Текст книги "Флагман в изгнании"

Так что он с ней не спорил. Вместо этого он решил еще раз проверить у Хилла данные на агитаторов, чтобы выявить главных поганцев. Наверняка леди Харрингтон разозлится, когда узнает, что он заранее… дискутировал с этими типами, но он был готов и потерпеть, лишь бы только на нее не вылилась очередная порция грязных обвинений, которые могут по-настоящему ее ранить.

Хонор встретилась взглядом с гвардейцем и на мгновение опустила брови. Какие-то планы скрывались за его невинными серыми глазами, но она пока не знала какие. Она решила приглядывать за ним в дальнейшем, потом отбросила эту мысль и пересадила Нимица на его собственный стул, чтобы вернуться к ланчу.

Сегодня у нее было напряженное расписание, и она уже достаточно времени потратила на жалость к себе. Чем скорее она поест, тем скорее займется делом, сказала она себе твердо и взяла вилку.

Глава 3

Хонор замерла посреди тропинки как вкопанная. Нимиц тут же спрыгнул с ее плеча и, словно клуб серо-бежевого дыма, исчез в подстриженных кустах. Хонор закрыла глаза и улыбнулась, через эмпатическую связь чувствуя, как он бежит сквозь заросли цветущих земных азалий и колосковых цветов со Сфинкса.

Эндрю Лафолле остановился одновременно с землевладельцем и удивленно приподнял бровь, заметив отсутствие Нимица. Потом он с усмешкой покачал головой, поняв, в чем дело, по привычке тщательно осмотрелся и сложил руки на груди, приготовившись ждать.

На большинстве планет подобный сад включал бы в себя хотя бы некоторые местные растения, но во Дворец Харрингтон не допускались никакие местные растения, даже самые красивые. Грейсонская растительность была опасна для людей, особенно для тех, кто вырос на более безопасных планетах. Ни на одной из трех обитаемых планет двойной системы Мантикоры концентрация тяжелых металлов не достигала опасного уровня. Это означало, что у Хонор отсутствовала даже ограниченная устойчивость к металлам, выработавшаяся за века приспособления у местных жителей, и те, кто планировал резиденцию леди Харрингтон, не рискнули подвергать Хонор и Нимица опасности. Вместо этого они путем недешевых тайных ухищрений выяснили, какие цветы родной планеты она больше всего любит, и ввезли их. Большую часть сада составляли растения со Старой Земли.

И с фауной то же самое. Территория превратилась в ботанический и зоологический сад земных и сфинксианских видов, подобранный специально для ее удовольствия. Ее тронул этот жест, но потрясла стоимость. Если бы она знала, что они запланировали, то воспротивилась бы, но узнала она о проекте слишком поздно, а заказывал все Протектор Бенджамин. При таких обстоятельствах Хонор оставалось лишь благодарить, и не только от своего имени. Нимиц был умнее большинства двуногих: несмотря на неспособность издавать звуки человеческой речи, он понимал стандартный английский лучше, чем многие мантикорские подростки, но нельзя было ожидать, что он поймет смысл слов «кадмий» и «отравление мышьяком». Хонор была уверена, что сумела убедить его в существовании опасности за пределами купола Дворца Харрингтон, но трудно было сказать, понимает ли он, в чем состоит опасность. Так что сад стал игровой площадкой для него даже больше, чем для нее самой.

Хонор на ощупь нашла скамейку и села. Лафолле подошел и встал рядом, но она даже не заметила этого. Она сидела с закрытыми глазами и следила за продвижением Нимица сквозь кусты. Древесные коты, смертельно опасные охотники, стояли на самом верху пищевой цепи лесных жителей Сфинкса, и сейчас Хонор переживала его вспышку хищного удовольствия. Ему не надо было ловить еду самому, но Нимиц не желал терять навыки, и сейчас, когда он беззвучно скользил сквозь тени, Хонор хорошо его понимала.

Внезапно перед ней появилась мысленная картинка сфинксианского бурундука (совершенно не напоминавшего земное животное с тем же именем). Кот передал картинку необычайно четко и явно преднамеренно. Хонор увидела глазами кота, как бурундук сидит у своей норки, грызя тяжелую сосновую шишку. Сквозь листву прошелестел легкий искусственный ветерок, но он был направлен от бурундука к коту, и Нимиц беззвучно подобрался ближе. Он подполз к ничего не замечавшему зверьку и навис над ним всем своим шестидесятисантиметровым телом. Хонор почувствовала его бесхитростное удовлетворение. Потом он вытянул мускулистую лапу и ткнул бурундука когтем.

