Текст книги "Ложь во благо, или О чем все молчат"

– Новая сетка для двери тоже не помешала бы, – с иронией заметила миссис Джордан, и мы втроем засмеялись.

Родни опять ворвался в дом. Коробка пропала, теперь он волочил ветку от дерева вдвое больше его самого.

– Унеси это, Родни! – прикрикнула на него миссис Джордан. – Только деревьев мне в доме не хватало!

Родни застыл посреди кухни, вцепившись в ветку и соображая, подчиниться или ослушаться. При этом он поглядывал на нас с Шарлоттой, как будто ждал подсказки.

– Ты слышал? Убери эту гадость из дома!

Он вылетел в дверь, миссис Джордан закатила глаза, не переставая улыбаться.

– Я рада, что он у меня последний, но он лучше всех, – сказала она. – Он все время нас смешит.

Родни вернулся, уже без ветки.

– Родни! – позвала Шарлотта. – Иди сюда, ангел.

Он охотно подошел к ней и положил руки ей на колени. Она достала из сумочки леденец.

– Ну и растешь же ты!

Он улыбнулся, показав белые зубки, и потянулся за гостинцем.

– Дай, хочу!

– Вот грубиян! – Мать со смехом шлепнула его по руке. – Как надо просить?

Он уставился на нее, как будто понятия не имел, о чем речь.

– Какое нужно слово?

– Пожалуйста?

– Так-то лучше.

Но Шарлотта не торопилась отдавать ему леденец.

– Какого он цвета?

– Зеленый, – ответил мальчуган.

– Какой формы? – не унималась Шарлотта. Родни был озадачен. – Квадратный или круглый?

– Круглый.

– Правильно. Круглый-круглый. Ты умница! – Она развернула леденец и вручила ему.

– Он заткнет за пояс остальных, – сказала мать Родни. – Как бы сам себя не перехитрил! Мой маленький путешественник! – Она прижала к себе сынишку, которого в этот момент интересовал только леденец.

– Путешественник, говорите? – подхватила Шарлотта, и я сразу распознала ее коронный метод беседы. И действительно, метод сработал безотказно.

– Ни минуты не сидит смирно: то к Гардинерам наведается – клянчить у Дезире сладости, то к Хартам пожалует – поиграть с их маленьким Уильямом.

– За таким не уследишь! – посетовала Шарлотта.

У миссис Джордан был такой вид, словно она сболтнула лишнего.

– Ничего, у меня получается, – сказала она. – Мальчишки помогают. Эли – помощник хоть куда, Дэвил тоже уже подрос.

– Это как раз то, что нам надо обсудить, – сказала Шарлотта. – Ведь Эли уже исполнилось семнадцать?

– Только не снимайте его с пособия! – взмолилась миссис Джордан. – Прошу вас, миссус Шарлотта, не снимайте! Иначе нам не выжить!

– Пока он учится в школе, выплаты будут продолжаться, – успокоила ее Шарлотта. – Ему учиться еще год. Останется в школе – будет получать пособие. – Она повернулась ко мне. – Многие сверстники Эли бросают школу, но он…

– Я ему не позволю! Ясное дело, его, бывает, с постели не сгонишь, но я умею поговорить с ним по душам, пока он валяется, как ленивый мул. Мол, таким манером он останется пустым местом. И все такое прочее.

– Помогает? – спросила Шарлотта.

– Если бы! Я вам отвечу, что помогает: я не только вправляю ему мозги, но и тыкаю его вилкой. Несильно, – спохватилась она, – просто чтобы лежать больше не мог. Знаете, как назойливая муха: не захочешь, а вскочишь. Вот что помогает!

Мы рассмеялись. Она все еще не спускала с рук своего Родни. Наконец он вывернулся, и она разжала объятия.

– Как дела у Эвери? – спросила Шарлотта. – На этой неделе я его не видела: к преподавателю азбуки Брайля его возил пастор Фрид.

– Сказали, ему нужны новые очки, – ответила миссис Джордан со вздохом. – Как же мне хочется, чтобы он стал нормально видеть!

– Он может помогать на уборке табака? – спросила Шарлотта.

