Электронная библиотека » Дэвид Уоллес » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 15 апреля 2022, 22:09


Автор книги: Дэвид Уоллес


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Воспоминания личности в депрессии о терпеливых, внимательных и неосуждающих ответах психотерапевта даже на ее (т. е. личности в депрессии) самые злобные детские, слабоумные жалобы, казалось, вызывали новые, еще более невыносимые чувства утраты и покинутости, как и свежие волны обиды и жалости к себе, в высшей степени отталкивающие, как отлично знала личность в депрессии, в чем и заверила подруг из Системы Поддержки, близких подруг, которым личность в депрессии к этому времени звонила почти постоянно, иногда даже посреди дня, с рабочего места, набирая междугородние рабочие номера близких подруг и упрашивая их отнять время у собственных интересных, стимулирующих карьер и выслушать, поддержать, поделиться, вести диалог, помочь личности в депрессии найти способ проработать эту скорбь и утрату и выжить. Ее извинения за обременение подруг в дневные часы на рабочих местах были затейливыми, запутанными, многословными, барочными, безжалостно самокритичными и практически постоянными, как и выражения благодарности Системе Поддержки только за то, что они Были Рядом С Ней, только за то, что позволили снова почувствовать способность доверять и рисковать связываться с людьми, пусть даже немного, ведь, как говорила личность в депрессии, она чувствовала, что после резкого и молчаливого ухода психотерапевта с новой сокрушительной ясностью узнала – говорила она в микрофон от наушников рабочего телефона, – как далеко находятся люди и как их мало, тех, с кем она могла хотя бы надеяться по-настоящему, без терзаний общаться, делиться и создавать здоровые, открытые, доверительные, взаимные, участливые отношения, на которые можно опереться. Например, ее рабочее окружение – о нем личность в депрессии утомительно ныла уже много раз, что с готовностью признавала, – было совершенно дисфункциональным и токсичным, а совершенно лишенная поддержки эмоциональная атмо сфера превращала саму идею установить с коллегами взаимную участливую связь в гротескную шутку. А попытки личности в депрессии вырваться из эмоциональной изоляции, связаться с людьми и попробовать завести и культивировать заботливых подруг и отношения в обществе с помощью церковных групп, холистических курсов йоги и полезного питания или общественных духовых оркестров и тому подобного оказались настолько мучительными, поделилась она, что она едва ли не умоляла психотерапевта отказаться от своего мягкого предположения, будто личность в депрессии должна постараться и все это пробовать. Ну а что до идеи снова сесть в седло, рвануть на гоббсовский мясной рынок «мира свиданий» и вновь попытаться найти и установить здоровую, любящую, функциональную связь с мужчинами в плане физической близости и партнерских отношений или хотя бы просто как у близких и поддерживающих друзей – на этих словах личность в депрессии горько смеялась прямо в микрофон наушников, в которых сидела у своего терминала на рабочем месте, и спрашивала подругу, знавшую ее не хуже любой другой участницы Системы Поддержки, нужно ли углубляться в описание неподатливой депрессии, заметно заниженной самооценки и проблем с доверием, превращающих саму эту идею в химерический полет икаровой фантазии? Взять один пример, рассказывала личность в депрессии прямо на рабочем месте: во втором семестре первого курса колледжа произошел травмирующий инцидент, когда личность в депрессии во время игры в лакросс между колледжами сидела одна на траве рядом с группой популярных и уверенных в себе студентов-парней и издалека подслушала, как один из них со смехом сказал о студентке, которую личность в депрессии немного знала, что единственная существенная разница между этой девушкой и туалетом в уборной в том, что туалет не таскается за тобой повсюду с жалким видом после того, как его используешь. Пока она делилась этой историей с поддерживающими подругами, на личность в депрессии внезапно и неожиданно нахлынула волна эмоциональных воспоминаний об одном из первых сеансов, на котором она впервые рассказала об этом случае психотерапевту: тогда во время неловкой начальной стадии терапевтического процесса они вместе проводили простейшую работу над чувствами, и психотерапевт предложила личности в депрессии определить, какое чувство вызвало у нее (т. е. у личности в депрессии) это подслушанное оскорбление в первую очередь: злость, одиночество, испуг или грусть[11]11
  Личность в депрессии, отчаянно стараясь открыться и позволить Системе Поддержки помочь почтить смерть психотерапевта и проработать ее чувства в связи с этим, пошла на риск поделиться осознанием, что во время терапевтического процесса сама редко использовала в диалогах слово «грусть». Обычно она пользовалась словами «отчаяние» и «терзания», и психотерапевт по большей части не спорила с таким мелодраматическим выбором, хотя личность в депрессии давно подозревала, что психотерапевт, вероятно, чувствовала, что ее (т. е. личности в депрессии) выбор слов «терзания», «отчаяние», «пытка» и тому подобных был одновременно мелодраматичным – а значит, нуждающимся и манипулятивным, – с одной стороны, и преуменьшающим – а значит, замешанным на стыде и токсичным, – с другой. Также во время сокрушительного процесса скорби личность в депрессии поделилась с дальнегородними подругами болезненным осознанием, что она вообще-то ни разу не спросила психотерапевта прямо, что она (т. е. психотерапевт) думала или чувствовала в любой конкретный момент во время их работы вместе, а также не спросила ни разу, что она (т. е. психотерапевт) на самом деле думала о ней (т. е. личности в депрессии) как о человеке, т. е. нравилась она лично психотерапевту, не нравилась, считала ли та ее в основном достойной/ отталкивающей личностью и т. д. И это только два примера.