Зверек подпрыгнул, и шишка взлетела в воздух. Он развернулся и взвизгнул, увидев перед собой своего самого страшного природного врага. Бурундук задрожал всем телом, а Нимиц с радостным восклицанием «блип!» ударил его по носу. Удар был куда слабее, чем казалось, но бурундук взвыл, поскольку шок разрушил его оцепенение. Он поспешно перекатился на лапы, вихрем метнулся к норке и с визгом исчез в глубине. Нимиц весело пискнул, присев на задние лапы.

Он подошел к норке и обнюхал ее, хотя вовсе не собирался выкапывать дрожащую жертву, да и убивать бурундучка он с самого начала не собирался. Вся суть сегодняшней охоты заключалась в том, чтобы проверить, на что он способен, а не в уничтожении населения сада. Нимиц вернулся к своему человеку, помахивая хвостом.

– Да ты просто разбойник, паршивец, – приветствовала его Хонор.

Он радостно пискнул в ответ и вспрыгнул к ней на колени. Лафолле фыркнул, но кот счел смех гвардейца не заслуживающим внимания. Он осмотрел когти, смахнул комочек земли и начал с невыносимым по мнению Хонор самодовольством мыть усы.

– Этот бурундук ничего тебе не сделал, – попеняла Хонор.

Нимиц пожал плечами. Коты охотились только ради пищи, но охотничий инстинкт в них не засыпал, и они обожали выслеживать добычу. Хонор часто гадала, не потому ли они так хорошо сходятся с людьми. Но в чем бы ни была причина, Нимиц явно воспринимал свою несчастную жертву как «бурундук съедобный, одна штука», и любые перенесенные зверьком травмы были ему совершенно безразличны.

Хонор покачала головой и поморщилась – ее часы издали звуковой сигнал. Она взглянула на циферблат и снова поморщилась, взяла Нимица, посадила его себе на плечо. Он положил сильную переднюю лапу ей на голову, чтобы сохранить равновесие, и издал вопросительную трель. Хонор пожала плечами.

– Мы опаздываем, и если я пропущу эту встречу, Говард меня убьет.

– Ну, не думаю, что регент пойдет на столь крайние меры, миледи.

Хонор усмехнулась ответу Лафолле, а Нимиц только презрительно фыркнул, не одобряя приверженности человечества вообще и его человека в частности к таким понятиям, как время и пунктуальность. Однако он осознал, что протестовать бессмысленно, и устроился поудобнее, вцепившись задними и средними лапами в ее жилет.

На Хонор был более или менее традиционный грейсонский костюм, и по пути к Восточному Портику юбки от ее размашистой походки волнами струились вокруг ног. Лафолле, как и большинство грейсонцев, был ниже ее ростом, и ему приходилось почти бежать, чтобы держаться рядом. Скорее всего, вид у него при этом был слегка комичный, и она мысленно извинилась за то, что заставляет его спешить, но шагов не замедлила. Она и правда опаздывала, а идти было еще далеко.

По ее мнению, Дворец Харрингтон был чрезмерно большим, роскошным и дорогим, но, когда его строили, с ней не советовались. Грейсонцы предназначили его в дар женщине, которая спасла их планету, и она не могла на них жаловаться, так что покорно научилась принимать это великолепие. Кроме того, как любил отмечать Говард Клинкскейлс, дом был построен не только для нее. Большую часть его обширного пространства занимали административные службы поместья Харрингтон, и нельзя было не признать, что свободного места осталось мало.

Они вышли из сада, и Хонор перешла на более торжественный шаг. Постоянный часовой у Восточного Портика, основного входа во Дворец Харрингтон, вытянулся и отдал честь. Хонор подавила автоматическое стремление ответить таким же салютом и просто кивнула, поднимаясь с Лафолле по ступенькам. Навстречу из комнаты охраны вышел седой краснолицый человек и тоже нервно взглянул на часы. Он поднял голову, услышав ее шаги на каменных ступенях, и его хмурое лицо расплылось в улыбке, когда он спустился ей навстречу.

– Извините, что опоздала, Говард, – сказала она с раскаянием. – Мы уже шли сюда, но Нимиц заметил бурундука.