– Несколько недель назад он занимался обрезкой. Цветы он видит и может их убирать. Ему хочется работать вместе с остальными, особенно на разгрузке и на переноске. Он спит и видит, чтобы стать как все. – Глаза матери увлажнились, и я впервые по-настоящему ее пожалела. До меня дошло, каково ей живется, и я отвернулась, чтобы не разрыдаться от сочувствия. Слабость посетила меня ненадолго, всего на две-три секунды, но успела заронить сомнение, гожусь ли я для этой работы. Дело было не в том, что я узнала про ее больного сына – я была готова и к худшему, а в ее собственной боли: я ощутила ее как свою.

– Он интересуется девушками? – спросила Шарлотта.

Она отрицательно помотала головой.

– Нет, мэм, и безо всякой операции.

Шарлотта кивнула.

– Меня это беспокоит, – заговорила она. – В последний раз по пути в Ридли я заметила, как он вырос. Очки его не портят, он красивый парень, рослый, сильный…

– Все мои парни красавчики, – похвасталась мать.

– Согласна. И чем красивее они становятся, тем мне тревожнее.

– Я знаю, что с такими глазами ему нельзя иметь детей. Знаю, что он очень даже на это способен. Только не надо операции! Я сумею за ним уследить.

До меня не сразу дошло, о чем они говорят. Сначала я думала, что речь об операции на глазах, а потом смекнула: нет, о стерилизации! Раньше мне было невдомек, что евгеническая программа распространяется и на мужской пол. Как это делается? Неужели кастрация?

– Не хочу причинять ему такой вред, – сказала миссис Джордан.

– Пока что время терпит, – сказала Шарлотта. – Когда оно выйдет, вы с миссис Форрестер вернетесь к этому вопросу.

При упоминании моей фамилии миссис Джордан уставилась на меня.

– Вы все помалкиваете, – заметила она.

Я открыла было рот, хотя еще не решила, что скажу, но Шарлотта меня выручила.

– Пока что она погружается в обстановку. В следующий раз разговаривать будет уже она.

Шарлотта провела с этими людьми едва ли не всю жизнь. Как мне с ней сравняться?

– Как поживают ваши соседи? – спросила Шарлотта. – Как там Харты?

– Мэри Элла все такая же странная. Вся в Вайолет. – Миссис Джордан опять взглянула на меня. – В свою мать. Я выросла с Вайолет.

Я покивала, хотя понятия не имела, о ком она толкует.

– Объясните ей, – попросила Шарлотта.

– Мы с братом выросли здесь, в этом доме. Перси Харт, отец Мэри Эллы и Айви, вырос в том доме, где сейчас живут Харты. – Она посмотрела на Шарлотту. – Она хоть с ними знакома?

– Скоро познакомится.

– Вайолет, их мать, жила чуть подальше. Дэвисон был еще мальчишкой, рос себе в господском доме. Все друг друга знали, вместе играли, вместе работали на табачной плантации. Как теперь наши дети.

– Понимаю, – сказала я.

– Вот я и говорю, Мэри Элла становится с каждым днем все более чудной. Вот Айви – та славная девочка. Играет иногда в школу с Родни и с их маленьким Уильямом, учит их цифрам и всякому такому… Родни смекалистый, а вот Уильям… – Она покачала головой. – Прелесть мальчонка, но что-то с ним не то… Это сразу видно. Ну а теперь Айви тоже стала убегать по ночам. Пару раз я видела, как она бродит, – совсем как ее сестрица.

– Куда она бегает?

Она пожала плечами.

– Не знаю, я видела ее на дороге.

– Вы уверены, что это была она?

– Да, мэм, кто же не узнает ее по волосам? У Мэри Эллы они желтые и растрепанные, а у Айви нет, к тому же она покрупнее, мясца у нее на костях побольше. Нонни тоже сдает, – добавила она, снова косясь на меня. – Вам придется научиться разговаривать: на этой работе иначе никак.

Я улыбнулась.

– Жду не дождусь, чтобы лучше со всеми вами познакомиться. – Я была рада, что сумела наконец составить и произнести законченную фразу.

Мы побрели назад через гостиную, где я увидела аккуратный ряд фотографий на стене.

– Это ваши дети? – спросила я, подойдя ближе.

– Они самые. Вот это Эли. – Она указала на парня, на вид взрослого мужчину. Все фотографии были цветные, но мелкие – скорее всего сделаны в школе. Эли не улыбался: видно, ему не понравилось, что его фотографируют. Меня заворожили его глаза – цвета прозрачного янтаря.