[Закрыть]
,[12]12
  Естественно, во время процесса скорби терзаемую психику личности в депрессии случайным и непредсказуемым образом наводняли чувственные детали и эмоциональные воспоминания, давили на нее и наперебой требовали выражения и проработки. Например, мантилья из оленьей шкуры психотерапевта, хотя психотерапевт была почти фетишистски привязана к этому предмету одежды коренных американцев и носила его, кажется, чуть ли не на ежедневной основе, всегда была безупречно чистой и всегда являла собой безупречно необработанный и как будто влажный фон телесного цвета для разнопальцевых клеткообразных фигур, которые подсознательно составляли пальцы психотерапевта, – и личность в депрессии поделилась с участницами Системы Поддержки после смерти психотерапевта, что ей всегда было непонятно, как или благодаря какому процессу оленья шкура мантильи оставалась такой чистой. Личность в депрессии сознавалась, что иногда нарциссически представляла, будто психотерапевт надевает безупречную мантилью цвета кожи только на их встречи. Также в прохладном домашнем кабинете психотерапевта, у стены напротив бронзовых часов и позади кресла психотерапевта, стоял великолепный молибденовый ансамбль из стола и подставки для персонального компьютера, где на одной из полок по бокам от роскошной кофемашины «Браун» выстроились маленькие фотографии в рамочках мужа, сестер и сына психотерапевта; и личность в депрессии по телефону в кабинке часто вновь ударялась в слезы утраты, отчаяния и самобичевания, сознаваясь Системе Поддержки в том, что ни разу не спросила имена любимых психотерапевта.


[Закрыть]
.

К этому времени процесс скорби из-за смерти психотерапевта, возможно, от ее собственной (т. е. психотерапевта) руки, зашел так далеко, а чувства утраты и покинутости у личности в депрессии стали настолько интенсивными и ошеломляющими, настолько одолели ее рудиментарные защитные механизмы, что, например, когда какая бы подруга, с которой связалась личность в депрессии, наконец ни сознавалась, что ей (т. е. «подруге») ужасно жаль, но ничего не поделать, ей необходимо повесить трубку и вернуться к требованиям насыщенной, яркой, «бездепрессивной» жизни, первобытный инстинкт, который казался не чем иным, как инстинктом простейшего эмоционального самосохранения, заставлял личность в депрессии отбрасывать последние мелкодисперсные частицы гордости и бесстыдно умолять о двух или хотя бы одной минуте времени и внимания подруги; и если «сочувствующая подруга», выразив надежду, что личность в депрессии поймет, как стать мягче и сострадательней к себе же, твердо стояла на своем и изящно заканчивала беседу, личность в депрессии не тратила времени на бездумное прослушивание гудка, не грызла надкожицу указательного пальца, не терла лоб ладонью и не чувствовала ничего, кроме первобытного отчаяния, а лишь в спешке набирала следующий десятизначный номер из Телефонного списка Системы Поддержки, который к этому этапу скорби был несколько раз ксерокопирован и хранился в телефонной книжке, в файле ТЕЛЕФОН.ВИП на терминале рабочей станции, в бумажнике, в застегнутом внутреннем отделе сумочки, в шкафчике Центра йоги и здорового питания и в особом самодельном кармашке на нахзаце кожаного Дневника чувств личности в депрессии, который она – по предложению покойного психотерапевта – всюду носила с собой.