Улыбка Говарда Клинкскейлса превратилась в ухмылку, которой позавидовал бы любой мальчишка, он потряс пальцем перед носом у кота. Нимиц высокомерно дернул ухом в ответ, и регент усмехнулся. В прошлом Клинкскейлс не чувствовал бы себя так свободно с инопланетным существом, да и женщина с ключом землевладельца привела бы его в ужас. Но эти времена остались позади, и он поглядел на Хонор с блеском в глазах.

– Ну, разумеется, миледи, если причины важные, то никаких извинений не требуется. С другой стороны, нам надо бы закончить с бумагами к тому моменту, когда канцлер Прествик свяжется с нами, чтобы сообщить об одобрении Конклава.

– Но это же должен быть сюрприз, – жалобно сказала Хонор. – Неужели нельзя без бумаг?

– Это сюрприз для людей из вашего поместья и для остальных Ключей, миледи, а не для вас. Так что даже не пытайтесь отмазаться. Вы все равно этому еще толком не научились.

– Но вы же всегда советуете мне учиться искать компромиссы. Как я это сделаю, если вы не идете на компромисс со мной?

Клинкскейлс только фыркнул, но они оба знали, что у ее шутливых жалоб была и серьезная подоплека. Хонор неудобно было осуществлять авторитарную власть землевладельца, и она часто думала, что ей повезло с устройством дел. Местные порядки отличались от привычных ей с детства, но уж к правительственной карьере на Мантикоре она была совершенно не приспособлена, даже если не вспоминать проблемы, которыми облагодетельствовали ее тамошние политические раздоры.

Хонор никогда об этом не задумывалась, пока ее не загнали в землевладельцы, но когда она осознала свою роль одного из авторитарных Ключей Грейсона, то поняла и истинную причину своей нелюбви к политике. Всю жизнь ее учили искать решения, определять цели и делать все возможное для их достижения, зная, что любые колебания только заставят заплатить за успех более дорогой ценой. Постоянная потребность политиков переосмысливать позиции и искать компромиссы была для нее чуждой, как наверняка и для большинства военных. Политиков же учили думать именно так, планировать несовершенные соглашения и принимать частичные победы, и это был не просто прагматизм. Такой подход также исключал деспотизм. Военные всегда предпочитали прямые и решительные ответы на все вопросы, и офицер Ее Величества мог принять только победу. Проблемы, не укладывающиеся в черно-белое видение, вызывали у военных неудобство, а половинчатые победы обычно означали, что люди погибли ради достижения ничтожных результатов. Поэтому армия, как правило, предпочитала авторитарные системы, где люди делают то, что им ведено, без всяких споров.

И еще, подумала она с усмешкой, это объясняет, почему военные – не важно, насколько благородны их мотивы, – всегда все портят, когда захватывают власть в обществе с неавторитарными традициями. Они не понимают, как заставить такой механизм работать, и часто это приводит к тому, что от расстройства они просто разбивают его.

Она отогнала посторонние мысли и улыбнулась Клинкскейлсу.

– Ладно, как скажете. Но берегитесь, Говард. На следующей неделе кто-то должен обратиться с речью к женской гильдии садоводства…

Клинкскейлс побледнел, и на его лице отразился такой ужас, что Хонор, к собственному удивлению, не смогла удержаться от смеха. Даже Лафолле усмехнулся, хотя, когда Клинкскейлс обернулся, лицо гвардейца вновь стало совершенно нейтральным.

– Я, э-э, буду иметь это в виду, миледи, – сказал регент, справившись с собой. – А пока что…

Он махнул рукой в сторону ступенек, и Хонор кивнула. Последние несколько метров до портика они прошли вместе, Лафолле следовал за ними. Она начала что-то говорить Клинкскейлсу – и вдруг застыла. Глаза ее прищурились, взгляд потяжелел, а Нимиц прижал уши и зашипел. Регент удивленно моргнул, потом проследил, куда она смотрит, и заворчал, как разозленный кабан.

– Извините, миледи, сейчас я их уберу, – сказал он громко.

Хонор мотнула головой. Жест получился резкий и сердитый, и ноздри у нее раздувались, но кулаки она разжала. Она потянулась погладить Нимица, не отводя взгляда от примерно пятидесяти человек, собравшихся у Восточного Портика, и без всякого выражения сказала:

– Нет, Говард. Оставьте их.

