Текст книги "Без очереди в рай"

Диана Вежина, Михаил Дайнека
Без очереди в рай

© Дайнека М., 2021

© Вежина Д., 2021

© ООО «Издательство «Вече», 2021

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

Сайт издательства www.veche.ru

Уважаемые читатели!

Спешим сообщить, что начиная с книги, которую вы сейчас держите в руках, все последующие издания серии «Любимый детектив» будут выходить в новом современном внешнем художественном оформлении. Не скроем, менять привычное, давно апробированное всегда трудно, к тому же серия эта – известная (выпущено уже около 150 наименований), заслуженная (лауреат Премии МВД РФ за 2018 год в области искусства и литературы), и наши детективы неизменно пользовались популярностью у любителей остросюжетного жанра. Тем не менее, посоветовавшись с маркетологами, специалистами книжной торговли, дизайнерами, решили попробовать. Что из этого получилось, судить вам. Ждем ваших замечаний и предложений по адресу: 129337, Москва, а/я 63. Издательство «Вече» или по электронной почте: [email protected]

От издательства

* * *

Андрею Измайлову, соавтору «Русского транзита»

Взглянув же, Он увидел богатых, клавших дары свои в сокровищницу, увидел также и бедную вдову, положившую туда две лепты, и сказал: истинно говорю вам, что эта бедная вдова больше всех положила, ибо все те от избытка своего положили в дар Богу, а она от скудости своей положила все пропитание свое, которое имела.

От Луки, 21, 1–4

Один, например, зарезал человека так, за ничто, за луковицу. Вышел на дорогу, зарезал мужика проезжего, а у него и всего-то одна луковица. «Что ж, батька! Ты меня посылал на добычу: вон я мужика зарезал и всего-то луковицу нашел!» – «Дурак! Луковица – ан копейка! Сто душ – сто луковиц, вот те и рубль!»

Ф.М.Достоевский. «Записки из мертвого дома»

Вранье всё это

Авторы

Пролог

Подумать странно, что когда-то я была нормальным человеком. Наверное. Давно. Недели три назад.

Смешно подумать, да. До слез, блин, обхохочешься.

Контора отнеслась ко мне с достаточной серьезностью. Другого, впрочем, трудно было ожидать. Допрос вели два офицера в штатском, майор и капитан. Запоминать их имена-фамилии лично я не видела нужды. Майор и капитан, по мне так с них достаточно.

Бодягу начал капитан:

– Дайана Германовна, если вы заметили, наручники на вас мы не надели. Во-первых, вы умеете от них освобождаться, мы наслышаны. А во-вторых, мы вооружены, а за дверью – несколько бойцов спецназа с автоматами. В случае чего они обязаны вас задержать живой. Но брать живой – не значит невредимой. Они вас в деле видели и рисковать не станут – просто продырявят вам конечности…

– Вы так добры, – не удержалась я.

– Просто не пытайтесь что-то выкинуть. Избегайте делать резкие движения, хорошо?

Респект и уважуха, словом, полные.

– А вы уверены, что всё предусмотрели?

– А разве нет?

– Ну, окна, например. Вы и снаружи ваш спецназ поставили?

– А это лишнее, – ответил капитан. – Окна в этом кабинете зарешечены, мы сейчас на третьем этаже, здание оцеплено ОМОНом. При таком раскладе даже вы…

Майор негромко перебил:

– Распорядись.

Прониклись, блин.

А я усугубила:

– Вы бы еще снайпера поставили…

Майор сарказм как будто уловил:

– А вот это уже в самом деле лишнее. – Покуда капитан распоряжался, он не шутя сказал: – А вы бы при желании ушли. Не так ли, доктор Кейн?

– Хотела бы – ушла. Да только вот куда?

– Вы правы, некуда. Вы профессионал?

– Я просто доктор Кейн. Обычный врач на «неотложной помощи».

– Не слишком верится. – И дружелюбно вдруг: – Ну и видок у вас!

А то я сомневалась.

– Мне нужно зеркало.

– За вами, на стене.

Видок был тот еще. На черном, правда, кровь не очень-то заметна, но руки и лицо… Хотя, учитывая обстоятельства, всё могло быть хуже. Вот только взгляд еще. Неласковый такой. Студеный взгляд, пустой. Да что там говорить – глаза убийцы это называется.

Довольного своей работой, вот в чем страх…

Чужая кровь противно стягивала кожу.

