Текст книги "Сексуальные отношения. Секс и семья с точки зрения теории объектных отношений"

Глава 3. Значение младенчества для сексуальности I: привязанность ребенка к матери

В примитивном чувственном обмене, происходящем между матерью и ребенком, можно усмотреть нечто, предвещающее взрослую сексуальность.

Хайнц Лихтенштейн, «Идентичность и сексуальность»[23]23
  H. Lichtenstein, ‘Identity and sexuality’, Journal of the American Psychoanalytic Association 9 (1961): 207.


[Закрыть]

Главным в семье являются отношения родителей. Прочие отношения строятся с оглядкой на центральную пару, и их сильные и слабые места отражают особенности связи между родителями. Способность родителей сформировать связь в значительной степени определяется их собственным ранним опытом. В третьей главе мы обратимся к истокам этого опыта – к взаимодействию младенца и матери.

Связь между матерью и ребенком

Жизнь ребенка зависит от того, есть ли у него мать. Исследование Рене Шпитца показало, что дети, воспитанные в приютах, плохо справлялись с учебой из-за отсутствия любящей фигуры, которая постоянно выполняла бы материнские функции, в то время как дети, выросшие в не менее бедных условиях, но не лишенные матери, практически не отставали от тех, кто рос в обеспеченных семьях[24]24
  R. Spitz, «Hospitalism: An inquiry into the genesis of psychiatric conditions in early childhood», Psychoanalytic Study of the Child 1 (1945): 53–74; and «Hospitalism: A follow-up report», Psycho analytic Study of the Child 2 (1946): 113 – 17.


[Закрыть]. В своей уже ставшей классической работе Шпитц сравнил младенцев, воспитанных в приюте в относительно неплохих условиях, но имевших несколько ухаживающих лиц, с теми, кто рос в тюрьме и за кем ухаживали их собственные матери-заключенные, и продемонстрировал, что дети из приюта отличались крайне низким уровнем эмоционального и физического развития, были больше подвержены болезням и чаще умирали. Дети матерей-заключенных в течение первого года росли и развивались нормально.

Значимая для младенца среда в первые два года его жизни – это окружение, обеспечиваемое по большей части его матерью: все остальное не столь существенно. Горизонт младенца сначала простирается на несколько дюймов, затем – на несколько футов от его тела. Адекватность мира определяется очень ограниченным общением с матерью, состоящим из кормления, ухода и набора реакций, которые мы начали исследовать и которые – за неимением лучшего слова – можно назвать «эмоциональным разговором». Известно, что этот обмен осуществляется посредством невербального физического взаимодействия, происходящего тогда, когда у матери и ребенка одновременно наступает, а затем угасает реакция возбуждения. Эта модель взаимодействия в целом вызывает ритмический телесный гомеостаз, необходимый для выживания младенца[25]25
  Понимания данной проблематики я смог достичь в значительной степени благодаря беседам с Чарльзом Шварцбеком. С частью этих материалов можно познакомиться в его статье «Identification of infants at risk for child neglect: Observations and inferences in the examination of the mother-infant dyad», в G. Williams and J. Money, eds., Traumatic Abuse and Neglect of Children at Home (Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1978), pp. 240 – 6. См. также T. B. Brazleton and H. Als, «Four early stages in the development of mother-infant interaction», Psychoanalytic Study of the Child 34 (1979): 349 – 69.


[Закрыть]. В работе Шпитца было показано, что и в приюте, и в тюрьме питание и уход за детьми были обеспечены на достаточном уровне, в приюте даже лучше. Нарушен был эмоциональный разговор – не только потому, что он происходил слишком редко, но в основном потому, что в нем отсутствовала единственная материнская фигура (или хотя бы ограниченная группа постоянных лиц), заинтересованная именно в этом ребенке. Несмотря на то, что воспитанники приюта были одеты и накормлены, они были лишены «достаточно хорошей матери», в то время как в тюрьме матери-заключенные старались сделать все, чтобы как-то компенсировать детям неблагоприятное окружение. Эти матери были достаточно хорошими.

Истории из жизни и клинический опыт демонстрируют, что существует немало семей, обеспечивающих детям достаточно благоприятные условия, однако матери в них по какой-то причине не способны проявлять заботу и вести эмоциональный разговор. В результате получаются так называемые «бедные богатые мальчики и девочки», внутренняя пустота которых проявляется в избалованном, депрессивном или отстраненном поведении, в нарушении способности строить отношения с окружающими.

