Текст книги "Монах из Мохи"

Глава 15
Кофейный рынок и три волны

Проблема, догадался Мохтар, в кофейном рынке. Кофе – биржевой товар, и цена, которую платят практически за весь кофе, что собирается и продается по всему миру, зависит от той, какую назначит кофейная биржа. Если биржа диктует, что кофе продается по доллару за фунт, под эти расценки и будут подстраиваться фермеры планеты, от Гватемалы до Руанды и Вьетнама, назначая цену за свой урожай. Разумеется, сам фермер этот доллар не получает. Доллар – окончательная цена, которую платят корпорации – «Нестле», «Проктер & Гэмбл», «Филип Моррис» и «Сара Ли», скупающие сорок процентов всего производимого в мире кофе. Среднестатистический мелкий фермер, скажем, в Колумбии может продать свой кофе по цене аж тридцать центов за фунт. И не напрямую корпорациям. Нет, он продаст свой урожай ростовщику – местному брокеру, который одалживает фермерам деньги под урожай, что, по сути дела, повязывает фермеров бесконечными долгами. Ростовщики смешивают и упаковывают урожаи десятков мелких фермеров и продают все это скопом региональным брокерам. Эти брокеры действуют по всей Колумбии, скупают урожаи десятков, а то и сотен мелких плантаций и собирают в одну сплошную массу под названием, допустим, Колумбийский Кофе. И затем региональные брокеры продают весь этот громадный региональный урожай международным корпорациям по биржевой цене.

Такая система зародилась в первую кофейную волну, которой поспособствовали братья Хиллз. Тогда случился резкий скачок популярности кофе, кофе стал многомиллиардным бизнесом и испытал на себе все плюсы и минусы массового производства. Благодаря вакуумной упаковке стало проще хранить кофе свежим и доставлять в удаленные районы, но это разлучило клиента с обжарщиком. Американский японец Сатори Като в 1903 году запатентовал растворимый кофе, что позволило «Нестле», «Максвелл Хаус» и «Фолджерс» рекламировать кофе скорее как источник кофеина, чем пищевой продукт, обладающий некими органолептическими свойствами. Кофе массового производства был дешевый, но на вкус дурной, и, чтобы сделать его хотя бы сносным, приходилось добавлять сахар, молоко и прочие приправы без числа.

Вторая кофейная волна возникла в ответ на резкое падение цены и качества кофе. В 1960-х Альфред Пит открыл в Беркли, штат Калифорния, маленькую кофейню-обжарочную, где вновь сфокусировался на том, откуда берутся зерна и как их лучше обжаривать. Чашка кофе у Пита стоила дороже, чем в закусочной по соседству, но была несравнимо вкуснее. Клиенты это заметили, Пит добился успеха, а другие предприниматели, в том числе Говард Шульц из «Старбакса», разогнали вторую кофейную волну. Как и Пит, Шульц был социально ответственным бизнесменом и старался не просто подчеркнуть, откуда взялся его кофе, но и плантаторам платить больше. «Старбакс» превращался в глобальный феномен, делал упор на социальном пространстве кафе – порой даже за счет кофе как такового, – и многие в кофейном мире захотели вернуться к корням, к традиционным методам обжарки и варки, заняться именно кофе.

Началась третья кофейная волна. Большинство обжарочных третьей волны были независимыми и в сети не входили. Они заостряли внимание на происхождении своего кофе – не только на стране или регионе, но на конкретных плантациях, где этот кофе собрали. На владельцах плантаций. На почве, высоте над уровнем моря, степени освещенности, которые влияли на вкус кофе. В таких заведениях зерна обжаривали прямо на месте и заваривали тут же. Здесь предпочитали метод пуровер, по одной чашке за раз, и каждая чашка получалась уникальна, специфична, сделана вручную – примерно как бокал нового каберне на винодельне, где это каберне произвели.

Аналогия с вином, понимал Мохтар, и есть тот ключ, что открыл путь третьей волне. Посетитель ресторана, желая выпить вина, просит винную карту. В карте указаны не просто сорта вин – каберне, пино-нуар, шардоне, – но десятки вариантов каждого сорта. Разборчивый клиент может захотеть не просто мальбек и не просто мальбек из Аргентины, но мальбек с винодельни «Лозы Мендосы» в долине Уко – считается, что почва, вода и высота над уровнем моря там идеальны для этого бархатистого красного вина. Винный рынок давным-давно полагается на конкретику и потребительскую эрудицию, поэтому виноделы лучше контролируют свое ценообразование. Выпуская высококачественное вино, они и денег за него могут требовать больше. Поэтому виноделие – отчасти меритократия, в отличие от кофе: кофе с 1882 года цепями прикован к биржевому ценообразованию.