Личность в депрессии по очереди поделилась с каждым доступным участником Системы Поддержки долей волны эмоционально чувственных воспоминаний о сеансе, где она впервые открылась и рассказала психотерапевту о случае, когда смеющиеся парни сравнивали студентку колледжа с туалетом, и поделилась, что не могла забыть этот случай и что, хоть у нее не было никаких личных отношений или связи со студенткой, которую мужчины сравнили с туалетом, и она даже плохо ее знала, но ее (т. е. личность в депрессии) переполняли ужас и сострадательное отчаяние при мысли о том, что эта студентка стала объектом насмешек и веселого межполового презрения без ее (т. е. студентки, с которой, как вновь призналась личность в депрессии, она почти не общалась) ведома. Личность в депрессии была почти уверена, что на ее (т. е. личности в депрессии) эмоциональном развитии и на способности доверять и связываться именно после этого случая остался глубокий шрам; она решила раскрыться и стать уязвимой, поделившись – пусть только с одной-единственной, самой доверенной и элитной «центральной» участницей текущей Системы Поддержки, – что призналась психотерапевту, как даже сейчас, будучи якобы взрослой, она одержима идеей, что группы смеющихся людей часто высмеивают и унижают ее (т. е. личность в депрессии) без ее ведома. Покойный психотерапевт, как поделилась личность в депрессии с самой ближайшей дальнегородней наперсницей, объяснила, что воспоминание о травматическом случае в колледже и ответная уверенность в презрении и высмеивании – классический пример того, как задержавшийся в развитии эмоциональный защитный механизм взрослого человека может стать токсичным и дисфункциональным, удерживать взрослого в эмоциональной изоляции даже от себя самого и лишать общества и участия, а также может (т. е. токсичный задержавшийся в развитии защитный механизм может) ограничить доступ взрослого человека в депрессии к его собственным драгоценным внутренним ресурсам, к инструментам для установления связи с другими людьми и к способности относиться с уверенностью, мягкостью и сочувствием к самому себе, и что, таким образом, как ни парадоксально, задержавшиеся в развитии механизмы защиты помогали росту тех самых боли и грусти, которые изначально должны были предотвращать.

Именно делясь этой искренней, уязвимой реминисценцией четырехлетней давности с одной конкретной «центральной» участницей Системы Поддержки, которой, как казалось личности в депрессии, она могла сильнее всего доверять, на которую могла по-настоящему опереться и с которой могла по-настоящему общаться по наушникам с микрофоном, она (т. е. личность в депрессии) вдруг пережила то, что потом назовет эмоциональным озарением, почти таким же травматическим и ценным, как озарение, пережитое девять месяцев назад во время Уикенда экспериментального терапевтического лечения с фокусом-на-Внутреннем-ребенке, когда она почувствовала себя просто слишком катарсически опустошенной и обессиленной и была вынуждена улететь домой. Т. е., сказала личность в депрессии самой доверенной и поддерживающей дальнегородней подруге, похоже, как ни парадоксально, она (т. е. личность в депрессии) как-то обнаружила в себе, на пике чувств утраты и покинутости из-за передозировки психотерапевта натуральными стимуляторами, ресурсы и внутреннее уважение к собственному эмоциональному самосохранению, которые были необходимы для риска наконец попробовать последовать второму из самых сложных и пугающих предложений покойного психотерапевта и открыто попросить некоторых однозначно честных и поддерживающих близких ответить прямо, не чувствуют ли они к ней втайне насмешливого презрения, осуждения или неприязни. И личность в депрессии сказала, что наконец теперь, после четырех лет плаксивого и язвительного сопротивления, она все-таки решилась хотя бы начать задавать доверенным близким этот плодотворный, честный и, возможно, сокрушительный вопрос и что, отлично зная о своей фундаментальной слабости и оборонительном потенциале отрицания и избегания, она (т. е. личность в депрессии) сделала выбор инициировать этот беспрецедентно уязвимый допросный процесс прямо сейчас, т. е. с элитной, несравненно честной и сострадательной «центральной» участницей Системы Поддержки, с которой она как раз делилась своими мыслями и чувствами посредством наушников с микрофоном[13]13
  Особенно ценная и участливая дальнегородняя подруга, которой, как решила личность в депрессии, не так унизительно задать вопрос, чреватый открытостью, уязвимостью и эмоциональным риском, была выпускницей самого первого интерната в детстве личности в депрессии, исключительно щедрой и великодушной разведенной матерью двоих детей из Блумфилд-Хиллс, Мичиган, которая недавно перенесла второй курс химиотерапии из-за вирулентной нейробластомы, резко сузившей круг обязанностей и занятий в ее насыщенной, функциональной, взрослой жизни, ярко направленной на окружающих, и потому не только почти всегда была дома, но также могла похвастаться почти беспредельными и бесконфликтными возможностью и временем делиться по телефону, за что личность в депрессии никогда не забывала аккуратно вносить в Дневник чувств ежедневную молитву благодарности.