В своем недавнем исследовании Сельма Фрайберг с сотрудниками изучила младенцев, слабо развивавшихся в первые 3–6 месяцев своей жизни. Написанная по его результатам актуальная статья «Призраки в детской»[26]26
  Fraiberg, E. Adelson, and V. Shapiro, «Ghosts in the nursery: A psychoanalytic approach to the problems of impaired mother-infant relationships», Journal of the American Academy of Child Psychiatry 14, 3 (1975): 387–421. См. также S. Fraiberg, ed., Clini cal Studies on Infant Mental Health: The First Year of Life (New York: Basic Books, 1980).


[Закрыть] показывает, что ранняя история матери, пережившей бедность и насилие, оказывает влияние на ее ребенка, который начинает испытывать трудности в развитии, как и сироты в работе Шпитца. Например, одна из матерей страдала хронической депрессией и была подвержена внезапным вспышкам неконтролируемой ярости, что препятствовало ее нормальной заботе о младенце. С ней была проведена терапия, в ходе которой специалист помог ей понять связь между пережитой ею в детстве депривацией и проблемами во взаимодействии с ребенком. Неспособность матери установить контакт со своим ребенком и заботиться о нем была связана с ее собственными внутренними трудностями, ее личными переживаниями, преследующими ее, с населяющими детскую комнату призраками, осложняющими развитие теперь уже и ее ребенку. Необходимо было проследить связь между младенцем и прошлой объектной жизнью матери, прежде чем она смогла бы выполнять материнские функции. Не было смысла даже пытаться научить ее чему-то, пока хотя бы часть призраков не была извлечена на свет, не определена и не оплакана. После того как в ходе терапевтических встреч было достигнуто понимание, ее потребность снова и снова переживать свой ранний опыт снизилась. Когда такие ранние и значительные изъяны в обеспечении заботы не исправлены, ребенок может пострадать настолько серьезно, что последующие сексуальные трудности покажутся мелочью в сравнении с обширными проблемами в объектных отношениях и функционировании Эго[27]27
  Другие терапевты, занимающиеся отношениями матери и ребенка, подчеркивают, что определенная роль в формировании расстроенных отношений с матерью принадлежит и младенцу. Соответственно, они предлагают новую форму терапии с участием заменяющей матери, направленную на то, чтобы сделать младенца более доступным для женщины, когда она станет способна на адекватные реакции. (S. Greenspan, 1981, личное сообщение.)


[Закрыть].

Подобные призраки преследуют и пациентов с сексуальными нарушениями, только они населяют их супружескую спальню и, находясь там, оказывают влияние на всю семью. Это влияние более изощренное, оно не угрожает чьей-то жизни, однако губительно для супружеских и семейных отношений. Сексуальные производные проблем, возникших в отношениях матери и младенца, становятся частью паттернов, разворачивающихся в более широком семейном контексте в следующие 10, 15 и даже 30 лет. Они затрагивают не только мать, но и отца, братьев и сестер, приемных родителей или тех, кто выполнял их роль и так или иначе изменял, усугублял или сглаживал последствия дефицитарного развития в ранний период. Эти проблемы отличаются особенной остротой, потому что они начинаются в раннем возрасте, имеют архаическое наследие и продолжают существовать бессознательно и неизменно. Если что-то пойдет не так, их отголоски будут вносить разлад в подростковую и взрослую жизнь индивида.

Сексуальное развитие ребенка происходит в широком контексте его отношений с матерью и семьей, поэтому именно к отношениям с матерью мы и должны сейчас обратиться. Снова повторим, что под словом «мать» подразумевается человек или люди, которые выполняют материнские функции: кормят ребенка, ухаживают за ним, ласкают его. Предполагается, что хотя эти функции и могут быть разделены, все же основной уход за ребенком, как правило, осуществляет его мать в прямом смысле этого слова.

В своих работах, посвященных фундаментальной роли привязанности младенца к матери, Джон Боулби описывает первичное поведение младенца, относящееся к привязанности: плач, зов, лепет и улыбка приводят мать к ребенку и держат ее неподалеку; ребенок цепляется за мать, а также следует за ней сам или провожает ее глазами; сосание без цели насыщения позволяет ребенку чувствовать связь с матерью и должно быть отделено от сосания с целью поглощения пищи. Эти формы поведения нужны ребенку либо для того, чтобы позвать мать, либо для того, чтобы чувствовать с ней постоянную связь[28]28
  J. Bowlby, Attachment and Loss, vol. I, Attachment (London: The Hogarth Press, 1969), esp. chapter 13, «A control systems approach to attachment behaviour».