Третья волна обещала освободить кофейных плантаторов от товарной биржи. Скажем, в Эфиопии есть фермер, который двадцать лет зависел от цены один доллар за фунт зерен, отчего прозябали в бедности и он сам, и его работники. Но если этому фермеру удастся вырастить выдающийся кофе, он или она может подать свой продукт на региональный или мировой конкурс, и если кофе оценят высоко, он или она привлечет внимание обжарщиков третьей волны, какой-нибудь кофейни и чайной «Интеллигенция» в Чикаго или обжарочной «Стамптаун» в Портленде. И тогда может произойти чудо. Они станут торговать напрямую.

Третья волна опиралась на ключевые достижения второй, и прямая торговля развивала важнейшую работу сторонников этичной торговли. Эти последние двигались семимильными шагами, стремясь к тому, чтобы создание продуктов, потребляемых в развитых странах, не полагалось на эксплуатацию людей в странах развивающихся, а прямая торговля делала следующий шаг. Когда вышеупомянутый эфиопский кофейный фермер торгует напрямую с обжарщиками из «Интеллигенции», он тем самым обходит все ловушки биржевого ценообразования. Из уравнения вычеркиваются все неизвестные. Обжарщик может лично приехать на эфиопскую плантацию, познакомиться с ее владельцами, работниками, сборщиками, проинспектировать кофейные деревья и установку по обработке, своими глазами увидеть, что именно он покупает. Если качество кофе высокое, а хозяйственные методы достойны уважения, обжарщик и производитель договариваются о цене, и в их уговор не вмешиваются ни ростовщики, ни брокеры, ни международные корпорации, ни кофейная биржа. Покупая напрямую, обжарщик неизбежно заплатит больше, чем эфиопский фермер выручал за свои зерна прежде. Освободившись от безжалостного диктата глобального рынка, фермер сможет продавать свой кофе по три доллара за фунт, по десять долларов за фунт, по двадцать. По всему миру выращивают редкие сорта – в Сальвадоре, Панаме, на Гавайях, – которые продаются по сорок долларов за фунт. Все меняется как по волшебству. Если, торгуя напрямую, фермер выигрывает на каждом фунте зерен лишний доллар, сделка повышает уровень жизни и фермеру, и его работникам, и сборщикам. Если фермер получает с каждого фунта зерен биржевую цену, помноженную на сорок, его в лучшем случае безубыточное занятие превращается в профессию, а все причастные могут жить достойно и гордиться своей работой.

Последний шаг – уговорить клиента за все это заплатить. Клиент, привычный к чашке кофе за два доллара, содрогнется от перспективы платить по пять долларов за чашку эфиопского кофе, купленного напрямую. Но если клиент знает, что эта чашка взаправду стоит пять долларов, что это справедливая цена, которая гарантирует, что все причастные к созданию этой чашки работают в гуманных условиях и имеют шанс на достойную жизнь, – выложит клиент деньги или пожадничает?

Мохтар размышлял о том, как это может изменить Йемен. В Йемене кофе – на редкость трудоемкое занятие, но зерна продаются задешево, в основном брокерам и ростовщикам, которые по суше везут их в Саудовскую Аравию, так что выращивать кофе для йеменских фермеров практически неподъемно. Много лет назад очень многие отказались от кофе в пользу ката. Кату нужно больше воды, зато он гораздо прибыльнее и почти весь потребляется прямо в Йемене. Народу в бизнесе меньше, сам бизнес проще. Выращиваешь кат в Йемене – и продаешь кат в Йемене.

Следовательно, единственный способ возродить в Йемене кофе – поднять цену, чтобы кофе стал дороже ката. А для этого нужно договариваться напрямую с фермерами и устанавливать цены в зависимости от того, сколько готовы будут Мохтару заплатить международные обжарщики спешелти-кофе. А чтобы эти обжарщики готовы были раскошелиться, надо сильно повысить качество кофе в Йемене. А приступить к этой работе придется, ни разу даже не побывав на йеменской кофейной плантации.