[Закрыть]
. Тут личность в депрессии на мгновение сделала паузу, чтобы пояснить: она твердо решила задавать этот потенциально глубоко травмирующий вопрос без обычных жалких и раздражающих защитных механизмов, без преамбулы, извинений или вставной самокритики. Она желала услышать, без обиняков, как заявила личность в депрессии, беспощадно честное мнение о ней как о личности от самой ценной и близкой подруги в текущей Системе Поддержки – как потенциально негативные, осуждающие и болезненные моменты, так и позитивные, одобряющие, поддерживающие и участливые моменты. Личность в депрессии подчеркнула, что настроена серьезно: пусть это покажется мелодраматичным, но беспощадно честная оценка объективного, хотя и очень заботливого, близкого на данный момент стала для нее почти буквально вопросом жизни и смерти.

Хотя она и боялась, призналась личность в депрессии своей близкой и выздоравливающей подруге, до глубины души, беспрецедентно боялась того, что, как ей казалось, она видит, узнает и с чем соприкасается во время процесса скорби, последовавшего за внезапной смертью психотерапевта, которая почти четыре года была ближайшей и самой доверенной наперсницей, источником поддержки и одобрения личности в депрессии и – ни в коей мере не в обиду участницам Системы Поддержки будет сказано – ее самой лучшей подругой в мире. Потому что личность в депрессии обнаружила, призналась она по межгороду, взяв важный ежедневный Тихий перерыв[14]14
  (т. е. аккуратно составив утреннее расписание так, чтобы освободить двадцать минут, которые психотерапевт уже давно предлагала посвятить концентрации, соприкосновению с чувствами и их осознанию, и занесению в дневник, то есть тому, чтобы посмотреть на себя с сочувственным, неосуждающим, почти клиническим отстранением)