[Закрыть]. Привязанность не вторична в сравнении с потребностью в пище, но первична и встроена в ребенка на инстинктивном уровне. Поддержание привязанности к первичным фигурам является нормальным условием, существующим на протяжении всей жизни индивида. (Эта привязанность сохраняется, даже когда ребенок начинает отделяться от матери, об этом пойдет речь в следующей главе.) Можно говорить об иерархии стилей привязанности в младенчестве и раннем детстве[29]29
  J. Bowlby, Attachment and Loss, vols. I, II and III (London: The Hogarth Press, 1969, 1973, 1980).


[Закрыть].

Надежная привязанность

Если младенец сильно привязан к матери, он использует ее как опорный пункт, позволяющий ему исследовать мир, и может отделяться от нее на короткие периоды. Младенец (и более взрослый индивид, которым он со временем станет) обладает «неосмысленной уверенностью в непрекращающейся доступности объектов привязанности и поддержке с их стороны»[30]30
  J. Bowlby, op. cit, 1973, p. 366 (in the 1975 Penguin edition).


[Закрыть].

Тревожная, или ненадежная, привязанность

Того, кто постоянно тревожится по поводу надежности своих объектов привязанности, называют «сверхзависимой» личностью. Такому индивиду не хватает уверенности, что эти объекты будут доступны и готовы ответить на его нужды. Поэтому он стремится постоянно находиться к ним как можно ближе, чтобы максимально усилить их надежность. Ощущение непоследовательности, тревожности или ненадежности объекта привязанности, ранняя потеря объекта, открытая или скрытая угроза быть покинутым (например, родительские ссоры, в которых ребенок чувствует такую угрозу) – все это вносит существенный вклад в формирование тревоги и ощущения ненадежности привязанности[31]31
  Ibid., esp. p. 247 in the Penguin edition.


[Закрыть].

Отчужденность

Отчужденность по отношению к матери – типичная реакция младенца, разлученного с объектом привязанности. Степень тяжести и продолжительность этой реакции коррелируют с длительностью расставания; такая реакция является типичной в ответ на возвращение отсутствовавшей матери. Постоянно повторяющиеся расставания также могут вызвать отчужденное поведение. Оно возникает вследствие защитных процессов, запускаемых переживанием утраты, и, если это происходит часто и подолгу, может привести к характерному исчезновению желания или нарушению способности формировать привязанности.

Переживание «потери» и связанные с ним защиты возникают и в случае серьезных расхождений в темпераментах матери и дитя, затрудняющих установление разделяемой ритмичной связи. Если значительные сбои на ранних этапах имеют катастрофические последствия, о чем мы говорили раньше, то менее серьезные проблемы могут вызвать отклонения в развитии, и их-то, как правило, и можно наблюдать у пациентов с симптомами в области сексуальности[32]32
  C. Schwarzbeck, 1981, частное сообщение.


[Закрыть].

Связь ранних привязанностей младенца и его сексуального развития была продемонстрирована в классической серии этологических экспериментов, проведенных Харри Харлоу и его сотрудниками в Висконсинском центре приматов. Детеныши макак-резусов содержались отдельно от матерей[33]33
  H. F. Harlow and R. R. Zimmerman, «Affectional responses in infant monkeys», Science 130 (1959): 421 – 32; H. F. Harlow, J. L. Mc-Gaugh, and R. F. Thompson, Psychology (San Francisco: Albion, 1971); W. T. McKinney, «Psychoanalysis revisited in terms of ex perimental primatology», in E. T. Adelson (ed.) Sexuality and Psychoanalysis (New York: Brunner/Mazel, 1975).


[Закрыть]. В качестве замены им давались либо плюшевые чучела, никак не ассоциировавшиеся с едой, либо чучела из проволоки, имевшие соску, через которую детеныши могли получать молоко. Маленькие обезьяны предпочитали мягких «матерей», не дававших молоко, проволочным, несмотря на то, что те могли их кормить. Имея возможность выбора, детеныш большую часть времени цеплялся за плюшевую суррогатную мать и подходил к проволочной только затем, чтобы поесть. Если это было возможно, он тянулся к соску проволочной «матери», вообще не покидая плюшевую, которая давала ему ощущение безопасности. Кроме того, около плюшевых «матерей» детеныши чувствовали себя гораздо более защищенными в ситуациях, вызывавших у них страх.

