Текст книги "Без очереди в рай"

Да, фатер Кейн богат. Признаться, до сих пор я как-то не интересовалась, сколько он в действительности стоит. Любопытно – узнавайте сами, но поверьте – много. Очень много, не исключено – чрезвычайно много. Нет, к лику олигархов он вроде бы пока что не причислен, но – вроде и пока. Еще не понимаете? Вам и мне простительно, а вот нашему гипотетическому первопроходимцу – нет. Если некий как бы шантажист умудрился разработать такую комбинацию с участием милиции (пусть поголовно купленной, но всё же подотчетной), то он не слишком глуп. Но если он не слишком очень глуп, наш типа вымогатель, то он не может, ну никак не может, понимаете – ну в принципе не может не сообразить, куда он с дуру сунулся. Не буду рассусоливать, но в высшей лиге, в которой заявлен старший Кейн, играют очень жестко. Такие комбинации там просто не проходят (и не просто – тоже не проходят), а комбинаторы… э-э… весьма примерно лечатся и долго не живут. Может быть, лекарств на чей-то век и хватит…

Итого – и что же получается? А всё предельно просто получается: дурачок такие игрища заряжать не может, а не дурак – не станет. Убедительно? Посему и мне здесь шарить больше нечего – здесь не только кошку, тут и комнату найти проблематичненько.

(Затеявши искать черную кошку в темной комнате, в которой кошки нет, всё равно недолго оцарапаться. Потому что кошки там и в самом деле нет, но зато есть чудище огло, огромно, озорно, стозевно и лайяй. Ага, это я образованность свою показать желаю. Что-то вроде шутки. А если кроме шуток – знать бы мне тогда, как я заблуждалась! Впрочем же, а знай бы я тогда, как я заблуждалась, – а я тогда ой как заблуждалась; и даже знай, насколько заблуждалась, – а заблуждалась я настолько же почти, насколько же и приближалась к истине; итак, положим, даже если б знала, то толку что с того! Благо ничегошеньки я тогда не знала. Благо, что не знала.)

Так. Но что же у нас всё же получается? А ничего у нас не получается, опять-таки всё запредельно просто. Версия с подставой ни к черту не годится. Идея с милиционерчиком никуда не лезет. Мысль о наркотиках в конце концов смешна. И потом, об этом и о любом другом должностном проступке (буде таковой имел бы место быть) со мной бы разговаривали не в районном отделении милиции, а в прокуратуре. И потом – со мной бы разговаривали! Бы. Точка. А больше ничего в голову вообще не приходило.

(Что делать, равно – кто виноват и камо, блин, грядеше…)

Как-то это всё бесперспективненько… И что же остается? А больше ничего не остается, кроме как признать, что оба полушария зависли, перезагрузить мозги – и ничего не делать. Разве только позу поменять и роденовским мыслителем прикинуться, потому что всё равно делать больше нечего. Есть тьма искусников разрешать задачи посредством произвольной интертрепации (ну не интерпретации же!) отсутствующих фактов; я не из их числа. Если ты чего-то попросту не можешь, то лучше отвали и не напрягайся. Но это попросту, а если по латыни, то ubi nihil vales, ibi nihil velis. Каково звучит? Особенно в вонючем «обезьяннике».

Не спрашивайте, кстати, где я жаргонизмов нахваталась. Здесь и нахваталась. Уши есть? Правильно, а еще я головою слушаю. Надо ж как-то время коротать, покуда ожидание наполнится. Кстати же, про это ожидание – это из одной весьма занятной книжицы запало. А герои в этой книжке ожидание наполняли тем, что без устали лелеяли и грокали. Ага, как взлелеют, так сразу же и грокнут. Кого-нибудь взлелеют, например, а потом ка-а-ак грокнут! Вот и я о том же – что теперь взлелею, то мое, но как только ожидание наполнится…

Ладно-ладно, грокать погодим, а пока действительно послушаем. Всё разнообразие какое-то. К тому же милицейский треп меня заинтересовал. Авось и пригодится.

От каморки до дежурки было далеко, но звуки сквозь решетку долетали. Слух у меня острый – ну да и менты, положим, не шептались. А не шептались они, надо полагать, чтобы я как следует прониклась. А чтобы мне совсем понятно было, один из них старательно хохмил (на манер того же нашего Забелина, к примеру, что немудрено, ибо коллективы все по-своему одинаковы), а другой поддакивал.