Глава 16
План
Часть 2

Мохтар составил новый план. Гораздо стройнее и конкретнее голимой версии, которую он представил Гассану. Новую версию Мохтар озаглавил «Монах из Мохи». Название он так и не поменял и до сих пор не решил, как писать «Моху». Но придумать новое название – один из пунктов. Дел полно.

«Ви́дение: поддержать йеменских кофейных фермеров знаниями и инструментами, которые изменят к лучшему качество их кофе и жизни».

Кое-какие бизнес-планы Мохтар читал, и все они обычно начинались так – с «Видения» одной фразой. Считается, что больше одной фразы – слишком расплывчато. После «Видения» можно расписать подробнее в «Миссии». Мохтар написал:

«Миссия: создать в Йемене экономически рентабельную и экологически устойчивую кофейную компанию с целью улучшения качества, состава и производства кофейных зерен, что будет способствовать изменению жизни фермеров и производителей посредством внедрения высоких этических стандартов и социально ответственных бизнес-практик.

Ключевые ценности:

Фермер на первом месте

Честность и открытость

Высокие этические стандарты на всех этапах

Ответственность и прозрачность

Качество превыше количества».

За «Миссией» обычно следовали какие-нибудь «Стратегические направления деятельности», поэтому Мохтар написал:

«Стратегические направления деятельности: наше основное направление – рынок спешелти-кофе. Мы хотим, чтобы наши фермеры производили обработанные сухим методом зерна арабики высокого и постоянного качества и четко прослеживаемого происхождения. Наши фермеры будут использовать более эффективные методы культивации, сбора и обработки, не отказываясь от древнего наследия и традиционных подходов, но работая на перекрестке, где встречается все лучшее из старого и нового мира».

Мохтар показал план Гассану.

– Прогресс, – сказал Гассан.

В конце концов Мохтар отыскал Грациано Круса, и они подружились онлайн. Грациано рассказал, что в Лос-Анджелесе скоро будет конференция, где соберутся обжарщики и продавцы спешелти-кофе со всего мира.

– Я знаком с организаторами, – сказал Грациано. – Скажи им, что знаешь меня.

Мохтар не хотел ехать один и считал, что с сообщником будет выглядеть профессиональнее. Он позвонил Джулиано, но Джулиано неохота было тащиться аж в Лос-Анджелес. И Джастину тоже неохота. Никому неохота было везти Мохтара на машине, Мохтар не наскреб денег на самолет и поэтому позвонил Рафику, своему дяде по материнской линии. Прежде Рафик работал полицейским в Окленде, а теперь жил в Ричгроув с Ситр, Таджем и Раканом.

Рафик только и делал, что перевоплощался. Он был всего шестью годами старше Мохтара, но уже успел прожить десяток разных жизней. Побывал охранником в Музее африканской диаспоры. Потом шофером UPS. Потом водил автобус в транспортной компании «Аламеда – Контра-Коста». Год он даже прожил с семьей Мохтара на Острове Сокровищ. В итоге поступил в полицейскую академию, где учился блестяще, выигрывал призы на соревнованиях по стрельбе и стал лучшим учеником на курсе. Шесть лет он прослужил патрульным в Окленде, но повредил спину и вышел на пенсию по состоянию здоровья. Вернувшись в Ричгроув, он прикидывал, чем заняться дальше. Может, гамбургеры продавать или купить виноградник. Или открыть кофейню.

Мохтар спросил, не хочет ли Рафик съездить на конференцию и послушать про спешелти-кофе. Рафик почитал себя гурманом и согласился. Так что Мохтар, будущий кофейный импортер-экспортер, четыре часа добирался до Ричгроув к Рафику, а потом они вдвоем еще несколько часов пилили до Лос-Анджелеса, и всю дорогу Мохтар живописал Рафику потенциальное великолепие йеменского кофе и как этот кофе может спасти торговлю Йемена, возвестить миру, что у Йемена за душой не только беспилотники и кат. Ни Мохтар, ни Рафик, впрочем, понятия не имели, чего ждать от конференции, подходяще ли они одеты, спросят ли у них документы, захотят ли доказательств того, что им двоим на этой конференции самое место. У них даже визиток не было.

Человек у двери, молодой, бородатый и с улыбкой до ушей, спросил, из какой они компании.

– «Монах из Мохи», – сказал Мохтар, – это американо-йеменская транснациональная компания.

(Название он так и не поменял, с написанием так и не определился.)

– Понял, – сказал бородатый человек.

