена напечатанными рядом в светской хронике, особенно если ведущий эту рубрику журналист называл его профессором. Звук его ломкого, отрывистого смеха замораживал кровь у нее в жилах.

Но каким бы ужасным ни казался ей Алистер Драммонд, еще больший страх внушал его личный помощник, хорошо одетый блондин с приятным лицом, которого она знала лишь по имени – Реймонд. Выражение его лица никогда не менялось. Оно всегда было одинаково жизнерадостным, независимо от того, чем он был занят: помогал ли Драммонду, когда тот вводил себе гормоны, или изучал ее в вечернем туалете с большим декольте, или смотрел прогноз погоды по телевидению, или отправлялся куда-то с поручением. Драммонд тщательно следил за тем, чтобы в ее присутствия никогда не обсуждались детали его деловых операций, но она ничуть не сомневалась, что человек, сосредоточивший в своих руках такое богатство и такую власть, не говоря уже о его дурной репутации во всем мире, заведомо должен быть безжалостным, и всегда мысленно представляла себе, что поручения, которые Драммонд давал Реймонду, должны были иметь мерзкие последствия. Хотя Реймонд не давал никакого повода так думать. Он всегда казался одинаково жизнерадостным – и когда уходил, и когда возвращался.

Ее смутная тревога превратилась в настоящий ужас в тот день, когда она поняла, что не только притворяется живущей в уединении, но и действительно содержится в изоляции. Она признавала, что с ее стороны абсолютно непрофессионально захотеть вдруг выйти из образа, прогулявшись как-нибудь после обеда без сопровождения в Центральном парке, заглянув, может быть, в Метрополитен-музей. Когда ей впервые пришла в голову эта мысль, она тут же отогнала ее. И все же она на короткий миг почувствовала себя свободной, а вслед за этим ощутила разочарование и неудовлетворенность. Я не имею права, подумала она. Я заключила соглашение. Я приняла гонорар – очень крупный гонорар – в обмен на исполнение определенной роли. Я не могу нарушить договор. Но что будет, если?..

Этот вопрос не оставлял ее в покое, делая невыносимой ее жизнь в ограниченном мирке. Если не считать нескольких санкционированных выходов и редких случаев исполнения роли по телефону, она проводила большую часть дня так: тренировалась, читала, смотрела видеофильмы, слушала музыку, ела… Это казалось ей отдыхом – пока но пришлось заниматься этим по принуждению. Дни тянулись для нее все дольше и дольше. Хотя в обществе Али-стера Драммонда и его помощника ей было не по себе, она почти радовалась их визитам. Эти двое пугали ее, но по крайней мере вносили какое-то разнообразие. Поэтому она спрашивала себя: а что, если мне на самом деле выйти из образа? Что, если действительно взять и прогуляться в Центральном парке? Она не собирается так поступать, но интересно, что будет, если?.. В конце коридора за дверью в ее квартиру вдруг возник охранник и не дал ей войти в лифт.

У нее был кое-какой опыт наблюдения за публикой. Поэтому с самого начала – с первого раза, когда ей позволили выйти из дома и проводили до присланного Драммондом лимузина, – она поняла, что за домом наблюдают: цветочница на противоположной стороне улицы, продавец булочек с горячими сосисками на углу, определенно швейцар и наверняка кто-то вроде нищего у заднего выхода из здания. Но она подумала, что эти люди тут поставлены для того, чтобы помешать неожиданному появлению кого-нибудь из прежних знакомых особы, роль которой она играла, не дать им застать ее врасплох. Теперь до нее вдруг дошло, что здание находится под наблюдением отнюдь не только для того, чтобы не дать кому-то войти, но и для того, чтобы не дать ей выйти. Это открытие сделало ее мир еще более тесным, заставило ее еще больше нервничать. Она теперь стала еще больше бояться Драммонда и Реймонда.

«Когда я смогу выбраться отсюда? – спрашивала она себя. – Когда кончится этот спектакль? Кончится ли он вообще когда-нибудь?»

Однажды вечером, надевая бриллиантовое колье (Драммонд сказал, что оно станет ей дополнительным вознаграждением по завершении работы), она импульсивно провела самым крупным камнем по стенке стакана с водой. Камень не оставил никакой царапины. Это означало, что камень – не бриллиант. А это означало, что колье, ее премия, ничего не стоит.