Этот эксперимент показывает, что тактильный контакт оказывается для детеныша предпочтительнее пищи, потому что дает ему чувство защищенности и помогает преодолевать страх. К этому эмоциональному эффекту мы еще вернемся, когда будем обсуждать сексуальный контакт. Но было выявлено кое-что еще более потрясающее: все обезьяны, воспитанные без живой матери, во взрослом состоянии оказались неспособны к сексуальной активности. Самцы не могли совокупляться с самками, несмотря на то, что неоднократно могли научиться этому посредством наблюдения. Самки же беспомощно валились на пол и никак не участвовали в половом акте, так что он больше походил на насилие. А родив собственных детенышей, эти обезьяны были совершенно беспомощны и только пугались их попыток найти с ними контакт. Не научившись формировать взаимоотношения в собственном детстве, они были не способны обеспечить выживание собственных детей. Некоторые даже нападали на них. Так возникает цикл эмоциональной депривации. Обезьяны-сироты, проявляя неспособность адекватно отреагировать на потребности собственных детей, воссоздавали собственное детство, прошедшее без матери. Можно было ожидать, что изначально нормальные детеныши, пережив такие лишения, тоже усвоят соответствующие модели.

Заслуживает внимание еще один аспект, о котором пишет МакКинни:

«Однако это еще не все. Если этих обезьян, воспитанных без матери, оплодотворяли повторно, ситуация менялась. Матери, которые в отношении своих первых детенышей проявляли безразличие, но не проявляли агрессии, нередко вполне адекватно вели себя со вторым потомством. Эти изменения в их материнском поведении могут быть связаны с постоянными попытками первых детенышей, которых пришлось вскармливать искусственно, установить контакт. С другой стороны, у тех матерей, которые были чрезмерно агрессивны с первыми детьми, проявилась тенденция к усилению этого поведения, хотя иногда их обращение со вторым потомством все же менялось»[34]34
  W. T. McKinney, op. cit., 1975, p. 78.


[Закрыть] (Курсив мой. – Д. Ш.)

Матерей, улучшивших свое поведение по отношению ко вторым детенышам, можно сравнить с матерями в эксперименте Фрайберг, лечение которых зависело от присутствия их ребенка как контекста для их собственного развития. Ребенок в таких ситуациях играет роль суррогатной матери в отношении своей собственной, лишенной родительского внимания, матери, создавая контекст, в котором настоящая мать может развиваться, и показывая таким образом впечатляющий пример символической репарации. К этому явлению мы еще вернемся, когда будем говорить о том, что в сексуальных отношениях партнер также может создать условия для исцеления последствий ранней депривации другого.

Эти эксперименты и наблюдения Фрайберг во многих отношениях говорят сами за себя. Депривация в раннем детстве ведет к обедненному социальному развитию, так что поведенческий и сексуальный репертуар никогда не сформируется – даже в том случае, если обезьяна может наблюдать своих сексуально компетентных сородичей. Почему это так и почему аналогичные явления сексуальных дизъюнкций возникают и у человека, будет объяснено в следующем разделе, в котором более подробно рассматривается связь между матерью и младенцем.

Визуальное взаимодействие

Контакт посредством взглядов представляет собой физическую функцию, начинающую развиваться во младенчестве и проясняющую понятие роста в объектных отношениях и в сексуальности. Хотя в действительности визуальный контакт является частью более широкого контекста, куда входит также держание на руках, уход посредством рук и голосовое выражение, в целях исследования его можно отделить от других форм коммуникации. Современные исследования показывают, что многозначительные «разговоры» между матерью и младенцем начинаются в первые несколько недель, возможно, уже в первые три недели[35]35
  E. Tronick, H. Als, L. Adamson, S. Wise, and T. B. Brazleton, «The infant’s response to entrapment between contradictory messages in face-to-face interaction», Journal of the American Academy of Child Psychiatry, 17, 1 (1978): 1 – 13; K. Robson, «The role of eye-to-eye contact in maternal infant attachment», Journal of Child Psychiatry and Psychology 8 (1967): 13–25.