– Мы возрождаем йеменский кофе, – прибавил Мохтар, после чего проговорил еще несколько минут – слишком увлекся, особенно если учесть, что внутрь их пока еще не впустили.

Лишь внутри Мохтар понял, что на этой конференции ему не место. Три крупнейших экспортера кофе из Эфиопии прилетели за девять тысяч миль на встречу с крупнейшими американскими покупателями спешелти-кофе. Сюда съехались представители «Стамптауна», «Интеллигенции» и «Голубой бутылки». Мохтар не был эфиопским кофейным фермером или американским покупателем, а надежда раствориться в толпе, спрятаться среди сотен посетителей быстро испарилась. В конференции участвовали всего двадцать человек.

Мохтар и Рафик ходили на дискуссии и каппинги, делали вид, что чувствуют себя в своей тарелке. Но в своей тарелке Мохтар себя не чувствовал, хотя несколько месяцев провел в «Голубой бутылке», а вечером накануне два часа смотрел документальный фильм про глобальную кофейную торговлю. В фильме «Черное золото» речь шла только об эфиопском кофе, и это бесило. Там показывали, как биржевые расценки понижают потенциальную выручку фермеров и сколько еще работы предстоит для того, чтобы производители начали играть с покупателями на равных.

Но один персонаж там вдохновлял – эфиоп по имени Тадессе Мескела, задавшийся целью изменить нынешнюю парадигму. Мескеле удалось объединить тысячи эфиопских фермеров и, работая на рынке экспорта спешелти-кофе, он ощутимо поднял им цену за килограмм. Однако на каждую тысячу фермеров, которым он успешно помогал, приходилось еще десять тысяч, которые проигрывали конкурентную гонку и жили в нищете. В Эфиопии кофейному работнику платили около доллара в день. Мохтар уже знал, что в Йемене условия гораздо лучше – ближе к десяти долларам в день. Положение у Эфиопии было сложное – кофе больше, то есть меньше дефицит, и вдобавок известно, что продукция неоднородного качества, а поставки ненадежны. Но Мескела в фильме выступал страстно и красноречиво. Он ездил по миру, защищал интересы эфиопских фермеров, завоевал долю рынка, а также сердца и умы. Своим фермерам он открыл школу и больницу.

И он приехал на конференцию – стоял на расстоянии вытянутой руки.

– Это Тадессе Мескела, – сказал Мохтар Рафику.

Рафик не знал, кто такой Тадессе Мескела.

– Пойду познакомлюсь, – сказал Мохтар.

Рафик только пожал плечами.

Но Мохтар робел, а вокруг Мескелы постоянно толклись люди. В конце концов Мохтар застал его на обеде – Мескела сидел с двумя другими эфиопами. На Мохтара посмотрел удивленно. На конференции все были белыми – кроме эфиопов и еще Мохтара.

– Здравствуйте, сэр, – сказал Мохтар.

– Откуда вы? – спросил Мескела.

– От вас через речку. Йемен.

– Ой, Йемен! – сказал Мескела. – Обожаю йеменцев.

И понеслась. Оба признали, что преграды и возможности у них очень похожи. Поговорили про качество, и про каналы поставок, и про передовые методы, и про планы. Мескела рассказал, что ездил в Йемен на конференцию.

– Конференция по арабике в Сане? – спросил Мохтар.

Что произвело на Мескелу впечатление. Они еще поговорили о том, до чего похож на Йемен эфиопский регион Харари. В Харари тоже работе мешает кат – нелегко убедить фермеров заменить кат на кофе.

– Главное, помогайте своим фермерам, – сказал Мескела. К тому времени они уже держались за руки – обычное дело для йеменцев и эфиопов. – Если вы все это затеяли ради денег, – сказал Мескела, – долго вы не протянете.

Он дал Мохтару визитку – как ни странно, втрое больше всех визиток, которые Мохтару попадались в жизни.

– Если приедете в Эфиопию, навестите меня, – сказал Мескела.

Конференцией заправлял Виллем Бот, харизматичный голландец чуть за пятьдесят, который знал тут всех. Выяснилось, что он соавтор отчета о производстве кофе в Йемене, до конца года должны опубликовать. Отчет готовили по заказу Института качества кофе (ИКК) на деньги Агентства США по международному развитию (АМР США). Мохтар пихнул Рафика локтем. На эфиопской кофейной конференции в Лос-Анджелесе они наткнулись на того, кто поможет им с кофе в Йемене.