– А этот? – Я указала на темнокожего херувима с широкой белозубой улыбкой. – До чего симпатичный! – Я оглянулась на Шарлотту, испугавшись, что повела себя непрофессионально, но ее лицо осталось непроницаемым.

– Это мой Дэвил, – радостно сообщила миссис Джордан. – Правда, ему подходит это имечко?

– Его так и зовут? – спросила я, трогая угол фотографии.

– Я назвала его Дэвон Джеймс Джордан, но моя старшая, Шина, никак не могла выговорить «Дэвон», получался «Дэвил», так и пошло. Он ничего, только хитрец, каких мало! Фотография старая, теперь он старше. – Она ткнула пальцем в следующее фото: – А вот и Эвери.

Я посмотрела на парня в черных роговых очках. Мне было очень жаль его: неужели с его зрением все и вправду так плохо?

– Таким он был пару лет назад, – уточнила миссис Джордан. – Теперь он совсем большой.

– Это верно, – подтвердила Шарлотта.

Я шагнула к последней фотографии.

– Это, наверное, Шина. – Вылитая мать, тот же экзотический разрез глаз.

– Да, мэм. Очень по ней скучаю. – Она поджала губы. – Скучаю по моей девочке.

Мне хотелось узнать, почему Шину отдали в другую семью, но Шарлотта тронула меня за локоть.

– У нас впереди еще несколько семей, – сказала она.

– Одежда, – напомнила я.

– Действительно! – Можно подумать, она не вспомнила бы без моего напоминания. Мне ни секунды в это не верилось. – Давайте достанем одежду.

Мы оставили Лите Джордан три мешка одежды и уселись в машину.

– О чем вы с ней беседовали в конце? – спросила меня Шарлотта, поворачивая ключ зажигания. – О фотографиях?

– Да, а что? – Я напряглась, готовая к осуждению.

– Все правильно, – одобрила она. – Так и надо делать, чтобы они раскрылись. Чтобы добиться их доверия. Вы коснулись сокровенного, а она в ответ испытала к вам естественную симпатию.

Я облегченно перевела дух.

– Спасибо. Я подумала, не привезти ли ей рамки для фотографий. Жалко, что они висят вот так, прилепленные к стенке.

– Сначала спросите, хочет ли она этого. Никогда не знаешь, почему люди поступают так, а не иначе. Мало ли, вдруг у них в семье такая традиция – лепить фотографии на голую стену! – Она усмехнулась. – Хотя как-то сомнительно…

Я приготовилась спросить про дочь миссис Джордан, Шину, но Шарлотта указала пальцем влево, на деревья:

– Вон там живут Харты.

Я попыталась преодолеть взглядом зеленую завесу, но ничего не разглядела, кроме древесных стволов и густой тени. Где-то там обитала странная девушка Мэри Элла и ее блуждающая сестра Айви. Мне не терпелось услышать их историю.

8
Айви

Среда была третьим днем уборки. Ох и длинный выдался денек! Когда все работники разошлись, меня можно было выжимать, но все же я выстояла. Я осталась у табакосушильни одна. Я терла пальцы половинкой зеленого помидора, чтобы избавиться от табачной смолы, полная надежды увидеться с Генри Алленом, прежде чем уйти домой. Я знала, что он работает под навесом на другом краю поля. Мы не договаривались о встрече этим вечером. Предстоял третий вечер подряд с ним врозь. Накануне мы не виделись по моей вине. Меня не отпустил на полуночное свидание малыш Уильям: своим кашлем он разбудил Нонни и Мэри Эллу, так что мне было не улизнуть. Этим утром Генри Аллен удивленно на меня взглянул и спросил, почему я не пришла, а я ответила: «Уильям прихворнул». Это все, что мы друг другу сказали за весь день, и я с ума сходила, глядя, как он тащит к нам в сушильню салазки с табаком, а потом уходит, не перекинувшись со мной ни единым словечком. Сейчас любой заметил бы, что я лодырничаю. Половинка помидора расквасилась, а пальцы у меня так и остались липкими.

Когда я смывала водой из ведра помидорный сок с рук, на дороге появилась Нонни. Она очень торопилась и едва касалась земли своей клюкой. Ну и перепугалась я! Самого дня смерти отца я не помнила, но то чувство, которое у меня тогда было, всегда оставалось со мной. Горячечное, паническое чувство. Вот и сейчас при виде приближающейся Нонни я испытала примерно то же самое.