– Мне хочется умыться.

– Здесь есть душ, – заметил капитан.

– Сначала разговор, – сказал майор. – Потом вы сможете, так скажем, освежиться.

Я покачала головой:

– Сейчас. Иначе вы ни слова не услышите.

Майор смолчал.

Взял слово капитан:

– Дайана Германовна, вы должны понять: ситуация для вас предельно напряженная. Допускаю, что для ваших действий были основания. Тем не менее внизу четыре трупа…

Я перебила:

– Только три на мне. Четвертого не я, чужого мне не надо, – сказала я. – Еще один клиент в подвале, кстати говоря. Тот должен быть живым. Его я ласково.

– Ну вы даете, блин…

Не всем и не всегда.

А на вид такая хрупкая девчоночка…

– Не ведала говядина, что тушенкой станет, – пробормотала я. – А между прочим, да: я никого из ваших суперменов не угробила?

Они переглянулись:

– Будут жить.

– Отрадно слышать. Это я всерьез. – От светошумовых гранат в ушах звенело. – А теперь послушайте меня, – я была настроена решительно: – Говорить пока нам с вами не о чем. Но я согласна в принципе сотрудничать. Терять мне нечего…

– Допустим. Доктор Кейн, мы постараемся вас вытащить из этой передряги. Если это в принципе возможно, – пообещал майор. – Хоть призрачный, но шанс.

Сомнительно мне как-то.

– Значит, так. Вы прожектора внизу заметили? На кронштейне одного из них находится моя видеокамера. Надеюсь, ваша кавалерия ее не разбомбила. И еще. В моей «десятке», в бардачке, конверт. Машина возле дома. Адрес знаете?

Майор задумчиво:

– Допустим. Ну так что?

– Возможно, всё. Возможно, ничего. Не желаете сначала ознакомиться? Там довольно любопытный материал. Поверьте на слово. А я пока что в душ, хочу прийти в себя. Договорились, нет?

Договорились, да.

А ведь, как ни крути, ситуация была насквозь неправильной. И всё-таки…

Я как могла отмыла кровь и пот.

А затем меня еще и кофе напоили.

– Теперь готовы?

– Да.

Включили диктофон.

– Ну что ж, рассказывайте.

Что ж…

Я рассказала.

Глава 1

Интересно, какой зануда выдумал, будто високосный год чреват всяческими неприятностями? Кому как, а мне наоборот. Еще толком не проснувшись, я сразу же начала подозревать, что опять блаженно улыбаюсь – как в детстве, как может улыбаться человек, который точно знает, что сегодня снова что-нибудь произойдет, обязательно что-нибудь особенное и хорошее. А если здравый смысл твердит, что лимит чудес основательно исчерпан и в обозримом будущем ничего особенно хорошего ждать больше не приходится, то – к черту здравый смысл!

За окном разгоралось яркое сентябрьское утро, было ветрено, словно весело нетерпеливый сквознячок теребил портьеру. Солнечный свет плескал о подоконник, брызгами растекался по пыльному стеклу, солнечные зайчики щекотно бегали по моей до неприличия улыбчивой физиономии. Я радостно чихнула, фыркнула и решительно продрала глаза.

Спать вредно! Но хочется, очень хочется, ну даже оч-ч-чень хочется! Судя по перекрученному одеялу и сбитой простыне, я даже во сне продолжала отчаянно давить на газ и крутить баранку. Позавчера я выехала из родной, любимой, причем чем дальше от нее, тем более любимой Самары, а вчера, крепко за полночь (стало быть, уже сегодня) припарковала в заполошном питерском дворе свою новенькую серебристую «десятку». Без малого две тысячи кэмэ, почти без остановок – вот что отпуск с человеком делает!

Вообще-то я не человек – я врач, но не в этом дело. Я дома! Оказывается, какая благодать – просыпаться дома! Тут вам не там: там я родилась, выросла, там остались лучшие на свете предки. Там всегда мне рады, там тепло и Волга, а тут сыро и Нева, но здесь я – дома.