Между дискуссиями и каппингами Мохтару удалось улучить несколько минут наедине с Виллемом Ботом, и поскольку Мохтар хотел, чтобы Виллем решил, будто Мохтар знает, о чем говорит, и поскольку Мохтар тараторил, и поскольку он пока что не знал, о чем говорит, на Виллема Бота излился поток бессвязных слов и фраз, имевших довольно отдаленное отношение к реальности.

– Я хочу радикально улучшить и выровнять систему поставок к сортовым фермерам от истоков естественного процесса…

Через некоторое время Мохтар решил, что лучше умолкнуть.

Бот смотрел на него сочувственно. Оба сознавали, что страсти Мохтару не занимать, а вот практического опыта не хватает: все свои знания он почерпнул из вторичных источников. Бот рассказал, что его компания «Бот-кофе» предоставляет будущим импортерам и экспортерам консалтинговые услуги и обучает Q-грейдеров.

– Понял, – сказал Мохтар, хотя представления не имел, что еще за Q-грейдеры.

Все наши услуги и курсы платные, прибавил Бот, но вполне доступны любому, кто всерьез планирует создать компанию.

– Ясно, – сказал Мохтар, хотя денег у него не было и взять их было неоткуда.

Он записал электронный адрес Бота и пообещал, что напишет.

Бот не понял, что это было – очень молодой дилетант, какой-то жулик или подлинный энтузиаст. И как он просочился на конференцию для эфиопских фермеров и американских покупателей? Наверняка Грациано Крус подстроил, на него похоже. Надо его расспросить про этого Мохтара. Между тем Бот не ожидал, что Мохтар напишет.

Но Мохтар написал, на следующий же день. Мол, он хочет нанять Бота консультантом. Одна загвоздка, написал Мохтар: я не уверен, что смогу приехать в Голландию. Мохтар решил, что принадлежащая голландцу компания «Бот-кофе» находится в Амстердаме.

– Зачем вам в Голландию? – удивился Бот. – Я живу в Милл-Вэлли.

Глава 17
Выкрасть кофе у голландцев

Милл-Вэлли – это под Сан-Франциско, к северу, но в Милл-Вэлли Мохтар никогда не бывал. Милл-Вэлли – это в округе Марин, экзотическом и неведомом, хотя до Тендерлойна оттуда всего десять миль. Милл-Вэлли, зеленый и заросший, располагался в тени Тамалпаиса, вечнозеленой горы, что на две тысячи пятьсот футов вздымается над тихоокеанским побережьем. Дом Виллема и Кэтрин Бот стоял на извилистой дороге неподалеку от Миллер-авеню, одной из центральных улиц города, но от прочего мира как будто спрятался. Этот саманный дом – двухэтажный, увитый глицинией, бамбуком и дикими розами – словно перенесся сюда из Тосканы или Греции.

В тот первый день Мохтар приехал с Омаром. После лос-анджелесской конференции Мохтар позвонил Омару и рассказал, чем будет полезно в Йемене все то, что он, Мохтар, узнал о торговле кофе в Эфиопии. Омар заинтересовался. Тоже захотел познакомиться с Виллемом. И втроем они сидели перед домом за длинным крепким столом, как из итальянского кино, где несколько поколений жуют сыр и прошутто, а под ногами возятся малыши. Здесь, в крапчатом солнечном свете, Мохтар и Омар познакомились с Виллемом – человеком, рожденным для кофе.

Его отец Якоб был одним из первых европейцев, причастных ко второй кофейной волне, задолго до популяризации спешелти-кофе. В семидесятых, когда массовое производство понижало качество кофе, доступного широкому потребителю, Якоб Бот пытался подсадить голландцев на местную обжарку и варку по одной чашке. Он был региональным директором голландского обжарщика «Нётебом», и в детстве Виллем часто приходил в обжарочную, погружал руки в бочки зеленых зерен. Но параллельно Якоб мечтал выпускать и продавать домашние ростеры, чтобы люди сами обжаривали зерна у себя на кухне, чтобы научились ценить процесс. Он изобрел машину под названием «Золотой кофейный ящик» и поставил на нее все свои сбережения. Он продал дом и открыл гибридный бизнес – в съемном магазине клиентам рассказывали об отборных зернах, а в производственном цехе владелец собирал и продавал «Золотые кофейные ящики».