Я выронила помидор и бросилась ей навстречу, помня синюю мордашку Уильяма во время ночного приступа кашля. В это время дня он всегда был с Нонни, но сейчас она пришла одна.

Нонни остановилась и поманила меня.

– Что случилось? – крикнула я на бегу. – Что-то с малышом Уильямом?

– Я видела машину миссис Веркмен, – сказала запыхавшаяся Нонни, останавливаясь неподалеку от меня. – Значит, ей подавай тебя и твою сестру.

– Это все? – Я тоже остановилась. Из густого табака прямо перед моим носом вынырнул малыш Уильям. Я хотела его шлепнуть за то, что он меня напугал, хотя взбучка полагалась бы Нонни, нерадивой надсмотрщице. – Я уже решила, что стряслось что-то ужасное.

– Лучше поторопимся. – Она схватила мою липкую руку своей толстой потной ручищей.

– Напрасно ты бежала, – сказала я. – И напрасно отпустила Уильяма в поле. Помнишь, что было в прошлый раз?

И двух недель не прошло с тех пор, как он потерялся в табаке. Хватились – нет его! Все стали его искать. Мэри Элла – та со страху ревела. Нашел его Эли: малыш сидел на грядке с перепачканной мордашкой и играл с огромным, страшным табачным червем. Увидев Эли, выносящего с поля ее ребенка, Мэри Элла с рыданием повалилась на землю.

– А тебе давно пора домой, – огрызнулась Нонни. – Где Мэри Элла?

– Не знаю. – Я не желала этого знать. – У Мэри Эллы своя жизнь.

С миссис Веркмен мне нужно было поговорить о необходимых нам вещах: о пеленках, о нижнем белье и одежде для нас с Мэри Эллой. Но больше всего мне хотелось оконный вентилятор. Некоторые хвастались в церкви, что заимели такой, и утверждали, что это лучшее на свете изобретение. Миссис Веркмен привозила нам все больше мелочи: одежду, пеленки. Хотя попросить все равно не мешало.

Нонни так вцепилась мне в руку, что вонзила ногти в ладонь.

– Ничего не говори миссис Веркмен про хозяйские гостинцы! – сказала она.

– Нашла дуру! – фыркнула я и мысленно поправилась: «Разве я так глупа?» Если мы проболтаемся, то миссис Веркмен вычтет стоимость гостинцев мистера Гардинера из суммы нашего пособия. В последнее время он был очень щедр: бывало, отправлял Мэри Эллу домой с целой половинкой окорока. Я делала вывод, что дела у него на ферме идут совсем неплохо.

– Я спрятала ветчину, как только увидела машину, – продолжила Нонни. – А потом побежала искать тебя и твою никчемную сестрицу.

– Она не никчемная, – возразила я. Правильное слово для определения Мэри Эллы не приходило мне в голову, но это явно не годилось. Уж больно хорошо у нее получалось успокаивать малыша Уильяма. Так она его любила – прямо загляденье!

Миссис Веркмен я помнила столько же лет, сколько саму себя. Она занялась нами, когда у нас случились страшные события, и, как фокусник, предоставляла нам все необходимое. Самый непостижимый свой фокус она выкинула тогда, когда прознала про аппендицит у Мэри Эллы еще до того, как той занеможилось! Была у нее такая сила, а это пугает – знать, что кто-то обладает властью над твоей жизнью. Деньги, на которые мы жили, появлялись благодаря ей, поэтому с ней надо было держать ухо востро. Лишь бы не сморозить лишнего, это могло бы дорого нам обойтись. Когда миссис Веркмен навещала нас в прошлый раз, Мэри Эллы тоже не было, вот я и опасалась, как бы она не решила, что у сестры появилась настоящая работа и что она зарабатывает больше, чем мы говорим.

Малыш Уильям метнулся было обратно в табак, но я поймала его и взяла на руки, не обращая внимания на вопли, опасные для барабанных перепонок. Оглянувшись напоследок на навес сушильни, я высмотрела там Генри Аллена. Как ни далеко было до него, я увидела, что он смотрит нам вслед. Не будь рядом с ним его папаши, он бы помахал мне рукой. Я довольствовалась переглядыванием с ним через все поле. Иногда приходится обходиться только этим.