– Но миледи!.. – воскликнул Клинкскейлс уже более естественным тоном.

Она еще раз раздраженно глянула на демонстрантов, тряхнула головой и криво улыбнулась.

– Хотя бы рисовать они постепенно учатся, – заметила она почти легкомысленно.

Эндрю Лафолле заскрежетал зубами, глядя, как демонстранты тяжеловесно маршируют взад-вперед за воротами купола. На большинстве плакатов красовались цитаты из Библии или из «Книги Нового Пути», сборника поучений Остина Грейсона, основателя Церкви Освобожденного Человечества, который увел своих прихожан со Старой Земли на планету, которая получила его имя. Это уже само по себе было плохо – они выкопали все цитаты, хоть как-то отрицающие, что женщина равна мужчине. Но добрая половина плакатов содержала грубые политические карикатуры: леди Харрингтон изображали как скалящуюся горгулью, которая целенаправленно ведет общество к разрушению. Самый безобидный из этих рисунков был бы смертельным оскорблением для любой грейсонской женщины, но даже они злили майора меньше, чем простенькие плакаты всего в два слова: «Неверная шлюха».

– Прошу вас, миледи! – Лафолле говорил куда резче, чем Клинкскейлс. – Вы же не можете просто дать им…

– А что я могу сделать? – сказала Хонор. Он чуть не зарычал от ярости, и она положила руку ему на плечо. – Ты же все знаешь не хуже меня. Они за пределами территории и не нарушают никаких законов. Мы не можем ничего сделать с законопослушными демонстрантами, сами не нарушив при этом закон.

– Вы хотите сказать, с законопослушной мразью, миледи. – Холодный ядовитый тон Клинкскейлса звучал страшновато, но когда она оглянулась на него, регент недовольно пожал плечами. – Вы правы. Мы не можем их тронуть.

– Но это не наши люди! Они все приезжие! – протестующе воскликнул Лафолле.

Хонор знала, что он прав. Эти люди прибыли в Харрингтон – или их прислали – из разных мест, и другие сочувствующие оплатили им дорогу и все расходы. По сравнению с тем, что устроили бы профессиональные манипуляторы общественным мнением на Мантикоре, получалось грубовато, но местным демонстрантам мешала искренность.

– Я знаю, Эндрю, – сказала она, – и знаю, что они в меньшинстве. К несчастью, если я что-то предприму, это будет только им на руку. – Она еще раз посмотрела на протестующих, потом демонстративно повернулась к ним спиной. – Говард, вы, кажется, что-то говорили о бумагах, над которыми надо поработать?

– Говорил, миледи. – Голос Клинкскейлса выдавал возбуждение, но регент поклонился, развернулся и вместе с Хонор вошел в дом.

Лафолле молча следовал за ними по коридору до кабинета Хонор. Нимиц транслировал бурю, бушевавшую в душе майора. Хонор чувствовала и гнев самого кота, сливавшийся с гневом майора и рычанием отдававшийся у нее в мозгу. У двери она остановилась и снова сжала плечо Эндрю. Она ничего не сказала, просто улыбнулась слабой грустной улыбкой и отпустила его, а потом за ней и регентом закрылась дверь.

Одно бесконечно долгое мгновение Лафолле смотрел на закрытую дверь Потом глубоко вдохнул и включил свой коммуникатор.

– Саймон?

– Да, сэр? – немедленно отозвался капрал Маттингли, и майор поморщился.

– Там у восточных ворот люди с плакатами, – сказал он.

– Неужели, сэр? – неторопливо отозвался Маттингли.

– Именно. Конечно, стедхолдер велела нам их не трогать, так что… – конец фразы повис в воздухе, и майор ясно представил, как капрал сейчас кивает, соглашаясь с тем, что небыло сказано вслух.

– Понимаю, сэр. Перед тем как смениться с дежурства, я предупрежу ребят, чтоб не трогали их.

– Хорошая мысль, Саймон. Мы же не хотим, чтобы наши были замешаны, если что-нибудь случится. Да, кстати, если ты мне понадобишься до того, как заступишь обратно на дежурство, где тебя найти?

– Я собирался пойти посмотреть, как дела у бригад из «Небесных куполов» на стройке. Они заканчивают на этой неделе, а вы же знаете, как я люблю смотреть на их работу. И потом, они все преданы землевладельцу, и я стараюсь держать их в курсе ее дел.