[Закрыть]
во время процесса скорби, затихнув, сосредоточившись и заглянув внутрь себя, что она не чувствует, не идентифицирует какие-либо реальные чувства к психотерапевту, т. е. к психотерапевту как человеку, который умер, человеку, который не покончил с собой, только по мнению кого-нибудь в невероятно сильном отрицании, а, значит, человеку, который, как заявила личность в депрессии, наверняка сам страдал от эмоциональных терзаний, изоляции и отчаяния, сравнимых или, вероятно, – хотя она, кажется, могла представить себе такую возможность только на «головном», или чисто абстрактном уровне, призналась личность в депрессии, – даже превосходящих ее собственные. Личность в депрессии поделилась с подругой тем, что самый пугающий подтекст всего этого (т. е. факта, что, даже сосредоточившись и заглянув внутрь, она почувствовала, что не может найти реальных чувств к психотерапевту как к автономному действительному человеческому существу) заключался в том, что терзающая боль и отчаяние после самоубийства психотерапевта относились только к самой личности в депрессии, т. е. к ее утрате, ее покинутости, ее скорби, ее травме, боли и первобытному инстинкту самосохранения. И – как поделилась личность в депрессии, сейчас она идет на дополнительный риск и открывает нечто более ужасное, – что эта сокрушительно пугающая совокупность откровений вместо того, чтобы пробудить чувства сострадания, сопереживания и перенаправления скорби к психотерапевту как к человеку, на самом деле – и здесь личность в депрессии терпеливо дождалась, пока у ее особо доверенной подруги закончится приступ рвоты, чтобы можно было рискнуть поделиться, – эти сокрушительно пугающие откровения, казалось, к ее ужасу, лишь пробудили и породили еще больше чувств касательно самой личности в депрессии. В этот момент беседы личность в депрессии взяла тайм-аут, чтобы торжественно поклясться дальнегородней, тяжелобольной, часто бегающей блевать, но все еще заботливой и близкой подруге, что в том, как она (т. е. личность в депрессии) сейчас связалась с ней, открылась и созналась, нет ничего токсичного или жалкого, манипулятивного, самобичующего, есть только глубокий и ни на что не похожий страх: личность в депрессии боялась за себя, точнее сказать, за «себя» – т. е. за так называемый характер, или «дух», или даже «душу», т. е. за способность к простейшему человеческому сопереживанию, состраданию и заботе, – сказала она поддерживающей подруге с нейробластомой. Она спрашивает искренне, сказала личность в депрессии, честно, отчаянно: что за человек не может почувствовать ничего – «ничего», подчеркнула она, – ни к кому, кроме себя? И, может быть, никогда не почувствует? Личность в депрессии рыдала в микрофон наушников и говорила, что прямо здесь и сейчас она бесстыдно молит свою нынешнюю самую лучшую подругу и наперсницу в мире, чтобы та (т. е. подруга с вирулентной злокачественной опухолью в мозговом слое надпочечников) поделилась беспощадно откровенным суждением, без стеснений, не сваливаясь в подбадривания, оправдания или поддержку – все равно она не поверит в их искренность. Она ей доверяет, заверила подругу она. Она решила, что сама ее жизнь, хотя и проникнутая терзаниями, отчаянием и неописуемым одиночеством, зависела в этот момент пути к истинному исцелению от разрешения – даже если придется отмести прочь гордость, защиту и умолять, добавила она, – некоторым доверенным и аккуратно отобранным участницам Системы Поддержки судить ее. Итак, сказала личность в депрессии с надрывом в голосе, теперь она умоляет единственную и самую близкую свою подругу поделиться самым сокровенным мнением о способности «характера» или «духа» личности в депрессии заботиться о других. Ей нужна обратная реакция, рыдала личность в депрессии, даже если эта реакция частично негативная, болезненная, травматическая или потенциально может стать последней эмоциональной каплей – даже, молила она, если обратная реакция основывается только на холодном интеллектуальном, или «головном», уровне объективного вербального описания; она смирится с этим, обещала она, свернувшись и дрожа чуть ли не в позе эмбриона на эргономичном кресле своего рабочего места, – и потому торопила смертельно больную подругу говорить смело, без околичностей, высказать всё: какие слова и термины вообще могут описать и оценить солипсический, самопожирающий, бесконечный эмоциональный вакуум, губку, которыми она теперь сама себе кажется? Как ей, заглянув в себя, понять и описать, что же такого она столь болезненно узнала о своей личности?

Дьявол – человек занятой

Плюс когда он покупал что-то новое или если прибирал тракторный сарай или чердак, частенько у папани оставалось что-то уже ненужное, что только место занимает и надо мусор сплавить, но это же та еще волынка – срываться до свалки или комиссионки в городе, – так что он просто звонил и размещал объявление в городской газете «Трейдинг пост», что отдаст за так. Хренотень типа дивана, или холодильника, или культиватора старого. В объявлении было: «Бесплатно, приезжайте и забирайте». Но даже так приходилось долго ждать, пока хоть одна душа позвонит, а это штука так и валялась на дорожке к дому и жутко бесила папаню, пока наконец какой-нибудь городской, а то и парочка сразу, не приезжали глянуть. И были они все такие дерганые, с лицами пустыми, как в покере, и вот водили они жалом, и тыкали ногой в эту штуку, и донимали: «Где взяли что случилось почему неймется сплавить». Качали головами, и спрашивали своих миссис, и ломались, и чуть папаню до греха не доводили, ведь он-то всего лишь хотел отдать старый культиватор за так и убрать с дороги, а теперь приходится тратить время и втюхивать этим. И однажды вот что он стал делать, если хотелось что сплавить: размещал объявление в газете «Трейдинг пост» и объявлял какую-нибудь дурацкую цену от балды, которую придумывал прямо во время разговора с «Трейдинг пост». Какую-нибудь дурацкую цену почти за так. «Старая борона с парой зубцов чутка ржавая $5», «Диван-кровать JCPenny желто-зеленая $10» и всё в таком духе. Тогда частенько народ стал позванивать в первый же день объявления в «Трейдинг пост», и приезжал из города и даже срывался откуда подальше, из других мелких городков, где тоже есть «Трейдинг пост», и люди тормозили, весь гравий с дорожки разбрасывали, и едва глядели на эту штуку, и начинали довлеть на папаню, мол, бери пять или десять баксов сразу, пока другой народ не купил, и если было что тяжелое, например диван, то я помогал грузить, и они тут же все забирали и срывались с места. И лица-то у них были другие, и лица их супружниц в грузовике, добрые все, и зубы тебе скалят, и миссис приобнимут, и папане делают ручкой, пока назад сдают. Радости полные штаны, что купили старую борону почти даром. Я спросил папаню, какой, значит, урок мы должны из этого извлечь, и он сказал, видать, горбатого могила исправит и отправил выгребать гравий из канавы, пока весь слив на хер не забился.