Черт, черт, черт и еще раз черт! Надо срочно отзвонить родителю, еще надо… Нет, ну что за матерное слово – надо! Нет, какое замечательное слово – надо! Вставайте, граф, вас ждут великие дела! Дерзай, графиня из графина, чтобы чертиком из бутылки себя не обозвать…

Я таким пинком вышибла себя из койки, что должна была бы заработать как минимум синяк. Хватит, отпуск позади, хорошенького понемножку. Завтра на службу, а сегодня – из великих дел на сегодня намечались следующие: позвонить отцу, сестре и на работу, заполнить холодильник, навести посильный марафет на себя и на обиталище. Нет, еще раз черт и трижды чертов черт!

Мое обиталище – это две смежных комнаты в расчудесной коммуналке на последнем этаже с видом на Владимирский собор и замечательной пожилой соседкой. У нас общий холл, которому больше подходит старомодное словечко «зала», налево – просторная комната соседки размером с две моих, направо – дверь ко мне и дверь на кухню, прямо – чулан и все удобства.

На кухню или прямо? Сначала все удобства, – нет, сначала кофе, после все удобства, а после снова кофе. Растворимый, разумеется, колдовать над молотой «арабикой» времени не хватит. И обязательно покрепче, бишь по-петербургски: москвичи и прочие провинциалы тратят столько кипятка, что запросто могли бы обойтись цикорием. По себе сужу, сама не так давно научилась этот замечательный продукт жидкостью не портить.

Не будите спящую соседку! На самом деле, я давно привыкла: она убежденная сова, я типичный жаворонок. Привычно стараясь не шуметь, я в темпе вальса провернула все утренние процедуры, на раз-два-три покрутилась перед зеркалом. Н-да, это нечто – не отражение конечно же, но обрамление: зеркало антикварное, в помпезной бронзовой раме с купидонами от пола чуть ли не до потолка. Ничего, что отражение не ах – не ах, положим, но кое-что, даром что ничего особенного: в манекенщицы росточком я не вышла, формами похвастать не могу, загорелая, поджарая, рот до ушей, ноги э-э… от ушей, глаза на пол-мордахи светятся. Каштанка какая-то, маленькая такая собачонка, которая до старости щенок. Сучонка. Некоторым даже нравится.

Дабы не сбиваться с темпа, я немедленно взялась звонить родителю в Самару. Родитель у меня – нечто в своем роде, причем до мозга костей мужском. Только мужчина в состоянии перепутать возраст собственного чада – почему-то мой папочка был искренне уверен, что в этом декабре мне стукнет двадцать пять, а не как на самом деле – на год меньше. Обижаться, впрочем, не приходится, особенно получив в подарок ту самую серебристую «десятку», столь лихо докатившую меня до Петербурга. Дешево и сердито… то есть нет, как раз не дешево и не сердито, раз сердиться не на что. Так уж он устроен – а для рядового инженера и заядлого раллиста, который с началом перестройки азартно врезал по газам и с тех пор на предельной скорости берет все виражи и буераки рассейского предпринимательства, устроен он, право же, неплохо.

Так держать, родитель! Автомобили – его бизнес и моя до поры до времени сокрытая страстишка. Два года назад, окончив институт, я позволила себе приобрести подержанные «жигули», многострадальную бежевую «копеечку», и на время думать зареклась о чем-либо более серьезном. Мои достойные лучшего употребления потуги жить по средствам фатер воспринимает с той же иронической терпимостью, с какой мужчине до мозга костей положено внимать милым дамским фанабериям. Но при этом он ненавязчиво, однако регулярно подкидывает мне «на шпильки» по меньшей мере столько же, сколько молодому лекарю платит государство – столько же, полстолька и еще четвертинку столька. Потому что платит государство мне, если мерить деньгами, а не рублями, полста зеленых в месяц[1]1
  События романа происходят в 2000-м году. (Прим. авторов).


[Закрыть]. Таки ж пусть гниющие капиталисты позавидуют: у них на одичавшем Западе на такие деньги суток не протянешь…

Дозванивалась я как обычно долго, разговаривала неприлично мало. Родитель признает только телеграфный стиль. «Доехала отлично зпт люблю зпт целую зпт Яна тчк» – «Очень рад зпт Лерочке привет зпт обнимаю зпт папа тчк» Как хотите, так и понимайте, а я на всякий случай поясню.