– Это очень любезно с твоей стороны, Саймон. Я уверен, что они это ценят, – сказал Лафолле и прервал связь.

Он прислонился к стене, на страже покоя своего землевладельца, и холодно улыбнулся.

Глава 4

Женщина в зеркале все еще казалась незнакомкой, но Хонор к ней понемногу привыкала. Она еще раз провела щеткой по волосам до плеч, отдала ее Миранде Лафолле и встала. Повернувшись перед зеркалом, Хонор провела руками по жилету длиной до бедер, выравнивая малейшие морщинки темно-зеленой замши, потом изучила все складки белого платья. Она постепенно привыкла к юбкам и с неохотой признала – хотя до сих пор считала их чрезвычайно непрактичными, – что ей нравится, как они выглядят.

Она наклонила голову, изучая свое отражение, будто перед ней был младший офицер, впервые заступивший на дежурство, а Миранда стояла рядом, готовая исправить любой реальный или воображаемый недостаток.

Хонор отказывалась окружать себя армией слуг, которые по традиции полагались землевладельцу, и это раздражало некоторых работников Дворца Харрингтон, которым казалось, что тем самым она принижает их авторитет. Хонор не обращала на это внимания, но в конце концов все же поддалась необходимости завести в прислуге хоть одну женщину. Дома никто не смел указывать, что МакГиннес мужчина и, таким образом, совершенно не годится, чтобы прислуживать женщине, но ее критиков в обществе этот факт обеспечивал дополнительным оружием. Кроме того, Мак теперь работал как мажордом, а в грейсонских обычаях на момент прибытия на планету он разбирался не лучше хозяйки.

Хонор боялась, что будет трудно найти служанку, которую она сможет терпеть, но потом Эндрю Лафолле смущенно предложил свою сестру Миранду. Родство само по себе стало рекомендацией, а кроме того, хотя Миранда не боролась против мужского превосходства, характер у нее был сильный и независимый.

Хонор боялась, что Миранда сочтет свою официальную должность служанки несколько унизительной, но на Грейсоне эта профессия имела более высокий статус, чем могли предположить обитатели других планет. Служанка грейсонской женщины высших классов была хорошо оплачиваемым и уважаемым профессионалом, и Миранда прекрасно подошла Хонор. В компаньонке и советчице по вопросам местной культуры она нуждалась куда сильнее, чем в служанке. Миранда великолепно справлялась с этой ролью. Она многовато суетилась по поводу внешнего облика Хонор, но это, похоже, было неизбежной частью культурного багажа любой грейсонской женщины. Хонор не могла не признать, что на планете, где женщин втрое больше, чем мужчин, а единственно приемлемым занятием для женщины больше тысячи лет было замужество и материнство, это не лишено смысла. И хотя Хонор хотелось бы, чтобы Миранда чуть меньше хлопотала вокруг, она понимала, что новая роль требует новых навыков, тех самых, о которых и говорила Миранда. Собственно, все не так уж отличалось от обязанности флотского офицера всегда выглядеть наилучшим образом; менялись только правила, определявшие, как именно надо выглядеть.

Так что она с благодарным кивком приняла у Миранды шляпу и надела. Обычно Хонор предпочитала форменный берет или то, что раньше называли панамой, но эту шляпу она примерила с удовольствием, прогнавшим печаль из ее глаз, и с одобрением посмотрела на себя в зеркало.

Как и большинство грейсонских женских шляп, эта была широкополой, но правая сторона резко загибалась вверх. Загнутое поле напоминало шляпы рейнджеров лесной службы на Сфинксе, и понадобился ей этот фасон по той же причине, что и рейнджерам, – на правом плече сидел кот, которому помешали бы поля обычной шляпы. Одновременно это придавало шляпе некоторую лихость и элегантность, которую только подчеркивала простота отделки. Шляпа была белая, и вместо традиционных ярких украшений и перьев она была отделана только зеленой лентой того же цвета, что и жилет Хонор. Лента расходилась на две спускавшиеся до пояса ленточки. Как и элегантный покрой ее платья, шляпа подчеркивала высокий рост и была удобна в движении, соответствуя выработанному ею образу.