9
Джейн

Долго же мне придется учиться, чтобы начать здесь ориентироваться! Подходила к концу среда, мой третий полный день с Шарлоттой, а я все еще не различала здешние дороги: акры и акры зеленого табака, кое-где табакосушильни да беленькие фермы. Правда, когда Шарлотта свернула на проселок, ведший к ферме Гардинеров, я узнала красневшую вдали крышу.

Денек выдался насыщенный. Мы навестили мальчугана с раздувшимся от недоедания животом, отвезли младенца с высокой температурой в больницу, потому что не дозвонились окружной медсестре. Одного из наших подопечных, слепого мужчину, мы застали без сознания, на полу под лестницей. Кто знает, как долго он там пролежал? Я ежилась от мысли, что с ним стало бы, если бы не наш приезд. Никогда еще я не чувствовала себя такой нужной.

А теперь нас ждало посещение семьи Харт. Шарлотта рассказала мне о них по пути.

– Отец Айви и Мэри Эллы, Харви, погиб в результате несчастного случая на ферме, когда они еще были маленькими детьми. Вайолет, их мать, теперь пациентка больницы Дикс, – говорила она, медленно ведя машину. – У нее шизофрения, обострившаяся после гибели мужа. С тех пор за девочками смотрит бабка, но она сама маргиналка.

Я попыталась представить, смогу ли когда-нибудь с такой же легкостью пользоваться этим жаргоном.

– Мэри Эллу выгнали из школы, когда она забеременела в четырнадцать лет, – продолжила Шарлотта. – Забеременела – все, образованию конец.

– Это в четырнадцать-то лет?

– В пятнадцать, когда родила.

– Кто отец ребенка? – спросила я.

Шарлотта замялась.

– Сомневаюсь, что он известен самой Мэри Элле. У меня есть подозрения, не более того. Сама Мэри Элла настоящая блондинка, а у малыша очень темные и очень курчавые волосики. Хотя кожа светлая, не придерешься.

– О!.. – только и вымолвила я, не зная, как это понимать.

– Не отражайте этого в ваших записях, – предупредила она. – Этой девушке совершенно ни к чему, чтобы ее заподозрили в шашнях с цветным. Будьте уверены, любители суда Линча быстро разобрались бы, кто это был. Или просто угадали бы, а это еще хуже. Я не сказала о своих подозрениях даже евгенической комиссии.

– Евгеническая комиссия? Разве и это к ней относится? Ее тоже стерилизуют?

– Уже. Она слабоумная. Ее IQ – всего семьдесят. Но она про стерилизацию ничего не знает. Мы с ее бабкой договорились, что лучше сказать ей, что это было удаление аппендикса.

Я широко разинула рот. Шарлотта серьезно на меня взглянула.

– Иногда приходится придумывать творческие способы помощи, Джейн, – проговорила она.

– Но это так… бесчестно, – прошептала я.

– На самом деле это сама доброта. Скоро вы сами поймете. Это соответствует ее пониманию, а рожать снова для нее совершенно исключено. Она не поддается контролю. Я беспокоюсь, не пойдет ли и Айви по ее стопам. Мэри Элла очень хорошенькая, Айви попроще и покрупнее. Без лишнего веса, но не такая гибкая, как сестра.

Я сразу прониклась к Айви сочувствием. Я знала, что значит быть «проще» сестры.

– Айви еще учится в школе, – продолжила Шарлотта, – и моя цель – теперь это ваша цель – довести ее до выпуска. Главное – не позволить, чтобы она тоже родила, потому что это положило бы конец ее образованию.

– Айви тоже… слабоумная? – спросила я. Я редко употребляла это слово.

– У нее IQ порядка восьмидесяти, – ответила Шарлотта. – Тоже низкий, но это еще не слабоумие. Жаль, иначе было бы проще замолвить за нее словечко перед евгенической комиссией.

– Вы намерены и ее стерилизовать? – спросила я.

Шарлотта утвердительно кивнула.

– У нее слабая форма эпилепсии, хотя в последние годы, кажется, обходилось без припадков. Но низкий IQ вместе с эпилепсией и с отклонениями в поведении – уже тяжелая артиллерия. Я еще не подавала заявку. Этим займетесь уже вы. Всегда задавайте себе вопрос, будет ли у ребенка шанс выжить в своем доме, в своей семье. Если этот шанс полностью отсутствует, то есть выход – евгеническая комиссия.