Или же я слишком чересчур о самой себе вообразила?

Сами рассуди́те:

– Не, Серега, я клиенту прямо говорю: не тяни волыну, нечего мне дурочку валять и бабушку лохматить. Проще надо: раз попался – стало быть, колись, тебе же легче будет. Лучше сам, чем по-другому, потому что всё равно никуда не денешься. Я верно излагаю? – со значением заводил один.

– А то! Лучше сам, чем бляха-муха, полезней для здоровья. А если по-хорошему расколешься, то и мы, глядишь, по-человечески, – с рассчитанной ленцой отвечал другой.

– Во-во. Если вляпался, тогда не гоношись, сразу признавайся. А которые напакостили, блин, и за это адвоката требуют, те сами виноваты. С ними тоже по-хорошему сперва, но уж потом – по-разному… Кстати, Серый, ты слыхал, как вчера Федякин отличился? – неподдельно оживился первый.

– А что, он опять кому-нибудь группу инвалидности оформил? – с живинкой в голосе предположил второй.

– Ну уж сразу группу инвалидности. Что мы – звери, что ли? Как раз наоборот; ты сперва послушай. Убойщики вчера отказника кололи – короче, бытовуха, чмур свою шалаву замочил. Все улики налицо, а он, блин, в несознанку: я не я, шалава не моя, адвоката, бляха, адвоката. Мужики его кололи, блин, кололи, кололи, блин, кололи, а дяде всё равно адвоката хочется. Сейчас тебе, у нас тут каждый день полный «обезьянник» адвокатов! А тут как раз Федякин подвернулся, знаешь же – он как кого колоть, так человек отзывчивый. Ладно, говорит, типа как сейчас организуем, будет гражданину адвокат – я, мол, сам ему за адвоката выступлю.

– Чего? Федяка – адвокатом?! Да он же до сих пор по складам читает!

– Так и я ему о том же говорю, а он мне отвечает: «Война фигня, блин, главное брехня. Главное слова с понтами говорить – лучше умные, но можно непонятные. Ты какие знаешь?» – «Ригор мортис, – говорю, – трупное окоченение по-умному». – «Нормально, – отвечает, – надо бы запомнить, чтобы перед бабой пофорсить. А этому-то я чего попроще впарю». Ну так вот, Федяка китель снял, цивильное напялил и в вещдоки сунулся. А там у нас портфель полгода как пылился – опера́ грабителя поймали, а потерпевшего так и не нашли. До сих пор от нас, паскуда, бегает, дело, падла, не дает закрыть. Ну, попадись, терпила… Ага, а Федякин тот портфельчик взял, какие-то очочки, блин, напялил – и вправду, слушай, блин, ну, чисто адвокат. Мне Федюню даже жалко стало – вроде, бляха, человеком был, а тут ну погань поганью, вылитый гундос из образованных. Надо ж было так себя уродовать!

– Так что он – расколол?

– А как же! Это-то само собой подразумевается. Правда, фраер нынче недоверчивый пошел, в адвоката, паразит, так и не поверил. Но Федяка всё равно ему про ригор мортис впарил. «Знаешь, бляха-муха, – говорит, – что такое трупное окоченение по-умному? Это мигом в морге, – говорит, – и там-то ты сегодня и пропишешься!» Заманал убогого латынью. Ну и аргумент, понятно, предъявил – пару раз по почкам отоварил, и в конце концов уговорил. Но это лирика, а так-то мы не звери!

Очаровательные мальчики. Таким бы я сама того гляди созналась. Знать бы только в чем.

Голосов в дежурке поприбавилось.

– Принимайте, мужики, постояльцы прибыли. Оба-два в комплекте. Задолбали, суслики, который раз берем. Да вы ж, поди, встречались…

– А то. Помнишь меня, рожа? Правильно молчишь, сразу вижу – помнишь. И второй урод… Опять бакланили?

– Ну. Культурно отдыхали. Вы уж их того, на ночку упакуйте, постоянной клиентуре сервис, блин, со скидкой полагается. Отель пять звездочек и небеса в алмазах.

В дежурке гоготнули.

– Да мы-то, бляха-муха, что. Только, видишь, с люксами проблема – в одном у нас гражданка, понимаешь, а, блин, второй того…

– Чего – того?

– Ну, этого, того… не того, не этого…

– Чего, блин, не того? Мужики, вы, елы-палы, что – вы даже «обезьянник» скоммуниздили?

– Не, наоборот, сменщики с утра замок на дверь навесили…

– Какой замок?

– Какой-какой – амбарный!

– Ну?

– Хуй в баранку гну! Замок навесили, а ключ отдать забыли… Я серьезно, бляха, говорю!

В дежурке снова гоготнули.

– Куда серьезнее… Ну так, значит, бабу потесните. Плевать, что не положено, на зоне тоже много не положено. Нехай писюха привыкает, здесь ей не санатория… Дерьма-то пирога: малость приглядите, если что – поможете…

В дежурке еще раз гоготнули.

– Да мы и сами справимся, гражданин начальник, – осмелел кто-то из задержанных.

Плюмс! – сдается мне, дубинкой.

– Не борзеть, сучара! Без яиц останетесь. Повторять не буду.

– Дык, мы ж чего, начальничек, мы даже ничего…

Плюмс! – кажется, резиновой.

– Еще бы ты чего… Пшли, козлы!

Хорошенькое дельце. Ко мне, похоже, гости. Надо же, а у меня не прибрано… Интересно, а как же весь кагал в мою каморку втиснется?

(Интересно, а больше ничего тебе не интересно? А то, конечно, интересно – например, с чего бы это я настолько адаптировалась: «у меня», «ко мне», «в мою» – и не в камеру, заметьте, а в каморку. Вот же ведь какая психо… логика, чтобы шизологией сие не обозвать. Каких только чудес в себе не накопаешь!)

Ладненько. Гости значит гости. Жить бум лучше, жить бум веселее.

Скрежетнул засов.

Бум. Очень лучше, очень веселее…

Металлическая дверь за «гостями» с лязганьем захлопнулась.

– Не борзеть, сучары!

Это у мента напутствие такое. Типа как последнее. А дальше, дамочка, сами выгребайтесь. Только не выгрёбывайтесь, блин…

В «обезьяннике» два моих сокамерника явно гостили не впервые. Организмы. Тертые такие организмы, прихватистые, с наглянкой и подлянкой. Лагерные организмы. Блатные – не скажу, скорее приблатненные. На рожи – годочков так под дцать: двадцать, тридцать, сорок (больше, я слыхала, не дают). Упыри такие. И волна от них – тяжелая волна, душная, гнилая, гадостная прет от них волна. Грязная волна. Угарная какая-то волна – и не только в смысле перегара…

Бр-р-р. Лучшее некуда. Ну просто обхохочешься.

– Абздаться!

Можно. Абздаться тоже можно.

Один из организмов шумно уселся на скамью, второй загромоздил проход, привалившись к стенке. Несколько секунд оба смотрели на меня. Скользко так смотрели, ой как нехорошо, как-то очень пакостно смотрели. Забившись в уголок, я не шевелилась и молчала, но внутренне вся подобралась. Вообще-то я умею ладить с самой разной публикой – профессия обязывает, по работе с кем только ни встречаешься. Что сливки общества, что пенки, что подонки (зачастую что одно и то же) – общий язык я нахожу со всеми. Кстати говоря, даже в том числе и с маргиналами. Но в этом случае… э-э… н-да. Точка. Но не в этом случае.

Кстати же, «абздаться», надо полагать, это от «абзаца». Остальное пришлось переводить. (И чего бы, Янка, у тебя уркаганы ямбом изъясняются?)

– Гля, Вован, абздаться!

– Тю. Никак пацан?

– Вован, пацанка!

– Тю. Говорю – пацан.

– Вован, бля буду, какой тебе пацан! Ты врубись – пацаночка в натуре! Уси-пуси, какуси раскакуси… Гля, как лялька зенки растопырила. Пацанка, точно.

– Тю-ю… Пацанка вроде. Молчит. Прикинь, Валек, а что она молчит? Может, кыска нас не уважает?

– Не уважает кыса, говоришь?

– Ну.

– Нехорошо, Вован, обидно получается.

– Ну.

– Ничего, Вован, еще зауважает. Мы ей это дело объясним, лялечка понятливая станет. А будет рыпаться, так мы ей подсобим. Секи – сами, бля, в натуре, бля, уважим. – И гоготнул: – Нормально, бля?

(Та-а-ак. Вот так-так. И не та-а-ак, а именно вот так. А если что не так, перетакнуть некому, разэдак и растак и еще раз так… А вы как полагаете?)

– Нормально, бля?

– Ну. Уважим, бля, в натуре… Не, слышь, Валек, чего она молчит-то? Немая, что ли?

– Немая, думаешь?

– Ну.

– И потому молчит?

– Ну.

– Фигня, Вован, она не возражает. Видишь, Вова, лялечка послушная, сама всё понимает. Нормалек, ты сам в расклад врубись: кто же соске на слово поверит? – И ухмыльнулся: – Скучала девочка…

– Скучала?

– Ну.

– А вдруг она пацан? Не, разобраться надо.

– Пацанка!

– А не пацан?

– Бросай, Вован. Какая, в жопу, разница! Впервые, что ли?

– В жопу?

– Ну.

– В жопу никакой… Не, интереса для, сомнительно мне что-то.

– А мы сейчас проверим. – И надвигаясь: – Ну-ка, тихо, лять…

Та-а-ак! А вот этого не надо, так и напугать до полусмерти можно. (Заметьте, я не уточнила, чьей.) Не, в натуре нормалек: тихо, Маша, я Дубровский. Помните, Пушкина в школе мимо проходили? Ну да в школе-то мы многое мимо проходили – да только мы не в школе. Да и я – нет, вы-то как хотите, но вот лично я точно, блин, не пушкинская Маша. Тише, блин? Нашли сценарий, блин. Фигура без речей, блин. Дудки, блин!! А даже и не дудки – я сейчас такой концерт организую, что после всем ментам трубы Страшного суда тишиной покажутся. А еще погромче не желаете? Да я же тут такую кашу заварю – у меня всё отделение ей давиться будет! Дружно, блин! стройными рядами! по стойке смирно, блин!

Б-блин…

А знаете – а я ведь не смогла. И не потому что не успела, а просто почему-то не смогла. Как заклинило, сама не ожидала, однако почему-то не смогла. Я не закричала, не позвала на помощь (не поймите в меру), не сделала ничего того, что можно ждать от женщины при таком раскладе. Едва ли не впервые в жизни по-серьезному загнанная в угол, я едва ли не впервые поступила, скажем так, не так – наперекор всему, в том числе и собственным представлениям о своей персоне. Едва ли не впервые – жаль, не в последний раз: лиха беда начало, и замечу, забежав вперед, что в самом близком будущем мне предстояло частенько узнавать очень много нового о самой себе и вообще о людях. Чертовски много, признаться честно, даже слишком много – и ничуть не меньше о себе, чем об окружающих. Знала бы! Вот позже и узнала.

А пока – я не закричала, я просто среагировала.

Просто.

Среагировала.

Просто. В жизни всё не так, как на татами. На татами я бы так не справилась. В жизни. Совсем не как в кино. Бой на ограниченном пространстве, когда противники в состоянии задавить тебя даже только массой, лаконичен и отнюдь не зрелищен. Бой на поражение. Никаких захватов-удержаний, кульбитов, беготни по стенам. Фактор внезапности. Без замаха – колени, локти, кисти. Постановка кисти в карате – целая наука: атаки кулаками, пальцами, ребрами ладоней. И на поражение, по жизненно важным точкам организма. И одновременно не одного, а двух. Но если разобраться, то в самом деле запросто.

Среагировала. А попробуй я не среагировать! Ну да я и пробовать не стала, и когда оба насильника сноровисто подались вперед, целя подмять меня, запечатав рот поганой пятерней, я буквально взорвалась навстречу. Сознание не поспевало за реакцией, действовала я на автомате, спустив с цепи рефлексы. Стоявший у стены находился справа; тот, что на скамье, наваливался слева. Обоим вышло поровну, но каждому свое: правый получил коленом в междуножие и локтем по горлу, левому пальцами досталось по глазам и кулаком в грудину. Дыхание у организмов перешибло, оба даже вякнуть не смогли, подавившись хрипами. Ничуть не зрелищно, скорей наоборот. На всё про всё секунда, две – много, три – исключено. И еще вдогонку в половину столько, чтобы исхитриться проскользнуть за спины и довести дело до конца, осчастливив каждого по основанию черепа. Рауш, кратковременный наркоз, в худшем случае минут на двадцать хватит.

Лишь секунда, долгая, как сон. И еще – столько же, полстолько и в придачу вдвое против столько, чтобы сбить волну адреналина и через раз начать соображать. А начав хоть так соображать, перво-наперво проверить организмы. Умри сначала ты, а я потом отмажусь – мораль не про меня, стать убийцей мне не улыбалось. Бой на поражение есть всё-таки одно, а на уничтожение чуть – совсем другое. А один удар по кадыку чреват переломом хрящей дыхательного горла, и тогда ваш пациент чехлится от удушья. А второй удар кулаком в грудину отрывает ребра от нее и может привести к полному параличу сердечной мышцы. А еще и в пах, и по глазам, и от души по черепу – итого треть часа в бессознанке светит им (и мне!) не в худшем, а в самом лучшем случае. Но что мне было делать?!! Но гасила я всё-таки на поражение, а не на уничтожение. Только кто ж мне на слово поверит? Скучала девочка…

(Кстати говоря, вот теперь действительно у меня не прибрано.)

Однако живы, б-блин…

Уф-ф. Добила бы скотов за эту нервотрепку. Был бы из меня доктор-констатолог, оно же констататор. Д-дебилы, блин… Однако ж пронесло. Близ предела, но всё же пронесло. Впрочем, и сработала я не за пределом – близ, около того, но не за пределом. Ворохнулось в голове одно соображение, которое меня чуть-чуть притормозило. Усомнилась я, что эта антреприза представляла собой только самодеятельность подсаженных ко мне олигофренов. Примстилось в их наезде нечто нарочитое, напускное, науськанное, что ли. И сама подсадка смахивала не на записной ментовский беспредел, а на натуральную прессовку. (Повторю, я не специалист, но детективчики и лекари листают.) Неспроста сценарий мне почудился, даром, что сама его переписала.

Или я опять не того подумала?

А заодно проверим.

Проверяльщиков ждать долго не пришлось. (Или помогальщиков? Так я сама управилась. Хотите повторить?) В дежурке приглушили радио, которое надрывалось там с того момента, как меня оставили наедине с моими… э-э… соседями. В коридоре послышались шаги. Таки что же господам музыка навеяла?

(Европа плю-ю-юс! Русский шансо-о-он! Плюс-минус что-то вроде.)

– Что такое?! Па-ачему шумим?! Пр-рекратить охальничать!! – загодя, еще из коридора начал разоряться кто-то из дежурных. – Та-ак, что здесь происходит? – заглянул он в камеру – и непередаваемо:

– К-какого черта, блин…

Н-да. Непередаваемо.

Ау, служивый, челюсть подбери. Ничего у нас не происходит. Я сижу, они лежат, все довольны жизнью. А вы? Как ваше ничего? Заскучали, мальчики? И то – ждали криков-воплей, заждались, да так и не дождались. Сочувствую.

– Что здесь произошло?

А вы чего хотели?

– Сами видите – отрубились граждане, – вежливо сообщила я. – Приплохело, чего-то не того, видать, употребили. Хорошо бы им врача организовать, я вам как специалист советую. Неровен час помрут – отвечать кто будет?

Вестимо – Пушкин. Я-то здесь при чем?

– Послушайте… Погодите, но вы же сами врач!

Вот я и полечила.

– Э, нет, увольте, – сдержанно отказалась я. – Я на работе врач, а здесь я арестованная.

Тот автоматически поправил:

– Вы не арестованы – вы задержаны с целью выяснения.

А что это меняет?

– Ну так выясняйте!

– Извините, не моя епархия. Придется подождать.

Каков прогресс, надо же, слова какие знаем, а то я на «блинах», прошу простить, спеклась… Нажмем еще:

– Как долго?

– До утра.

– Тогда свободен. – (Кру-угом! ша-агом арш!.. А если поднажать?) – И вот еще, э-э… – я изобразила пальчиками нечто вызывающе-кабацкое: – Здесь типа приберите!

Самой себе противно.

То есть я уже не просто поднажала, а грубо пережала, но мент и это съел. Растерялся – накладочка случилась, подобного развития сюжета явно никто не ожидал. Всё-таки недаром сценарий мне привиделся, теперь того гляди и режиссеру придется проявиться. Ну что ж – тем лучше, тем будет веселее; сочтемся славою!

(Наивная! И даже так: наи-и-ивная!..)

Так или иначе, организмов из камеры убрали, и больше до утра меня не беспокоили. А поутру на мне без лишних слов защелкнули наручники (надо полагать, honoris causa – в ознаменование заслуг), отконвоировали на второй этаж, провели в мрачный тупичок за железной дверью, поместили в каком-то кабинетике – и еще на несколько часов оставили одну, прицепив наручниками к стояку центрального отопления. Ну вот, а я-то сокрушалась, что правоохренительные органы для меня браслеток пожалели.

А знаете, что самое смешное? Даже и не то, что на двери, в которую меня препроводили, красовалась внушительная вывеска «Отдел по расследованию умышленных убийств и особо тяжких преступлений». Ага, именно вот так, но самое смешное, и оно же самое кошмарное, заключалось в том, что всё происходящее начало мне – нет, не нравиться, так бы далеко я заходить не стала, – но около того и что-то вроде этого. Никогда бы о себе столь странно не подумала. На самом деле, браслетки были лишними – я бы и сама теперь отсюда не ушла, не получив ответы на все свои вопросы. А вопросов у меня – ну да вы и сами понимаете.

Как-то это всё меня заинтриговало.

Глава 7

Человек предполагает, Бог располагает, а женщина – впрочем, у нас есть и другие недостатки. Это я вообще, а в частности я в очередной раз заблуждалась, потому что ответы я и в самом деле получила – но не тогда, не сразу и далеко не все. Но так или иначе получила.

Кое-что стало мне известно много позже. Например, пока я коротала время в гордом одиночестве, надежно (мне с них смешно) притороченная браслетками к трубе, в кабинете начальника отделения милиции состоялся один весьма занятный разговор, имеющий ко мне самое прямое отношение. Участвовали в нем сам начальник, подполковник Алексей Степанович Новодворцев, и тоже по-своему занятный милиционер, оперуполномоченный «убойного» отдела капитан Тесалов.

Выглядело это всё примерно так.

– Здравия желаю, господин… виноват, товарищ подполковник, – зайдя в кабинет, современно начал, но по-уставному поправился капитан Тесалов. – Вызывали, Алексей Степанович?

– Вольно, товарищ капитан, – из кресла во главе большого Т-образного стола отозвался начальник отделения, – а «господ» отставить, – не поднимая глаз, продолжая изучать какие-то бумаги, в задумчивости приказал товарищ подполковник, – прежних, знаешь ли, давно перевели, а новых мы еще не посадили. Да-с, а надо бы… – Новодворцев чему-то досадливо поморщился, отодвинул от себя бумаги и в упор взглянул на подчиненного. – Вольно, вольно, капитан. Хотя – куда вольнее, распустил я вас… Да не стой ты над душой, как мент какой поганый! – неожиданно усмехнулся он. – Проходи, Юрий Сергеевич, садись, разговор имеется.

Тесалов показал, что шутку «мент поганый» оценил, но сам насторожился. В этом отделении он работал сравнительно недавно, но уже успел уразуметь, что раз начальство изволило шутить, то ничего хорошего ждать не приходилось. За внешне неказистым, якобы простецким юморком и доверительной манерой разговора представительного седого подполковника узнавался характер очень цепкий и для подчиненных крайне непростой.

Подождав, пока капитан усядется за стол, начальник отделения продолжил:

– Сразу к делу, капитан. Ты бомжей списал? Напомни, что там было… Без подробностей! – распорядился он, видя, что Тесалов выложил на стол папку с документами. – Давай-ка покороче.

– Есть короче, Алексей Степанович. Там без вариантов – три бомжа в подвале, околели без видимых причин, трупы двухнедельные. Оно же как всегда – слишком много политуры скушали. Эксперты отмахнулись, дело я списал за отсутствием состава преступления. Если там и был какой-то криминал, всё равно теперь не докопаемся.

– А оно нам надо – «глухаря» на жердочку сажать? Молодец, хоть ты соображаешь. Ладно, с этим всё, – подполковник удовлетворенно хлопнул ладонью по столу. – Но коль скоро ты соображаешь – извини, товарищ капитан, я тебя обрадую. – Новодворцев передал Тесалову несколько листочков. – Здесь уже так просто не отпишешься, придется покопать. Потом изучишь, слушай в двух словах. Имело место разбойное нападение на «скорую» с целью изъятия наркотиков. Врач по дурости пытался оказать сопротивление, за что и был избит. Наркоманы в количестве трех штук с места преступления благополучно скрылись. Всё произошло позавчера, точнее – уже вчера, около двух ночи. Эпизод зарегистрирован, по факту грабежа дело завели, но сегодня пострадавший скончался от побоев. Так что, капитан, еще раз извини, теперь придется «убойщикам» корячиться, а именно – тебе. Людей у меня нет, сам отлично знаешь.

– А Козлов? Алексей Степанович, вы и так все его дела на меня повесили. А там четыре «глухаря», один другого краше. А если проверять его подозрения на серию, еще как минимум три эпизода придется отрабатывать. И потом…

– Юрий Сергеевич, ты не на базаре. Как уголовник Бендер говорил, торг здесь неуместен.

– Алексей Степанович…

– Капитан Тесалов!

– Есть.

– Так-то лучше, капитан, коротко и ясно. И скажи спасибо, что за Козловым всего четыре дела придется закрывать. Если бы я сам его не окоротил, там бы дичи вдвое больше было.

– Спасибо, товарищ подполковник.

– Что-о?!

– Что всего четыре.

– Ты не слишком зарывайся, капитан, – хмыкнул подполковник. – Ладно, ближе к делу. Как по наркоманам будешь действовать?

– Обыкновенно. – Тот чуть пожал плечами. – Агентуру заряжу. Потрясу кого-нибудь из тех, кто у нас светился. Есть тут на примете отморозки. Если нападавшие постоянно пасутся на нашей территории, то не исключено, что кто-то что-то слышал. Повезет – зацепимся, раскрутим, отходняк начнет ломать – разговорим. Ну а если публика случайная, то шансов никаких. Разве очень крепко повезет, сами понимаете.

– Я-то понимаю, а ты будь добр хоть наизнанку вывернись, но чтобы очень крепко повезло! Доступно приказал? А мыслишь правильно. Только не забудь запросить аналогичные преступления по городу – если где-нибудь еще такие эпизоды проходили, постараемся наши материалы в ГУВД спихнуть, нехай они дела объединяют. Учись, Юрий Сергеевич, – назидательно заметил подполковник. – Так, с этим всё, закончили. Ты с бумагами Козлова ознакомился?

– Так точно.

– Расслабься, капитан. Вижу по лицу, что всё тебе не нравится. Мне, между прочим, тоже. Хорошо, его дела ты принял…

– Алексей Степанович, за ним еще задержанная числится.

(То есть лично я, это я слегка напоминаю.)

– Погоди ты о задержанной. Давай-ка по порядку, с этой самодеятельностью разобраться нужно. Для начала вкратце изложи, чего он там надыбал, потом уже определяться будем. А задержанная от нас не убежит…

Положим, будучи лицом заинтригованным, я сама отсюда не спешила, однако же насчет «не убежит» я бы не судила опрометчиво. Человек предполагает, мент располагает, а женщина – ну да я об этом говорила. А вот насчет того, чего он там надыбал, то Козлов и впрямь кое-что надыбал. Как это ни странно, в том числе и то, что меня действительно касается.

Однако в самом деле по порядку.

В течение последних трех недель в районе было зарегистрировано несколько загадочных смертей, в ряде случаев похожих на убийство.

(О как изложила, а как звучало, так примерно я и изложила. Да, на всякий случай повторю – это всё стало мне известно много позже.)

Итак, первым среди прочих был обнаружен труп одинокой пожилой женщины в квартире на втором этаже в стандартной девятиэтажке на проспекте Славы. Соседи по лестничной площадке обратили внимание на незапертую дверь и немедленно вызвали милицию. В результате осмотра места происшествия было установлено, что с момента смерти потерпевшей прошло не менее двух дней, а в квартире наличествуют признаки совершения кражи. (За протокольные извивы языка я не отвечаю.) При первичном осмотре видимых повреждений на трупе не замечено, произведенное позднее патологоанатомическое вскрытие факт насильственной смерти не подтвердило и не опровергло. В результате допущенной небрежности провести вторую, более детальную судмедэкспертизу не было возможности. Заведено уголовное дело, работу по которому начал оперуполномоченный лейтенант Козлов.

Поквартирный опрос выявил один странный эпизод. Живущая выше этажом такая же одинокая старушка сообщила, что на днях к ней в квартиру позвонился некто, из-за двери назвавшийся врачом из поликлиники. Дверь старушка не открыла, поскольку никакого доктора она не вызывала. Установить дату визита этого врача и даже подтвердить сам факт такого посещения не представляется возможным, так как пожилая женщина страдает возрастными изменениями личности, состоит на учете в психоневрологическом диспансере и в пространстве, времени и собственном сознании ориентируется мало. (Нет бы просто указать, что маразм у бабушки!) А кроме этого никто и ничего не видел и не слышал.

Но Козлову и того хватило. Повторный поквартирный обход, произведенный оперуполномоченным Козловым в порядке личной инициативы, внятных результатов не принес, но лейтенанта на «враче» заклинило. Тем более буквально день спустя при весьма похожих обстоятельствах в другом конце района был обнаружен следующий труп.

Началось всё тоже с приоткрытой двери с чудовищным ригельным замком и тоже без следов какого-либо взлома. Однако в этот раз труп оказался свежим, с момента смерти прошло не более шести – восьми часов. На локтевом сгибе пожилой женщины были обнаружены следы инъекций, которые, впрочем, объяснялись тем, что умершая страдала рядом хронических недугов и регулярно обращалась к медикам. Опрос позволил выявить дальнюю родственницу потерпевшей (потерпевшей ли?). Та показала, что из квартиры, возможно, пропали некоторые ценные вещи, в частности, серьги с бриллиантами и золотой брегет девятнадцатого века. За точность показаний свидетельница не ручается, поскольку навещала покойную давно, близких отношений не поддерживала и могла напутать. Судмедэкспертиза и в этом случае не дала четкого заключения о причинах смерти. Уголовное дело было поручено опять-таки Козлову, о чем он сам просил. Ну сам и напросился, разумеется.

Опрос жильцов подъезда, произведенный с упором на врача или человека, работающего под врача, ситуацию не столько прояснил, сколько всё запутал. Да, в течение указанного дня врача в подъезде видели. И не одного, потому что в квартиру на третьем этаже был вызван участковый, а жильцов на пятом лечила «неотложная». И до этого видели врача, но могли и видеть после этого. Может быть, мужчину, а возможно – женщину. В халате. В белом. Или в чем-то белом, то есть не исключено, что не врача. То есть просто некоего человека, например, в плаще, а вовсе не в халате. В белом. Или в чем-то бежевом. Или не сегодня, а позавчера, но кого-то там определенно видели. Но видели э-э… неопределенно.

Инициатива наказывается исполнением, и новый труп, обнаруженный несколькими днями позже, повис также на, скажем так, Козлове отпущения. Отчасти к этому располагали обстоятельства. На сей раз квартира оказалась запертой, о смерти ее обитательницы сообщила соседка по лестничной площадке. Она за небольшую мзду регулярно навещала умершую, помогала престарелой женщине в быту и имела ключи от ее жилища. Повреждений, указывающих на насильственный характер смерти, на теле опять же не отмечено, но следы поспешного обыска квартиры были налицо. Как и в двух предшествующих случаях ни оперативно-розыскные действия, ни судмедэкспертиза вразумительных результатов не дали. По словам соседки, покойная хранила дома незначительную сумму денег, старинное столовое серебро и кое-какие золотые украшения. При осмотре места происшествия названных вещей не обнаружено. Заведено уголовное дело.