[Закрыть]. Как правило, контакт инициирует ребенок, который «провоцирует» реакцию матери, заглядывая ей в глаза, улыбаясь, издавая звуки и изменяя позу. Если она отвечает ему, смотрит на него, улыбается и говорит с ним воркующим голосом, между ними возникает последовательность взаимодействий, состоящая из начала, продолжения и конца, когда младенец отводит взгляд. Если же мать не реагирует, младенец сначала усиливает свои попытки привлечь ее внимание, а потом теряет интерес, принимает «побитую» позу и даже становится вялым. Больно видеть младенца, мать которого получила инструкцию смотреть на него, но сохранять пассивное, безучастное выражение лица. В таких ситуациях наблюдатель нередко испытывает те же чувства, что и при виде младенца, которого сурового наказали. После неудачи младенец, как правило, снова пытается инициировать последовательность визуальных и голосовых контактов и будет выглядеть все более и более безжизненным, если так и не дождется реакции. Аналогичный результат можно наблюдать, если взаимодействие находится в противофазе. Мать пытается ответить, но она и младенец постоянно вступают в контакт несинхронно и постоянно не замечают друг друга[36]36
  C. Schwarzbeck, 1981, частное сообщение.


[Закрыть].

Генри Мэсси изучил домашние видеосъемки детей, которые впоследствии были диагностированы как аутичные[37]37
  H. Massie, «The early natural history of childhood psychosis», Journal of the American Academy of Child Psychiatry 14, 4 (1975): 683–707; H. Massie, «The early natural history of childhood psychosis: Ten cases studied by analysis of family home movies of the infancies of the children», Journal of the American Academy of Child Psychiatry 17, 1 (1978): 29–45.


[Закрыть]. Он полагает, что решающую роль в зарождении аутизма – наиболее тяжелого и рано возникающего психотического нарушения отношений – могут играть повторяющиеся неудачные попытки установить визуальный контакт. Важно и другое его предположение, заключающееся в том, что причина нарушений – не неспособность матери ответить на попытку младенца установить визуальный контакт, но общая неспособность диады «мать – дитя» к формированию связи. Нарушение визуального взаимодействия является важной частью этой проблемы. Оно может возникнуть из-за 1) неспособности младенца; 2) неспособности матери; или 3) неумения их обоих подстроиться друг к другу. Аутизм, таким образом, можно считать ранним сбоем в установлении связи, причина которого лежит в матери, младенце или в них обоих. Симптомы отчужденности у некоторых детей, страдающих аутизмом, можно видеть уже в 4–6 месяцев.

Поразительные примеры альтернативных способов восполнения того дефицита, который возникает из-за невозможности контакта взглядами, предоставляют исследования слепых детей[38]38
  D. Burlingham, «Some notes on the development of the blind», Psychoanalytic Study of the Child 16 (1961): 121 – 45; Selma Fraiberg, Insights from the Blind (New York: Basic Books, 1977); H. Als, E. Tronick, and T. Brazleton, «Affective reciprocity and the development of autonomy: The study of a blind infant», Journal of the American Academy of Child Psychiatry 19, 1 (1980): 22–40.


[Закрыть]. Эти относительно нормальные дети с единственным недостатком прибегают ко всем доступным способам – таким, как усиление тактильной и звуковой коммуникации, – но их развитие, тем не менее, протекает с задержкой.

Глядя на некоторые особые способы взаимодействия между матерями и их младенцами, можно попытаться перевести язык ранней коммуникации на язык взрослой физической и эмоциональной жизни и проследить конкретные аспекты сексуальных нарушений, происхождение которых скрывается в раннем детстве. Будет полезно позаимствовать у Дональда Винникотта его термин «отзеркаливание», который подразумевает, что ребенок сначала видит себя отраженным в глазах матери и, благодаря этому, обретает начальное чувство самости[39]39
  D. W. Winnicott, Playing and Reality (London: Tavistock, 1971). Я не имею в виду использование отзеркаливания в трансферентной ситуации по Кохуту (1971), поскольку я пытаюсь описать актуальную фазу развития и его функцию. (H. Kohut’s The Analysis of the Self, New York: International Universities Press, 1971). Я полагаю, что Кохут, несомненно, использует данный термин как производную от этого феномена – так же, как и Лакан, оказавший влияние на Винникотта (J. Lacan, «The mirror as formative of the function of the “I”» Ecrits, A Selection, в переводе A. Sheridan, New York: Norton, 1977, глава 1, стр.1–7). То, как использую термин «отзеркаливание», имеет много общего с наблюдениями Кохута и Лакана, однако более непосредственно связано с пониманием его Винникоттом.