Что же еще было? Она исследовала банковскую ведомость, которую ей присылали ежемесячно. Это был жест искренности со стороны Драммонда: из каждой ведомости явствовало, что Драммонд, как и обещал, переводил ее ежемесячный гонорар на ее счет в банке. Поскольку она живет на всем готовом, ей нет необходимости брать эти деньги, объяснил Драммонд. Зато когда работа будет завершена, она сможет снять сразу всю эту огромную сумму.

В банковской ведомости был указан номер счета. Она знала, что не осмелится воспользоваться имевшимся в квартире телефоном (он наверняка прослушивался), поэтому стала ждать одного из тех редких случаев, когда ей разрешат выйти из дома днем и когда банк будет открыт. Воспользовавшись паузой в выступлениях на официальном политическом завтраке, куда привез ее Драммонд, она с величайшим наслаждением шепнула ему, что ей надо в дамскую комнату. Сидевший с напряженным лицом Драммонд кивком разрешил ей это и махнул морщинистой рукой одному из телохранителей, чтобы тот проводил ее.

Она придвинулась ближе, прижимаясь к нему грудью.

– Нет, мне нужно не ваше разрешение, – зашептала она. – Мне нужны пятьдесят центов. Именно столько стоит сходить здесь в туалет.

– Не говорите «туалет». – Драммонд поджал губы в знак неодобрения такой вульгарности.

– Я буду называть это место вазой для роз, если вам угодно. Но мне все же нужны пятьдесят центов. Плюс два доллара для служительницы, за салфетки. Мне не пришлось бы просить у вас эту мелочь, если бы время от времени вы давали мне немного наличных денег.

– Вам дают все необходимое.

– Разумеется. За исключением тех случаев, когда мне надо пойти в дамскую комнату… простите, в вазу для роз. – Она еще сильнее прижалась грудью к его костлявой руке.

Драммонд повернулся к сидевшему рядом с ним Реймонду.

– Проводи ее. И дай, что она просит.

Они прошли сквозь толпу, не обращая внимания на глазеющих на нее поклонников. Реймонд незаметно передал ей ту небольшую сумму, которую она просила. Войдя в комнату отдыха, представлявшую собой часть дамского туалета, она сразу же бросилась к телефону-автомату, опустила монеты, набрала номер банка, куда Драммонд переводил ее гонорар, и попросила соединить ее с расчетным отделом. Несколько светских дам, сидевших на бархатных стульях перед зеркалами и освежавших свой макияж, узнали ее и завертели головами. Она кивнула с царственным видом, давая понять, что не желает быть объектом чужого любопытства. Привыкшие делать вид, что никто и ничто не может произвести на них впечатление, светские матроны пожали плечами и вновь занялись подкрашиванием своих увядших губ.

– Расчетный отдел, – отозвался мужской голос.

– Прошу вас проверить вот этот номер счета. – Она продиктовала его.

– Минутку… Да, этот счет у меня на экране компьютера.

– Какой там остаток?

Голос сообщил какой. Сумма оказалась верной.

– Есть ли какие-нибудь ограничения?

– Только одно. Для снятия денег со счета требуется вторая подпись.

– Чья?

Как оказалось, подпись Реймонда. Именно тогда она поняла, что Драммонд не намеревался выпустить ее живой после того, как роль будет сыграна.

Ей понадобилось несколько недель на то, чтобы подготовиться, все рассчитать, все высмотреть и дождаться подходящего момента. Никто ничего не заподозрил. В этом она была уверена. Она заставила себя казаться настолько довольной жизнью, что могла гордиться: за всю ее сценическую карьеру это было самое блистательное исполнение роли. Вчера она ушла к себе в спальню в полночь, притворилась спящей, когда горничная заглянула к ней в два часа ночи, и ждала до четырех, чтобы быть уверенной, что горничная спит. Она быстро оделась в серый тренировочный костюм с капюшоном, обулась в кроссовки. Запихнула в сумочку колье, браслеты и серьги, которые Драммонд обещал ей подарить и которые, как она теперь знала, были фальшивыми. Ей все равно пришлось взять их – пускай Драммонд думает, что она считает эти бриллианты и другие камни настоящими и попытается продать их. Пускай его люди зря потратят время, расспрашивая ювелиров, к которым она вероятнее всего могла бы обратиться. У нее было немного денег – то, что ей дали для служительницы в дамской комнате, несколько долларов, которые ей удалось стащить отдельными монетками по десять и двадцать пять центов из кошелька горничной, пока та была занята где-то в другой комнате, и двадцать пять долларов, которые у нее были с собой в первый день, когда она приступила к работе. С такими деньгами далеко не уйдешь. Ей нужно было больше. Намного больше.

