Текст книги "Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь"

Рассказывала она спокойно и даже весело, словно передавала забавную байку. Я еще раз вздрогнула и попыталась отодвинуться от твари, делившей со мною тьму, подальше.

– Он понятия не имел, что яд содержался в укрепляющем снадобье, которое он принимал. Приготовленные мной средства он пить отказывался, выписывал укрепляющее из Лондона, причем за немалые деньги. – В голосе послышалась какая-то обида за этакую расточительность. – Как и положено, в лекарство в небольшой дозе входил мышьяк, и когда я добавила еще, Артур не заметил никакой разницы.

Мне было известно, что тщеславие – распространенный недостаток убийц; похоже, это вполне справедливо, потому что Гейлис, забыв, где мы находимся и что нам предстоит, продолжила повествование, очевидно хвалясь своей ловкостью и тем, чего она с ее помощью достигла:

– Разумеется, убивать его таким образом, при всей честной компании, было довольно рискованно, но пришлось действовать очень быстро…

Для мгновенного убийства мышьяк не годится, нужно что-то другое. Я вспомнила посиневшие губы Артура, вспомнила ощущение онемения, возникшее на моих губах после того, как я коснулась ими его рта. Быстродействующий и смертельный яд.

Когда я подслушивала разговор, я решила, что Дугал сознался в грехе с Лаогерой. Но если так, даже если Колуму это не понравилось бы, не существовало препятствий, мешавших Дугалу жениться. Он был вдов и свободен.

Но прелюбодейство, да еще с женой высокого чиновника? Это же совершенно меняет дело. Я знала, что в таком случае виновному грозила весьма суровая кара. У Колума не было никакой возможности спустить такое важное дело на тормозах, но вообразить, что он приговорит брата к публичному бичеванию или к изгнанию, я тоже была не в силах. А Гейлис сочла убийство разумной заменой клеймения лица раскаленным железом и нескольких лет тюремного заключения, во время которого ей бы пришлось по двенадцать часов в сутки трепать коноплю.

Итак, она приняла свои превентивные меры, Колум – свои. А я угодила между жерновами, попросту вляпалась.

– Хорошо, а ребенок? – спросила я. – Наверное…

Из мглы раздался следующий смешок.

– Несчастные случае нередки, дорогая, даже с лучшими из нас. И поскольку так вышло…

Я ничего не видела, но почувствовала, что она вновь пожала плечами.

– Я хотела избавиться от плода, но затем решила, что так смогу заставить его жениться на мне, поскольку Артур мертв.

Меня посетила страшная догадка.

– Но жена Дугала была еще жива, когда… Гейлис, ты…

Она покачала головой, отчего ее платье издало слабый шелест, а в темноте чуть блеснули волосы.

– Я хотела, – промолвила она, – но Господь уберег меня от этого. Я восприняла это как знак. И все могло бы выйти как нельзя лучше, если бы не Колум Маккензи.

Чтобы меньше страдать от холода, я ухватила себя за локти и, стремясь отвлечься от неудобств, продолжила расспросы.

– Ты хотела получить Дугала или только его положение и деньги?

– Ну, денег у меня было много, – уверенно сказала она. – Я знала, где Артур держал ключ ко всем своим бумагам и записям. И стоит заметить в его честь, почерк у него был прекрасный, подделать подпись было совсем не сложно. За последние два года я смогла получить около десяти тысяч фунтов.

– Но для чего? – в совершенном изумлении спросила я.

– Для Шотландии.

– Что?

В какой-то миг я решила, что слух меня обманывает, затем – что кто-то из нас сошел с ума, и, вероятнее всего, это не я.

– Что значит – для Шотландии? – с опаской спросила я и еще чуть отодвинулась: мало ли, неизвестно, какова степень ее безумия, может, это влияние беременности.

– Не бойся, я не сошла с ума.

Я покраснела от циничного веселья, которое услышала в ее ответе, к счастью, в яме было хоть глаз выколи.

– Правда? – иронически спросила я. – Ты только что призналась, что совершила мошенничество, кражу и убийство. Милосерднее думать, что ты лишилась разума, поскольку в противном случае…

– Я не безумна и не преступница, – твердо сказала она. – Я патриотка.

Наконец-то что-то стало проясняться! Я смогла с облегчением выдохнуть (я не дышала, в любой момент ожидая атаки).

– Якобитка, – сказала я. – Боже, ты чертова якобитка!

Она была якобитка, и это объясняло многие ее действия. Скажем, почему Дугал, в идеологическом отношении – отражение своего брата, с таким энтузиазмом собирал деньги для дома Стюартов. И почему Гейлис Дункан, которая могла стать женой любого мужчины, который бы ей приглянулся, выбрала таких разных людей, как Артур Дункан и Дугал Маккензи. Одного – за деньги и положение в обществе, другого – за возможность влиять на мнение публики.

– Колум подошел бы больше, – сказала она. – Жаль. Его несчастье для меня – как мое. Я бы хотела получить его, и только его, он единственный, кого я считаю под стать себе. Вместе мы могли бы… Однако ничего не поделаешь. Единственный мужчина, которого я желала, и единственный, кого я не могла победить своим оружием.

– И поэтому ты выбрала вместо него Дугала.

– А, да, – протянула она, думая о своем. – Сильный, даже влиятельный человек. Довольно богатый. Любимец простолюдинов. В действительности – только ноги и член Колума Маккензи. – Она хохотнула. – Силой владеет Колум. Почти такой же, как у меня.

Ее хвастовство стало мне неприятно.

– Колум обладает такими качествами, каких, как я вижу, у тебя нет. Скажем, состраданием.

– Да уж, он источник милосердия и сострадания, – насмешливо заметила она. – Ну и какая от них польза? За его плечом стоит смерть, сразу заметно. Ему осталось не больше двух лет, если считать от этого Рождества.

– А сколько ты проживешь? – спросила я.

Удар достиг цели, но звонкий голос не дрогнул:

– Думаю, куда меньше. Но это все равно. За время, что мне было отпущено, я много успела. Десять тысяч фунтов были переправлены во Францию, и округ выступает за принца Чарли. Когда начнется восстание, я буду знать, что внесла в него свою лепту. Если доживу.

Она стояла почти под дырой наверху. Я привыкла к темноте и различала ее силуэт; Гейлис казалась мне бледной тенью, неожиданным и неприкаянным привидением. Вдруг она обернулась ко мне.

– Что бы ни случилось на суде, я ни в чем не раскаиваюсь, Клэр.

– Жалею лишь о том, что могу отдать всего одну жизнь за мою страну?

– Отлично сказано, – заметила она, не отреагировав на иронию.

Мы замолчали. Тьма, видная в отверстии, казалась мне материальной силой, холодной тяжестью давила мне на грудь, наполняла легкие смертельным дыханием. В конце концов я села на корточки, спрятала лицо в коленях и погрузилась в тяжелый сон, не спасший меня ни от холода, ни от ужаса.

– Так ты его любишь? – раздался вдруг вопрос Гейлис.

Я подняла голову с колен. Который стоял час, понять было невозможно. Над нами слабо мигала какая-то звезда, но в нашей темнице света не прибавлялось.

– Кого, Джейми?

– Кого же еще? – сухо удивилась она. – Это его ты зовешь по имени во сне.

– Я не знала.

– Так любишь или нет?

Холод вверг меня в тупую дремоту, из которой вывел пронзительный голос Гейлис. Схватив себя за колени, я стала качаться из стороны в сторону. Церковные судьи приедут завтра или послезавтра. Времени притворяться перед собой или другими и уклоняться от ответов не оставалось. Как ни тяжело было признать, но я, вероятно, находилась на волосок от смерти и поняла, отчего узники, приговоренные к смерти, накануне казни хотят исповедаться.

– Я имею в виду, действительно любишь, – настойчиво спрашивала Гейлис, – а не просто хочешь с ним спать. Я знаю, что это ты хочешь, и он тоже. Все мужчины хотят. Но ты любишь его?

Любила ли я его? Испытывала ли нечто большее, чем плотское вожделение? Мрачная яма походила на темную кабинку для исповеди, а на пороге смерти не нужно лгать.

– Да, – кратко ответила я и вновь опустила лицо в колени.

Некоторое время в норе царила тишина, и я вновь было уснула, но услышала, как Гейлис словно про себя сказала:

– Значит, это возможно.

Судьи прибыли через день. До нашей холодной ямы доносились крики деревенских жителей по случаю их появления и топот копыт по булыжной мостовой Хай-стрит. Шум мало-помалу отдалялся; они удалялись по улице к площади.

– Приехали, – сказала Гейлис, прислушавшись к услышанным звукам.

Мы машинально схватили друг друга за руки, вражду победил страх.

– Отлично, – из последних сил хорохорясь, сообщила я. – Предпочитаю смерть на костре, это лучше, чем околеть от холода.

Однако мы так и мерзли в яме до полудня, когда неожиданно открылся вход в наше узилище, нас выволокли на белый свет и потащили на суд.

Заседание суда было устроено на площади прямо перед домом Дунканов – очевидно, чтобы могло собраться как можно больше публики. Я заметила, что Гейлис быстро взглянула на шестигранные окна своей гостиной и сразу же безразлично отвернулась.

Два церковных судьи сидели в мягких полукреслах за столом, установленным посреди площади. Один судья был очень высоким и тощим, второй – низким и полным. Я вспомнила карикатуру, которую когда-то видела в случайно доставшемся мне американском юмористическом журнале, и, не зная судей по имени, в уме назвала высокого Матт, а маленького Джефф.

На площади собралась почти вся деревня, присмотревшись, я увидела многих своих бывших пациентов, но обитателей замка не было видно.

Деревенский страж Джон Макри зачитал обвинительное заключение против Гейлис Дункан и Клэр Фрэзер, обвиняемых перед судом церкви в преступном волшебстве.

– Основываясь на свидетельских показаниях, выяснено, что обвиняемые умертвили Артура Дункана посредством колдовства, – читал Макри ровным, твердым голосом, – а кроме того, убили нерожденное дитя Джанет Робинсон, а кроме того, потопили лодку Томаса Маккензи, a кроме того, наслали на деревню Крэйнсмуир повальный желудочный недуг…

Так продолжалось очень долго. Колум подошел к делу весьма тщательно.

После того как обвинение было зачитано, начался опрос свидетелей. Большинство из них было мне неизвестно, тех, кого я лечила, среди них не было, что меня порадовало.

Некоторые несли полную ерунду, части явно заплатили за данные показания, но были и такие, кто рассказывал о реальных событиях. Скажем, бледная и трясущаяся Джанет Робинсон со свежим синяком на скуле, которую притащил на площадь отец, показала, что забеременела от женатого человека и вытравила плод при помощи Гейлис Дункан.

– Она дала мне снадобье, которое я должна была выпить, и заклинание, которое следовало трижды прочитать на восход луны, – бормотала девушка, в ужасе смотревшая то на отца, то на Гейлис, пытаясь понять, кто из них страшнее. – Она говорила, что от этого у меня снова будут месячные.

– Так и произошло? – с интересом спросил Джефф.

– Не сразу, ваша честь, – ответила девушка, нервно подергивая головой. – Но я выпила снадобье еще раз, когда месяц был на ущербе, и они пришли.

– Пришли?! Девчонка чуть не истекла кровью! – вмешалась женщина в летах, мать Джанет. – Она только тогда и сказала мне правду, как уж вовсе помирать стала.

Миссис Робинсон намеревалась поведать суду все кровавые подробности, и ее еле угомонили, чтобы предоставить слово и остальным свидетелям.

Похоже, против меня лично никто не собирался выступать, единственным расплывчатым обвинением было то, что раз я присутствовала при кончине Артура Дункана и даже до него дотрагивалась, следовательно, я имею отношение к его смерти. Я начинала признавать правоту Гейлис: цель Колума – не я. Если это действительно так, возможно, мне удастся выкрутиться. Но так я думала лишь до того мгновения, когда перед судом предстала женщина с холма.

Едва к столу подошла эта худая, сутулая женщина в желтой шали, я поняла, что нам угрожает серьезная опасность. Женщина была не из этой деревни, до того я ее не встречала. Она была босая, ее ноги покрывала дорожная пыль.

– Имеются ли у вас обвинения против этих женщин? – спросил тощий судья.

Испуганная женщина не смела поднять взгляд и лишь чуть кивнула. Толпа вся обратилась в слух. Говорила женщина еле слышно, и судье Матту приходилось просить повторить сказанное.

У них с мужем, рассказывала женщина, был хворый младенец. То есть он родился здоровым, но потом стал слабеть и хиреть. Наконец супруги пришли к выводу, что ребенка подменили эльфы, и положили его на ложе эльфов на холме Кройч Горм. Они спрятались неподалеку, чтобы забрать своего младенчика, когда его вернут эльфы, но неожиданно увидели, как к ложу эльфов подошли две леди, те самые, что стоят перед ней, взяли ребенка на руки и стали говорить что-то непонятное.

Женщина держала сложенные тощие руки под передником и постоянно ими шевелила.

– Мы с мужем провели там всю ночь. Когда совсем стемнело, возник огромный демон, совершенно черный; он беззвучно подошел к камню и наклонился над тем местом, куда мы положили ребенка.

В толпе раздался потрясенный гул, а я хоть и знала, что «огромным демоном» был Джейми, подошедший посмотреть, жив ли ребенок, почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом. Зная, что будет затем, я пыталась себя ободрить.

– Когда взошло солнце, мы с мужем подошли туда и увидели, что оборотень мертв, а нашего младенчика и след простыл.

Сказав это, она прикрыла лицо передником и зарыдала.

И тут, словно мать оборотня подала знак, толпа расступилась и пропустила вперед погонщика Питера. При виде него я про себя застонала. Было понятно, что рассказ женщины настроил толпу против меня; теперь не хватало только этого дурака с его водяной лошадью.

Упиваясь обрушившимися на него мгновениями славы, погонщик надулся и театрально указал на меня.

– Это правильно, что вы называете ее ведьмой, почтенные лорды! Я своими глазами видел, как эта женщина вызвала из вод озера Дьявола водяную лошадь, чтобы та выполняла ее приказы. Громадное страшное чудовище ростом с большую сосну, а шея – прямо как огромная синяя змея. Глаза что яблоко, глянет – души человека лишит!

Судей, похоже, его показания так впечатлили, что они пару минут о чем-то шептались. Все это время Питер угрожающе на меня таращился: мол, ты у меня посмотришь!

Наконец тот судья, что был толст, прекратил переговоры и повелительным взмахом руки позвал Джона Макри, стоявшего наготове в сторонке.

– Страж! – обратился к нему судья и показал на Питера. – Заберите этого человека и поставьте к позорному столбу за появление на публике в пьяном виде. Идет важное судебное заседание. У судей нет возможности выслушивать нелепые россказни пьянчуги, которому с перепоя чудятся водяные лошади!

Погонщик Питер до того удивился, что, когда Макри строевым шагом подошел к нему и взял за руку, даже не оказал сопротивления. Когда его уводили, он с открытым ртом все время на меня оглядывался. Я дала себе волю и слабо помахала ему на прощание ладонью.

Но после этого мелкого нарушения порядка плавное течение процесса сбилось. Множество девиц и женщин под присягой дали показания, что покупали у Гейлис Дункан амулеты и приворотное зелье, чтобы навлечь на кого-то недуг, изгнать нежеланный плод или приворожить мужчину. Все как одна утверждали, что купленные средства оказались действенными, – практически рекорд для врача, цинично подумалось мне. Меня практически не упоминали, лишь несколько человек рассказали чистую правду: они неоднократно видели, как в комнате для трав миссис Дункан я смешивала снадобья и измельчала травы.

Их показания были не настолько опасны, в том числе и потому, что перед судом предстало приблизительно столько же свидетелей, которые поведали, что я пользовала их самыми обычными медикаментами, без всяких заговоров, амулетов и прочего. Следовало воздать должное смелости этих людей, отважившихся дать показания в мою пользу, не побоявшись осуждения общественности; я была им весьма благодарна.

От долгого стояния ноги чуть не отваливались. Судьи расположились с некоторым комфортом, но стулья для подсудимых не были предусмотрены. Но тут перед судом предстал очередной свидетель, я совершенно забыла о ногах.

Необыкновенно артистично распахнув двери церкви, с мастерством, с которым мог бы соперничать один Колум, отец Бейн вышел на площадь, грузно опираясь на тяжелый дубовый посох. Он неторопливо прошел в центр площади, приветствовал судей легким кивком, затем обернулся и стал смотреть так, что под его тяжелым взглядом шум толпы вскоре превратился в тихий тревожный шепот. Затем отец Бейн открыл рот, и слова его казались ударами бича.

– Народ Крэйнсмуира, тебя настигла кара Божья! Чума шла перед ним, а угль пылающий был у него под ногами. Истинно, допустил ты, чтобы сбили тебя с пути праведного! Ты посеял ветер и теперь пожинаешь бурю.

Я смотрела на него в потрясении: такое красноречие в отце Бейне совершенно невозможно было даже предположить. Вероятно, в особых ситуациях его посещало вдохновение. Торжественный голос был подобен грому:

– Да поразит вас чума, и погибнете вы от грехов своих, если не очиститесь! Ибо приняли к себе блудницу вавилонскую. – (Уставленный на меня гневный взор свидетельствовал, что блудницей была я.) – Вы продали души ваши врагу, пригрели английскую змею на своей груди, и потому возмездие Господне вас настигло. Ибо сказано в Писании: «Выйди от нее, народ мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее». Покайтесь, пока не поздно! Говорю вам: падите на колени и молите о прощении. Прогоните английскую блудницу и не имейте дела с сатанинским исчадием!

Он схватил четки, висевшие на поясе, и выставил в мою сторону большое деревянное распятие.

Увиденное меня даже слегка развеселило, однако я заметила, что Матт недоволен происходящим. Возможно, это свидетельство профессионального соперничества?

– Ваше преподобие, – начал судья, слегка поклонившись отцу Бейну, – есть ли у вас свидетельства того, в чем обвиняют этих женщин?

– Да, – ответил священник; припадок красноречия завершился, он успокоился.

Он ткнул в меня грозящим перстом, и я чуть не отшатнулась от неожиданности.

– В полдень вторника две недели тому назад я повстречал эту женщину в саду замка Леох. С помощью колдовской силы она наслала на меня стаю псов, и я упал пред ними и попал в смертельную опасность. Сильно раненный в ногу, я пожелал покинуть колдунью, но она соблазняла меня распутством и призывала уединиться с ней, а когда я не поддался соблазну, наслала на меня проклятие.

– Что за идиотизм! – возмутилась я. – В жизни не слыхивала таких глупых выдумок.

Черные, горящие, как в лихорадке, глаза отца Бейна обратились ко мне.

– Женщина, ты будешь отрицать, что говорила: «Идемте со мной, отец, иначе ваша нога воспалится и загноится»?

– Не так в точности, но я высказывалась приблизительно в этом роде, – согласилась я.

С откровенным торжеством выпятив подбородок, преподобный приподнял полу сутаны. На бедре была повязка, перепачканная засохшей кровью и свежим желтым гноем. Выше и ниже повязки нога распухла и покрылась ужасными багровыми полосами.

– Господь милосердный! – вскричала я, увидев это. – У вас же заражение крови. Вам срочно требуется лечение, в противном случае вы умрете.

В толпе раздался крик ужаса. Даже Матт и Джефф, похоже, пришли в замешательство.

Отец Бейн медленно покачал головой.

– Слышите? – вопросил он. – Дерзость этой женщины не имеет границ. Она грозит мне смертью, мне, Божьему служителю, перед лицом членов церковного суда!

Возбужденные голоса в толпе стали раздаваться все громче. Почти крича, чтобы все его услышали, отец Бейн продолжил:

– Джентльмены, я призываю вас судить на основе того, что говорят вам чувства и как велит Господь наш: не оставляй ведьму в живых!

И драматическим представлением отца Бейна допрос свидетелей закончился. Судьи объявили краткий перерыв, во время которого из гостиницы им доставили еду для поддержания сил. Обвиняемым такая услуга по-прежнему была недоступна.

Напрягшись, я попыталась ослабить удерживавшие меня путы. Кожаные ремни, которыми я была связана, скрипели, но не поддавались ни на дюйм. В попытке прогнать страх, я несколько иронически подумала, что как раз настало время появиться быстрому молодцу, который должен силой проторить себе дорогу сквозь перепуганную толпу, схватить лишившуюся чувств красавицу и посадить к себе в седло.

Однако мой быстрый молодец в это время находился в далеком лесу, где попивал эль вместе с пожилым аристократом-жизнелюбом и преследовал оленя, который вообще ни в чем не был виноват. Очень маловероятно, скрипя зубами, подумала я, что Джейми успеет прибыть сюда хотя бы для того, чтобы собрать мой прах перед тем, как ветер разнесет его по всем сторонам света.

Находившаяся под гнетом разраставшегося страха, я не сразу услышала конский топот. Но вот из толпы раздались удивленные возгласы, люди стали оборачиваться – и я разобрала доносившийся с мощенной булыжником Хай-стрит ровный цокот подков.

Крики стали громче, толпа расступилась, чтобы дать дорогу всаднику, которого я по-прежнему не видела. Сквозь мое отчаяние пробился чуть заметный ручеек совершенно необоснованной надежды. Что, если Джейми вернулся раньше? Вдруг герцог стал чересчур рьяно его домогаться или оленей в лесу оказалось мало… Чтобы увидеть всадника, я даже приподнялась на цыпочки.

Передние ряды зрителей с трудом раздвинулись, и между плотно прижатыми друг к другу плечами просунул длинную морду крупный гнедой конь. Под удивленными взорами собравшихся, в том числе моим, с седла быстро спрыгнула тощая фигура – прискакал Нед Гоуэн.

Сильно озадаченный Джефф уставился на худощавого невысокого человека.

– Кто вы такой, сэр?

Вежливость судьи, очевидно, стала вынужденным следствием наряда пришельца – серебряных пряжек на обуви и бархатного кафтана: служба главе клана Маккензи имела свои преимущества.

– Меня зовут Эдвард Гоуэн, ваше лордство, – отчеканил Нед. – Я адвокат.

Матт ссутулился и поерзал: стул, на котором он сидел, не имел высокой спинки, поэтому высокому судье нужно было держать напряженную позу. Я от всего сердца пожелала ему ущемления нерва в поясничном отделе позвоночника – раз меня намерены отправить на костер из-за дурного глаза, пускай этот глаз причинит хотя бы такое зло и я буду частично отомщена.

– Адвокат? – вновь спросил судья. – Что привело вас сюда?

Нед Гоуэн склонил голову в седом парике, изобразив наиболее церемонный официальный поклон.

– Я прибыл, чтобы оказать мои скромные услуги по защите миссис Фрэзер, ваше лордство, – сказал юрист. – Чтобы защитить прекрасную леди, которую я лично знаю как добрую целительницу, всегда готовую прийти на помощь и прекрасно осведомленную в том, как осуществлять такую помощь.

«Весьма неплохо, – довольно подумала я. – Вот и очко в нашу пользу». На губах Гейлис я заметила то ли восторженную, то ли насмешливую улыбку. Неда трудно было счесть королем красоты, но в ту минуту я бы не стала придираться к внешности.

Поклонившись суду и всем собравшимся, в частности мне (причем совершенно официально), мистер Гоуэн встал еще ровнее, чем держался обычно, поставил большие пальцы в бока и изготовился к бою, приготовив – со свойственным его любезному, много повидавшему сердцу романтизмом – любимое законом оружие: невероятную скуку.

Это было чудовищно нудно. С напором электромясорубки Нед рассматривал каждый пункт обвинения через призму собственного опыта и жестоко разносил его в клочья с помощью меча законодательных актов и топора прецедентов.

Он совершал благородный подвиг. Он говорил, и говорил, и опять говорил, время от времени останавливаясь, якобы для того, чтобы почтительно испросить у суда дозволения, а на самом деле – чтобы отдохнуть и накопить силы для следующей яростной словесной атаки.

Казалось, я одной ногой стояла в могиле и мое будущее зависело исключительно от ораторского искусства этого тщедушного человечка, поэтому должна была ловить каждое его слово. Однако я позорно зевала, причем даже не могла прикрыть рот рукой, потому что руки были связаны, а ноги у меня так болели, что я желала лишь, чтобы меня поскорее сожгли и прервали эту пытку.

Похоже, толпа чувствовала нечто похожее; но чем слабее становилось возбуждение, возникшее утром, сменявшееся откровенной апатией, тем настойчивее слышался тихий и спокойный голос мистера Гоуэна. Народ потихоньку принялся расходиться: кто-то неожиданно вспомнил, что давно пора доить корову, кто-то – что не полил цветы, и у всех возникло впечатление, что пока звучит этот неостановимый голос, ничего важного не случится.

Когда Нед Гоуэн завершил свое предварительное выступление защиты, настал вечер; толстый судья, прозванный мной Джеффом, сообщил, что суд продолжится завтра утром.

После краткого совещания между Недом Гоуэном, Джеффом и стражем Джоном Макри, ведшимся тихими голосами, меня отконвоировали в гостиницу два рослых горожанина. Оглянувшись, я обнаружила, что Гейлис уводят в другую сторону; она держалась очень прямо, шла намеренно медленно и гордо не смотрела на своих конвоиров.

В гостинице меня отвели в темную комнату в задней части здания и наконец освободили от пут. Принесли свечу. Вскоре пришел Нед Гоуэн, который принес бутылку эля и тарелку с хлебом и мясом.

– Дорогая, я могу оставаться с вами всего несколько минут, да и их я еле сумел получить, так что выслушайте меня прямо сейчас.

Маленький адвокат склонился ко мне. В неровном мерцании свечи он казался особенно загадочным; тем не менее глаза блестели, и я не заметила в нем никакого утомления или озабоченности, кроме слегка сбитого парика.

– Мистер Гоуэн, как я рада вас видеть, – искренне проговорила я.

– Да, да, дорогая, – ответил он, – но нынче не время для любезностей.

И вежливо и как бы между делом погладил мою руку.

– Мне удалось уговорить их выделить ваше дело в отдельное производство, не рассматривать его одновременно с делом миссис Дункан. Нам это может быть на руку. Как я полагаю, в первоначальные планы не входил ваш арест; вас схватили лишь потому, что вы оказались рядом с ней… с миссис Дункан. Несмотря на это, – скороговоркой продолжил он, – вы находитесь в опасности, не могу это скрывать. Сейчас деревенские жители настроены не в вашу пользу. Что вообще стало причиной, по которой вы вообще взяли в руки этого младенца? – спросил он с жаром, необычным для него.

Я было собралась ответить, но Нед нетерпеливо махнул рукой.

– Что ж делать, теперь уже все равно. Мы должны попытаться упирать на то, что вы англичанка и поэтому ничего не знали: говорим именно о неведении, а не о том, что вы чужестранка. Тянем столько, сколько получится. Время работает на нас. Самые ужасные подобные суды вершат в обстановке истерии, когда значение доказательств приносят в жертву жажде крови.

Жажда крови. Исчерпывающее определение эмоции, которую я наблюдала на лицах тех, кто глазел на меня на площади. Время от времени я видела лица, отражавшие сочувствие и сомнение, но редкий человек может противопоставить себя толпе, а в Крэйнсмуире имелся очевидный дефицит подобных характеров, лучше сказать, полное их отсутствие. Впрочем, нет, поправилась я. Есть один: тщедушный маленький законник из Эдинбурга, крепкий, как старый башмак, на который он был так похож.

– Чем дольше мы сможем тянуть, – объяснял мистер Гоуэн, – тем меньше вероятность непродуманных действий. Итак, – в заключение сказал он, опустив руки на колени, – ваше дело – молчать. Завтра буду говорить я, и, с божьей помощью, мы одержим победу.

– Довольно логично, – изобразив слабую улыбку, согласилась я.

Из-за двери в парадные покои гостиницы раздались громкие голоса; я покосилась на дверь, и мистер Гоуэн, заметивший мой взгляд, кивнул.

– Да, я совсем скоро покину вас, но я договорился, что вы проведете ночь здесь.

Он критически осмотрел комнату, в которой мы находились. Маленькая кладовка, которую использовали для хранения ненужного гостиничного хлама и запасов, была холодная и мрачная, но тем не менее это было куда лучше, чем в яме для воров.

Дверь отворилась, в проеме появился силуэт хозяина гостиницы, всматривавшегося в темноту поверх тусклого пламени свечи. Мистер Гоуэн поднялся, но я схватила его за рукав. Мне было необходимо узнать одну вещь.

– Мистер Гоуэн, вас ко мне прислал Колум?

Он чуть замешкался, но ответил: как профессионал он был безукоризненно честен.

– Нет, – просто сказал он, и по его морщинистому лицу скользнула тень смущения. – Я явился… по собственной воле.

Он водрузил на голову шляпу и пропал среди огней и суеты гостиницы, пожелав мне на прощание доброй ночи.

Оказалось, в кладовке мне кое-что оставили: небольшой кувшин вина и краюха хлеба (в этот раз чистая) были на большой бочке, а рядом прямо на земле лежало сложенное старое одеяло.

Я завернулась в одеяло и присела на один из бочонков поменьше, чтобы поесть; в процессе поглощения своего скудного ужина я занималась размышлениями.

Итак, Колум защитника не отправлял. Вместе с тем известно ли ему, что мистер Гоуэн намерен прибыть на суд? Возможно, Колум запретил всем обитателям замка спускаться в деревню: в ходе охоты на ведьм могли схватить любого. Я кожей чувствовала волны истерического страха, затопившие деревню, почти слышала, как они бьются о стены моего ветхого убежища.

От раздумий меня отвлек шум, раздавшийся из пивной, расположенной неподалеку. Возможно, там находится стражник обреченного на смерть и кто-то еще. Но на пороге смерти следует быть признательным даже за один дополнительный час жизни. Я завернулась в одеяло с головой, чтобы не слышать голоса из гостиницы, и из последних сил попыталась испытывать только признательность.

Вскоре после рассвета, после мучительной бессонной ночи меня вывели из моей каморки обратно на площадь, где еще целый час пришлось ждать судей.

Худой и толстый, отведавшие сытный завтрак, взялись за дело без промедления. Джефф обратился к Джону Макри, как и раньше, стоявшему за обвиняемыми:

– Мы пришли к выводу, что не можем определить вину лишь на основании свидетельских показаний.

Толпа взревела от гнева: у нее имелись собственные способы определения вины. Впрочем, Матт мигом призвал протестующих к порядку: пронзил собравшихся таким взглядом, что на кричавших молодых батраков в первых рядах он подействовал как ведро холодной воды на лающих собак. После этого Матт повернул свое тощее лицо к стражу и приказал:

– Прошу отвести обвиняемых к берегу озера.

На этот раз обрадованный гул толпы навел меня на самые грустные мысли. Джон Макри взял меня одной рукой, Гейлис – другой и повел нас к берегу. При этом обнаружилось множество желающих ему помочь. Какой-то придурок словно безумный выстукивал на барабане дробь. Меня злобно хватали за подол, щипали и пинали. Затем, сопровождаемый барабанным боем, раздался хор; слова я не могла разобрать за бесчисленными криками, которые мне тем более не хотелось разбирать.