– Вы меня научите? Я о составлении заявки. – Я уже задумывалась, не придется ли и мне врать очередной девушке про аппендицит. Лишь бы эта беда меня миновала!

– Конечно. Только не надо слишком увлекаться евгеникой!

– В каком смысле?

– Некоторые социальные работники – есть такой и у нас в офисе – находят основания для стерилизации всего своего контингента. – Она усмехнулась. – Ну да, это преувеличение, но небольшое. Иногда евгеника превращается в навязчивую идею. Вы всегда должны спрашивать себя, действуете ли вы в интересах вашего подопечного.

Я кивала, гадая, кто из социальных работников нашего офиса «увлекается евгеникой». Я грешила на Гейл, ужасную брюзгу. Фред вряд ли работал с многочисленным контингентом, а у неизменно веселой Полы навязчивых идей быть попросту не могло.

Объехав табачное поле, мы миновали дом Джорданов и покатили по проселку между полем и лесом. Шарлотта свернула в лес, на посыпанную песком дорожку, и вскоре остановилась. Никакого жилища поблизости не было. Оглянувшись, я увидела только деревья, а за ними табачную плантацию. Отсюда даже дом Гардинеров нельзя было разглядеть.

– Почему мы остановились? – спросила я Шарлотту, приготовившую портфель и сумочку.

– Они живут здесь неподалеку, – объяснила она. – Дальше дороги нет. – Она посмотрела на мои ноги. Я была обута в черные туфли-лодочки. Она указала на свои, тоже черные, но далеко не изящные. – Придется вам обуваться иначе. Как вы себя поведете, если вляпаетесь в коровью лепешку?

– Коровья лепешка?

– Ну, это…

– Я знаю, что это. Просто не предполагала, что есть такая опасность, – ответила я со смехом.

– В этой работе не помешает немного авантюризма.

– Уже вижу!

Я схватила свой собственный портфель – легонький, всего с одним блокнотом внутри, и вылезла следом за ней из машины. Мы достали из багажника два мешка с одеждой, отобранной с утра в благотворительном центре при церкви. Наш путь лежал через лес, где деревья, переплетенные вьющимися растениями, стояли так часто, что солнечный свет почти не проникал сквозь густые кроны. Одна я сюда точно не сунулась бы. Потом мы вышли на луг, где паслись две коровы.

– Смотрите под ноги, – предостерегла меня Шарлотта.

Я уповала на то, что коровы останутся на месте – на другом конце луга. Что делать, если в один злосчастный день я приеду сюда одна и должна буду миновать этих огромных животных? Все-таки я была городской девушкой, не привычной к сельским реалиям.

За лугом нас опять встретили заросли. От ходьбы по кочкам к тому времени, как впереди показался некрашеный дощатый домик, копия дома Джорданов, у меня разболелись ноги. На утоптанной поляне мы распугали своим появлением кур. Преодолев единственную ступеньку кособокого крыльца, Шарлотта постучала по распахнутой двери.

– Миссис Харт? – позвала она.

– Мы здесь! – отозвался голос сзади нас. Оглянувшись, мы увидели выбегающую из зарослей молоденькую девушку, державшую под мышкой, как футбольный мяч, маленького мальчика. Когда она поставила его на землю, он зашагал в нашу сторону на подгибающихся ножках, хихикая и тряся черными кудрями. Я догадалась, что это Уильям.

– Я только что из сушильни, – сказала девушка. – Нонни сейчас меня нагонит. – Она оглянулась на теряющуюся в чаще тропинку, потом посмотрела на Шарлотту. – Мы вас ждали.

– Вот оно что! – Шарлотта с моей помощью выгрузила на террасу мешки с одеждой. – Почему?

– Нам нужны пеленки, одежда и оконный вентилятор. – Девушка обращалась к Шарлотте, но при этом с любопытством косилась на меня.

Мальчуган доковылял до нас и стал шлепать ладошками по ногам Шарлотты.

– Здравствуй, Уильям! – Она подняла его высоко в воздух, он довольно засмеялся. Слюна, свисавшая из уголка его рта, грозила капнуть ей на лицо, но она вовремя его опустила. – Как поживаешь, приятель? – Она попыталась удержать его на руках, но ему понадобилось встать на землю, поэтому она опустила его, и он тут же устроил погоню за курицей.

Мне не удавалось представить себя в роли Шарлотты. Она была буквально создана для этой работы: играла с малышом так, словно была с ним знакома с первого дня его жизни. К девушке она обращалась «дорогая». Я была старше этой девушки на каких-то семь лет, по возрасту я была гораздо ближе к ней, чем к Шарлотте.

– Это миссис Форрестер, – представила меня та.

Айви кивнула мне.

– Мэм.

– Рада познакомиться, Айви, – сказала я.

– Мэри Элла в доме? – спросила Шарлотта. – Мы стучали, никто не отвечает.

– Ее нет, мэм. Но она скоро вернется.

– Уильям! – позвала Шарлотта малыша, доставая из сумочки очередной леденец. Я подумала, что мне тоже стоит ими запастись.

Мальчик не обратил внимания на зов. Не глухой ли он? По словам Шарлотты, он заметно отставал в развитии. Ее тревожило, что он не получает достаточного ухода, она считала, что за ним нужно наблюдение, иначе с ним может приключиться беда. Она даже упомянула возможность его передачи в приемную семью. «Когда он подрастет, – добавила она, – правильнее будет зачислить его в интернат для умственно отсталых, там он достигнет всего, на что способен. Дома этого не произойдет».

Сейчас Шарлотта опустилась на ступеньку крыльца.

– Уильям! – еще раз позвала она его. – Посмотри, что у меня для тебя есть!

– Малыш Уильям, живо сюда! – прикрикнула Айви. – Миссис Веркмен к тебе обращается! Вообще-то он послушный, – объяснила она мне, – просто иногда упрямится.

Я с улыбкой кивнула. Айви поймала племянника за плечо и подтолкнула к Шарлотте.

– Посмотри, что у меня для тебя есть, – повторила та, протягивая ему леденец в красной целлофановой обертке.

При виде гостинца Уильям заулыбался и вприпрыжку направился к Шарлотте. Никогда не видала настолько очаровательных детей! Волосики у него были черные, густые, кудрявые, сияли, как шелк, кожа была значительно смуглее, чем у Айви, но с виду я ни за что не догадалась бы, что в нем течет негритянская кровь.

Шарлотта повела себя с ним так же, как раньше с Родни Джорданом: не сразу отдала леденец.

– Что это, Уильям? – спросила она.

Он посмотрел на Айви.

– Это леденец, – подсказала Айви.

– Пусть сам ответит, дорогая, – сказала Шарлотта.

– Он не ответит. Он еще не говорит.

– Какого цвета леденец? – спросила Шарлотта.

Уильям выпятил нижнюю губу, и я поняла, что он готовится разреветься. При виде его наворачивающихся слез я чуть было не вырвала у Шарлотты леденец и не сунула его малышу. К моему облегчению, она сама его развернула и вставила в его смуглый кулачок.

– Только не убегай, – попросила она. – Сядь рядом и съешь.

Подняв глаза на Айви, стоявшую в нескольких футах с заложенными за спину руками, она спросила:

– Вообще ни слова не говорит?

– Мэри Эллу он называет «мама», меня иногда – «Айби», еще он произносит что-то вроде «Нонни». Но вообще-то он совершенно счастлив. Чаще всего он слушается. Иногда, конечно, сердится и начинает вопить, но чаще ведет себя смирно.

– Так-так… – сказала Шарлотта. Я видела, что эти ответы ее не радуют.

– Нонни говорит, что ее брат помалкивал до пяти лет, зато потом так разговорился – не остановить! – добавила Айви.

– Так-так. – Шарлотта приподняла край грязной белой рубашонки Уильяма. – Давно у него эта сыпь, Айви?

– Какая сыпь?

– Вот здесь. – Шарлотта задрала его рубашонку выше и успела показать на бок Уильяма, прежде чем он задергался и отпихнул ее руку.

– Должно быть, это у него недавно, – сказала Айви. – Раньше я этого не замечала. Может, раздражение от подгузника?

– А на спине? Пожалуй, мы подберем для вас какую-нибудь присыпку или мазь.

– Правильно, – сказала Айви, с надеждой глядя на мешки. – Вы нам что-нибудь привезли?

– Одежду для тебя, Мэри Эллы и Уильяма, – ответила Шарлотта.