Первой ее задачей было выйти из здания. Как только она поняла, что ее держат взаперти, то сразу предположила, что дверь снабжена сигнализацией, которая сработает и предупредит охранников, если она попытается бежать ночью. Именно эта сигнализация была одной из причин того, что ей пришлось ждать несколько недель. Столько времени ей потребовалось, чтобы урывками, пока горничная отвлекалась от слежки за ней, проверить стены за мебелью и под картинами и обнаружить скрытый выключатель сигнализации. Он был спрятан позади шкафчика с напитками, и прошлой ночью она отключила его. Потом бесшумно отперла дверь, открыла ее и осмотрела коридор. Наблюдавшего за лифтом охранника не было видно. Обычно он сидел на стуле сразу за поворотом коридора. В четыре утра он наверняка дремлет, положившись на то, что звук лифта его разбудит.

Но она и не думала воспользоваться лифтом. Она лишь прикрыла свою дверь, не решаясь захлопнуть ее, чтобы избежать шума, и повернула по коридору направо, туда, где была пожарная лестница. Ковер заглушал ее шаги. Эта дверь на ее этаже не охранялась, охранялся лишь выход с лестницы в фойе. С величайшей осторожностью она открыла пожарную дверь, так же осторожно закрыла ее за собой и выдохнула, вытирая вспотевшие ладони. Этот отрезок пути внушал ей наибольшие опасения – она боялась, что звук открывающейся двери всполошит охранника. Дальше на какое-то время ей будет легче.

Она стала быстро спускаться по холодной темной лестнице. Резиновые подошвы кроссовок не производили почти никакого шума. Сорока этажами ниже, чувствуя скорее прилив энергии, чем усталость, она оказалась перед дверью, ведущей в фойе, но не остановилась, а спустилась еще ниже, в подвал. Пробираясь через пыльные помещения, служившие складами, и через шумную котельную, через хаос труб и кабелей, она все время боялась натолкнуться на сторожа, но никого не было видно, и она в конце концов нашла лестницу, ведущую к заднему выходу из здания. Он находился довольно далеко от парадного, так что, если кто-то следил за тем выходом, он вряд ли заметил бы человека, выскользнувшего из подвала.

Все еще соблюдая осторожность, она выключила лампочку возле выхода и лишь потом открыла дверь – так она не рисковала попасть в полосу света из дверного проема. И вот она уже на улице, идет быстрым шагом, чувствуя, как ее охватывает острый холодок последних дней октября. Жаль, что нельзя было взять с собой никакого пальто, – в гардеробе у ее персонажа были только дорогие пальто, предназначавшиеся для ношения в ансамбле с вечерними туалетами. Не нашлось ничего похожего на обычную куртку-ветровку. Ладно, это не так важно. Зато она свободна. Только надолго ли? Страх и крайняя необходимость гнали ее вперед.

Без парика, специального грима и приспособлений, меняющих черты лица, она уже не походила на ту женщину. Верно, публика ее теперь не узнает, но у Алистера Драммонда есть ее фотография в натуральном виде. Поэтому она не поехала в такси. Таксист, если его начнут расспрашивать, вспомнит, что подобрал такую пассажирку в этот час и в этом месте, причем задача его упрощается благодаря ее латиноамериканской внешности. Он также вспомнит, где ее высадил. Конечно, она вышла бы на приличном расстоянии от того места, куда на самом деле хотела попасть, так что большой опасности здесь для нее не было. И все-таки, рассудила она, будет лучше не оставлять Драммонду вообще никаких ниточек, даже ложных, а просто как бы исчезнуть, и все. Да и денег у нее так мало, что глупо тратить их на такси.

Так что она бежала по почти безлюдным улицам с видом ранней пташки, любительницы бега трусцой. Решив поохотиться, она побежала вокруг Центрального парка, старательно притворяясь легкой добычей. Наконец из темноты вынырнули двое подростков с ножами. Она сломала каждому по руке и отобрала у них четырнадцать долларов. К рассвету ее тренировочный костюм покрылся темными пятнами пота, и она остановилась передохнуть в закусочной на Таймс-сквер, где круглосуточно кормили гамбургерами. Там, расставшись с частью своего скудного капитала, она выпила несколько чашек горячего кофе и съела завтрак, состоявший из яичницы со шкварками, колбасок и сдобных булочек. Нельзя сказать, чтобы это был ее обычный завтрак, и уж совсем это было не то, что рекомендует Американская кардиологическая ассоциация, но предстоящий день, как она ожидала, потребует от нее поистине безумных усилий, чтобы уйти от возможного преследования, так что ей надо было заправиться калориями в таком количестве, какое только мог выдержать ее желудок.