[Закрыть]. Эта концепция подчеркивает необходимость отношений с матерью для роста и обретения знания о себе как об индивидуальности. Посредством этого процесса формируются центральные аспекты Эго, основы ядра самости. Младенец растет, и если мать реагирует на его потребности и настроения, не искажая их, то материнское «зеркало» показывает «истинную» картину. Это значит, что если ребенок счастлив, она свидетельствует об этом, отражая его улыбку; аналогичным образом, если ребенок грустит или сердится, она одновременно терпит и отражает эти состояния. По мере того, как ребенок растет и становится более дифференцированным, возрастает и важность материнской функции контейнирования его эмоциональных состояний, поскольку эта функция помогает ему удерживать их как свои собственные чувства. По мнению Левальда, контейнирующий и трансформирующий аспект матери, как Бион назвал эту функцию, постоянно повышает уровни организации ребенка[40]40
  W. R. Bion, Attention and Interpretation: A Scientific Approach to Insight in Psycho-Analysis and Groups (London: Tavistock, 1970); H. Loewald, «On the therapeutic action of psycho-analysis», International Journal of Psycho-Analysis 41 (I960): 16–33.


[Закрыть]. Таким образом, хотя взаимодействие между матерью и младенцем имеет обоюдный характер, все же именно мать направляет его в сторону более организованного опыта и сдерживает тревогу, ощущая, кем ребенок стремится стать, и в то же время имея представление о его потенциальном развитии, которого он сам не осознает. Обсуждение визуального контакта и отзеркаливания можно объединить в общую картину взаимодействия матери и ребенка, если вспомнить отрывок из работы Хайнца Лихтенштейна:

Отзеркаливание тесным образом связано с возникновением тела, его образа и «чувства идентичности». Я считаю, что термин «зеркало» подчеркивает визуальный элемент этого опыта. Может показаться, что в примитивных формах «соматического узнавания» между матерью и младенцем… возникает нечто вроде переживания отзеркаливания, но «образ» самого себя, создаваемый зеркалом, на этой ранней стадии (до формирования образов) представляет собой скорее сенсорные реакции, чем результат зрительного восприятия… Более того, эти реакции, как и примитивные стимулы, их вызывающие, создают постоянный взаимообмен и чередование возникновения и удовлетворения потребностей между двумя партнерами этого симбиотического мира. Мать удовлетворяет потребности младенца, то есть фактически создает некоторые специфические нужды, которые ей приятно удовлетворять, и младенец превращается в орган или инструмент для удовлетворения бессознательных потребностей матери. Именно в этом мне видится связь между сексуальностью и возникновением в человеке чувства идентичности. Взаимодействие двух партнеров, в котором каждый ощущает себя уникальным и способным стать инструментом сенсорного удовлетворения для другого, можно назвать партнерством, в основе которого лежит чувственная вовлеченность. Я считаю, что к такому типу относятся сексуальные отношения взрослых индивидов. В примитивном чувственном обмене, происходящем между матерью и младенцем, можно усмотреть нечто, предвещающее взрослую сексуальность… Примитивные виды стимуляции, имеющие место во взаимодействии матери и младенца на ранних стадиях его жизни, есть простейшие, догенитальные формы взрослой сексуальности[41]41
  H. Lichtenstein, «Identity and sexuality: A study of their interrelationship in man», Journal of the American Psychoanalytic Association 9 (1961): 179–260. Quotation is from pp. 206 – 7.


[Закрыть].

Развитие визуального контакта

Когда мать смотрит на своего дитя до того, как он может увидеть ее, и в дальнейшем, когда она отвечает на его взгляды и улыбается, для младенца начинается развитие, которое простирается дальше первой потребности в привязанности. Обмен взглядами между ними вносит существенный вклад в его сексуальную и эмоциональную жизнь. Первые долгожданные улыбки запускают новый процесс между младенцем и его родителями – процесс познания друг друга и обнаружения себя в других. Младенец получает первый опыт власти, поскольку ему успешно удается подстроить мать к своему уровню телесного комфорта и возбуждения. Список его выразительных средств расширяется, и уже через несколько месяцев он может радостно играть в прятки. Он учится кокетливо смотреть и улыбаться, недовольно хмуриться. К трем годам формирование набора сложных выразительных средств почти закончено, ребенок пользуется практически теми же визуальными сигналами, которыми пользуются в подростковом и взрослом возрасте во время ухаживания и в сексуальной жизни. Этот обширный набор чувств зарождается, как и все развитие, в пространстве между матерью и младенцем. Последний будет пользоваться этим набором всю оставшуюся жизнь.