Яна – это я, хотя в действительности я – Дайана, доктор «неотложной помощи» Дайана Германовна Кейн. Лерочка – моя младшая сестра Валерия. Сводная сестра – родитель у нас общий, мама у нас Лерина, но – мама. Симпатии в семье всегда распределялись поровну, щедроты тоже: не выдели родители Лере денег на петербургскую квартиру, не видать бы мне «десятки» как своих ушей. Верно и обратное. Правда, вместо скромной однокомнатной квартирки сестренка враз обзавелась трехкомнатной, но здесь не только папа – тут еще и папик поучаствовал. Каждому свое, каждый кувыркается как может, с кем и сколько может, порицать или завидовать у нас в семье не принято.

Лера на два года меня младше и по меньшей мере вдвое приспособленней. Мы обе из Самары, обе мы добрые самаритянки, каждая по-своему, что в любом случае пристойнее, чем быть какими-нибудь криворожицами или, например, криворожанками. Обе мы, окончив школу, друг за дружкой перебрались в Питер. Лера тоже поступала в Медицинский университет, но не прошла по конкурсу, однако нимало этим не расстроилась и стала массажисткой. В медицине есть медики, медянки и медюшки. Сестренка принципиально тяготеет к последней разновидности.

Сестричка – девица современная: живи сама, давай другим, и у всех всё будет. Такое вот жизнерадостное существо, в меру беспринципное, взбалмошное и очаровательное. Словно разговор по телефону: «А, приветик, чем ты занимаешься?» Это мне, это вместо здрасьте называется – но тут как называется, так и отзывается: «Сижу, тебе звоню». – «Ладно, мешать тебе не буду». Неподражаемое существо – хорошо, если в самом деле трубку не положит. Или так: «Слушай, я уже спрашивала, как тебе моя новая квартира (возможны варианты: от шляпки до заколки)?» – «Спрашивала». – «Ну и как?» Отвечай не отвечай, всё равно хоть раз еще, но спросит.

(Равно наоборот: «А ты уже спрашивала?» – «Спрашивала». – «И что же я сказала?»)

Короче, Яна это я, а Лера это Лера. Мы мило пообщались, сестренка приняла причитающиеся ей объятия, приветы, поцелуи, живо вызвалась найти покупателя на мою старую «копеечку» и на полуслове отключилась. Ни точек, ни даже запятых – Лерочка знаков препинания (по жизни) вообще не признает.

То ли дело телефон – должно быть, телеграфный стиль оказался на редкость заразительным. И в беседе с фатером, и в разговоре с Лерой, и когда я прозвонилась на работу и уточнила график, в трубке фонило и пощелкивало так, точно аппарат самостоятельно принялся отбивать всяческие «зэпэтэ» и «тэчэка». Или будто подключался параллельный телефон, но вообразить себе мою соседку-полуночницу, интеллигентнейшую питерскую даму, в роли склочной коммунальной недотыкомки, которая с утра пораньше прослушивает общий телефон, это всё равно что представить в той же роли английскую королеву.

Ладно, щелкает и щелкает, и пускай себе сколько хочет щелкает. Странно, разумеется, но чего только с нашей телефонной сетью не случается. Не стану же я забивать себе голову такими пустяками! И не стала забивать – а зря, а могла хотя бы удивиться…

Поменяв халат на джинсы, свитерок и привычные кроссовки, я еще раз заценила в зеркале самое себя, словно собиралась на свидание, а не в марафон по магазинам.

Мои апартаменты имеют место быть в самом центре города, у Пяти углов, где Кузнечный рынок, метро Владимирская и Достоевская, рядом Невский, Лиговка и река Фонтанка. До Сенной чуть дальше, но закупаться я предпочитаю там – там дешево и живописно, причем живописно отнюдь не по-парадному, а буквально по-живому. На Сенной даже бомжи особо петербургские…

Смешно сказать, но когда-то я этого города натуральным образом боялась. Спрашивается, как можно жить в музее? Теперь я отвечаю: а как прикажете жить где-нибудь еще?

Я приехала сюда в достопамятном 1991-м. Сперва я поступала в университет и ничем, кроме каверзных экзаменов, не интересовалась. А потом, как по заказу, приключился путч. Как это было – кто-то знает, кто-то представляет, остальным рассказывать бессмысленно и уже неловко. Именно тогда, на, в общем-то, потешных баррикадах, этот умышленный, ненастоящий, невозможный город стал до слез моим. Наверное, как и всякий человек с толикой немецкой крови, я несколько сентиментальна.