Она потратила еще часть своих денег на билет в кинотеатр, где фильмы крутили круглосуточно. Она знала, что в семь часов утра в почти пустом зале одинокая женщина неизбежно привлечет к себе хищников. Именно этого она и хотела. Когда фильм кончился и она выходила из кинотеатра, денег у нее стало на пятьдесят долларов больше – такая сумма досталась ей от трех мужчин, которые друг за другом, о получасовыми интервалами, подсаживались и пытались приставать к ней и которых она ударом локтя погружала в глубокий сои.

К тому времени открылись некоторые магазины уцененной одежды, и она купила простой шерстяной берет, пару шерстяных перчаток и черную нейлоновую куртку на подкладке, которая хорошо гармонировала о ее серым тренировочным костюмом. Она подобрала волосы под берет, а слегка мешковатый тренировочный костюм с успехом замаскировал ее роскошную грудь и бедра, так что она казалась излишке располневшей и мужеподобной. Ее маскарад был почти безупречен. Единственным изъяном была новизна одежды, и она исправила его, вываляв берет, перчатки и куртку в грязи сточной канавы. Вот теперь она ничем не отличалась от большинства прохожих на улице.

Теперь пора было выбрать место среди уличных торговцев, которые уже расставляли свои лотки на краю тротуара вдоль Бродвея. Через два часа, будучи все время настороже и следя, не проявляет ли чересчур большого интереса к ее особе полиция или еще кто-нибудь, несколько раз поменяв на всякий случай место, она смогла пустить в ход свое сценическое дарование и продать всю свою бижутерию туристам, выручив целых двести пятнадцать долларов.

Это давало ей возможность путешествовать – не лететь самолетом, конечно, чего она и так не собиралась делать, потому что люди Драммонда в первую очередь кинутся проверять аэропорты, а ехать поездом (денег на это вполне хватало) или автобусом, что было бы еще дешевле. Кроме того, в такой одежде, как ей казалось, она будет привлекать к себе меньше всего внимания именно в автобусе. Поэтому, съев гамбургер по дороге к автовокзалу возле управления порта, в полдень она уже была на пути из Нью-Йорка в Балтимор.

Почему именно в Балтимор? А почему бы нет? – подумала она. Это было достаточно близко, чтобы на покупку автобусного билета не ушли все ее деньги, и в то же время достаточно далеко, чтобы чувствовать себя спокойно. В прошлом с Балтимором ее ничто не связывало. Это был случайный выбор, который Драммонд не мог предугадать. Хотя, если он исключит все места, с которыми она так или иначе была связана, и произвольно станет рассматривать оставшиеся крупные города, расположенные в определенном радиусе от Нью-Йорка, то ему может и повезти с догадкой. Никаких гарантий у нее нет. Ей придется быть крайне осторожной.

По дороге в Балтимор, изучая попутчиков и стараясь определить, не является ли кто-нибудь из них опасным для нее, она имела хорошую возможность обдумать свое положение. Возвращаться к прежнему образу жизни было нельзя. Ее родные и друзья представляли для нее опасность. Люди Драммонда наверняка следят за ними. Ей предстояло создать новую личность, никак не связанную ни с одним из прежних ее персонажей. Ей предстояло завести новых друзей и выдумать новых родственников. Что касается работы, то она готова взяться за любую, которая окажется терпимой, лишь бы это было что-то такое, чем она не занималась раньше. Ей надо полностью оторваться от прошлого. Добыть надлежащие документы для себя в новой ипостаси – не проблема. Она же профессионал.

Но, думая о будущем, она спрашивала себя, готова ли она принести эту жертву. Ей нравилась та женщина, которой она была до знакомства с Алистером Драммондом. И она хотела опять стать ею. Не сглупила ли она? А если она неверно истолковала намерение Драммонда? Может, стоило потерпеть, продолжая жить в роскоши?

Пока твоя миссия не будет завершена и надобность в твоих услугах не отпадет.

А что потом?

Вспомни, ведь камни были фальшивыми, и ты никак не смогла бы получить те деньги, которые якобы платит тебе Драммонд. Такое хитрое «обустройство» этого счета в банке имеет смысл только в том случае, если он задумал убить тебя и взять деньги обратно.

Но зачем ему надо меня убивать?

Чтобы скрыть что-то.

Что же?