Отражение истинной и ложной самости

«Ложная самость», согласно Винникотту, возникает в ситуации, когда младенец создает внешнюю личность, чтобы угодить матери, ценою своей истинной внутренней самости[42]42
  D. W. Winnicott, «Ego distortion in terms of true and false self», in The Maturational Process and the Facilitating Environment: Studies in the Theory of Emotional Development (London: The Hogarth Press, 1965), pp. 140 – 52.


[Закрыть]. Для взрослых, вырастающих из таких детей, характерна ложная податливость и фальсификация. Мы можем найти истоки такого развития в неспособности матери отражать истинные эмоциональные состояния ребенка, усугубленной ее требованием, чтобы он полностью подчинился ее нуждам. Например, если депрессивная мать из тех, что были описаны Фрайберг, отражает только безрадостные чувства, у ее младенца в угоду матери может развиться ложная самость, также погруженная в депрессию. Любой признак радости будет подавляться, чтобы не огорчить ее. Если мать опровергает опыт младенца или требует от него таких эмоциональных реакций, которые могли бы скомпенсировать ее собственную неспособность, ему приходится показывать ей ложную самость, поскольку проявления истинной самости отвергаются и воспринимаются матерью как вредные для нее.

Именно такое свойство младенца, как поиск объекта, стимулирует развитие ложной и сокрытие подлинной самости. Судьба подлинной самости в этой ситуации может быть различной в зависимости от глубины отвержения ее матерью, способности младенца выживать и доступности других первичных объектов, которые могли бы выполнять замещающую функцию. Но если разделение на истинную и ложную самость будет сопровождать младенца в его дальнейшем развитии, он будет продолжать скрывать свою истинную самость из страха потерять ее. Ребенок может казаться милым, радостным и послушным, и при этом глубоко внутри испытывать гнев или депрессию. В терминах Фэйрберна, в данной ситуации центральное Эго и его идеальный объект вытесняются, в то время как либидинальное Эго и либидинальный объект узурпируют их функцию. Если такие взрослые создают длительные отношения, их истинная самость рано или поздно начинает подавать сигналы, нередко имеющие форму сексуальных нарушений. Личности с ложной самостью могут испытывать (а могут и не испытывать) ощущение лживости, поверхностности и пустоты. Расщепление на подлинные и ложные элементы может также проявляться в форме сильных противоречивых желаний, подчас озадачивающих самого субъекта. Но чаще всего именно сексуальность, благодаря телесности соединенная с самым ядром эмоциональной сферы, становится той областью, где проявляются амбивалентные последствия таких проблем, даже если нет никаких других симптомов, указывающих на них.

Приведенный ниже пример показывает, как проблемы с отзеркаливанием, истинной и ложной самостью, а также отвергаемая потребность в заботе о собственном теле, проявились в сексуальных нарушениях у женщины.

Потребность взрослого индивида в поцелуях, улыбках и сексе имеет корни в обмене взглядами, прикосновениями и звуками между матерью и младенцем. Чувство благополучия возникает тогда, когда каждый партнер реагирует на другого. Если в детстве индивида отзеркаливание было нарушено и привело к формированию ложной самости, у него, скорее всего, будут проблемы с воспроизведением этого опыта во взрослой сексуальной жизни. Без способности к взаимному отзеркаливанию в сексуальном взаимодействии в отношениях между людьми возникают серьезные сложности, как это было в приведенном ниже случае.

Пенелопа С. была 40-летней сдержанной женщиной, матерью троих детей, любящей мужа и семью. Она могла достигнуть оргазма при мастурбации, однако в сексуальных отношениях с Ричардом, своим мужем, «не испытывала возбуждения». «Я не чувствую от него никакого тепла, он не может донести его до меня», – говорила она. Применяя поведенческие техники сексуальной терапии, она преуспела настолько, что смогла испытывать клиторальный оргазм в присутствии Ричарда, однако не могла выносить, если он при этом смотрел на нее. Ее жалобы на отсутствие тепла стали еще более горькими. Ричард поначалу также был очень сдержанным, но по ходу терапии его способность проявлять тепло в отношении Пенелопы возрастала. В начале их отношений она выбрала его именно за то, что от него не исходило угрозы невыносимой близости. Значительная часть проблемы была заложена в неспособности Пенелопы реагировать на его теплоту и заботливый взгляд. Она утверждала, однако, что холод в их отношениях был связан только с его неумением чувствовать и отражать теплоту. Ричард же, однако, испытывал уныние, когда его теплые чувства приводили к отторжению со стороны Пенелопы.