На самом деле, этот город у меня в крови. История моей семьи – история, достойная романа, будет случай – расскажу подробнее. Некогда всю квартиру, в которой я теперь живу, занимала ленинградская ветвь моего семейства. После войны квартира превратилась в коммуналку. К моменту моего переезда на историческую родину (я о невских берегах) из питерской родни в живых оставалась лишь моя двоюродная бабка, тетушка моей покойной матери. От нее-то я и унаследовала две расчудесных комнаты, фантастическое зеркало и славную соседку…

Я закупилась, нагулялась и проголодалась. Ключ в замке захрустел, как карамель во рту.

– Яночка!

Коммуналка – штука не всегда удобная, даже в центре города, но на отдельное жилье я свои комнаты не променяю. Хотя бы потому, что – хотите верьте, хотите доверяйте, – но я чертовски дорожу обществом соседки. Правда, хотите верьте, не хотите – как хотите.

– Тетя Лиза!

Она сама когда-то настояла, чтобы я называла ее так, попроще, по-домашнему. А вообще-то она Елизавета Федоровна Нарчакова, одинокая пожилая дама, по которой я умудрилась здорово соскучиться. Она, надеюсь, тоже.

– Дай-ка, дай-ка рассмотреть! Ну хороша, хороша – загорела, посвежела! – приобняв меня, констатировала тетя Лиза.

– Ага, похужала, возмудела, – отшутилась я. – Как вы без меня? – Я радостно поцеловала ее в морщинистую щеку.

– Как погода, – улыбнулась тетя Лиза, – переменная облачность с прояснениями, иногда дожди…

– Похудели вы немножечко, – заметила я.

– Это ничего, всё к лучшему. Возраст, Яночка: меньше сил, но легче ноша…

– А я только что пирожные купила, ваши любимые, с миндалем, – лукаво сообщила я.

– Опять на старуху деньги тратишь, – ласково укорила тетя Лиза. – Ладно, ладно, не оправдывайся. Ты иди, разгружай авоськи, а потом ко мне, я по такому случаю кофеек затею.

– Чудесный у вас кофе, тетя Лиза, только нежелательно бы вам… – Я ничуть не преувеличила, кофе она варит фантастически, по какому-то своему особому рецепту.

– Знаю, знаю, – беззаботно отмахнулась тетя Лиза, – а ты вот хоть и доктор, а до сих пор не понимаешь, что ежели нельзя, но очень хочется, то немножко можно. Слыхала про такое?

– Ага, слышала, Жванецкий написал.

– Ага, ничего подобного, – весело передразнила тетя Лиза, – эту хохмочку задолго до всяческих жлобецких сочинили. И даже не в Одессе…

Спорить с тетей Лизой – дело безнадежное. Эта сухонькая семидесятипятилетняя старушка на диво энергична, остра на язычок, а ее ясной голове могли бы позавидовать люди на три десятилетия моложе. Держится она подчеркнуто неброско. В средствах соседка не слишком стеснена – пенсия, которую Елизавета Федоровна получает как блокадница и ветеран войны, вдвое больше, чем моя зарплата. При этом на себя она ничего практически не тратит. Сколько ее знаю, в межсезонье, например, тетя Лиза носит одно и то же старое невзрачное пальто. Дело тут не только в бережливости, присущей старикам, но и в застарелой, въевшейся с годами привычке к неприметности.

А может быть, и в том, что пару лет назад у нее оттяпали значительную часть желудка, назвав причину «злокачественной язвой». Не надо ни эрудиции, ни особого ума, чтобы догадаться, что данным эвфемизмом мои коллеги обозвали рак. Для рецидива было рановато, но на фоне худобы легонькая желтизна на скулах мне как-то не понравилась…

Житейские перипетии тетя Лиза воспринимает с пристальной отстраненностью искусствоведа, каковым на самом деле и является. Стены ее огромной затененной комнаты заняты стеллажами с книгами и полотнами западноевропейских живописцев. Копиями, разумеется, откуда бы у скромного музейного работника, званиями и чинами не увенчанного, взялись оригиналы. Но имитации и копии очень хороши, кое в чем она меня научила разбираться, Рубенса с Ренессансом я не перепутаю. Я даже знаю, что изящный столик с изогнутыми ножками, сервированный тетей Лизой под кофейный ритуал, восходит к стилю «буль». Был такой английский мастер – кажется, во времена Наполеона. То есть Наполеон-то в те незапамятные времена пребывал во Франции, а вот кто помимо этого доисторического Буля подвизался в Англии – я в упор не помню.

В литературе я ориентируюсь чуть лучше, чем в искусстве. Собственной библиотекой я не обзавожусь – мне больше чем хватает тети Лизиной. Лучшим переводам она предпочитает язык оригинала. Помимо русского Елизавета Федоровна владеет английским, немецким, французским, итальянским и еще (со словарем) испанским. Я, между прочим, тоже – помимо русского (порой со словарем) я с детства знаю немецкий и английский, позже научилась сносно изъясняться на французском, а затем – читать на итальянском. Не ах, но кое-как Данте в подлиннике с подачи тети Лизы я таки осилила.

(А теперь спросите у меня, ежели я вся из себя такая жутко умная, почему же я на «неотложной помощи» тружусь, а не на Канарах прохлаждаюсь. Спросили? И что же я ответила?)

Шкаф, тахта, комод, бюро и просторный стол с ультрасовременным компьютером в комнате теряются. А еще в углу имеется всамделишный камин, но дымоход, увы, забит или заложен. Соседка давным-давно на пенсии, но продолжает вечерами корпеть над какой-то монографией. А то и над романом или мемуаром – о предмете ее творческих исканий я не имею ни малейшего понятия: Елизавета Федоровна не из тех людей, кто, сказавши «а», доходит до последней буквы алфавита. А может быть, из тех, но без нужды о себе она не распространяется, предпочитая слушать, причем делает это с неподдельным интересом. Во всяком случае, когда дело касается меня.

К кофе тетя Лиза выставила марочный коньяк. Если нельзя, но очень хочется, то по наперстку можно. А вот относительно чудовищного «Беломора», в котором Елизавета Федоровна себе и на смертном ложе не откажет, мне даже «ква» сказать запрещено. Были прецеденты…

– С возвращением, – мы подняли бокалы, – и с приобретением, – со значением сказала тетя Лиза, – ты ведь новую машину привезла, правильно? «Десятку», если я не ошибаюсь?

– Ага… – А ведь я ни слова ей не говорила. – Неужели я вас всё-таки ночью потревожила? – огорчилась я.

– Ага, а вот опять ничего подобного, – улыбнулась тетя Лиза, – это я с утра додедуцировалась. С утра раковина влажная была – значит, ты приехала. Я во двор в окошко глянула, вижу – рядышком с твоей машиной новое авто образовалось. Симпатичное авто, только некрасиво припарковано – тебе из-за него ни за что не выехать. А кто же так без нужды машину ставит, если место для парковки есть? Стало быть – твое приобретение, не иначе как отец презентовал. Верно рассуждаю?

Как всегда: всё просто, как мычание, а ведь впору было заподозрить, что она и в самом деле телефонный разговор подслушала.

Ни в логике, ни в наблюдательности тете Лизе не откажешь. Равно как и живости характера ей не занимать – да еще с толикой авантюризма. Ввязываясь в сомнительные предприятия типа жульнической пирамиды МММ, тетя Лиза неизменно оставалась в выигрыше. Она и мне когда-то объясняла, что такое финансовые пирамиды и в чем их принципиальное отличие от сооружений Древнего Египта. Только всё равно я в этом надувательстве ничегошеньки не смыслю. Не в древнеегипетском, разумеется, а в современном, даром что я дочка бизнесмена. Вот и думай после этого, кто из нас дитя эпохи.

– Вы прямо как мисс Марпл у Агаты Кристи! – Елизавета Федоровна только улыбнулась. – Абсолютно верно, тетя Лиза, отец ко дню рождения расщедрился. Сами знаете, мне не по зарплате, – подтвердила я.

– Довольна? – В который раз мой рот сам собою расползся до ушей. – Ну и замечательно, – тепло сказала тетя Лиза.

– Не просто замечательно – всё настолько замечательно, что лучше бы хорошенького понемножку. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы, – я суеверно постучала по лакированной столешнице, – даже страшновато как-то…

– Что, и когда всё хорошо – тоже всё нехорошо? – улыбнулась тетя Лиза. – Эх, человеки-человеки, Бога на вас нет. А жаль, – неожиданно добавила она.

Ого! Это было что-то принципиально новое. Встречаются глубоко верующие люди, встречаются посильно верующие, верующие, но не религиозные, как я, а случаются и глубоко неверующие, как моя соседка. Для Елизаветы Федоровны Бог не персонаж, а фигура речи.