Автобус прибыл в Балтимор в девять вечера. Под холодным моросящим дождем центральная часть города выглядела мрачно. Она нашла дешевую забегаловку и поела – опять кофеин, калории, углеводы, не говоря о жирах (она рассудила, что жиры помогут ей защититься от холода). Ей не хотелось выбрасывать остаток денег на комнату в гостинице – снять даже самый дешевый номер было бы равносильно финансовой катастрофе. Какое-то время она бродила по глухим улицам в надежде, что кто-нибудь к ней пристанет. Но у схватившего ее мужчины, которому она сломала ключицу, в кармане оказалось всего пятьдесят центов.

Она устала, замерзла, промокла и пала духом. Ей необходимо было отдохнуть. Надо было найти такое место, где бы она чувствовала себя хоть в относительной безопасности, где могла бы подумать и поспать. Когда в каком-то переулке ей попалась на глаза тележка для покупок, она определилась со своей следующей ролью. Измазав лицо грязью, она набросала в тележку разного хлама. Сгорбившись и придав глазам безумное, пустое выражение, она повезла тележку, толкая ее перед собой, под скрип колес, под дождем – какая-то старьевщица спешит добраться до приюта для бездомных (мимо одного такого заведения она только что прошла).

Что же мне делать? – подумала она. Уверенность в своих силах, которую она ощущала во время побега, постепенно оставила ее. Лишения, ожидавшие ее в этой новой жизни, действовали угнетающе на ее воображение. Черт побери, мне нравилась та, кем я была. И я снова хочу ею стать.

Но как? Чтобы это удалось, надо обыграть Драммонда, а при его могуществе осуществить задуманное будет не просто.

Как далеко простирается его могущество? Зачем он нанял меня? Зачем ему надо, чтобы я играла эту роль? В чем его тайна? Что он прячет? Если я это узнаю, то, может быть, все-таки смогу обыграть его.

В одном можно быть уверенной: без денег и других средств тебе понадобится чья-то помощь.

Но кого я могу просить о помощи? Обращаться к друзьям и родственникам нельзя. Это ловушка. Кроме того, они не имеют ни малейшего представления о том, что в таких случаях надо делать и чем все это может грозить.

А как насчет тех людей, с кем проходила обучение?

Нет, на них есть официальные досье. Драммонд по своим каналам может узнать, кто они. Их возьмут под наблюдение на тот случай, если я к ним обращусь, – это ничуть не лучше родственников и друзей.

Моросящий дождь усилился и превратился в ливень. Ее намокшая одежда обвисла и прилипла к телу. Бредя в темноте, она и правда чувствовала себя той бедолагой-старьевщицей, вид которой приняла.

Ведь должен же найтись хоть кто-то!

Колеса ее тележки продолжали скрипеть.

Ведь не может быть, что ты осталась совсем одна! Ей хотелось закричать.

Надо смотреть правде в глаза. Человек, которому ты могла бы довериться и просить о помощи, должен быть кем-то абсолютно безымянным и безликим, абсолютно невидимым, совершенно не оставляющим следов ни на земле, ни на бумаге, – в общем, таким, чтобы казалось, будто он никогда и не существовал. И еще он должен быть чертовски способным по части выживания.

Он? Почему, собственно, это должен быть мужчина?

И вдруг ее осенило. Когда она поравнялась со входом в приют для бездомных, оттуда вышел мужчина в черном костюме с белым воротничком, какие носят священники.

– Входи, сестра. В такую ночь нельзя оставаться на улице.

Как полагалось по роли, она заупрямилась.

– Прошу тебя, сестра. Здесь тепло. Тебе дадут поесть. Дадут и местечко, где можно будет поспать.

Она все еще сопротивлялась, но уже с меньшим упорством.

– Здесь ты будешь в безопасности, обещаю тебе. И твоя тележка, и все твои вещи тоже будут в сохранности.

Это решило дело. Словно ребенок, она позволила вести себя за руку. Оставив позади темноту ночи и войдя в ярко освещенный приют, она ощутила запахи кофе, черствых пончиков и вареной картошки. Она нашла себе убежище. Идя шаркающей походкой к деревянной скамье, где тесно сидели люди, она повторяла про себя имя человека, у которого решила просить помощи. Проблема заключалась в том, что он, вероятно, больше не пользовался этим именем. Он был в постоянном движении. Официально он не существовал. Как же в таком случае дать знать о себе человеку, который неосязаем и неуловим, словно ветер? И где, черт возьми, он может сейчас быть?