В семидесятых европейцы и американцы предпочитали есть и пить по-быстрому и задешево. Якоб хотел, чтобы люди сбросили темп, задумались о происхождении своих продуктов. Предприятие его, находившееся в провинции Утрехт, в городе Барн, грандиозных успехов не добилось, но доходов с продаж «Золотых кофейных ящиков» и кофе, который обжаривал Якоб, на жизнь хватало. Виллем помогал отцу с четырнадцати лет – и научился подбирать особые вкусовые оттенки для каждого клиента. Художественная натура, вероятно, предпочтет выраженный вкус кенийского кофе. Курильщику нужно покрепче – скажем, суматранские зерна. Пожилому клиенту подойдет, пожалуй, мягкий мексиканский марагоджип.

Бизнес был маленький, толп в магазине не бывало, и Якобу это нравилось. Так он успевал поболтать с клиентами, послушать их истории, подружить их с подходящим зерном. Его внимание к деталям, его страсть к мельчайшим фактам и нюансам кофе не знали границ. Виллем смотрел, как отец доводит импортеров до исступления, расспрашивая о происхождении зерен. Если зерна импортировались с Явы, Якоб желал выяснить, откуда именно, с какой плантации, на какой она высоте, как зовут фермеров. Как правило, импортеры были не в курсе.

Однако из года в год Якоб все сильнее уставал, все меньше занимался рутиной, и обжарку все чаще брал на себя Виллем. Якоб научил его тому, что знал сам, а у Виллема были и время, и оборудование, он экспериментировал и узнал столько всего, что после вуза пошел работать на американское отделение германского производителя ростеров «Пробат-Верке». Компания направила его в Калифорнию, и там он познакомился со своей будущей женой Кэтрин, уроженкой долины Напа. Со временем они переехали в Милл-Вэлли и открыли «Бот-кофе» – обжарочную и образовательное учреждение, где повышали квалификацию кофейные фермеры, обжарщики, ученые и прочие энтузиасты. Виллем консультировал, обучал фермеров и обжарщиков, и кофейные чемпионаты по всему миру, от Центральной Америки до Эфиопии и Папуа – Новой Гвинеи, наперебой зазывали его в жюри.

В тот первый день в Милл-Вэлли Виллем выдал Мохтару готовый план.

– Если ты это серьезно, – сказал Виллем, – тебе надо стать Q-грейдером. Потом поедешь на конференцию Американской ассоциации спешелти-кофе[12]12
  Американская ассоциация спешелти-кофе, ААСК (Specialty Coffee Association of America, SCAA, 1982–2017) – международная некоммерческая организация, объединяющая кофейных производителей; в 2017 г. вместе с Европейской ассоциацией спешелти-кофе вошла в состав Specialty Coffee Association.


[Закрыть]. Это в Сиэтле. А потом поезжай в Йемен.

– Хорошо, – сказал Мохтар, уже прикидывая бюджет.

– Чтобы повысить качество йеменского кофе, – сказал Виллем, – надо разбираться, что хорошо, а что плохо. И, насколько я знаю, ты станешь первым Q-грейдером по арабике, который взаправду араб.

– Отлично, – сказал Мохтар, по-прежнему без понятия, что такое Q-грейдер. – А сколько стоит курс?

Курс стоил две тысячи долларов. Чтобы нанять Виллема консультантом, надо заплатить авансом пять тысяч. Парадокс не укрылся от Мохтара с Омаром: они, два йеменца, прямые наследники древних торговцев кофе, должны платить, чтобы кофейному делу их обучил голландец.

После встречи с Виллемом Мохтар и Омар сели по машинам, и Мохтар следом за Омаром проехал несколько миль на запад, до шоссе 1. Они остановились у развязки над Тихим океаном и прочли зухр. Когда поднялись, Мохтар сказал, что это слишком дорого. Он не может просить Омара. Омар и так одолжил три тысячи долларов, когда Мохтар потерял портфель. Однако Омар достал чековую книжку и выписал Мохтару чек на пять тысяч. «Открою тебе кредит» – так он выразился.

Ничего подобного с Мохтаром никогда не случалось. Его родные, а порой какой-нибудь начальник или учитель одобряли, если у Мохтара появлялась идея или даже план, но никто никогда в него не вкладывался. Мохтар в жизни не видал столько денег разом. Он взял чек, сел в машину, посмотрел, как уезжает Омар, и потом от обуревавших его чувств плакал в одиночестве до изнеможения.