Думай

Ее бюстгальтер расстегивается. Его лоб разглаживается. Он думает встать на колени. Но знает, что тогда подумает она. Морщины сошли со лба из-за некоего откровения. Ее груди освобождаются. Он представляет своих жену и сына. Ее груди теперь ничем не ограничены. У ватного одеяла на постели тюлевая кайма, как маленькая кайма на пачке балерины. Это младшая сестра соседки по общежитию его жены. Все остальные ушли в торговый центр: кто-то за покупками, кто-то посмотреть кино в мультиплексе. У сестры с грудью ровный взгляд и легкая улыбка, легкая и томная, перенятая из СМИ. Она видит, как у него к лицу приливает румянец и разглаживается лоб от некоего открытия – так вот зачем она отпросилась от похода в торговый центр, вот смысл отдельных реплик, взглядов, растянутых моментов за уикенд, которые он списывал на свое тщеславие, воображение. Мы видим такие вещи в поп-культуре по дюжине раз на дню, но воображаем, что мы сами, наше воображение, безумны. Другой мужчина сказал бы, что видел, как ее рука двинулась к лифчику и освободила груди. У него слегка подгибаются ноги, когда она спрашивает, что он думает. Ее выражение – с 18-й страницы каталога «Виктория Сикрет». Она, думает он, из тех женщин, что не снимет туфли на каблуках, если попросить. Даже если она всегда снимала туфли, она ответит ему знающей, томной улыбкой, страница 18. Когда она поворачивается закрыть дверь, он на секунду видит ее в профиль: ее грудь – полусфера внизу, трамплинный изгиб наверху. Плавный полуоборот и толчок в дверь кажутся напыщенными от многозначительности: он осознает, что она повторяет сцену из любимого фильма. Перед мысленным взором – рука его жены на плечике сына, с почти отеческой нежностью.

Он даже не сам решает встать на колени – просто вдруг чувствует их вес. Из-за этой позы она может подумать, будто он хочет, чтобы она сняла белье. Его лицо на высоте ее трусиков, когда она идет к нему. Он чувствует ткань своих слаксов, текстуру ковра под ней, над ней, у коленей. Ее выражение – комбинация соблазнения и возбуждения, с оттенком легкой улыбки, чтобы показать искушенность, давно утраченные иллюзии. Это такое выражение, что выглядит сногсшибательно на фотографии, но становится нелепым, если долго держать его в реальности. Когда он складывает руки перед собой, становится очевидно, что он встал на колени помолиться. Теперь не перепутать, что он делает. Его румянец очень яркий. Ее груди перестают легко дрожать и покачиваться, когда она замирает. Она теперь на той же стороне кровати, но еще не рядом с ним. Его взгляд на потолок – просящий. Его губы беззвучно двигаются. Она в растерянности. Теперь она по-новому относится к своей обнаженности. Не знает, как стоять или смотреть, когда он так усердно глядит вверх. Его глаза не закрыты. Ее сестра и ее муж с детьми, а также жена и маленький сын мужчины поехали в гипермаркет на его минивэне «Вояджер». Она скрещивает руки на груди и быстро оглядывается: дверь, ее блузка и бюстгальтер, старинный туалетный столик жены испещрены солнечным светом, пробивающимся сквозь листья у окна. На миг она пытается представить, что творится у него в голове. У ножки кровати, из-под газовой каймы одеяла, едва выглядывают весы. Хотя бы на миг поставить себя на его место.

От вопроса, что она задает, его лоб морщится, он вздрагивает. Она скрестила руки на груди. Это вопрос из двух слов.

– Это не то, что ты думаешь, – говорит он. Его глаза не покидают пространства между ними и потолком. Теперь она осознаёт, как стоит, как глупо это может выглядеть через окно. Вовсе не от возбуждения твердеют ее соски. На ее лбу образуется озадаченная линия.

Он говорит: «Я боюсь не того, что ты думаешь».

И что, если она присоединится к нему на полу, так же умоляюще сложив руки: точно так.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации