Текст книги "Брак"

– Мы поужинали рано – тогда он и сказал, что сходит обменять деньги.

– Значит, вам не известно, где он провел ночь?

Внезапно тон агента задел Делию, что-то напугало ее. Она прикусила нижнюю губу и оглянулась на Тима.

– Я была измучена и потому легла в десять часов, – объяснила она.

– Полагаю, вам известно, что при таких обстоятельствах наше правительство не может встать на вашу защиту. Обвиняемые в преступлении попадают под юрисдикцию страны, где они находятся.

– Но меня же ни в чем не обвиняют! – воскликнула ошеломленная Делия.

– Теперь вам придется подчиняться французским законам. Надеюсь, вы это понимаете. Но мы сделаем все, что в наших силах.

Внезапно Тима подхватила волна рыцарского благородства.

– Вы могли бы помочь ей получить паспорт, – напомнил он агентам ФБР.

Как только он произнес эти слова, один из Фрэнков, Ноулз, – очевидно, старший – впился в него сосредоточенным взглядом, словно пытаясь запомнить его лицо и позднее составить фоторобот.

– Простите, где вы работаете?

Тим перечислил издания, в которых публиковался.

– Почему вас так заинтересовала судьба этой девушки, мистер Нолинджер? – резковатым тоном осведомился Фрэнк.

– Я просто хотел ей чем-нибудь помочь, – объяснил Тим. – У нас есть общие знакомые. Я думал, что сумею привезти ей паспорт, поговорить с кем-нибудь по-французски, выполнить какое-нибудь поручение. Вчера моя подруга видела эту девушку на Блошином рынке.

– Так вы говорите по-французски? – уточнил агент так, будто в этом было нечто подозрительное или непристойное. – Попросите портье разрешить нам осмотреть комнату Биллера. Скажите, что мы его друзья, что нам нужно взять там кое-какие вещи.

– Вряд ли портье согласится, – предупредил Тим. – Для такого осмотра вам понадобится ордер. – Он заметил, что Делия с удивлением смотрит на агентов.

– И все-таки попросите.

Тим направился к стойке. Женщина-портье уже некоторое время наблюдала за ними, и, очевидно, у нее сложилось собственное представление о разговоре компании, устроившейся в углу вестибюля. Обаятельно улыбнувшись, Тим изложил просьбу агента.

– Это невозможно, – откликнулась женщина, как и предполагал Тим. Втайне он обрадовался.

– Черт, от этих лягушатников никакого толку, – процедил Фрэнк Ноулз.

– Позвоните нам, когда мистер Биллер вернется, – попросил Фрэнк Деркин, протягивая Делии сложенную бумажку с номером телефона. – А мы тем временем постараемся разузнать про ваш паспорт. Здесь можно заказывать еду в номер?

– В отеле есть только буфет, – объяснила Делия, – но еду в номер приносят.

– Ладно, мы с вами еще увидимся, – пообещал второй Фрэнк, и они ушли, оставив Делию в вестибюле.

Тим задержался, расспрашивая, не хочет ли Делия перекусить или с кем-нибудь поговорить, потом и он ушел. Он оставил ей несколько телефонных номеров, приблизительно перечислив места, где ему предстояло побывать в следующие два дня, – на случай, если ей понадобится помощь или просто станет одиноко. Он уже понял, что собранных сведений слишком мало для статьи, но девушка его заинтересовала. Как и визит агентов ФБР.

Делия еще долго просидела в вестибюле, наблюдая, как сгущаются сумерки, как на улице зажигают фонари, а служащие отеля опорожняют пепельницы. Девушка невольно поглядывала на дверь, ожидая Габриеля, но прошел час, потом другой, а он так и не вернулся.

Как определить, откровенен ли мужчина? Делия считала, что женщина просто чувствует это. Разумеется, смотря в чем он проявляет искренность. Она не требовала ни любви, ни каких-либо обязательств, но почему она так уверена в том, что и Габриель ощутил любовь – если это не слишком громкое слово для ее чувств, ее страсти, пробудившейся во время утренних встреч в антикварном отделе «Милого дома» в Орегоне, обычных приветствий, нескольких случаев, когда он помогал ей разбирать ящики с керамической посудой, обнаруженные на очередном чердаке. Вчера ночью эта страсть нашла выход в поцелуях более чем опытного любовника, которые показались ей искренними.

Каждый поцелуй Делия считала потерянным безвозвратно. Ей запомнились только слова. Ошеломляющие, чудесные. Эта ночь определила все будущее, которое в объятиях Габриеля представлялось Делии таким ясным. Ее грудь горела от прикосновения его пальцев. Она и прежде влюблялась, хотя и не слишком часто, но на этот раз ее чувство было совсем иным, почти священным.

Именно поэтому она поняла: что-то случилось, он не смог бы просто исчезнуть, не сказав ни слова, оставив ее совсем одну во французском отеле.

Подниматься к себе в номер ей не хотелось. Делия вдруг поняла, что там ее будет терзать беспокойство. Выломать тонкую, как картон, дверь не составит труда, коридоры пусты, никто не услышит ее, не прибежит на помощь. Впрочем, она не знала, как это произойдет, не верила, что кому-нибудь придет в голову причинить ей боль. Никто не отважится обидеть ее, пока рядом два агента ФБР. Два Фрэнка и тот журналист. Все они казались себе на уме, но выглядели вполне безобидно. А журналист был даже хорош собой.

Делия стала вспоминать все свои недавние телефонные разговоры – с Сарой, с матерью и отцом, с братом Бойдом. Сквозь их утешения отчетливо слышались завистливые нотки – ведь она пережила настоящее приключение в далеком Париже! Да, соглашалась она, случившееся было бы приключением, если бы не тревожные подробности и, главное, исчезновение Габриеля. Деньги, паспорт, необходимость торчать в дешевом отеле – все это мелочи.

А еще она видела на Блошином рынке убитого человека, которого какие-то дела связывали с Габриелем, а он куда-то пропал. Делия пыталась отделаться от дурного предчувствия или хотя бы вернуться к действительности, но не могла. Густой туман обволакивал ее мозг, мешал рассуждать здраво. Убийство, кража, ищейки из ФБР, даже кинозвезды не могли прорваться сквозь плотные миазмы усталости и апатии. Делия рассудила, что недомогания, вызванные разницей во времени и перелетом через океан, оказались забытыми на две предыдущие ночи, вытесненными объятиями Габриеля, но теперь они предъявили свои права и ее одолевала сонливость. Веки стали тяжелыми, глаза слипались. Она прилетела во Францию в пятницу, а сегодня уже воскресенье. Было четыре часа дня, самое медлительное и неприятное время суток. Выспаться ей вряд ли удастся. Поможет кофе, подумала она, и прогулка вокруг квартала – не посадят же ее за это в тюрьму!

Выйдя из отеля, она остановилась и огляделась по сторонам. Ходила она всегда с трудом, но страдания причиняла не боль, а сознание того, как сильно искривлено ее бедро. Впервые ей представился случай разглядеть парижскую улицу. Два прошедших дня, дымка ее влюбленности в Габриеля, убийство, кража, изумление, а потом страх, новые лица и разговоры – все это на время было забыто. Мимо проехал автобус, промчалось такси, людей попадалось больше, чем возле «Милого дома» или даже в Портленде. Делия долго простояла у витрины африканского портного, выставившего яркие платья из набивных тканей, причудливые головные уборы и пышные юбки. Поразмыслив, она решила, что такие вещи не стоит привозить в Орегон – их там не продашь, несмотря на народный колорит. Интересно, носит ли их кто-нибудь здесь, в Париже? В Париже, во Франции, чужой стране, где ей не с кем даже поговорить.

Чтобы прогнать страх, она вспомнила об американцах, с которыми познакомилась здесь, – двух Фрэнках из ФБР, Кларе Холли, Тиме Нолинджере, прикинула, каково было бы переспать с ним, и тут же устыдилась своих мыслей. Похоже, ее либидо, освобожденное от запретов Габриелем или Францией, начинало бушевать, выходить из-под контроля в поисках предметов вожделения, словно чудовище Франкенштейна. Но конечно, она просто волновалась за Габриеля, переживала за него. Ее сердце бешено забилось. Где же он?

Глава 10
БОГИНЯ ОХОТЫ

Вдали от Парижа вместе с осенью, сухими листьями, пронизывающим ветром и серым дневным светом неумолимо появились признаки наступившего сезона охоты. В витринах мясников висели тушки фазанов, принесенные первыми охотниками; пышные плюмажи из перьев скрывали крохотные черные ранки, остекленевшие глаза птиц были широко открыты.

Целая свора пятнистых собак бросилась к ограде соседней фермы, облаивая машину Клары. По улицам расхаживали люди в костюмах, отдаленно напоминающих тирольские, с эполетами и медными пуговицами, в высоких, до блеска начищенных сапогах для верховой езды.

Клара и Серж решили прекратить бессмысленное и жестокое истребление оленей и куропаток на их обширных пространствах – обычай, которому шумно радовались местные охотники. Серж с вызывающим видом брал дробовик, прохаживался по аллеям парка и собственноручно проверял, заперты ли ворота. Его злила не столько людская жестокость, сколько вторжение в его священные владения, хотя и охоту он терпеть не мог. Однажды дядя, живущий близ Сисеро в Иллинойсе, взял его с собой охотиться на кроликов, и Серж навсегда запомнил запах пороха, исходящий от закоченевших тушек, лежащих на цементном полу гаража. Тогда он расплакался, потому что живое вдруг стало мертвым, потому что люди убивали ради забавы, но плакал украдкой, чтобы не вызвать недовольства и презрения своего дяди.

Клара была воспитана в традициях Орегона, и, хотя носила натуральную шубку, ее возмущали обычаи соседей, особенно когда эти люди вторгались во владения Сержа, с ружьями носились по их парку, иногда верхом на лошадях, трубили горны, собаки лаяли и топтали цветы. Однажды Клара слышала, как молодой олень с треском продирается сквозь кустарник, обезумев от страха, ломает копытами ветки, а гончие с остервенелым лаем преследуют его. Это случилось в прошлом году. И конечно, отовсюду доносились оглушительные звуки горнов. Кто позволил этим ордам варваров, точно сошедшим со старинного гобелена или с оперной сцены, трубить в горны в ее парке? А потом она видела, как двух совсем маленьких оленей уносили в деревню, и кто-то объяснил ей, что один из охотников прикончил животное ножом, – значит, собаки не терзали его клыками, как она опасалась, насмотревшись картин в Лувре. Клара видела в этом музее множество полотен, на которых собаки рвут бока изнемогающего от усталости оленя.

Она испытала шок, узнав, что этот изощренный ритуал охоты – собаки, красные куртки, лошади – строго соблюдается во Франции, слишком маленькой стране, где просто непозволительно разрешать людям хранить огнестрельное оружие. Охота казалась Кларе варварским английским обычаем, особенно красные куртки и лающие собаки, точно исчадия ада. Правда, охотники были и в Орегоне, но они лишь пристреливали свою добычу, а красное надевали только затем, чтобы по ошибке не выстрелить друг в друга.

Клара и Серж решили – точнее, это он принял решение – ничем не отличаться от местных жителей, не подчеркивать, что они иностранцы, и постараться вжиться во Францию. Более того, они пытались быть добропорядочными гражданами и соседями, во время сборов делали щедрые пожертвования, даже на нужды церкви, хотя ни Клара, ни Серж не были католиками, а Серж к тому же исповедовал иудаизм. Размеры этих пожертвований старательно вычислялись, чтобы не дать слишком мало и не переборщить, хотя у них неизменно возникало ощущение, что они делают что-то не то. Но когда речь заходила об охоте, жертвовать принципами они не собирались. В этом Серж полностью поддерживал Клару, а она его. Каждый год Серж поручал своему адвокату написать письмо местному старшему егерю, извещая его, что он не дает разрешения охотиться в его владениях, и каждый год местные жители протестовали, посылали делегации и прошения и охотились, как им заблагорассудится, заявляя, что, пока судебное решение не принято, традиции превыше всего. В этих лесах охотятся испокон веков – таков обычай.

– Coup de grâce[20]20
  Решительный или губительный удар, «удар милосердия» палача, прекращающего мучения жертвы (фр.).


[Закрыть] считается большой доблестью, – сообщил мэр в первый год, когда к Сержу явилась делегация охотников в свитерах и шейных платках, а Серж поручил Кларе принять их.

– Вы хотите сказать, они могут просто взять и нарушить границы наших владений? – спросила Клара.

– В погоне, если они преследуют раненое животное, – конечно, – подтвердил мэр. – Таков закон. Было бы непростительной, негуманной жестокостью позволить оленю умереть мучительной медленной смертью, его добивают одним ударом… мадам, – добавил мэр, явно раздосадованный тем, что его слушает Клара, а не Серж. Однако она церемонно приняла его в гостиной, где, правда, царил легкий беспорядок – в то время в их доме еще не закончился ремонт.

На протяжении четырех лет каждый год им приходилось встречаться с местным мэром. Тем временем Клара и Серж распорядились протянуть тяжелые цепи поперек тропинок по всему периметру их участка, а подъездную дорогу к дому перегородили крепкими воротами. Адвокаты советовали им не делать этого. «Будь у вас участок площадью побольше, они не имели бы права – по закону Вердейля – охотиться в ваших владениях. Еще один-два гектара – и вы были бы вправе обнести участок оградой. И потом, существуют правила, согласно которым проход через ваш участок разрешен». Серж подумывал завести сторожевых собак, но так и не собрался, не желая ранить чувства домашних любимцев, рыжих добродушных лабрадоров Тэффи и Фредди, которые, увы, не годились в сторожа.

Клара справлялась с домашними делами, не жалуясь, считая их искуплением непонятного беспокойства, которое она ощущала временами. Ей казалось, что она совершила досадную ошибку. Какую именно, она не знала, – просто ошибку. Может быть, зарвалась, решив стать актрисой и тем самым претендуя на исключительную красоту и талант, а также внимание окружающих. А может, ее ошибкой было то, что она бросила актерское ремесло и с тех пор довольствовалась ролью матери и жены.

Или же ее ошибка в том, что она вышла замуж за человека, которого не любила по-настоящему? Конечно, она любила Сержа, но не той всепоглощающей, чувственной любовью, которая, несомненно, где-то есть. Неужели она вышла замуж по каким-то соображениям рассудка, потому что забеременела или польстилась на славу Сержа и приняла это за любовь? Она была так молода! Но какой бы ни была ее ошибка, она свершилась десять лет назад и Клара постепенно свыклась с ней. Только иногда, читая что-нибудь, она уделяла особое внимание строкам об очищении и искуплении.

Стало быть, во искупление своих грехов ей и в этом году придется принимать делегацию охотников, являться в мэрию за ответами на письма, разбираться в судебных решениях, улаживать конфликты, выплачивать штрафы за самовольно протянутые цепи и установленные ворота. Эту ежегодную конфронтацию Кларе предстояло выдержать сегодня.

Она отправилась на поиски Сержа, надеясь, что он согласится сопровождать ее в мэрию – на встречу с мэром, членами местного охотничьего клуба и магистрата.

– Не вдавайся в обсуждения. Пусть подробности обсуждают между собой адвокаты. Просто сообщи, что наши позиции остались неизменными, и передай им нашу просьбу к местным оленям не нарушать границы нашего участка, – сказал Серж, не отрываясь от телевизора. В Джорджии двенадцатилетний мальчишка затеял стрельбу во дворе школы, убил четырех детей, и ужасные кадры, которые теперь передавали по каналу Си-эн-эн, завладели вниманием Сержа, сидящего за кухонным столом. На экране мелькали машины «Скорой помощи», люди с носилками, соседка, учительница, всхлипывающая перед камерой, официальное лицо, выражающее соболезнования родителям погибших, толпа вокруг женщины, лежащей на земле.

– Это мать мальчишки, который стрелял, – объяснил Серж. – Она в обмороке.

Клара подумала о Ларсе, почти ровеснике виновника преступления, и о том, что такой инцидент возможен и в Англии, Шотландии и на Британских островах вообще, где сейчас находится Ларс, хотя там сейчас ужесточили законы о ношении оружия. У нее перехватило горло от страха за сына.

– Посмотри на этих людей! С ними что-то не в порядке, – сказал Серж. – Они выглядят умственно отсталыми.

– И какие все толстые! – подхватила Клара. – Дома я всегда поражаюсь тому, сколько вокруг толстяков.

– Но эти люди толще любых других американцев, – возразил Серж, захваченный зрелищем. – И похожи на идиотов, словно всех их выпустили из одной психушки. Даже детей.

Клара сухо заметила:

– Уверена, будь они худыми, они горевали бы не меньше.

Серж не принадлежал к числу худых людей.

В этом году встреча была назначена в кабинете регионального управляющего коммуны Ланваль, над помещениями мэрии и муниципальной библиотеки, в маленьком перестроенном здании в роще за деревней. Проходя через библиотеку, Клара кивала знакомым женщинам; прежде она часто бывала здесь, но в последнее время пристрастилась к чтению книг на английском – Эдгара По, Уильяма Стайрона, Германа Мелвилла, Фенимора Купера и Эрики Джон.

Ее ждали в комнате наверху, сразу ясно дав понять, что для нее оставили свободный стул в стороне от остальных, у окна. При виде Клары местные мужчины встали. Все они были коренастыми, в вельветовых брюках и деревенских куртках, а один в джинсах (кажется, они составляли местный комитет). Еще одного из присутствующих Клара когда-то приняла за библиотекаря, но потом узнала, что это и есть мэр Этан-ла-Рейна, месье Бриак. Собравшиеся были одеты как крестьяне или фермеры, но Клара знала, что все они – брокеры и инженеры, постоянно живущие здесь, в своих поместьях. Ей казалось, что почти все французы – инженеры. И охотники. Она улыбнулась, веря в силу своей улыбки, особенно в ее воздействие на мужчин. Но на этот раз улыбка не произвела обычного впечатления – атмосфера была слишком напряженной, предмет обсуждения – чрезвычайно важным, а гектары Сержа – необходимыми для успешного проведения охоты в этих краях.

Для начала Клара выслушала обычные доводы о том, что численность популяции оленей необходимо регулировать, отстреливая их, иначе постепенно они вытеснят из этой местности людей. Улыбнувшись, она возразила, что существуют более гуманные методы контроля над популяцией и что гоняться с ножом по лесу за каждым оленем бессмысленно. Ее язвительный тон мгновенно разозлил присутствующих, крепкий мужчина у двери сорвался на крик. Послышались протесты, аргументы – все шло как обычно.

Существовал закон, разрешающий продолжение погони за добычей в частных владениях, однако конкретные условия в нем не оговаривались. Собравшиеся обсуждали его со своими адвокатами. Так же поступил и Серж, и Клара знала, что это их уязвимое место – именно поэтому они преграждали доступ в их владения физически, с помощью ворот, цепей и сваленных в кучи сухих веток.

Все это она уже слышала и раньше. Ее взгляд приковал гобелен, висящий на стене над головой мэра: три пухлые, пышущие здоровьем обнаженные женщины спали в лесу, бесстыдно раскинувшись и раздвинув ноги, в окружении тушек кроликов и белок. Свора собак под присмотром херувима ждала пробуждения богинь; под прикрытием низко нависающих над поляной ветвей сатиры любовались налитыми грудями, манящими расщелинами, пышными ягодицами красавиц.

Сидящий рядом мужчина заметил, куда смотрит Клара, и объяснил:

– Диана – богиня охоты. Копия картины Рубенса.

Кровь прихлынула к щекам Клары. Невольно она обернулась к собеседнику – рослому, лысеющему, но еще привлекательному французу в куртке цвета хаки.

– Традиции охоты, – продолжал мэр Бриак, – формальные традиции в том виде, в котором они дошли до нас, ибо, как известно, человек охотится с незапамятных времен, – так вот, эти традиции были классифицированы во времена Людовика XIV, который также был великим ученым и покровительствовал известным натуралистам, таким, как Бюффон…

Клара беспокойно заерзала. Обращение к вековым традициям, к истории Франции, к королевским привилегиям выглядело несправедливо и неуместно рядом с реальностью – жестокостью, страданиями, жаждой крови, стремлением убивать, которое так легко переносится с животных на человека. Она переписала подпись с одной из гравюр Дюрера и теперь разыскала этот листок в сумочке, приготовившись прочесть вслух: «Qui tue la bête par plaisir plus que par nécessité offense le Père».[21]21
  «Тот, кто убивает животных ради удовольствия, оскорбляет Бога» (фр.).


[Закрыть]

Но листок был зажат в руке, рука безвольно повисла, Клара не могла выговорить ни слова. Наверное, все дело в похотливых сатирах, рожденных воображением Рубенса, или наготе спящей Дианы и ее нимф, таких беззащитных и похожих на убитую добычу. Странно, что на картине, подчеркивающей связь охоты и секса, изображена богиня целомудрия. Что означает для французов слово vénerie?[22]22
  Псовая охота (фр.). Созвучно слову vеnеrien – венерический.


[Закрыть] Внезапно Кларе стало неловко, она почувствовала стыд, очутившись в одной комнате с десятком охотников мужского пола. Хищники! В луче яркого осеннего солнца, заглянувшем в высокое окно, танцевали пылинки, в комнате становилось душно. Еще хуже дискомфорта было чувство безысходности, возникшее неизвестно откуда. Клара уставилась в пол, чтобы не смотреть на картины, на ряд гравюр с изображением охотников – бесчисленного множества охотников – и их добычи. Они убивают ради удовольствия.

Tuer par plaisir.[23]23
  Убивать ради удовольствия (фр.).


[Закрыть] Эта ассоциация с наслаждением вдруг стала для нее очевидной. Plaisir в его сексуальном смысле. Мужская энергия нагревала воздух в комнате, заряжала пылинки, будто ионы некоей чуждой силы, душила ее, внушала страх. Незнакомое, пугающее ощущение пульсировало где-то возле переносицы, словно там образовалось отверстие, пулевая рана. Клара поняла, что ее глаза наполняются слезами. Сейчас она расплачется. У нее перехватило горло, первая слеза покатилась по щеке, грудь стиснула рука безымянной скорби и гнева. Она быстро поднялась, решив сделать вид, будто ей нездоровится, у нее приступ аллергии – что угодно.

– Благодарю, – пробормотала она, – к сожалению, я опаздываю… мне надо уйти… я не согласна… мой муж…

И, пошатываясь, она покинула комнату. Ее противники были изумлены и не остановили ее, а только, приподнявшись, молча смотрели ей вслед. Женщина за библиотечным столом долго колебалась, не зная, стоит ли произнести риторическую формулу прощания – «Bonne fin d’après-midi, madame»,[24]24
  Удачного завершения дня, мадам (фр.).


[Закрыть] но промолчала. Клара выбежала на усыпанный гравием двор и торопливо села в машину.