Пенелопа вспоминала своих родителей как людей холодных и дистанцированных даже по нормам ее родного Вермонта. Она особо отметила, что они всегда подавляли любое проявление боли, печали или гнева с ее стороны, говоря: «Чепуха! Ты вовсе не злишься. С тобой все в порядке», – или: «Не плачь! Это вовсе не больно!» Спустя некоторое время Пенелопа смогла описать, как она отдалялась от родителей, чтобы скрыть малейший признак своих настоящих чувств.

В этом случае неспособность испытывать вовлеченность в сексуальные отношения связана с трудностями эмоционального обмена обоих партнеров, но более тяжелые нарушения наблюдаются у жены, напоминающей ребенка, который не замечает теплоты во взгляде матери и разрушает взаимодействие с ней. Мать может это преодолеть, если будет очень стараться и терпеть сопровождающую этот процесс фрустрацию, однако существует предел, дальше которого пойти нельзя, как и в сексуальных отношениях. Похоже, что родители Пенелопы сами не умели ей отвечать, и она выбрала себе мужа, который также испытывал подобные трудности. Но, несмотря на свою сдержанность, Ричард пытался проявлять теплоту, что только раздражало Пенелопу. Она отрицала и искажала отражение чувств своего мужа подобно тому, как, по-видимому, ее мать отрицала и искажала ее чувства (а также с презрением отвергала более непосредственные предложения чувств). И она, и Ричард постоянно думали, что их потребность в тепле остается без ответа из-за бесчувственности другого.

Пенелопе удалось достигнуть осознания того, что у нее могут быть негативные эмоции и что ее нельзя заставить быть в хорошем настроении только потому, что так ей велели родители. Она начала понимать, что она отрицала ядро своей подлинной самости и что ей пришлось развить ложную самость. Переживая конфликт «подлинная самость против ложной самости», она отказывалась отвечать на чувства Ричарда и ограничила свою сексуальную жизнь одной лишь мастурбацией. Эти механизмы связаны с ранними формами первичных объектных отношений, которые мы рассматриваем. Они представляют собой попытку уберечь самость от объекта, то есть сделать так, чтобы отдаться другому стало невозможно. При таком сильнейшем отвержении, не дающем сформировать привязанность, никакие взрослые отношения, основанные на взаимности, не возможны.

Трудности Пенелопы в отношениях с Ричардом представляют собой тупик в развитии одной линии. Она полностью отказалась от использования своего тела в эмоциональных контактах. Она могла, например, эмоционально откликаться на обращения своих детей, адекватно отражать и контейнировать страхи перед потенциально трудными для них переживаниями, но в области физических отношений с мужем барьер был крепок. Она не могла допустить существования слабых мест в своей защите. На этом месте она застряла, потому что именно здесь ее истинная самость скрывалась от угрозы услышать от кого-то постороннего, что́ она чувствовала внутри себя. Физически отдаться Ричарду для ее скрытой самости означало бы, что он не только скажет ей это, но и заставит ее чувствовать так, тем самым обесценив ее как личность, которая получает ощущения от своего тела, и завладев самым сокровенным. Она чувствовала, что должна бороться против этого, и предпочла бы потерять его (проекция материнского переноса), чем потерять себя, позволив заместить свою истинную самость ложной, чтобы угодить мужу, как прежде – матери. Для Пенелопы сексуальное взаимодействие с Ричардом возрождало ее антилибидинальное переживание отношений с матерью, оставшееся неизменным с детства.

На этом примере можно наглядно пронаблюдать: 1) недостаток отзеркаливания; 2) вынужденное формирование ложной самости; 3) защитное отчуждение от мужа как трансферентного первичного объекта; и 4) незрелую и ригидную потребность Пенелопы в эмоциональной заботе о себе и физической заботе о своем теле, чтобы избежать отголосков интерактивной телесной способности к реагированию (interactive somatic responsiveness). Она не решалась обнаружить свою жажду заботы, боясь быть отвергнутой и эмоционально уничтоженной.