В лесу хрустнула ветка. Айви сделала несколько шагов в том направлении, откуда донесся звук.

– Нонни! – позвала она. – Здесь миссис Веркмен с еще одной леди.

Шарлотта встала и отряхнула брюки. Показалась опирающаяся на клюку старуха. Шарлотта сказала мне на ухо:

– Важно говорить с одним из родителей или с опекуном наедине. Необходимы честные ответы на вопросы, что происходит с детьми.

– Здравствуйте, здравствуйте! – Старуха улыбалась нам, хотя это требовало от нее усилий: было видно, что она превозмогает боль. Она была очень полная, во рту не хватало двух нижних зубов. Ясно было, что жизнь была к ней немилосердна. Меня пронзила жалость.

– Приятно вас видеть, миссис Веркмен, – сказала она. – А это кто?

– Айви, – сказала Шарлотта, – отнеси мешки в дом и разбери их, а мы пока поболтаем с твоей бабушкой.

– Конечно, мэм. – Айви взяла в каждую руку по мешку и, позвав Уильяма, ушла в дом.

– Привезли им одежку? – спросила бабушка.

– Да. Не уверена, что придется впору. За те две-три недели, что я к вам не заглядывала, Айви успела еще подрасти.

– Все они растут, как сорняки, – подтвердила старуха, разглядывавшая меня с тем же выражением, что и Айви несколько минут назад. Убрав за ухо жидкую седую прядь, она спросила: – Так кто этот ребенок?

Господи, она назвала меня ребенком! Надо дожить до сорока лет, чтобы во мне признали полноценную женщину.

Шарлотта указала на несколько разнокалиберных шезлонгов под дубом.

– Присядем в теньке?

Мы пошли к шезлонгам. Бабушка сильно хромала.

– Прикончит меня этот ревматизм! – Она с кряхтением опустилась в ржавый, дряхлый, как она сама, шезлонг. – А может, его опередит мой сахар.

– У вас достаточно буфферина? – спросила Шарлотта.

Старуха устало взглянула на нее.

– Как будто хватает, а что толку? Если бы не надо было подпирать собой этот дом, клянусь, я бы попросила Всевышнего поскорее меня прибрать. – Она кивнула мне. – Как тебя зовут, девочка?

– Знакомьтесь: миссис Форрестер. Миссис Форрестер, я рада представить вам миссис Харт.

Теперь я кивнула.

– Счастлива знакомству. Я заменю миссис Веркмен.

Старуха помрачнела, каждая клеточка ее щек и подбородка буквально поникла от огорчения.

– НЕТ! Быть того не может! Мы вас не отпустим, – обратилась она к Шарлотте. – Ведь вы с нами еще с тех пор, как увезли Вайолет. Вы знаете все, что полагается знать…

– Конечно, это для вас неожиданность, – сказала Шарлотта. – Я перехожу на другую должность в нашем управлении. Пора влить в него новую кровь, а то…

– Нет! – повторила миссис Харт. – Не сможет она вас заменить. Она же еще дитя! – В ее голосе звучало столько тревоги, что я была вынуждена за себя заступиться.

– Миссис Харт… – Я подалась к ней. Хотелось к ней прикоснуться, но я не знала, можно ли. Я еще столько всего не знала! – Миссис Веркмен постепенно вводит меня в курс дела, я все больше узнаю о вашей семье. Мы с вами близко познакомимся, и я пойму, как вам помочь. Все будет хорошо. – Я улыбнулась, но она отвернулась, ее поникшие плечи выражали полную безнадежность.

– Расскажите нам, как поживает Мэри Элла, – попросила ее Шарлотта. – Жаль, что ее нет, хотелось познакомить ее с миссис Форрестер. Где она?

– Вы не хуже меня знаете, что я ее не сторожу, – был ответ. – Хорошо хоть, что мы с ней разобрались, вот и все, что я могу сказать. Вот с Айви дела с каждым днем все хуже. Когда можно будет сделать ей операцию? Она ведь провалила этот ваш экзамен?

– Нет-нет, этот экзамен не из тех, которые можно сдать или провалить. Он только измеряет ее способность к учебе, да и результат она показала не такой уж низкий. Я воспользуюсь ее эпилепсией для того, чтобы ее направили на операцию. Собственно, – она посмотрела на меня, – делами Айви теперь будет заниматься миссис Форрестер.