– Бог с вами, тетя Лиза, что на вас нашло? – удивилась я.

– Да ничего, блажь старушечья накатила, к слову просто-напросто пришлось. Впрочем, не совсем. Подожди-ка, раз уж так к слову получилось… – Она взяла с письменного стола плоскую коробку в оберточной бумаге, размером с солидный фолиант, и вручила мне. – Слово к слову, а подарок, стало быть, к подарку. Сдается мне, должно тебе понравиться. Предположительно вторая половина девятнадцатого века. Держи!

Донельзя заинтригованная, я послушно приняла тяжеленный сверток, развернула – и тихо обалдела. Громко – не могла, дар речи я утратила. Под бумагой оказалась дивной красоты икона святого Николая-чудотворца в золотом окладе, заключенная в киот. Нет, оклад конечно же не золотой, а золоченый, сразу же сообразила я, и понятно, что на позолоте не камни, а эмаль, но всё равно от такого зрелища захватывало дух.

– Да ей цены же нет!.. – ошалело выдохнула я.

– Как же нет – есть, у любого антиквара поинтересуйся и помножь на десять. В этом мире на всё цена находится, тем более на вещи. Главное, на десять помножить не забудь.

– Тетя Лиза… – растерянно проговорила я.

– Не вздумай отказаться! – заявила тетя Лиза.

– Тетя Лиза…

– Не вздумай возражать – обижусь! – строго повторила Елизавета Федоровна. – Считай, что в самом деле блажь такая на меня нашла, и давай без словоерсов обойдемся. Всё! – припечатала она. – Расскажи-ка лучше о поездке. Как твое семейство поживает?

Вот так всегда! Всё опять как двадцать пять! Ясно же, что более всего на свете мне хотелось расспросить тетю Лизу об иконе! Но я даже и не заикнулась: знала – раз сама молчит, значит, бесполезно.

– Э-э… ну, отец по-прежнему… всё в порядке, э-э… – Ошарашенная неожиданным подарком, я некоторое время экала, мекала, сбивалась, собиралась с мыслями, но в конце концов разговорилась и даже увлеклась. Бывают прирожденные рассказчики, а бывают – слушатели. Какая из меня рассказчица – не знаю, но тетя Лиза слушательница прирожденная. Впрочем, я уже об этом поминала. – …Вот и всё, а завтра на работу, – полчаса спустя закруглилась я, – ах да, я еще сегодня с Леркой созвонилась. Вам большой привет. Во-о-от такой!..

– Спасибо. – К моей сестре Елизавета Федоровна почему-то относится прохладно. Ровно, но прохладно. – Я ее не так давно встретила случайно. Она похвасталась, что жилье купила, звала на новоселье. Так спешила, что даже не сказала где.

– В Купчине, рядышком с работой. – Мы обе работаем в одном районе, одной структуре, практически в одном учреждении. – У нее теперь трехкомнатная, повезло, до смешного дешево сестренка ухватила. Лихо у нее гешефты получаются, мне бы однокомнатная дороже обошлась.

– Да, сестренка у тебя – девочка не промах. Чужого, может быть, и не возьмет, но уж своего точно не упустит. Ну да ладно, рада за нее, – заключила тетя Лиза.

Внезапно я почувствовала, что вот-вот раззеваюсь самым непристойным образом. И это несмотря на кофе – самый крепкий, самый лучший, самый вкусный кофе. Спать вредно, но не спать не получается, сколько ни старайся. Обидно, правда же: всё спишь да спишь, а отдохнуть и некогда. Или это я с недосыпу заговариваться начала?

– Спасибо, тетя Лиза, засиделась я, пойду… Вот только чур я посуду мою! – спохватилась я.

– Было б чего мыть – чашечки да блюдца! Не дури, хлопот тебе с дороги мало, – отмахнулась тетя Лиза. – Иконку не забудь…

Икону я временно пристроила на прикроватном столике. Никола Чудотворец, покровитель моряков, чудаков и авантюристов, чуть заметно улыбался в мерцающем окладе.

У меня еще хватило сил наскоро прибраться, устроить постирушку, как следует отмокнуть в ванной, отутюжить белый лекарский халат и завести будильник. И прежде чем заснуть, а во сне снова надавить на газ и раствориться в мельтешении огней на полночной трассе, я посовещалась и решила, что быть такой счастливой не грешно и, в общем-то, невредно.