Грейсонские женщины высших классов невольно напоминали Хонор павлинов со Старой Земли. Они были великолепны, ярки… и слишком пышны на ее вкус. Их драгоценности были изощренны, свободные жилеты богато расшиты, платья снабжены множеством пышных юбок, складок и кружев. В наряде Хонор ничего этого не было, и отнюдь не случайно. Общепринятый стиль при ее росте сделал бы ее огромной, как дом, а она и без мучительно вежливых намеков Миранды знала, что ей не хватает умения грейсонок управляться с такими костюмами. Хонор работала над этим, но подобные навыки были сложнее, чем казалось, особенно для женщины, которая всю жизнь носила форму. Поэтому ей пришлось вспомнить, что хороший тактик справляется со своими недостатками, используя на полную катушку свои достоинства. Если ей не под силу справиться с местной модой, значит, пора воспользоваться статусом землевладельца и ввести новую моду. В этом деле ей с энтузиазмом помогала Миранда.

Необычная красота Хонор относилась к тому типу, который расцветает только в зрелости, а пролонг растянул созревание больше чем на двадцать стандартных лет. В результате она привыкла чувствовать себя гадким утенком и, возможно, именно поэтому всегда любила спорт – он служил ей компенсацией невзрачной внешности, держал ее в хорошей форме и подчеркивал достоинства фигуры. Независимо от побудительных причин Хонор знала, что она подтянута и грациозна в движениях, а простые летящие наряды подчеркивали ее изящный силуэт и осанку с откровенностью, которая в те времена привела бы грейсонское общество в ужас.

Она исполнила перед зеркалом реверанс, потребовавший долгих тренировок, и усмехнулась, когда величественная дама в зеркале высокомерно ответила на ее поклон. Отражение ничем не напоминало сфинксианскую девочку, и трудно было представить себе существо менее похожее на Хонор Харрингтон, капитана Королевского Флота Мантикоры.

И это даже хорошо, сказала она себе с приступом знакомой горечи, потому что она больше не капитан Харрингтон. Хонор все еще имела право на форму, которую носила три десятилетия, но отказывалась ее надевать. Не Флот виноват в том, что у нее отобрали корабль и перевели в резервный статус с половинным жалованием. Если кто и был виноват, то лишь она сама. Когда она застрелила на дуэли пэра королевства, то прекрасно понимала, что политики не оставят Флоту иного выбора. Но как бы то ни было, Хонор не желала цепляться за форму, если ее лишили соответствующих обязанностей. Когда наступит время снова принять на себя ответственность – если такое время вообще наступит, – тогда…

Нимиц укоризненно мявкнул, и она повернулась к нему с раскрытыми объятиями. Кот прыгнул ей на руки и взлетел на плечо. Осторожно отведя ленты шляпы, он вцепился средними лапами в жилет над правой ключицей, а нижними – в спину, приняв привычную позу. Его смертоносные когти достигали полудюйма в длину, так что жилет, хотя и замшевый на вид, на самом деле был сшит из совсем другого материала. Хонор иногда гадала, кто больше этому радуется – Нимиц или Эндрю Лафолле? Жилет был целиком сделан из материала, который вшивали в ее кители для защиты от когтей Нимица, а тот факт, что он останавливал также малокалиберные импульсные дротики, ее главного телохранителя несказанно радовал.

Она усмехнулась и почесала Нимица под подбородком, потом еще раз поправила свои «украшения». С шеи на кроваво-красной ленте свисала золотая Звезда Грейсона, а под Звездой на тяжелой узорчатой цепи висел золотой ключ землевладельца. Награды были обязательны для формальных мероприятий – таких, как сегодня. Кроме того, подумала она с юмором, можно и признаться, что ей эти игрушки просто нравятся.

– Ну как? – спросила она Миранду.

Служанка тщательно осмотрела ее и кивнула.

– Вы замечательно выглядите, миледи, – сказала она, и Хонор усмехнулась.

– Будем считать это комплиментом, но вообще-то не стоит морочить голову собственному землевладельцу, Миранда.

– Конечно, миледи. Поэтому я ничего подобного не делаю.

Серые глаза Миранды, так похожие на глаза ее брата, заблестели весельем, и Хонор покачала головой.

– Никогда не думала заняться дипломатией? – поинтересовалась она. – У тебя бы здорово получилось.

Миранда улыбнулась, Нимиц весело мявкнул в ухо, Хонор глубоко вдохнула, кивнула собственному отражению и повернулась к двери, за которой ждали гвардейцы.